Страница:
– Меня зовут Санди Ди Каччо, – объявила рыжеволосая. – Я здесь для того, чтобы вам помочь. Случай, с которым мы столкнулись, не совсем обычный… – Она помедлила, чуть прикусив нижнюю губу, что выдавало ее волнение. – Когда к нам привели Робина, нас очень удивило его поведение. С достоинством и без малейших признаков безумия он всякий раз, когда мы его о чем-нибудь спрашивали, в ответ только называл свое имя, титул и воинское звание. Он действовал в полном соответствии с Женевской конвенцией, регламентирующей поведение военнопленного. И это не было шуткой или издевкой: ребенок вел себя совершенно естественно.
Джудит всплеснула руками, ничего не понимая.
– Подождите, – с трудом выговорила она, – какие титулы, какие звания? О чем речь? Ведь это десятилетний мальчишка, а не офицер военно-воздушных сил, посадивший свой самолет на вражеской территории!
– Знаю, – мягко ответила психолог, чтобы успокоить Джудит. – Но Робин фантазирует, пребывает, если так можно выразиться, в иной реальности.
– Вы хотите сказать, что он… сумасшедший?
– Конечно, нет. Фантазирование – особое защитное поведение – часто используется детьми, когда они оказываются в неблагоприятной или враждебной для них среде. У всех детей в тот или иной период времени наблюдается синдром фантазирования, это неизбежная фаза их развития. Все подростки, например, проходят через стадию мифомании, или мнимой лживости: они изобретают несуществующие родственные связи. Вам не приходилось слышать такое: «Мои мать и отец на самом деле не мои родители, они меня усыновили, в действительности я сын очень важной персоны…» Излюбленный прием. Иногда они придумывают друзей. И представьте, такой «семейный роман» поддерживает их в жизни, помогает им. Обычно это норма, но подобная привычка становится патологией, когда ребята начинают вести себя так постоянно. Тогда мы имеем дело с серьезным психическим расстройством – потерей личностной идентичности.
Джудит с трудом следила за мыслью Сандры. Ей не терпелось поскорее увидеть своего сына. Нет, не прижать его к груди, а именно увидеть . Раньше ей казалось, что она сразу же бросится к нему, задушит в объятиях. Но потом, во время путешествия, по мере того как расстояние между ними сокращалось, она почувствовала, как ею овладевает ледяной ужас. Сильное эмоциональное напряжение словно парализовало все ее чувства. Когда Джудит переступила порог здания Федерального бюро, неловкость ее возросла еще больше.
– Мы провели ряд тестов, – продолжала психолог, – оказалось, что мальчик очень умен, я бы даже сказала слишком для своих лет. Интеллектуальный коэффициент сто шестьдесят – неправдоподобно высокий результат для десятилетнего ребенка. У него прекрасная речь, хотя он говорит с иностранным акцентом, похожим на выговор жителей Центральной Европы. Буквально по крупицам мы воссоздали историю его жизни, по крайней мере той, которую он, как ему кажется, прожил. Если его послушать, то он принц, наследник воображаемого королевства, которым завладели большевики. Принц в изгнании, он был вынужден скрываться из страха, что его уничтожат террористы. Но одно не вызывает у нас ни малейших сомнений – у Робина очень приблизительное представление о стране, где он находится, и он совсем не знает современных реалий. Робин не способен назвать самые обычные предметы: телевизор, компьютер, космическую ракету. Космонавтов он принимает за водолазов. Создается впечатление, что Робин провел много лет за рамками современной жизни, вернулся из прошлого. Его мир – мир дней давно минувших. Его невозможно поймать на незнании чего-либо из эпохи Древней Греции или Рима, он цитирует в подлиннике Ювенала и Геродота, но у него лишь самое общее понятие о Второй мировой войне. По его словам, он жил во дворце в окружении пажей, животных, чудесных игрушек. Он вспоминает об этом с такой живостью, без малейшего хвастовства, без нездорового возбуждения. Его невозможно сбить с толку, запутать, поймать на противоречиях. У него так называемый структурированный бред. Видно, что он над ним постоянно работал, возводя этаж за этажом.
– А вы ему, конечно, не поверили?
– Нет, – подтвердила Сандра, – не поверила. Слишком неправдоподобно. Напротив, я склоняюсь к мысли, что он жил в обстановке, вызывавшей у него тревогу и страх, и, чтобы противостоять этому, создал свой воображаемый мир. На языке психологии такое явление называется фантазированием, это защитный механизм психики, часто проявляющийся, у детей. Они строят вселенную, где они всемогущи, наследники королей или нечто подобное. Робин в мечтах превращается в Питера Пэна, царствующего над брошенными детьми, маленькими слугами и пажами. Эта вселенная исключает взрослых, он окружен только детьми и благородными животными, которые ему повинуются и с которыми он говорит на одном языке, как Тарзан. Животные – очень показательный симптом.
– И что же он показывает?
– Животные играют огромную роль в детской психике – на них ребенок проецирует свои чувства или поведение других, которое он от них ожидает и хотел бы видеть по отношению к себе. В том чудесном мире, где, по словам Робина, он жил, и животные особенные: они словно сошли со страниц волшебных сказок.
– Насколько я поняла, все эти фантазии, будто дымовая завеса, заслоняют его сознание, но что же за ней? – спросила Джудит.
Санди Ди Каччо скрестила руки на груди и опять слегка прикусила нижнюю губку. Для Джудит это уже был верный признак того, что она чем-то озадачена.
– Я могу только строить предположения, однако почти уверена, что Робин жил в обстановке, противоположной той, которую пытается изобразить. Мне кажется, он был изолирован от общества, отрезан от действительности, его явно скрывали от посторонних глаз. Он упоминает дворец с большим садом. Что ж, вполне возможно. Буду с вами откровенна: я думаю, что он стал игрушкой в руках сексуального маньяка, педофила, располагающего большими средствами. Немолодой человек, блестяще образованный, помешанный на античности, где, кстати, подобные отношения были обычным явлением. Скорее всего он иностранец, выходец из Европы, чем и объясняется странное произношение ребенка. Но не исключено, что похититель намеренно прибегал к акценту, чтобы запутать следы. Так или иначе, для этого человека Робин был предметом вожделения в течение многих лет, а потом, когда ребенок стал превращаться в подростка, он выгнал его на улицу. Такое поведение характерно для педофилов. В Древней Греции, например, связь между зрелым мужчиной и эфебом должна была немедленно прекратиться, как только у последнего начинали развиваться вторичные половые признаки. У Робина все это вызывало отвращение, и он в качестве самозащиты изобрел фантастический мир, полный радости и любви. Райскую обитель, где он жил во дворце, отдавал приказания, которые немедленно исполнялись. Именно потому, что он обязан был подчиняться пятидесятилетнему извращенцу.
