Буджолд Лоис. Священная охота

   — Мне известно другое, более раннее начало, Камрил.
   Камрил взглянул на него с еще большим страхом, но согласно кивнул головой.
   Ингри был полон возбуждения, хоть и не ожидал услышать ничего для себя приятного. Наконец-то он что-то узнает! Он пристально смотрел на жалкого волшебника.
   «Может быть, что-то прояснится…»
   — Как ты познакомился с моим отцом? Или как он познакомился с тобой?
   — Лорд Ингалеф сам пришел ко мне, милорд.
   Ингри нахмурился; Льюко кивнул.
   — Его сестра, леди Хорсривер, примчалась к нему в ужасном страхе и молила о помощи. Она рассказала ему какую-то отчаянную историю о том, что ее сын Венсел одержим злым духом Древнего Вилда.
   Льюко резко поднял голову.
   — Венсел!
   Ингри с трудом сдержал готовое вырваться проклятие. Достаточно оказалось одной фразы, чтобы на столе оказались выложены совсем другие карты — и к тому же в присутствии Льюко!
   — Подожди… Он стал одержим до смерти своей матери? Не после?
   — Конечно, до. Она думала, что это случилось, когда умер его отец, примерно за четыре месяца до ее приезда в Бирчгров. Мальчик тогда очень странно переменился.
   Значит, Венсел ему солгал. Или лгал Камрил? Впрочем, могли лгать и оба, напомнил себе Ингри. Вот только оба говорить правду никак не могли.
   — Продолжай.
   — Ваш отец и его сестра составили план спасения ее сына, как они считали. Леди Хорсривер боялась открыто обратиться в храм, отчасти боясь, что ее сына могут сжечь, если жрецам не удастся избавить его от одержимости… — Камрил сглотнул. — Она хотела бороться с магией Древнего Вилда с помощью магии Древнего Вилда.
   Действительно, ведь храмовым волшебникам не удалось изгнать волка из Ингри; матушка Венсела не так уж ошибалась, выбрав иной путь для помощи сыну. Ингри сквозь зубы прорычал:
   — Мне прекрасно известно, к каким ужасным последствиям привел этот план! Бешеный волк, который убил моего отца, — несчастье оказалось случайностью или так и было замыслено?
   — Я… я… я до сих пор этого не знаю. Егерь на смертном одре говорил со мной, но он к этому времени был уже наполовину безумен. Он не был подкуплен, чтобы так сделать, в этом я уверен. Он не догадывался, что пойманные им животные больны, иначе он обращался бы с ними с большей осторожностью.
   — Где находился юный Венсел, когда все это случилось? — с любопытством спросила Йяда.
   — Мать оставила его в замке Хорсриверов, насколько я знаю. Она хотела сохранить свои действия от него в тайне до тех пор, пока не сможет обеспечить ему помощь.
   Так какие же выводы из этого следуют?
   — Она его боялась? Не только боялась за него? — спросил Ингри.
   Камрил заколебался, потом склонил голову.
   — Да.
   Значит… если на человека может быть наложено заклятие, которое заставит его совершить убийство по воле того, кто его наложил, насколько же легче сделать такое с волком… или с жеребцом? Была ли смерть леди Хорсривер, которую затоптал ее конь, случайностью? «Ну вот, теперь ты подозреваешь Венсела в том, что он убил собственную мать!»
   Ингри почувствовал, как кровь стучит у него в висках, вызывая мучительную головную боль.
   Но все вопросы, связанные с его волком, получили наконец ответы. Смертельная смесь семейной преданности, добрых намерений, ошибочных суждений… и тайной сверхъестественной злобы? А может быть, последняя составляющая была менее зловещей — просто намерением, которое не удалось осуществить? Хотел ли невидимый противник убить лорда Ингалефа или только приготовленных для обряда животных?
   — Мой волк… Что ты можешь сказать насчет моего волка, который появился так таинственно?
