Страница:
- но узнать у него что-нибудь насчет отцовской воли вне конторы было нельзя.
Из-за этого, собственно, и конфликт - когда нотариус отказался неофициально
огласить волю покойного, старший-старший хотел набить Фиме морду и пригрозил
на бабки поставить. Ничего не удалось: ни узнать, ни набить, ни поставить, и
Кац преспокойно ушел домой смотреть старинный "Вавилон-7".
- Ви подходите завтра, - сказал он Егору, - будем-таки посмотреть
завещание. Я уже не помню - кому шо. Хотя это не принципиально, все равно ви
поссоритесь. Доброй ночи... И знаете, мне кажется, у вас все будет
прекрасно, все, шо вам надо, будет прекрасно. Доброй ночи.
И ушел смотреть "Вавилон-7". А Егор остался. С двумя девицами и
дрыхнущим братцем (жена его с детьми давно уехала, им аж в Люберцы дуть).
Проводив Каца, Егор решил подышать свежим воздухом (той ночью на улице
можно было нормально дышать), а то в "Мельнице" - сами понимаете, после
такого застолья...
Егор жалел, что не успел сказать отцу о желании заниматься кафе.
Возвращаясь, он смотрел на "Мельницу" со стороны и думал, что теперь
почему-то ему все равно, кто будет ею управлять, ни желания у Егора уже не
было, ни обиды.
Старший-старший не спал. Тискал и мял Галку за стойкой. Галка пьяно
стонала и вяло отнекивалась. Старший быковато сопел и безвольно мычал, что
он "теперь здеся главный".
Егор грохнул дверью и, уронив стул, прошел в кухню. Сопенье и стоны
приостановились, а потом - снова, правда, немного менее форте, но зато
аллегро нон троппо. На кухне сидела Татьяна и, уставившись перед собой,
уныло курила. Увидев Егора, кисло улыбнулась, пыталась метнуться к посуде,
но Егор махнул рукой, и она грузно осела.
- Ой, Егорка, жалко батьку твоего как... Такой мужик был...
- Ладно тебе... Чего теперь... Тань... Налей-ка мне водки... стакан.
Татьяна налила, сама тоже выпила, потом уложила парня от доброты и
жалости прямо на кухне, на кушетку, укрыла старым пальто, а сама помыла
посуду, прибрала - хозяйственная баба, хорошая...
Утро было туманно-седое. Фима Кац не любил такие утра. В Одессе на
Пятой авеню Большого Фонтана, где Кац прожил красивую часть жизни, часто
бывали туманы. Осенью. Тогда он их обожал. Они означали, что почти целый год
поблизости не будет назойливых приезжих детей с их противными криками, не
будет потаскух и тупых торгашей с их ублюдочным менталитетом.
В такие осенние туманы Фима всегда кайфовал. В Одессе. В Москве -
никогда. Потому что с наступлением туманов в Москве не исчезали ни дети, ни
девки, ни торгаши. А может, не поэтому, а потому, что осенний туман в Одессе
и такой же туман в Москве - это две большие туманные разницы. Или потому,
что в Москве нет берега моря, куда можно податься в туман, чтобы, бродя по
влажному песку Аркадии или Дельфина, высматривать блеклые корабли на рейде,
полускрытые как бы целлофановой пленкой, почти такой же, что постепенно,
дюйм за дюймом покрывает прошлую жизнь старого сейнера по имени Кац, уже
тихо стоящего на рейде в ожидании последнего рейса. Да... Хотелось красивого
еврейского счастья, гула, огней и аплодисментов, а получил Москву, место в
нотариальной конторе, геморрой и утра туманные и седые и абсолютно
бессмысленные - в точности похожие на лица ментов и зэков нечерноземной
Одесской губернии, а также многих других областей нашей бывшей отчизной
страны.
Был Фима тем утром взволнован. Даже опрокинул чашку с чаем на своего
рыжего кота Соломона. Хорошо хоть, чай уже остыл, пока Фима собирался его
выпить.
На самом деле Кац точно знал, что ждет Егора по завещанию папы. И если
бы он был моложе, а значит, смелее, он подделал бы без сомнений эту
шизанутую волю отца. Потому что не терпел Фима свинства и несправедливости.
Все это правильно, про блудных сыновей и так далее, но не в реальной ведь
жизни, или уж, по крайней мере, избирательно как-то, со смыслом, а то...
Неужели Мельник не понимал, почему зачастили к нему его старшенькие?
Понимал. Что младший всегда был тут, рядом, тоже понимал? Понимал. Так
какого рожна? Быть все время рядом, тихо и незаметно, - и получить в
наследство кота! Боже ж мой!.. А этим - и "Мельницу", и транспорт, и
квартиру трехкомнатную! А пацанчику - трошки денег в банке, куцую долю в
"Мельнице" и кота. Потому что он, видишь ли, всегда его кормил. Муку он не
молол, хлеб не пек! Так, что ли? Да он управлял бы "Мельницей" лучше всех
этих больных на всю голову! Он вообще, несмотря на застенчивость, очень не
прост, он будет большой человек, нужен только шанс, один только случай.
Нет, это надо быть только поцем, только поцем (царство ему небесное),
чтобы так распорядиться имуществом, или надо иметь особые основания. Да, это
будет очень трудно, очень трудно будет читать вслух такое завещание. Очень
трудно. Особенно вслух.
В результате тяжких раздумий (и вспомнив прощальный разговор с
пареньком) Фима пошел ночью в контору и переписал-таки там завещание. Все
равно подлинное он составлял собственной рукой под диктовку. Там от
Мельникова только автограф остался, который для Фимы препятствием быть не
мог - сколько подписей, портретов и водяных знаков подделал Кац на
Молдаванке и Малой Арнаутской в золотые годы второй волны порто-франко! Это
ж не в сказке сказать...
Состряпал он новое завещание в узком кругу настольной лампы, нарисовал
аккуратную подпись покойного, заверил, определил бумагу в стандартный
конверт, а конверт сунул в верхний приоткрытый ящик стола, такой с ключиком;
ящик плотно закрыл, ключик несколько раз в замке повернул и повесил на
связку, отыскал на связке ключи от конторы, вышел, запер, вернул связку в
карман и ушел домой засыпать.
Наутро Фима встретился в конторе с младшим и старшим Мельниковыми -
средний, как вы помните, затерялся среди семи холмов на отцовском "козле".
Старший надел свой лучший костюм десятилетней давности и немного стеснялся
из-за вчерашнего, смотрел в пол, но Фима был великодушно радушен. Егор
заметно нервничал. Он не подумал как-то особо одеться для похода сюда и был
в тяжелых побитых ботинках, широких штанах, пего-синем свитере с дырками и
военной защитно-выцветшей куртке. Теперь из-за своего вида ему было немного
неловко. Он старательно прятал в карманы красные обветренные руки и смотрел
за окно.
