Страница:
– А ну-ка повтори это имя, – попросила Людочка. – В точности так, как произнёс его умирающий Желваков.
– Я, конечно, не артист-имитатор, но попробую… Кх-э, кх-э, – Цимбаларь прочистил горло и замогильным голосом простонал: – Фи-ли-и-п-п… Ещё?
– Хватит, – сказала Людочка. – Звучит впечатляюще. Даже мороз по коже пробирает… Больше он не сказал ничего?
– Ни словечка! Началась агония, длившаяся от силы пару минут.
– В этом случае твоя версия кажется мне неубедительной.
– Какая версия? – опешил Цимбаларь, досель заливавшийся соловьём.
– Относительно имени «Филипп». С таким же успехом это могла быть оборвавшаяся на полуслове фамилия Филиппов, Филиппович, Филиповский, Филипенко, Филипчук и так далее.
– Филиппчик, – добавил Ваня. – Знал я одного такого. Заведовал в Мытищах сауной.
– Вот видишь, – Людочка пожала Ване руку. – Устами младенцев глаголет истина.
– Возможно, ты права. – Вопреки характеру Цимбаларь не полез в бутылку. – Это добавляет нам работы, но и надежд подаёт больше. Даже если это Филип-песку, ему не уйти от возмездия… Тут, кстати сказать, возник один маленький вопросик, и хотелось бы по-быстрому разрешить его… Когда Желваков на бандитской правилке вымаливал себе жизнь, среди целей грядущих взрывов упоминались Москва и Стамбул. Ну, с Москвой, допустим, всё более или менее ясно, а вот Стамбулом хотелось бы заняться поплотнее, тем более что разговор про него у нас однажды уже был.
Людочка, давно научившаяся понимать своих коллег с полуслова, вывела на экран ноутбука детальный план города Стамбула, наложила на него параллель, указанную в списке Шестопалова под первым номером, а затем, отыскав сайт турецкого радио, стала просматривать ежедневную сводку главных новостей, постепенно уходя в прошлое всё дальше и дальше.
– Так, землетрясение в районе города Диярбакыр. Не то… Аналогичный случай в Хакари… Взрыв бомбы возле британского посольства в Анкаре. Ответственность взяли на себя исламисты. Не то… Взрыв гранаты на дискотеке. Тем более не то. Сгорел супермаркет… Чрезвычайное происшествие на пиротехнической фабрике… Террористическая акция в Измире. Всё не то, хотя господа турки живут довольно весело. . А вот это уже интересно! Апрель сего года. Взрыв в гавани Стамбула. Загорание складов с химическими веществами. Пожар с берега перекинулся на либерийский танкер… Многочисленные жертвы и серьёзные разрушения… Ответственность за взрыв не взяла на себя ни одна экстремистская организация. Причины катастрофы остаются неизвестными… Высказываются самые противоречивые предположения, вплоть до диверсии российских боевых пловцов и репетиции грядущего конца света… Некоторые свидетели совершенно серьёзно утверждают, что непосредственно перед взрывом видели снег, валивший с совершенно ясного неба… Сейчас посмотрим, где эта гавань.
Масштаб изображения вырос до максимума, и тонкая линия параллели расплылась в полоску, которая, словно траурная лента, легла на причудливую гребёнку молов, пирсов, причалов и волноломов, составлявших структуру Стамбульского порта.
– Вот где был положен почин всем этим таинственным взрывам. – Людочка указала на узкий зубчик одного из центральных пирсов – И случилось это почти за три месяца до происшествия в Крыму… Интересно, кому мог помешать древний город Стамбул, ныне одевающий ширпотребом половину населения России? Шестопалову? Филиппу? Челночной мафии? Славянофилам?
– Это на карте не увидишь, – ответил Цимбаларь. – Это надо рыть здесь, в Петербурге… Рыть, рыть и рыть.
– Вот я и рою сутки напролёт. – Людочка с усталым видом принялась массировать виски. – Изучаю всё, что хоть как-то связано с научной и околонаучной деятельностью Шестопалова. Его статьи, доклады, рефераты, электронную переписку с коллегами, запросы по межбиблиотечному абонементу, даже его читательские карточки… Между прочим, выясняются весьма занятные вещи. Зачем, спрашивается, Шестопалов проштудировал все подшивки дореволюционного журнала «Научное обозрение»? Допустим, там печатались такие авторитеты, как Менделеев, Циолковский, Бехтерев, Вагнер, но в целом журнальчик серенький, невнятный, сплошь изуродованный цензурой… А что он нашёл в трудах давно забытого французского учёного Пьера Бартло, специализировавшегося в области химической кинетики и теории быстротекущих процессов? Ведь всё это безвозвратно устарело. То же самое касается и трудов других учёных прошлого и позапрошлого веков, к которым Шестопалов почему-то проявлял живейший интерес: Пуанкаре, Лоренца, Планка, Зеемана… А сейчас ты будешь смеяться! Однажды ему срочно понадобился камер-фурьерский журнал императорского двора, где со скрупулёзной точностью фиксировались все события, связанные с жизнью венценосных особ. Во сколько царь изволил встать с постели, с кем завтракал, кого принимал в кабинете, какие указы подписывал, куда потом поехал и так далее… Спектр интересов Шестопалова порой ставит меня в тупик. Причём все эти исторические и научные раритеты, зачастую весьма дорогие, были нужны ему отнюдь не для забавы в часы досуга и не для того, чтобы потешить тщеславие коллекционера. Чувствуется, как Шестопалов мечется, словно бы стараясь ухватить за хвост какую-то всё время ускользающую идею… А знаешь, какие архивы он посещал? Историко-политических документов, научно-технический, картографический, судебный.
– Что ему понадобилось в судебном архиве?
– Фонды Охранного отделения.
– А я слышал, что их уничтожили во время Февральской революции.
– Уничтожили канцелярию Охранного отделения, где, говоря нынешним языком, находилась оперативная документация. Личные дела сотрудников, досье на секретных агентов и всё такое прочее. Бумаги, на тот момент потерявшие свою актуальность, в основном уцелели… Ну на кой ляд всё это маститому физику, специализирующемуся в области квантовой механики?
– Возможно, у него крыша уже тогда поехала, только никто на это внимания не обратил.
– Не похоже. В тот период Шестопалов работал весьма продуктивно. Перелом случился спустя несколько дней после взрыва в Стамбульском порту. Только теперь, сравнивая даты, я вижу это… Знаменательное совпадение.