   Камрил беспомощно пожал плечами.
   — Когда его воздействие на вас оказалось таким тяжелым, я подумал, что его прислали с той же целью, что и бешеных животных.
   — Так, может быть, его послал Венсел?
   «И не держит ли он меня на невидимом поводке? Который тянется туда — в Бирчгров?»
   Ингри с усилием разжал зубы и расправил плечи, чтобы справиться с мучительным напряжением. Йяда заметила это и с беспокойством посмотрела на Ингри.
   Льюко, крепко зажмурив глаза, тер переносицу.
   — Лорд Ингри, леди Йяда, вы оба недавно виделись с графом Хорсривером и имели возможность взглянуть на него не только взглядом смертных. Что вы можете сказать по поводу этого обвинения?
   — Вы ведь тоже его видели, — осторожно ответил Ингри. — Что вы почувствовали?
   Льюко раздраженно взглянул на него, и Ингри решил, что тот сейчас рявкнет: «Я первый спросил!», но вместо этого жрец глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки, и сказал:
   — Мне его душа представляется темной, но не более темной, чем у многих, играющих со смертью, не боясь ее. Мне приходило в голову, что его следует пожалеть — и тех, кто рядом с ним, тоже. Но не в таком смысле!
   — Ингри! — заговорила Йяда таким тоном, что было ясно: она хочет спросить: «Не лучше ли промолчать?»
   Венсел был прав: стоит храму начать копать, конца этому не будет, пока вся правда не выйдет наружу. Единственный надежный путь к безопасности — молчание. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы удалось найти и расспросить Камрила до того, как это сделают жрецы… Ингри мрачно гадал: в чем же еще Венсел окажется прав?
   — Венсел несет в себе дух животного, да. Я не могу судить о том, добрый это дух или злой. Я предполагал, что это Камрил вселил в него духа во время того же нечестивого обряда, который наградил меня волком, однако теперь выясняется, похоже, что это не так.
   — Нет, нет, — продолжая раскачиваться, пробормотал Камрил. — Я этого не делал.
   — Вы раньше ничего об этом не говорили, — обратился к Ингри Льюко; его тон внезапно стал очень сухим.
   — Нет, не говорил, — точно таким же тоном ответил ему Ингри.
   — Безумные обвинения, — протянул Льюко, — ненадежный свидетель, ни намека на доказательства — и третий по знатности и влиянию вельможа… Какие еще радости принесет мне сегодняшний день? Нет, не отвечайте, очень вас прошу.
   — Боги, — сказала Йяда. — О них вы не забыли?
   Льюко бросил на нее мрачный взгляд.
   У Ингри рассказ Камрила вызвал новые вопросы. Зачем жертвовать одним ребенком, чтобы спасти другого? Что можно было выиграть, осквернив наследников обоих родов? Радость Ингри от того, что старые загадки разрешились, померкла.
   — Как превращение нас с отцом в обладающих духами животных воинов могло помочь Венселу?
   — Этого леди Хорсривер мне не говорила.
   — Как, ты даже не спросил? Мне это представляется странным пренебрежением знаменитой храмовой дисциплиной, волшебник: отбросить все правила по одному слову женщины.
   Глядя в пол, Камрил неохотно ответил:
   — Она была… Ее коснулись боги. К прискорбию.
   Новая мысль заставила Ингри похолодеть. Если обладание духом животного закрывает дорогу к богам, как это случилось с Болесо, что сталось с душой лорда Ингалефа? К тому времени, когда Ингри поправился достаточно, чтобы быть в силах задавать вопросы, похороны отца давно состоялись. Никто не сказал ему, что лорд Ингалеф отвергнут богами. «Но ведь никто не сказал мне и обратного». Последний путь отца Ингри был окружен глухим молчанием…
   «Должно быть, он остался отверженным! В Бирчгрове не было шамана, который мог бы очистить его душу!»
