Брюссоло Серж. На пороге ночи

   «Ничего удивительного, – рассуждала Санди. – Если бы Миковски нашел ребенка, он мог в один день стать звездой и моментально продвинуться по службе».
   Она стала его бояться и часто смотрела в зеркало заднего вида, проверяя, не преследует ли ее какая-нибудь машина. В квартире Санди шторы всегда были опущены, и рано или поздно эта странность обязательно должна была обратить на себя внимание соседей. Пришло время уезжать. Однако Санди не осмеливалась, постоянно чувствуя незримое и едва ли не мистическое присутствие Миковски. Она мысленно видела его то возле своего автомобиля, то под окнами, то на балконе соседнего дома с биноклем в руке. Санди знала: Миковски достаточно упрям, чтобы без ведома коллег заниматься делами следствия во внерабочее время. Если уж он держит ее под прицелом, уйти будет трудно. Вот почему Санди никак не могла решиться уехать ночью, спрятав Робина в багажнике. Ей казалось, что Миковски обязательно остановит ее в тот момент, когда она будет выезжать со стоянки, и не хотела рисковать.
   Бывали минуты, когда подозрения рассеивались, и тогда Санди испытывала к Миковски нежность, к которой примешивалась грусть.
   «Мы упустили что-то очень важное, – говорила себе она. – Нас ожидало удивительное любовное приключение, но никто не захотел сделать первый шаг. От Матайаса я слишком многого ждала. Глупо. А теперь поздно… У меня есть Робин».
   Сделай Санди хоть одно движение, произнеси лишь слово, и Миковски положил бы ей на руку свою тяжелую ладонь и сказал: «Давай забудем всю эту чертовщину и подумаем о нас…» Но разве способна она переступить через свою гордыню? Что толку в том, что она психолог? Она все время вела себя неправильно, с самого начала. Чаще всего так и бывает: сапожник – без сапог. Большинство ее коллег по уши увязали в леденящих кровь сердечных неурядицах, в которых были не в состоянии разобраться. Мужья или жены наставляли им рога, дети становились наркоманами. Из своей учености, в муках приобретенной на университетской скамье или в кабинете психоаналитика, они не могли извлечь для себя ни малейшей пользы! И она не исключение.
 
   Санди разобрала ящики стола, передала дела сотруднице и покинула местное отделение Федерального бюро, чтобы никогда туда не возвращаться. Напоследок ей пришлось устроить нечто вроде прощальной вечеринки, на которую явилось не так уж много народа. Даже Миковски ушел раньше других под каким-то благовидным предлогом. Поговаривали, что в последнее время он пристрастился к алкоголю и вечерами таскался по барам. Как следует набравшись, специальный агент всем надоедал рассказами о криминальном гении десятилетнего возраста, который под покровом ночи совершал свои гнусные злодеяния, сидя на кубышке с сокровищами, спрятанными в лесу. Никто не принимал эти сказки всерьез, и полицейские любезно доставляли его домой, когда он был не в состоянии вести машину сам. Санди к выходкам бывшего начальника относилась с недоверием. Не хитрил ли Матайас? Не пробовал ли усыпить ее бдительность?
   Миковски вполне мог прикидываться дурачком, чтобы заставить ее совершить ошибку, а когда она окончательно почувствует себя в безопасности, выйти из тени и защелкнуть на ее запястьях стальные кольца наручников. Нет, она ни за что не даст себя провести. Так легко он ее не получит.
 