– При желании в любом, даже самом пустяковом, деле можно найти кучу совпадений, – сказал Цимбаларь. – А в строку ложится максимум одно из дюжины. Уж поверь моему опыту… Хотя сообщение о картографическом архиве наводит меня на некоторые размышления. Чем он там интересовался?
– Картами, само собой. Подробными картами европейской части России.
– Ладно, трудись. – Цимбаларь похлопал Людочку по плечу. – Авось что-нибудь и нароешь… А я прошвырнусь по знакомым Шестопалова, хотя таковых осталось не слишком много. Не исключено, что кто-то из них вспомнит человека, называвшегося Филиппом или носившего фамилию, созвучную этому имени… Ну а у тебя, Ваня, какие планы?
– Поскольку идея о грандиозной пьянке приказала долго жить, займусь какой-нибудь общественно-полезной деятельностью. Труд, знаешь ли, отвлекает от любого горя… Наведаюсь в места, которых избегает чистая публика. Истина только там, и со временем я всё больше убеждаюсь в этом. Возьмем, к примеру, девятнадцатый век. Сравним круг интересов аристократии и черни. Первые танцевали котильон, щеголяли в шелковых чулках и зачитывались сентиментальными романами. Вторые танцевали джигу, носили штаны из парусины, говорили на арго и сочиняли скабрёзные куплеты. Кто в конечном итоге оказался прав? Конечно же, обитатели дна… Мы сейчас пользуемся тюремным жаргоном, одеваемся по моде пастухов и проституток, а всем жанрам искусства предпочитаем андеграунд. В каком-то смысле мы даже ближе к дикарям, чем наши деды. И эта тенденция постоянно прогрессирует. Скоро Людка будет носить не наряды от Армани и Гуччи, а вшивые лохмотья… – Заметив, что Людочка ищет, чем бы в него запустить, Ваня добавил: – Ещё я хочу заглянуть сегодня на Волковское кладбище.
– Что ты там забыл? – удивился Цимбаларь. – Хочешь поклониться могилам Белинского и Добролюбова?
– Почти угадал. Когда мы искали Шестопалова, я обратил внимание на одну могилку, расположенную рядом со склепом, в котором он обычно ночевал. Могилка старая, вся заросшая мхом, но на ней ещё теплилась восковая свечка. Вполне возможно, что её поставил Шестопалов. Ведь эту ночь он собирался провести в молитвах… Вот я и хочу взглянуть, кому принадлежит эта могилка. Сам-то он не питерский.
– Кстати, я тоже обратила на неё внимание, – оживилась Людочка. – Везде такое запустение, а там в стеклянной баночке оплывает свечка… Имя и фамилию покойника я не разобрала, но по званию он был профессором натуральной философии.
– Что это за наука такая? – Услышав незнакомый термин, любознательный Ваня сразу навострил уши.
– Примерно то же самое, что и естествознание. – Чувствовалось, что Людочка и сама плавает в этом вопросе. – Когда-то натуральная философия включала в себя и физику, и химию, и физиологию, при этом отдавая дань каббалистике с астрологией. Факты в ней легко подменялись вымыслом, а великие идеи соседствовали с откровенным вздором. Говорят, сейчас эта наука вновь возрождается, но уже на другом уровне…
До вечера было ещё далеко, а дел с утра наворочали – не разгребёшь. Но сделать предстояло гораздо больше.
Глава 14. ДЕЛА ДАВНО ЗАБЫТЫХ ДНЕЙ
– Я, конечно, не артист-имитатор, но попробую… Кх-э, кх-э, – Цимбаларь прочистил горло и замогильным голосом простонал: – Фи-ли-и-п-п… Ещё?
– Хватит, – сказала Людочка. – Звучит впечатляюще. Даже мороз по коже пробирает… Больше он не сказал ничего?
– Ни словечка! Началась агония, длившаяся от силы пару минут.
– В этом случае твоя версия кажется мне неубедительной.
– Какая версия? – опешил Цимбаларь, досель заливавшийся соловьём.
– Относительно имени «Филипп». С таким же успехом это могла быть оборвавшаяся на полуслове фамилия Филиппов, Филиппович, Филиповский, Филипенко, Филипчук и так далее.
– Филиппчик, – добавил Ваня. – Знал я одного такого. Заведовал в Мытищах сауной.
– Вот видишь, – Людочка пожала Ване руку. – Устами младенцев глаголет истина.
– Возможно, ты права. – Вопреки характеру Цимбаларь не полез в бутылку. – Это добавляет нам работы, но и надежд подаёт больше. Даже если это Филип-песку, ему не уйти от возмездия… Тут, кстати сказать, возник один маленький вопросик, и хотелось бы по-быстрому разрешить его… Когда Желваков на бандитской правилке вымаливал себе жизнь, среди целей грядущих взрывов упоминались Москва и Стамбул. Ну, с Москвой, допустим, всё более или менее ясно, а вот Стамбулом хотелось бы заняться поплотнее, тем более что разговор про него у нас однажды уже был.
Людочка, давно научившаяся понимать своих коллег с полуслова, вывела на экран ноутбука детальный план города Стамбула, наложила на него параллель, указанную в списке Шестопалова под первым номером, а затем, отыскав сайт турецкого радио, стала просматривать ежедневную сводку главных новостей, постепенно уходя в прошлое всё дальше и дальше.
– Так, землетрясение в районе города Диярбакыр. Не то… Аналогичный случай в Хакари… Взрыв бомбы возле британского посольства в Анкаре. Ответственность взяли на себя исламисты. Не то… Взрыв гранаты на дискотеке. Тем более не то. Сгорел супермаркет… Чрезвычайное происшествие на пиротехнической фабрике… Террористическая акция в Измире. Всё не то, хотя господа турки живут довольно весело. . А вот это уже интересно! Апрель сего года. Взрыв в гавани Стамбула. Загорание складов с химическими веществами. Пожар с берега перекинулся на либерийский танкер… Многочисленные жертвы и серьёзные разрушения… Ответственность за взрыв не взяла на себя ни одна экстремистская организация. Причины катастрофы остаются неизвестными… Высказываются самые противоречивые предположения, вплоть до диверсии российских боевых пловцов и репетиции грядущего конца света… Некоторые свидетели совершенно серьёзно утверждают, что непосредственно перед взрывом видели снег, валивший с совершенно ясного неба… Сейчас посмотрим, где эта гавань.
Масштаб изображения вырос до максимума, и тонкая линия параллели расплылась в полоску, которая, словно траурная лента, легла на причудливую гребёнку молов, пирсов, причалов и волноломов, составлявших структуру Стамбульского порта.
