Страница:
Что же касается незаметного, магического нападения… тут исход не был столь очевиден. Не окажется ли колдовской голос средством защиты? Бурление в крови странной силы все еще смущало Ингри. Граф Хорсривер в отличие от него самого наверняка знает обо всех новых способностях Ингри. Уклончивое обещание Венсела чему-то научить его и привлекало, и смущало.
Привратник протянул Ингри слегка помятый листок бумаги.
— Это для вас принес посланец из храма, милорд.
Сломав печать, Ингри обнаружил короткую записку от просвещенного Льюко; почерк был крупный и твердый.
«Как выяснилось, сегодня мне придется заняться вопросами дисциплины среди служителей храма, нарушения которой вы вчера помогли обнаружить, за что я очень благодарен. Я нанесу визит вам и леди Йяде завтра сразу же после похоронных обрядов».
Ингри хорошо понимал, что жрецы храма постараются как можно скорее разделаться с жульничеством своих аколитов — ведь им предстояли церемонии государственной важности. Пожалуй, легкое раздражение, которое сквозило в кратких строках записки, не было плодом его воображения. В сердце Ингри облегчение мешалось с разочарованием. Льюко смущал его, но кто лучше него смог бы объяснить Ингри, что значил смеющийся голос, который прозвучал в его ушах во время вчерашней суматохи во дворе храма? Тайная надежда на то, что Льюко объявит загадочное явление простой галлюцинацией, чем дальше, тем больше казалась Ингри безосновательной.
Ингри поднялся в свои покои, где Теско сменил повязку на его руке и помог снять закапанную кровью одежду. Шов, наложенный лекарем островитян, не разошелся, рана начала затягиваться. Однако постоянные кровотечения начали смущать Ингри; хотя каждый раз существовало вполне разумное их объяснение — по большей части собственной неосторожностью Ингри, — его взбудораженное воображение рисовало ему картину нечестивого возлияния… «И если мелкая магия требует небольших кровавых жертвоприношений, то что случится, если прибегнуть к магии огромной?»
Постель манила Ингри, и он растянулся на кровати. Мысль о еде все еще вызывала отвращение, но сон, возможно, поможет его ранам зажить. Однако стоило Ингри лечь, как его охватило новое беспокойство. Он с самого начала предполагал, что стремление таинственного злоумышленника разделаться с Йядой имеет исключительно политические причины или рождено желанием отомстить за Болесо. Может быть, подобный взгляд — просто следствие того, что Ингри так долго сотрудничает с хранителем печати? Однако попытка взглянуть на события более широко привела лишь к неопределенности и растерянности. «Я с каждым днем знаю все меньше и меньше». Так что же ждет его в конце: унылая жизнь деревенского идиота? Наконец физическая усталость разогнала абсурдные образы, и Ингри провалился в беспокойный сон.
Проснулся он позже, чем намеревался, умирая от жажды, но с таким ощущением, будто выплатил своему телу некоторую часть накопившихся долгов. Воодушевленный этим обстоятельством, он через Теско передал на кухню распоряжение отом, чтобы ужин ему и пленнице был подан в столовой на первом этаже. Ингри снова оделся, причесал волосы, огорчился тому, что не располагает лавандовой водой, и решил завтра же велеть Теско ее купить, почистил зубы, побрился второй раз за день и, наконец, в сгущающихся сумерках, сделав глубокий вдох, спустился вниз.
Йяда уже ждала его; сияние свечей в канделябрах заставляло ее саму в ее светлом платье походить на горящую свечу. Она обернулась при звуке шагов Ингри, и от улыбки, осветившей ее лицо, у Ингри перехватило дыхание.
Он не мог накинуться на нее, как голодный волк, хотя бы потому, что рядом стояла дуэнья, сжав губы и сложив руки перед собой. Стол, как к своему ужасу обнаружил Ингри, слуги без размышлений накрыли на троих. Служанка принцессы, без сомнения, была шпионкой Хорсривера, так что отослать ее означало бы навлечь на себя бог знает какие неприятности.
Как бы ни менялись его взгляды на то, кто может оказаться союзником, а кто — врагом, он должен, решил Ингри, заботиться не только о репутации Йяды, но и о своей собственной, иначе охрану пленницы могут поручить кому-нибудь другому. Однако позволить себе улыбнуться он мог — и улыбнулся. Он мог позволить себе коснуться руки Йяды, с официальной вежливостью поднося ее к губам. Аромат кожи Йяды, казалось, обострил все его чувства. Близость девушки была столь ослепительна, что Ингри с трудом сохранил самообладание.
Отчаянное ответное пожатие, такое крепкое, что ногти ее впились в кожу Ингри, было единственным способом, которым Йяда могла сообщить: «Я тоже это чувствую». Она пригасила улыбку, ограничившись любезным кивком высокородной дамы, и позволила Ингри отодвинуть для нее кресло. Лакеи начали подавать на стол.
— По-моему, я впервые вижу вас не в кожаном дорожном костюме, лорд Ингри. — По тону Йяды было ясно, что ей нравится то, что она видит.
Ингри коснулся тонкой черной ткани своего камзола.
— Леди Хетвар заботится о том, чтобы свита ее мужа не посрамила чести их дома.
— Значит, у нее хороший вкус.
— Вот как? Прекрасно. — Ингри удалось отхлебнуть вина, не поперхнувшись. Его мысли бежали по слишком многим дорожкам одновременно: возбуждение, которое испытывает его тело, политические сложности, смертельная опасность, нависшая над ними с Йядой, незабываемое потрясение от того мистического поцелуя. Ингри уронил кусочек мяса с вилки и попытался незаметно поднять его.
— Просвещенный Льюко не появился.
— Ох… Да, он прислал записку: он собирается прийти завтра, после похорон.
— Есть ли какие-нибудь новости о вашем белом медведе? Или о вашем пирате?
— Пока нет, хотя слухи уже долетели до милорда Хетвара.
— Как прошла ваша встреча с хранителем печати?
Ингри склонил голову набок.
— Как, по-вашему, могла она пройти? — «Разве ты не чувствуешь, где я и что происходит со мной, как чувствую это в отношении тебя я?»
Йяда слегка кивнула и медленно проговорила:
— Напряженно… в противоречиях. И еще было… происшествие. — Взгляд Йяды, казалось, проникал Ингри под кожу. Девушка мельком посмотрела на дуэнью; та продолжала жевать и слушать.
