Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел и тринадцатый опыт

   – Разбираешься в этой каббалистике?
   – Более или менее – Цимбаларь никогда не упускал возможности позубоскалить. – Заочно окончил высшие математические курсы при институте глобальной геополитики. Так что, если выгонят вдруг из милиции, запросто устроюсь счетоводом в какой-нибудь кооператив. . Я эти бумаги возьму с собой, хорошо?
   – Да ради бога! – махнул рукой участковый. – Можешь даже иконы забрать, а то один чёрт пропадут.
   – Нет, спасибо. Для религиозных чувств я ещё не созрел.
   Когда они уже покидали дом, где сердобольная старушка нашла свой последний прижизненный приют, а Шестопалов предпоследний, Цимбаларя вдруг осенила одна, в общем-то, элементарная мысль, и он поспешно вернулся в подъезд, чтобы проверить почтовый ящик бесхозной квартиры.
   В нём лежала открытка, отправленная, если судить по штемпелю, неделю назад из другого района Петербурга. Адресована она была Шестопалову. Текст гласил: «Алексей, куда ты пропал? Твой телефон не отвечает, а квартира всё время закрыта. Отзовись. Нам нужно очень серьёзно поговорить. От этого будет зависеть не только моё, но и твоё будущее Перестань изображать из себя скорбящую Марию Магдалину. Мы можем упустить время, а вместе с ним и свой единственный счастливый шанс. Твой Марат».
   – Не тот ли это Марат, который Шестопалова навещал? – заглядывая Цимбаларю через плечо, полюбопытствовал участковый. – Родственничек, наверное…
   – Похоже на то… Хотя, если верить официальным сведениям, никаких родственников у Шестопалова быть не должно. Его родители круглые сироты, познакомившиеся в детском доме. Сам он единственный ребёнок в семье. Жена с детьми уехала на постоянное место жительства в Германию.
   – А если кто-нибудь из этих детей подрос и вернулся к отцу?
   – Оба ребёнка Шестопалова, увы, принадлежат к женскому полу…
 
   Новое жилище, конечно же, никому, кроме самого Кондакова, не понравилось, но особой беды в этом не было – долго задерживаться здесь не планировалось.
   Цимбаларь, явившийся последним, с порога заявил:
   – Вот вам посмертные записки Алексея Андреевича Шестопалова, спасённые мной от гибели в канализации, а вот документ, вполне возможно, написанный рукой Гладиатора. Прошу обращаться с ним как можно осторожней.
   – Какие факты подтверждают твою версию? – осведомился Кондаков, критически рассматривая вполне обычную почтовую открытку.
   – Например, слова, сказанные Шестопаловым накануне смерти. Он, как мне помнится, косвенно признался в том, что знает человека, которого мы ищем. Человека с деформированными кулаками, имеющего отношение к книге по теории квантовых полей. Не так ли, Ваня?
   – Приблизительно так.
   – Вот видите! А написавший эту открытку Марат был, похоже, единственным человеком, связывавшим Шестопалова с прежней жизнью. Кроме того, текст открытки, пусть и полный неясных намёков, говорит сам за себя.
   – Да, загадочная открыточка, – вынужден был согласиться Кондаков. – Счастливый шанс… Упущенное время… Людмила Савельевна, проверь, пожалуйста, относительно пальчиков.
   – Проверю, если её не успели залапать, – отозвалась Людочка, при помощи помады и пудры наводившая глянец на свою ангельскую красоту.
   – Гарантирую, что никто из посторонних открытки не касался, – заявил Цимбаларь. – Только почтальон да я.
 
   Пока Людочка, раскрыв криминалистический чемоданчик, колдовала над открыткой, мужчины занялись изучением записок Шестопалова.
   – Послушай, а чем это они перепачканы? – брезгливо морщась, осведомился Ваня. – Уж не говном ли?