Ободряюще улыбаясь, Фима солидно открыл ключиком стол, выдвинул ящик и
увидел... два одинаковых конверта.
В такие моменты понимаешь, что судьбу обмануть нелегко.
Конверты-близнецы лежали рядом, насмехаясь над Кацем глумливыми рожами
какого-то бездарного клоуна. Фима вспомнил, как покупал пачку конвертов и не
хотел брать эти, из-за марок, да к тому же клоунских, но ему было очень лень
идти куда-то еще, а девушка в киоске мило щебетала и хвалила эти идиотские
рожи, почему-то называя их арлекинами.
Фиме показалось, что клоуны подмигнули ему по очереди и раскрыли
размалеванные рты в идиотическом смехе. "Не люблю негров и клоунов..." -
медленно подумал нотариус. Старый склеротичный идь т! Как же можно так
облажаться?! Хренов Германн. Это он думал.
Пауза становилась неправильной. Старший Мельников перестал разглядывать
пол и пытливо смотрел на нотариуса. Фима решил рискнуть. Вынул наугад один
из конвертов, вскрыл его тонкими узловатыми пальцами, стараясь поменьше
дрожать, прочел завещание вслух, потом достал из кармана матрасик
нитроглицерина, выдавил сквозь фольгу и положил в рот маленький
полупрозрачный шарик, будто сделанный из стекла... Вся эта жизнь - из
стекла... Откуда это? И к чему эта глупая мысль?..
Через три дня Фима Кац умер от кошмарного сердечного приступа. Врачи
констатировали разрыв сердца вследствие обострения ишемии.
А Соломон ушел. Рыжий кот Соломон, который любил тихими вечерами
слушать, как Фима рассказывал ему сказки Андерсена, Шварца и прочих гениев,
тут же многое на ходу сочиняя. А иногда - вот досада - кот обижался на
старика из-за всякой фигни.
Похороны были скромными, без оркестра и пьянки. Положили нотариуса
неподалеку от Мельника. День был дождливый и ветреный. Деревья шумели
верхушками, не было видно ворон, где-то далеко-далеко кричали чайки, а в
могиле плескалось мутно-коричневое мелкое море. Так отправился в последнее
плавание старый нотариус Кац, который всю жизнь хотел стать другим
человеком.
Егор снял квартиру в небоскребе на Ярославском шоссе у двоюродной
тетки, которая бросила на хрен Москву и свалила в село доживать; перевез
краски, бумагу, холсты, мольберт, этюдники, комп, видик и телевизор, книги,
всякие мелочи (старший-старший дал со скрипом "Слоненка" из заводского
автопарка), взял с собой минимум шмоток, дискофон - все остальное там было:
ви-фон, посуда, белье, - у Егора своего ничего больше не было.
Нет, ну, кот, конечно. Хотя какое это имущество, расходы одни! Да еще и
орет - личность. Егор хотел было его кастрировать - пятый этаж все-таки, на
улицу не больно побегаешь, - а потом передумал: во-первых, лень к ветеринару
везти, а во-вторых... что-то было во-вторых непонятное. В общем, остался
кошак при своих. А Егор уже купил ему "Девять жизней", еду для
кастрированных... Но выбрасывать не стал. А кот так кайфонул, что не только
"Вискас" и "Кит-о-кэт", но и "Ройял Фуд" не признал. Вообще он рыбу любил и
молоко. Но из фирменных блюд - только "Девять жизней", и все. Странный. Егор
расслабился и подчинился. Значит, так надо. К тому же нравилось ему название
этой еды. Егор, конечно, не очень верил в мистические бредни про девять
кошачьих жизней, но, с другой стороны, дыма без огня не бывает, и, раз с
древности такое болтают, значит, основания для этого есть. Иногда он кота
подкалывал: ну что, мохнатый, сколько жизней съел? Кот удивленно смотрел на
хозяина желтыми глазами и молчал.
Звали кота Шарль. Егор назвал его когда-то в честь великого сочинителя
"Кота в сапогах" - и назвал по двум разным причинам. Во-первых, потому что
сам иллюстрировал Шарля Перро, а во-вторых (и, кажется, в-главных), потому
что поначалу котик повадился было писать в обувь, что стояла в прихожей.
Какая тут - спр сите - связь? Прямая.
Когда зашел разговор про имя, Мельников-старший предложил назвать его
"Кот-Который-Ссыт-В-Сапоги", а если короче - "Кот-В-Сапоги". Но имя все
равно казалось длинноватым, и тогда Егор сказал: "Шарль". Котик немедленно
отреагировал. Вопрос был решен. Правда, отец считал имя неподходящим и звал
кота Шурой, в честь великого русского поэта.
Выглядел Шарль вполне сказочно: шерсть на лапах была темнее - так-то он
был дымчато-серый с желтыми глазами, - а лапы и правда как в сапогах.
Неизвестно, сколько ему там жизней было отмерено, но вел он себя, как
бессмертный: нагло и независимо.
На новом месте оказалось тоскливо. Конечно, Егор мог остаться в
отцовской квартире, куда, по завещанию, быстро переехал из Люберец от тещи
старший-старший со своим кодлом и лживой жизнью, чтобы быть ближе к
"Мельнице". Собственно, старший Егора и не гнал, а кое-кто даже очень хотел,
чтобы он там остался... Но Егор решил все-таки съехать и быть себе хозяином.
Ну их, пусть сами. Деньги завелись кое-какие - небольшая доля от "Мельницы",
да еще и работа, - можно и самому. А на работу приятель устроил. Нормальная
работа. В информационно-аналитическом агентстве крупной компьютерной фирмы,
то есть, по сути, в рекламном отделе.
Взяли Егора художником на корпоративную компьютерную графику, но как-то
само получилось, что на нем оказались креатив, аналитика и маркетинг, а в
основном программирование. Несколько раз Егор пытался напомнить о своем
художественном образовании. От него удивленно отмахивались: тебе кто-то
рисовать не дает? - да на здоровье; правда, нам ты нужен как... кто-то
другой. Вот он и старался оставаться этим кем-то другим.
Скоро ему почти понравилось. Иногда он с легкостью находил решения
проблем, над которыми профессиональные программисты бились неделями. В массе
коллеги не очень любили Егора и завидовали ему, хотя он совсем не кичился
случайным талантом и никогда не выставлял себя напоказ.
Некоторое время спустя агентство стало зарабатывать на Егоре приличные
деньги, сдавая его внаем клиентам. Те его уважали и не раз хвалили на
встречах с руководством. В свободное время Егор мог заниматься
программированием для себя и придумал одну игру, которую потом дома дополнил
и усовершенствовал. Особенно нравилось ему конструировать образ героя.