– Вот где был положен почин всем этим таинственным взрывам. – Людочка указала на узкий зубчик одного из центральных пирсов – И случилось это почти за три месяца до происшествия в Крыму… Интересно, кому мог помешать древний город Стамбул, ныне одевающий ширпотребом половину населения России? Шестопалову? Филиппу? Челночной мафии? Славянофилам?
– Это на карте не увидишь, – ответил Цимбаларь. – Это надо рыть здесь, в Петербурге… Рыть, рыть и рыть.
– Вот я и рою сутки напролёт. – Людочка с усталым видом принялась массировать виски. – Изучаю всё, что хоть как-то связано с научной и околонаучной деятельностью Шестопалова. Его статьи, доклады, рефераты, электронную переписку с коллегами, запросы по межбиблиотечному абонементу, даже его читательские карточки… Между прочим, выясняются весьма занятные вещи. Зачем, спрашивается, Шестопалов проштудировал все подшивки дореволюционного журнала «Научное обозрение»? Допустим, там печатались такие авторитеты, как Менделеев, Циолковский, Бехтерев, Вагнер, но в целом журнальчик серенький, невнятный, сплошь изуродованный цензурой… А что он нашёл в трудах давно забытого французского учёного Пьера Бартло, специализировавшегося в области химической кинетики и теории быстротекущих процессов? Ведь всё это безвозвратно устарело. То же самое касается и трудов других учёных прошлого и позапрошлого веков, к которым Шестопалов почему-то проявлял живейший интерес: Пуанкаре, Лоренца, Планка, Зеемана… А сейчас ты будешь смеяться! Однажды ему срочно понадобился камер-фурьерский журнал императорского двора, где со скрупулёзной точностью фиксировались все события, связанные с жизнью венценосных особ. Во сколько царь изволил встать с постели, с кем завтракал, кого принимал в кабинете, какие указы подписывал, куда потом поехал и так далее… Спектр интересов Шестопалова порой ставит меня в тупик. Причём все эти исторические и научные раритеты, зачастую весьма дорогие, были нужны ему отнюдь не для забавы в часы досуга и не для того, чтобы потешить тщеславие коллекционера. Чувствуется, как Шестопалов мечется, словно бы стараясь ухватить за хвост какую-то всё время ускользающую идею… А знаешь, какие архивы он посещал? Историко-политических документов, научно-технический, картографический, судебный.
– Что ему понадобилось в судебном архиве?
– Фонды Охранного отделения.
– А я слышал, что их уничтожили во время Февральской революции.
– Уничтожили канцелярию Охранного отделения, где, говоря нынешним языком, находилась оперативная документация. Личные дела сотрудников, досье на секретных агентов и всё такое прочее. Бумаги, на тот момент потерявшие свою актуальность, в основном уцелели… Ну на кой ляд всё это маститому физику, специализирующемуся в области квантовой механики?
– Возможно, у него крыша уже тогда поехала, только никто на это внимания не обратил.
– Не похоже. В тот период Шестопалов работал весьма продуктивно. Перелом случился спустя несколько дней после взрыва в Стамбульском порту. Только теперь, сравнивая даты, я вижу это… Знаменательное совпадение.
– При желании в любом, даже самом пустяковом, деле можно найти кучу совпадений, – сказал Цимбаларь. – А в строку ложится максимум одно из дюжины. Уж поверь моему опыту… Хотя сообщение о картографическом архиве наводит меня на некоторые размышления. Чем он там интересовался?
– Картами, само собой. Подробными картами европейской части России.
– Ладно, трудись. – Цимбаларь похлопал Людочку по плечу. – Авось что-нибудь и нароешь… А я прошвырнусь по знакомым Шестопалова, хотя таковых осталось не слишком много. Не исключено, что кто-то из них вспомнит человека, называвшегося Филиппом или носившего фамилию, созвучную этому имени… Ну а у тебя, Ваня, какие планы?
– Поскольку идея о грандиозной пьянке приказала долго жить, займусь какой-нибудь общественно-полезной деятельностью. Труд, знаешь ли, отвлекает от любого горя… Наведаюсь в места, которых избегает чистая публика. Истина только там, и со временем я всё больше убеждаюсь в этом. Возьмем, к примеру, девятнадцатый век. Сравним круг интересов аристократии и черни. Первые танцевали котильон, щеголяли в шелковых чулках и зачитывались сентиментальными романами. Вторые танцевали джигу, носили штаны из парусины, говорили на арго и сочиняли скабрёзные куплеты. Кто в конечном итоге оказался прав? Конечно же, обитатели дна… Мы сейчас пользуемся тюремным жаргоном, одеваемся по моде пастухов и проституток, а всем жанрам искусства предпочитаем андеграунд. В каком-то смысле мы даже ближе к дикарям, чем наши деды. И эта тенденция постоянно прогрессирует. Скоро Людка будет носить не наряды от Армани и Гуччи, а вшивые лохмотья… – Заметив, что Людочка ищет, чем бы в него запустить, Ваня добавил: – Ещё я хочу заглянуть сегодня на Волковское кладбище.
– Что ты там забыл? – удивился Цимбаларь. – Хочешь поклониться могилам Белинского и Добролюбова?
– Почти угадал. Когда мы искали Шестопалова, я обратил внимание на одну могилку, расположенную рядом со склепом, в котором он обычно ночевал. Могилка старая, вся заросшая мхом, но на ней ещё теплилась восковая свечка. Вполне возможно, что её поставил Шестопалов. Ведь эту ночь он собирался провести в молитвах… Вот я и хочу взглянуть, кому принадлежит эта могилка. Сам-то он не питерский.
– Кстати, я тоже обратила на неё внимание, – оживилась Людочка. – Везде такое запустение, а там в стеклянной баночке оплывает свечка… Имя и фамилию покойника я не разобрала, но по званию он был профессором натуральной философии.
– Что это за наука такая? – Услышав незнакомый термин, любознательный Ваня сразу навострил уши.
– Примерно то же самое, что и естествознание. – Чувствовалось, что Людочка и сама плавает в этом вопросе. – Когда-то натуральная философия включала в себя и физику, и химию, и физиологию, при этом отдавая дань каббалистике с астрологией. Факты в ней легко подменялись вымыслом, а великие идеи соседствовали с откровенным вздором. Говорят, сейчас эта наука вновь возрождается, но уже на другом уровне…
До вечера было ещё далеко, а дел с утра наворочали – не разгребёшь. Но сделать предстояло гораздо больше.
Глава 14. ДЕЛА ДАВНО ЗАБЫТЫХ ДНЕЙ
Вести, которые принёс Кондаков, выглядели по меньшей мере анекдотично. Ждали всего, но только не этого.