Санди открыла папку и протянула Джудит рисунки, выполненные в четкой и ясной манере.
– Они сделаны вашим сыном, – пояснила она. – Это классический тест, названный семейным. Взгляните на изображение матери: она гораздо крупнее отца. Мать вся сверкает, усыпана драгоценностями, у нее улыбка во весь рот, на голове – корона. Отец совсем другой: маленький, тщедушный, невзрачный. У него седые усы, он – старик.
– И как вы это объясняете?
– Мать – фигура вымышленная, несуществующая. Божество, о котором ребенок мечтает в надежде, что оно его защитит. Мужчина, напротив, вполне реальное лицо. Он стар, некрасив, внушает мальчику страх, именно поэтому отец на рисунке столь незначителен. Подобная манера характерна для средневековых живописцев: чем больше пугал их дьявол, тем более смешным и ничтожным они его изображали. Обратите внимание: он одет в обычный костюм-тройку, на нем нет короны – значит, это не король. Я полагаю, им может оказаться кто-нибудь из сотрудников университета, специалист по греко-римской культуре, преподаватель. Так и видишь этого стыдливого педофила, находящего точку опоры в пороках античности. Вскормленный классической культурой, он возжелал любви юного пастушка в своих пенатах, скрытых от посторонних глаз. И он превратил безумную мечту в реальность, похитив вашего сына. Мы уверены, что находимся на верном пути. Искать нужно преподавателя университета, бывшего в то время в отпуске и проезжавшего мимо вашего дома. Он давно вынашивал свой план, и случай наконец ему подвернулся. Кстати, нашу версию подтверждает факт, что он живет скорее всего в уединении и не занят целыми днями на работе. Иначе ему пришлось бы оставлять Робина одного. Состоятельный преподаватель, читающий несколько лекций в неделю в провинциальном университете.
Джудит нервно покусывала губы. Рассуждения психолога были для нее абстракцией, представить этого она не могла. Более того, Джудит испытывала что-то вроде стыда. «Мне следовало бы рыдать, рвать на себе волосы, – подумала она. – Нормальная мать так бы и делала». Но таинственная анестезия, парализовавшая все ее чувства, продолжала действовать. Джудит ничего не испытывала – ни боли, ни страданий, не упуская при этом из виду, что собеседница внимательно за ней наблюдает.
– На теле Робина нет никаких признаков того, что с ним плохо обращались, – продолжила Санди. – Не подтвердилось и наше предположение, что у него были сексуальные отношения с похитителем. Во всяком случае, мальчик не был изнасилован. Простите, что я касаюсь деталей, но сфинктер у него узкий, отсутствуют геморроидальные узлы, что неизбежно при многократных половых актах. Правда, нельзя исключать, что извращенец устраивал с ним более безобидные сексуальные игры: поглаживания, мастурбацию в его присутствии, однако подобная практика не оставляет видимых следов. Дети редко понимают истинный смысл таких вещей. Но, испытывая к ним неприязнь, они прибегают к своего рода амнезии – забыванию нежелательных явлений. Робин не исключение из правила. Он держится за свою волшебную сказку, чтобы не помнить об остальном. Спустить его с небес на землю – нелегкая задача. Для выработки правильной стратегии нужно будет провести сложную аналитическую работу. Это необходимо, если вы не хотите, чтобы теперешнее состояние вашего сына переросло в психоз. Он сотворил искусственный мир, в котором ищет опору, используя доступные ему средства, впечатления от прочитанного. Его герои – Тарзан, Питер Пэн, маленький лорд Фаунтлерой[5]… Из книжных образов ребенок создал причудливую смесь, и крайне важно добраться до истины, скрытой под этой фантасмагорической оболочкой. Если Робину не помочь, то он совсем потеряет связь с реальностью. Процесс отчуждения начнет прогрессировать, и со временем мальчик окончательно замкнется в своем внутреннем мире. Психиатрические больницы заполнены такими пациентами, воображающими себя императорами с других планет. Обычно над этим смеются, а ведь на деле такой уход в псевдореальность страшен. Поэтому я призываю вас уделять большое внимание психологическому состоянию Робина, когда он отсюда выйдет.
– Вы мне его отдадите? – спросила Джудит.
– Конечно, – вздохнула Санди. – У нас нет оснований оставлять его здесь. Робин не захотел нам помочь, но в его поведении нет ничего настораживающего, никаких суицидальных симптомов. Он не пытался заниматься членовредительством, не страдает сомнамбулизмом. Зачем же держать его взаперти? Когда вернетесь домой, обязательно отведите мальчика к детскому психиатру, пусть врач позанимается с ним некоторое время, хотя бы несколько раз в неделю. Пока мы не видим другого решения. Если, разумеется, вы не откажетесь принять Робина и не будете настаивать на помещении его в специализированную клинику.
– Вы, наверное, шутите! – резко оборвала ее Джудит. – Как я могу хотеть, чтобы он попал в другую тюрьму, только что выйдя из одной?
На лице Санди появилась снисходительная улыбка.
– Джудит, – почти прошептала она, – не храбритесь, не изображайте железную леди, я отлично знаю, что вы умираете от страха. И это нормально. На вашем месте я ощущала бы то же самое. Вам предстоит встреча с незнакомцем, с ребенком, давно вами оплаканным. Мальчик, которого вам предстоит воспитывать, покажется вам совершенно чужим. Все придется создавать заново. Само собой ничего не наладится.
– Знаю.
