Буджолд Лоис. Священная охота

   Не расположена ли этажом ниже как раз комната леди Йяды? Ингри прикинул расположение коридоров и двери, в которую ушла дуэнья. Может быть. Какое это имеет значение?
   Ингри долго оставался неподвижным, еле дыша, балансируя на острие ночи.
   «Нет…»
   Кровь Ингри стремилась к Йяде, но не таким образом. Он вспомнил маленькое чудо, которым была ее улыбка. Не обычная нервная вежливая гримаса, никогда не достигающая глаз, какой его приветствовало большинство женщин. Да, кажется, Йяда была единственной, кто улыбался ему глазами — без страха, без скрытого отвращения. Даже, пожалуй, с симпатией к человеку, которого она по непонятным причинам находила привлекательным. Его волк был не менее опасен для нее, чем для любой другой женщины из тех, на кого Ингри не смел поднять глаз, кого не смел коснуться; Йяда не была в безопасности… нет, тут дело заключалось в другом. Она была так же опасна для Ингри, как и он для нее.
   Эти мысли произвели очень странное действие на сердце Ингри. Он всегда отметал поэтические описания — его сердце не перевернулось, не вывернулось наизнанку, не начало — уж это абсолютно точно — танцевать. Оно продолжало биться у него в груди как обычно, разве что чуть-чуть быстрее. Так почему же он так наслаждался незнакомым и опасным ощущением? Оно не было особенно приятным. Однако то, что Ингри лелеял в темноте своих снов, отличалось от грубой похвальбы большинства известных ему мужчин, расписывавших наслаждения от удовлетворенного вожделения; он уже давно заметил это.
   Рука Ингри выпустила шнур, пальцы разжались.
   «Так если я все-таки решу не устраивать тебе столь кровавого пробуждения, Йяда, что же дальше?»
   Ингри дошел до конца дороги отрицания; идти по ней дальше, не утонув в собственной крови, он не мог.
   «Думаю, у меня есть три варианта выбора».
   Увязнуть в кровавой трясине и никогда больше не вынырнуть из нее. Жить в бесчувственной неподвижности, как раньше, — хотя было ясно, что ни течение событий, ни безжалостный Венсел не позволят ему и дальше оставаться в параличе. Или… повернуть и двинуться по неизведанному пути.
   «Так что же это все значит? И не занялся ли мой разум исключительно поэтической чепухой?»
   В спальне Ингри было так тихо, что он слышал шум крови в собственных ушах, похожий на дыхание животного. Не может ли он перестать отвергать себя и отвергнуть взамен мнение других? Ингри попробовал на вкус непривычные фразы: «Нет, вы все ошибаетесь: и жрецы, и королевский двор, и народ на улицах. Вы всегда ошибались. Я не… не…»
   «Не что? Неужели я только так и способен мыслить — этими отчаянными отрицаниями?»
   Ах, проклятая привычка!
   «Если я поверну и пойду по новому пути… Я ведь не знаю, куда он ведет. Или где закончится. Или кого я там повстречаю».
   Эта мысль испугала Ингри больше, чем петля, нож и видение пролитой крови.
   «Впрочем, если мне удастся найти более непроглядную тьму, чем та, что уже окружает меня, я очень удивлюсь».
   Ингри поднялся, сунул кинжал в ножны и спрятал шнур в седельную сумку, потом разделся и растянулся на постели слуги. Простыни были старыми, протертыми и заплатанными, но чистыми: только в богатом доме даже слуги могли пользоваться такой роскошью.
   «Я не знаю, куда иду, но я так устал находиться там, где я есть!»
 
   После краткого свидания с Венселом на рассвете, посвященного исключительно практическим вопросам, Ингри и леди Йяда отправились в путь. Гвардейцы Хетвара все еше сопровождали их, радуясь тому, что избавились от общества мертвого принца, дюжины мрачных придворных и багажа. Ингри даже отправил обратно дуэнью-дедиката; ее место заняла пожилая служанка дома Хорсриверов, сидевшая теперь за спиной Гески. Маленький отряд выехал из долины Оксмида и в свете рождающегося дня свернул на дорогу, извивающуюся по плодородным полям, составляющим графство Стагхорн.
   Следуя примеру Хорсривера, Ингри бесцеремонно пустит коня вперед, знаком предложив Йяде следовать за собой. Он, конечно, заметил, как прищурился Геска, но пренебрег этим: лишь бы оказаться подальше от ушей любопытного лейтенанта.