Первое время он не хотел идти дальше арматуры, скелета, трехмерной
схемы, его Кот был похож на робота, сделанного из тонкой
виртуально-дюралевой проволоки. Но программа настойчиво требовала тела и
красок; Егор подчинился и довел образ до совершенства. И в окончательном
виде Кот ему больше понравился: этакая наглая мультяшная морда.
Впоследствии Егор сыграл в эту игру, и она перевернула всю его жизнь.
Но это случилось много позднее. А тогда он просто работал и пытался
отвлечься от тоскливых мыслей.
Зима прошла кое-как: работа, компьютерные программы, тусовки, пиво с
чипсами, приятели всякие, девчонки симпатичные и неломкие. Или, наоборот,
ломкие. Смотря что иметь в виду. Если время стойкости от нет до да, то
скорее ломкие, хрупкие даже - сломать можно быстро и на меленькие кусочки с
таким легким возбуждающим хрустом, как чипсы. Правда, в руках Егора они
почему-то ломались реже, чем у других, даже делались особенно крепкими,
почти черствыми.
В общем, ничего особенного не происходило. Хотя нет, именно зимой он
впервые увидел Принцессу. В январе. В клубе. Ночном, в смысле. Был такой
клуб "Мальчик-с-пальчик", Егор туда частенько наведывался. И правильно, как
выяснилось.
Девушка была одета во что-то неформально-простое. И еще она танцевала.
Классно танцевала, легко и красиво. "Надо будет трахнуть", - лживо подумал
Егор. И еще: "Хорошо, что затарился шмотками". А он действительно успел:
одежды накупил стильной и дорогой. Правда, если честно, одежда эта
решительности ему не прибавила.
Потом Егор еще несколько раз видел Принцессу, но познакомиться так и не
смог. Даже когда встретил на Тверской одну. Постеснялся. А она свернула во
двор, и все. Такая фифа. В белой шубке, тонкой, простой, похоже, из
патагонской лисицы, то есть дорогой обалденно. Егор успел только заметить
подъезд. Может, в гости шла, а может, живет. "Но познакомиться надо бы.
Хорошая..." - думал он вяло, спускаясь в метро.
Прошло несколько дней. Егора колбасило с нечеловеческой силой и
плющило, как вакуум-прессом. Он думал о Принцессе, о Саше, о маячке ее
коротко стриженной головы и синих лучиках глаз. Как только Егор не
фантазировал себе их общение. Не стоит рассказывать, а то может создаться
впечатление, что Егорий наш просто дурк .
Однажды не выдержал он и пошел на Тверскую. Ждать. В первый день не
дождался любимой своей. Подходил к нему, правда, один негр, хотел снять его
на ночь, но Егор отказался. Вполне толерантно.
Приперся туда же на следующий день. Стоял с утра до вечера, как дурак.
Продрог. Только стемнело, смотрит - она. Идет. Одна.
Шагнул к ней, заговорить собирался. Ну, там, познакомиться, то-се. А
она вдруг - руку из кармана, а в пальчиках монетка, пятак. Сует и улыбается
коротко-вежливо, по-европейски, прохладно, - ты, дескать, никто, клошар, но
тоже человек, ну и вот тебе пятачок на хлеб. Из любви к человечеству.
Приняла за уличного стрелялу, сунула в руку пятерку и дальше пошла, и не
увидела его синевой своей, и тут же забыла!
Егор просто озверел (мысленно), хотел догнать, сорвать шубку
белоснежную и отыметь прямо в лифте (Принцессу, не шубку) или на лестничной
клетке, а она бы стонала и впивалась в его спину маленькими ухоженными
коготочками и просила: еще, еще, еще... (не клетка, Принцесса), а потом
дернулась бы несколько раз судорожно в его сильных руках и притихла,
блаженно и горячо дыша ему в ухо... А он бы...
Тут к нему подошел полисмен, небрежно и вяло козырнул плохо
расправленными пальцами, что-то промямлил и попросил предъявить. Егор не
сразу, но предъявил. Мент козырнул точно так же. Егору показалось, что
программа зависла и его снова попросят предъявить, но, козырнув вторично,
полисмен испарился.
Принцесса исчезла. Ну и ладно. По крайней мере Егор теперь точно знал,
что она здесь часто бывает.
В тот день было сыро. И ветрено. Да еще снег пошел; хорошо хоть
обычный, белый. Забыв нацепить кислородную гарнитуру и включить генератор,
Егор брел по Тверской, и пятирублевые монеты снежинок, прилипая к черной
кожаной куртке, упорно старались превратить его сначала в негативного
далматинца, а потом - в снеговика. Егор почти не реагировал на жгучие шлепки
по лицу и домой вернулся с отсыревшей до мозжечка головой. В результате -
простыл.
Простужаться Егор не любил. Более того, смертельно боялся. Каждый раз,
чувствуя першение в горле - или еще хуже: боли в груди, - придумывал себе
какое-нибудь жуткое воспаление легких, представлял, как постепенно простуда
из горла переползает в бронхи, потом в легкие, а там - отек, и кранты.
Боялся, но к врачу почему-то не шел. Хотя чего бы проще: снять рубаху,
подставиться под флюосканер, и - гуляй себе с праздничным настроением!
Но нет, не ходил он к врачу. Потому что прекрасно знал: еще на пороге
поликлиники болезнь спрячется под диван организма, и врач ее не найдет, а
потом будет хуже - она отомстит. Да и не любил он врачей, считал, что не
умеют искать болезни и с ними бороться. А еще точно знал, что врачей нужно
готовить не только как медиков, но и как ловких убийц, вроде каких-нибудь
охотников за привидениями.
То есть в его представлении врач - это такой Шварценеггер из старого
доброго "Коммандо" с маскировочной раскраской на роже и центнером всяких
блестящих прибамбасов вместо автоматов, пистолетов, гранат и ножей. Впрочем,
ножи могут быть - скальпели, например. В таких примерно раздумьях
развивалась и гибла последняя Егорова хворь. А он в это время сидел дома и
пил чай с малиной и водкой.
После оскорбления монетой Егор решил Принцессу забыть. И, выздоровев, с
головой ушел в работу. Банально. Хотя это действительно неплохое средство от
неразделенной любви. Затасканное, правда. В книгах часто: чуть что не так -
герой ушел с головой в работу, даже если он ящики грузит, все равно - с
головой.
Такой оборот интереснее применять к работникам умственного труда,
которые в самом деле головой работают. А еще круче так про футболиста
сказать. А лучше - про водолаза или про офицера-подводника.