Версия ФСБ основывалась на весьма немногочисленных и крайне спорных фактах. Один довольно молодой субъект, всем другим формам человеческого существования предпочитавший так называемый антиобщественный образ жизни и уже неоднократно уличённый в суицидальных настроениях, совершил на днях самоубийство, использовав для этого древнее как мир средство – ванну с теплой водой и бритвенное лезвие (аналогичным образом в своё время поступали римские аристократы и китайские мандарины).
На кафельной стенке совмещённого санузла, где и происходил весь этот тихий ужас, он написал слово «гладиатор», причём с большой буквы – сначала собственной кровью, что, как вскоре выяснилось, не гарантировало сохранность надписи, а потом губной помадой, забытой на полочке какой-то случайной подругой.
Едва эта история, в общем-то рядовая, попала в городскую сводку, как ею немедленно заинтересовались сотрудники ФСБ, реагировавшие на имя Гладиатор, словно правоверные мусульмане на запах жареной свинины.
При обыске сразу же обнаружили улику, которой впоследствии суждено было стать решающей, – бытовую видеокамеру, чья кассета во всех деталях запечатлела чрезвычайное происшествие под Литейным мостом. Впрочем, на это мог клюнуть любой следователь – мнение о том, что все свои кровавые подвиги террористы обязательно фиксируют на плёнке, дабы потом отчитаться перед заказчиками, уже распространилось повсеместно. Ещё в квартире нашли целлулоидные трафареты, очень похожие на те, которыми пользовался реальный Гладиатор, и кучу фломастеров, среди которых, естественно, оказался и синий
Всего этого вполне хватило для создания стройной и непротиворечивой следственной версии, до опергруппы особого отдела дошедшей кружным путём, через московское начальство. Как заметил Цимбаларь, с лица которого не сходила язвительная усмешка, сама атмосфера здания ФСБ, где в сумрачных коридорах продолжали бродить призраки ежовских и бериевских крючкотворов, умевших сварганить громкий политический процесс буквально на пустом месте, продолжала дурно влиять на менталитет нынешней генерации чекистов.
– Представляете, какая несуразица! – возмущался Кондаков. – Надпись на стене ванной комнаты, сделанную пьяным психом, сочли чуть ли не чистосердечным признанием, а на тот факт, что в видеомагнитофон, который он смотрел непосредственно перед смертью, вставлена кассета с голливудским фильмом «Гладиатор», никто даже внимания не обратил. Я сам об этом узнал чисто случайно, мельком заглянув в протокол осмотра места происшествия… А если бы, к примеру, самоубийца выбрал фильм «Зорро», то и надпись была бы соответствующая…
– Как же тогда обличающая видеосъёмка? – осведомился Цимбаларь.
– И этому есть вполне очевидное объяснение. За последние полгода этот недоумок успел запечатлеть почти все петербургские мосты. И Троицкий, и Дворцовый, и Большеохтинский, и Гренадёрский, и Кантемировский. Хобби такое у человека было – снимать мосты и набережные на фоне белой ночи. Литейный оказался в этой серии последним совершенно случайно…
– Ты лучше скажи другое, – перебил его Цимбаларь. – Версию ФСБ можно считать окончательной?
– Нет, пока она предназначается, так сказать, только для внутреннего пользования. Надо ведь хоть как-то успокоить городские власти. Знакомить с ней общественность не торопятся. Всё будет зависеть от того, последуют ли новые взрывы
– Конечно, последуют, – буркнул Цимбаларь. – А что им, спрашивается, может помешать?
– Пётр Фомич, а вы просматривали конфискованные видеозаписи? – поинтересовалась Людочка, так вжившаяся в свою новую роль, что с нее уже можно было писать картину «Мадонна с ноутбуком».
– Только фрагментарно… Не очень-то мне там, скажем прямо, обрадовались.
– Расскажите, пожалуйста!
– Попробую… Качество съёмки, несомненно, желает лучшего, а ракурс выбран крайне неудачно. – На пальцах Кондаков изобразил что-то вроде острого угла. – Дилетант – он и в Африке дилетант… Приближающаяся баржа оставалась за кадром, зато какие-то светящиеся пятна между опорами моста я заметил. В последний момент они соединились в нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать мостом-призраком. Говоря откровенно, некоторое сходство с реальным мостом, который на ту пору находился в разведённом состоянии, у этого миража имелось. Не хочу утверждать категорически, но у меня даже создалось впечатление, что по призрачному мосту движутся люди и экипажи. Потом в кадре появился нос баржи, среди этого волшебного мерцания совершенно чужеродный, и всё поглотила вспышка взрыва. Спустя считаные мгновения повалил чёрный дым и матросы стали прыгать за борт. На этом сеанс закончился, и мне вежливо сказали «до свидания».
– Что ты имел в виду, употребляя слово «экипажи»? – спросил Цимбаларь.
– Экипажи и имел! Твою дырявую тачку, к примеру, экипажем не назовёшь. Не тот вид, не те масштабы. А по призрачному мосту ехали длинные, солидные автомобили с открытым верхом, хотя всех подробностей я, конечно, видеть не мог. Присутствовали там, кажется, и кареты, запряжённые лошадьми.
– Короче, техника была архаическая, вроде тех старинных паровозов, которые на перегоне Пыталово– Остров узрел путеец Посибеев?
– Можно сказать и так….
– А что по этому поводу говорят в ФСБ?
– Винят во всём некачественную плёнку, некомпетентность оператора, игру света и тени. Честно сказать, не знай я о прежних миражах заранее, так на эти сполохи тоже внимания не обратил бы. Вода – она и есть вода. Течёт, волнуется, играет бликами.
После недолгого молчания Цимбаларь обратился к Людочке:
– А можно ли узнать: росли когда-нибудь тополя на территории Харьковского железнодорожного узла?
– Наверное, можно… Хотя в Интернете таких сведений, скорее всего, не будет. Надо переговорить с краеведами, историками, поискать фотографии в архивах… Я тут сама недавно проявила инициативу. Навела справки о состоянии погоды в Стамбуле за последние сто двадцать лет. Самая суровая зима пришлась на тысяча девятьсот третий год. Чёрное море замерзло от Одессы до Констанцы. Это единственный известный случай, когда снег над Босфором валил даже в апреле.
– А какая тут связь с прошлогодним взрывом в порту?
– Сама пока не знаю… Журнал «Научное обозрение» существовал вплоть до тысяча девятьсот третьего года. И сведения о всех событиях в жизни императорского семейства, которыми почему-то так интересовался Шестопалов, относятся именно к этому периоду.