   Ох… нет… Шаман там был. По крайней мере потенциально… На сердце Ингри стало легче. «Не мог ли я спасти…»
   Ингри загнал в глубь души мучительные вопросы и уставился на Камрила в горестном враждебном молчании. Молчание Льюко было не таким красноречивым, но все же, когда их взгляды встретились, это было похоже на столкновение мечей. Ингри заподозрил, что не только он предпочитает получить все возможные сведения и только потом выдавать информацию точно отмеренными порциями. Жрец резким движением поднялся на ноги.
   — Тебе лучше отправиться со мной в храм, Камрил, пока я не смогу лучше позаботиться о твоей безопасности. Нам с тобой еще есть что обсудить. — «Наедине» сказано не было, но явно подразумевалось.
   Камрил понятливо кивнул и тоже встал. Ингри стиснул зубы. О какой безопасности шла речь? О том, чтобы не дать демону Камрила снова его поработить? Или о том, чтобы оградить его от Венсела? Или от пронырливых храмовых следователей? Или от Ингри? «О да, уж пусть Льюко постарается защитить Камрила от меня!»
   Ингри проводил пастыря и заблудшую овцу до двери; Льюко простился с ним и с Йядой, пообещав — или то была угроза? — скоро снова увидеться с ними. Теперь, когда разговор со священнослужителем закончился, дуэнья сочла своим законным правом утащить подопечную в ее комнату. Йяда, лицо которой было затуманено печальными размышлениями, не противилась.
   Ингри тоже поднялся к себе, прыгая через две ступеньки, сбросил придворный наряд и натянул одежду, в которой ему было бы легче двигаться и которая не цеплялась бы за ножны меча. Ему предстояло кое с кем увидеться, и увидеться без промедления.

Глава 16

   В ранних сумерках осеннего дня Ингри шел по кривым улочкам Королевского города. Он миновал древний Рыбачий храм, построенный для матросов и грузчиков с причалов, обогнул городскую ратушу и рынок на площади позади нее. Рынок уже закрывался; лишь несколько торговцев еще не убрали свои товары из-под навесов или с циновок на земле: печальные остатки нераспроданных овощей и фруктов, увядающие цветы, никому не приглянувшаяся сбруя, перерытые груды одежды, новой и поношенной. Ингри поднялся на холм и оказался в квартале богатых домов, окружающих королевский дворец; он предусмотрительно обошел стороной ту улицу, где находилась резиденция Хетвара и где шанс встретить людей, которые его знали, был особенно велик.
   Дворец графа-выборщика Хорсривера был свадебным подарком принцессы Фары; его фасад из тесаного камня украшал карниз с изображениями скачущих оленей. Флаг над дверью с гербом древнего клана Хорсриверов — бегущий жеребец над волнами реки — говорил о том, что граф находится в своей резиденции.
   В резиденции, да, но, как сообщили Ингри одетые в ливреи стражники у дверей, домой он еще не вернулся: вместе с принцессой Фарой граф отправился после похорон на поминальный пир в королевском дворце. Ингри не стал разубеждать привратников в предположении, будто он принес какое-то важное сообщение от хранителя печати, и позволил проводить себя в кабинет графа, любезно снабдить стаканом вина и оставить дожидаться хозяина.
   Не притронувшись к вину, Ингри принялся беспокойно бродить по комнате. Лучи заката лежали на толстых коврах и полупустых книжных шкафах. Пыльные тома на полках, должно быть, были получены по наследству вместе с домом. На огромном резном письменном столе не было ни неоконченной работы, ни писем, а многообещающий ящик оказался заперт. Ингри решил, что это и к лучшему: не успел он различить тихие шаги в холле, как дверь распахнулась и вошел Венсел. Предстоящий разговор обещал и так быть нелегким, и совсем ни к чему было бы попадаться за чтением чужих писем. Впрочем, Ингри сомневался в том, что это удивило бы его кузена.
