Брянцев Георгий Михайлович. Конец "Осиного гнезда"

   - По-моему, не знает.
   - Садитесь! - разрешил полковник. - Почему вы так решили?
   Брызгалов сел, вздохнул, вытер влажный лоб рукавом пиджака и начал рассказывать. Накануне выброски Гюберт обстоятельно беседовал с ним. В ходе беседы он вызвал к себе незнакомого Брызгалову русского и предложил ему: "Опишите подробнее и точнее наружность Саврасова". Брызгалов считает, что, если бы Гюберт лично знал Саврасова, он бы не передоверил описание его наружности другому. К тому же, когда этот русский рисовал портрет Саврасова, Гюберт спросил его, кто выше ростом - Брызгалов или Саврасов. Русский взглянул на Брызгалова, попросил его встать со стула и ответил, что Саврасов, если и выше, то очень ненамного.
   Трудно было предположить, чтобы Брызгалов врал так тонко. К тому же этот вопрос к его личной судьбе не мог, по-видимому, иметь отношения. Из рассказанного можно было заключить, что Гюберт действительно не знал Саврасова.
   Это обстоятельство, очевидно, пришлось по душе Решетову. Он чему-то усмехнулся, прошелся по комнате и продолжал допрос:
   - Как звали русского?
   Брызгалов покачал головой. Этого он не знал. Может быть, при нем Гюберт и называл русского по имени или фамилии, но Брызгалов не обратил на это внимания, не запомнил. За все время пребывания в разведывательном пункте он видел этого русского только два или три раза и знаком с ним не был.
   - В чем он был? - спросил Решетов.
   - В гражданском костюме.
   - Обрисуйте мне его, - предложил полковник. - Каков он собой?
   Брызгалов помедлил немного, видно собираясь с мыслями, потер угреватый лоб, посмотрел в потолок, прищурил один глаз, точно прицеливался, и начал рассказывать. Он дал яркий, сочный, запоминающийся портрет, по крайней мере я получил довольно живое представление о внешности и характерных особенностях этого неизвестного "русского".
   - Значит, брови у него мои? - спросил Решетов.
   Брызгалов посмотрел на полковника исподлобья и ответил:
   - Пожалуй... А в плечах он поширше немного. Он пожирнее вас, а вы суховаты...
   - Какое вознаграждение обещал вам Гюберт по возвращении?
   Брызгалов потупился и после небольшой паузы проговорил:
   - Обещал на тридцать тысяч часов и золота из Ювелирторга... И интересную должность...
   - Какую именно?
   - Начальника полиции в Рославле.
   Полковник усмехнулся, прошел к дивану, сел и принялся за свою левую руку.
   Я попросил разрешения задать арестованному несколько вопросов.
   - Спрашивайте, - сказал полковник.
   Брызгалов перевел взгляд на меня.
   - Вы владеете немецким языком? - спросил я.
   Брызгалов разрешил себе улыбнуться: кроме русского, он не владел никакими.
   - Как же вы изъяснялись с Гюбертом?
   - Хм... Он по-русски говорит не хуже нас с вами.
   Полковник быстро встал:
   - А может быть, Гюберт не немец?
   - Немец! - твердо заверил Брызгалов. - Самый настоящий немец. С немцами по-своему он говорит очень быстро. А по-русски говорит хоть и правильно, но медленно.
   - А почему вы решили, что тот, незнакомый вам человек, русский? осведомился я.
   - И по разговору и по обличию. Нет, уж тут я не ошибаюсь.
   - Так... - произнес Решетов и хлопнул себя по коленям. - Еще есть вопросы?
   Вопросов не было.
   - Отправьте, - распорядился полковник.
   Я увел арестованного и вернулся.
   - Можете быть свободны, - сказал Решетов мне и Коваленко.
   Мы вышли. Я решил отправиться домой и закусить, так как с утра у меня крошки во рту не было. Коваленко остался в штабе
   День выдался жаркий. Я шел теневой стороной улицы, не торопясь. Колонка была уже починена, три воронки засыпаны, около трансформаторной будки стояла грузовая машина: несколько бойцов грузили в ее кузов глыбы кирпичей, спаянные цементным раствором.