— Верно. — Ингри сделал глубокий вдох. — Полагаю, что хранителю печати Хетвару можно доверять. Впрочем, его заботы — исключительно политические, а я все меньше и меньше считаю ваши неприятности связанными с политикой. Там присутствовал принц-маршал Биаст, чего я не ожидал. Он не загорелся сразу идеей платы за кровь, но по крайней мере у меня был шанс заронить эту мысль ему в голову.
Йяда погоняла вилкой по тарелке лапшу.
— Думаю, боги мало интересуются политикой. Для них важны только души. Заглядывайте в души, лорд Ингри, если хотите догадаться о желаниях богов. — Лицо девушки, когда она подняла глаза, было серьезным.
Помня о присутствии мрачной дуэньи, Ингри перевел разговор на менее важную тему: стал расспрашивать Йяду о том, как она провела день. Девушка подхватила его легкий тон и с юмором рассказала об увлекательной книге по домоводству — по-видимому, единственной книге, которая нашлась в доме. После этого темы для разговора иссякли, и воцарилось молчание. Ингри, конечно, надеялся на большее, но по крайней мере они были в одной комнате, живые и здоровые.
«Мне, пожалуй, стоит пересмотреть свои представления о флирте».
Резкий стук в дверь, беготня слуг, голоса… Ингри напрягся, вспомнив, что оставил меч в своей комнате и вооружен всего лишь кинжалом на поясе, потом успокоился, узнав голос Венсела. Граф-выборщик вошел в столовую; Ингри поднялся ему навстречу, а дуэнья испуганно вскочила и сделала реверанс.
— Добрый вечер, Ингри, леди Йяда, — кивнул им Венсел. Он был одет в придворный траурный наряд, покрытый дорожной пылью, и выглядел смертельно усталым. Таящаяся в нем темнота казалась неподвижной, словно ее что-то сдерживало или подавляло. Венсел обвел взглядом столовую.
— Вы можете быть свободны, — сказал он дуэнье. — Заберите с собой свою тарелку.
Женщина снова присела и поспешно удалилась. Слуги графа были хорошо вымуштрованы: она не забыла плотно прикрыть за собой дверь.
— Вы ужинали? — вежливо поинтересовалась Йяда.
— Что-то ел, — отмахнулся Венсел. — Только налейте мне вина, пожалуйста.
Йяда наполнила кубок из графина, и Венсел, взяв его, опустился в кресло, вытянул ноги и откинул голову на спинку.
— У вас все хорошо, миледи? Мои слуги заботятся о вас должным образом?
— Да, благодарю вас. Мои физические потребности вполне удовлетворены. Мне не хватает новостей.
Венсел склонил голову.
— Нет никаких новостей, по крайней мере тех, которые касались бы вашего положения. Болесо привезли в храм, и там его тело пробудет ночь. К этому времени завтра по крайней мере балаган закончится. — Венсел поморщился.
«И начнется другой — судилище над Йядой?»
— Я тут подумал, Венсел… — Ингри вкратце еще раз изложил свою идею насчет платы за кровь. — Если ты в самом деле стремишься восстановить честь своего дома, кузен, это могло бы оказаться подходящим средством, если, конечно, удастся уговорить Стагхорнов и Баджербанка. Хотел бы подчеркнуть, что это в твоих силах.
Венсел бросил на Ингри проницательный взгляд.
— Ты, как я посмотрю, не такой уж бесстрастный тюремщик.
— Если тебе был нужен именно такой тюремщик, не сомневаюсь, что ты нашел бы подходящего человека, — сухо ответил Ингри.
Венсел поднял свой бокал в приветствии, которое лишь отчасти было шутливым, и осушил его до дна. Через несколько мгновений он произнес:
— Если говорить о косвенных доказательствах, судя по тому факту, что я до сих пор не арестован за гнусную магию, ты сохранил наши секреты.
— Да, мне до сих пор удавалось не упоминать о тебе в своих разговорах. Не знаю, насколько долго я смогу это продолжать. К несчастью, я привлек к себе некоторое внимание жрецов. Ты еще не слышал о белом медведе?
Губы Венсела скривились.
— Сегодняшняя не слишком благочестивая похоронная процессия только сплетнями и занималась. Рассказы, которые я слышал, были весьма красочны, но противоречивы. Я, наверное, был единственным человеком, слышавшим их, для кого все случившееся было совершенно ясно. Поздравляю тебя с открытием… Я не ожидал, что ты так быстро освоишь эти умения.
— Мой волк никогда раньше не говорил таким голосом.
— Священные животные бессловесны. Подобная власть исходит от человека. Впрочем, целое отличается от каждой из составных частей: они изменяют друг друга, по мере того как сливаются.
Ингри несколько мгновений обдумывал услышанное; слова Венсела показались ему не слишком обнадеживающими и дразняще уклончивыми. О том, втором голосе, слышанном им в храме, он решил не упоминать.
— К тому же, — добавил Венсел, — твой волк раньше и в самом деле был связан, отделен от тебя, хоть и заключен у тебя внутри. Уверяю тебя: ни жрецы, ни я на этот счет не заблуждались. Тайной для меня остается другое: как ему удалось освободиться. — Венсел поднял брови, приглашая Ингри к откровенному признанию.
Ингри не обратил внимания на намек.
— На что еще он… я… мы способны?
— Колдовской голос — великая и загадочная сила, гораздо более определяющая твою сущность, чем ты думаешь.
— Поскольку мне практически ничего не известно, это не такое уж откровение, Венсел.
Граф пожал плечами.
— Действительно, шаманы лесных племен обладали и другой властью. Видения, которые не обманывали… Они могли исцелять недуги тела и души, раны, лихорадку. Иногда им удавалось следовать за человеком, чей разум погрузился во тьму, и возвращать его. Бывало, что они использовали свою силу для обратного: погружали жертву во тьму, насылали болезнь, даже смерть. Темная некромантия, требовавшая человеческих жертвоприношений…
«Наложение заклятий?» — молча задался вопросом Ингри.
— Да, они были могущественны, — продолжал Венсел медленно, — и все же даже в дни величайшей славы Древнего Вилда могущественны недостаточно. Их врагов — безжалостных врагов шаманов и воинов, в которых жили духи животных — оказалось слишком много. Пусть это послужит нам уроком, Ингри. Мы одиноки, и тайна — наша единственная надежда на спасение.
Йяда глубоко вздохнула и прошептала:
— Мне говорили, что великий Аудар победил магию Вилда одним мечом — мечом и храбростью.
Венсел фыркнул.
— Дартаканская ложь. Аудар собрал всех святых и волшебников из храмов Дартаки. Для нашего поражения в долине Священного древа потребовалось предательство богов.