   Граф все еще был облачен в темные придворные одежды, в которых Ингри видел его в храме. Входя в кабинет, он как раз снимал длинный плащ. Закрыв за собой дверь, он перекинул плащ через руку и обошел вокруг Ингри, который проделал такой же маневр; они настороженно кружили по комнате, словно соединенные невидимой веревкой. Наконец Венсел бросил плащ на кресло и остановился, прислонившись к письменному столу, однако эта поза вовсе не говорила о том, что напряжение покинуло его или что граф позволит Ингри воспользоваться преимуществом, которое давал тому более высокий рост. Взгляд, который он бросил на кузена, был откровенно оценивающим; в качестве приветствия Венсел только пробормотал:
   — Ну-ну…
   Ингри занял стратегическую позицию у книжного шкафа, сложив руки на груди.
   — Итак, что ты видел?
   — Мои чувства были загнаны вглубь, как это всегда бывает когда мне грозит общение со жрецами храма. Однако они едва ли мне понадобились бы: все и так было ясно. Сын Осени не мог забрать Болесо, пока тот не прошел очищения, но в конце концов все-таки забрал. Из присутствующих лишь двое могли совершить необходимые действия, и я точно знал, что я тут ни при чем. Значит… Твои умения быстро совершенствуются, шаман. — Ингри не понял, был легкий поклон Венсела насмешкой или нет. — Если бы Фара знала достаточно и была способна понять, что произошло, она поблагодарила бы тебя, лорд-волк.
   Ингри поклонился с тем же слегка насмешливым выражением.
   — Похоже на то, что ты — не единственный источник, из которого я могу почерпнуть умения, лорд-конь.
   — О, у тебя появились чудесные новые друзья — до тех пор, пока им не вздумается тебя предать. Если богам вздумалось поиграть с тобой, кузен, они делают это ради собственных интересов, а не твоих, кузен.
   — И все же, возможно, мне дарована возможность спасти не только Болесо. Я мог бы избавить тебя от твоей тайной ноши, от опасности быть сожженным заживо жрецами. Как ты посмотришь на то, чтобы я освободил тебя от духа коня? — Делая такое предложение, Ингри ничем не рисковал: он не сомневался, что Венсел скорее согласится на то, чтобы с него живого содрали кожу.
   Уголки губ Венсела дрогнули.
   — Увы, тут имеется небольшое препятствие. Я еще не умер. Души, все еще привязанные к материи, не расстаются со своими верными спутниками — ты ведь не смог бы лишить меня жизни священными песнопениями. — Ингри не знал, что прочел Венсел у него на лице, но граф добавил: — Не веришь? Тогда попробуй.
   Ингри облизнул губы, прикрыл глаза и потянулся в глубь себя. На этот раз отсутствовало яркое великолепие поддержки бога, но Ингри мог с уверенностью положиться на уже обретенный опыт — один раз ему все удалось. Он нащупал темный комок внутри Венсела, протянул руку и пророкотал:
   — Выйди!
   Это было все равно что попытаться опрокинуть гору.
   Темная тень немного пошевелилась, но не тронулась с места. Венсел удивленно поднял брови и быстро втянул воздух.
   — Ты силен! — признал он.
   — Но недостаточно силен, — в свою очередь, признал Ингри.
   — Увы.
   — Значит, и ты не сможешь меня очистить, — сделал вывод Ингри.
   — Не смогу, пока ты жив.
   Ингри почувствовал, что его старательно намеченный путь между Венселом и храмом опасно сужается. И если он не сделает выбор до того, как полностью лишится свободы маневра, он рискует вызвать недовольство их обоих. Несомненно, гораздо лучше иметь одного могущественного врага и одного могущественного друга, чем двух жаждущих его крови врагов. Но кто из них кем окажется? Ингри глубоко вздохнул.