– Скажу больше: многие годы Робин был изолирован от внешнего мира и боится его. Ему нелегко будет приспособиться к нашей жизни. Вполне вероятно, что он попробует изображать сумасшедшего, чтобы снова попасть в привычную обстановку, где, как ему представляется, он будет в безопасности. Классический синдром преступников, отсидевших длительный срок. Очутившись на свободе, они сразу совершают новое правонарушение, чтобы поскорее вернуться в камеру. На воле они не могут обрести уверенность в себе, им кажется, что они потеряли свое лицо. Робин в какой-то мере «ребенок из шкафа». Он стремился оттуда выйти, но оказалось, что действительность не имеет ничего общего с тем, что он представлял в заточении. Однако не все так плохо. Судя по всему, мальчика не избивали – защитный рефлекс не срабатывает, когда при нем делают резкие движения, иначе он пытался бы закрыть руками голову и лицо. Похититель обходился с ребенком мягко, заботился о нем, следил за его интеллектуальным развитием, возможно, в каком-то смысле даже лучше, чем это могли бы делать вы. Только представьте, мальчишка бегло изъясняется на латыни!
– Я хочу его увидеть, – сказала Джудит. – Прямо сейчас.
– Хорошо, – вздохнула Санди. – Только не вздумайте демонстрировать горячие родительские чувства, он не любит, когда к нему прикасаются. Помните: Робин – «королевской крови», нельзя дотрагиваться до мальчика без его позволения, это было бы преступлением – «оскорблением величества». Тело принца священно. Я надеюсь, вы понимаете, куда уходит корнями эта прихоть?
– Понимаю, его слишком часто… трогали против его воли, вот он и придумал такой способ защиты, чтобы избежать любых физических контактов.
– Правильно. И все-таки я хочу, чтобы вы поверили: ничего еще не потеряно! Мальчик слишком юн, чтобы окончательно сформироваться, судьба его не предопределена, нет никакой обреченности. Известно много случаев, когда дети, претерпевшие насилие, становились впоследствии гармонично развитыми людьми, творцами. На Робине не лежит проклятие. Его оружие – интеллект, с его помощью он сумеет перестроить свою жизнь. Не верьте тем, кто будет утверждать обратное.
Женщины вошли в узкий коридор без окон. Санди приложила палец к губам, сделав знак молчать, и толкнула дверь. Они оказались в темном помещении, в глубине которого стену заменяло зеркало без амальгамы, позволяющее следить за происходящим в смежной комнате. Джудит вся напряглась. Агент Миковски разговаривал с худеньким белокурым мальчуганом. Высокие скулы, четко очерченный рот.
«Бог ты мой, – пронеслось в ее мозгу. – Какая генетическая экспертиза… Он же вылитый отец!»
Джудит словно чем-то ударило, суеверный ужас сковал ее движения, и она замерла на месте. Теперь она знала, что не раскроет рта в присутствии ребенка. В течение трех лет после исчезновения Робина она тысячи раз представляла их разговор в момент встречи, сцена возвращения без конца проигрывалась в тайных уголках ее сознания, но со временем она перестала предаваться этой мелодраматической фантазии. Джудит почувствовала, что задыхается, ей не хватало воздуха.
– Постойте, – срывающимся голосом произнесла она, схватив Санди за руку. – Не сейчас… Я еще не готова.
– Понимаю, – отозвалась Санди Ди Каччо. – Сядьте в кресло. Я принесу вам сердечные капли. Ваше состояние можно понять. Не вините себя – вы хорошая мать, просто вам выпало тяжелое испытание.
Джудит опустилась в мягкое кресло. К горлу подступила тошнота. Она не могла оторвать взгляда от лица Робина. В звуконепроницаемой комнате невозможно было расслышать голос ребенка. У мальчика оказались изящные руки и лицо истинного аристократа, он прекрасно владел собой, был собран, не жестикулировал. Робин напоминал артиста, исполняющего на сцене свою роль. Он улыбался агенту Миковски, но особо, снисходительно, и это вызвало у Джудит неприязнь. За кого он себя принимает? Она закусила губу, раскаиваясь, что в ней так быстро проснулось раздражение.
«У него глаза взрослого человека, – с изумлением подумала она. – Взгляд старичка. Мальчишка так себя не ведет… в нем нет ни малейшей наивности. Словно дух пятидесятилетнего человека поселился в юном теле».
Ее пробрала дрожь от пришедшего ей на ум сравнения, вспомнились слова Джедеди: «Не лги себе, это уже не твой сын. Он стал другим. Чужаком. Не вздумай ему доверять».
Какая чушь! Перед ней был просто обманутый, одураченный кем-то мальчишка.
Неожиданно перед Джудит возникла фигура Санди со стаканом и лекарством в руке.
– Может быть, стоит отложить встречу? – спросила она.
– Я… я не знаю. Вы говорили с ним обо мне?
– Да, но кажется, он ничего не понял. Робин стоит на своем: его мать – Антония, королева Южной Умбрии.
– А если эта женщина существует, не королева, конечно, но, например, подруга похитителя, которая его воспитала?
Санди покачала головой:
– Я не верю в ее существование, и агент Миковски того же мнения: это компенсаторный образ, вымышленная фигура. Вам не стоит видеть в ней соперницу, иначе вы все время будете стараться выиграть на ее фоне. И это не в вашу пользу. Оставайтесь собой.
Джудит была не в состоянии признаться, что преображение внешнего облика Робина повергло ее в шок. В ее представлении он оставался младенцем. Превращение его в подростка обескураживало. Тщетно Джудит убеждала себя, что подобная реакция с ее стороны была по меньшей мере глупой, – она никак не могла преодолеть смущение. Что-то такое было в его взгляде: необычная цепкость, твердость, несвойственная детям. Ее первой мыслью было: «Он не такой, как мы», – и сразу же проросли в ней ростки тех сомнений, которые посеял Джедеди.
– Не поддавайтесь первому впечатлению, – предостерегала ее Санди Ди Каччо. – В его поведении много наносного. Он воображает себя одним из маленьких несгибаемых героев. Оригинальное поведение, я с вами согласна, но помните: это лишь защитная реакция.
Джудит старалась поверить, но как же это было трудно!
– Ну что, идем? – спросила психолог.