Ингри догадался, куда клонит Йяда, и подхватил:
— И какие же записи о сражении при Кровавом Поле хранятся в твоей библиотеке в замке Хорсриверов — ведь дартаканские летописи о многом умалчивают?
Губы Венсела скривились в странной полуулыбке.
— Их достаточно много, чтобы понять: все, чему тебя учили в дни теперешнего упадка Вилда, — подтасовка.
— Какие бы нечестивые обряды ни совершали шаманы, Аудар победил. В этом нет лжи, — сказал Ингри.
Венсел раздраженно дернул плечом.
— Не нечестивые обряды, а великое, пусть и рожденное отчаянием, деяние. Вилд подвергался ужасному давлению. За время жизни одного поколения мы лишились половины наших земель. Цвет нашей молодежи умирал от дартаканских копий.
— Описания сражений, которые я читал, — возразил Ингри, — единодушно говорят о том, что армия Аудара была лучше организована и обучена, она лучше управлялась и снабжалась. Некоторые вещи для того времени кажутся просто чудом: дартаканцы строили дороги сквозь леса почти с такой же скоростью, как наступали.
— Ну, не с такой же, конечно, но действительно, захват ими владений любого племени приводил к полному опустошению. Против всех ресурсов Дартаки и половины богатств наших земель одной храбрости было недостаточно. Священный король — последний истинный правитель нашего народа и, кстати, один из моих предков Хорсриверов — собрал шаманов всех племен, каких только мог найти, и все вместе они начали великий ритуал, который должен был сделать воинов — носителей духов неуязвимыми. Могучие бойцы, которых нельзя было ни ранить, ни убить, должны были встать на пути дартаканцев и отбросить их за реку Лур навеки. Тела и души этих мужей должны были соединиться с самой священной землей Вилда, и она обновляла бы их силы, чтобы даровать победу. Священные гимны, которые обеспечили бы такую связь, должны были звучать в течение трех дней; голоса должны были слиться в хор неслыханного никогда ранее величия. Обряд наделил бы людей силой самого леса.
Йяда, слушавшая, затаив дыхание, прошептала:
— Так что же помешало этому?
Венсел покачал головой и так стиснул губы, что они побелели.
— Все бы получилось, если бы Аудар, которому помогали и волшебники, и сами боги, не напал слишком быстро. С невероятной скоростью его армия прошла сквозь леса и холмы, вместо того чтобы остановиться на отдых и двинуться дальше с рассветом, — дартаканцы нанесли удар в темноте. Это была вторая ночь великого обряда, мы были не готовы, мы были уязвимы… племенные шаманы устали и растратили силу. Король уже получил священную связь с землей, но воины — еще не совсем.
— Вы… мы ведь все равно сражались? — настойчиво спросила Йяда.
— О яростно! Но у Аудара было в три раза больше войска Я… никто не думал, что он соберет такую огромную армию и двинет ее так далеко и так быстро.
— И все-таки победить воинов, раны которых магически исцеляются, трудно. Так что же случилось?
— Когда тела погребены в одном рву, а головы — в другом, в полумиле от первого, даже такие наделенные сверхъестественной силой воины умирают… со временем. Дартаканцы первым делом убили священного короля, без которого обряд не мог быть закончен, хотя его и не обезглавили… Ему переломали руки и ноги бросили в ров, завалив телами его соратников. Он еще многие часы оставался жив… пока не утонул в крови своих любимых товарищей. — Глаза Венсела блеснули.
— Люди Аудара работали всю ночь и весь день, — продолжал он, — обагренные кровью по пояс и почти обезумевшие от того, что им пришлось делать. Некоторые не выдерживали ужаса, они садились на землю, раскачивались и рыдали… Дартаканцы перебили всех, кого нашли поблизости от Священного древа: и тех, кто сдался, и тех, кто продолжал сопротивляться, шаманов, воинов, женщин, детей. Они не хотели рисковать. Они уничтожили все святилища, убили всех попавшихся им животных, спилили и сожгли Древо жертвоприношений. Старший сын и наследник священного короля был казнен последним, под конец дня, после того как стал свидетелем всего этого. Когда в священных пределах не осталось ничего живого, кроме деревьев, дартаканцы ушли оттуда и запретили кому-либо там бывать. Они словно хотели похоронить вместе с нами свои собственные грехи. Проливались дожди, выпадали снега многих зим, люди умирали, и Священное древо было забыто, как была забыта древняя слава Вилда.
Ингри поймал себя на том, что слушает страстный рассказ Венсела о тех древних событиях затаив дыхание. На какие еще откровения можно вызвать кузена?
— Говорят, Аудара привело в ярость нарушение племенами заключенного договора, а впоследствии он жалел о кровопролитии. Ради спасения своей души он принес огромные дары в храм.
— Свой собственный храм! — фыркнул Венсел. — Он жертвовал правой рукой то, что награбил левой. А договор, заключенный насильно, — это не договор, а разбой. Проникновение дартаканцев на наши земли было постоянным, а так называемые договоры служили им только для оправдания.
— Ну, не знаю, — с сомнением протянул Ингри. — Из хроник следует, что сначала дартаканцы намерения воевать не имели. Они начали завоевывать Вилд, после того как на протяжении жизни двух поколений отбивались от набегов. Как только они устанавливали границу, им только и приходилось, что ее защищать: неуправляемые кланы постоянно нападали на укрепления дартаканцев, так что тем приходилось выдвигать крепости вперед… и все начиналось сначала.
— Ты ведь и сам наполовину дартаканец, Ингри. — Тон Венсела снова стал сухим.
— Теперь это можно сказать о большинстве из нас.
— Да. Я знаю.
— Однако некоторым воинам кланов удалось бежать, — сказала Йяда, пристально глядя на Венсела. Ингри заметил, как крепко она стиснула лежащие на коленях руки. — Они, наши предки, продолжали бороться. Мы сопротивлялись, и со временем мы победили. Появился новый Вилд.
Венсел фыркнул.
— Империя Аудара пала из-за склок и глупости его внуков, а вовсе не из-за героизма уцелевших кланов. То, что возникло через полтора столетия, — это просто тень прежнего величия, насмешка над Древним Вилдом, лишившимся своей сущности и своей красоты, скованным дартаканской кинтарианской ортодоксальностью. Те, кто посадил на трон эту пародию священного короля, думали, будто возрождают что-то, но они были слишком невежественны, чтобы даже представлять себе, как много было утрачено. Дни великой свободы, дни жизни в единении с лесом миновали, были погребены под сетью дорог и мельниц, городов и ферм, под тяжким камнем храмов Аудара. Полтораста лет слез, страданий, кровопролитий не дали ничего. Новые владыки кланов, все эти гордящиеся своим богатством графы-выборщики — вкупе с настоятелями-выборщиками, что за насмешка! — самодовольно поздравляли друг друга с победой, но воздвигнутый ими роскошный трон служит опорой лишь ягодицам слабого человека. Им следовало бы рыдать на пепелище, оплакивать то древнее предательство.