– Тянешь ты нас, Людмила Савельевна, куда-то в далёкое прошлое, – сказал Кондаков. – Забыла, что мы юристы, пусть и аховые. А в юридической практике есть такое понятие: срок давности… Хотя ради порядка не мешало бы проверить отдыхал ли царь со своими чадами и домочадцами летом девятьсот третьего года в Ливадии.
– Они отдыхали там каждый год, – сказала Людочка. – Императрица отличалась слабым здоровьем, одно время даже подозревали чахотку. А император бывал наездами, по две-три недели… Впрочем, мы действительно залезли в какие-то исторические дебри, а взрывы могут возобновиться в любой момент… Саша, почему ты скромно молчишь? Как твои успехи?
– А никак, – развёл руками Цимбаларь. – В окружении Шестопалова отродясь не было никаких Филиппов, а тем более Филипчуков. Он вообще трудно сходился с людьми… Хотя своего новоявленного братца привечал, по крайней мере первое время. Говорят, что об этом Алексея Андреевича попросил на смертном одре отец, очень переживавший за судьбу побочного сына. Какое-то время они даже жили вместе, но потом разъехались. И что интересно, в течение этих нескольких месяцев Шестопалов платил за электроэнергию чуть ли не втрое больше обычного. То есть вместо обычных двухсот киловатт у него нагорало почти пятьсот. Вот справка из энергонадзора.
– Хочешь сказать, что он проводил на квартире какие-то эксперименты, связанные с повышенным расходом электроэнергии? – осведомилась Людочка.
– Кто это сейчас может знать? Квартира съёмная, там уже третьи жильцы сменяются. Меня даже на порог не пустили. Не звали мы, говорят, никаких страховых агентов… Соседи помнят Шестопалова и Желвакова очень смутно.
– Сейчас техника двинулась так далеко вперёд, что даже атомную бомбу можно создать прямо на квартире, – доверительно сообщил Кондаков. – Не так давно я имел удовольствие лицезреть печатный станок, на котором в Кузьминках изготовляли фальшивые баксы. Так он свободно размещался в тумбе письменного стола. А продукция получалась очень даже достойная. На глаз от подлинных стодолларовых банкнот не отличишь. Подвела фальшивомонетчиков сущая мелочь. В причёске президента Франклина пропустили один волосок, а они там, оказывается, все по счёту.
– А где основная квартира Шестопалова? – спросила Людочка, вежливо игнорируя очередную байку Кондакова.
– Осталась после развода жене. Сам он некоторое время занимал полуторку в институтском общежитии, но потом рассорился с комендантом и съехал.
– С милиционерами трудно жить, а уж с учёными и подавно, – вздохнула Людочка.
– Выходи за киллера, – посоветовал Кондаков. – Они дома бывают редко, живут недолго, а наследство могут оставить весьма приличное… Был у меня в прошлом году один случай в аэропорту Шереметьево…
Однако досказать историю о киллере, как-то связанном с авиацией, Кондакову не удалось – позвонил Ваня.
Был он явно не в духе и хрипел, словно запалённый конь. Оказалось, что с его визитом на Волковское кладбище вышел облом. Ваню опознал охранник, вполне справедливо связавший новое появление маленького визитёра с недавним убийством Шестопалова.
При желании Ваня мог бы легко обезвредить охранника, да не хотелось создавать ненужный ажиотаж. Стайерский забег по сильно пересечённой местности (а как ещё назвать территорию кладбища?) закончился в пользу Вани, но соваться туда он больше не рисковал и просил Людочку навести соответствующие справки по телефону.
В его понимании схема захоронений была для кладбищенской администрации таким же непреложным документом, как, скажем, устав для офицера или Талмуд для раввина. Так оно, наверное, и было, но времена, а с ними и нравы круто изменились. Людочке вежливо объяснили, что это услуга платная и за ней следует являться лично, имея на руках заявление и квитанцию из Сбербанка.
Вспыливший Цимбаларь тут же наговорил Ване кучу ласковых слов:
– Да что ты носишься с этой могилой, словно дурень с писаной торбой! Забудь про неё! Я при случае сам с этим вопросом разберусь! Ты лучше лишний раз проутюжь городское дно! Там всякие Филиппы, Филипповы и Филиповичи просто табунами бродят, а нам до них никакого дела нет.
– Страсти накаляются. – Людочка закрыла ноутбук. – Думаю, что здесь вы как-нибудь и без меня обойдётесь. А я сгоняю на денёк в Москву. Разузнаю судьбу шестопаловских бумаг, а заодно проверю на практике одну свою идею… Удобнее всего на бумаге пишется тогда, когда листы сложены в стопку. Писать на крышке стола или на какой-то другой твёрдой поверхности не с руки. Так?
– Допустим, – буркнул Цимбаларь, ещё не догадываясь, куда она клонит.
– Если мои предположения верны, то на каждом уцелевшем листке отпечатается текст предыдущего листка, недоступный безоружному взгляду. Таким образом, мы сумеем увеличить объём анализируемых материалов чуть ли не вдвое. Не исключено, что найдутся даже утерянные фрагменты координат.
– Вдвое! Эк ты хватила! – усомнился Кондаков. – Не забывай, что листки пропадали не строго через один, а как придётся, вперемешку. Справив нужду, старушки хватали первое, что подворачивалось им под руку. Это только мужчины любят читать в сортире познавательную литературу. Наш Ваня тому пример… Ещё хорошо, если ты вернёшь из небытия хотя бы десятую часть шестопаловских записок. Твоё счастье, что он пользовался шариковой ручкой, которая оставляет на бумаге достаточно глубокие следы.
– Тут вы меня, Пётр Фомич, поддели совершенно справедливо… – Людочка, в отличие от Цимбаларя, всегда признавала свои ошибки. – Учту на будущее… Без меня не скучайте, постараюсь вернуться пораньше. А вы в моё отсутствие продолжайте искать Филиппа. Проверяйте не только физических лиц, но и субъекты хозяйствования. Я недавно выяснила, что в Петербурге и его окрестностях имеются сразу три фирмы, названия которых способны привлечь наш интерес. Это «Автокосметика Филиппа-Хольта», «Филипповские булочные» и российский филиал компании «Филипс Глуилампенфабрикен».
– Проверим, не беспокойся, – заверил её Кондаков. – Только ты в Москве не нарвись на Горемыкина. Простой головомойкой не отделаешься. Придётся ещё и трусы снимать.
