---------------------------------------------------------------
© Copyright Сергей Буртяк, 2002
© Copyright издательство "Вагриус"
Date: 05 Aug 2002
URL: http://www.vagrius.com/books/na/burtjak01.shtml
В августе 2002 книга вышла в печать в издательстве "Вагриус"
уже сейчас в библиотеке Мошкова эксклюзивно представлен текст романа.
---------------------------------------------------------------
Женщинам читать не рекомендуется,
ДЕТЯМ НЕЛЬЗЯ ПОКАЗЫВАТЬ ДАЖЕ ИЗДАЛЕКА
П о с в я щ а е т с я П У Ш К И Н У
Не огорчайтесь, сударь мой; ...и вы
увидите, что вам досталась вовсе
не такая жалкая доля, как вам
кажется.
Ш. Перро "Кот в сапогах"
...уж не прикажете ли вы мне надеть
и сапоги? Кот в сапогах бывает
только в сказках...
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"
И, если вы видите, кот поглощен
Раздумьями вроде бы не земными,
Знайте, что он погружен, как в сон,
В мысли...
Т.С. Элиот "Старый Опоссум"
...чтобы все увидели, какими путями коты достигают величия...
Э.Т.А. Гофман "Житейские
воззрения Кота Мурра"
- Мне кажется почему-то, что вы
не очень-то кот...
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"
К тому же накануне он потерял работу.
Нет, это глупо: шел-шел и потерял. Как-то нелепо. Шаблонно. Если
вдуматься, смахивает на чей-то вопль о потере сознания. Вот если потерял
заменить на уронил, - получится куда симпатичнее и свежее. Меньше ложного
пафоса, больше психофизической правды - уронить хрупкую статуэтку (работу
древнего мастера), которую некто (возможно, сам мастер) поручил твоей
идиотской заботе, - уронить и разбить ее вдребезги о каменный пол (с
гримасой ублюдочного отчаяния), или утопить в мутной речке - легко, и,
понятно, - понятно - это может вызвать проблемы.
Итак, уронил... Нет, не получится - будет казаться, что речь идет о
предмете. Ладно, вернемся потом. Теперь - накануне. Что это?.. А, нет,
накануне здесь - правильно. Увольнение случилось как раз накануне того
самого появления кота, с которого все началось. И к тому же - абсолютно
понятно и верно: объяснится чуть дальше, но обязательно. И это действительно
к тому же, ко многому страшному и удивительному, что к тому времени уже
произошло; и в этом к тому же есть то, что почти никогда не следует за
разбитием статуэток, - здесь есть трагизм, присущий разбитию более тонких и
ценных вещей. Предположим, сердец. Или разумов. Да, или разумов... Хотя,
если статуэтка живая, то не так уж все отличается... М-да... А вот без
потерял все-таки можно вполне обойтись. И тем более без уронил. Поэтому (а
еще потому, что утрачен был все-таки процесс, а не вещь) лучше сказать
просто:
К тому же накануне его уволили.
Несправедливо. Знаете, как бывает... Лучше не знать. Воздух вокруг тебя
как бы сгущается, в течение двух-трех недель ты чувствуешь, что дни сочтены
- не вообще, а на этой работе, - не трагично, но приятного мало; начинаешь
вспоминать по минутам и в конце концов приходишь к выводу: увольнять тебя не
за что. Неожиданно (а уже поднялось настроение и все предвидения показались
надуманными) тебя вызывает Пугач (шеф-ублюдок) и, полируя блеклыми зенками
твои давно не чищеные ботинки или сверля свитер на груди (как для вручения
ордена), вяло что-то мямлит насчет трудного положения фирмы, раздутого
штата, недовольства начальников... Нет, ты, конечно, можешь остаться, если
хочешь, но... в общем, эта зарплата будет последней, вряд ли что-то можно
поправить... да, и еще... нет, не все... просто... последняя зарплата, она,
к сожалению, не может быть полной, ты не должен спорить и возражать, тебя
почти не загружали в этот месяц, уж извини, решение принималось не сразу...
в общем, это будет всего половина. Так что...
"Урод!.."
Ты выходишь из его надушенной офисной комнаты и почти произносишь,
неслышно, но злобно, выталкивая воздух сквозь тесно сжатые зубы, в никуда:
"Урод! Ублюдочная тварь! Ссссука..." - ну и так далее, все это знают, -
пытаешься хлопнуть несколькими дверями, но их сдерживает специальный
механизм для смягчения; ты шагаешь, разрывая на ходу полупустую мягкую пачку
и прикуривая еще в коридоре, где курить категорически... Блин!.. И ты жадно
втягиваешь в себя дым, а его излишки тянутся за тобой серым царственным
шлейфом. Или синеватым - зависит от освещения. Тебе почти хорошо. Тебе
наплевать. Злость делает тебя суперменом.
В курилке уже кто-то есть. Рассказываешь и чувствуешь, как покрываешься
коркой проказы, видишь это в его отступающих глазах (или ее, что еще
противней, особенно если собирался затащить ее в койку); умолкаешь на
полуслове; бросаешь недокуренную сигарету в напольную пепельницу, попадаешь
легко и красиво; ухмыляешься; идешь к бывшему рабочему месту, еще ни о чем
толком не думая, начинаешь собирать свои шмотки: рисунки, всякие там
ручки-дрючки, папки, фотки, дискетки и прочее, даже солдатика оловянного,
которого прилепил к крыше своего монитора... то есть, их монитора, срываешь
и забираешь с собой - машинально, без лишних эмоций, в голове одна мысль,
колкая, как коготь кота: ты ведь это предвидел, ты все чувствовал и даже
почти нарывался. А почему ты не искал другую работу?.. Почему ты, как
обдолбаный кролик, сидел и хлопал красивыми длинными ушами и красноватыми
глазками, до самого конца, чтобы потом обидеться на весь мир, зайтись в
истерике и обсирать всех подряд, про кого только вспомнишь? Почему?!. Да
потому что ты тупой, зажатый и рафинированный, как подсолнечное масло без
цвета и запаха. Потому что ты никто, чмошная крыса, которая потеряла нюх и
догрызает мизерный шмат прогорклого сальца, вместо того чтобы вовремя рвать
когти с этого трахнутого начальственным айсбергом титаника и уже давно жрать
ананас где-нибудь на тропических островах. Ну и хватит, хватит, довольно,
хорош!.. Если ты и вправду такой, что ж с тобой делать. Ну, уволили. Ну,
опять. Что-нибудь, может, найдется.
Он был в этом уверен, всегда, каждый раз. Потому что каждый раз
находилось. Кто-нибудь что-нибудь предлагал. Иногда лучше, чем до, иногда
чуть похуже. Вот и вчера тоже подумал, что, в общем, неплохо пересидеть
месяцок (денег сколько-то будет), отдохнуть, собраться с мыслями, мозги
прочистить, а потом, когда что-то появится, со свежими силами все
продолжить. Именно продолжить, потому что эти варианты - как звенья цепочки
- мало чем различаются.
