Страница:
Принц Биаст и его свита поспешили в Истхом, где их ждали неотложные дела; известие о том, что Биаст избран священным королем, достигло Баджербриджа на следующий день после бракосочетания. Князь Джокол и Оттовин задержались ровно настолько, сколько было нужно, чтобы оживить свадебные торжества и поразить горожан Баджербриджа, а потом вернулись на свой корабль.
Халлана в сопровождении своих верных слуг тоже немедленно вернулась в Сатлиф к детям, но просвещенные Освин и Льюко задержались, чтобы сопровождать в столицу Йяду, которая формально все еще оставалась под арестом. Даже под их нажимом колеса храмового и королевского судопроизводства вращались медленно, в результате чего прошло еще несколько дней, прежде чем судьи вынесли приговор: убийство Болесо было самозащитой. Освин без промедления составил прошение о церковном оправдании Йяды и Фары, приводя в обоих случаях одни и те же аргументы: духи животных были женщинам навязаны против их воли. Закулисное выкручивание рук, в результате которого помилование было немедленно даровано, заставило просвещенного Льюко только криво улыбнуться.
Фара провела траур в уединении, заботливо опекаемая братом. Если обладание духом лошади делало ее менее востребованной для какого-нибудь нового политически выгодного брака, то это скорее доставляло ей мрачное удовлетворение, чем вызывало сожаление. Постоянные головные боли принцессу больше не мучили.
Ингри так и не узнал, какими средствами воспользовались Льюко и Освин, чтобы Джокол получил для своего острова вожделенного священнослужителя. Ингри и Йяда пришли на пристань, чтобы пожелать князю и его спутникам счастливого плавания. Молодой жрец выглядел смущенным и цеплялся за борт ладьи, словно опасался приступа морской болезни уже при плавании по реке, но старался держаться храбро. Кто-то сообразительный предложил подарить Фафу, белого медведя, Биасту в связи с его избранием на престол; теперь зверь обитал на пригородной ферме, где ему был предоставлен собственный пруд.
Так или иначе, к тому времени, когда Ингри и Йяда в сопровождении просвещенного Льюко выехали из Истхома на юго-восток, в долину Лура, в воздухе уже кружились снежинки. Ингри, несмотря на холод, торопил спутников: и так было весьма вероятно, что он безнадежно опоздал, и это казалось ему невыносимым. До слияния Лура и Бирчбека они добрались в день зимнего солнцестояния, день Отца, и это совпадение заставило сердце Ингри забиться новой надеждой, несмотря на собственные предчувствия и предостережения ученого жреца.
— Боюсь, это бесполезная затея, кузен, — покачал головой Ислин Волфклиф, хозяин замка в Бирчгрове. — За все десять лет, что я здесь живу, я ни разу не видел призрака в замке и не слышал ни о чем таком. Но ты, конечно, можешь свободно здесь распоряжаться, если надеешься что-то найти. — Ислин с беспокойством посмотрел на Ингри и его спутников и зевнул. — Когда устанешь бродить в темноте и холоде, знай, что тебя ждет теплая перина на постели. Меня она тоже ждет, так что прошу меня извинить.
— Конечно, — вежливо кивнул Ингри. Ислин поклонился гостям и покинул зал замка.
Ингри огляделся вокруг. Восковые свечи в посеребренных подсвечниках разливали теплый медовый свет, огонь, горящий в каменном очаге, разгонял зимний холод по углам. За узкими окнами не было видно ничего, кроме полуночной тьмы, но из-за стены доносилось журчание быстрого Бирчбека, не сдавшегося морозам, хоть вдоль берегов уже образовался лед. Здесь почти ничего не изменилось с того дня, когда Ингри и его отец принесли кровавые жертвы, и все же… все было иным. «Замок меньше, чем я помнил, и выглядит совсем по-деревенски. Как может каменное строение уменьшиться в размерах?»
Йяда встревоженно сказала:
— Твой кузен за ужином был очень молчалив. Как ты думаешь, может быть, его пугают живущие в нас духи животных?
Губы Ингри тронула легкая невеселая улыбка.
— Может быть, немного и пугают, но я думаю, его больше заботит, не воспользуюсь ли я своим влиянием при дворе, чтобы отобрать у него замок. — Ислин был только немного старше Ингри и унаследовал владения всего три года назад.
— А ты бы этого хотел? — с любопытством спросила Йяда.
Брови Ингри сошлись к переносице.
— Нет. Меня здесь преследовали бы слишком мучительные воспоминания: они перевешивают хорошие… Лучше, пожалуй, оставить позади и те, и другие. За исключением одного.
Йяда повернулась к Льюко.
— Так что, святой, открывает вам ваше дарованное богами зрение? Прав ли Ислин? Действительно ли здесь нет призраков?
Льюко, который с момента прибытия в замок по привычке притворялся простоватым, смиренным и незаметным обычным священнослужителем, покачал головой и улыбнулся.
— В здании настолько древнем, обширном и давно обитаемом было бы удивительно не встретить хотя бы нескольких. А что говорит вам ваше восприятие шамана, Ингри?
Ингри поднял голову, закрыл глаза и принюхался.
— Мне кажется, что время от времени я чую в воздухе странные темные сгустки. Однако в это время года такое неудивительно. — Он открыл глаза. — А ты, Йяда?
— Боюсь, я слишком плохо обучена, чтобы говорить с уверенностью. Так что дальше, просвещенный?
Льюко пожал плечами.