   Когда я перешагнул порог дома, меня встретил настойчивый телефонный звонок. Я вбежал в комнату и схватил трубку. Звонил Коваленко:
   - К полковнику Решетову, быстро! Где вы пропадаете?
   - Как - где? Я только что до дому дошел, еще не завтракал даже.
   - Не умрете... Давайте быстрее. Он не из тех, кто любит ждать.
   Обратно в штаб я почти бежал. Майор встретил меня у входа, видимо специально, чтобы сгладить впечатление от своего резкого тона по телефону.
   - Успели перекусить? - спросил он.
   - Когда же? Я только вошел - и звонок.
   - Ничего! Дело поправимое. После разговора прямо ко мне. Я тоже не завтракал, - и, подмигнув мне многозначительно, добавил: - Закусим добре!
   Я понял без пояснений, что майор грозится выставить к завтраку что-нибудь более интересное, чем пиво, которым славился городок.
   В кабинете меня ждали Решетов и Фирсанов.
   - Садитесь, майор... - пригласил полковник. - Вы понимаете, что кому-то надо ехать на Урал, на свидание с Саврасовым? - с ходу спросил он.
   - Очень хорошо понимаю, - ответил я. - Думал об этом. Нельзя упускать такой возможности.
   - Вот именно. Вы к такому путешествию готовы?
   - Я?.. Так точно, готов немедленно.
   - Отлично! - сказал полковник и откинулся на спинку дивана. - Правда, подполковник Фирсанов колебался, на ком остановить выбор - на вас или на майоре Коваленко, а потом согласился со мной, что ваша кандидатура более подходит. Важно, что вы уже трижды были в тылу врага, видели тамошнюю обстановку, знаете режим, установленный оккупантами, их повадки. Разговаривая с Саврасовым, вам не придется фантазировать. А Саврасов безусловно поинтересуется воинскими подвигами своих хозяев, всякими там подробностями и деталями. Рассказывайте ему побольше. Это очень важно. Ведь вы пойдете к Саврасову как посланец Гюберта, как человек с той стороны. О Саврасове мы, правда, почти ничего не знаем. Но есть основания полагать, что это гусь крупный... - Полковник помолчал и спросил: - Разведчиком вы стали, кажется, совсем недавно?
   - Так точно, - ответил я.
   - А кем были до войны?
   - Учителем математики.
   - В армии служили?
   Я ответил, что отбывал срочную службу, затем три года на сверхсрочной, учился на специальных курсах и, наконец, воевал с белофиннами.
   - Так вот, майор, - сказал полковник Решетов, - задание это не менее важное, чем ходка в тылы противника. Свидание с инженером Саврасовым надо провести на "отлично". Неизвестно, во что выльется и что повлечет за собой эта встреча. Неизвестно, с кем вам еще придется повидаться после знакомства с Саврасовым. Гадать мы не будем, но предвидеть кое-что можем.
   - Ясно.
   - Ведите себя в разговоре с Саврасовым смелее, чувствуйте себя свободно, поставьте дело так, чтобы он понял, что вы не просто курьер, вроде Брызгалова, а доверенное лицо капитана Гюберта с особыми от него полномочиями. Постарайтесь выудить из него все, что можно. Постарайтесь узнать больше, чем он сам сочтет нужным передать Гюберту.
   - Ваша встреча с Саврасовым, - заметил Фирсанов, - проверит показания Брызгалова. И от результатов ее будет зависеть многое.
   - Теперь вот что, - продолжал Решетов, - помимо предметного пароля, вот этой разрезанной фотографии, вы должны назвать Саврасову устный. Вы должны сказать ему: "Привет от Виталия Лазаревича", а Саврасов обязан ответить: "Очень рад, я видел его в феврале сорок первого года".
   - Значит, Брызгалов?.. - сказал я.