Так он думал вчера. Уходя из офиса насовсем. А сегодня - не так.
Сегодня он тигрино бродил по квартире, ему дико хотелось вернуться и
разорвать Пугача, потому что у него елозящие бесцветные глазки, мямлящий
голос, безвкусные галстуки и потуги казаться крутым. Понятно, что решение об
увольнении принимает Маркиз, Пугачев тут совсем ни при чем, он обычный
молодой лизоблюд. Но и за это его стоило замочить. А еще хотелось вытереть
офисный стол - с вечными кругами от кружек - пучеглазым Светкиным личиком,
несмотря на вежливые отношения! Просто эта ленивая дура осталась там, в
стабильном прошлом с отпусками-зарплатами, и, как обычно, двадцать какого-то
числа бочком протиснет в бухгалтерию рыхлую задницу и заберет свой дурацкий
конвертик, а на следующий день - каждый раз на следующий после зарплаты день
- опять придет в новых туфельках. Золушка пухлая! Где ж ты, мама Гошина,
хранишь их в таком количестве - все эти новые свои калоши, отороченные мехом
козлов?! Да пошла ты в калошах своих!
Он начинал себя жалеть. Пожалуй, и завыть бы мог. От досады. Но вдруг
вспомнил ту девочку. Перерыл ящики, отыскал старый блокнот и тот рисунок.
Вроде есть сходство, только чего-то неуловимо важного не хватает.
Как-то в январе зашел в "Мальчик-с-пальчик" выпить вина, потрепаться с
кем-нибудь (хотя это мечты-несбывайки о легкости вращения в мире), сел у
барной стойки, стал рисовать в блокноте - по привычке, - и вдруг...
Дыхание перехватило, с первой секунды захотелось обнять ее нежно,
осторожно, одной рукой обвить талию, а другой, словно гребнем, проникнуть
сзади в мягкие волосы цвета красного дерева, от шеи к затылку, и так
замереть, закрыть глаза, вдохнуть пряный запах, и все - не дышать, прижаться
всем телом, и ничего другого не делать - главное, не отпускать. Такое
состояние не опишешь. Первое слово тут - нежность. Когда женщина - не
бутылка для твоей пробки, не ножны для твоей сабли, не дупло для твоего
дятла, не борщ для твоего перца. Обнять, чтобы прикоснуться максимально всем
телом... как же слова неуклюжи! - а в груди ликованье растет, и волнами... а
счастье переполняет и готово превратиться из неуловимой субстанции - в смех,
в легкий, свободный, неяркий, негромкий... тихий, как тихий плач, как
старичка Стинга песни... Или Грима Лавэя... Девочка моя... Не твоя она
девочка. Да и не знаешь ты, кто она. Друзья (слышал) называли ее Сашей.
Некоторые - Принцессой. Но это, собственно, все, больше никакой информации.
И вообще, ничего с ней не ясно. Хотя нет, ясно, что чувства эти - без толку.
С чего это ты размечтался?.. К ней просто так не подкатишь - не того кота
птичка.
Принцесса... Хорошо, хоть портрет ее есть - успел набросать
карандашиком. Вот и любуйся теперь. Вот и радуйся. Глаза только не совсем
получились: темно-синие они на самом-то деле, с игривой улыбкой на дне.
Увидеть еще один раз. Хотя бы. Полжизни отдать.
Полгода назад вернулась мода конца прошлого века. Правда, теперь все
стало еще шире, еще уже, еще короче, еще длиннее, еще ярче, еще сдержанней,
еще искусственней, еще натуральней.
По улицам рассекали девчушки - в дешевых роликовых кедах, в полуснятых
отвислых штанах, с голыми пупками, в маленьких-юбочках-беленьких-трусиках,
"парашютках", топлесных майках - разные. И у всех - ножки, ручки, губки,
грудки, попки - наружу, все, что есть, все наружу. И никакой внутренней
жизни в глазах. Они издевались.
Вернулся. Купил безникотинных сигарет и две банки пива. Не разуваясь, в
прихожей, высосал банку до дна, набрал Ларкин номер, но ви-фон лыбился
приветливой гримасой Мультика-фон-оператора.
Мультик с глупой улыбкой тянул кабель к номеру Ларки. Мультик громко
сопел, выбивался из сил, ви-фон вяло гудел, а у Ларки в квартире наверняка
истерично пищал такой же, не понимая, насколько Егору нужно, чтобы она
сейчас коснулась игривым пальчиком заветной кнопки и высветилась на
мониторе. Мультик на экране все еще пытался тащить толстый кабель, но сил не
хватало. Вспомнил: Ларка отдыхает в Крыму, давится медом вместе со своим
новобрачным мужем. Отключился. Мультик облегченно вздохнул и снова
заулыбался. Набрал еще два номера - никого.
К своим двадцати пяти Егор Мельников мало что в жизни усвоил. Был он
слегка приторможен, инфантилен и доморощен, привык идти на поводу; решения
за него часто принимал кто-то другой: в детстве - отец, учителя или братья,
в институте - преподы да друзья-недоноски; на работе - кто пошустрей, кроме
начальства, понятно.
Надо сказать, такой расклад не очень устраивал Егора, в глубине души
чувствовались другие возможности, другие желания и другие способности; в
редких одиноких мечтах грезилось ему нечто такое не очень определенное, но
свое и крутое. В мечтах. А реальность ползла по протоптанной тропке, и Егор
ее не подгонял, ничего не искал - что судьба принесет, то и ладно. Иногда
Егор понимал: вряд ли эта самая судьба приберегает лакомые куски для таких
тормозюров, как он; поразмыслив, осознавал: надо напрягаться, пыхтеть, чтобы
получать не корки, а калачи. Но самолюбие льстиво нашептывало красивые
метафизические отмазки, и Егор быстро успокаивался, так и не постучавшись
толком ни в одну дверь, более труднодоступную, чем вход в дневное метро.
А еще Егор панически стеснялся себя. Внешних оснований для этого не
было: вырос он выше среднего, лицом был вполне, волосы имел редкого
пепельного оттенка, а глаза - серые и не пустые, с ироничной усмешкой. Дома,
один, Егор был крут, как Джеймс Бонд, но стоило появиться на людях - вс :
становился тише травы, ниже воды. Иногда, выпив алкоголя, Егор мог вести
себя по-другому, но окружающие реагировали скверно, и со временем пришлось
научиться контролировать себя даже пьяного в дым.