   Этим утром Йяда была необычно бледна и молчалива; под ее глазами лежали темные тени. На поклон Ингри она ответила еле заметной улыбкой. Может быть, она наконец поняла, что впереди ее ждет западня? Теперь, когда слишком поздно…
   — Мы не можем по-прежнему блуждать в потемках, не составив никакого плана действий, — решительно начал Ингри. — Мой план вы отвергли. Можете вы предложить что-нибудь лучшее?
   — Бегство — это не то, что я назвала бы планом. — Йяда искоса взглянула на Ингри. — И с каких это пор «я» превратилась в «мы»?
   Ингри, сжав губы, промолчал.
   «В первый же момент, когда я увидел тебя в замке, да помогут мне пять богов».
   — После того, что случилось в комнате на втором этаже гостиницы в Реддайке, — произнес он вслух.
   Йяда примирительно кивнула.
   — Есть проблема, которая касается нас обоих, помимо того судебного разбирательства, которое вас ждет, дева-кошка, — продолжал Ингри.
   — О, это все связано, лорд-пес.
   Губы Ингри помимо его воли дрогнули. Неужели он и в самом деле настолько редко улыбается, что это ощущение может казаться таким странным?
   — Граф Хорсривер обещал сделать, что может, чтобы защитить вас. Он сказал мне сегодня утром, что вы должны поселиться в столице в принадлежащем ему доме. Вас будут окружать его слуги. Это лучше, чем какая-нибудь сырая темница, и к тому же своего рода знак. Думаю, что угрожающее вам судилище состоится не сразу. Может быть, у нас есть немного времени.
   — Он желает иметь меня под рукой, — задумчиво сказала Йяда.
   — По просьбе Венсела хранитель печати Хетвар назначил меня вашим тюремщиком на это время. — Нет нужды говорить девушке, как захватило у него дух при таком неожиданном подарке судьбы. — Судя по письму, которое привез мне курьер, Хетвар рад, что вы пока не будете привлекать к себе внимание.
   Йяда вскинула глаза на Ингри.
   — Значит, Венсел желает иметь под рукой нас обоих. Зачем?
   — По-моему… — Ингри запнулся и неуверенно продолжал: — По-моему, он сейчас в некоторой растерянности. Так много всего происходит одновременно — и похороны, и горе его жены, а тут еще болезнь священного короля и — да не допустит этого Леди Мать, но такое кажется весьма вероятным — приближающиеся выборы. Биаст и его свита прибудут в Истхом, и принц наверняка привлечет зятя к делам своей партии. А под всем этим кроются сверхъестественные секреты Венсела, старые и новые. Если Венселу удастся хоть один кусочек мозаики удержать на месте, пока у него не появится время им заняться, тем лучше. Для него. Что же касается меня, то я не собираюсь оставаться на месте без движения.
   — Что вы намерены предпринять?
   — Пока у меня есть всего одна идея. Если, как я подозреваю, в Истхоме имеется несколько влиятельных лиц, которые предпочли бы не предавать суд над вами огласке и замять скандал, может быть, она и сработает. Ваши родичи могли бы напомнить о древнем законе кланов и предложить заплатить цену крови.
   Йяда втянула воздух и удивленно подняла брови.
   — Неужели храм согласится на то, чтобы его законники не участвовали в таком важном деле?
   — Если главы кланов Стагхорн и Баджербанк придут к соглашению, у ордена Отца не останется выбора. Однако у меня есть некоторые сомнения, и первое из них вот какое: король сейчас не в состоянии рассматривать какие-либо предложения. Хетвар даже сомневался: понял ли старик, что Болесо… э-э… погиб. Биаст, когда прибудет в столицу, может быть, и был бы готов вести переговоры, но ему будет не до того. В последнее время от суда в Истхоме было трудно добиться четких решений, и ситуация, пожалуй, еще ухудшится, прежде чем начнет исправляться. Однако граф-выборщик Баджербанк — сила, с которой нельзя не считаться. Если его удастся убедить, что ради чести его дома он должен вам помочь, а Венсел поддержит вашу просьбу, то что-нибудь, возможно, и получится.
   — Цена крови принца не может быть низкой. Она окажется не по карману моему бедному отчиму.
   — Значит, Баджербанк должен будет развязать свой кошелек. Может быть, ему тайком поможет Венсел.
   — Вам приходилось встречаться с графом Баджербанком? Не думаю, чтобы у него была репутация щедрого человека.