   - Да, да... - перебил меня Решетов. - У Брызгалова дух еще неокончательно сломлен. Он кое-что скрывает. Насчет устного пароля он сознался только что, когда вы отсутствовали. Я с ним еще раз беседовал.
   - Понятно.
   - Возможно, что он и сейчас не все сказал, - проговорил Фирсанов.
   - Возможно, даже весьма вероятно, - согласился Решетов. - Но я предупредил этого субъекта, что за все, что он не нашел нужным нам рассказать, он отвечает головой. Итак, собирайтесь, майор.
   Я встал.
   - Полетите завтра утром, - заключил полковник. - Вас встретят там и дадут знать, где искать Саврасова. Я буду звонить ночью и предупрежу товарищей. Доброго пути. Желаю успеха! - И он подал мне руку.
   3. САВРАСОВ РАЗГОВАРИВАЕТ ОТКРОВЕННО
   Самолет доставил меня из Москвы в город на Урале около полудня.
   Два товарища, предупрежденные полковником, встретили меня и сразу же сообщили, что Саврасова в городе нет. Его ждут с минуты на минуту. Живет Саврасов в центральной городской гостинице. В той же гостинице, этажом ниже, забронирован номер и для меня - "представителя одного из железнодорожных главков".
   Условившись о встречах и телефонных звонках, мы распрощались, и я, усевшись в автобус, отправился в город.
   Получив номер и сдав документы на прописку, я решил прежде всего привести себя в порядок: надо было предстать перед инженером в самом лучшем виде и произвести впечатление хорошего конспиратора, человека, располагающего средствами и идеальными документами.
   Я побрился, переоделся и вышел на улицу. День был на исходе. Длинные тени тянулись через мостовую.
   Улицы города, широкие, просторные, озелененные, были заполнены пешеходами и машинами. Война взбудоражила город, перекинув в него с запада крупные предприятия и десятки тысяч новых людей. Я шел неторопливо, разглядывая вывески и афиши, временами останавливаясь перед витринами, чтобы посмотреть на свое отражение.
   Погода портилась. Лето покидало Урал. Деревья на улицах и в скверах дрожали под порывами ветра. Над центральным сквером, предчувствуя дождь, беспокойно летали и каркали галки.
   Я решил было пройти до конца главной улицы, но передумал и пошел обратно. Не то чтобы я волновался. Нет. Еще в самолете я мысленно рисовал картину моего первого визита к Саврасову. Я представлял себе, как войду к Саврасову, что скажу, как направлю ход беседы, пытался предусмотреть опасные вопросы. Казалось, я был вполне подготовлен. Но видимо, подсознательно меня тревожило ощущение неизвестности, и мне вдруг захотелось ускорить встречу, чтобы избавиться от этого ощущения.
   Около гостиницы стоял изрядно потрепанный "ЗИС-101", и я подумал, что на этой машине вернулся Саврасов. Я поднялся на третий этаж, толкнул дверь его номера. Дверь была заперта.
   Я отправился к себе и прилег на диван. Время потянулось в раздумьях и ожидании.
   Примерно через час-полтора я снова поднялся на третий этаж и увидел ключ, торчащий в двери Саврасова. Значит, инженер явился. Ждать больше нечего: я огляделся по сторонам, убедился, что коридор пуст, и без стука вошел.
   У круглого стола, уставленного посудой, с журналом "Огонек" в руках сидел Саврасов. Он поднял голову и сквозь большие очки в черной оправе выжидательно уставился на меня. У него было большое, гладкое, актерское лицо, старательная - волосок к волоску - прическа с ровным пробором, темные, с припухшими веками глаза.
   - Вы к кому? - спросил он бархатистым, звучным голосом, не меняя позы, с нотками удивления в голосе.
   - Если вы инженер Саврасов, то к вам, - ответил я, стоя у порога.
   - Да, я Саврасов. Чем могу быть полезен? - спросил он, слегка прищурив глаза,
   - Я к вам с приветом от Виталия Лазаревича, - произнес я негромко, внимательно следя за его лицом.
   Он немного побледнел, полная рука, державшая журнал, вздрогнула. Он бросил журнал на стол, откинулся было на спинку стула, но тотчас быстро встал.