— Если бог коснется меня сегодня ночью, все призраки в округе слетятся, привлеченные моей аурой. Мои молитвы тут ни при чем, как вы понимаете: такое просто случается или нет. Я буду молиться, чтобы мне было позволено поделиться с вами вторым зрением: в конце концов боги перед вами, Ингри и Йяда, в долгу. Если вы окажетесь способны принять их дар, я думаю, Они вам это даруют. Сосредоточьтесь и сохраняйте спокойствие, и посмотрим, что случится. — Льюко осенил себя знаком Пятерки и сложил руки на груди. Священнослужитель, казалось, ушел в себя; губы его шевелились в безмолвной молитве.
Ингри сделал все, что мог, чтобы изгнать из своего разума все желания и страхи; он подумал, не сойдет ли за сосредоточенность та глубокая усталость, которую он испытывал.
Наконец Льюко открыл глаза, сделал шаг вперед и молча поцеловал в лоб сначала Йяду, потом Ингри. Губы его были холодными, но Ингри ощутил странное благодетельное тепло, охватившее его.
— Ох! — воскликнула Йяда, с интересом оглядывая зал. — Просвещенный, это он и есть? — Она показала в угол; Ингри разглядел там плывущий в воздухе еле заметный бледный сгусток, едва ли более материальный, чем клуб пара, вырывающийся изо рта морозной ночью.
— Да, — подтвердил Льюко, проследив за ее взглядом. — Бояться тут нечего, хотя пожалеть следует. Эта душа давно отлучена от богов, она бессильна и скоро истает.
Предположение, что Йяда, разделившая с ним и ужас, и триумф в долине Священного древа, может бояться призрака, показалось Ингри абсурдным. Его собственные страхи касались другого.
— Просвещенный, может ли это быть мой отец?
— Вы ощущаете присутствие его волка, как ощущали Духов животных в других людях?
— Нет, — был вынужден признать Ингри.
— Тогда это какая-то другая душа, давно заблудившаяся. Умирающая, не найдя смерти. — Льюко осенил призрак знаком Пятерки, и тот снова исчез в стене.
— Зачем бы богам даровать нам второе зрение, если видеть нечего? — сказал Ингри. — В этом нет смысла. Должны быть и еще призраки.
Льюко оглядел опустевший зал.
— Давайте обойдем замок дозором и посмотрим, не встретим ли кого. Только, Ингри, не особенно надейтесь. Призраков Кровавого Поля поддерживало могучее заклинание и все живые существа долины. Лорд Ингалеф, боюсь, был всего этого лишен.
— У него оставался его волк, — упрямо возразил Ингри. — Может быть, это что-то изменило. — Слыша в голосе Ингри отчаяние, Йяда сжала его руку; выйдя из зала, они направились в сторону, противоположную той, которую выбрал Льюко, чтобы обойти как можно большую часть замка, пока странный дар не покинул их.
Зимний сумрак сделал замок холодным, сырым и унылым даже без встреч с призраками, но Ингри обнаружил, что видит в темноте даже лучше, чем раньше. Они с Йядой обходили коридоры и комнаты, касаясь руками стен. Выйдя из главной башни, они прошли по внутренней галерее, опоясывающей замковую стену. Оказавшись в тепле конюшни, согретой дыханием коней, Йяда прошептала:
— Смотри, еще один!
Бледный сгусток тумана словно в тревоге подлетел к ним, но тут же растворился в воздухе снова.
— Это не он? — спросила Йяда.
— Думаю, нет: этот был таким же, как и первый. Пошли дальше.
Пробираясь по снегу, завалившему узкий дворик, Ингри пробормотал:
— Я явился слишком поздно. Нужно было приехать сюда раньше.
Йяда крепче стиснула его руку.
— Перестань! Ты не знал. А даже если бы знал, ты тогда еще не обрел необходимой силы.
— Но меня угнетает мысль, что было время, когда можно было его спасти, и оно протекло у меня между пальцами. Уж не знаю, кого в этом винить: себя самого, моего дядю, храм или богов…
— Тогда не вини никого. Мои родители оба умерли, когда их время еще не пришло. Да, они отправились каждый к своему богу, что послужило мне некоторым утешением, но… недостаточным. Достаточного утешения никогда не бывает. Смерть — это не испытание, которому подвергается человек, так что не нужно себя упрекать.
Ингри, в свою очередь, сжал руку Йяды и наклонился, чтобы в лунном свете поцеловать ее волосы.
Они поднялись по лестнице на стену и добрались до самой верхней точки укреплений; там они остановились, глядя на крутые берега Бирчбека. Вода быстрого потока переливалась, как черный шелк, между блестевшими стальным блеском ледяными закраинами. Снег на склонах казался голубым в свете низко стоящей луны; черные ветви деревьев на его фоне выделялись, словно рисунок углем. Лишь кое-где чернела густая хвоя елей, а в ущельях таинственно шептались падубы. Голые стволы берез сливались со снегом, обманывая глаз.
Ингри и Йяда постояли, оглядывая окрестности; скоро Йяда начала ежиться, несмотря на теплую одежду, и Ингри обнял ее, чтобы согреть. Она благодарно улыбнулась ему. «Я согреваю тебя так же, как ты — меня, любимая».
На этот раз Ингри заметил призрака раньше Йяды, хотя она сразу же почувствовала, как он напрягся, и проследила за его взглядом. В нескольких шагах от них в воздухе плавала фигура, словно облако тумана в лунном свете. Этот призрак был более плотным и высоким, чем виденные ими раньше. Внутри напоминающей человека тени виднелась другая, похожая на клуб дыма в тумане.