Венсел наконец заметил, какими глазами смотрят на него оба его слушателя.
— Ух! Урок окончен, дети. — Венсел с усилием втянул воздух. — Я становлюсь болтлив. Сегодня был отвратительный и слишком долгий день. Мне следует отправиться домой. — Он стиснул зубы. — К моей супруге.
— Как она переносит все это? — напряженным голосом поинтересовалась Йяда.
— Не слишком хорошо.
Ингри внезапно забеспокоился: какое давление на судей Йяды может исходить от принцессы? Из всех Стагхорнов принцесса Фара в наибольшей степени могла жаждать крови: ей было необходимо смыть собственную вину. И к словам Фары наверняка прислушается не только ее муж, но и брат, принц Биаст.
Венсел отодвинул кресло, потер переносицу и поднялся на ноги. Его окруженные темными кругами глаза, подумал Ингри, слишком стары для лица молодого человека.
Ингри проводил графа до крыльца, потом проскользнул обратно в столовую и закрыл дверь, прежде чем снова появилась дуэнья. Йяда хмурилась, чем-то явно озабоченная.
— Интересно, — медленно проговорила она, — какие сны снились Венселу?
— М-м?..
Йяда побарабанила пальцами по столу.
— Он говорил о Кровавом Поле не так, как рассказывал бы человек, знакомый с историей только по записям или рассказам. Он произвел на меня впечатление очевидца.
— Как это случилось с тобой, да? Только вам снились разные времена.
— Мой сон касался настоящего времени, мне кажется. Почему ему снилось прошлое? И почему вообще ему могли сниться мои воины?
Ингри обратил внимание на собственническую нотку в голосе девушки.
— Он, по-видимому, считает, что это были его люди. — Ингри помедлил. — Его отец был знаменит своей одержимостью историей. То же самое говорили о его деде, насколько я помню рассказы моего отца и тетки. Венсел не разделял этой страсти в детстве, я точно знаю, но, возможно, заразился ею позднее, когда прочел их труды. Должно быть, он отчаянно стремился найти объяснение тому, что с ним случилось. Не снился ли тебе снова Израненный лес, — добавил Ингри, — уже после того как ты оказалась в столице?
Йяда покачала головой.
— В этом не было… нужды. Задание, каково бы оно ни было, я уже получила. Ничто для меня с тех пор не изменилось и не потускнело. — Девушка взглянула в лицо Ингри. — Так было до тех пор, пока не появился ты, хочу я сказать.
Понимая, что наедине они побудут недолго, Ингри разрывался между желанием снова поцеловать Йяду и страхом. Что еще мог бы открыть им поцелуй? Его забинтованная рука стиснула пальцы Йяды, и на ее сводящих его с ума губах мелькнула благодарная улыбка.
Глаза Йяды сузились.
— Шаман клана… Воин, обладающий духом животного…Знаменосец…Священное древо…Почему все эти символы ожили здесь и сейчас? Мы все трое связаны друг с другом — вы с Венселом родством и той старой трагедией, мы с Венселом… недавними событиями, мы с тобой… — Йяда сделала глубокий вдох. — Нам следовало бы попытаться все это понять.
— Нам следует попытаться остаться в живых, Йяда.
— Я не так уж уверена, — тихо ответила девушка, — что речь идет именно о наших жизнях.
Рука Ингри крепче сжала руку Йяды, несмотря на пронизавшую ее боль.
— Ты не должна чувствовать себя обреченной!
— Почему же? Или ты считаешь, что обреченность — только твоя участь? — Брови Йяды насмешливо поднялись. — Она очень тебе идет, должна признаться. Только это несправедливо. — Она наклонилась к Ингри, и он замер от ужаса и наслаждения, когда ее губы коснулись его губ. Однако на этот раз не произошло ничего, кроме нежного прикосновения плоти к плоти.
Прежде чем Ингри смог припасть к губам Йяды в поисках того священного огня, что опалил их накануне, дверь открылась и вошла дуэнья. Ингри неохотно выпустил руку Йяды. Он хорошо понимал, что женщина не может не заметить его учащенного дыхания.
Дуэнья без улыбки обвела взглядом Ингри и Йяду и присела в реверансе.
— Прошу прощения, милорд. Граф велел мне быть все время рядом с госпожой.
— Я очень признательна ему за заботу, — проговорила Йяда голосом настолько невыразительным, что Ингри не смог понять, было ли это насмешкой или искренней благодарностью. Йяда взяла свой кубок, осушила его и поставила на стол. — Не следует ли нам теперь удалиться в ту унылую комнату?
— Если вам угодно, миледи… Так граф и сказал.
Под тупым упрямством женщины Ингри ощутил искреннее беспокойство. Власти графа-выборщика было достаточно, чтобы держать слуг в страхе, но не чувствовали ли они… или не испытывали ли — чего-то еще?
— Может быть, и лучше пораньше лечь, — неохотно согласился Ингри. — Мне предстоит сопровождать лорда Хетвара на траурной церемонии завтра утром.
Йяда кивнула и поднялась на ноги.
— Я буду признательна, если потом вы посетите меня и обо всем расскажете.
— Непременно, леди Йяда.
Ингри смотрел вслед Йяде… было ли это капризом его воображения или и в самом деле с ее уходом в комнате стало темнее?
Глава 14
Привратник протянул Ингри слегка помятый листок бумаги.
— Это для вас принес посланец из храма, милорд.
Сломав печать, Ингри обнаружил короткую записку от просвещенного Льюко; почерк был крупный и твердый.
«Как выяснилось, сегодня мне придется заняться вопросами дисциплины среди служителей храма, нарушения которой вы вчера помогли обнаружить, за что я очень благодарен. Я нанесу визит вам и леди Йяде завтра сразу же после похоронных обрядов».
Ингри хорошо понимал, что жрецы храма постараются как можно скорее разделаться с жульничеством своих аколитов — ведь им предстояли церемонии государственной важности. Пожалуй, легкое раздражение, которое сквозило в кратких строках записки, не было плодом его воображения. В сердце Ингри облегчение мешалось с разочарованием. Льюко смущал его, но кто лучше него смог бы объяснить Ингри, что значил смеющийся голос, который прозвучал в его ушах во время вчерашней суматохи во дворе храма? Тайная надежда на то, что Льюко объявит загадочное явление простой галлюцинацией, чем дальше, тем больше казалась Ингри безосновательной.