   — Ну… — Ингри заколебался, потом честно ответил: — Да, он скуповат. — Ингри искоса взглянул на девушку, освещенную теплыми лучами утреннего солнца. — Но если деньги…
   — Взятка? — пробормотала Йяда.
   — …найдутся где-нибудь еще, думаю, будет не так трудно уговорить его действовать от имени клана. Земли, составляющие ваше приданое, — насколько они велики?
   Ответила Йяда со странной сдержанностью:
   — Примерно тридцать миль с запада на восток у подножий хребта Ворона и двадцать миль с юга на север — до самого водораздела у границ Кантонов.
   Ингри растерянно заморгал.
   — Это гораздо больше того, что я раньше понял из ваших слов. Лесные угодья — хороший источник дохода: они могут давать дичь, древесину, уголь, мачтовый лес для флота, может быть, еще и полезные ископаемые… Вам хватит заплатить за принца, на мой взгляд! Сколько деревень и хуторов на ваших землях, сколько домовладений платят налоги?
   — Ни одного. На этих землях никто не живет, никто там не охотится, никто даже не заезжает туда.
   Странное напряжение в голосе Йяды заставило Ингри насторожиться.
   — Почему?
   Йяда смущенно пожала плечами.
   — Это — проклятые земли. Полные призраков шепчущие леса. Израненный лес — вот как они называются. Действительно, деревья там кажутся больными. Всех, кто туда попадает, преследуют видения крови и смерти, как говорят.
   — Болтовня, — фыркнул Ингри.
   — Я там была, — твердо ответила Йяда. — После того как моя мать умерла и наконец выяснилось, что я унаследовала эти земли, я отправилась туда, чтобы все увидеть самой: я полагала, что имею на это право и что таков мой долг. Лесник не хотел меня туда сопровождать, но я настояла. Грумы моего отчима и моя горничная были в ужасе. Мы целый день ехали в глубь леса, потом остановились на ночлег. Земли так негостеприимны: сплошные ущелья и обрывы, камни и непролазные заросли, мрачные лощины и бурные потоки. В середине находится единственная плоская широкая долина, где растут огромные дубы, которым не одна сотня лет. Это самое мрачное место, проклятое святилище Древнего Вилда. Местные легенды говорят, что та равнина — как раз и есть место последней кровавой битвы хотя на эту сомнительную честь претендуют еще два графства у хребта Ворона.
   — Многие древние святилища со временем превратились в крестьянские поля.
   — Но не это. Той ночью мы там спали, хоть и против воли моего эскорта. И нам снились сны. Грумам привиделось, что их растерзали дикие звери, и они с криками проснулись. Моей горничной приснилось, что она тонет в крови. Утром все рвались поскорее оттуда уехать.
   Ингри обдумал слова Йяды… а также ее умолчания.
   — Но сами вы не спешили покинуть долину?
   На этот раз, прежде чем ответить, Йяда колебалась так долго, что Ингри чуть не повторил вопрос, но придержал язык. Его терпение было вознаграждено, когда Йяда наконец прошептала:
   — Сны снились всем, но мне потребовалось некоторое время, чтобы понять: мое сновидение отличалось от остальных.
   Молчание, напомнил себе Ингри, обладает собственной силой. Он решил подождать еще. Йяда взглянула на него из-под ресниц, словно оценивая его способность воспринять рассказ о сверхъестественных событиях.
   Начала она, по мнению Ингри, издалека.
   — Случалось ли вам видеть раздающего милостыню человека, окруженного толпой изголодавшихся нищих? Они вьются вокруг него, как ураган, и пусть каждый в отдельности слаб, все вместе они сильны и устрашающи. «Дай нам, дай, ибо мы голодаем!» Только сколько бы вы им ни давали, пока не отдадите все, что имеете, этого все равно не будет достаточно; они могут растерзать вас на части и сожрать, но все равно не насытятся.
   Ингри настороженно кивнул, не особенно понимая чему клонит Йяда.
   — В моем сновидении ко мне из деревьев вышли люди с окровавленными руками, многие обезглавленные, в ржавых доспехах Древнего Вилда. Некоторые несли символы тотемов — черепа животных, изукрашенные разноцветными камнями, другие были одеты в шкуры — оленя и медведя, коня и волка, бобра и выдры, кабана и быка. Безликие расплывчатые, страшно изувеченные… Огромная толпа вопила вокруг меня, как если бы я была их королевой, явившейся раздать какое-то странное богатство. Я не понимала их языка, а их знаки вызывали только растерянность. Я их не боялась, хоть истлевшие руки цеплялись за мою одежду, пока вся она не пропиталась холодной черной кровью. Они чего-то от меня хотели, но я никак не могла догадаться, чего именно. Однако я знала, что это им причитается.