Дескать, бросила девушка мичмана Пупковского и ушел он с головой в
работу - только взлетел на борт своей лодки подводно-атомной, нацепил
водолазный костюм-унисекс и с головой же ушел еще глубже, прямо на дно
опустился, в Марианскую впадину, и работает там со страшной силой -
аж-плеск-стоит, - чтобы боль утраты любовной залить... И цунами, да и грозы,
и мальстр мы со смерчами, - это ведь, в сущности, сгустки неразделенных
чувств моряка...
Одним словом, получив поворот от ворот, Егор стал больше работать и
больше вникать. И за короткое время открыл в своем деле кое-что странное,
правда, пока этим не пользовался - не потому, что был трусоват, а как-то
немного робел, не считал себя вправе, ну, то есть боялся.
Речь идет о легком доступе к секретной информации.
На работе Егор стал регулярно путешествовать по Сети. Раньше он считал
ее чем-то необязательным, а для художника даже вредным.
Первый контакт... Что тут скажешь: старые фантастические романы и
фильмы про виртуальных дайверов показались Мельникову адаптированными
сказками, которые в оригинале сложны и многогранны. В Сети Егор почувствовал
себя, как виртуальная рыба в виртуальной воде. Хотя сначала никакого эффекта
присутствия не было - он погружался в строчки символов на дисплее, которые
сразу переставал замечать, на их место как бы приходили картинки, он видел
информацию. В 3D-игры Егор заглянул потом... Какая-то часть его сознания
приняла причудливые миры и, кажется, навсегда в них осталась. Но все-таки
интереснее и важнее Егору показались не игры, а поиск информации.
Тут-то он и оторвался - нырял, как подводная лодка, и кроме кайфа
получал кучу полезного. Но самое главное, Егор (как ему казалось, случайно)
нашел классный способ совсем не засвечивать адрес во время взлома - способ,
до этого неизвестный и, как практика показала, надежный.
Для пробы Мельников влез в секретные (и легендарные!) сервера Пентагона
(а куда же еще!) и убедился, что таким образом можно взломать все на свете.
Тут Егор слегка поостыл и постарался о новых способностях забыть, поскольку
воспользоваться ими в корыстных целях вряд ли мог по причине "изъянов"
характера. Не хватало ему авантюризма и преступных наклонностей. То есть,
возможно, в нем это было, только дремало где-то совсем глубоко.
Целые дни Егор проводил за компом, а по вечерам, чтобы заглушить
сетевой голод и неутолимую жажду виртуального творчества, он стал
совершенствовать свою новую "стратегическую" игрушку. К тому же это помогало
не выть от тоски.
Говорят, в состоянии влюбленности нет аппетита. Вранье! Мельников
сжирал все подряд! Он опустошал холодильник за вечер сидения дома. И почти
не поправлялся. Скорее, худел. Правда, за выходные, которые редко проводил
на воле, слегка набирал, но немного.
В эти дни Егор много чего пытался: рисовать, смотреть телевизор, видео,
слушать музыку, читать. Для творчества хотелось вдохновения, а Егор был
неспокоен. От телевизора чугунела голова, Сеть надоедала медленнее, но тоже;
музыка, скорее, будоражила, чем отвлекала. Про книги - особый разговор.
Книги Егор любил. Как настоящий книжник, почти как библиофил. Выискивал
в "Букинистах" старинные издания (годов 60-80-х прошлого века) и кайфовал,
как кот, который поймал воробья. Особенно любил "Худлит" с его вкусом к
изящным концепциям и "Детскую литературу" - издательство, которое выпускало
литературу не всегда детскую, но почти всегда иллюстрированную.
Откуда взялась у Егора такая тяга к книгам, рассекретить нетрудно.
Федор Ильич не был особо страстным читателем, ну детективы там, боевички,
фантастику изредка, а так, чтобы без книжки его себе представить, - это
легко.
Говорил кто-то, что матушка Егора была хорошо образованной женщиной. То
ли фил она окончила, то ли жур, но какой-то из этих, точно, и осталась в
квартире Мельника отличная библиотека. Правда, к тому времени как Егор
вырос, библиотека поредела, прямо пропорционально прическе Федора Ильича,
сохранились только некоторые разрозненные тома, не обладающие коммерческой
ценностью.
Эти остатки и еще множество книг, купленных самолично, Егор перевез на
Ярославку. Свободного места в квартире было мало, поэтому книг показалось
немеряно. По нынешним временам и нравам так оно, похоже, и было.
Не только оставшейся от матери библиотекой объяснялась Егорова страсть
к книгам... Или как раз только этим? Потому что без нее у Егора, может,
никогда и не появилась бы мечта стать художником-иллюстратором.
С детства он обожал книжки с картинками. Все детские россказни про
космонавтов и пожарных - мимо Егора: стать художником - вот его первое и
единственное профессиональное желание.
Он мечтал об этом нешумно, но шел поступательно. Сначала поступил в
училище. Потом в институт. Еще не окончив, стал ходить по издательствам, но
вдруг обнаружил, что времена Высоцкого, Мигунова, Макарова, Валька, Ушакова
и других миновали, не говоря уж о Добужинском и прочих стариках-искусниках
типа Лурье или Рокуэлла Кента (старший-средний все никак не мог разобраться,
чей же конкретно кент этот Рокуэлл).
Издательства хотели печатать побольше туфты на туалетной бумаге под
яркими обложками, поскорей продавать - и никто не старался. Рисовали в
основном самоучки. Те, кто вместо химии и физики увлеченно изучал на задних
партах методы изображения шариковой ручкой фантастических монстров с
произвольной анатомией тел и жгучих подруг с убедительными эротическими
аргументами.
Убедившись, что в дилетантской стране профессионалы никому не нужны,
Егор перестал ходить по издательствам и переключился на помощь отцу и
нештатную работу в рекламе. Нет... В одном издательстве ему заказали было
серию иллюстраций для книги сказок Перро, но книга не вышла - очередной
дефолт, да и сомнения поползли у издателей - очень уж картинки Егора
казались всем непривычными.
Один рисунок у Егора остался: кот в "казаках", с такой умильной хитрой
мордахой. Рисовал Егор с натуры, с Шарля, насколько это возможно в той
свободной манере. Только остался не оригинал, а отсканированная копия,
компьютерный портрет.
Когда Егор зависал дома, он любил сидеть с книгами. Иногда на него
накатывало - хотелось найти книгу, в которой все идеально: не только
содержание, но и обложка, картинки, дизайн. Иногда казалось, что такая книга
найдена, но проходил час, и наваждение таяло.
Когда Егор мечтал о Принцессе, он по пять раз в день находил и терял ту
самую книгу, перебрал сотни томов и довел себя до безумия.
Сообразив, что это дорога в психушку, Егор решил отвлечься и сам не
заметил, как попал на Тверскую. Целый день Саша не выходила из подъезда и не
входила в него.