Честно говоря, несмотря на приступы самонедовольства, до поры до
времени внешне вялая жизнь не напрягала Егора совсем либо напрягала слегка,
и лишь незадолго до начала безумных событий он стал все чаще задумываться и
комплексовать. А после неожиданной смерти отца, под крылом которого тихонько
дремал с самого детства и до окончания института, Егор испугался всерьез -
понял, что больше в этой жизни на хрен никому не нужен и теперь может
рассчитывать только на себя одного. Но беда-то как раз в том, что на этого
типа рассчитывать было глупее всего.
Как бы поточнее описать его тогдашнее состояние? Были оттенки. На их
фоне одна мысль мелькала чаще других. Даже не мысль, а желание. Он слышал,
что если лечь в теплую ванну и аккуратно вскрыть вены, то можно быстро и
безболезненно умереть. Думал он об этом все чаще и был уверен: если не
поступит вскоре от судьбы какой-нибудь свеженькой почты, то останется
принять цветную ванну, как ни мерзко это звучит. Не мог Егор жить без опоры,
а положиться ему, как известно, было теперь не на кого. На кота разве что.
Вот прикол.
Иногда Егор внимательно смотрел на кота своего и думал: хорошо бы
самому стать котом: проснулся как-нибудь утром, а ты - кот. И никаких у тебя
проблем, никаких забот, трудностей никаких - ничего не надо преодолевать, ни
с чем не нужно бороться, лежишь себе, мурлычешь да жмуришься, лапки сложив,
как первоклассник за партой.
Совсем скис Егор. Мало того что отец перед смертью сказал страшные
вещи, так теперь еще с работы поперли. Чувствовал себя Егор уволенным не с
работы, а прямо из жизни. Это все и рассказывал он коту, перемещаясь
бессмысленно по квартире и то злясь, то впадая в сонливость.
После ванны Егор натянул длинные шорты и любимую серую майку, взял
книжку, уселся в кресло перед телевизором и присосался к оставшейся банке
пива; посидел, полистал, посмотрел картинки на бумаге и в ящике, осоловел...
В комнату вошел кот. Сделал несколько наглых шагов по ковру,
остановился, завалился полусидя на поясницу, задрал в потолок длинную
кроличью лапу, полизал в мохнатом низу. Потом поднялся на задние лапы,
облокотился о кресло, принял абсолютно человеческую позу, внимательно
посмотрел на хозяина ярко-желтыми черешнями глаз и лениво сказал, изящно
помахивая пушистым хвостом... Однако прежде чем излагать события, не будет
лишним рассказать предысторию.
Если честно, отец Егора был не совсем мельник. Точнее, он вовсе не был
мельником, он держал маленькую частную хлебопекарню и еще меньшую
"Булочную", которую окрестные жители прозвали "Мельницей".
Не совсем потому, что она таковою была. Хотя в пекарне и муку мололи,
конечно, - то есть зерно в муку, - но для своих исключительно нужд, так что,
если б кто-нибудь вздумал привезти Мельнику на помол пару-тройку подвод
ячменя, вряд ли Мельник взялся бы за эту работу. Вот и выходит, что мельник
и мельница были как бы игрушечные, ненастоящие. Но все-таки и не совсем.
Поскольку немного муки все же мололи из пшеницы и ржи. Сначала хозяин, потом
Егор, а дальше пришлось взять человека и платить ему деньги. Так что
мельник, скорее, - этот работник. И мельник, и пекарь, и плотник. Если надо.
Хороший работник, исполнительный, аккуратный, немногословный. Герасим по
имени. Лицо у него было большое, как у великана из сказки, и все в крупных
оспинах, а тело - корявое, не подходило лицу.
Поскольку Герасим в нашей истории, несмотря на оригинальную внешность,
не сыграл даже самой незначительной роли, в основном потому, что молчал, мы
его опустим, и все, пусть он даже трижды интересный типаж - на фиг он нужен,
если толку от него никакого, кроме помола зерна да выпечки булок, хотя
человек он был добрый и тихий и любил в детстве смотреть, как мать хлеб
печет.
Но это в самой истории Герасим не важен. А для того чтобы история стала
известна, Герасим оказался человеком центральным, поскольку без его
своевременного вмешательства никто никогда ничего не узнал бы ни о Егоре, ни
о Принцессе, ни о Коте.
Отец Егора был как капля воды похож на актера двухмерного кино Джека
Николсона (если тот был бы каплей) и, понятное дело, стал знаменитостью в
сонном микрорайоне столицы.
"Мельница" считалась местом свиданий; иногда там культурно отдыхали
местные бандюки; в хорошую погоду на площадке перед кафе пучковались
бесполые тины на дорогих электроликах и водородных скутерах - район был хоть
и далекий, но важный. Хозяина "Мельницы" уважали и старались не обижать, тем
более что местный мелкий пахан умирал от свежих плетенок и часто засылал
свою "шестерню" не только за процентами "крыши", но и за горячим хлебушком с
маком.
Было, правда, - окно расшарашили, так это заезжие фраера, потом фраеров
нашли и взяли с них по полной программе.
Короче говоря, отец Егора был булочником, но поскольку имя носил Федор
Ильич Мельников, то называли его просто Мельником.
Некоторые пытались в общении с Мельником оперировать одним только
отчеством; на этих Федор сердился и ворчал, что обращаться к человеку по
отчеству есть моветон. И поднимал указательный палец вверх в знак
серьезности слов. Алкаши верили без разговоров - Мельник хоть и сидел в
тюрьме, но знал много интеллигентных жестов и слов.
На зону Федор попал из-за жалости к слабым. Был он тогда совсем молодой
и связался с блатными.
В тот раз грабил с двумя подельниками богатую дачу, даже не дачу -
большой загородный дом. Не за просто так грабил. Заплатили им (Федор не
знал, кто именно), чтобы, ограбив, они эту хату спалили, - видно, мстил
тогда кто-то кому-то за что-то. Уговор был такой: все, что на даче найдут
ценного, заберут, мало того - еще денег получат. Хозяева были в отъезде.
Сторож ушел к соседу и там хорошо принял внутрь, а возвращаясь - упал и
утратил сознание, или, наоборот: потерял и упал (Мельника дружки помогли).
Федор хоть и молод был, а считался большим специалистом по всяким
приборам. Навороченную сигнализацию без проблем отключил, к хитрым замкам
подобрал электронные отмычки.
Взять в доме было чего: денег много, николаевские червонцы нашлись на
чердаке в деревянной шкатулке, еще золото и камни в украшениях, тоже много,
меха, тряпки разные, шпионский пистолет "Беретта", ну и так далее, - долго
шарили, не торопясь. А потом, когда все вытащили и уложили (грузовик был за
деревьями спрятан), Мельнику дали канистру и велели все комнаты на первом
этаже обойти и полить, а после поджечь и бежать.
Когда он уже поджег, то вдруг услышал, что на втором этаже кот мяучет -
это сторожа кот был, его пускали иногда по дому гулять, мышей там, крыс
навестить, а зверь полюбил второй этаж. На лежанке устраивался и дрых, чуть
не в обнимку с мышами да крысами.