   — Ужасный сон, — сказал Ингри как можно более ровным голосом.
   — Я их не боялась, но они разбили мое сердце.
   — Они были так жалки?
   — Нет… на самом деле нет. В своем сне я разорвала себе грудь, достала бьющееся сердце и протянула гиганту, которого сочла их предводителем. Он был одним из обезглавленных воинов — его голова в боевом шлеме висела на широком золотом поясе, и он держал древко с туго свернутым знаменем. Он низко поклонился мне, положил мое сердце на каменный алтарь и рассек пополам обломком меча, который сжимал в руке. Половину он с великим почтением вернул мне, а вторую половину поместил на острие древка знамени, и толпа разразилась криками. Я не могла понять, была ли это клятва верности, требование жертвы или выкупа, до тех пор… — Йяда умолкла и сглотнула.
   Потом она заговорила снова:
   — До тех пор, пока Венсел прошлым вечером не сказал: Знаменосец. Я почти забыла свой сон под грузом новых снов, но при этих его словах увиденное во сне снова предстало мне — так ярко, что это было похоже на удар. Вы и представить себе не можете, каким чудом мне удалось не упасть в обморок.
   — Я… ничего такого не заметил. Вы просто выглядели заинтересованной.
   Йяда с облегчением кивнула:
   — Это хорошо.
   — И что же нового вы в результате поняли в своем сне?
   — Я подумала… Я думаю теперь, что той ночью мертвые воины сделали меня своей знаменосицей. — Правая рука Йяды выпустила поводья и коснулась сердца в священном жесте; Ингри показалось, что пальцы ее судорожно сжались. — И еще я неожиданно вспомнила, что сердце — знак и символ Сына Осени. Сердце — символ мужества. И верности. И любви.
   Ингри подумал о том, что начал разговор, имея в виду тонкую политику, намереваясь придумать основательный, разумный, практичный план. Как случилось, что он снова по пояс провалился в трясину сверхъестественного?
   — Это был всего лишь сон. Давно ли он вам привиделся?
   — Несколько месяцев назад. Мои спутники не могли дождаться, когда же мы вернемся обратно, и подгоняли коней. А я ехала медленно и все время оглядывалась назад.
   — И что увидели?
   — Ничего. — Йяда нахмурила брови, словно вспомнив о боли, которую испытала. — Ничего, кроме деревьев. Остальные боялись тех мест, но мое сердце они влекли. Мне хотелось вернуться — одной, если мой эскорт не пожелает меня сопровождать, и попытаться понять… Но прежде чем удалось улизнуть, меня отослали к принцессе, и… — Взгляд Йяды сделался напряженным. — Но Израненный лес продать нельзя.
   — Наверняка найдется кто-нибудь, кто не слышал этих местных легенд.
   Йяда покачала головой.
   — Вы не понимаете.
   — Разве эти земли майорат?
   — Нет.
   — Может быть, они заложены?
   — Нет! И никогда не будут! Как смогла бы я их выкупить? — Йяда невесело рассмеялась. — Меня не ожидает выгодный брак; скорее теперь мне вообще не найдется супруга. Надежд на наследство у меня тоже нет.
   — Но если такой ценой можно спасти вашу жизнь, Йяда…
   — Вы не понимаете… Да помогут мне пять богов, я и сама не вполне понимаю, но мертвые воины поручили мне этот лес. Я не могу сложить с себя ответственность, пока… долг не выплачен.
   — Долг? Какой платы могут желать призраки? Или просто нечто вам привидевшееся? — раздраженно бросил Ингри.
   Йяда огорчен но поморщилась и легким движением руки отмела его сомнение.
   — Не знаю. Но чего-то они от меня хотели.
   — Тогда придется найти другой способ, — пробормотал Ингри.
   «Или вернуться к этому разговору позднее».
   Теперь была очередь Йяды бросить на Ингри задумчивый взгляд.
   — И каковы же ваши планы насчет поиска того, кто наложил на вас заклятие?
   — Никакого плана у меня нет, — признался Ингри. — Хотя после Реддайка… хм-м… не думаю, чтобы новое заклинание могло быть на меня наложено так, что я ничего не замечу. И не воспротивлюсь. — Смущенный тем, с каким мнением Йяда подняла брови, Ингри более решительно добавил: — Я намереваюсь быть начеку и не позволю больше себя использовать.