Егор познакомился с местными пацанами (сигаретки, пивко...) и на пике
знакомства спросил про Принцессу. Оказалось, все ее знают и влюблены -
Из-за этого, собственно, и конфликт - когда нотариус отказался неофициально
огласить волю покойного, старший-старший хотел набить Фиме морду и пригрозил
на бабки поставить. Ничего не удалось: ни узнать, ни набить, ни поставить, и
Кац преспокойно ушел домой смотреть старинный "Вавилон-7".
- Ви подходите завтра, - сказал он Егору, - будем-таки посмотреть
завещание. Я уже не помню - кому шо. Хотя это не принципиально, все равно ви
поссоритесь. Доброй ночи... И знаете, мне кажется, у вас все будет
прекрасно, все, шо вам надо, будет прекрасно. Доброй ночи.
И ушел смотреть "Вавилон-7". А Егор остался. С двумя девицами и
дрыхнущим братцем (жена его с детьми давно уехала, им аж в Люберцы дуть).
Проводив Каца, Егор решил подышать свежим воздухом (той ночью на улице
можно было нормально дышать), а то в "Мельнице" - сами понимаете, после
такого застолья...
Егор жалел, что не успел сказать отцу о желании заниматься кафе.
Возвращаясь, он смотрел на "Мельницу" со стороны и думал, что теперь
почему-то ему все равно, кто будет ею управлять, ни желания у Егора уже не
было, ни обиды.
Старший-старший не спал. Тискал и мял Галку за стойкой. Галка пьяно
стонала и вяло отнекивалась. Старший быковато сопел и безвольно мычал, что
он "теперь здеся главный".
Егор грохнул дверью и, уронив стул, прошел в кухню. Сопенье и стоны
приостановились, а потом - снова, правда, немного менее форте, но зато
аллегро нон троппо. На кухне сидела Татьяна и, уставившись перед собой,
уныло курила. Увидев Егора, кисло улыбнулась, пыталась метнуться к посуде,
но Егор махнул рукой, и она грузно осела.
- Ой, Егорка, жалко батьку твоего как... Такой мужик был...
- Ладно тебе... Чего теперь... Тань... Налей-ка мне водки... стакан.
Татьяна налила, сама тоже выпила, потом уложила парня от доброты и
жалости прямо на кухне, на кушетку, укрыла старым пальто, а сама помыла
посуду, прибрала - хозяйственная баба, хорошая...
Утро было туманно-седое. Фима Кац не любил такие утра. В Одессе на
Пятой авеню Большого Фонтана, где Кац прожил красивую часть жизни, часто
бывали туманы. Осенью. Тогда он их обожал. Они означали, что почти целый год
поблизости не будет назойливых приезжих детей с их противными криками, не
будет потаскух и тупых торгашей с их ублюдочным менталитетом.
В такие осенние туманы Фима всегда кайфовал. В Одессе. В Москве -
никогда. Потому что с наступлением туманов в Москве не исчезали ни дети, ни
девки, ни торгаши. А может, не поэтому, а потому, что осенний туман в Одессе
и такой же туман в Москве - это две большие туманные разницы. Или потому,
что в Москве нет берега моря, куда можно податься в туман, чтобы, бродя по
влажному песку Аркадии или Дельфина, высматривать блеклые корабли на рейде,
полускрытые как бы целлофановой пленкой, почти такой же, что постепенно,
дюйм за дюймом покрывает прошлую жизнь старого сейнера по имени Кац, уже
тихо стоящего на рейде в ожидании последнего рейса. Да... Хотелось красивого
еврейского счастья, гула, огней и аплодисментов, а получил Москву, место в
нотариальной конторе, геморрой и утра туманные и седые и абсолютно
бессмысленные - в точности похожие на лица ментов и зэков нечерноземной
Одесской губернии, а также многих других областей нашей бывшей отчизной
страны.
Был Фима тем утром взволнован. Даже опрокинул чашку с чаем на своего
рыжего кота Соломона. Хорошо хоть, чай уже остыл, пока Фима собирался его
выпить.
На самом деле Кац точно знал, что ждет Егора по завещанию папы. И если
бы он был моложе, а значит, смелее, он подделал бы без сомнений эту
шизанутую волю отца. Потому что не терпел Фима свинства и несправедливости.
Все это правильно, про блудных сыновей и так далее, но не в реальной ведь
жизни, или уж, по крайней мере, избирательно как-то, со смыслом, а то...
Неужели Мельник не понимал, почему зачастили к нему его старшенькие?
Понимал. Что младший всегда был тут, рядом, тоже понимал? Понимал. Так
какого рожна? Быть все время рядом, тихо и незаметно, - и получить в
наследство кота! Боже ж мой!.. А этим - и "Мельницу", и транспорт, и
квартиру трехкомнатную! А пацанчику - трошки денег в банке, куцую долю в
"Мельнице" и кота. Потому что он, видишь ли, всегда его кормил. Муку он не
молол, хлеб не пек! Так, что ли? Да он управлял бы "Мельницей" лучше всех
этих больных на всю голову! Он вообще, несмотря на застенчивость, очень не
прост, он будет большой человек, нужен только шанс, один только случай.
Нет, это надо быть только поцем, только поцем (царство ему небесное),
чтобы так распорядиться имуществом, или надо иметь особые основания. Да, это
будет очень трудно, очень трудно будет читать вслух такое завещание. Очень
трудно. Особенно вслух.
В результате тяжких раздумий (и вспомнив прощальный разговор с
пареньком) Фима пошел ночью в контору и переписал-таки там завещание. Все
равно подлинное он составлял собственной рукой под диктовку. Там от
Мельникова только автограф остался, который для Фимы препятствием быть не
мог - сколько подписей, портретов и водяных знаков подделал Кац на
Молдаванке и Малой Арнаутской в золотые годы второй волны порто-франко! Это
ж не в сказке сказать...
Состряпал он новое завещание в узком кругу настольной лампы, нарисовал
аккуратную подпись покойного, заверил, определил бумагу в стандартный
конверт, а конверт сунул в верхний приоткрытый ящик стола, такой с ключиком;
ящик плотно закрыл, ключик несколько раз в замке повернул и повесил на
связку, отыскал на связке ключи от конторы, вышел, запер, вернул связку в
карман и ушел домой засыпать.
Наутро Фима встретился в конторе с младшим и старшим Мельниковыми -
средний, как вы помните, затерялся среди семи холмов на отцовском "козле".
Старший надел свой лучший костюм десятилетней давности и немного стеснялся
из-за вчерашнего, смотрел в пол, но Фима был великодушно радушен. Егор
заметно нервничал. Он не подумал как-то особо одеться для похода сюда и был
в тяжелых побитых ботинках, широких штанах, пего-синем свитере с дырками и
военной защитно-выцветшей куртке. Теперь из-за своего вида ему было немного
неловко. Он старательно прятал в карманы красные обветренные руки и смотрел
за окно.