Ингри поднялся в свои покои, где Теско сменил повязку на его руке и помог снять закапанную кровью одежду. Шов, наложенный лекарем островитян, не разошелся, рана начала затягиваться. Однако постоянные кровотечения начали смущать Ингри; хотя каждый раз существовало вполне разумное их объяснение — по большей части собственной неосторожностью Ингри, — его взбудораженное воображение рисовало ему картину нечестивого возлияния… «И если мелкая магия требует небольших кровавых жертвоприношений, то что случится, если прибегнуть к магии огромной?»
Постель манила Ингри, и он растянулся на кровати. Мысль о еде все еще вызывала отвращение, но сон, возможно, поможет его ранам зажить. Однако стоило Ингри лечь, как его охватило новое беспокойство. Он с самого начала предполагал, что стремление таинственного злоумышленника разделаться с Йядой имеет исключительно политические причины или рождено желанием отомстить за Болесо. Может быть, подобный взгляд — просто следствие того, что Ингри так долго сотрудничает с хранителем печати? Однако попытка взглянуть на события более широко привела лишь к неопределенности и растерянности. «Я с каждым днем знаю все меньше и меньше». Так что же ждет его в конце: унылая жизнь деревенского идиота? Наконец физическая усталость разогнала абсурдные образы, и Ингри провалился в беспокойный сон.
Проснулся он позже, чем намеревался, умирая от жажды, но с таким ощущением, будто выплатил своему телу некоторую часть накопившихся долгов. Воодушевленный этим обстоятельством, он через Теско передал на кухню распоряжение отом, чтобы ужин ему и пленнице был подан в столовой на первом этаже. Ингри снова оделся, причесал волосы, огорчился тому, что не располагает лавандовой водой, и решил завтра же велеть Теско ее купить, почистил зубы, побрился второй раз за день и, наконец, в сгущающихся сумерках, сделав глубокий вдох, спустился вниз.
Йяда уже ждала его; сияние свечей в канделябрах заставляло ее саму в ее светлом платье походить на горящую свечу. Она обернулась при звуке шагов Ингри, и от улыбки, осветившей ее лицо, у Ингри перехватило дыхание.
Он не мог накинуться на нее, как голодный волк, хотя бы потому, что рядом стояла дуэнья, сжав губы и сложив руки перед собой. Стол, как к своему ужасу обнаружил Ингри, слуги без размышлений накрыли на троих. Служанка принцессы, без сомнения, была шпионкой Хорсривера, так что отослать ее означало бы навлечь на себя бог знает какие неприятности.
Как бы ни менялись его взгляды на то, кто может оказаться союзником, а кто — врагом, он должен, решил Ингри, заботиться не только о репутации Йяды, но и о своей собственной, иначе охрану пленницы могут поручить кому-нибудь другому. Однако позволить себе улыбнуться он мог — и улыбнулся. Он мог позволить себе коснуться руки Йяды, с официальной вежливостью поднося ее к губам. Аромат кожи Йяды, казалось, обострил все его чувства. Близость девушки была столь ослепительна, что Ингри с трудом сохранил самообладание.
Отчаянное ответное пожатие, такое крепкое, что ногти ее впились в кожу Ингри, было единственным способом, которым Йяда могла сообщить: «Я тоже это чувствую». Она пригасила улыбку, ограничившись любезным кивком высокородной дамы, и позволила Ингри отодвинуть для нее кресло. Лакеи начали подавать на стол.
— По-моему, я впервые вижу вас не в кожаном дорожном костюме, лорд Ингри. — По тону Йяды было ясно, что ей нравится то, что она видит.
Ингри коснулся тонкой черной ткани своего камзола.
— Леди Хетвар заботится о том, чтобы свита ее мужа не посрамила чести их дома.
— Значит, у нее хороший вкус.
— Вот как? Прекрасно. — Ингри удалось отхлебнуть вина, не поперхнувшись. Его мысли бежали по слишком многим дорожкам одновременно: возбуждение, которое испытывает его тело, политические сложности, смертельная опасность, нависшая над ними с Йядой, незабываемое потрясение от того мистического поцелуя. Ингри уронил кусочек мяса с вилки и попытался незаметно поднять его.
— Просвещенный Льюко не появился.
— Ох… Да, он прислал записку: он собирается прийти завтра, после похорон.
— Есть ли какие-нибудь новости о вашем белом медведе? Или о вашем пирате?
— Пока нет, хотя слухи уже долетели до милорда Хетвара.
— Как прошла ваша встреча с хранителем печати?
Ингри склонил голову набок.
— Как, по-вашему, могла она пройти? — «Разве ты не чувствуешь, где я и что происходит со мной, как чувствую это в отношении тебя я?»
Йяда слегка кивнула и медленно проговорила:
— Напряженно… в противоречиях. И еще было… происшествие. — Взгляд Йяды, казалось, проникал Ингри под кожу. Девушка мельком посмотрела на дуэнью; та продолжала жевать и слушать.
— Верно. — Ингри сделал глубокий вдох. — Полагаю, что хранителю печати Хетвару можно доверять. Впрочем, его заботы — исключительно политические, а я все меньше и меньше считаю ваши неприятности связанными с политикой. Там присутствовал принц-маршал Биаст, чего я не ожидал. Он не загорелся сразу идеей платы за кровь, но по крайней мере у меня был шанс заронить эту мысль ему в голову.
Йяда погоняла вилкой по тарелке лапшу.
— Думаю, боги мало интересуются политикой. Для них важны только души. Заглядывайте в души, лорд Ингри, если хотите догадаться о желаниях богов. — Лицо девушки, когда она подняла глаза, было серьезным.
Помня о присутствии мрачной дуэньи, Ингри перевел разговор на менее важную тему: стал расспрашивать Йяду о том, как она провела день. Девушка подхватила его легкий тон и с юмором рассказала об увлекательной книге по домоводству — по-видимому, единственной книге, которая нашлась в доме. После этого темы для разговора иссякли, и воцарилось молчание. Ингри, конечно, надеялся на большее, но по крайней мере они были в одной комнате, живые и здоровые.
«Мне, пожалуй, стоит пересмотреть свои представления о флирте».
Резкий стук в дверь, беготня слуг, голоса… Ингри напрягся, вспомнив, что оставил меч в своей комнате и вооружен всего лишь кинжалом на поясе, потом успокоился, узнав голос Венсела. Граф-выборщик вошел в столовую; Ингри поднялся ему навстречу, а дуэнья испуганно вскочила и сделала реверанс.