   — Я сегодня неожиданно повстречал старого знакомого. Мы с ним долго беседовали. — Венсел вопросительно взглянул на Ингри. — Камрила. Помнишь его?
   Ноздри Венсела раздулись, он со свистом втянул воздух.
   — Ах…
   — Кстати, он оказался именно тем человеком, которого ты искал. Помнишь, ты настаивал, что Болесо наверняка привлек к своим делишкам незаконного волшебника? Камрил как раз им и оказался. Мне не удалось обнаружить его в замке, потому что он узнал меня и спрятался.
   Глаза Венсела заинтересованно заблестели.
   — Не такое уж это совпадение. Незаконных волшебников не так много, а храм прилагает все усилия к тому, чтобы их стало еще меньше. О Камриле Болесо мог по крайней мере слышать, а потом втайне разыскать. — Венсел помолчал. — Должно быть, у вас был любопытный разговор. Камрил выжил?
   — Временно.
   — Где он сейчас?
   — Не могу сказать.
   «В точном смысле слова…»
   — Знаешь, я вот-вот устану шутить с тобой. У меня сегодня был долгий и трудный день.
   — Что ж, хорошо. Перейдем к делу: у меня есть вопрос, Венсел. Почему ты старался заставить меня убить Йяду? — Не то чтобы это был выстрел совсем наугад, но все же Ингри затаил дыхание, ожидая результата.
   Венсел замер, как готовая к броску змея; лишь глаза его слегка блеснули.
   — Откуда у тебя такие сведения? Не от Камрила ли? Это не тот обвинитель, которому следовало бы верить.
   — Нет. — Ингри повторил собственные слова Венсела: — Из присутствующих лишь двое могли совершить необходимые действия, и я точно знал, что я тут ни при чем. Значит… — Помолчав, он добавил: — Мне нужно узнать, каким образом ты наложил заклятие. Подозреваю, что с помощью некромантии.
   Венсел долго молчал, словно взвешивая многие возможности.
   — В определенном смысле, — со вздохом, словно придя к нелегкому решению, ответил он. — Не стану называть это ошибкой, потому что если бы мой замысел удался, он неизмеримо облегчил бы мне жизнь. Назову это неудачным ходом — из-за непредвиденных последствий. Хочу только подчеркнуть: я не играю против тебя.
   — Против кого же ты тогда играешь? — Ингри оттолкнулся от стены и начал кружить по комнате. — Сначала я думал, что все дело в политике.
   — Не напрямую.
   Ингри решительно отказался обращать внимание на холодный комок в животе, на гул в ушах, на собственную растерянность.
   — Что на самом деле здесь происходит, Венсел?
   — А как ты думаешь?
   — Думаю, ты готов на все, чтобы защитить свои секреты.
   Венсел склонил голову к плечу.
   — Когда-то так и было. Хотя, — тихо добавил он, — теперь это уже недолго будет играть роль.
   Ингри чувствовал себя сжавшейся пружиной. Его рука поглаживала рукоять кинжала. Этот жест не остался незамеченным Венселом.
   — Что, если я освобожу твою душу? — так же тихо проговорил Ингри. — Каковы бы ни были твои силы, сомневаюсь, что они сохранятся, если я отрежу тебе голову и швырну ее в Сторк.
   По крайней мере Венсел соблаговолил принять угрозу всерьез: он стоял совершенно неподвижно.
   — Ты даже и представить себе не можешь, как будешь жалеть о подобном поступке. Если ты стремишься избавиться от меня, то это был бы совершенно неподходящий способ, мой наследник.
   Ингри растерянно моргнул.
   — Я не наследник главы клана Хорсривер.
   — Что касается титула и владений — нет. По законам же Древнего Вилда племянник — следующий ближайший родственник после сына. И поскольку, похоже, мое бессильное тело не способно дать Фаре сына, ты — наследник моей крови, если будешь в живых, когда я в следующий раз умру. Это не мой выбор, и он меня не радует, пойми. Так действует магия.