В общем, уже весь первый этаж полыхает, а Мельник по второму бегает,
кота ищет. Кореша ему посигналили (разок) и уехали. А он, когда кошака нашел
- дом уже почти весь горел - пролез на чердак, с котом под мышкой, окно
круглое ногой выбил, кое-как протиснулся и выпрыгнул в сад. Ногу повредил
сильно, сломал. Там-то его и принял сторож очнувшийся с соседями да местным
участковым инспектором.
Завели уголовное дело. Следствие шло долго. Все понимали, что не мог
Мельников дом в одиночку грабить, и терзали насчет соучастников. Однажды ему
в камеру доставили записку: "Держись, братан. Не сдашь - выручим".
А Мельник и так держался. Судя по поведению следователя, выручать
Федора никто не спешил. Следователь задавал Мельнику всякие вопросы о том,
как он умудрился взломать какую-то там американскую систему защиты. Федор же
о нюансах понятия не имел и ничего толком ответить не мог.
Скоро насчет награбленного добра вопросы задавать перестали, а у
следователя появился новый автомобиль.
Мельник никого из дружков не сдал. Получалось, что дом он ограбил один.
Следствие пожало плечами (чего в жизни не бывает) и передало дело в суд.
Суд был закрытым и скорым. Получил Федор семь лет с конфискацией (хотя
что там у него было?) и поехал валить темный лес.
На зоне в Мордовии (в местечке с угрожающим названием Явас) его приняли
сносно. Начальник колонии, узнав, что Мельник - гений по электронике,
поручил ему усовершенствовать периметр. Федор изобрел несколько
чувствительных на побег датчиков и одновременно, по просьбе мужиков, собрал
прибор, с помощью которого можно было легко эти датчики отключать. В
результате ползоны сбежало (из-за новых датчиков охрана на вышках
расслабилась). Высокое руководство проведало об инициативе начальника и
перевело его в Воркуту. Хотели и Мельника тоже забрать, но почему-то не
тронули.
Новый начальник отнесся к Федору с опаской и стал делать вид, что
такого заключенного в колонии нет. Один раз Мельник вышел через КПП, погулял
по лесу и вернулся - никто ему ничего не сказал. Так, самочинно, Федор
присвоил себе статус вольноотпущенного и мог уходить с зоны после завтрака
хоть до отбоя. Новым положением Мельник не злоупотреблял, вел себя тихо и
неожиданно вышел по амнистии, отсидев всего три с полтиной. И вот еще
странность - никто его после отсидки на поселение в провинцию не загонял.
Вернувшись в Москву, Федор с криминалом связываться не стал, поступил в
институт, документы почистил от судимости (знакомый помог, фальшивомонетчик,
одесский еврей) и зажил себе честно; получил диплом инженера-электронщика,
устроился на работу в НИИ, женился.
Жена Мельнику досталась тихая, с филологическим образованием. Она сразу
и безоговорочно приняла свое новое предназначение и стала рожать мужу детей.
Двоих родила с промежутком в два года. Мельниковы поначалу снимали чуть ли
не угол, а через три года - непонятно за что - Федору выделили от работы
трехкомнатные хоромы в новом районе.
Все бы хорошо, но объявились вдруг неожиданно старые други. Вроде и
забыл о них уже Федор, сколько лет ни духу ни слуху. Но появились. Как злая
болезнь. С ходу выложили, что это они Мельника кругом выручали, с зоны
раньше срока вытащили, с пропиской, учебой и работой помогли. Выходило так,
что "братки" эти вроде как ангелы-хранители.
Очень не хотелось Федору снова в воры идти: сыновей двое растет, да и
вообще. Он попытался старых приятелей вежливо отвадить. Те не отставали.
Как-то пригласили его в кабак отдохнуть: водки попить, шары погонять.
Мельник поехал. Думал, может, хоть там удастся нормально поговорить, не
звери ведь, должны же понять, что не хочет человек к старому возвращаться.
Когда Мельников приехал на место, то увидел, что ресторан оцеплен
милицией, а изнутри выносят к "скорым" людей в черных мешках. Из разговоров
в толпе Мельник понял, что была бандитская разборка и получилось много
убитых.
Через некоторое время Федор смог кое-что разузнать, все обдумал и
понял, что в перестрелке остались живы только те бандиты, которые не были
связаны с давним ограблением дачи. Вот такое странное совпадение. Помянув
старых товарищей, Мельников поблагодарил судьбу и успокоился. Как вскоре
выяснилось, рановато.
Однажды Мельников получил по электронной почте письмо, в котором некто
просил не благодарить его за маленькую услугу, а просто как-нибудь ответить
добром на добро. В письме объяснялось, что, мол, бандитов, которые очень уж
бесцеремонно теребили Федора, успокоил некий тайный доброжелатель, пока ему
ничего от Мельникова не нужно, но, вполне возможно, когда-нибудь понадобится
услуга взамен. Из письма следовало также, что бывшие товарищи Мельникова
присвоили себе чужие заслуги, сказав, что помогали Федору в суде, на зоне, а
потом и на воле. Не они помогали, а тот же тайный доброжелатель.
Мельник расстроился. Почувствовал, что за спиной идет игра, правила
которой ему неизвестны. Время шло в ожидании худшего, но все было тихо.
Несколько лет Мельникова никто не беспокоил. Только одно сообщение немного
взволновало бывшего электронного гения. Некий знакомый рассказал, что ходят
слухи про молодого парня, который пришел в московский криминал и очень резво
сделал карьеру, проявив себя жестоким и беспощадным. А еще говорят, что это
сын тех самых людей, дом которых грабил Мельник с ныне покойными друзьями.
Федор попытался уехать. Но дети завязли в школе, да и жена никуда не
хотела. К тому же никто Мельникову не угрожал и ничего от него не требовал.
Однажды на вокзале, случайно, Федор встретил того сторожа, чьего кота
спас из огня. Сторож Мельника сразу узнал и позвал в гости, навестить кота.
Оказывается, они давно уже переехали в город и живут недалеко от пожарной
станции, что на Звездном бульваре. В гости к коту Мельников не пошел, но
привет ему передал. Сторож серьезно пообещал. Мельников спросил про сына
хозяев. Сторож вспомнил, что вроде сын у них был, но, кажется, укатил за
границу, вместе с отцом, очень давно. Федор сторожа к себе звать не стал,
все-таки тот был одним из тех, кто поймал Мельникова. А дядька, будто
почувствовав мысли Мельника, виновато сообщил, что после того ограбления
хозяева собирались его тоже посадить, так разозлились. Если б не алиби...
После встречи со сторожем Федор Ильич успокоился. Понял, что мифы
криминального мира крепко его достали, и перестал в них верить. Зажил
спокойной семейной жизнью и ничего не боялся.