— Добрый вечер, Ингри, леди Йяда, — кивнул им Венсел. Он был одет в придворный траурный наряд, покрытый дорожной пылью, и выглядел смертельно усталым. Таящаяся в нем темнота казалась неподвижной, словно ее что-то сдерживало или подавляло. Венсел обвел взглядом столовую.
— Вы можете быть свободны, — сказал он дуэнье. — Заберите с собой свою тарелку.
Женщина снова присела и поспешно удалилась. Слуги графа были хорошо вымуштрованы: она не забыла плотно прикрыть за собой дверь.
— Вы ужинали? — вежливо поинтересовалась Йяда.
— Что-то ел, — отмахнулся Венсел. — Только налейте мне вина, пожалуйста.
Йяда наполнила кубок из графина, и Венсел, взяв его, опустился в кресло, вытянул ноги и откинул голову на спинку.
— У вас все хорошо, миледи? Мои слуги заботятся о вас должным образом?
— Да, благодарю вас. Мои физические потребности вполне удовлетворены. Мне не хватает новостей.
Венсел склонил голову.
— Нет никаких новостей, по крайней мере тех, которые касались бы вашего положения. Болесо привезли в храм, и там его тело пробудет ночь. К этому времени завтра по крайней мере балаган закончится. — Венсел поморщился.
«И начнется другой — судилище над Йядой?»
— Я тут подумал, Венсел… — Ингри вкратце еще раз изложил свою идею насчет платы за кровь. — Если ты в самом деле стремишься восстановить честь своего дома, кузен, это могло бы оказаться подходящим средством, если, конечно, удастся уговорить Стагхорнов и Баджербанка. Хотел бы подчеркнуть, что это в твоих силах.
Венсел бросил на Ингри проницательный взгляд.
— Ты, как я посмотрю, не такой уж бесстрастный тюремщик.
— Если тебе был нужен именно такой тюремщик, не сомневаюсь, что ты нашел бы подходящего человека, — сухо ответил Ингри.
Венсел поднял свой бокал в приветствии, которое лишь отчасти было шутливым, и осушил его до дна. Через несколько мгновений он произнес:
— Если говорить о косвенных доказательствах, судя по тому факту, что я до сих пор не арестован за гнусную магию, ты сохранил наши секреты.
— Да, мне до сих пор удавалось не упоминать о тебе в своих разговорах. Не знаю, насколько долго я смогу это продолжать. К несчастью, я привлек к себе некоторое внимание жрецов. Ты еще не слышал о белом медведе?
Губы Венсела скривились.
— Сегодняшняя не слишком благочестивая похоронная процессия только сплетнями и занималась. Рассказы, которые я слышал, были весьма красочны, но противоречивы. Я, наверное, был единственным человеком, слышавшим их, для кого все случившееся было совершенно ясно. Поздравляю тебя с открытием… Я не ожидал, что ты так быстро освоишь эти умения.
— Мой волк никогда раньше не говорил таким голосом.
— Священные животные бессловесны. Подобная власть исходит от человека. Впрочем, целое отличается от каждой из составных частей: они изменяют друг друга, по мере того как сливаются.
Ингри несколько мгновений обдумывал услышанное; слова Венсела показались ему не слишком обнадеживающими и дразняще уклончивыми. О том, втором голосе, слышанном им в храме, он решил не упоминать.
— К тому же, — добавил Венсел, — твой волк раньше и в самом деле был связан, отделен от тебя, хоть и заключен у тебя внутри. Уверяю тебя: ни жрецы, ни я на этот счет не заблуждались. Тайной для меня остается другое: как ему удалось освободиться. — Венсел поднял брови, приглашая Ингри к откровенному признанию.
Ингри не обратил внимания на намек.
— На что еще он… я… мы способны?
— Колдовской голос — великая и загадочная сила, гораздо более определяющая твою сущность, чем ты думаешь.
— Поскольку мне практически ничего не известно, это не такое уж откровение, Венсел.
Граф пожал плечами.
— Действительно, шаманы лесных племен обладали и другой властью. Видения, которые не обманывали… Они могли исцелять недуги тела и души, раны, лихорадку. Иногда им удавалось следовать за человеком, чей разум погрузился во тьму, и возвращать его. Бывало, что они использовали свою силу для обратного: погружали жертву во тьму, насылали болезнь, даже смерть. Темная некромантия, требовавшая человеческих жертвоприношений…
«Наложение заклятий?» — молча задался вопросом Ингри.
— Да, они были могущественны, — продолжал Венсел медленно, — и все же даже в дни величайшей славы Древнего Вилда могущественны недостаточно. Их врагов — безжалостных врагов шаманов и воинов, в которых жили духи животных — оказалось слишком много. Пусть это послужит нам уроком, Ингри. Мы одиноки, и тайна — наша единственная надежда на спасение.
Йяда глубоко вздохнула и прошептала:
— Мне говорили, что великий Аудар победил магию Вилда одним мечом — мечом и храбростью.
Венсел фыркнул.
— Дартаканская ложь. Аудар собрал всех святых и волшебников из храмов Дартаки. Для нашего поражения в долине Священного древа потребовалось предательство богов.
Ингри догадался, куда клонит Йяда, и подхватил:
— И какие же записи о сражении при Кровавом Поле хранятся в твоей библиотеке в замке Хорсриверов — ведь дартаканские летописи о многом умалчивают?
Губы Венсела скривились в странной полуулыбке.
— Их достаточно много, чтобы понять: все, чему тебя учили в дни теперешнего упадка Вилда, — подтасовка.
— Какие бы нечестивые обряды ни совершали шаманы, Аудар победил. В этом нет лжи, — сказал Ингри.
Венсел раздраженно дернул плечом.
— Не нечестивые обряды, а великое, пусть и рожденное отчаянием, деяние. Вилд подвергался ужасному давлению. За время жизни одного поколения мы лишились половины наших земель. Цвет нашей молодежи умирал от дартаканских копий.
— Описания сражений, которые я читал, — возразил Ингри, — единодушно говорят о том, что армия Аудара была лучше организована и обучена, она лучше управлялась и снабжалась. Некоторые вещи для того времени кажутся просто чудом: дартаканцы строили дороги сквозь леса почти с такой же скоростью, как наступали.