   Разговор повернул слишком неожиданно и в совершенно непредвиденном направлении: Венсел ответил на удар Ингри мошной контратакой; несомненно, именно поэтому Ингри чувствовал себя так, словно висит вниз головой над пропастью, ничего перед собой не видя. Рука его соскользнула с рукояти кинжала.
   — В следующий раз умрешь?
   — Помнишь, я рассказывал тебе, как создавались духи животных для шаманов, благодаря накоплению одной жизни за другой, одной смерти за другой? Что-то подобное было проделано и с человеческими душами. Один раз.
   — О боги, Венсел, это что, еще одна из твоих страшилок?
   — Эта страшилка не даст тебе уснуть ночью, обещаю. — Венсел сделал глубокий вдох. — На протяжении шестнадцати поколений моя душа передавалась от отца к сыну, кроме тех случаев, когда она переходила от брата к брату. Это ужасное наследство, Ингри. Смерть плоти не освободит меня из мира материи, она только отправит меня в тело следующего мужчины моей крови. В настоящий момент это твое тело. Моя кровь передалась тебе и со стороны матери, и со стороны отца, хоть непутевый клан Волфклифов и подарил тебе твою знаменитую угрюмость. — Венсел поморщился.
   Ингри с ужасом представил себе: не великое священное животное, а такой же человек… И если духи, нагроможденные в теле одного животного, сливались и превращались в нечто сверхъестественное, каким же странным должно стать объединение человеческих душ?
   — Ты часто лгал мне, Венсел. Почему я должен верить этой твоей истории?
   Расхаживая по комнате, Ингри все ближе подходил к столу, словно притягиваемый привязью. Венсел откинул голову, чтобы взглянуть на угрожающе склонившегося к нему Ингри, и его глаза сверкнули смесью чувств, показавшихся Ингри слишком странными, чтобы в них разобраться: гнев и презрение, страдание и жестокость, любопытство и враждебность.
   — Хочешь, я тебе покажу? Это, пожалуй, будет подходящим наказанием твоей самонадеянности.
   — Ах, Венсел, — выдохнул Ингри, — хоть раз скажи мне правду!
   — Ну, раз ты просишь так настойчиво… — Венсел развернулся так, что их лица оказались на расстоянии всего нескольких дюймов друг от друга, и положил ладони на виски Ингри. — Я — последний священный король Вилда… или Древнего Вилда, чтобы отличить его от современной карикатуры.
   Письменный стол не позволил Ингри отстраниться.
   — Но ты говорил, что последний настоящий священный король погиб при Кровавом Поле.
   — Ничего подобного… или погиб дважды — как смотреть на вещи. — Пальцы графа ласкали виски Ингри, выводя круги на потной коже. Он тихо продолжал: — Я был юношей, наследником великого рода, охотившимся на прибрежных лугах Лура еще до того, как Аудар родился и начал пачкать пеленки. Дартаканцы постоянно давили на наше племя, захватывали наши земли, вырубали наши леса, посылали миссионеров, которые оскверняли наши святыни, а потом солдат, которые отбивали тела миссионеров. Мой народ сражался и погибал, я видел смерть моего отца, смерть священного короля.
   По мере того как Венсел говорил, перед внутренним взором Ингри представали картины, слишком яркие, чтобы быть плодом его воображения.
   «Вот это — настоящий колдовской голос: заставляет меня вспомнить то, чего я никогда не видел».
   Темные леса, зеленые долины, частоколы, окружающие деревенские дома-мазанки, горький дым, поднимающийся над соломенными крышами… Всадники в кожаных доспехах, выезжающие из ворот, отправляясь на битву, — или возвращающиеся, окровавленные и поникшие, под траурный звон оружия в холодном воздухе… Голоса измученных воинов в зимнем тумане… слова на языке, непонятном Ингри, но очень напоминающем раскатистую поэзию Джокола.