– Идем, – пробормотала Джудит. – Чем больше откладываешь, тем все становится труднее и труднее.
Она проглотила лекарство, запив его водой, пока Санди открывала звуконепроницаемую дверь. Голос Робина заполнил все пространство. Странный голос, хорошо поставленный, с четким произнесением каждого звука в несколько старомодной манере. «Англичанин, – подумала сначала Джудит, – если бы не необычный акцент. Так говорят русские шпионы в голливудских фильмах. Речь графа Дракулы», – неожиданно пришло ей на ум, но на сей раз воспоминание об этом гротескном персонаже не вызвало у нее улыбки.
– Робин, – торжественно произнесла Санди, – я представляю тебе твою мать, Джудит Пакхей. Мы с тобой уже говорили о ней, я показывала тебе фотографии.
Ребенок поднял на нее глаза, и Джудит поразил его взгляд – холодный, полный высокомерия. Такой взгляд был у королей и принцев, когда она видела их во время телевизионных репортажей. Закрытый взгляд, словно задраенный люк атомной подводной лодки.
– Я вас приветствую, мадам, – произнес мальчик, чуть склонив голову. – Мое имя Робин III, я – принц, наследник королевства Южная Умбрия. В настоящий момент я пленник: меня удерживают на данной территории помимо моей воли. Мне не ясно, какая роль вам предназначена, но я обязан вас предупредить: мне доподлинно известно, что моя мать – королева Антония. Следовательно, весь этот маскарад лишен всякого смысла.
«Дура! – мысленно отругала себя Джудит. – На что ты рассчитывала? Что он бросится тебе на шею?»
Как бы ни пыталась теперь Джудит разубедить себя в этом, втайне она надеялась, ибо была матерью. Она не могла не надеяться, что вдруг вспыхнет таинственная искорка, способная разжечь пламя любви, именуемая голосом крови. Некий мистический процесс пробудит воспоминания чрева… плоти, которая есть часть ее собственной плоти. Она убаюкивала себя мыслью, что одного мгновения будет достаточно, чтобы перечеркнуть семь долгих лет разлуки, но ничего подобного не произошло. Робин смотрел на нее, но связи между ними не возникало, не было слышно зова чрева, интуиция молчала, никак себя не проявляя.
Робин даже не протянул ей руки. Как знать, возможно, принц крови не вправе был позволить себе такую вольность?
«Не будь жестокой, – одернула себя Джудит. – Он не любит чужих прикосновений, его можно понять».
Короткий разговор с сыном, последовавший за официальным представлением, Джудит могла бы с полным правом отнести к тяжелейшим минутам своего существования. Санди Ди Каччо и агент Миковски, сознавая всю противоречивость и сложность ее материнских чувств, прикладывали громадные усилия, чтобы оживить беседу, во время которой Робин ни на йоту не отступал от протокола.
«Он куда умнее меня, – рассуждала Джудит, вглядываясь в сына. – Его уровень культуры намного выше. Наверное, он считает меня дурой, жалкой деревенщиной. Да и о чем я могла бы с ним говорить?»
Она была настолько обескуражена, что в голову стали приходить возможные решения, подчас самые невероятные. Не поможет ли, например, гипноз? Нельзя ли попытаться как-то вызвать в сознании сына образы прошлого? Стоило поговорить об этом с Санди. А если холодность ребенка явилась результатом застарелых детских обид?
«В течение семи лет мальчик меня ждал, умолял прийти ему на выручку… а я ничего не сделала. Тогда он подумал, что я бросила его, отреклась, разлюбила, и вычеркнул меня из памяти. Сам того не подозревая, в глубине души он остался обиженным трехлетним малышом, ненавидящим свою мать».
Джудит содрогнулась от мысли, что предпочла бы никогда не видеть Робина. Судьба сыграла с ней злую шутку: три года она как безумная оплакивала свое дитя, жизнь могла отдать, чтобы вновь обрести его… и вот перед ней холодное, уверенное в себе существо, способное превратить ее в соляной столб.
«Узнай я сейчас, что генетический анализ не показал родства, я бы почувствовала облегчение», – думала Джудит. Она ненавидела себя, осуждала, ей хотелось куда-нибудь убежать, скрыться, затаиться, не подавая признаков жизни. Стыд и страх перед будущим разрывали ее сердце на части.
«Я не могу принять Робина, – готовы были сорваться с ее губ жестокие слова. – Мне с ним не справиться, он сильнее меня».
Словно догадавшись о внутренней борьбе, происходившей в душе несчастной матери, Санди дружески взяла ее за руку.
– Для первой встречи достаточно, – спокойно объявила она. – Теперь каждому нужно время, чтобы все осмыслить.
Робин слегка приподнялся и попрощался с ней высокомерным кивком, его губы тронула ледяная улыбка. Улыбка министра, которому десять лет от роду. Было отчего полезть в петлю.
Джудит вышла вслед за психологом.
– Ничего не выйдет, – пробормотала она, как только за ними закрылась дверь.
– Терпение, только терпение, – старалась утешить ее Санди. – Сегодня Робин переночует здесь. Миковски вне себя от ярости, что ему не удалось выведать никаких подробностей, хотя бы зацепки. Он надеется все-таки убедить мальчика поработать над фотороботом седоусого мужчины, Андрейса, или так называемого принца-консорта. Для вас заказан номер в гостинице «Холидей инн», она находится напротив нашего здания. Я дам вам таблетки, попробуйте поспать. В данный момент это лучшее, что вы можете сделать. И ни в коем случае не отчаивайтесь, слышите? Вам предстоит продолжительный бой. Семь лет вас не сломили, сможете выдержать и последний раунд.
– Я попробую, – грустно улыбнувшись, ответила Джудит.
5
Джудит всплеснула руками, ничего не понимая.
– Подождите, – с трудом выговорила она, – какие титулы, какие звания? О чем речь? Ведь это десятилетний мальчишка, а не офицер военно-воздушных сил, посадивший свой самолет на вражеской территории!
– Знаю, – мягко ответила психолог, чтобы успокоить Джудит. – Но Робин фантазирует, пребывает, если так можно выразиться, в иной реальности.
– Вы хотите сказать, что он… сумасшедший?