Жена воспитывала детей, Федор работал. Иногда они выбирались за город,
© Copyright Сергей Буртяк, 2002
© Copyright издательство "Вагриус"
Date: 05 Aug 2002
URL: http://www.vagrius.com/books/na/burtjak01.shtml
В августе 2002 книга вышла в печать в издательстве "Вагриус"
уже сейчас в библиотеке Мошкова эксклюзивно представлен текст романа.
---------------------------------------------------------------
Женщинам читать не рекомендуется,
ДЕТЯМ НЕЛЬЗЯ ПОКАЗЫВАТЬ ДАЖЕ ИЗДАЛЕКА
П о с в я щ а е т с я П У Ш К И Н У
Не огорчайтесь, сударь мой; ...и вы
увидите, что вам досталась вовсе
не такая жалкая доля, как вам
кажется.
Ш. Перро "Кот в сапогах"
...уж не прикажете ли вы мне надеть
и сапоги? Кот в сапогах бывает
только в сказках...
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"
И, если вы видите, кот поглощен
Раздумьями вроде бы не земными,
Знайте, что он погружен, как в сон,
В мысли...
Т.С. Элиот "Старый Опоссум"
...чтобы все увидели, какими путями коты достигают величия...
Э.Т.А. Гофман "Житейские
воззрения Кота Мурра"
- Мне кажется почему-то, что вы
не очень-то кот...
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"
К тому же накануне он потерял работу.
Нет, это глупо: шел-шел и потерял. Как-то нелепо. Шаблонно. Если
вдуматься, смахивает на чей-то вопль о потере сознания. Вот если потерял
заменить на уронил, - получится куда симпатичнее и свежее. Меньше ложного
пафоса, больше психофизической правды - уронить хрупкую статуэтку (работу
древнего мастера), которую некто (возможно, сам мастер) поручил твоей
идиотской заботе, - уронить и разбить ее вдребезги о каменный пол (с
гримасой ублюдочного отчаяния), или утопить в мутной речке - легко, и,
понятно, - понятно - это может вызвать проблемы.
Итак, уронил... Нет, не получится - будет казаться, что речь идет о
предмете. Ладно, вернемся потом. Теперь - накануне. Что это?.. А, нет,
накануне здесь - правильно. Увольнение случилось как раз накануне того
самого появления кота, с которого все началось. И к тому же - абсолютно
понятно и верно: объяснится чуть дальше, но обязательно. И это действительно
к тому же, ко многому страшному и удивительному, что к тому времени уже
произошло; и в этом к тому же есть то, что почти никогда не следует за
разбитием статуэток, - здесь есть трагизм, присущий разбитию более тонких и
ценных вещей. Предположим, сердец. Или разумов. Да, или разумов... Хотя,
если статуэтка живая, то не так уж все отличается... М-да... А вот без
потерял все-таки можно вполне обойтись. И тем более без уронил. Поэтому (а
еще потому, что утрачен был все-таки процесс, а не вещь) лучше сказать
просто:
К тому же накануне его уволили.
Несправедливо. Знаете, как бывает... Лучше не знать. Воздух вокруг тебя
как бы сгущается, в течение двух-трех недель ты чувствуешь, что дни сочтены
- не вообще, а на этой работе, - не трагично, но приятного мало; начинаешь
вспоминать по минутам и в конце концов приходишь к выводу: увольнять тебя не
за что. Неожиданно (а уже поднялось настроение и все предвидения показались
надуманными) тебя вызывает Пугач (шеф-ублюдок) и, полируя блеклыми зенками
твои давно не чищеные ботинки или сверля свитер на груди (как для вручения
ордена), вяло что-то мямлит насчет трудного положения фирмы, раздутого
штата, недовольства начальников... Нет, ты, конечно, можешь остаться, если
хочешь, но... в общем, эта зарплата будет последней, вряд ли что-то можно
поправить... да, и еще... нет, не все... просто... последняя зарплата, она,
к сожалению, не может быть полной, ты не должен спорить и возражать, тебя
почти не загружали в этот месяц, уж извини, решение принималось не сразу...
в общем, это будет всего половина. Так что...
"Урод!.."
Ты выходишь из его надушенной офисной комнаты и почти произносишь,
неслышно, но злобно, выталкивая воздух сквозь тесно сжатые зубы, в никуда:
"Урод! Ублюдочная тварь! Ссссука..." - ну и так далее, все это знают, -
пытаешься хлопнуть несколькими дверями, но их сдерживает специальный
механизм для смягчения; ты шагаешь, разрывая на ходу полупустую мягкую пачку
и прикуривая еще в коридоре, где курить категорически... Блин!.. И ты жадно
втягиваешь в себя дым, а его излишки тянутся за тобой серым царственным
шлейфом. Или синеватым - зависит от освещения. Тебе почти хорошо. Тебе
наплевать. Злость делает тебя суперменом.
В курилке уже кто-то есть. Рассказываешь и чувствуешь, как покрываешься
коркой проказы, видишь это в его отступающих глазах (или ее, что еще
противней, особенно если собирался затащить ее в койку); умолкаешь на
полуслове; бросаешь недокуренную сигарету в напольную пепельницу, попадаешь
легко и красиво; ухмыляешься; идешь к бывшему рабочему месту, еще ни о чем
толком не думая, начинаешь собирать свои шмотки: рисунки, всякие там
ручки-дрючки, папки, фотки, дискетки и прочее, даже солдатика оловянного,
которого прилепил к крыше своего монитора... то есть, их монитора, срываешь
и забираешь с собой - машинально, без лишних эмоций, в голове одна мысль,
колкая, как коготь кота: ты ведь это предвидел, ты все чувствовал и даже
почти нарывался. А почему ты не искал другую работу?.. Почему ты, как
обдолбаный кролик, сидел и хлопал красивыми длинными ушами и красноватыми
глазками, до самого конца, чтобы потом обидеться на весь мир, зайтись в
истерике и обсирать всех подряд, про кого только вспомнишь? Почему?!. Да
потому что ты тупой, зажатый и рафинированный, как подсолнечное масло без
цвета и запаха. Потому что ты никто, чмошная крыса, которая потеряла нюх и
догрызает мизерный шмат прогорклого сальца, вместо того чтобы вовремя рвать
когти с этого трахнутого начальственным айсбергом титаника и уже давно жрать
ананас где-нибудь на тропических островах. Ну и хватит, хватит, довольно,
хорош!.. Если ты и вправду такой, что ж с тобой делать. Ну, уволили. Ну,
опять. Что-нибудь, может, найдется.
Он был в этом уверен, всегда, каждый раз. Потому что каждый раз
находилось. Кто-нибудь что-нибудь предлагал. Иногда лучше, чем до, иногда
чуть похуже. Вот и вчера тоже подумал, что, в общем, неплохо пересидеть
месяцок (денег сколько-то будет), отдохнуть, собраться с мыслями, мозги
прочистить, а потом, когда что-то появится, со свежими силами все
продолжить. Именно продолжить, потому что эти варианты - как звенья цепочки
- мало чем различаются.