   — Мне кажется… вы уверены, что мишенью для нападения была в самом деле я? Может быть, не вы должны были стать орудием моего уничтожения, а я — вашего? Кого вы оскорбили?
   От этой неуютной мысли Ингри еще больше нахмурился.
   — Многих. Это мое призвание. Только я всегда полагал, что враг просто пошлет наемных убийц.
   — Вы думаете, обычный наемный убийца захочет с вами связываться?
   Губы Ингри дрогнули в улыбке.
   — Он мог бы назначить более высокую цену.
   На губах Йяды тоже промелькнула улыбка.
   — Может быть, ваш враг — скряга и не хочет платить целое состояние за убийство воина-волка.
   Ингри усмехнулся.
   — Боюсь, моя репутация более красочна, чем то может быть доказано с мечом в руке. Противнику нужно было бы послать просто достаточно много солдат или пристрелить меня сзади в темноте. Это достаточно легко сделать. Человека, когда он один, убить нетрудно, как бы мы ни хвастались своей ловкостью.
   — Действительно… — печально пробормотала Йяда, и Ингри проклял свой болтливый язык. Через некоторое время девушка добавила: — И все-таки это не бессмысленный вопрос. Что случилось бы с вами, если бы заклятие сработало?
   Ингри пожал плечами.
   — Я был бы опозорен. Изгнан со службы хранителю печати Хетвару. Может быть, казнен. Правда, если бы мы оба утонули, это сочли бы несчастным случаем. Несколько человек, наверное, порадовались бы, что я избавил их от дилеммы, но ожидать от них благодарности я не стал бы
   — Но одно можно сказать наверняка: как влиятельная сила в столице вы были бы устранены.
   — Я не играю в столице никакой роли. Я просто один из довольно странных слуг Хетвара.
   — До чего же благородно со стороны Хетвара так вам благодетельствовать.
   Ингри только открыл и снова закрыл рот.
   — М-м…
   — Когда я в первый раз увидела зверя Венсела, я сразу подумала о графе как о возможном авторе заклятия. Я еще больше укрепилась в этой мысли, когда Венсел раскрыл свою тайну: он ведь практически прямо сказал, что считает себя шаманом.
   «Так вы тоже об этом подумали?»
   Йяда, напомнил себе Ингри, не знала Венсела в детстве, когда тот был болезненным вялым ребенком. Но значит ли это, что она переоценивает — или сам Ингри недооценивает — его кузена?
   — Только в этом случае, — продолжала Йяда, — непонятно, как нам обоим было позволено живыми покинуть его дом сегодня.
   — Расправа была бы слишком очевидной, — ответил Ингри. — Наемный убийца бывает единственным свидетелем своего преступления, но заклятие вообще никаких свидетелей не оставляет. Тот, кто его наложил, был то Венсел или нет, стремился к полной тайне. Вероятно… — Ингри нахмурился: его одолевали сомнения.
   — Граф никогда не казался мне человеком, рядом с которым приятно находиться, но этот новый Венсел пугает меня до смерти.
   — Ну меня-то нет. — Ингри внезапно замер, вспомнив как близко он подошел к смерти от собственной руки его двенадцать часов назад. Была бы его смерть в доме Венсела такой незаметной, чтобы не вызвать вопросов?
   «На этот раз дело было не в заклятии. Я собирался сделать это по собственной воле. После того как Венсел припугнул меня моим волком».
   — Что заставило вас так помрачнеть? — спросила Йяда.
   — Ничего.
   Губы Йяды раздраженно скривились.
   — Ну конечно!
   После нескольких минут молчания Йяда сказала:
   — Мне непременно нужно узнать, что еще известно Венселу о Кровавом Поле, или, как он называет то место, долине Священного древа, — раз уж он, по его словам, такой знаток Древнего Вилда. Порасспрашивайте его, если — точнее, когда — снова с ним увидитесь. Но только не рассказывайте ему о моем сне.
   Ингри согласно кивнул.
   — Приходилось ли вам обсуждать с ним ваше наследство?
   — Никогда.
   — А с принцессой Фарой?
   Йяда поколебалась.
   — Только в том смысле, что оно ничего не стоит как приданое.
   Ингри побарабанил пальцами по затянутому в кожаный дорожный костюм бедру.
   — И все-таки это был всего лишь сон. Большинство Душ должны были быть забраны богами в момент смерти, если поляна в вашем лесу действительно Кровавое Поле или место какого-то другого сражения. Те несчастные, от кого отказались боги, превратились в призраков и растаяли столетия назад — по крайней мере так учили меня жрецы. Четыреста лет — слишком долгий срок для того, чтобы призраки сохранились в неприкосновенности.