Руки Ингри судорожно сжались вокруг Йяды, потом он выпустил жену и подтолкнул к лестнице.
— Приведи просвещенного Льюко, скорее!
Йяда кивнула и убежала.
Ингри стоял молча и неподвижно, едва осмеливаясь дышать: туманный образ мог исчезнуть, как исчезли призраки, встреченные ими ранее. У фигуры, казалось, были голова и ноги, но различить лица Ингри не мог. Его воображение пыталось наделить призрак чертами отца, но тут Ингри с печалью обнаружил, что не может с точностью вспомнить, как выглядел лорд Ингалеф. Внешность отца никогда не имела для Ингри такого уж значения: достаточно было его надежного присутствия и теплоты, его раскатистого голоса, рокочущего в груди, к которой прижималось детское ухо…
Иллюзия безопасности… «Я мог бы и сам уже стать отцом, но дать абсолютной безопасности я не могу. Это всегда бывает иллюзией. Простят ли меня мои дети, когда узнают об этом?»
Скрип снега под бегущими ногами и тяжелое дыхание сообщили Ингри о приближении Йяды с Льюко, торопливо поднимавшихся по крутой лестнице. Льюко помедлил, добравшись до площадки, и вгляделся в смутный образ.
— Ингри, это?..
— Я… — начал отвечать Ингри. Он хотел сказать: «Да, я думаю, это он», но вместо этого выдохнул: — Да, это он, я уверен. Просвещенный, что мне делать? Я хотел бы задать тысячу вопросов, но у него нет рта. Не думаю, что он способен говорить. Я даже не знаю, слышит ли он меня.
— Пожалуй, вы правы. Время для вопросов и ответов давно миновало. Вы можете только очистить эту душу и отпустить. Так ведь и должен поступить шаман, по-моему.
— А когда я очищу и отпущу его, заберет ли Отец Зимы его душу? Или она безнадежно отлучена от богов? Неужели нет никаких обрядов, которые могли бы помочь?
— Все погребальные обряды давно совершены, Ингри. Вы можете сделать только то, что можете: очистить его душу. Я могу молиться. Однако если времени прошло слишком много, от души вашего отца могло остаться недостаточно, чтобы она могла обратиться к богу, а тогда даже бог будет бессилен. Возможно, вы сумеете только освободить вашего отца из плена.
— Ради исчезновения…
— Да.
— Как Хорсривера. — Ненависть, которую Хорсривер питал к невозвратимому времени, стала теперь Ингри более понятна.
— Более или менее.
— Какая от меня польза, если я могу отправить души четырех тысяч незнакомцев к их богам, но ничем не могу помочь четыре тысячи первому, который значит для меня так много?
— Я не знаю.
— И это суть всей мудрости храма?
— Такова суть моей мудрости, и такова вся известная мне истина.
Так не была ли мудрость храма, как и безопасность отцовских объятий, иллюзией? И так было всегда? «Разве я предпочел бы, чтобы Льюко солгал мне в утешение?» Ингри не мог вернуться сквозь завесу времени и опыта к детскому восприятию, да и не был уверен, что захотел бы, даже если бы мог. Йяда подошла к нему и положила руку на плечо, утешая своей близостью, раз уж Ингри отказано в утешении благополучным разрешением его проблемы. Он мгновение наслаждался исходящим от нее теплом, потом отстранил ее и сделал шаг вперед.
Из кошеля на поясе Ингри достал острый новый нож, специально купленный в Истхоме. Тонкое лезвие отразило лунный диск… Йяда одновременно с Ингри стиснула зубы, когда нож вонзился в его правый указательный палец. Ингри выдавил каплю крови и протянул руку к туманной фигуре.
Кровь пролилась сквозь нее на утоптанный снег, разбрызгавшись маленькими черными каплями.
Судорожно втянув воздух, Ингри крепче сжал нож. Льюко едва успел удержать его от попытки вонзить клинок в руку глубже.
— Нет, Ингри, — прошептал священнослужитель, — если капля крови не принесла благословения, не принесет его и ведро.
Ингри медленно выдохнул воздухи, как только Льюко выпустил его руку, спрятал нож в кошель. Какая бы часть королевской ауры еще ни оставалась у него, над этой душой она, похоже, власти не имела. «Но я должен был попробовать».
Ингри в последний раз бросил долгий взгляд на призрака, гадая, что сказать. «В добрый путь» показалось бы издевкой. «Покойся с миром» — пожалуй, немного лучше… Ингри нерешительно облизнул губы в морозном искрящемся воздухе.
— Что бы ты ни собирался совершить, начатое тобой закончено, и закончено хорошо. Принесенная тобой жертва была не напрасной. — Ингри подумал, не сказать ли «Я тебя прощаю», но решил этого не говорить — было бы напыщенно, глупо и не к месту… Через несколько мгновений он просто добавил: — Я люблю тебя, отец. — И закончил колдовским голосом: — Выйди!
Темное пятно — дух волка — выскользнуло из туманной фигуры и растворилось в воздухе.
Сама туманная фигура исчезла более медленно, с последним голубым лунным лучом.
— Бог не забрал его, — прошептал Ингри.
— Он забрал бы, если бы мог, — ответил ему Льюко. — Отец Зимы тоже оплакивает эту потерю.