– Пётр Фомич, вы же знаете, как я вас уважаю… – Людочкины слова сопровождались обычной для неё ангельской улыбкой. – И потому мне особенно горько убеждаться в вашем прогрессирующем маразме…
На нынешнем этапе расследования Людочка, двое суток подряд не расстававшаяся со своим ноутбуком, как бы выполняла функции воздушной или даже космической разведки, издали фиксируя все более-менее заметные следы, оставленные покойным Шестопаловым в бесчисленных закоулках мирового информационного пространства.
Естественно, что за это время она не прикоснулась ни к одной книге, которую в поисках неведомых истин листал Шестопалов, ни к одной карте, где он, возможно, оставил какие-то свои пометки, ни к одному архивному документу, чья сомнительная ценность компенсировалась ностальгической тягой человечества к осколкам минувшего.
Вся эта чёрная и, прямо скажем, неблагодарная работа ложилась на плечи Цимбаларя и Кондакова, в опергруппе выполнявших обязанности сразу и танка, и бульдозера, и ассенизаторской бочки. Именно они должны были вступать в непосредственный контакт с намеченными целями и на месте определять их истинную цену, беспристрастно отделяя зёрна от плевел. И это при том, что окончательный успех был отнюдь не гарантирован.
Первым делом следовало проверить архивы, где в этом году успел побывать Шестопалов. По жребию Цимбаларю выпали картографический, научно-технический и судебный. Кондакову – всё остальное.
Попив напоследок пивка, которое, как известно, является наипервейшим средством от архивной пыли и сырости, друзья разошлись в разные стороны. Путь Цимбаларя лежал на улицу Зодчего Росси, а Кондакова – на Советскую.
В картографическом архиве у Цимбаларя потребовали специальный допуск, подписанный и заверенный теми же самыми людьми, которые уволили с работы проводницу Удалую, задержали ларёчника Мишу, приписали себе ликвидацию Гладиатора и время от времени привечали в своих кабинетах двуличного Кондакова.
Пришлось Цимбаларю совать измождённой архивной даме стодолларовую бумажку, возможно, ещё хранившую на себе следы крови и слёз, пролитых жертва-ми бандитского пахана Клима.
Мучительно краснея и что-то несвязно бормоча, она приняла это царское подношение, заключавшее в себе сразу и новые колготки, и лекарства для старушки-матери, и лакомство для детей, и приличные сигареты для мужа, и ещё многое другое, однако сразу побежала пить валерьянку – универсальное бабье лекарство.
Карты, разложенные перед Цимбаларем (а он предварительно убедился, что это те самые, которыми в апреле интересовался Шестопалов), размерами превышали знаменитые шемаханские, ковры, и на них можно было разглядеть не то что каждый дом, но даже каждое деревце перед его фасадом.
Цимбаларь честно убил несколько часов, пытаясь проследить на картах роковые параллели, но не нашёл никаких следов, указывающих на место грядущего взрыва: ни карандашных точек, ни булавочных проколов. Это в равной мере относилось и к обеим столицам, которым ещё предстояло хлебнуть горя, и к близлежащим областям, надо надеяться, уже испившим свою чашу до дна.
В архиве научно-технической документации царили куда более либеральные нравы, и общегражданского паспорта вполне хватило для того, чтобы получить десять годовых подшивок журнала «Научное обозрение». Бегло просмотрев несколько статей, посвященных не столько научным проблемам, сколько оголтелой пропаганде марксизма, который виделся авторам панацеей от всех социальных, экономических и политических проблем, Цимбаларь заскучал.
Версия ФСБ основывалась на весьма немногочисленных и крайне спорных фактах. Один довольно молодой субъект, всем другим формам человеческого существования предпочитавший так называемый антиобщественный образ жизни и уже неоднократно уличённый в суицидальных настроениях, совершил на днях самоубийство, использовав для этого древнее как мир средство – ванну с теплой водой и бритвенное лезвие (аналогичным образом в своё время поступали римские аристократы и китайские мандарины).
На кафельной стенке совмещённого санузла, где и происходил весь этот тихий ужас, он написал слово «гладиатор», причём с большой буквы – сначала собственной кровью, что, как вскоре выяснилось, не гарантировало сохранность надписи, а потом губной помадой, забытой на полочке какой-то случайной подругой.
Едва эта история, в общем-то рядовая, попала в городскую сводку, как ею немедленно заинтересовались сотрудники ФСБ, реагировавшие на имя Гладиатор, словно правоверные мусульмане на запах жареной свинины.
При обыске сразу же обнаружили улику, которой впоследствии суждено было стать решающей, – бытовую видеокамеру, чья кассета во всех деталях запечатлела чрезвычайное происшествие под Литейным мостом. Впрочем, на это мог клюнуть любой следователь – мнение о том, что все свои кровавые подвиги террористы обязательно фиксируют на плёнке, дабы потом отчитаться перед заказчиками, уже распространилось повсеместно. Ещё в квартире нашли целлулоидные трафареты, очень похожие на те, которыми пользовался реальный Гладиатор, и кучу фломастеров, среди которых, естественно, оказался и синий
Всего этого вполне хватило для создания стройной и непротиворечивой следственной версии, до опергруппы особого отдела дошедшей кружным путём, через московское начальство. Как заметил Цимбаларь, с лица которого не сходила язвительная усмешка, сама атмосфера здания ФСБ, где в сумрачных коридорах продолжали бродить призраки ежовских и бериевских крючкотворов, умевших сварганить громкий политический процесс буквально на пустом месте, продолжала дурно влиять на менталитет нынешней генерации чекистов.
– Представляете, какая несуразица! – возмущался Кондаков. – Надпись на стене ванной комнаты, сделанную пьяным психом, сочли чуть ли не чистосердечным признанием, а на тот факт, что в видеомагнитофон, который он смотрел непосредственно перед смертью, вставлена кассета с голливудским фильмом «Гладиатор», никто даже внимания не обратил. Я сам об этом узнал чисто случайно, мельком заглянув в протокол осмотра места происшествия… А если бы, к примеру, самоубийца выбрал фильм «Зорро», то и надпись была бы соответствующая…
– Как же тогда обличающая видеосъёмка? – осведомился Цимбаларь.
– И этому есть вполне очевидное объяснение. За последние полгода этот недоумок успел запечатлеть почти все петербургские мосты. И Троицкий, и Дворцовый, и Большеохтинский, и Гренадёрский, и Кантемировский. Хобби такое у человека было – снимать мосты и набережные на фоне белой ночи. Литейный оказался в этой серии последним совершенно случайно…
– Ты лучше скажи другое, – перебил его Цимбаларь. – Версию ФСБ можно считать окончательной?