— Ну, не с такой же, конечно, но действительно, захват ими владений любого племени приводил к полному опустошению. Против всех ресурсов Дартаки и половины богатств наших земель одной храбрости было недостаточно. Священный король — последний истинный правитель нашего народа и, кстати, один из моих предков Хорсриверов — собрал шаманов всех племен, каких только мог найти, и все вместе они начали великий ритуал, который должен был сделать воинов — носителей духов неуязвимыми. Могучие бойцы, которых нельзя было ни ранить, ни убить, должны были встать на пути дартаканцев и отбросить их за реку Лур навеки. Тела и души этих мужей должны были соединиться с самой священной землей Вилда, и она обновляла бы их силы, чтобы даровать победу. Священные гимны, которые обеспечили бы такую связь, должны были звучать в течение трех дней; голоса должны были слиться в хор неслыханного никогда ранее величия. Обряд наделил бы людей силой самого леса.
Йяда, слушавшая, затаив дыхание, прошептала:
— Так что же помешало этому?
Венсел покачал головой и так стиснул губы, что они побелели.
— Все бы получилось, если бы Аудар, которому помогали и волшебники, и сами боги, не напал слишком быстро. С невероятной скоростью его армия прошла сквозь леса и холмы, вместо того чтобы остановиться на отдых и двинуться дальше с рассветом, — дартаканцы нанесли удар в темноте. Это была вторая ночь великого обряда, мы были не готовы, мы были уязвимы… племенные шаманы устали и растратили силу. Король уже получил священную связь с землей, но воины — еще не совсем.
— Вы… мы ведь все равно сражались? — настойчиво спросила Йяда.
— О яростно! Но у Аудара было в три раза больше войска Я… никто не думал, что он соберет такую огромную армию и двинет ее так далеко и так быстро.
— И все-таки победить воинов, раны которых магически исцеляются, трудно. Так что же случилось?
— Когда тела погребены в одном рву, а головы — в другом, в полумиле от первого, даже такие наделенные сверхъестественной силой воины умирают… со временем. Дартаканцы первым делом убили священного короля, без которого обряд не мог быть закончен, хотя его и не обезглавили… Ему переломали руки и ноги бросили в ров, завалив телами его соратников. Он еще многие часы оставался жив… пока не утонул в крови своих любимых товарищей. — Глаза Венсела блеснули.
— Люди Аудара работали всю ночь и весь день, — продолжал он, — обагренные кровью по пояс и почти обезумевшие от того, что им пришлось делать. Некоторые не выдерживали ужаса, они садились на землю, раскачивались и рыдали… Дартаканцы перебили всех, кого нашли поблизости от Священного древа: и тех, кто сдался, и тех, кто продолжал сопротивляться, шаманов, воинов, женщин, детей. Они не хотели рисковать. Они уничтожили все святилища, убили всех попавшихся им животных, спилили и сожгли Древо жертвоприношений. Старший сын и наследник священного короля был казнен последним, под конец дня, после того как стал свидетелем всего этого. Когда в священных пределах не осталось ничего живого, кроме деревьев, дартаканцы ушли оттуда и запретили кому-либо там бывать. Они словно хотели похоронить вместе с нами свои собственные грехи. Проливались дожди, выпадали снега многих зим, люди умирали, и Священное древо было забыто, как была забыта древняя слава Вилда.
Ингри поймал себя на том, что слушает страстный рассказ Венсела о тех древних событиях затаив дыхание. На какие еще откровения можно вызвать кузена?
— Говорят, Аудара привело в ярость нарушение племенами заключенного договора, а впоследствии он жалел о кровопролитии. Ради спасения своей души он принес огромные дары в храм.
— Свой собственный храм! — фыркнул Венсел. — Он жертвовал правой рукой то, что награбил левой. А договор, заключенный насильно, — это не договор, а разбой. Проникновение дартаканцев на наши земли было постоянным, а так называемые договоры служили им только для оправдания.
— Ну, не знаю, — с сомнением протянул Ингри. — Из хроник следует, что сначала дартаканцы намерения воевать не имели. Они начали завоевывать Вилд, после того как на протяжении жизни двух поколений отбивались от набегов. Как только они устанавливали границу, им только и приходилось, что ее защищать: неуправляемые кланы постоянно нападали на укрепления дартаканцев, так что тем приходилось выдвигать крепости вперед… и все начиналось сначала.
— Ты ведь и сам наполовину дартаканец, Ингри. — Тон Венсела снова стал сухим.
— Теперь это можно сказать о большинстве из нас.
— Да. Я знаю.
— Однако некоторым воинам кланов удалось бежать, — сказала Йяда, пристально глядя на Венсела. Ингри заметил, как крепко она стиснула лежащие на коленях руки. — Они, наши предки, продолжали бороться. Мы сопротивлялись, и со временем мы победили. Появился новый Вилд.
Венсел фыркнул.
— Империя Аудара пала из-за склок и глупости его внуков, а вовсе не из-за героизма уцелевших кланов. То, что возникло через полтора столетия, — это просто тень прежнего величия, насмешка над Древним Вилдом, лишившимся своей сущности и своей красоты, скованным дартаканской кинтарианской ортодоксальностью. Те, кто посадил на трон эту пародию священного короля, думали, будто возрождают что-то, но они были слишком невежественны, чтобы даже представлять себе, как много было утрачено. Дни великой свободы, дни жизни в единении с лесом миновали, были погребены под сетью дорог и мельниц, городов и ферм, под тяжким камнем храмов Аудара. Полтораста лет слез, страданий, кровопролитий не дали ничего. Новые владыки кланов, все эти гордящиеся своим богатством графы-выборщики — вкупе с настоятелями-выборщиками, что за насмешка! — самодовольно поздравляли друг друга с победой, но воздвигнутый ими роскошный трон служит опорой лишь ягодицам слабого человека. Им следовало бы рыдать на пепелище, оплакивать то древнее предательство.
Венсел наконец заметил, какими глазами смотрят на него оба его слушателя.
— Ух! Урок окончен, дети. — Венсел с усилием втянул воздух. — Я становлюсь болтлив. Сегодня был отвратительный и слишком долгий день. Мне следует отправиться домой. — Он стиснул зубы. — К моей супруге.
— Как она переносит все это? — напряженным голосом поинтересовалась Йяда.
— Не слишком хорошо.
Ингри внезапно забеспокоился: какое давление на судей Йяды может исходить от принцессы? Из всех Стагхорнов принцесса Фара в наибольшей степени могла жаждать крови: ей было необходимо смыть собственную вину. И к словам Фары наверняка прислушается не только ее муж, но и брат, принц Биаст.
Венсел отодвинул кресло, потер переносицу и поднялся на ноги. Его окруженные темными кругами глаза, подумал Ингри, слишком стары для лица молодого человека.