У Ингри, по крайней мере пока, слез не было, хотя все его тело сотрясала дрожь. Он чувствовал, как его покидает второе зрение — дар возвращался к дарителю. Йяда снова приблизилась и перевязала палец Ингри куском чистого полотна. Они еще какое-то время постояли, обнявшись.
— Что ж… — Просвещенный Льюко осенил их знаком Священного Семейства. — Все закончено. — Его голос стал более мягким. — Не пора ли нам вернуться в тепло, милорд и миледи?
— Сейчас, — вздохнул Ингри. — Закат луны над Бирчбеком стоит того, чтобы немного померзнуть.
— Как пожелаете. — Льюко улыбнулся и, поплотнее запахнув мантию, стал спускаться по лестнице, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться.
Ингри подошел к Йяде сзади и положил подбородок ей на плечо; оба они смотрели на раскинувшуюся перед ними долину.
— Я знаю, что надеялся ты на другое для лорда Ингалефа, — через некоторое время сказала Йяда. — Мне очень жаль.
— Да, на другое… Но все равно это лучше, чем ничего, и несравненно лучше, чем вечное сомнение. По крайней мере здесь все закончено. Я могу уйти и не оборачиваться назад.
— Но здесь — дом твоего детства.
— Он был им, но я больше не ребенок. — Ингри так крепко обнял Йяду, что она наполовину охнула, наполовину рассмеялась. — Мой дом имеет новое имя, и зовут его Йяда. Вот там я и буду жить.
Теперь уже Йяда рассмеялась так громко, что с ее губ слетел клуб пронизанного лунным светом пара.
— Кроме того, — продолжал Ингри, — думаю, что зимой в Баджербридже теплее, чем в Бирчгрове.
— В долинах теплее, да. На верхних склонах всегда бывает много снега, если ты по нему соскучишься.
— Прекрасно.
Несколько раз медленно втянув морозный воздух, Ингри прошептал:
— По-моему, он не испытывал ни боли, ни страданий. Что ж… Я видел судьбу, которая меня ожидает. Я не буду ее бояться.
— Меня и Фару тоже, — задумчиво проговорила Йяда, — если ты не переживешь нас и не очистишь по очереди наши души.
— Трудно решить, какая очередность пугает меня больше. — Ингри повернул Йяду лицом к себе и взглянул в ее встревоженные глаза, широко раскрытые, темные, с янтарным ободком вокруг радужки. — Я должен молиться о том, чтобы уйти последним, но я не знаю, как я это вынесу.
— Ингри, — Йяда ледяными руками сжала его лицо и повернула так, чтобы смотреть ему в глаза, — год назад разве мог ты даже вообразить, что будешь стоять здесь, сделавшись тем, кем ты стал?
— Нет.
— Я тоже не могла вообразить всего, что со мной произошло. Так что, может быть, нам не следует быть особенно уверенными насчет своего будущего. То, чего мы не знаем, гораздо больше того, что знаем, и будущее наверняка не перестанет нас удивлять.
Мысли Ингри вернулись к той ночи в Оксмиде, когда в припадке черного безумия он едва не перерезал себе горло. Он все еще не был уверен в том, была ли в том вина Хорсривера или его собственная. «Мне будет всего этого не хватать».
— Я неожиданно повстречал четыре тысячи душ, которые согласились бы с тобой, знаменосица.
— Тогда позволь их мнению направлять твои решения.
— Ах… — Унылое полуночное настроение уступило место покою, рожденному теплом Йяды.
— И ты напрасно называешь себя последним шаманом, — добавила Йяда. — Ты сам мог бы создать великих священных животных и магов, населенных духами зверей.
— Я не стал бы делать такого ни с кем, не будучи уверенным, что найдется способ вывернуться.
— Ну конечно. И разве ты думаешь, что храм вечно будет противиться древней лесной магии? Может быть, они придумают какую-то свежую версию, подходящую к новым временам.
— Это потребует от священнослужителей долгих размышлений. Пятеро богов свидетели: мы видели достаточно несчастий, вызванных прежними порядками.
— Тем не менее храм управляется со своими волшебниками, хотя и не всегда успешно. Посмотри на бедного Камрила… И все-таки то, чему жрецы научились, позволяет им не отказываться от использования демонов. Мы с тобой оба знаем священнослужителей, способных придумать новшества.
— Ах… — В глазах Ингри вспыхнула новая надежда.
— Ты очень высокомерен, лорд-волк. — Руки Йяды назидательно встряхнули голову Ингри.
— Да? Что ты еще придумала, милая моя кошка?
— Как можешь ты утверждать, что еще не рожденные поколения не станут горько тебя оплакивать? Не в твоей власти диктовать их сердцам.
— Ты пророчествуешь, леди? — лукаво поинтересовался Ингри, но в этот момент его охватила дрожь, как будто он услышал колдовской голос.
— Давай примиримся со своей судьбой и посмотрим, что получится.
Губы Йяды были теплыми, как лучи встающего солнца, разгоняющего лунный холод. Она потерлась щекой о щеку Ингри и счастливо вздохнула.
— У тебя холодный нос, волчонок. И ты не такой уж колючий — должно быть, это признак здоровья. Если нам предстоит когда-нибудь стать предками, а не просто потомками, то, пожалуй, стоит вернуться на ту пуховую перину, которую нам обещал твой кузен.
Ингри усмехнулся и разжал объятия.
— В постель так в постель — ради наших потомков.
— И я смогу отогреть ноги о твою спину, — практично решила Йяда.