– Нет, пока она предназначается, так сказать, только для внутреннего пользования. Надо ведь хоть как-то успокоить городские власти. Знакомить с ней общественность не торопятся. Всё будет зависеть от того, последуют ли новые взрывы
– Конечно, последуют, – буркнул Цимбаларь. – А что им, спрашивается, может помешать?
– Пётр Фомич, а вы просматривали конфискованные видеозаписи? – поинтересовалась Людочка, так вжившаяся в свою новую роль, что с нее уже можно было писать картину «Мадонна с ноутбуком».
– Только фрагментарно… Не очень-то мне там, скажем прямо, обрадовались.
– Расскажите, пожалуйста!
– Попробую… Качество съёмки, несомненно, желает лучшего, а ракурс выбран крайне неудачно. – На пальцах Кондаков изобразил что-то вроде острого угла. – Дилетант – он и в Африке дилетант… Приближающаяся баржа оставалась за кадром, зато какие-то светящиеся пятна между опорами моста я заметил. В последний момент они соединились в нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать мостом-призраком. Говоря откровенно, некоторое сходство с реальным мостом, который на ту пору находился в разведённом состоянии, у этого миража имелось. Не хочу утверждать категорически, но у меня даже создалось впечатление, что по призрачному мосту движутся люди и экипажи. Потом в кадре появился нос баржи, среди этого волшебного мерцания совершенно чужеродный, и всё поглотила вспышка взрыва. Спустя считаные мгновения повалил чёрный дым и матросы стали прыгать за борт. На этом сеанс закончился, и мне вежливо сказали «до свидания».
– Что ты имел в виду, употребляя слово «экипажи»? – спросил Цимбаларь.
– Экипажи и имел! Твою дырявую тачку, к примеру, экипажем не назовёшь. Не тот вид, не те масштабы. А по призрачному мосту ехали длинные, солидные автомобили с открытым верхом, хотя всех подробностей я, конечно, видеть не мог. Присутствовали там, кажется, и кареты, запряжённые лошадьми.
– Короче, техника была архаическая, вроде тех старинных паровозов, которые на перегоне Пыталово– Остров узрел путеец Посибеев?
– Можно сказать и так….
– А что по этому поводу говорят в ФСБ?
– Винят во всём некачественную плёнку, некомпетентность оператора, игру света и тени. Честно сказать, не знай я о прежних миражах заранее, так на эти сполохи тоже внимания не обратил бы. Вода – она и есть вода. Течёт, волнуется, играет бликами.
После недолгого молчания Цимбаларь обратился к Людочке:
– А можно ли узнать: росли когда-нибудь тополя на территории Харьковского железнодорожного узла?
– Наверное, можно… Хотя в Интернете таких сведений, скорее всего, не будет. Надо переговорить с краеведами, историками, поискать фотографии в архивах… Я тут сама недавно проявила инициативу. Навела справки о состоянии погоды в Стамбуле за последние сто двадцать лет. Самая суровая зима пришлась на тысяча девятьсот третий год. Чёрное море замерзло от Одессы до Констанцы. Это единственный известный случай, когда снег над Босфором валил даже в апреле.
– А какая тут связь с прошлогодним взрывом в порту?
– Сама пока не знаю… Журнал «Научное обозрение» существовал вплоть до тысяча девятьсот третьего года. И сведения о всех событиях в жизни императорского семейства, которыми почему-то так интересовался Шестопалов, относятся именно к этому периоду.
– Тянешь ты нас, Людмила Савельевна, куда-то в далёкое прошлое, – сказал Кондаков. – Забыла, что мы юристы, пусть и аховые. А в юридической практике есть такое понятие: срок давности… Хотя ради порядка не мешало бы проверить отдыхал ли царь со своими чадами и домочадцами летом девятьсот третьего года в Ливадии.
– Они отдыхали там каждый год, – сказала Людочка. – Императрица отличалась слабым здоровьем, одно время даже подозревали чахотку. А император бывал наездами, по две-три недели… Впрочем, мы действительно залезли в какие-то исторические дебри, а взрывы могут возобновиться в любой момент… Саша, почему ты скромно молчишь? Как твои успехи?
– А никак, – развёл руками Цимбаларь. – В окружении Шестопалова отродясь не было никаких Филиппов, а тем более Филипчуков. Он вообще трудно сходился с людьми… Хотя своего новоявленного братца привечал, по крайней мере первое время. Говорят, что об этом Алексея Андреевича попросил на смертном одре отец, очень переживавший за судьбу побочного сына. Какое-то время они даже жили вместе, но потом разъехались. И что интересно, в течение этих нескольких месяцев Шестопалов платил за электроэнергию чуть ли не втрое больше обычного. То есть вместо обычных двухсот киловатт у него нагорало почти пятьсот. Вот справка из энергонадзора.
– Хочешь сказать, что он проводил на квартире какие-то эксперименты, связанные с повышенным расходом электроэнергии? – осведомилась Людочка.
– Кто это сейчас может знать? Квартира съёмная, там уже третьи жильцы сменяются. Меня даже на порог не пустили. Не звали мы, говорят, никаких страховых агентов… Соседи помнят Шестопалова и Желвакова очень смутно.
– Сейчас техника двинулась так далеко вперёд, что даже атомную бомбу можно создать прямо на квартире, – доверительно сообщил Кондаков. – Не так давно я имел удовольствие лицезреть печатный станок, на котором в Кузьминках изготовляли фальшивые баксы. Так он свободно размещался в тумбе письменного стола. А продукция получалась очень даже достойная. На глаз от подлинных стодолларовых банкнот не отличишь. Подвела фальшивомонетчиков сущая мелочь. В причёске президента Франклина пропустили один волосок, а они там, оказывается, все по счёту.
– А где основная квартира Шестопалова? – спросила Людочка, вежливо игнорируя очередную байку Кондакова.
– Осталась после развода жене. Сам он некоторое время занимал полуторку в институтском общежитии, но потом рассорился с комендантом и съехал.
– С милиционерами трудно жить, а уж с учёными и подавно, – вздохнула Людочка.
– Выходи за киллера, – посоветовал Кондаков. – Они дома бывают редко, живут недолго, а наследство могут оставить весьма приличное… Был у меня в прошлом году один случай в аэропорту Шереметьево…
Однако досказать историю о киллере, как-то связанном с авиацией, Кондакову не удалось – позвонил Ваня.
Был он явно не в духе и хрипел, словно запалённый конь. Оказалось, что с его визитом на Волковское кладбище вышел облом. Ваню опознал охранник, вполне справедливо связавший новое появление маленького визитёра с недавним убийством Шестопалова.