Ободряюще улыбаясь, Фима солидно открыл ключиком стол, выдвинул ящик и
увидел... два одинаковых конверта.
В такие моменты понимаешь, что судьбу обмануть нелегко.
Конверты-близнецы лежали рядом, насмехаясь над Кацем глумливыми рожами
какого-то бездарного клоуна. Фима вспомнил, как покупал пачку конвертов и не
хотел брать эти, из-за марок, да к тому же клоунских, но ему было очень лень
идти куда-то еще, а девушка в киоске мило щебетала и хвалила эти идиотские
рожи, почему-то называя их арлекинами.
Фиме показалось, что клоуны подмигнули ему по очереди и раскрыли
размалеванные рты в идиотическом смехе. "Не люблю негров и клоунов..." -
медленно подумал нотариус. Старый склеротичный идь т! Как же можно так
облажаться?! Хренов Германн. Это он думал.
Пауза становилась неправильной. Старший Мельников перестал разглядывать
пол и пытливо смотрел на нотариуса. Фима решил рискнуть. Вынул наугад один
из конвертов, вскрыл его тонкими узловатыми пальцами, стараясь поменьше
дрожать, прочел завещание вслух, потом достал из кармана матрасик
нитроглицерина, выдавил сквозь фольгу и положил в рот маленький
полупрозрачный шарик, будто сделанный из стекла... Вся эта жизнь - из
стекла... Откуда это? И к чему эта глупая мысль?..
Через три дня Фима Кац умер от кошмарного сердечного приступа. Врачи
констатировали разрыв сердца вследствие обострения ишемии.
А Соломон ушел. Рыжий кот Соломон, который любил тихими вечерами
слушать, как Фима рассказывал ему сказки Андерсена, Шварца и прочих гениев,
тут же многое на ходу сочиняя. А иногда - вот досада - кот обижался на
старика из-за всякой фигни.
Похороны были скромными, без оркестра и пьянки. Положили нотариуса
неподалеку от Мельника. День был дождливый и ветреный. Деревья шумели
верхушками, не было видно ворон, где-то далеко-далеко кричали чайки, а в
могиле плескалось мутно-коричневое мелкое море. Так отправился в последнее
плавание старый нотариус Кац, который всю жизнь хотел стать другим
человеком.
Егор снял квартиру в небоскребе на Ярославском шоссе у двоюродной
тетки, которая бросила на хрен Москву и свалила в село доживать; перевез
краски, бумагу, холсты, мольберт, этюдники, комп, видик и телевизор, книги,
всякие мелочи (старший-старший дал со скрипом "Слоненка" из заводского
автопарка), взял с собой минимум шмоток, дискофон - все остальное там было:
ви-фон, посуда, белье, - у Егора своего ничего больше не было.
Нет, ну, кот, конечно. Хотя какое это имущество, расходы одни! Да еще и
орет - личность. Егор хотел было его кастрировать - пятый этаж все-таки, на
улицу не больно побегаешь, - а потом передумал: во-первых, лень к ветеринару
везти, а во-вторых... что-то было во-вторых непонятное. В общем, остался
кошак при своих. А Егор уже купил ему "Девять жизней", еду для
кастрированных... Но выбрасывать не стал. А кот так кайфонул, что не только
"Вискас" и "Кит-о-кэт", но и "Ройял Фуд" не признал. Вообще он рыбу любил и
молоко. Но из фирменных блюд - только "Девять жизней", и все. Странный. Егор
расслабился и подчинился. Значит, так надо. К тому же нравилось ему название
этой еды. Егор, конечно, не очень верил в мистические бредни про девять
кошачьих жизней, но, с другой стороны, дыма без огня не бывает, и, раз с
древности такое болтают, значит, основания для этого есть. Иногда он кота
подкалывал: ну что, мохнатый, сколько жизней съел? Кот удивленно смотрел на
хозяина желтыми глазами и молчал.
Звали кота Шарль. Егор назвал его когда-то в честь великого сочинителя
"Кота в сапогах" - и назвал по двум разным причинам. Во-первых, потому что
сам иллюстрировал Шарля Перро, а во-вторых (и, кажется, в-главных), потому
что поначалу котик повадился было писать в обувь, что стояла в прихожей.
Какая тут - спр сите - связь? Прямая.
Когда зашел разговор про имя, Мельников-старший предложил назвать его
"Кот-Который-Ссыт-В-Сапоги", а если короче - "Кот-В-Сапоги". Но имя все
равно казалось длинноватым, и тогда Егор сказал: "Шарль". Котик немедленно
отреагировал. Вопрос был решен. Правда, отец считал имя неподходящим и звал
кота Шурой, в честь великого русского поэта.
Выглядел Шарль вполне сказочно: шерсть на лапах была темнее - так-то он
был дымчато-серый с желтыми глазами, - а лапы и правда как в сапогах.
Неизвестно, сколько ему там жизней было отмерено, но вел он себя, как
бессмертный: нагло и независимо.
На новом месте оказалось тоскливо. Конечно, Егор мог остаться в
отцовской квартире, куда, по завещанию, быстро переехал из Люберец от тещи
старший-старший со своим кодлом и лживой жизнью, чтобы быть ближе к
"Мельнице". Собственно, старший Егора и не гнал, а кое-кто даже очень хотел,
чтобы он там остался... Но Егор решил все-таки съехать и быть себе хозяином.
Ну их, пусть сами. Деньги завелись кое-какие - небольшая доля от "Мельницы",
да еще и работа, - можно и самому. А на работу приятель устроил. Нормальная
работа. В информационно-аналитическом агентстве крупной компьютерной фирмы,
то есть, по сути, в рекламном отделе.
Взяли Егора художником на корпоративную компьютерную графику, но как-то
само получилось, что на нем оказались креатив, аналитика и маркетинг, а в
основном программирование. Несколько раз Егор пытался напомнить о своем
художественном образовании. От него удивленно отмахивались: тебе кто-то
рисовать не дает? - да на здоровье; правда, нам ты нужен как... кто-то
другой. Вот он и старался оставаться этим кем-то другим.
Скоро ему почти понравилось. Иногда он с легкостью находил решения
проблем, над которыми профессиональные программисты бились неделями. В массе
коллеги не очень любили Егора и завидовали ему, хотя он совсем не кичился
случайным талантом и никогда не выставлял себя напоказ.
Некоторое время спустя агентство стало зарабатывать на Егоре приличные
деньги, сдавая его внаем клиентам. Те его уважали и не раз хвалили на
встречах с руководством. В свободное время Егор мог заниматься
программированием для себя и придумал одну игру, которую потом дома дополнил
и усовершенствовал. Особенно нравилось ему конструировать образ героя.