   Эти резкие и непоследовательные движения ясно говорили о волнении.
   - Никак не ожидал... - произнес Саврасов вполголоса и, обойдя стол, направился к двери. Походка у него была тяжелая, и паркет под его шагами поскрипывал. Приоткрыв дверь, он вынул ключ, вставил его изнутри и, повернув два раза, строго сказал: - У вас очень громкий голос. Нельзя ли потише?
   Я почувствовал повелительные нотки, прозвучавшие в его голосе.
   Саврасов подошел вплотную, посмотрел мне в глаза пристальным взглядом, будто прицеливался, и тихо, но очень медленно и внятно назвал ответный пароль:
   - Очень рад... Очень рад... Я видел его в феврале сорок первого года... - И прежним повелительным тоном спросил: - Вас кто послал, Доктор?
   Тон этот мне не понравился - он сразу ставил меня в зависимое положение, а этого нельзя было допустить.
   - Кто послал, не так важно, - ответил я немного развязно, взял стул, повернул его и уселся верхом, положив руки на спинку стула. - Когда надо будет, скажу, Черт вас занес в такую даль!.. - Я старался говорить тоном брезгливым и небрежным, так, чтобы установить строгую дистанцию между нами.
   Он вздохнул, подошел к просиженному дивану и тяжело опустился на него. Диван издал жалобный стон.
   - Так, так... - произнес Саврасов, немного смешавшись и как-то растерянно. - Ну-с?.. - Видимо, от волнения его губы пересохли, и он облизал их.
   - Рассказывайте, что случилось, почему молчите? Где люди? - сказал я.
   - Виноват. Маленькая деталь...
   - То есть?
   - Вы обязаны показать мне кое-что.
   Я неторопливо вынул из нагрудного кармана пиджака зеркальце, вделанное в замшевый чехольчик, извлек из него половинку фотокарточки и подал Саврасову.
   Он взял ее, рассмотрел на расстоянии вытянутой руки, как это делают люди, страдающие дальнозоркостью, и, покачав головой, усмехнулся:
   - Все ясно, все ясно... Что и требовалось доказать.
   Он достал из кармана пухлую записную книжку в засаленной обложке, перетянутую резинкой, и раскрыл ее. Надорвав внутреннюю сторону обложки, извлек из нее фотографию, положил ее на край дивана и присоединил к ней половину, врученную мной. Края обеих половинок, разрезанные по ломаной линии, сошлись точка в точку.
   - Вот так... - проговорил Саврасов, ослабил галстук и, расстегнув воротник сорочки, откинулся на спинку дивана: - Но вы все-таки скажите, обратился он уже просительно, - от кого вы: от Доктора или от Габиша?
   Ни о том, ни о другом я не имел ни малейшего понятия. Отсюда неопровержимо следовало, что отвечать опрометчиво нельзя. Надежно уложив в памяти два новых имени - Доктор и Габиш, - я ответил:
   - Я от Гюберта. Гауптмана Гюберта...
   - Гюберт... Гюберт... - протянул Саврасов, прикрыв глаза и стараясь, вероятно, что-то вспомнить. - Это не племянник Габиша? Вы имени его не знаете?
   - В эти детали не посвящен, - коротко ответил я.
   - А каков он из себя?
   Со слов Брызгалова я довольно живо обрисовал внешность и манеры капитана Гюберта.
   - Не то, не то... Безусловно, не то, - проговорил инженер, подтвердив догадку незадачливого парашютиста, что Саврасов, по-видимому, не знает Гюберта. - Да это, в сущности, и не так важно.
   Обычно я придерживался непреложного правила: не зная игры, не делать первых шагов. Сейчас обстановка предписывала мне действовать крайне осторожно. Но она вовсе не исключала риска. Даже наоборот - она предполагала риск. Если бы Саврасов не допустил оплошности и не упомянул о каком-то Докторе и Габише, то я, пожалуй, не нарушил бы своего правила и не пошел бы на риск. Но тут козыри сами шли в руки.