При желании Ваня мог бы легко обезвредить охранника, да не хотелось создавать ненужный ажиотаж. Стайерский забег по сильно пересечённой местности (а как ещё назвать территорию кладбища?) закончился в пользу Вани, но соваться туда он больше не рисковал и просил Людочку навести соответствующие справки по телефону.
В его понимании схема захоронений была для кладбищенской администрации таким же непреложным документом, как, скажем, устав для офицера или Талмуд для раввина. Так оно, наверное, и было, но времена, а с ними и нравы круто изменились. Людочке вежливо объяснили, что это услуга платная и за ней следует являться лично, имея на руках заявление и квитанцию из Сбербанка.
Вспыливший Цимбаларь тут же наговорил Ване кучу ласковых слов:
– Да что ты носишься с этой могилой, словно дурень с писаной торбой! Забудь про неё! Я при случае сам с этим вопросом разберусь! Ты лучше лишний раз проутюжь городское дно! Там всякие Филиппы, Филипповы и Филиповичи просто табунами бродят, а нам до них никакого дела нет.
– Страсти накаляются. – Людочка закрыла ноутбук. – Думаю, что здесь вы как-нибудь и без меня обойдётесь. А я сгоняю на денёк в Москву. Разузнаю судьбу шестопаловских бумаг, а заодно проверю на практике одну свою идею… Удобнее всего на бумаге пишется тогда, когда листы сложены в стопку. Писать на крышке стола или на какой-то другой твёрдой поверхности не с руки. Так?
– Допустим, – буркнул Цимбаларь, ещё не догадываясь, куда она клонит.
– Если мои предположения верны, то на каждом уцелевшем листке отпечатается текст предыдущего листка, недоступный безоружному взгляду. Таким образом, мы сумеем увеличить объём анализируемых материалов чуть ли не вдвое. Не исключено, что найдутся даже утерянные фрагменты координат.
– Вдвое! Эк ты хватила! – усомнился Кондаков. – Не забывай, что листки пропадали не строго через один, а как придётся, вперемешку. Справив нужду, старушки хватали первое, что подворачивалось им под руку. Это только мужчины любят читать в сортире познавательную литературу. Наш Ваня тому пример… Ещё хорошо, если ты вернёшь из небытия хотя бы десятую часть шестопаловских записок. Твоё счастье, что он пользовался шариковой ручкой, которая оставляет на бумаге достаточно глубокие следы.
– Тут вы меня, Пётр Фомич, поддели совершенно справедливо… – Людочка, в отличие от Цимбаларя, всегда признавала свои ошибки. – Учту на будущее… Без меня не скучайте, постараюсь вернуться пораньше. А вы в моё отсутствие продолжайте искать Филиппа. Проверяйте не только физических лиц, но и субъекты хозяйствования. Я недавно выяснила, что в Петербурге и его окрестностях имеются сразу три фирмы, названия которых способны привлечь наш интерес. Это «Автокосметика Филиппа-Хольта», «Филипповские булочные» и российский филиал компании «Филипс Глуилампенфабрикен».
– Проверим, не беспокойся, – заверил её Кондаков. – Только ты в Москве не нарвись на Горемыкина. Простой головомойкой не отделаешься. Придётся ещё и трусы снимать.
– Пётр Фомич, вы же знаете, как я вас уважаю… – Людочкины слова сопровождались обычной для неё ангельской улыбкой. – И потому мне особенно горько убеждаться в вашем прогрессирующем маразме…
На нынешнем этапе расследования Людочка, двое суток подряд не расстававшаяся со своим ноутбуком, как бы выполняла функции воздушной или даже космической разведки, издали фиксируя все более-менее заметные следы, оставленные покойным Шестопаловым в бесчисленных закоулках мирового информационного пространства.
Естественно, что за это время она не прикоснулась ни к одной книге, которую в поисках неведомых истин листал Шестопалов, ни к одной карте, где он, возможно, оставил какие-то свои пометки, ни к одному архивному документу, чья сомнительная ценность компенсировалась ностальгической тягой человечества к осколкам минувшего.
Вся эта чёрная и, прямо скажем, неблагодарная работа ложилась на плечи Цимбаларя и Кондакова, в опергруппе выполнявших обязанности сразу и танка, и бульдозера, и ассенизаторской бочки. Именно они должны были вступать в непосредственный контакт с намеченными целями и на месте определять их истинную цену, беспристрастно отделяя зёрна от плевел. И это при том, что окончательный успех был отнюдь не гарантирован.
Первым делом следовало проверить архивы, где в этом году успел побывать Шестопалов. По жребию Цимбаларю выпали картографический, научно-технический и судебный. Кондакову – всё остальное.
Попив напоследок пивка, которое, как известно, является наипервейшим средством от архивной пыли и сырости, друзья разошлись в разные стороны. Путь Цимбаларя лежал на улицу Зодчего Росси, а Кондакова – на Советскую.
В картографическом архиве у Цимбаларя потребовали специальный допуск, подписанный и заверенный теми же самыми людьми, которые уволили с работы проводницу Удалую, задержали ларёчника Мишу, приписали себе ликвидацию Гладиатора и время от времени привечали в своих кабинетах двуличного Кондакова.
Пришлось Цимбаларю совать измождённой архивной даме стодолларовую бумажку, возможно, ещё хранившую на себе следы крови и слёз, пролитых жертва-ми бандитского пахана Клима.
Мучительно краснея и что-то несвязно бормоча, она приняла это царское подношение, заключавшее в себе сразу и новые колготки, и лекарства для старушки-матери, и лакомство для детей, и приличные сигареты для мужа, и ещё многое другое, однако сразу побежала пить валерьянку – универсальное бабье лекарство.
Карты, разложенные перед Цимбаларем (а он предварительно убедился, что это те самые, которыми в апреле интересовался Шестопалов), размерами превышали знаменитые шемаханские, ковры, и на них можно было разглядеть не то что каждый дом, но даже каждое деревце перед его фасадом.
Цимбаларь честно убил несколько часов, пытаясь проследить на картах роковые параллели, но не нашёл никаких следов, указывающих на место грядущего взрыва: ни карандашных точек, ни булавочных проколов. Это в равной мере относилось и к обеим столицам, которым ещё предстояло хлебнуть горя, и к близлежащим областям, надо надеяться, уже испившим свою чашу до дна.
В архиве научно-технической документации царили куда более либеральные нравы, и общегражданского паспорта вполне хватило для того, чтобы получить десять годовых подшивок журнала «Научное обозрение». Бегло просмотрев несколько статей, посвященных не столько научным проблемам, сколько оголтелой пропаганде марксизма, который виделся авторам панацеей от всех социальных, экономических и политических проблем, Цимбаларь заскучал.