Так он думал вчера. Уходя из офиса насовсем. А сегодня - не так.
Сегодня он тигрино бродил по квартире, ему дико хотелось вернуться и
разорвать Пугача, потому что у него елозящие бесцветные глазки, мямлящий
голос, безвкусные галстуки и потуги казаться крутым. Понятно, что решение об
увольнении принимает Маркиз, Пугачев тут совсем ни при чем, он обычный
молодой лизоблюд. Но и за это его стоило замочить. А еще хотелось вытереть
офисный стол - с вечными кругами от кружек - пучеглазым Светкиным личиком,
несмотря на вежливые отношения! Просто эта ленивая дура осталась там, в
стабильном прошлом с отпусками-зарплатами, и, как обычно, двадцать какого-то
числа бочком протиснет в бухгалтерию рыхлую задницу и заберет свой дурацкий
конвертик, а на следующий день - каждый раз на следующий после зарплаты день
- опять придет в новых туфельках. Золушка пухлая! Где ж ты, мама Гошина,
хранишь их в таком количестве - все эти новые свои калоши, отороченные мехом
козлов?! Да пошла ты в калошах своих!
Он начинал себя жалеть. Пожалуй, и завыть бы мог. От досады. Но вдруг
вспомнил ту девочку. Перерыл ящики, отыскал старый блокнот и тот рисунок.
Вроде есть сходство, только чего-то неуловимо важного не хватает.
Как-то в январе зашел в "Мальчик-с-пальчик" выпить вина, потрепаться с
кем-нибудь (хотя это мечты-несбывайки о легкости вращения в мире), сел у
барной стойки, стал рисовать в блокноте - по привычке, - и вдруг...
Дыхание перехватило, с первой секунды захотелось обнять ее нежно,
осторожно, одной рукой обвить талию, а другой, словно гребнем, проникнуть
сзади в мягкие волосы цвета красного дерева, от шеи к затылку, и так
замереть, закрыть глаза, вдохнуть пряный запах, и все - не дышать, прижаться
всем телом, и ничего другого не делать - главное, не отпускать. Такое
состояние не опишешь. Первое слово тут - нежность. Когда женщина - не
бутылка для твоей пробки, не ножны для твоей сабли, не дупло для твоего
дятла, не борщ для твоего перца. Обнять, чтобы прикоснуться максимально всем
телом... как же слова неуклюжи! - а в груди ликованье растет, и волнами... а
счастье переполняет и готово превратиться из неуловимой субстанции - в смех,
в легкий, свободный, неяркий, негромкий... тихий, как тихий плач, как
старичка Стинга песни... Или Грима Лавэя... Девочка моя... Не твоя она
девочка. Да и не знаешь ты, кто она. Друзья (слышал) называли ее Сашей.
Некоторые - Принцессой. Но это, собственно, все, больше никакой информации.
И вообще, ничего с ней не ясно. Хотя нет, ясно, что чувства эти - без толку.
С чего это ты размечтался?.. К ней просто так не подкатишь - не того кота
птичка.
Принцесса... Хорошо, хоть портрет ее есть - успел набросать
карандашиком. Вот и любуйся теперь. Вот и радуйся. Глаза только не совсем
получились: темно-синие они на самом-то деле, с игривой улыбкой на дне.
Увидеть еще один раз. Хотя бы. Полжизни отдать.
Полгода назад вернулась мода конца прошлого века. Правда, теперь все
стало еще шире, еще уже, еще короче, еще длиннее, еще ярче, еще сдержанней,
еще искусственней, еще натуральней.
По улицам рассекали девчушки - в дешевых роликовых кедах, в полуснятых
отвислых штанах, с голыми пупками, в маленьких-юбочках-беленьких-трусиках,
"парашютках", топлесных майках - разные. И у всех - ножки, ручки, губки,
грудки, попки - наружу, все, что есть, все наружу. И никакой внутренней
жизни в глазах. Они издевались.
Вернулся. Купил безникотинных сигарет и две банки пива. Не разуваясь, в
прихожей, высосал банку до дна, набрал Ларкин номер, но ви-фон лыбился
приветливой гримасой Мультика-фон-оператора.
Мультик с глупой улыбкой тянул кабель к номеру Ларки. Мультик громко
сопел, выбивался из сил, ви-фон вяло гудел, а у Ларки в квартире наверняка
истерично пищал такой же, не понимая, насколько Егору нужно, чтобы она
сейчас коснулась игривым пальчиком заветной кнопки и высветилась на
мониторе. Мультик на экране все еще пытался тащить толстый кабель, но сил не
хватало. Вспомнил: Ларка отдыхает в Крыму, давится медом вместе со своим
новобрачным мужем. Отключился. Мультик облегченно вздохнул и снова
заулыбался. Набрал еще два номера - никого.
К своим двадцати пяти Егор Мельников мало что в жизни усвоил. Был он
слегка приторможен, инфантилен и доморощен, привык идти на поводу; решения
за него часто принимал кто-то другой: в детстве - отец, учителя или братья,
в институте - преподы да друзья-недоноски; на работе - кто пошустрей, кроме
начальства, понятно.
Надо сказать, такой расклад не очень устраивал Егора, в глубине души
чувствовались другие возможности, другие желания и другие способности; в
редких одиноких мечтах грезилось ему нечто такое не очень определенное, но
свое и крутое. В мечтах. А реальность ползла по протоптанной тропке, и Егор
ее не подгонял, ничего не искал - что судьба принесет, то и ладно. Иногда
Егор понимал: вряд ли эта самая судьба приберегает лакомые куски для таких
тормозюров, как он; поразмыслив, осознавал: надо напрягаться, пыхтеть, чтобы
получать не корки, а калачи. Но самолюбие льстиво нашептывало красивые
метафизические отмазки, и Егор быстро успокаивался, так и не постучавшись
толком ни в одну дверь, более труднодоступную, чем вход в дневное метро.
А еще Егор панически стеснялся себя. Внешних оснований для этого не
было: вырос он выше среднего, лицом был вполне, волосы имел редкого
пепельного оттенка, а глаза - серые и не пустые, с ироничной усмешкой. Дома,
один, Егор был крут, как Джеймс Бонд, но стоило появиться на людях - вс :
становился тише травы, ниже воды. Иногда, выпив алкоголя, Егор мог вести
себя по-другому, но окружающие реагировали скверно, и со временем пришлось
научиться контролировать себя даже пьяного в дым.
Честно говоря, несмотря на приступы самонедовольства, до поры до
времени внешне вялая жизнь не напрягала Егора совсем либо напрягала слегка,
и лишь незадолго до начала безумных событий он стал все чаще задумываться и
комплексовать. А после неожиданной смерти отца, под крылом которого тихонько
дремал с самого детства и до окончания института, Егор испугался всерьез -
понял, что больше в этой жизни на хрен никому не нужен и теперь может
рассчитывать только на себя одного. Но беда-то как раз в том, что на этого
типа рассчитывать было глупее всего.