   Решив обыграть ответный пароль, я небрежно осведомился:
   - Стало быть, Виталия Лазаревича вы видели не так уж давно, в феврале сорок первого?
   - Почему вы так решили? - удивился Саврасов.
   - Я ничего не решал, - пожав плечами, ответил я. - Таков пароль.
   Саврасов рассмеялся и махнул рукой.
   - Вы правы, - признался он. - Совершенно верно. С Доктором мы встретились в феврале... перед уходом его на ту сторону. Но Виталий Лазаревич высказал твердую уверенность, что мы еще встретимся. Когда я сказал: "Прощайте!", он меня поправил и заметил: "Почему так театрально? Не прощайте, а до свидания". Поэтому-то я и решил сначала, что вы от него.
   Итак, Виталий Лазаревич - это не случайное имя для пароля. Виталий Лазаревич существует, он и Доктор - это одно и то же лицо.
   - И после вы ни с кем не встречались? - продолжал уточнять я.
   - Конечно.
   - И никого ни о чем не информировали?
   - Да, да... Неожиданный переезд на восток. Связь через Минск нарушена войной... Доктор должен понять... Я ждал указаний...
   Я кивнул, сделав вид, что меня это вполне удовлетворяет. Но следовало углубить разговор, выяснить побольше.
   - Видите, в чем дело... - начал я, сделал умышленную паузу и продолжал: - Ваше присутствие здесь крайне необходимо, важно. Связь восстановим. "Шифр 17 апреля" действует, учтите. Задачи перед вами очень большие, ведь на Урал и в Сибирь перебазирована почти вся военная промышленность. Здесь формируются крупные соединения советских войск. Вам надо на какое-то время выехать в Москву, восстановить связи, организовать переезд двух-трех надежных людей сюда, на Урал, и в Сибирь...
   - Что?! - воскликнул Саврасов. - Поехать в Москву? Это невозможно! Абсолютно невозможно!
   - А если необходимо? - спокойно спросил я.
   - Все равно...
   - Если этого требует Гюберт?
   - Я не знаю, кто такой Гюберт... - Саврасов вскинул плечи и растерянно развел руками. - Во всяком случае, если я уеду в Москву, то вернуться сюда не смогу и должен буду перейти на нелегальное положение.
   - Не понимаю, - сказал я.
   Саврасов объяснил, что работа по приему заводского оборудования, идущего с запада, которая на него возложена, не допускает никаких отлучек и промедлений. Никто его не освободит от этой работы. Время военное. Конечно, если вопрос стоит так, что, невзирая ни на что, он должен быть в Москве, то придется рвать с заводом. Опасно, это грозит судом. Покинуть завод официально не удастся, а неофициально... Завод имеет чрезвычайно важное оборонное значение. Перебазировка его из центральной полосы на Урал проводится быстрыми темпами. Сам Саврасов на заводе - человек не новый, всем известный, и терять такое место было бы неразумно. "Вы же сами говорите, что мое присутствие здесь крайне важно".
   Я промолчал. Воцарилась долгая пауза, которую нарушил Саврасов.
   - Вы говорите Москва... - начал он.
   - Не я, а Гюберт...
   - Да, да, это понятно, - кивнул Саврасов. - Но надо же учесть, что я устроился здесь фундаментально. Меня уважают, со мной считаются, мне доверяют. Сюда, если вы хотите знать, двери, как в рай, очень узенькие. Конечно, если дело требует, я брошу все, но это пахнет, я повторяю, нелегальщиной. Мое исчезновение насторожит руководство, возникнут подозрения. В данный момент я ничем официально не смогу обосновать свое желание покинуть завод. Но если, как принято говорить, цель оправдывает средства, тогда можно рискнуть.
   - Нет, так не пойдет, - сказал я решительно. - Гюберт, очевидно, не предполагает, что поездка в Москву так сложна. Я его информирую. Оставайтесь здесь, и больше к этой теме возвращаться не будем. В Москве все же остались у вас свои люди?
   - Как это понимать? - испытующе спросил Саврасов.