   Наконец Санди решила, что ночью уедет из города, поместив Робина в багажник. Больше ни дня не хотела она выносить мрачной атмосферы квартиры, всегда погруженной в полумрак, не говоря уж о заметно участившихся визитах консьержки. От затворничества, к которому они оба были приговорены, Санди страдала сильнее, чем ребенок.
   В Малибу ощущение замкнутого пространства сразу смягчилось близостью океана. Можно было не только видеть, но и слышать его голос… и крики чаек. Правда, с Робином контакт налаживался медленно. Санди с изумлением стала замечать, что иногда разговаривает сама с собой, чтобы не жить в полной тишине. Ей так и не удалось понять, что же скрывается в белокурой головке мальчика. Всегда вежливый, спокойный, он не проявлял по отношению к ней никакого участия и сердечности, а ей так хотелось видеть его веселым и ласковым. «Ты слишком спешишь, – утешала себя Санди. – Робин к тебе еще не привык. Чего он только не натерпелся за эти месяцы, а ты хочешь, чтобы он бросился в объятия к первому встречному?»
   Когда Робин поинтересовался, нет ли новостей о Декстере, Санди протянула ему газету. Отвечая на его вопрос о судьбе Джудит Пакхей и Джедеди, она не стала скрывать от него обстоятельств трагедии, произошедшей на ферме. Ни то ни другое событие мальчик никак не прокомментировал.
   – Ради Бога, не смотри на меня как на психолога, – однажды вечером сказала ему Санди. – Ничто больше не связывает меня с Федеральным бюро. Теперь я – твоя сообщница. Если нас схватят, обоим грозит тюрьма. Вот почему мы вынуждены скрываться. Через некоторое время, когда я все подготовлю, мы уедем с тобой далеко отсюда, на север, и наша жизнь изменится. А пока наберись терпения: такие дела не делаются за пару недель.
   Робин покорно кивал, а Санди не могла отделаться от ощущения, что он ей не верит. Она догадывалась, о чем думает мальчик: она похитила его для себя, для собственного удовольствия. Для этого и поселила здесь, на берегу океана…
   Впрочем, далек ли он был от истины?
 
   Шли дни. Каждый раз, когда Санди наведывалась в город, где у нее были приемные часы в клинике, она содрогалась при мысли, что, вернувшись, обнаружит пустой дом. Чтобы поскорее разделаться со своими служебными делами, Санди передала оставшихся пациентов коллегам-психоаналитикам. Несколько раз она узнавала в толпе силуэт Миковски, который ее преследовал по пятам. Случалось такое и в Малибу, где она приняла за него продавца мороженого. Санди по-прежнему постоянно чувствовала присутствие специального агента, словно он ждал, когда она совершит промах, допустит ошибку, которая позволит ему устроить засаду в ее новом жилище.
   Вечерами Санди играла с Робином в шахматы или любовалась им, когда тот рассматривал книги по искусству.
   «Что ждет нас в будущем? – спрашивала она себя в такие моменты. – Мы чем-то напоминаем одну из тех жалких пар, которые совсем не подходят друг другу: престарелая любовница и юный жеребец. Ущербный союз, который не может долго продлиться. Женщина, нашедшая сына-любовника, и мальчик – мамашу-шлюху… Как все это грустно!»
   Санди не сводила глаз с нежного профиля ребенка, отдавая себе отчет в том, что наслаждается последним сиянием его красоты. Как не вспомнить Декстера? Она знает, что Робина ждет та же судьба. Он относится к тем прелестным детям, которых безнадежно уродует отрочество. Через два года он подурнеет, а значит, их медовый месяц будет кратким. Нужно этим пользоваться, пока еще есть время.
   «Может быть, я освобожусь от чар Робина, когда изменится его внешность?» – думала она. Странно было то, что Санди почти жаждала освобождения. Но в ожидании этой еще призрачной свободы она упивалась близостью ребенка, подобно тонкому знатоку произведений искусства, заполучившему редчайшую, единственную в своем роде статую. Санди могла созерцать Робина часами, приходить в восторг от его грации, мимики и движений. Временами у него бывало совершенно особенное выражение лица, неподражаемый взмах ресниц или наклон головы, за которые можно было без колебаний отдать все сокровища мира, собранные в музеях.
   Иногда Санди страшилась этой зависимости, и ей приходила в голову мысль о зловещем предназначении Робина.
   «Робин – тяжелый наркотик, – размышляла она. – Он перевернул жизнь или стал причиной смерти всех, кто к нему приблизился. Мальчик опасен, и меня он тоже отравил. Единственный способ излечиться – это дождаться, когда его красота померкнет, а затем и вовсе сойдет на нет. Тогда он станет просто подростком, как тысячи других».
   В один прекрасный день рука провидения повернет переключатель, и ореол маленького ангела погаснет навсегда. Угри и фурункулы доведут дело до конца. Сандра уже начала обдумывать, как будет происходить этот тяжелый переход, и надеялась, что сумеет подготовить мальчика к жизни в реальном мире, с которым ему вскоре придется столкнуться. Она рассчитывала, что отец поможет ей достать фальшивые документы на Робина. Действительно, Сандро Ди Каччо поддерживал связь с мафией и не раз хвастался, что на короткой ноге с информационными пиратами, компьютерными гангстерами, способными получать доступ к официальным картотекам и изготавливать поддельные паспорта для находящихся в бегах рецидивистов. Санди решила попросить его об этой услуге. Отец обязан помочь. Понадобятся бумаги, удостоверяющие ее право на усыновление, свидетельство о рождении, школьный аттестат, и все это должно быть включено в электронные архивы соответствующих организаций. Под этой ширмой Робин получал шанс включиться в реальную жизнь, по крайней мере у нее была надежда.
   Но действительно ли верила Санди в такую возможность? Нет, она боялась, что, проснувшись однажды утром, обнаружит пустую клетку. Если слишком долго смотреть на море, не может не возникнуть мысль о побеге.
   – Тебе не придется все время жить взаперти, – подбадривала Санди Робина. – Мне удалось найти работу в Бостоне. Это станет первым этапом. Там, где нас никто не знает, ты сможешь выходить на улицу, вести нормальную жизнь.
   Вот только знать бы, а хочет ли он продолжать жить рядом с ней, Санди?
   «Робин меня не любит, – все чаще приходило ей на ум перед сном. – Я не смогла его покорить. Он по-прежнему мечтает об Антонии, воцарившейся в его сердце навечно. Образ этой женщины невозможно вытравить из его памяти».
   И Санди тихо плакала, испытывая сладкую отраду от раздражающих уголки глаз теплых слез. Нет, она не испытывала никакой неприязни или ревности к королеве Южной Умбрии и ее династическим химерам. Кто такая она, Санди? Ничтожество с образованием психолога, мучающаяся родовыми схватками. Не более чем любитель-зоолог, тщетно пытающийся приручить животное исчезающего вида, которое гордится своей принадлежностью к вымирающему племени.
 