Ингри взвизгнул в шутливом ужасе и был вознагражден звонким смехом Йяды. Ее смех обрадовал его сердце, как обещание рассвета этой самой длинной ночью года.
Держась за руки, они спустились по заснеженной лестнице.
Халлана в сопровождении своих верных слуг тоже немедленно вернулась в Сатлиф к детям, но просвещенные Освин и Льюко задержались, чтобы сопровождать в столицу Йяду, которая формально все еще оставалась под арестом. Даже под их нажимом колеса храмового и королевского судопроизводства вращались медленно, в результате чего прошло еще несколько дней, прежде чем судьи вынесли приговор: убийство Болесо было самозащитой. Освин без промедления составил прошение о церковном оправдании Йяды и Фары, приводя в обоих случаях одни и те же аргументы: духи животных были женщинам навязаны против их воли. Закулисное выкручивание рук, в результате которого помилование было немедленно даровано, заставило просвещенного Льюко только криво улыбнуться.
Фара провела траур в уединении, заботливо опекаемая братом. Если обладание духом лошади делало ее менее востребованной для какого-нибудь нового политически выгодного брака, то это скорее доставляло ей мрачное удовлетворение, чем вызывало сожаление. Постоянные головные боли принцессу больше не мучили.
Ингри так и не узнал, какими средствами воспользовались Льюко и Освин, чтобы Джокол получил для своего острова вожделенного священнослужителя. Ингри и Йяда пришли на пристань, чтобы пожелать князю и его спутникам счастливого плавания. Молодой жрец выглядел смущенным и цеплялся за борт ладьи, словно опасался приступа морской болезни уже при плавании по реке, но старался держаться храбро. Кто-то сообразительный предложил подарить Фафу, белого медведя, Биасту в связи с его избранием на престол; теперь зверь обитал на пригородной ферме, где ему был предоставлен собственный пруд.
Так или иначе, к тому времени, когда Ингри и Йяда в сопровождении просвещенного Льюко выехали из Истхома на юго-восток, в долину Лура, в воздухе уже кружились снежинки. Ингри, несмотря на холод, торопил спутников: и так было весьма вероятно, что он безнадежно опоздал, и это казалось ему невыносимым. До слияния Лура и Бирчбека они добрались в день зимнего солнцестояния, день Отца, и это совпадение заставило сердце Ингри забиться новой надеждой, несмотря на собственные предчувствия и предостережения ученого жреца.
— Боюсь, это бесполезная затея, кузен, — покачал головой Ислин Волфклиф, хозяин замка в Бирчгрове. — За все десять лет, что я здесь живу, я ни разу не видел призрака в замке и не слышал ни о чем таком. Но ты, конечно, можешь свободно здесь распоряжаться, если надеешься что-то найти. — Ислин с беспокойством посмотрел на Ингри и его спутников и зевнул. — Когда устанешь бродить в темноте и холоде, знай, что тебя ждет теплая перина на постели. Меня она тоже ждет, так что прошу меня извинить.
— Конечно, — вежливо кивнул Ингри. Ислин поклонился гостям и покинул зал замка.
Ингри огляделся вокруг. Восковые свечи в посеребренных подсвечниках разливали теплый медовый свет, огонь, горящий в каменном очаге, разгонял зимний холод по углам. За узкими окнами не было видно ничего, кроме полуночной тьмы, но из-за стены доносилось журчание быстрого Бирчбека, не сдавшегося морозам, хоть вдоль берегов уже образовался лед. Здесь почти ничего не изменилось с того дня, когда Ингри и его отец принесли кровавые жертвы, и все же… все было иным. «Замок меньше, чем я помнил, и выглядит совсем по-деревенски. Как может каменное строение уменьшиться в размерах?»
Йяда встревоженно сказала:
— Твой кузен за ужином был очень молчалив. Как ты думаешь, может быть, его пугают живущие в нас духи животных?
Губы Ингри тронула легкая невеселая улыбка.
— Может быть, немного и пугают, но я думаю, его больше заботит, не воспользуюсь ли я своим влиянием при дворе, чтобы отобрать у него замок. — Ислин был только немного старше Ингри и унаследовал владения всего три года назад.
— А ты бы этого хотел? — с любопытством спросила Йяда.
Брови Ингри сошлись к переносице.
— Нет. Меня здесь преследовали бы слишком мучительные воспоминания: они перевешивают хорошие… Лучше, пожалуй, оставить позади и те, и другие. За исключением одного.
Йяда повернулась к Льюко.
— Так что, святой, открывает вам ваше дарованное богами зрение? Прав ли Ислин? Действительно ли здесь нет призраков?
Льюко, который с момента прибытия в замок по привычке притворялся простоватым, смиренным и незаметным обычным священнослужителем, покачал головой и улыбнулся.
— В здании настолько древнем, обширном и давно обитаемом было бы удивительно не встретить хотя бы нескольких. А что говорит вам ваше восприятие шамана, Ингри?
Ингри поднял голову, закрыл глаза и принюхался.
— Мне кажется, что время от времени я чую в воздухе странные темные сгустки. Однако в это время года такое неудивительно. — Он открыл глаза. — А ты, Йяда?
— Боюсь, я слишком плохо обучена, чтобы говорить с уверенностью. Так что дальше, просвещенный?
Льюко пожал плечами.