Первое время он не хотел идти дальше арматуры, скелета, трехмерной
схемы, его Кот был похож на робота, сделанного из тонкой
виртуально-дюралевой проволоки. Но программа настойчиво требовала тела и
красок; Егор подчинился и довел образ до совершенства. И в окончательном
виде Кот ему больше понравился: этакая наглая мультяшная морда.
Впоследствии Егор сыграл в эту игру, и она перевернула всю его жизнь.
Но это случилось много позднее. А тогда он просто работал и пытался
отвлечься от тоскливых мыслей.
Зима прошла кое-как: работа, компьютерные программы, тусовки, пиво с
чипсами, приятели всякие, девчонки симпатичные и неломкие. Или, наоборот,
ломкие. Смотря что иметь в виду. Если время стойкости от нет до да, то
скорее ломкие, хрупкие даже - сломать можно быстро и на меленькие кусочки с
таким легким возбуждающим хрустом, как чипсы. Правда, в руках Егора они
почему-то ломались реже, чем у других, даже делались особенно крепкими,
почти черствыми.
В общем, ничего особенного не происходило. Хотя нет, именно зимой он
впервые увидел Принцессу. В январе. В клубе. Ночном, в смысле. Был такой
клуб "Мальчик-с-пальчик", Егор туда частенько наведывался. И правильно, как
выяснилось.
Девушка была одета во что-то неформально-простое. И еще она танцевала.
Классно танцевала, легко и красиво. "Надо будет трахнуть", - лживо подумал
Егор. И еще: "Хорошо, что затарился шмотками". А он действительно успел:
одежды накупил стильной и дорогой. Правда, если честно, одежда эта
решительности ему не прибавила.
Потом Егор еще несколько раз видел Принцессу, но познакомиться так и не
смог. Даже когда встретил на Тверской одну. Постеснялся. А она свернула во
двор, и все. Такая фифа. В белой шубке, тонкой, простой, похоже, из
патагонской лисицы, то есть дорогой обалденно. Егор успел только заметить
подъезд. Может, в гости шла, а может, живет. "Но познакомиться надо бы.
Хорошая..." - думал он вяло, спускаясь в метро.
Прошло несколько дней. Егора колбасило с нечеловеческой силой и
плющило, как вакуум-прессом. Он думал о Принцессе, о Саше, о маячке ее
коротко стриженной головы и синих лучиках глаз. Как только Егор не
фантазировал себе их общение. Не стоит рассказывать, а то может создаться
впечатление, что Егорий наш просто дурк .
Однажды не выдержал он и пошел на Тверскую. Ждать. В первый день не
дождался любимой своей. Подходил к нему, правда, один негр, хотел снять его
на ночь, но Егор отказался. Вполне толерантно.
Приперся туда же на следующий день. Стоял с утра до вечера, как дурак.
Продрог. Только стемнело, смотрит - она. Идет. Одна.
Шагнул к ней, заговорить собирался. Ну, там, познакомиться, то-се. А
она вдруг - руку из кармана, а в пальчиках монетка, пятак. Сует и улыбается
коротко-вежливо, по-европейски, прохладно, - ты, дескать, никто, клошар, но
тоже человек, ну и вот тебе пятачок на хлеб. Из любви к человечеству.
Приняла за уличного стрелялу, сунула в руку пятерку и дальше пошла, и не
увидела его синевой своей, и тут же забыла!
Егор просто озверел (мысленно), хотел догнать, сорвать шубку
белоснежную и отыметь прямо в лифте (Принцессу, не шубку) или на лестничной
клетке, а она бы стонала и впивалась в его спину маленькими ухоженными
коготочками и просила: еще, еще, еще... (не клетка, Принцесса), а потом
дернулась бы несколько раз судорожно в его сильных руках и притихла,
блаженно и горячо дыша ему в ухо... А он бы...
Тут к нему подошел полисмен, небрежно и вяло козырнул плохо
расправленными пальцами, что-то промямлил и попросил предъявить. Егор не
сразу, но предъявил. Мент козырнул точно так же. Егору показалось, что
программа зависла и его снова попросят предъявить, но, козырнув вторично,
полисмен испарился.
Принцесса исчезла. Ну и ладно. По крайней мере Егор теперь точно знал,
что она здесь часто бывает.
В тот день было сыро. И ветрено. Да еще снег пошел; хорошо хоть
обычный, белый. Забыв нацепить кислородную гарнитуру и включить генератор,
Егор брел по Тверской, и пятирублевые монеты снежинок, прилипая к черной
кожаной куртке, упорно старались превратить его сначала в негативного
далматинца, а потом - в снеговика. Егор почти не реагировал на жгучие шлепки
по лицу и домой вернулся с отсыревшей до мозжечка головой. В результате -
простыл.
Простужаться Егор не любил. Более того, смертельно боялся. Каждый раз,
чувствуя першение в горле - или еще хуже: боли в груди, - придумывал себе
какое-нибудь жуткое воспаление легких, представлял, как постепенно простуда
из горла переползает в бронхи, потом в легкие, а там - отек, и кранты.
Боялся, но к врачу почему-то не шел. Хотя чего бы проще: снять рубаху,
подставиться под флюосканер, и - гуляй себе с праздничным настроением!
Но нет, не ходил он к врачу. Потому что прекрасно знал: еще на пороге
поликлиники болезнь спрячется под диван организма, и врач ее не найдет, а
потом будет хуже - она отомстит. Да и не любил он врачей, считал, что не
умеют искать болезни и с ними бороться. А еще точно знал, что врачей нужно
готовить не только как медиков, но и как ловких убийц, вроде каких-нибудь
охотников за привидениями.
То есть в его представлении врач - это такой Шварценеггер из старого
доброго "Коммандо" с маскировочной раскраской на роже и центнером всяких
блестящих прибамбасов вместо автоматов, пистолетов, гранат и ножей. Впрочем,
ножи могут быть - скальпели, например. В таких примерно раздумьях
развивалась и гибла последняя Егорова хворь. А он в это время сидел дома и
пил чай с малиной и водкой.
После оскорбления монетой Егор решил Принцессу забыть. И, выздоровев, с
головой ушел в работу. Банально. Хотя это действительно неплохое средство от
неразделенной любви. Затасканное, правда. В книгах часто: чуть что не так -
герой ушел с головой в работу, даже если он ящики грузит, все равно - с
головой.
Такой оборот интереснее применять к работникам умственного труда,
которые в самом деле головой работают. А еще круче так про футболиста
сказать. А лучше - про водолаза или про офицера-подводника.
Дескать, бросила девушка мичмана Пупковского и ушел он с головой в
работу - только взлетел на борт своей лодки подводно-атомной, нацепил
водолазный костюм-унисекс и с головой же ушел еще глубже, прямо на дно
опустился, в Марианскую впадину, и работает там со страшной силой -
аж-плеск-стоит, - чтобы боль утраты любовной залить... И цунами, да и грозы,
и мальстр мы со смерчами, - это ведь, в сущности, сгустки неразделенных
чувств моряка...