   Однажды, когда Санди приехала в город встретиться с отцом, она столкнулась с агентом Миковски. Они решили выпить по стаканчику, демонстрируя деланную сердечность, как это всегда бывает, когда встречаешь приятеля, с которым связаны плохие воспоминания. Матайас сообщил, что добился своего перевода во Флориду. Он готовился уехать туда на будущей неделе, чтобы никогда уже не вернуться в эти края. Сандра смотрела на него и удивлялась тому, что еще пару месяцев назад испытывала к нему сильное влечение. Но вот пришел Робин и в неправдоподобно короткий срок погасил искру, которой так и не суждено было разжечь пожар.
   «Правильно ли это? – подумала она. – Не лучше ли забыть о ребенке и попытаться связать свою судьбу с Матайасом?»
   Широкая загорелая ладонь специального агента лежала на столе. Достаточно было положить на нее свою руку. Санди не оставляла мысль, что он только этого и ждет. Одно движение, и она останется на стороне света, не отдастся во власть бьющих из глубин подсознательного темных источников. Выбор за ней, выбор, который нужно сделать прямо сейчас…
   Нет, невозможно. Робин на нее рассчитывает. Робин существует только благодаря ей. Она не может его бросить.
   – А как ты? – спросил Миковски. – У тебя все в порядке?
   Снова ложь. Санди стала рассказывать, что собирается отправиться в Латинскую Америку и поработать там в диспансере.
   – Когда вернешься, – тихо произнес Миковски, – и если я тебе понадоблюсь, знаешь, где меня найти.
   И опять его слова прозвучали двусмысленно. Будто он говорил ей: «Когда попадешь в очередную переделку, девочка, вспомни о старике Миковски. И тогда ты поймешь, что поставила не на ту лошадь».
   Они расстались с чувством неловкости, понимая, что упускают что-то очень важное, но не желая терять лицо и делать последний ход, поставив на карту все.
 
   Вернувшись поздним вечером в Малибу, Санди увидела, что Робин заснул на диване, стоявшем напротив большого окна гостиной. На журнальном столике лежал рисунок, выполненный пастельными карандашами, которые она ему подарила, когда мальчик, разглядывая иллюстрации, заинтересовался древнеегипетской восковой живописью. Под рисунком, на котором был изображен океан в час заката, стояла подпись, выведенная изящным старомодным почерком:
   Последние лучи света перед наступлением ночи (фрагмент).