   – Ты угадал, мой проницательный друг! – патетическим тоном воскликнул Цимбаларь. – Зоркий глаз и тонкий нюх не подвели тебя и на этот раз. Только не надо хмуриться! Это говно старушечье, а следовательно, практически стерильное. Его даже* на язык можно пробовать.
   – Вот и пробуй, а я пошёл руки мыть! – отрезал Ваня, направляясь в санузел, где от прежних хозяев осталась полочка с дамскими романами и популярными детективами.
   – Говно – это не страшно, – сказал Кондаков, сортируя клочья бумаги по размеру. – Хуже то, что здесь не хватает многих фрагментов.
   – Я же говорил, что кое-какое время эти рукописи использовались вместо пипифакса. – Цимбаларю уже надоело в который раз объяснять одно и то же. – Часть листков избежала уготованной для них печальной участи, часть, после использования, оказалась в мусорной корзине, а часть пропала безвозвратно. Отсталые люди, знаешь ли, имеют моду выбрасывать подтирку в унитаз. Но думаю, что горевать по этому поводу не стоит. Тут человеку со средним умом и за тысячу лет не разобраться. Интеграл на интеграле сидит и интегралом погоняет.
   – Ну это ты зря! – упрекнул его Кондаков. – Человеческая мысль не знает пределов. При желании можно найти смысл даже в кваканье лягушек… Что это, потвоему?
   Он продемонстрировал узкую полоску бумаги, с одной стороны ровную, а с другой небрежно оборванную (к сожалению, без следов кала не обошлось и здесь).
   – Цифры какие-то, – присмотревшись, ответил Цимбаларь. – В столбик написаны… Градусы, минуты, секунды… Судя по всему, координаты.
   – Совершенно верно, – подтвердил Кондаков. – Это географические координаты разных мест северного полушария, причём взятые с точностью до нескольких метров. К несчастью, сохранилась только первая часть каждой координаты – широта.
   – Ты получше поищи, – посоветовал Цимбаларь. – Не брезгуй.
   – Искал. Бесполезно. Надо полагать, что перечень соответствующих долгот в последний раз видела чья-то равнодушная задница… – Кондаков удручённо вздохнул.
   – И чем же ты, Пётр Фомич, так огорчён?
   – Да ничем… Просто любопытно, на кой ляд этот список понадобился Шестопалову. Как я понимаю, геодезия и картография весьма далеки от квантовой механики… Но обрати внимание, примерно треть координат соответствует широте Петербурга – шестидесяти градусам. Вспомни комсомольскую песню «А мы ребята, а мы ребята шестидесятой широты!»
   – Не помню, – ответил Цимбаларь. – Во времена моей юности пели совсем другие песни. Например, «Перемен, мы ждём перемен…» Ты лучше скажи, что может означать вот эта широта – без малого сорок один градус? Насколько я помню географию, это вообще не Россия, а дальнее зарубежье.
   – Ну, не такое уж и дальнее. – Кондаков задумался, наверное, пытаясь представить себе карту полушарий. – Сорок первая параллель проходит через Армению, Азербайджан, республики Средней Азии.
   – Да что мы всё гадаем! – воскликнул вдруг Цимбаларь. – У Людочки в ноутбуке должен быть атлас автомобильных дорог России и сопредельных стран. Вот на него-то мы и наложим наши параллели.
   – Только не отвлекай её пока, – попросил Кондаков. – Видишь, человек с головой ушёл в работу.
   – Что верно – то верно, – согласился Цимбаларь. – С её бы усердием носки вязать, а не убийц искать. Эх, всё на белом свете встало с ног на голову!
   – Да ты, похоже, сторонник домостроя? – удивился Кондаков. – С каких это пор?
   – С некоторых…
 
   Десять минут спустя Людочка сказала:
   – Отпечатки есть, причём довольно чёткие. Сашка, надо отдать ему должное, притронулся к самому краешку открытки. Два отпечатка, по-видимому, принадлежат почтальону и ещё пять-шесть – автору открытки. Но на всякий случай я зафиксировала всё, что только было возможно. Теперь остаётся подвергнуть отпечатки дактилоскопической экспертизе.