Одним словом, получив поворот от ворот, Егор стал больше работать и
больше вникать. И за короткое время открыл в своем деле кое-что странное,
правда, пока этим не пользовался - не потому, что был трусоват, а как-то
немного робел, не считал себя вправе, ну, то есть боялся.
Речь идет о легком доступе к секретной информации.
На работе Егор стал регулярно путешествовать по Сети. Раньше он считал
ее чем-то необязательным, а для художника даже вредным.
Первый контакт... Что тут скажешь: старые фантастические романы и
фильмы про виртуальных дайверов показались Мельникову адаптированными
сказками, которые в оригинале сложны и многогранны. В Сети Егор почувствовал
себя, как виртуальная рыба в виртуальной воде. Хотя сначала никакого эффекта
присутствия не было - он погружался в строчки символов на дисплее, которые
сразу переставал замечать, на их место как бы приходили картинки, он видел
информацию. В 3D-игры Егор заглянул потом... Какая-то часть его сознания
приняла причудливые миры и, кажется, навсегда в них осталась. Но все-таки
интереснее и важнее Егору показались не игры, а поиск информации.
Тут-то он и оторвался - нырял, как подводная лодка, и кроме кайфа
получал кучу полезного. Но самое главное, Егор (как ему казалось, случайно)
нашел классный способ совсем не засвечивать адрес во время взлома - способ,
до этого неизвестный и, как практика показала, надежный.
Для пробы Мельников влез в секретные (и легендарные!) сервера Пентагона
(а куда же еще!) и убедился, что таким образом можно взломать все на свете.
Тут Егор слегка поостыл и постарался о новых способностях забыть, поскольку
воспользоваться ими в корыстных целях вряд ли мог по причине "изъянов"
характера. Не хватало ему авантюризма и преступных наклонностей. То есть,
возможно, в нем это было, только дремало где-то совсем глубоко.
Целые дни Егор проводил за компом, а по вечерам, чтобы заглушить
сетевой голод и неутолимую жажду виртуального творчества, он стал
совершенствовать свою новую "стратегическую" игрушку. К тому же это помогало
не выть от тоски.
Говорят, в состоянии влюбленности нет аппетита. Вранье! Мельников
сжирал все подряд! Он опустошал холодильник за вечер сидения дома. И почти
не поправлялся. Скорее, худел. Правда, за выходные, которые редко проводил
на воле, слегка набирал, но немного.
В эти дни Егор много чего пытался: рисовать, смотреть телевизор, видео,
слушать музыку, читать. Для творчества хотелось вдохновения, а Егор был
неспокоен. От телевизора чугунела голова, Сеть надоедала медленнее, но тоже;
музыка, скорее, будоражила, чем отвлекала. Про книги - особый разговор.
Книги Егор любил. Как настоящий книжник, почти как библиофил. Выискивал
в "Букинистах" старинные издания (годов 60-80-х прошлого века) и кайфовал,
как кот, который поймал воробья. Особенно любил "Худлит" с его вкусом к
изящным концепциям и "Детскую литературу" - издательство, которое выпускало
литературу не всегда детскую, но почти всегда иллюстрированную.
Откуда взялась у Егора такая тяга к книгам, рассекретить нетрудно.
Федор Ильич не был особо страстным читателем, ну детективы там, боевички,
фантастику изредка, а так, чтобы без книжки его себе представить, - это
легко.
Говорил кто-то, что матушка Егора была хорошо образованной женщиной. То
ли фил она окончила, то ли жур, но какой-то из этих, точно, и осталась в
квартире Мельника отличная библиотека. Правда, к тому времени как Егор
вырос, библиотека поредела, прямо пропорционально прическе Федора Ильича,
сохранились только некоторые разрозненные тома, не обладающие коммерческой
ценностью.
Эти остатки и еще множество книг, купленных самолично, Егор перевез на
Ярославку. Свободного места в квартире было мало, поэтому книг показалось
немеряно. По нынешним временам и нравам так оно, похоже, и было.
Не только оставшейся от матери библиотекой объяснялась Егорова страсть
к книгам... Или как раз только этим? Потому что без нее у Егора, может,
никогда и не появилась бы мечта стать художником-иллюстратором.
С детства он обожал книжки с картинками. Все детские россказни про
космонавтов и пожарных - мимо Егора: стать художником - вот его первое и
единственное профессиональное желание.
Он мечтал об этом нешумно, но шел поступательно. Сначала поступил в
училище. Потом в институт. Еще не окончив, стал ходить по издательствам, но
вдруг обнаружил, что времена Высоцкого, Мигунова, Макарова, Валька, Ушакова
и других миновали, не говоря уж о Добужинском и прочих стариках-искусниках
типа Лурье или Рокуэлла Кента (старший-средний все никак не мог разобраться,
чей же конкретно кент этот Рокуэлл).
Издательства хотели печатать побольше туфты на туалетной бумаге под
яркими обложками, поскорей продавать - и никто не старался. Рисовали в
основном самоучки. Те, кто вместо химии и физики увлеченно изучал на задних
партах методы изображения шариковой ручкой фантастических монстров с
произвольной анатомией тел и жгучих подруг с убедительными эротическими
аргументами.
Убедившись, что в дилетантской стране профессионалы никому не нужны,
Егор перестал ходить по издательствам и переключился на помощь отцу и
нештатную работу в рекламе. Нет... В одном издательстве ему заказали было
серию иллюстраций для книги сказок Перро, но книга не вышла - очередной
дефолт, да и сомнения поползли у издателей - очень уж картинки Егора
казались всем непривычными.
Один рисунок у Егора остался: кот в "казаках", с такой умильной хитрой
мордахой. Рисовал Егор с натуры, с Шарля, насколько это возможно в той
свободной манере. Только остался не оригинал, а отсканированная копия,
компьютерный портрет.
Когда Егор зависал дома, он любил сидеть с книгами. Иногда на него
накатывало - хотелось найти книгу, в которой все идеально: не только
содержание, но и обложка, картинки, дизайн. Иногда казалось, что такая книга
найдена, но проходил час, и наваждение таяло.
Когда Егор мечтал о Принцессе, он по пять раз в день находил и терял ту
самую книгу, перебрал сотни томов и довел себя до безумия.
Сообразив, что это дорога в психушку, Егор решил отвлечься и сам не
заметил, как попал на Тверскую. Целый день Саша не выходила из подъезда и не
входила в него.
Егор познакомился с местными пацанами (сигаретки, пивко...) и на пике
знакомства спросил про Принцессу. Оказалось, все ее знают и влюблены -