— Если бог коснется меня сегодня ночью, все призраки в округе слетятся, привлеченные моей аурой. Мои молитвы тут ни при чем, как вы понимаете: такое просто случается или нет. Я буду молиться, чтобы мне было позволено поделиться с вами вторым зрением: в конце концов боги перед вами, Ингри и Йяда, в долгу. Если вы окажетесь способны принять их дар, я думаю, Они вам это даруют. Сосредоточьтесь и сохраняйте спокойствие, и посмотрим, что случится. — Льюко осенил себя знаком Пятерки и сложил руки на груди. Священнослужитель, казалось, ушел в себя; губы его шевелились в безмолвной молитве.
Ингри сделал все, что мог, чтобы изгнать из своего разума все желания и страхи; он подумал, не сойдет ли за сосредоточенность та глубокая усталость, которую он испытывал.
Наконец Льюко открыл глаза, сделал шаг вперед и молча поцеловал в лоб сначала Йяду, потом Ингри. Губы его были холодными, но Ингри ощутил странное благодетельное тепло, охватившее его.
— Ох! — воскликнула Йяда, с интересом оглядывая зал. — Просвещенный, это он и есть? — Она показала в угол; Ингри разглядел там плывущий в воздухе еле заметный бледный сгусток, едва ли более материальный, чем клуб пара, вырывающийся изо рта морозной ночью.
— Да, — подтвердил Льюко, проследив за ее взглядом. — Бояться тут нечего, хотя пожалеть следует. Эта душа давно отлучена от богов, она бессильна и скоро истает.
Предположение, что Йяда, разделившая с ним и ужас, и триумф в долине Священного древа, может бояться призрака, показалось Ингри абсурдным. Его собственные страхи касались другого.
— Просвещенный, может ли это быть мой отец?
— Вы ощущаете присутствие его волка, как ощущали Духов животных в других людях?
— Нет, — был вынужден признать Ингри.
— Тогда это какая-то другая душа, давно заблудившаяся. Умирающая, не найдя смерти. — Льюко осенил призрак знаком Пятерки, и тот снова исчез в стене.
— Зачем бы богам даровать нам второе зрение, если видеть нечего? — сказал Ингри. — В этом нет смысла. Должны быть и еще призраки.
Льюко оглядел опустевший зал.
— Давайте обойдем замок дозором и посмотрим, не встретим ли кого. Только, Ингри, не особенно надейтесь. Призраков Кровавого Поля поддерживало могучее заклинание и все живые существа долины. Лорд Ингалеф, боюсь, был всего этого лишен.
— У него оставался его волк, — упрямо возразил Ингри. — Может быть, это что-то изменило. — Слыша в голосе Ингри отчаяние, Йяда сжала его руку; выйдя из зала, они направились в сторону, противоположную той, которую выбрал Льюко, чтобы обойти как можно большую часть замка, пока странный дар не покинул их.
Зимний сумрак сделал замок холодным, сырым и унылым даже без встреч с призраками, но Ингри обнаружил, что видит в темноте даже лучше, чем раньше. Они с Йядой обходили коридоры и комнаты, касаясь руками стен. Выйдя из главной башни, они прошли по внутренней галерее, опоясывающей замковую стену. Оказавшись в тепле конюшни, согретой дыханием коней, Йяда прошептала:
— Смотри, еще один!
Бледный сгусток тумана словно в тревоге подлетел к ним, но тут же растворился в воздухе снова.
— Это не он? — спросила Йяда.
— Думаю, нет: этот был таким же, как и первый. Пошли дальше.
Пробираясь по снегу, завалившему узкий дворик, Ингри пробормотал:
— Я явился слишком поздно. Нужно было приехать сюда раньше.
Йяда крепче стиснула его руку.
— Перестань! Ты не знал. А даже если бы знал, ты тогда еще не обрел необходимой силы.
— Но меня угнетает мысль, что было время, когда можно было его спасти, и оно протекло у меня между пальцами. Уж не знаю, кого в этом винить: себя самого, моего дядю, храм или богов…
— Тогда не вини никого. Мои родители оба умерли, когда их время еще не пришло. Да, они отправились каждый к своему богу, что послужило мне некоторым утешением, но… недостаточным. Достаточного утешения никогда не бывает. Смерть — это не испытание, которому подвергается человек, так что не нужно себя упрекать.
Ингри, в свою очередь, сжал руку Йяды и наклонился, чтобы в лунном свете поцеловать ее волосы.
Они поднялись по лестнице на стену и добрались до самой верхней точки укреплений; там они остановились, глядя на крутые берега Бирчбека. Вода быстрого потока переливалась, как черный шелк, между блестевшими стальным блеском ледяными закраинами. Снег на склонах казался голубым в свете низко стоящей луны; черные ветви деревьев на его фоне выделялись, словно рисунок углем. Лишь кое-где чернела густая хвоя елей, а в ущельях таинственно шептались падубы. Голые стволы берез сливались со снегом, обманывая глаз.
Ингри и Йяда постояли, оглядывая окрестности; скоро Йяда начала ежиться, несмотря на теплую одежду, и Ингри обнял ее, чтобы согреть. Она благодарно улыбнулась ему. «Я согреваю тебя так же, как ты — меня, любимая».
На этот раз Ингри заметил призрака раньше Йяды, хотя она сразу же почувствовала, как он напрягся, и проследила за его взглядом. В нескольких шагах от них в воздухе плавала фигура, словно облако тумана в лунном свете. Этот призрак был более плотным и высоким, чем виденные ими раньше. Внутри напоминающей человека тени виднелась другая, похожая на клуб дыма в тумане.
Руки Ингри судорожно сжались вокруг Йяды, потом он выпустил жену и подтолкнул к лестнице.