   – Это уж тем более по твоей части, – сказал Кондаков. – Отсылай их в экспертно-криминалистический центр и попроси подруг поторопиться.
   – Моих подруг там нет, да и не было, – ответила Людочка. – Передать отпечатки по назначению не проблема, но они попадут в общий поток, а это двое-трое суток, если не больше. Не забывайте, что спешные дела могут возникнуть не только у нас с вами.
   – Хорошо, что ты предлагаешь? Идти на поклон в местное УВД?
   – Ни в коем случае! Это будет работа на чужого дядю. А предложение у меня вот какое. Ночным поездом я отбываю в Москву, где, используя старые связи, получаю доступ к федеральной базе данных, причём не только дактилоскопического учёта, и где-то к полудню через Интернет сообщаю вам о результатах.
   – И потом идёшь в Большой театр на «Лебединое озеро», – добавил вернувшийся из туалета Ваня.
   – Представь себе, нет! Закончив все дела, немедленно возвращаюсь в Петербург, чтобы вытирать вам носы.
   – Разве нельзя подключиться к федеральной базе данных прямо отсюда? Вон у тебя какая машина! – Кондаков покосился на новенький ноутбук. – Больших денег стоит.
   – Можно, – ответила Людочка. – Но лучше не пробовать. Это посложней, чем подключиться к базе данных Федеральной резервной системы США.
   – Тогда так и решим. – Кондаков глянул на часы. – Езжай в Москву. Заодно отвезёшь в отдел и эти бумаги. Пусть наши хвалёные специалисты тоже понюхают старушечье говно. Авось и разберутся в этой арифметике… А поскольку до отправления «Красной стрелы» время ещё есть, помоги нам разгадать один географический кроссворд. Тут без твоего ноутбука делать нечего.
 
   Надо отдать должное Людочке – с поставленной задачей она справилась безукоризненно. Вольготно живётся тому, за чьей спиной стоит вся мощь компании IBM.
   Первая из указанных в списке параллелей действительно пролегала за пределами России, соединив португальский Порту, испанскую Таррагону, северную оконечность острова Сардиния, Неаполь, Стамбул, азербайджанский Тауз, залив Кара-Богаз-Гол и пустыню Кызыл-Кум.
   Зато вторая, коснувшись краями своей дуги Авиньона на западе и Кизляра на востоке, въехала точнёхонько в поселок городского типа Ливадию, что, естественно, вызвало восторг опергруппы.
   – Харьков проверь, проверь Харьков! – канючил Ваня, сохранивший об этом городе самые тёплые воспоминания.
   Нашлась параллель и для Харькова, кстати сказать, Нанизавшая на себя многие не менее достойные европейские и азиатские города: Майнц, Пардубице, Тарнув, Усть-Каменогорск, Темиртау.
   Не остался без внимания и перегон Пыталово– Остров, а именно та его точка, где неумеренно пьющий путеец Посибеев узрел однажды призрачный поезд, влекомый сразу двумя паровозами допотопной конструкции.
   Дальше вышла небольшая заминка, поскольку Сант-Петербург и его окрестности фигурировали в списке Шестопалова аж целых шесть раз и некоторые параллели почти соприкасались здесь между собой. Если допустить, что речь шла о двух чрезвычайных происшествиях на берегу Невской губы, одном в её акватории и одном в городе Пушкине, то парочка взрывов, как говорится, осталась за скобками.
   Ничего определённого нельзя было сказать и ещё о трёх параллелях, одна из которых приходилась на эстонский город Тарту, Ильменское озеро и Рыбинское водохранилище, а две другие – на матушку-Москву, деля пространство внутри Садового кольца почти пополам.