   — Следующие выборы сделали меня священным королем, потому что я к тому времени был признанным вождем своего несчастного народа, и за мной следовали мои сыновья. Воины превратили меня в свой факел, и я горел для них в сгущающихся тенях. Наши сердца были горячи, но боги отвергли наши жертвы и отвернулись от нас.
   Смуглый юноша, взволнованный и решительный, с магическими знаками на нагом теле, стоял на высокой ветке дуба, освещенный колеблющимся светом факелов. Его шею охватывала петля из свитой из волокон крапивы веревки, из многочисленных порезов текла кровь. Юноша простер руки и заговорил; его громкий голос дрожал. Потом он кинулся вниз, как мог бы нырнуть с высокой скалы в озеро… и у самой земли его полет был остановлен рывком, сломавшим ему шею.
   Веки Венсела затрепетали.
   «Был ли то один из его принцев-сыновей, отправленный священным королем посланцем к богам?»
   Это было похоже на то, что Ингри испытал у реки, когда его голову держали под водой до тех пор, пока ему не стало казаться, что череп его лопнет. Видения, рожденные произнесенными шепотом словами, текли полноводным потоком.
   — Мы сделали Священное древо частью заклинания, которое должно было дать нам неуязвимость, и я, священный король, был его осью.
   Поющие в ночи голоса взмывали ввысь. Деревья шелестели, словно их коснулся порыв ветра. Глубокие звуки заставили волосы Ингри зашевелиться.
   — Однако мы не могли рисковать тем, что в битве нарушится преемственность власти священного короля: если бы я пал, заклинание утратило бы силу, и все, кто был им связан, в тот же миг были побеждены. Поэтому мой старший сын…
   Светловолосый бородатый мужчина, на лице которого были написаны вера и напряженное ожидание… И черты лица, и его выражение напоминали юношу на ветке дуба — не были ли они братьями или кузенами?
   — …И я наложили на себя нерасторжимые узы, чтобы королевская власть, душа, живущий во мне дух коня — все это вместе без промедления перешло бы к другому, независимо от того, где и как встретят смерть наши тела. Так должно было продолжаться, пока победа не будет нашей. — Венсел помолчал. — Теперь ты начинаешь видеть, к чему это ведет?
   Ингри издал слабый звук — полустон, полувздох. Венсел повернулся так, чтобы смотреть прямо ему в глаза. Когда он снова заговорил, его дыхание коснулось лица Ингри.
   — Войско Аудара захватило меня в первые же часы битвы. Мое израненное тело они завернули в мое королевское знамя и кинули меня в первый из выкопанных ими рвов. Расправу они начали, не дожидаясь окончания битвы. Я умер со ртом, полным черной крови и земли…
   Зловоние — жуткая смесь запаха крови и мочи, которое ощутил Ингри, едва не вывернуло его наизнанку.
   И проснулся в теле моего сына… к тому времени пленника. Не было такого ужаса, на который нас не заставили бы смотреть. Под конец удар топора по шее был долгожданный поцелуй возлюбленной… Я думал, этим все кончится. Вкус поражения был как горький пепел у меня на языке.
   Холодные щепки пня, уже орошенные кровью, впились в шею Ингри. Краем глаза он увидел блестящий полукруг, описанный топором, услышал, как устало крякнул его палач, с хрустом перерубив ему хребет.
   — …Потом я проснулся в теле моего второго сына, в нескольких милях от поля битвы, на границе. Бойню на Кровавом Поле я покинул страшным путем — на крыльях нашего колдовства. Разум сына не был подготовлен к моему появлению. Мне пришлось бороться с ним за власть над голосом, движением, зрением. Все мы трое, попавшие в ловушку в его черепе, были какое-то время безумны. Но сначала я завоевал тело сына, а потом начал войну за освобождение Вилда.