– Конечно, нет. Фантазирование – особое защитное поведение – часто используется детьми, когда они оказываются в неблагоприятной или враждебной для них среде. У всех детей в тот или иной период времени наблюдается синдром фантазирования, это неизбежная фаза их развития. Все подростки, например, проходят через стадию мифомании, или мнимой лживости: они изобретают несуществующие родственные связи. Вам не приходилось слышать такое: «Мои мать и отец на самом деле не мои родители, они меня усыновили, в действительности я сын очень важной персоны…» Излюбленный прием. Иногда они придумывают друзей. И представьте, такой «семейный роман» поддерживает их в жизни, помогает им. Обычно это норма, но подобная привычка становится патологией, когда ребята начинают вести себя так постоянно. Тогда мы имеем дело с серьезным психическим расстройством – потерей личностной идентичности.
Джудит с трудом следила за мыслью Сандры. Ей не терпелось поскорее увидеть своего сына. Нет, не прижать его к груди, а именно увидеть . Раньше ей казалось, что она сразу же бросится к нему, задушит в объятиях. Но потом, во время путешествия, по мере того как расстояние между ними сокращалось, она почувствовала, как ею овладевает ледяной ужас. Сильное эмоциональное напряжение словно парализовало все ее чувства. Когда Джудит переступила порог здания Федерального бюро, неловкость ее возросла еще больше.
– Мы провели ряд тестов, – продолжала психолог, – оказалось, что мальчик очень умен, я бы даже сказала слишком для своих лет. Интеллектуальный коэффициент сто шестьдесят – неправдоподобно высокий результат для десятилетнего ребенка. У него прекрасная речь, хотя он говорит с иностранным акцентом, похожим на выговор жителей Центральной Европы. Буквально по крупицам мы воссоздали историю его жизни, по крайней мере той, которую он, как ему кажется, прожил. Если его послушать, то он принц, наследник воображаемого королевства, которым завладели большевики. Принц в изгнании, он был вынужден скрываться из страха, что его уничтожат террористы. Но одно не вызывает у нас ни малейших сомнений – у Робина очень приблизительное представление о стране, где он находится, и он совсем не знает современных реалий. Робин не способен назвать самые обычные предметы: телевизор, компьютер, космическую ракету. Космонавтов он принимает за водолазов. Создается впечатление, что Робин провел много лет за рамками современной жизни, вернулся из прошлого. Его мир – мир дней давно минувших. Его невозможно поймать на незнании чего-либо из эпохи Древней Греции или Рима, он цитирует в подлиннике Ювенала и Геродота, но у него лишь самое общее понятие о Второй мировой войне. По его словам, он жил во дворце в окружении пажей, животных, чудесных игрушек. Он вспоминает об этом с такой живостью, без малейшего хвастовства, без нездорового возбуждения. Его невозможно сбить с толку, запутать, поймать на противоречиях. У него так называемый структурированный бред. Видно, что он над ним постоянно работал, возводя этаж за этажом.
– А вы ему, конечно, не поверили?
– Нет, – подтвердила Сандра, – не поверила. Слишком неправдоподобно. Напротив, я склоняюсь к мысли, что он жил в обстановке, вызывавшей у него тревогу и страх, и, чтобы противостоять этому, создал свой воображаемый мир. На языке психологии такое явление называется фантазированием, это защитный механизм психики, часто проявляющийся, у детей. Они строят вселенную, где они всемогущи, наследники королей или нечто подобное. Робин в мечтах превращается в Питера Пэна, царствующего над брошенными детьми, маленькими слугами и пажами. Эта вселенная исключает взрослых, он окружен только детьми и благородными животными, которые ему повинуются и с которыми он говорит на одном языке, как Тарзан. Животные – очень показательный симптом.
– И что же он показывает?
– Животные играют огромную роль в детской психике – на них ребенок проецирует свои чувства или поведение других, которое он от них ожидает и хотел бы видеть по отношению к себе. В том чудесном мире, где, по словам Робина, он жил, и животные особенные: они словно сошли со страниц волшебных сказок.
– Насколько я поняла, все эти фантазии, будто дымовая завеса, заслоняют его сознание, но что же за ней? – спросила Джудит.
Санди Ди Каччо скрестила руки на груди и опять слегка прикусила нижнюю губку. Для Джудит это уже был верный признак того, что она чем-то озадачена.
– Я могу только строить предположения, однако почти уверена, что Робин жил в обстановке, противоположной той, которую пытается изобразить. Мне кажется, он был изолирован от общества, отрезан от действительности, его явно скрывали от посторонних глаз. Он упоминает дворец с большим садом. Что ж, вполне возможно. Буду с вами откровенна: я думаю, что он стал игрушкой в руках сексуального маньяка, педофила, располагающего большими средствами. Немолодой человек, блестяще образованный, помешанный на античности, где, кстати, подобные отношения были обычным явлением. Скорее всего он иностранец, выходец из Европы, чем и объясняется странное произношение ребенка. Но не исключено, что похититель намеренно прибегал к акценту, чтобы запутать следы. Так или иначе, для этого человека Робин был предметом вожделения в течение многих лет, а потом, когда ребенок стал превращаться в подростка, он выгнал его на улицу. Такое поведение характерно для педофилов. В Древней Греции, например, связь между зрелым мужчиной и эфебом должна была немедленно прекратиться, как только у последнего начинали развиваться вторичные половые признаки. У Робина все это вызывало отвращение, и он в качестве самозащиты изобрел фантастический мир, полный радости и любви. Райскую обитель, где он жил во дворце, отдавал приказания, которые немедленно исполнялись. Именно потому, что он обязан был подчиняться пятидесятилетнему извращенцу.
Санди открыла папку и протянула Джудит рисунки, выполненные в четкой и ясной манере.
– Они сделаны вашим сыном, – пояснила она. – Это классический тест, названный семейным. Взгляните на изображение матери: она гораздо крупнее отца. Мать вся сверкает, усыпана драгоценностями, у нее улыбка во весь рот, на голове – корона. Отец совсем другой: маленький, тщедушный, невзрачный. У него седые усы, он – старик.
– И как вы это объясняете?