   – Всего тринадцать координат, пусть и неполных, – сообщил Кондаков, то и дело переводя взгляд с обгаженной бумажки на сияющий волшебными красками экран ноутбука. – Вот здесь внизу даже просматривается итоговая черта. А нам доподлинно известно лишь о семи взрывах. Неужели остальные прошли незамеченными?
   – Остальные ещё просто не случились, – буркнул Цимбаларь.
   – Что-то я не совсем понимаю… – Кондаков сделал вдумчивое лицо.
   – Тут и понимать ничего не надо. Записка составлена как минимум две недели назад, то есть задолго до взрыва в Пушкине и последнего взрыва на берегу, – пояснил Цимбаларь. – Но лично я считаю, что она имеет куда большую давность. Это не список совершенных терактов, а их перспективный план. Вот только не могу понять, почему выбраны такие странные объекты: безлюдный пляж, пустая акватория, заброшенный театр.
   – Но ведь некоторые цели нельзя назвать странными или случайными, – возразила Людочка. – Например, дворец, предназначенный для правительственных церемоний. Или приграничный железнодорожный перегон.
   – Их меньшинство… Тем более что дворец на тот момент пустовал, а железнодорожный перегон был свободен.
   – Гладиатор объяснял в письме, что всё это пока лишь предупредительные взрывы и он всячески старается избежать случайных жертв, – напомнил Ваня.
   – Семь предупредительных взрывов подряд? – Цимбаларь саркастически скривился. – Не смеши меня! Это напоминает анекдот про самоубийцу, который десять раз стрелял себе в сердце, но в итоге остался невредимым.
   – Не забывай, что шести взрывам ещё предстоит случиться, – заметила Людочка. – Причём двум в Москве, где найти безопасное место дело довольно мудрёное.
   – Пока мы можем говорить только о широте Москвы, а не о самой Москве. – Цимбаларь покосился на карту европейской части России, всё ещё мерцавшую на экране ноутбука. – Логика преступников находится за пределами нашего понимания. Намеченный взрыв может грянуть и за сто вёрст к западу от Москвы, и за двести к востоку.
   – Хотелось бы в это верить, – вздохнул Цимбаларь. – Да сердце предчувствует иное… Ох, хлебнут москвичи горя, если мы вовремя не поймаем Гладиатора.
   – Не знаю, как вы, но я почему-то не отождествляю автора открытки с Гладиатором, – заявила Людочка. – Если этот Марат такой крутой, что считает себя вправе распоряжаться чужой жизнью, зачем он лебезит перед Шестопаловым?
   – А вдруг Шестопалов как раз и был у них за главного? – предположил Кондаков.
   Однако против этой версии немедленно ополчился Ваня.
   – Немного зная Шестопалова, я никогда не поверю, что он хоть как-то причастен к преступлениям Гладиатора, – с горячностью произнёс маленький сыщик. – В этом деле Шестопалов скорее жертва, чем соучастник.
   – И не исключено, что его шантажировал кто-то из прежних знакомых, – сказал Кондаков. – Тот же Мечеев, например. Или Чевякин.
   – Хватит, хватит! – замахал руками Цимбаларь. – Такую возможность даже рассматривать нельзя!
   – Подожди, дай закончить! – повысил голос Кондаков. – Я вот над чем ломаю голову… Террористические акты, как правило, планируются без точной привязки к местности. Просто намечается конкретный объект: мост, завод, школа, станция метро. Географические координаты используются исключительно при бомбометании с воздуха, и то не всегда.
   – А если нас и в самом деле бомбят! Только не из воздуха, а из космоса! – воскликнула Людочка, которой не давали покоя лавры агента Скалли.
   – Ну конечно! – подхватил Цимбаларь. – Забрасывают антивеществом, помещённым в магнитные бутылки. Поэтому и следов нет.
   – Вот чертовщина! – в сердцах воскликнул Ваня. – Которые сутки бьёмся, словно инкубаторские цыплята в скорлупе, а результатов никаких.
   – А на что ты надеялся? Если в расследовании фигурируют призраки, то само оно рано или поздно может превратиться в мираж, – глубокомысленно заметил Цимбаларь.