— Приведи просвещенного Льюко, скорее!
Йяда кивнула и убежала.
Ингри стоял молча и неподвижно, едва осмеливаясь дышать: туманный образ мог исчезнуть, как исчезли призраки, встреченные ими ранее. У фигуры, казалось, были голова и ноги, но различить лица Ингри не мог. Его воображение пыталось наделить призрак чертами отца, но тут Ингри с печалью обнаружил, что не может с точностью вспомнить, как выглядел лорд Ингалеф. Внешность отца никогда не имела для Ингри такого уж значения: достаточно было его надежного присутствия и теплоты, его раскатистого голоса, рокочущего в груди, к которой прижималось детское ухо…
Иллюзия безопасности… «Я мог бы и сам уже стать отцом, но дать абсолютной безопасности я не могу. Это всегда бывает иллюзией. Простят ли меня мои дети, когда узнают об этом?»
Скрип снега под бегущими ногами и тяжелое дыхание сообщили Ингри о приближении Йяды с Льюко, торопливо поднимавшихся по крутой лестнице. Льюко помедлил, добравшись до площадки, и вгляделся в смутный образ.
— Ингри, это?..
— Я… — начал отвечать Ингри. Он хотел сказать: «Да, я думаю, это он», но вместо этого выдохнул: — Да, это он, я уверен. Просвещенный, что мне делать? Я хотел бы задать тысячу вопросов, но у него нет рта. Не думаю, что он способен говорить. Я даже не знаю, слышит ли он меня.
— Пожалуй, вы правы. Время для вопросов и ответов давно миновало. Вы можете только очистить эту душу и отпустить. Так ведь и должен поступить шаман, по-моему.
— А когда я очищу и отпущу его, заберет ли Отец Зимы его душу? Или она безнадежно отлучена от богов? Неужели нет никаких обрядов, которые могли бы помочь?
— Все погребальные обряды давно совершены, Ингри. Вы можете сделать только то, что можете: очистить его душу. Я могу молиться. Однако если времени прошло слишком много, от души вашего отца могло остаться недостаточно, чтобы она могла обратиться к богу, а тогда даже бог будет бессилен. Возможно, вы сумеете только освободить вашего отца из плена.
— Ради исчезновения…
— Да.
— Как Хорсривера. — Ненависть, которую Хорсривер питал к невозвратимому времени, стала теперь Ингри более понятна.
— Более или менее.
— Какая от меня польза, если я могу отправить души четырех тысяч незнакомцев к их богам, но ничем не могу помочь четыре тысячи первому, который значит для меня так много?
— Я не знаю.
— И это суть всей мудрости храма?
— Такова суть моей мудрости, и такова вся известная мне истина.
Так не была ли мудрость храма, как и безопасность отцовских объятий, иллюзией? И так было всегда? «Разве я предпочел бы, чтобы Льюко солгал мне в утешение?» Ингри не мог вернуться сквозь завесу времени и опыта к детскому восприятию, да и не был уверен, что захотел бы, даже если бы мог. Йяда подошла к нему и положила руку на плечо, утешая своей близостью, раз уж Ингри отказано в утешении благополучным разрешением его проблемы. Он мгновение наслаждался исходящим от нее теплом, потом отстранил ее и сделал шаг вперед.
Из кошеля на поясе Ингри достал острый новый нож, специально купленный в Истхоме. Тонкое лезвие отразило лунный диск… Йяда одновременно с Ингри стиснула зубы, когда нож вонзился в его правый указательный палец. Ингри выдавил каплю крови и протянул руку к туманной фигуре.
Кровь пролилась сквозь нее на утоптанный снег, разбрызгавшись маленькими черными каплями.
Судорожно втянув воздух, Ингри крепче сжал нож. Льюко едва успел удержать его от попытки вонзить клинок в руку глубже.
— Нет, Ингри, — прошептал священнослужитель, — если капля крови не принесла благословения, не принесет его и ведро.
Ингри медленно выдохнул воздухи, как только Льюко выпустил его руку, спрятал нож в кошель. Какая бы часть королевской ауры еще ни оставалась у него, над этой душой она, похоже, власти не имела. «Но я должен был попробовать».
Ингри в последний раз бросил долгий взгляд на призрака, гадая, что сказать. «В добрый путь» показалось бы издевкой. «Покойся с миром» — пожалуй, немного лучше… Ингри нерешительно облизнул губы в морозном искрящемся воздухе.
— Что бы ты ни собирался совершить, начатое тобой закончено, и закончено хорошо. Принесенная тобой жертва была не напрасной. — Ингри подумал, не сказать ли «Я тебя прощаю», но решил этого не говорить — было бы напыщенно, глупо и не к месту… Через несколько мгновений он просто добавил: — Я люблю тебя, отец. — И закончил колдовским голосом: — Выйди!
Темное пятно — дух волка — выскользнуло из туманной фигуры и растворилось в воздухе.
Сама туманная фигура исчезла более медленно, с последним голубым лунным лучом.
— Бог не забрал его, — прошептал Ингри.
— Он забрал бы, если бы мог, — ответил ему Льюко. — Отец Зимы тоже оплакивает эту потерю.
У Ингри, по крайней мере пока, слез не было, хотя все его тело сотрясала дрожь. Он чувствовал, как его покидает второе зрение — дар возвращался к дарителю. Йяда снова приблизилась и перевязала палец Ингри куском чистого полотна. Они еще какое-то время постояли, обнявшись.