– Мать – фигура вымышленная, несуществующая. Божество, о котором ребенок мечтает в надежде, что оно его защитит. Мужчина, напротив, вполне реальное лицо. Он стар, некрасив, внушает мальчику страх, именно поэтому отец на рисунке столь незначителен. Подобная манера характерна для средневековых живописцев: чем больше пугал их дьявол, тем более смешным и ничтожным они его изображали. Обратите внимание: он одет в обычный костюм-тройку, на нем нет короны – значит, это не король. Я полагаю, им может оказаться кто-нибудь из сотрудников университета, специалист по греко-римской культуре, преподаватель. Так и видишь этого стыдливого педофила, находящего точку опоры в пороках античности. Вскормленный классической культурой, он возжелал любви юного пастушка в своих пенатах, скрытых от посторонних глаз. И он превратил безумную мечту в реальность, похитив вашего сына. Мы уверены, что находимся на верном пути. Искать нужно преподавателя университета, бывшего в то время в отпуске и проезжавшего мимо вашего дома. Он давно вынашивал свой план, и случай наконец ему подвернулся. Кстати, нашу версию подтверждает факт, что он живет скорее всего в уединении и не занят целыми днями на работе. Иначе ему пришлось бы оставлять Робина одного. Состоятельный преподаватель, читающий несколько лекций в неделю в провинциальном университете.
Джудит нервно покусывала губы. Рассуждения психолога были для нее абстракцией, представить этого она не могла. Более того, Джудит испытывала что-то вроде стыда. «Мне следовало бы рыдать, рвать на себе волосы, – подумала она. – Нормальная мать так бы и делала». Но таинственная анестезия, парализовавшая все ее чувства, продолжала действовать. Джудит ничего не испытывала – ни боли, ни страданий, не упуская при этом из виду, что собеседница внимательно за ней наблюдает.
– На теле Робина нет никаких признаков того, что с ним плохо обращались, – продолжила Санди. – Не подтвердилось и наше предположение, что у него были сексуальные отношения с похитителем. Во всяком случае, мальчик не был изнасилован. Простите, что я касаюсь деталей, но сфинктер у него узкий, отсутствуют геморроидальные узлы, что неизбежно при многократных половых актах. Правда, нельзя исключать, что извращенец устраивал с ним более безобидные сексуальные игры: поглаживания, мастурбацию в его присутствии, однако подобная практика не оставляет видимых следов. Дети редко понимают истинный смысл таких вещей. Но, испытывая к ним неприязнь, они прибегают к своего рода амнезии – забыванию нежелательных явлений. Робин не исключение из правила. Он держится за свою волшебную сказку, чтобы не помнить об остальном. Спустить его с небес на землю – нелегкая задача. Для выработки правильной стратегии нужно будет провести сложную аналитическую работу. Это необходимо, если вы не хотите, чтобы теперешнее состояние вашего сына переросло в психоз. Он сотворил искусственный мир, в котором ищет опору, используя доступные ему средства, впечатления от прочитанного. Его герои – Тарзан, Питер Пэн, маленький лорд Фаунтлерой[5]… Из книжных образов ребенок создал причудливую смесь, и крайне важно добраться до истины, скрытой под этой фантасмагорической оболочкой. Если Робину не помочь, то он совсем потеряет связь с реальностью. Процесс отчуждения начнет прогрессировать, и со временем мальчик окончательно замкнется в своем внутреннем мире. Психиатрические больницы заполнены такими пациентами, воображающими себя императорами с других планет. Обычно над этим смеются, а ведь на деле такой уход в псевдореальность страшен. Поэтому я призываю вас уделять большое внимание психологическому состоянию Робина, когда он отсюда выйдет.
– Вы мне его отдадите? – спросила Джудит.
– Конечно, – вздохнула Санди. – У нас нет оснований оставлять его здесь. Робин не захотел нам помочь, но в его поведении нет ничего настораживающего, никаких суицидальных симптомов. Он не пытался заниматься членовредительством, не страдает сомнамбулизмом. Зачем же держать его взаперти? Когда вернетесь домой, обязательно отведите мальчика к детскому психиатру, пусть врач позанимается с ним некоторое время, хотя бы несколько раз в неделю. Пока мы не видим другого решения. Если, разумеется, вы не откажетесь принять Робина и не будете настаивать на помещении его в специализированную клинику.
– Вы, наверное, шутите! – резко оборвала ее Джудит. – Как я могу хотеть, чтобы он попал в другую тюрьму, только что выйдя из одной?
На лице Санди появилась снисходительная улыбка.
– Джудит, – почти прошептала она, – не храбритесь, не изображайте железную леди, я отлично знаю, что вы умираете от страха. И это нормально. На вашем месте я ощущала бы то же самое. Вам предстоит встреча с незнакомцем, с ребенком, давно вами оплаканным. Мальчик, которого вам предстоит воспитывать, покажется вам совершенно чужим. Все придется создавать заново. Само собой ничего не наладится.
– Знаю.
– Скажу больше: многие годы Робин был изолирован от внешнего мира и боится его. Ему нелегко будет приспособиться к нашей жизни. Вполне вероятно, что он попробует изображать сумасшедшего, чтобы снова попасть в привычную обстановку, где, как ему представляется, он будет в безопасности. Классический синдром преступников, отсидевших длительный срок. Очутившись на свободе, они сразу совершают новое правонарушение, чтобы поскорее вернуться в камеру. На воле они не могут обрести уверенность в себе, им кажется, что они потеряли свое лицо. Робин в какой-то мере «ребенок из шкафа». Он стремился оттуда выйти, но оказалось, что действительность не имеет ничего общего с тем, что он представлял в заточении. Однако не все так плохо. Судя по всему, мальчика не избивали – защитный рефлекс не срабатывает, когда при нем делают резкие движения, иначе он пытался бы закрыть руками голову и лицо. Похититель обходился с ребенком мягко, заботился о нем, следил за его интеллектуальным развитием, возможно, в каком-то смысле даже лучше, чем это могли бы делать вы. Только представьте, мальчишка бегло изъясняется на латыни!
– Я хочу его увидеть, – сказала Джудит. – Прямо сейчас.