 
   Между тем сборы в дорогу заканчивались (даже отлучаясь на сутки, Людочка брала с собой в дорогу объёмистый чемодан). В последний раз окинув взором пригорюнившихся коллег, она сказала:
   – Провожать меня не надо, сама как-нибудь доберусь. Всем вам настоятельно рекомендую этим вечером и носа за порог не показывать. Не забывайте, что убийцы Шестопалова рыщут сейчас в поисках нашего следа. А главное, никаких контактов с лицами, уже побывавшими в оперативной разработке! Слышите, Пётр Фомич? Не вздумайте навещать проводницу Удалую или её подруг.
   – Только не надо делать из меня дамского угодника! – возмутился Кондаков. – Я, между прочим, про эту Удалую уже и думать перестал.
   – А что, неплохая мысль, – вякнул из своего угла Ваня. – Давно мы не скакали на удалых…
   – И ты туда же! – Людочка с укоризной посмотрела на ехидного лилипута. – Молчал бы лучше, донжуан из мусорного ящика.
   – Бедные мы, бедные!.. – картинно пригорюнился Цимбаларь. – Совсем без тебя пропадём. Запутаемся в сетях первой встречной профурсетки! Продадимся ни за понюшку табаку.
   – А разве так уже не бывало? – Людочка продолжала костерить своих морально неустойчивых коллег. – Да сплошь и рядом! Просто вы свои ошибки потом вспоминать не хотите. Ссылаетесь то на служебную тайну, то на провалы в памяти.
   – Вот тут ты совершенно права! – ни с того ни с сего заявил Кондаков. – Кто забывает прежние ошибки, тот обречён повторять их. Я, например, прекрасно помню все свои оплошности, если только они не сопровождались алкогольной горячкой или черепно-мозговой травмой. А главное, не стыжусь в них признаться. В подтверждение этих слов предлагаю выслушать одну маленькую, но поучительную историю. Не волнуйся, Людмила Савельевна, я займу не больше пяти минут… Историю можно озаглавить так: «Как я по причине собственного сластолюбия профукал никарагуанскую революцию».
   – Это уже интересно! – Цимбаларь весь обратился в слух. – Чувствую, здесь пахнет крупным международным скандалом.
   – Блудом здесь пахнет и больше ничем, – вздохнул Кондаков. – Попал я в это самое Никарагуа под видом туриста, хотя на деле должен был обучать местных повстанцев минно-подрывному делу. Это уже потом выяснилось, что они никакие не повстанцы, а просто нанятые наркобаронами бандиты. Но мы как в то время людей оценивали? По занимаемой ими классовой позиции. Если они против американского империализма, значит, за нас. Разные там мелочи вроде пристрастия к людоедству или торговли кокаином во внимание не принимались… В связные мне досталась местная девчонка по имени Анхела. Ангел, значит. Там, кстати сказать, все девчонки то ли Анхелы, то ли Хуаниты. Она не знала ни слова по-русски, я, естественно, ни бум-бум по-испански. И вот пришла пора отправляться в джунгли, где эти самые повстанцы и обитали. Как я понимал, по всей стране готовилась крупная операция, имевшая целью свержение проамериканского правительства… Проводником со мной пошла Анхела. Тронулись спозаранку, пока москитов поменьше. Я несу на себе чешский пластид, которым пользуются подрывники по всему миру, она взрыватели – наши, но заделанные под итальянские. Анхела вышагивает впереди – босая, в короткой юбчонке, на голове соломенная шляпа, груди из кофточки вываливаются. Там груди у пацанок уже с семи лет наливаются, не то что у нас. Идём без дороги, а ей хоть бы что. Только зубы в улыбке скалит. Не зубы – жемчуга! Там у всех девчонок лет до двадцати зубы как жемчуга, а к тридцати годам лишь гнилые корни остаются… Климат жаркий, бедность, болезни, война – на долгую жизнь никто не рассчитывает… Вдруг как шмякнется моя Анхела! Жестами показывает, что ногу подвернула. Стал я ей эту ногу ощупывать, сначала в лодыжке, потом в колене. Случайно, повторяю, совершенно случайно заглянул под юбку. И все! Меня будто кипятком ошпарили. Про всё на свете забыл, включая семью, партбилет и присягу. Да и она ко мне, вижу, ластится. Дело-то молодое!