— Что ж… — Просвещенный Льюко осенил их знаком Священного Семейства. — Все закончено. — Его голос стал более мягким. — Не пора ли нам вернуться в тепло, милорд и миледи?
— Сейчас, — вздохнул Ингри. — Закат луны над Бирчбеком стоит того, чтобы немного померзнуть.
— Как пожелаете. — Льюко улыбнулся и, поплотнее запахнув мантию, стал спускаться по лестнице, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться.
Ингри подошел к Йяде сзади и положил подбородок ей на плечо; оба они смотрели на раскинувшуюся перед ними долину.
— Я знаю, что надеялся ты на другое для лорда Ингалефа, — через некоторое время сказала Йяда. — Мне очень жаль.
— Да, на другое… Но все равно это лучше, чем ничего, и несравненно лучше, чем вечное сомнение. По крайней мере здесь все закончено. Я могу уйти и не оборачиваться назад.
— Но здесь — дом твоего детства.
— Он был им, но я больше не ребенок. — Ингри так крепко обнял Йяду, что она наполовину охнула, наполовину рассмеялась. — Мой дом имеет новое имя, и зовут его Йяда. Вот там я и буду жить.
Теперь уже Йяда рассмеялась так громко, что с ее губ слетел клуб пронизанного лунным светом пара.
— Кроме того, — продолжал Ингри, — думаю, что зимой в Баджербридже теплее, чем в Бирчгрове.
— В долинах теплее, да. На верхних склонах всегда бывает много снега, если ты по нему соскучишься.
— Прекрасно.
Несколько раз медленно втянув морозный воздух, Ингри прошептал:
— По-моему, он не испытывал ни боли, ни страданий. Что ж… Я видел судьбу, которая меня ожидает. Я не буду ее бояться.
— Меня и Фару тоже, — задумчиво проговорила Йяда, — если ты не переживешь нас и не очистишь по очереди наши души.
— Трудно решить, какая очередность пугает меня больше. — Ингри повернул Йяду лицом к себе и взглянул в ее встревоженные глаза, широко раскрытые, темные, с янтарным ободком вокруг радужки. — Я должен молиться о том, чтобы уйти последним, но я не знаю, как я это вынесу.
— Ингри, — Йяда ледяными руками сжала его лицо и повернула так, чтобы смотреть ему в глаза, — год назад разве мог ты даже вообразить, что будешь стоять здесь, сделавшись тем, кем ты стал?
— Нет.
— Я тоже не могла вообразить всего, что со мной произошло. Так что, может быть, нам не следует быть особенно уверенными насчет своего будущего. То, чего мы не знаем, гораздо больше того, что знаем, и будущее наверняка не перестанет нас удивлять.
Мысли Ингри вернулись к той ночи в Оксмиде, когда в припадке черного безумия он едва не перерезал себе горло. Он все еще не был уверен в том, была ли в том вина Хорсривера или его собственная. «Мне будет всего этого не хватать».
— Я неожиданно повстречал четыре тысячи душ, которые согласились бы с тобой, знаменосица.
— Тогда позволь их мнению направлять твои решения.
— Ах… — Унылое полуночное настроение уступило место покою, рожденному теплом Йяды.
— И ты напрасно называешь себя последним шаманом, — добавила Йяда. — Ты сам мог бы создать великих священных животных и магов, населенных духами зверей.
— Я не стал бы делать такого ни с кем, не будучи уверенным, что найдется способ вывернуться.
— Ну конечно. И разве ты думаешь, что храм вечно будет противиться древней лесной магии? Может быть, они придумают какую-то свежую версию, подходящую к новым временам.
— Это потребует от священнослужителей долгих размышлений. Пятеро богов свидетели: мы видели достаточно несчастий, вызванных прежними порядками.
— Тем не менее храм управляется со своими волшебниками, хотя и не всегда успешно. Посмотри на бедного Камрила… И все-таки то, чему жрецы научились, позволяет им не отказываться от использования демонов. Мы с тобой оба знаем священнослужителей, способных придумать новшества.
— Ах… — В глазах Ингри вспыхнула новая надежда.
— Ты очень высокомерен, лорд-волк. — Руки Йяды назидательно встряхнули голову Ингри.
— Да? Что ты еще придумала, милая моя кошка?
— Как можешь ты утверждать, что еще не рожденные поколения не станут горько тебя оплакивать? Не в твоей власти диктовать их сердцам.
— Ты пророчествуешь, леди? — лукаво поинтересовался Ингри, но в этот момент его охватила дрожь, как будто он услышал колдовской голос.
— Давай примиримся со своей судьбой и посмотрим, что получится.
Губы Йяды были теплыми, как лучи встающего солнца, разгоняющего лунный холод. Она потерлась щекой о щеку Ингри и счастливо вздохнула.
— У тебя холодный нос, волчонок. И ты не такой уж колючий — должно быть, это признак здоровья. Если нам предстоит когда-нибудь стать предками, а не просто потомками, то, пожалуй, стоит вернуться на ту пуховую перину, которую нам обещал твой кузен.
Ингри усмехнулся и разжал объятия.
— В постель так в постель — ради наших потомков.
— И я смогу отогреть ноги о твою спину, — практично решила Йяда.
Ингри взвизгнул в шутливом ужасе и был вознагражден звонким смехом Йяды. Ее смех обрадовал его сердце, как обещание рассвета этой самой длинной ночью года.
Держась за руки, они спустились по заснеженной лестнице.