   — Я видела то, что видела. — Тон Йяды не предполагал объяснений.
   — Может быть, именно такое действие на души людей оказывает единение с духами животных. — Ингри, казалось, посетило вдохновение. — Вместо того чтобы истаять, как обычные призраки, они остаются прокляты навеки, обречены на холодную безмолвную пытку. Попадают в западню между миром материи и миром духов. Вся боль смерти остается с ними, вся радость жизни исчезает… — От внезапно охватившего его страха Ингри сглотнул.
   Взгляд Йяды сделался отсутствующим.
   — Надеюсь, что это не так. Те воины были изранены и измучены, но не показались мне мрачными — они, по-моему, находили радость во мне. — В углах глаз Йяды, обращенных на Ингри, собрались морщинки. — Вы только что сказали, что это был всего лишь сон, а теперь поверили в него и видите в нем будущее, на которое обречены. Нельзя идти по этой дороге в обе стороны сразу, каким бы восхитительно мрачным ни делала вас перспектива беспросветного будущего.
   Ингри от изумления только фыркнул, но губы его растянулись в легкой улыбке. Он немедленно вернул себе серьезный вид.
   — Так куда же, по-вашему, ведет дорога?
   — Я думаю… — медленно сказала Йяда, — что если бы я смогла вернуться туда, я узнала бы об этом. — Веки Йяды на мгновение опустились, потом она бросила на Ингри оценивающий взгляд. — Мне кажется, что и вы могли бы узнать тоже.
   Разговор был прерван появлением на дороге свиты какого-то лорда, торопящегося на траурную церемонию в Оксмид. Ингри знаком велел своим людям отъехать на обочину, высматривая знакомые лица среди встречных. С некоторыми он обменялся короткими приветствиями. Это были люди графов Боарфордов — братьев-близнецов, путешествующих вместе с супругами в украшенной коврами повозке, подпрыгивающей на рытвинах. Почти сразу за этим отряду Ингри пришлось уступить дорогу процессии жрецов-дедикатов и настоятелей, богато разодетых и едущих на породистых конях.
   Когда порядок восстановился, обнаружилось, что Геска следует вплотную за Ингри, глядя на него с мрачным подозрением. Ингри дал коню шпоры, и дальше путешественники скакали галопом.

Глава 10

   День уже клонился к концу, когда Ингри и его спутники перевалили через низкие холмы к северо-востоку от столицы. Их взгляду открылся город и раскинувшаяся за ним к югу широкая равнина. Река Сторк серебрилась в лучах заходящего солнца, огибая подножие городской цитадели; дальше ее извилистое русло скрывал осенний туман. По воде деловито сновали купеческие корабли — некоторые направлялись вниз по течению к холодному морю в восьмидесяти милях от столицы, другие везли товары с побережья в Истхом. Йяда привстала на стременах и стала разглядывать открывшийся вид.
   Ингри всмотрелся в ее лицо: Йяда казалась наполовину зачарованной, наполовину настороженной. Истхом, вероятно, был самым большим городом, который ей приходилось видеть, пусть дюжина провинциальных дартаканских городов и превосходила его размером, а уж столица Дартаки была больше Истхома раз в шесть.
   — Столица делится на две половины — Храмовый город и Королевский город, — объяснил Ингри. — В верхней части, вон на тех скалах, расположен храм, резиденция верховного настоятеля и дворцы всех священных орденов. На берегу реки, в нижней части города, размещаются склады, жилища купцов, а вон там, за стеной, — верфи; там же в Сторк выходят трубы канализации. Резиденция священного короля и дворцы знати находятся в противоположном от причалов конце Королевского города. — Рука Ингри указывала на те части столицы, о которых он говорил. — В старые времена Истхом состоял из двух деревень, принадлежавших двум разным племенам. Они враждовали и сражались друг с другом, пока ручей, разделявший деревни, не заполнился кровью. Говорят, только внук Аудара, захватив эти земли и превратив Истхом в свой западный оплот, уничтожил все различия и застроил город новыми каменными зданиями. Теперь ручей почти нельзя разглядеть из-за окружающих его домов, да никто и не подумает умирать ради этой сточной канавы. Мне эту историю рассказал Хетвар; он считает ее весьма нравоучительной, только я не очень уверен, какую он из нее извлекает мораль.