   – Это у Анхелы молодое, – заметил Ваня. – А тебе, наверное, уже под сорок было.
   – Кто же в любви с этим считается! Забились мы в какую-то хижину и любили друг друга несколько дней кряду… Потом я, конечно, опомнился и, оставив Анхелу долечиваться, поспешил на поиски повстанцев. А от них только рожки да ножки остались. Опоздал я, оказывается. Правительственные войска благополучно преодолели намеченные к взрыву мосты и устроили всем недовольным кровавую баню. Короче, по моей вине никарагуанская революция так и не состоялась… Потом она, конечно, состоялась, но уже с другими людьми и под другими лозунгами.
   – И как же ты из этого ада выбрался? – поинтересовался Ваня. – Благополучно?
   – Если бы! Уцелевшие повстанцы хотели мне самосуд устроить. Но, правда, передумали и за бочку местного самогона продали конкурирующей группировке. Там я опять встретил Анхелу. На двух ногах, здоровую, перепоясанную пулемётными лентами. Оказывается, она меня специально обольстила, чтобы тем, другим, повстанцам навредить. Типичный двойной агент. Звала по старой памяти перепихнуться, да я отказался. Стыдно стало.
   – За кого? – удивился Ваня. – За никарагуанскую революцию?
   – За самого себя! Кадровый чекист, а купился на какую-то шмакодявку. Спустя месяц меня кубинский спецназ освободил. Первым же рейсом отправили на родину, а там отцы-командиры уже ждут. Закатили строгий выговор, задержали звание и целый год из страны не выпускали. Воспитывали… Если бы не этот плачевный случай, я бы, возможно, сейчас в генералах ходил.
   – Представляю. – Цимбаларь прищурился, словно желая увидеть приятеля в другом свете – А как же Анхела? Больше с ней не виделся?
   – Не пришлось. Хотя поговаривали, что при сандинистской власти она выбилась чуть ли не в члены парламента. Пронырливая деваха.
   – Да ну вас всех! – с чувством произнесла Людочка. – Я сегодня точно на поезд опоздаю. Счастливо оставаться! Завтра ждите вестей. Как подключиться к Интернету, Цимбаларь знает.
   Когда за ней захлопнулась дверь, Кондаков сказал:
   – Ты всё же, Сашок, проследи, пока она в вагон не сядет. Мало ли что может случиться… Большой город – это ещё похуже, чем никарагуанские джунгли.
   Цимбаларь пообещал вскорости вернуться, но уже за полночь позвонил и нетрезвым голосом предупредил, что немного задержится. Отчалил и Ваня, сославшись на то, что ему нечего курить, а чужие сигареты вызывают одышку. В холодной и мрачной квартире остался один Кондаков. Некоторое время он ещё колебался – позвонить Раисе Удалой или нет, но в конце концов верх взяло чувство долга, да и хронический простатит что-то разыгрался.
   Гуляки вернулись под утро. Цимбаларь был слегка побит, а Ваня перемазан губной помадой. Уже засыпая, он пробормотал:
   – Фомич, если бы ты знал, какую девушку я сегодня встретил! Краше твоей Анхелы… Шестнадцать лет! Цветок!
   – У неё ночевал? – деловито осведомился Кондаков.
   – Конечно… Ах, это поэма!
   – А когда ты проснулся, сколько ей уже было?
   – Ну, скажем, лет тридцать… Или сорок… Неважно.
   – Почему у тебя в карманах пусто? Ты же, уходя, взял пять тысяч на сигареты. Где деньги?