Как бы поточнее описать его тогдашнее состояние? Были оттенки. На их
фоне одна мысль мелькала чаще других. Даже не мысль, а желание. Он слышал,
что если лечь в теплую ванну и аккуратно вскрыть вены, то можно быстро и
безболезненно умереть. Думал он об этом все чаще и был уверен: если не
поступит вскоре от судьбы какой-нибудь свеженькой почты, то останется
принять цветную ванну, как ни мерзко это звучит. Не мог Егор жить без опоры,
а положиться ему, как известно, было теперь не на кого. На кота разве что.
Вот прикол.
Иногда Егор внимательно смотрел на кота своего и думал: хорошо бы
самому стать котом: проснулся как-нибудь утром, а ты - кот. И никаких у тебя
проблем, никаких забот, трудностей никаких - ничего не надо преодолевать, ни
с чем не нужно бороться, лежишь себе, мурлычешь да жмуришься, лапки сложив,
как первоклассник за партой.
Совсем скис Егор. Мало того что отец перед смертью сказал страшные
вещи, так теперь еще с работы поперли. Чувствовал себя Егор уволенным не с
работы, а прямо из жизни. Это все и рассказывал он коту, перемещаясь
бессмысленно по квартире и то злясь, то впадая в сонливость.
После ванны Егор натянул длинные шорты и любимую серую майку, взял
книжку, уселся в кресло перед телевизором и присосался к оставшейся банке
пива; посидел, полистал, посмотрел картинки на бумаге и в ящике, осоловел...
В комнату вошел кот. Сделал несколько наглых шагов по ковру,
остановился, завалился полусидя на поясницу, задрал в потолок длинную
кроличью лапу, полизал в мохнатом низу. Потом поднялся на задние лапы,
облокотился о кресло, принял абсолютно человеческую позу, внимательно
посмотрел на хозяина ярко-желтыми черешнями глаз и лениво сказал, изящно
помахивая пушистым хвостом... Однако прежде чем излагать события, не будет
лишним рассказать предысторию.
Если честно, отец Егора был не совсем мельник. Точнее, он вовсе не был
мельником, он держал маленькую частную хлебопекарню и еще меньшую
"Булочную", которую окрестные жители прозвали "Мельницей".
Не совсем потому, что она таковою была. Хотя в пекарне и муку мололи,
конечно, - то есть зерно в муку, - но для своих исключительно нужд, так что,
если б кто-нибудь вздумал привезти Мельнику на помол пару-тройку подвод
ячменя, вряд ли Мельник взялся бы за эту работу. Вот и выходит, что мельник
и мельница были как бы игрушечные, ненастоящие. Но все-таки и не совсем.
Поскольку немного муки все же мололи из пшеницы и ржи. Сначала хозяин, потом
Егор, а дальше пришлось взять человека и платить ему деньги. Так что
мельник, скорее, - этот работник. И мельник, и пекарь, и плотник. Если надо.
Хороший работник, исполнительный, аккуратный, немногословный. Герасим по
имени. Лицо у него было большое, как у великана из сказки, и все в крупных
оспинах, а тело - корявое, не подходило лицу.
Поскольку Герасим в нашей истории, несмотря на оригинальную внешность,
не сыграл даже самой незначительной роли, в основном потому, что молчал, мы
его опустим, и все, пусть он даже трижды интересный типаж - на фиг он нужен,
если толку от него никакого, кроме помола зерна да выпечки булок, хотя
человек он был добрый и тихий и любил в детстве смотреть, как мать хлеб
печет.
Но это в самой истории Герасим не важен. А для того чтобы история стала
известна, Герасим оказался человеком центральным, поскольку без его
своевременного вмешательства никто никогда ничего не узнал бы ни о Егоре, ни
о Принцессе, ни о Коте.
Отец Егора был как капля воды похож на актера двухмерного кино Джека
Николсона (если тот был бы каплей) и, понятное дело, стал знаменитостью в
сонном микрорайоне столицы.
"Мельница" считалась местом свиданий; иногда там культурно отдыхали
местные бандюки; в хорошую погоду на площадке перед кафе пучковались
бесполые тины на дорогих электроликах и водородных скутерах - район был хоть
и далекий, но важный. Хозяина "Мельницы" уважали и старались не обижать, тем
более что местный мелкий пахан умирал от свежих плетенок и часто засылал
свою "шестерню" не только за процентами "крыши", но и за горячим хлебушком с
маком.
Было, правда, - окно расшарашили, так это заезжие фраера, потом фраеров
нашли и взяли с них по полной программе.
Короче говоря, отец Егора был булочником, но поскольку имя носил Федор
Ильич Мельников, то называли его просто Мельником.
Некоторые пытались в общении с Мельником оперировать одним только
отчеством; на этих Федор сердился и ворчал, что обращаться к человеку по
отчеству есть моветон. И поднимал указательный палец вверх в знак
серьезности слов. Алкаши верили без разговоров - Мельник хоть и сидел в
тюрьме, но знал много интеллигентных жестов и слов.
На зону Федор попал из-за жалости к слабым. Был он тогда совсем молодой
и связался с блатными.
В тот раз грабил с двумя подельниками богатую дачу, даже не дачу -
большой загородный дом. Не за просто так грабил. Заплатили им (Федор не
знал, кто именно), чтобы, ограбив, они эту хату спалили, - видно, мстил
тогда кто-то кому-то за что-то. Уговор был такой: все, что на даче найдут
ценного, заберут, мало того - еще денег получат. Хозяева были в отъезде.
Сторож ушел к соседу и там хорошо принял внутрь, а возвращаясь - упал и
утратил сознание, или, наоборот: потерял и упал (Мельника дружки помогли).
Федор хоть и молод был, а считался большим специалистом по всяким
приборам. Навороченную сигнализацию без проблем отключил, к хитрым замкам
подобрал электронные отмычки.
Взять в доме было чего: денег много, николаевские червонцы нашлись на
чердаке в деревянной шкатулке, еще золото и камни в украшениях, тоже много,
меха, тряпки разные, шпионский пистолет "Беретта", ну и так далее, - долго
шарили, не торопясь. А потом, когда все вытащили и уложили (грузовик был за
деревьями спрятан), Мельнику дали канистру и велели все комнаты на первом
этаже обойти и полить, а после поджечь и бежать.
Когда он уже поджег, то вдруг услышал, что на втором этаже кот мяучет -
это сторожа кот был, его пускали иногда по дому гулять, мышей там, крыс
навестить, а зверь полюбил второй этаж. На лежанке устраивался и дрых, чуть
не в обнимку с мышами да крысами.