Ингри проводил графа до крыльца, потом проскользнул обратно в столовую и закрыл дверь, прежде чем снова появилась дуэнья. Йяда хмурилась, чем-то явно озабоченная.
— Интересно, — медленно проговорила она, — какие сны снились Венселу?
— М-м?..
Йяда побарабанила пальцами по столу.
— Он говорил о Кровавом Поле не так, как рассказывал бы человек, знакомый с историей только по записям или рассказам. Он произвел на меня впечатление очевидца.
— Как это случилось с тобой, да? Только вам снились разные времена.
— Мой сон касался настоящего времени, мне кажется. Почему ему снилось прошлое? И почему вообще ему могли сниться мои воины?
Ингри обратил внимание на собственническую нотку в голосе девушки.
— Он, по-видимому, считает, что это были его люди. — Ингри помедлил. — Его отец был знаменит своей одержимостью историей. То же самое говорили о его деде, насколько я помню рассказы моего отца и тетки. Венсел не разделял этой страсти в детстве, я точно знаю, но, возможно, заразился ею позднее, когда прочел их труды. Должно быть, он отчаянно стремился найти объяснение тому, что с ним случилось. Не снился ли тебе снова Израненный лес, — добавил Ингри, — уже после того как ты оказалась в столице?
Йяда покачала головой.
— В этом не было… нужды. Задание, каково бы оно ни было, я уже получила. Ничто для меня с тех пор не изменилось и не потускнело. — Девушка взглянула в лицо Ингри. — Так было до тех пор, пока не появился ты, хочу я сказать.
Понимая, что наедине они побудут недолго, Ингри разрывался между желанием снова поцеловать Йяду и страхом. Что еще мог бы открыть им поцелуй? Его забинтованная рука стиснула пальцы Йяды, и на ее сводящих его с ума губах мелькнула благодарная улыбка.
Глаза Йяды сузились.
— Шаман клана… Воин, обладающий духом животного…Знаменосец…Священное древо…Почему все эти символы ожили здесь и сейчас? Мы все трое связаны друг с другом — вы с Венселом родством и той старой трагедией, мы с Венселом… недавними событиями, мы с тобой… — Йяда сделала глубокий вдох. — Нам следовало бы попытаться все это понять.
— Нам следует попытаться остаться в живых, Йяда.
— Я не так уж уверена, — тихо ответила девушка, — что речь идет именно о наших жизнях.
Рука Ингри крепче сжала руку Йяды, несмотря на пронизавшую ее боль.
— Ты не должна чувствовать себя обреченной!
— Почему же? Или ты считаешь, что обреченность — только твоя участь? — Брови Йяды насмешливо поднялись. — Она очень тебе идет, должна признаться. Только это несправедливо. — Она наклонилась к Ингри, и он замер от ужаса и наслаждения, когда ее губы коснулись его губ. Однако на этот раз не произошло ничего, кроме нежного прикосновения плоти к плоти.
Прежде чем Ингри смог припасть к губам Йяды в поисках того священного огня, что опалил их накануне, дверь открылась и вошла дуэнья. Ингри неохотно выпустил руку Йяды. Он хорошо понимал, что женщина не может не заметить его учащенного дыхания.
Дуэнья без улыбки обвела взглядом Ингри и Йяду и присела в реверансе.
— Прошу прощения, милорд. Граф велел мне быть все время рядом с госпожой.
— Я очень признательна ему за заботу, — проговорила Йяда голосом настолько невыразительным, что Ингри не смог понять, было ли это насмешкой или искренней благодарностью. Йяда взяла свой кубок, осушила его и поставила на стол. — Не следует ли нам теперь удалиться в ту унылую комнату?
— Если вам угодно, миледи… Так граф и сказал.
Под тупым упрямством женщины Ингри ощутил искреннее беспокойство. Власти графа-выборщика было достаточно, чтобы держать слуг в страхе, но не чувствовали ли они… или не испытывали ли — чего-то еще?
— Может быть, и лучше пораньше лечь, — неохотно согласился Ингри. — Мне предстоит сопровождать лорда Хетвара на траурной церемонии завтра утром.
Йяда кивнула и поднялась на ноги.
— Я буду признательна, если потом вы посетите меня и обо всем расскажете.
— Непременно, леди Йяда.
Ингри смотрел вслед Йяде… было ли это капризом его воображения или и в самом деле с ее уходом в комнате стало темнее?
Глава 14
Площадь перед храмом была уже запружена толпой придворных втраурных одеждах и зевак, когда Ингри утром туда прибыл. Он заметил у ворот храма нескольких гвардейцев Гески, из чего следовало, что хранитель печати уже внутри. Ингри ускорил шаги и протолкался к воротам. Люди, узнававшие его, торопились убраться с дороги.
Яркая синева неба говорил а о том, что день может оказаться не по-осеннему жарким, и Ингри с облегчением вступил в тень, отбрасываемую портиком. Его парадная одежда была тяжелой и неудобной: длинный траурный плащ мешал идти и цеплялся за меч. Солнечные лучи заливали центральный двор храма, в середине которого на каменных плитах очага пылал священный огонь, и Ингри заморгал, войдя в тень и тут же снова выйдя на свет. Высмотрев леди Хетвар, которую сопровождали Геска и ее старший сын, Ингри подошел к ней и поклонился. Дама кивнула в ответ, одобрительно оглядела траурный наряд Ингри и немного подвинулась, чтобы освободить ему место позади себя, рядом с Геской. Лейтенант нервно покосился на Ингри, но ничем больше не обнаружил последствий их последнего странного приключения, и Ингри начал надеяться, что Геска не стал распространяться о сверхъестественном инциденте.
Яркая синева неба говорил а о том, что день может оказаться не по-осеннему жарким, и Ингри с облегчением вступил в тень, отбрасываемую портиком. Его парадная одежда была тяжелой и неудобной: длинный траурный плащ мешал идти и цеплялся за меч. Солнечные лучи заливали центральный двор храма, в середине которого на каменных плитах очага пылал священный огонь, и Ингри заморгал, войдя в тень и тут же снова выйдя на свет. Высмотрев леди Хетвар, которую сопровождали Геска и ее старший сын, Ингри подошел к ней и поклонился. Дама кивнула в ответ, одобрительно оглядела траурный наряд Ингри и немного подвинулась, чтобы освободить ему место позади себя, рядом с Геской. Лейтенант нервно покосился на Ингри, но ничем больше не обнаружил последствий их последнего странного приключения, и Ингри начал надеяться, что Геска не стал распространяться о сверхъестественном инциденте.