   – Фомич, о каких деньгах базар, если такая любовь… Женюсь, завтра же женюсь. – Ваня захрапел, уткнувшись лицом в подушку, которая, по большому счёту, могла служить ему и матрасом.
   За стеной стонал и метался во сне Цимбаларь. По всему выходило, что Людочка опять оказалась во всём права.
 
   Пробуждение было и тягостным, и поздним. Цимбаларь с хмурым видом рассматривал в зеркало поцарапанную физиономию, а Ваня с досадой обследовал свои пустые карманы.
   Чай сели пить в мрачном молчании. О пивке или о чекушечке никто даже не заикнулся. Лишь однажды Цимбаларь спросил у Вани:
   – Ты где был?
   – В «Трюме», – сдержанно ответил тот. – А ты?
   – В «Верёвке».
   В переводе на общедоступный язык эти блатные топонимы означали бар «Пушкарь» и ресторан «Волхов» – питейные заведения, пользующиеся весьма сомнительной репутацией.
   Ровно в полдень дал о себе знать ноутбук, подключённый к мобильнику. Похоже, что отлучавшаяся в Москву Людочка справилась со своим заданием.
   Поступившее сообщение гласило, что дактилоскопические отпечатки, обнаруженные на почтовой открытке, принадлежат Марату Андреевичу Желвакову, тридцати четырёх лет от роду, уроженцу города Купино Новосибирской области, имеющему незаконченное высшее образование, дважды судимому за воровство и мошенничество, в марте прошлого года самовольно оставившему места поселения и в настоящее время находящемуся в розыске по инициативе Новосибирской городской прокуратуры.
   Склонившийся над ноутбуком Цимбаларь подозвал своих коллег, и дальше в сухой официальный текст вчитывались уже все трое:
   «В городе Купино проживает мать Желвакова, Татьяна Ивановна, в зарегистрированном браке никогда не состоявшая. По сведениям оперативно-воспитательной части, в местах заключения Желваков был насильственно опущен. Его приметы – рост выше среднего, телосложение спортивное, волосы прямые, светлые, нос с легкой горбинкой, глаза серые, брови сросшиеся, уши оттопыренные. На спине татуировка, нанесённая принудительным путем – „Король чуханов“. На груди надпись „Мир“. Особые приметы: для придания кулакам устрашающего вида в мягкие ткани кистей рук введён парафин. Клички – Комик, Гребень, Тамул. Местонахождение в настоящее время неизвестно. По некоторым данным, собирается покинуть пределы Российской Федерации».
   Сообщение дополнялось двумя фотографиями из надзорного дела – Марат Желваков анфас и в профиль.
   – Наш клиент, – сказал Цимбаларь. – Тут двух мнений быть не может. Ишь ты, «Мир» на груди наколол. «Меня исправит расстрел». Крутого из себя строит.
   – За это, наверное, и опустили, – неодобрительно заметил Кондаков. – А парень приметный. Такого в любой толпе не проглядишь.
   – Плохо то, что с такой подмоченной репутацией он не сможет прибиться ни к какой криминальной группировке, – сказал Ваня. – А волка-одиночку выслеживать всегда труднее. Тут побегать придётся.
   – Побегаешь, – посулил Кондаков. – Такая у тебя профессия.
   Дальше следовали комментарии, составленные непосредственно Людочкой. По её информации, источником которой служил Главный архив Министерства обороны, Андрей Матвеевич Шестопалов, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, проходил срочную службу в Новосибирской области, вблизи города Купино, причём в период, примерно соответствующий рождению Марата Желвакова. Уточнённые данные из купинского военкомата, загса и отдела милиции ожидаются в самое ближайшее время.
   – Вот те на! – воскликнул Цимбаларь. – Выходит, что Шестопалов и Желваков единокровные братья… Недаром участковый посёлка Трёх Хохлов упоминал об их сходстве! Любопытно, весьма любопытно…