– Хорошо, – вздохнула Санди. – Только не вздумайте демонстрировать горячие родительские чувства, он не любит, когда к нему прикасаются. Помните: Робин – «королевской крови», нельзя дотрагиваться до мальчика без его позволения, это было бы преступлением – «оскорблением величества». Тело принца священно. Я надеюсь, вы понимаете, куда уходит корнями эта прихоть?
– Понимаю, его слишком часто… трогали против его воли, вот он и придумал такой способ защиты, чтобы избежать любых физических контактов.
– Правильно. И все-таки я хочу, чтобы вы поверили: ничего еще не потеряно! Мальчик слишком юн, чтобы окончательно сформироваться, судьба его не предопределена, нет никакой обреченности. Известно много случаев, когда дети, претерпевшие насилие, становились впоследствии гармонично развитыми людьми, творцами. На Робине не лежит проклятие. Его оружие – интеллект, с его помощью он сумеет перестроить свою жизнь. Не верьте тем, кто будет утверждать обратное.
Женщины вошли в узкий коридор без окон. Санди приложила палец к губам, сделав знак молчать, и толкнула дверь. Они оказались в темном помещении, в глубине которого стену заменяло зеркало без амальгамы, позволяющее следить за происходящим в смежной комнате. Джудит вся напряглась. Агент Миковски разговаривал с худеньким белокурым мальчуганом. Высокие скулы, четко очерченный рот.
«Бог ты мой, – пронеслось в ее мозгу. – Какая генетическая экспертиза… Он же вылитый отец!»
Джудит словно чем-то ударило, суеверный ужас сковал ее движения, и она замерла на месте. Теперь она знала, что не раскроет рта в присутствии ребенка. В течение трех лет после исчезновения Робина она тысячи раз представляла их разговор в момент встречи, сцена возвращения без конца проигрывалась в тайных уголках ее сознания, но со временем она перестала предаваться этой мелодраматической фантазии. Джудит почувствовала, что задыхается, ей не хватало воздуха.
– Постойте, – срывающимся голосом произнесла она, схватив Санди за руку. – Не сейчас… Я еще не готова.
– Понимаю, – отозвалась Санди Ди Каччо. – Сядьте в кресло. Я принесу вам сердечные капли. Ваше состояние можно понять. Не вините себя – вы хорошая мать, просто вам выпало тяжелое испытание.
Джудит опустилась в мягкое кресло. К горлу подступила тошнота. Она не могла оторвать взгляда от лица Робина. В звуконепроницаемой комнате невозможно было расслышать голос ребенка. У мальчика оказались изящные руки и лицо истинного аристократа, он прекрасно владел собой, был собран, не жестикулировал. Робин напоминал артиста, исполняющего на сцене свою роль. Он улыбался агенту Миковски, но особо, снисходительно, и это вызвало у Джудит неприязнь. За кого он себя принимает? Она закусила губу, раскаиваясь, что в ней так быстро проснулось раздражение.
«У него глаза взрослого человека, – с изумлением подумала она. – Взгляд старичка. Мальчишка так себя не ведет… в нем нет ни малейшей наивности. Словно дух пятидесятилетнего человека поселился в юном теле».
Ее пробрала дрожь от пришедшего ей на ум сравнения, вспомнились слова Джедеди: «Не лги себе, это уже не твой сын. Он стал другим. Чужаком. Не вздумай ему доверять».
Какая чушь! Перед ней был просто обманутый, одураченный кем-то мальчишка.
Неожиданно перед Джудит возникла фигура Санди со стаканом и лекарством в руке.
– Может быть, стоит отложить встречу? – спросила она.
– Я… я не знаю. Вы говорили с ним обо мне?
– Да, но кажется, он ничего не понял. Робин стоит на своем: его мать – Антония, королева Южной Умбрии.
– А если эта женщина существует, не королева, конечно, но, например, подруга похитителя, которая его воспитала?
Санди покачала головой:
– Я не верю в ее существование, и агент Миковски того же мнения: это компенсаторный образ, вымышленная фигура. Вам не стоит видеть в ней соперницу, иначе вы все время будете стараться выиграть на ее фоне. И это не в вашу пользу. Оставайтесь собой.
Джудит была не в состоянии признаться, что преображение внешнего облика Робина повергло ее в шок. В ее представлении он оставался младенцем. Превращение его в подростка обескураживало. Тщетно Джудит убеждала себя, что подобная реакция с ее стороны была по меньшей мере глупой, – она никак не могла преодолеть смущение. Что-то такое было в его взгляде: необычная цепкость, твердость, несвойственная детям. Ее первой мыслью было: «Он не такой, как мы», – и сразу же проросли в ней ростки тех сомнений, которые посеял Джедеди.
– Не поддавайтесь первому впечатлению, – предостерегала ее Санди Ди Каччо. – В его поведении много наносного. Он воображает себя одним из маленьких несгибаемых героев. Оригинальное поведение, я с вами согласна, но помните: это лишь защитная реакция.
Джудит старалась поверить, но как же это было трудно!
– Ну что, идем? – спросила психолог.
– Идем, – пробормотала Джудит. – Чем больше откладываешь, тем все становится труднее и труднее.
Она проглотила лекарство, запив его водой, пока Санди открывала звуконепроницаемую дверь. Голос Робина заполнил все пространство. Странный голос, хорошо поставленный, с четким произнесением каждого звука в несколько старомодной манере. «Англичанин, – подумала сначала Джудит, – если бы не необычный акцент. Так говорят русские шпионы в голливудских фильмах. Речь графа Дракулы», – неожиданно пришло ей на ум, но на сей раз воспоминание об этом гротескном персонаже не вызвало у нее улыбки.
– Робин, – торжественно произнесла Санди, – я представляю тебе твою мать, Джудит Пакхей. Мы с тобой уже говорили о ней, я показывала тебе фотографии.
Ребенок поднял на нее глаза, и Джудит поразил его взгляд – холодный, полный высокомерия. Такой взгляд был у королей и принцев, когда она видела их во время телевизионных репортажей. Закрытый взгляд, словно задраенный люк атомной подводной лодки.