   - Раз вы категорически не можете к ним поехать - а ваши доводы меня убедили, - придется мне помочь вам.
   - Хм... Есть один человек, служит на железной дороге. Я приобрел его еще в прошлом году. Удачный человек. Я бы сказал - очень удачный и перспективный. Проверен. Он уже оказал нам кое-какие услуги и готов их оказывать дальше.
   - Это надежно?
   - Вполне! - твердо заверил Саврасов. - Я информировал о нем Доктора. Он понравился ему еще тогда, до войны. Мы условились именовать его "диспетчером". На него можете рассчитывать.
   - Ах, Диспетчер! - воскликнул я. (О Диспетчере я слышал, конечно, впервые!) - Слышал... А еще кто? Диспетчера трогать пока не разрешают.
   - Есть еще человек, уже другой категории, - сказал Саврасов нерешительно.
   - Именно?
   - За этого поручиться не могу - будет слишком смело.
   - Кто он?
   Саврасов охотно рассказал, как рассказал бы любому другому, пришедшему к нему с паролями. Этот второй человек - бывший прораб одной из подмосковных гражданских строек. Инженер-строитель по опыту, но без диплома. Судился по уголовному делу, после заключения долго не мог обосноваться в Москве и получить прописку, но перед самой войной ему удалось это. Живет на частной квартире в районе Тимирязевской академии.
   - О нем мне ничего не говорили, - деловито сказал я. - Так вы говорите, человек он ненадежный?
   - Ненадежный, - кивнул Саврасов. - Этот тип привык к большим деньгам и очень избалован ими. За деньги, тем паче за хорошие деньги, которых у него теперь нет, он не остановится ни перед чем. Использовать его постоянно очень опасно, он пригоден лишь для эпизодической работы. Пьяница. А пьяницы, с одной стороны, весьма нам полезны, но с другой - опасны, неосторожны. Поэтому использовать его можно с оглядочкой. Я виделся с ним перед отъездом из Москвы. Он озабочен получением документов, которые освободили бы его от призыва в армию. Воевать не хочет.
   - Понятно, - сказал я. - Еще кто?
   - Все. Больше нет. Война все перемешала, раскидала людей.
   "Негусто у тебя, оказывается", - решил я про себя и сказал:
   - Значит, сами вы ничего не сделали, чтобы восстановить положение? А как вы живете материально?
   - Живу неплохо, но можно было бы и получше, - усмехнулся Саврасов.
   - Это дело легко поправимо...
   - Что вы сказали? - Саврасов подался немного вперед.
   Я прямо не ответил на вопрос и продолжал:
   - Давайте договоримся так... - тут я почесал переносицу, будто что-то соображая. - Всё, что вы считаете нужным сообщить Гюберту, набросайте себе для памяти, чтобы завтра подробно рассказать мне. Хватит времени до завтра?
   - Безусловно.
   - Отлично. Завтра же я сниму деньги с аккредитива и вручу вам. Тут с этим делом нетрудно?
   - Как вам сказать. Жмутся, конечно. У вас большая сумма?
   - Сорок...
   - Ого! Ну что ж... Я вам подскажу, в какие кассы обратиться.
   - Договорились, - весело сказал я и встал.
   - Позвольте! - спохватился Саврасов и тоже встал. - А что вы делаете вечером?
   - Ничего. Если не возражаете, давайте поужинаем у меня в номере и поболтаем.
   - Ради бога, я с удовольствием. Вечер и у меня свободен. А где ваша комната?
   - Внизу, под вами... - Я назвал номер.
   Не прощаясь с Саврасовым, я вернулся к себе, вытащил из чемодана сверток с нехитрой закуской и немного подкрепился. Потом прилег на диван и перебрал в памяти всю беседу с Саврасовым. Записывать я по уже укоренившейся привычке считал нецелесообразным. Да в этом сейчас и не было нужды: память служила мне пока безотказно.
   Потом я набросал план дальнейших действий.