В общем, уже весь первый этаж полыхает, а Мельник по второму бегает,
кота ищет. Кореша ему посигналили (разок) и уехали. А он, когда кошака нашел
- дом уже почти весь горел - пролез на чердак, с котом под мышкой, окно
круглое ногой выбил, кое-как протиснулся и выпрыгнул в сад. Ногу повредил
сильно, сломал. Там-то его и принял сторож очнувшийся с соседями да местным
участковым инспектором.
Завели уголовное дело. Следствие шло долго. Все понимали, что не мог
Мельников дом в одиночку грабить, и терзали насчет соучастников. Однажды ему
в камеру доставили записку: "Держись, братан. Не сдашь - выручим".
А Мельник и так держался. Судя по поведению следователя, выручать
Федора никто не спешил. Следователь задавал Мельнику всякие вопросы о том,
как он умудрился взломать какую-то там американскую систему защиты. Федор же
о нюансах понятия не имел и ничего толком ответить не мог.
Скоро насчет награбленного добра вопросы задавать перестали, а у
следователя появился новый автомобиль.
Мельник никого из дружков не сдал. Получалось, что дом он ограбил один.
Следствие пожало плечами (чего в жизни не бывает) и передало дело в суд.
Суд был закрытым и скорым. Получил Федор семь лет с конфискацией (хотя
что там у него было?) и поехал валить темный лес.
На зоне в Мордовии (в местечке с угрожающим названием Явас) его приняли
сносно. Начальник колонии, узнав, что Мельник - гений по электронике,
поручил ему усовершенствовать периметр. Федор изобрел несколько
чувствительных на побег датчиков и одновременно, по просьбе мужиков, собрал
прибор, с помощью которого можно было легко эти датчики отключать. В
результате ползоны сбежало (из-за новых датчиков охрана на вышках
расслабилась). Высокое руководство проведало об инициативе начальника и
перевело его в Воркуту. Хотели и Мельника тоже забрать, но почему-то не
тронули.
Новый начальник отнесся к Федору с опаской и стал делать вид, что
такого заключенного в колонии нет. Один раз Мельник вышел через КПП, погулял
по лесу и вернулся - никто ему ничего не сказал. Так, самочинно, Федор
присвоил себе статус вольноотпущенного и мог уходить с зоны после завтрака
хоть до отбоя. Новым положением Мельник не злоупотреблял, вел себя тихо и
неожиданно вышел по амнистии, отсидев всего три с полтиной. И вот еще
странность - никто его после отсидки на поселение в провинцию не загонял.
Вернувшись в Москву, Федор с криминалом связываться не стал, поступил в
институт, документы почистил от судимости (знакомый помог, фальшивомонетчик,
одесский еврей) и зажил себе честно; получил диплом инженера-электронщика,
устроился на работу в НИИ, женился.
Жена Мельнику досталась тихая, с филологическим образованием. Она сразу
и безоговорочно приняла свое новое предназначение и стала рожать мужу детей.
Двоих родила с промежутком в два года. Мельниковы поначалу снимали чуть ли
не угол, а через три года - непонятно за что - Федору выделили от работы
трехкомнатные хоромы в новом районе.
Все бы хорошо, но объявились вдруг неожиданно старые други. Вроде и
забыл о них уже Федор, сколько лет ни духу ни слуху. Но появились. Как злая
болезнь. С ходу выложили, что это они Мельника кругом выручали, с зоны
раньше срока вытащили, с пропиской, учебой и работой помогли. Выходило так,
что "братки" эти вроде как ангелы-хранители.
Очень не хотелось Федору снова в воры идти: сыновей двое растет, да и
вообще. Он попытался старых приятелей вежливо отвадить. Те не отставали.
Как-то пригласили его в кабак отдохнуть: водки попить, шары погонять.
Мельник поехал. Думал, может, хоть там удастся нормально поговорить, не
звери ведь, должны же понять, что не хочет человек к старому возвращаться.
Когда Мельников приехал на место, то увидел, что ресторан оцеплен
милицией, а изнутри выносят к "скорым" людей в черных мешках. Из разговоров
в толпе Мельник понял, что была бандитская разборка и получилось много
убитых.
Через некоторое время Федор смог кое-что разузнать, все обдумал и
понял, что в перестрелке остались живы только те бандиты, которые не были
связаны с давним ограблением дачи. Вот такое странное совпадение. Помянув
старых товарищей, Мельников поблагодарил судьбу и успокоился. Как вскоре
выяснилось, рановато.
Однажды Мельников получил по электронной почте письмо, в котором некто
просил не благодарить его за маленькую услугу, а просто как-нибудь ответить
добром на добро. В письме объяснялось, что, мол, бандитов, которые очень уж
бесцеремонно теребили Федора, успокоил некий тайный доброжелатель, пока ему
ничего от Мельникова не нужно, но, вполне возможно, когда-нибудь понадобится
услуга взамен. Из письма следовало также, что бывшие товарищи Мельникова
присвоили себе чужие заслуги, сказав, что помогали Федору в суде, на зоне, а
потом и на воле. Не они помогали, а тот же тайный доброжелатель.
Мельник расстроился. Почувствовал, что за спиной идет игра, правила
которой ему неизвестны. Время шло в ожидании худшего, но все было тихо.
Несколько лет Мельникова никто не беспокоил. Только одно сообщение немного
взволновало бывшего электронного гения. Некий знакомый рассказал, что ходят
слухи про молодого парня, который пришел в московский криминал и очень резво
сделал карьеру, проявив себя жестоким и беспощадным. А еще говорят, что это
сын тех самых людей, дом которых грабил Мельник с ныне покойными друзьями.
Федор попытался уехать. Но дети завязли в школе, да и жена никуда не
хотела. К тому же никто Мельникову не угрожал и ничего от него не требовал.
Однажды на вокзале, случайно, Федор встретил того сторожа, чьего кота
спас из огня. Сторож Мельника сразу узнал и позвал в гости, навестить кота.
Оказывается, они давно уже переехали в город и живут недалеко от пожарной
станции, что на Звездном бульваре. В гости к коту Мельников не пошел, но
привет ему передал. Сторож серьезно пообещал. Мельников спросил про сына
хозяев. Сторож вспомнил, что вроде сын у них был, но, кажется, укатил за
границу, вместе с отцом, очень давно. Федор сторожа к себе звать не стал,
все-таки тот был одним из тех, кто поймал Мельникова. А дядька, будто
почувствовав мысли Мельника, виновато сообщил, что после того ограбления
хозяева собирались его тоже посадить, так разозлились. Если б не алиби...
После встречи со сторожем Федор Ильич успокоился. Понял, что мифы
криминального мира крепко его достали, и перестал в них верить. Зажил
спокойной семейной жизнью и ничего не боялся.
Жена воспитывала детей, Федор работал. Иногда они выбирались за город,