– Я вас приветствую, мадам, – произнес мальчик, чуть склонив голову. – Мое имя Робин III, я – принц, наследник королевства Южная Умбрия. В настоящий момент я пленник: меня удерживают на данной территории помимо моей воли. Мне не ясно, какая роль вам предназначена, но я обязан вас предупредить: мне доподлинно известно, что моя мать – королева Антония. Следовательно, весь этот маскарад лишен всякого смысла.
«Дура! – мысленно отругала себя Джудит. – На что ты рассчитывала? Что он бросится тебе на шею?»
Как бы ни пыталась теперь Джудит разубедить себя в этом, втайне она надеялась, ибо была матерью. Она не могла не надеяться, что вдруг вспыхнет таинственная искорка, способная разжечь пламя любви, именуемая голосом крови. Некий мистический процесс пробудит воспоминания чрева… плоти, которая есть часть ее собственной плоти. Она убаюкивала себя мыслью, что одного мгновения будет достаточно, чтобы перечеркнуть семь долгих лет разлуки, но ничего подобного не произошло. Робин смотрел на нее, но связи между ними не возникало, не было слышно зова чрева, интуиция молчала, никак себя не проявляя.
Робин даже не протянул ей руки. Как знать, возможно, принц крови не вправе был позволить себе такую вольность?
«Не будь жестокой, – одернула себя Джудит. – Он не любит чужих прикосновений, его можно понять».
Короткий разговор с сыном, последовавший за официальным представлением, Джудит могла бы с полным правом отнести к тяжелейшим минутам своего существования. Санди Ди Каччо и агент Миковски, сознавая всю противоречивость и сложность ее материнских чувств, прикладывали громадные усилия, чтобы оживить беседу, во время которой Робин ни на йоту не отступал от протокола.
«Он куда умнее меня, – рассуждала Джудит, вглядываясь в сына. – Его уровень культуры намного выше. Наверное, он считает меня дурой, жалкой деревенщиной. Да и о чем я могла бы с ним говорить?»
Она была настолько обескуражена, что в голову стали приходить возможные решения, подчас самые невероятные. Не поможет ли, например, гипноз? Нельзя ли попытаться как-то вызвать в сознании сына образы прошлого? Стоило поговорить об этом с Санди. А если холодность ребенка явилась результатом застарелых детских обид?
«В течение семи лет мальчик меня ждал, умолял прийти ему на выручку… а я ничего не сделала. Тогда он подумал, что я бросила его, отреклась, разлюбила, и вычеркнул меня из памяти. Сам того не подозревая, в глубине души он остался обиженным трехлетним малышом, ненавидящим свою мать».
Джудит содрогнулась от мысли, что предпочла бы никогда не видеть Робина. Судьба сыграла с ней злую шутку: три года она как безумная оплакивала свое дитя, жизнь могла отдать, чтобы вновь обрести его… и вот перед ней холодное, уверенное в себе существо, способное превратить ее в соляной столб.
«Узнай я сейчас, что генетический анализ не показал родства, я бы почувствовала облегчение», – думала Джудит. Она ненавидела себя, осуждала, ей хотелось куда-нибудь убежать, скрыться, затаиться, не подавая признаков жизни. Стыд и страх перед будущим разрывали ее сердце на части.
«Я не могу принять Робина, – готовы были сорваться с ее губ жестокие слова. – Мне с ним не справиться, он сильнее меня».
Словно догадавшись о внутренней борьбе, происходившей в душе несчастной матери, Санди дружески взяла ее за руку.
– Для первой встречи достаточно, – спокойно объявила она. – Теперь каждому нужно время, чтобы все осмыслить.
Робин слегка приподнялся и попрощался с ней высокомерным кивком, его губы тронула ледяная улыбка. Улыбка министра, которому десять лет от роду. Было отчего полезть в петлю.
Джудит вышла вслед за психологом.
– Ничего не выйдет, – пробормотала она, как только за ними закрылась дверь.
– Терпение, только терпение, – старалась утешить ее Санди. – Сегодня Робин переночует здесь. Миковски вне себя от ярости, что ему не удалось выведать никаких подробностей, хотя бы зацепки. Он надеется все-таки убедить мальчика поработать над фотороботом седоусого мужчины, Андрейса, или так называемого принца-консорта. Для вас заказан номер в гостинице «Холидей инн», она находится напротив нашего здания. Я дам вам таблетки, попробуйте поспать. В данный момент это лучшее, что вы можете сделать. И ни в коем случае не отчаивайтесь, слышите? Вам предстоит продолжительный бой. Семь лет вас не сломили, сможете выдержать и последний раунд.
– Я попробую, – грустно улыбнувшись, ответила Джудит.
5
Несмотря на успокоительное, Джудит провела ужасную ночь. Ее преследовали кошмарные видения: Робин, исполняющий отвратительные прихоти человека с седыми усами. Когда Джудит жила в пансионе, ей, как и другим ее сверстницам, попадали в руки порнографические журналы, которые приносили в спальню старшие девочки. Особенным успехом эти издания, правда, пользовались у мужской половины. Рассматривая откровенные, полные физиологических подробностей фотографии, Джудит не испытывала ни малейшего сексуального возбуждения: ей казалось, что она перелистывает учебник по анатомии.
И вот эти тошнотворные образы настигли ее, выплыв на поверхность, и она уже не знала, сможет ли когда-нибудь от них избавиться. Не будет ли она каждый раз при взгляде на нежную кожу сына представлять его в объятиях похитителя, видеть губы старого развратника на отроческом теле, словно пытающегося им насытиться, отобрать у него молодость…
«Теперь это навсегда останется между нами, – подумала Джудит. – Он воспитан в культе порока. Рядом с ним я просто монахиня, у меня нет и десятой доли его опыта. В сексе я полный ноль».
И вот эти тошнотворные образы настигли ее, выплыв на поверхность, и она уже не знала, сможет ли когда-нибудь от них избавиться. Не будет ли она каждый раз при взгляде на нежную кожу сына представлять его в объятиях похитителя, видеть губы старого развратника на отроческом теле, словно пытающегося им насытиться, отобрать у него молодость…
«Теперь это навсегда останется между нами, – подумала Джудит. – Он воспитан в культе порока. Рядом с ним я просто монахиня, у меня нет и десятой доли его опыта. В сексе я полный ноль».