   Погруженный в раздумье, я не заметил, как уснул, и проснулся от стука в дверь. В комнате царила темнота. Я вскочил и зажег свет.
   Вошел Саврасов.
   - Отдыхали? - спросил он, энергично потирая руки.
   - Немножко.
   - А вы посмотрите, что делается на дворе. - Саврасов раздвинул шторы.
   Я тоже подошел к окну. В заплаканное окно глядел слякотный сумрак. По запотевшим стеклам змеились дождевые струйки.
   - Бож-же мой, какая гадость! - передернув плечами, воскликнул Саврасов и отошел от окна. - В такую погодку даже лягушки могут схватить воспаление легких!..
   Мы долго сидели за столом у окна. Незатемненная улица выглядела неуютной и неприветливой. Торопливо сновали пешеходы, прижимаясь к стенам домов.
   Беседа наша затянулась. Вначале я рассказывал Саврасову разные были и небылицы о жизни в оккупированных гитлеровцами городах. Он слушал с интересом, задавал множество вопросов и, кажется, убедился в моей полной осведомленности. Затем я осторожно попытался узнать, какая среда взрастила и воспитала такого отщепенца и предателя. Но мои попытки проникнуть в прошлое Саврасова успехом не увенчались. Прошлого он не касался и, как мне показалось, даже избегал тронуть его. То ли это была осторожность, то ли черта характера, я так и не определил. Зато о заводе Саврасов рассказал очень пространно; он действительно был хорошо информирован, и это делало его особенно опасным врагом. Тем скорее надо его обезвредить. Но от этого корня могли появиться и ростки... Я воспользовался рассказом Саврасова об уральских делах.
   - Вы пробовали искать людей, которые могли бы пригодиться нам здесь?
   Саврасов снисходительно посмотрел на меня.
   - А как вы думаете? - сказал он.
   - Я ничего не думаю, - в тон ему ответил я. - Я интересуюсь.
   - Пробовал, дорогой, не раз... - Он налил в стакан вина, затем снял очки и стал протирать стекла носовым платком. - Пробовал, зондировал почву, обхаживал кого-то, но ни черта путного не получается. Что скрывать патриотический подъем в народе огромный! Я никак не ожидал. Войска фюрера бьют их, блестяще прошли в глубь страны: Прибалтика, Молдавия, Белоруссия, Украина, Западные области! А все глупо уверены, что немцев побьют... Черт-те что! Какой-то фанатизм! Откуда только берутся силы, терпение, вера и упорство?! Признаюсь честно: позавидовать можно. Вы не подумайте, что я сочувствую. О нет! Я ненавижу их, ненавижу от всей души! Но поражаюсь. Ведь, кажется, всем ясно, что от таких ударов Советы не оправятся, а попробуйте с кем-нибудь поговорить на эту тему. Ого! Вас быстро сведут в милицию, а то и в другое место. При таком положении надо быть очень осторожным. Сто раз отмерь, а один - отрежь! Я уже ученый...
   Почему он уже ученый, Саврасов не договорил.
   - Ну что ж, - сказал я со вздохом, - поскольку передвинуть в Москву вас не удастся, дайте мне координаты этих ваших... Диспетчера и Прораба. Придется связаться с ними.
   Он, не колеблясь, вырвал листок из записной книжки и написал адреса и фамилии, потом сообщил мне несложные пароли, которые я мысленно несколько раз повторил.
   Мы расстались почти в полночь. Проводив гостя и выждав некоторое время, достаточное для того, чтобы убедиться, что Саврасов улегся отдыхать, я покинул свой номер. Мне надо было связаться с местными товарищами.
   Дождь перестал, небо прояснилось, проглядывали звезды. Не высохшие еще асфальтовые мостовые при свете фонарей напоминали реки. Я радовался улучшению погоды, так как на другой день мне предстояло лететь.
   Утром состоялся последний разговор с Саврасовым, хотя о том, что он последний, знал лишь я. Саврасов надеялся еще на встречу после обеда и рассчитывал получить обещанные деньги. Он, конечно, и не подозревал, что я поручил его "заботам" местных товарищей.