Бушков Александр Александрович. Крючок для пираньи

   – Помилуйте, какие соображения? Ужас, что же это... Сначала Роберт, теперь она... Ограбили?
   – Насколько я помню, покойного Шишкодремова никто не грабил, – сказал капитан. – А что до гражданки Шваровой... Знаете, никто ведь не слышал выстрелов. С глушаком был стволик-то, скорее всего... Так-таки вам мне и нечего сказать, Михаил Иванович?
   – Решительно не представляю...
   – А вам?
   Мазур пожал плечами.
   – Мешков! – позвал капитан одного из сержантов. – Отвези назад в гостиницу... этих. Чтобы новых трупов не было. А утречком, Михаил Иванович, уж будьте ласковы, оторвите время от ученых трудов, зайдите ко мне. Полагается с вас показания снять, такой порядок...
   Он смотрел с неприязнью, которой ничуть не собирался скрывать. Мазур, чувствуя себя скверно, торопливо направился следом за майором, спеша уйти и от здешнего запаха, и от вынужденного их терпеть (теперь в этом нет сомнений) капитана, не склонного, однако, проявлять хоть минимум дружелюбия, и от мертвой женщины, с которой провел ночь по обязанности, но все равно сердце щемит от смертной тоски...
   Сержант, простяга, ни о чем таком не подозревал – всю дорогу до гостиницы просвещал их, рассказал, каким крутым был покойный Нептун (не без некоторой завистливой горделивости болтал, словно хвастался городской достопримечательностью), гадал, что же теперь будет, известно ведь, что свято место пусто не бывает... Они молчали в тряпочку, отделываясь междометиями.
   Словоохотливый сержант укатил, оставив их возле входа. Из ресторана все еще доносилась музыка, там догуливали.
   – Ну, хватит, – щеря зубы, тихо сказал Кацуба. – Готовься. Завтра утречком делаю наш ход...
   – Какой?
   – Тряхнем слухачей, – сказал майор. – Светка же давно вычислила, где они обосновались. Прямо над твоим номером, чтобы далеко не ходить. Посмотрим, если будут дома, подержим за вымя... Пора и мне обидеться...
   – А начальство? Как посмотрит на такой оборот?
   – Не тушуйся, – грубовато сказал Кацуба. – Мне виднее, когда следует просить санкцию, а когда и самому... Пошли.
   За стойкой никого не было. Оглядевшись, Мазур увидел в углу приотворенную дверь, откуда падал лучик света, направился туда. Издали услышал всхлипывания.
   Плакала Фаина. Она сидела, уронив голову на стол (комнатка была крохотная, старый диван, стол, стул, больше ничего туда и не влезло, видимо, тут отдыхали дежурные), плечи тряслись.
   Мазур потоптался, осторожно потрогал ее за плечо:
   – Фая...
   Она подняла заплаканное лицо, попыталась взять себя в руки, улыбнуться:
   – Сам возьми ключи, там, под номерами...
   И вновь упала головой на руки. Насколько он разобрался, г л а в н ы е слезы уже были позади, наступило то мучительное состояние, когда и плакать нельзя, и остановиться не можешь...
   Вышел на цыпочках, вынул ключи из темно-коричневой фанерной ячейки.
   – Что там? – тихо спросил Кацуба.
   – Ревет, – пожал плечами Мазур. – Пошли?
   – Иди успокой женщину, дурак... – Майор подтолкнул его ладонью в плечо, забрал свой ключ и, чуть сутулясь, побрел к лестнице. Мазур впервые видел, чтобы Кацуба б р е л.
   Вернулся в комнатушку. Нагнулся, осторожно провел ладонью по светлым волосам:
   – Что случилось, Фая?
   Вот теперь она справилась с собой – подняла голову, прикусив губу, по-детски вытерла глаза мякотью большого пальца:
   – Брата убили. Ты что, не знаешь? Его же застрелили вместе с вашей Светкой...
   – Подожди-подожди, – сказал он растерянно, ни черта не понимая. – Со Светой... Гриша?
   Она кивнула, всхлипнув.
   – Родной?
   – Ага, – кивнула зареванная Фаина. – Я же Агафоновна... ну да, откуда тебе было знать... Что там у них случилось?
   – Не знаю, – сказал Мазур. – Стреляли на улице, в спину, мы только что из... Видели, в общем.
   Она больше не плакала, только губы беспрестанно кривились. Надо же, не смог раньше сообразить, на кого она так похожа...
   – Посиди со мной, ладно? – попросила она.
   – Конечно... – быстро сказал Мазур, оглянулся, опустился на потертый диван.
   – Будешь?
   Он мотнул головой, честно сказал:
   – Не идет.
   Фаина отвинтила пробочку с бутылки коньяка, налила себе пальца на три, выпила морщась, как лекарство. Одернула синюю блузку, по неистребимому женскому инстинкту пытаясь навести марафет, вытерла лицо платком. Мазур сидел, чувствуя себя глупее некуда.
   – Сто раз ему говорила, что этим и кончится, – сказала она, уже с сухими глазами. – По телевизору только и показывают, как их взрывают и стреляют. Мафиози доморощенный... Заходил Жечкин, смотрит так, словно я тоже с наганом шлялась... – по-детски шмыгнула она носом. – Как думаешь, он не мучился?
   – Да нет, – сказал Мазур. – Там все... сразу.
   – Господи, Господи... – она старательно три раза перекрестилась. – И честно жить не дают, и на кривой дорожке капканы на каждом шагу понаставлены...
   «Теперь понятно, почему те шпанцы так ее испугались тогда, – подумал Мазур. – Не в боевитости дело. Сестра Нептуна – это, знаете ли, титул...»
   Она налила себе еще, выпила медленнее. Села рядом с Мазуром, подперла ладонями щеки, долго смотрела в угол, временами тяжко вздыхая и содрогаясь всем телом.
   Все дальнейшее произошло совершенно неожиданно. Сначала Фаина уткнулась ему в грудь, и Мазур в приливе нешуточной жалости долго гладил ее по волосам, потом вдруг почувствовал ее губы на щеке, и отстраняться было бы нелепо, так и держал ее в объятиях, с некоторым стыдом ощутив естественное мужское желание.
   Оказалось, что стыдиться, кажется, и не следует – ее пальцы проворно расстегивали рубашку, Мазур в последнем приступе добропорядочности попытался было что-то вякнуть, но Фаина явно ждала от него не душевного благородства, прильнула совершенно недвусмысленно, откинулась на диван, увлекая за собой. Закрыла глаза, потеребила воротничок блузки, распахивая.
   – Свет погасить? – шепотом спросил он.
   Она мотнула головой, нетерпеливо отозвалась:
   – Дверь только прикрой...
   Освобождая ее от последних тряпочек, Мазур подумал сначала, что он есть распоследняя сволочь, готовая воспользоваться печальным моментом, но без всяких натяжек, трезво прикинув, пришел к выводу, что материть себя не стоит. Именно это ей сейчас и нужно. Именно это, именно сейчас...
   Угадав неким чутьем, чего ей хотелось, не жалел и не берег партнершу – брал ожесточенно, почти грубо, рывками опускаясь на шее, накрыв ладони ладонями, переплетя пальцы, очень быстро довел ее до финала, ощутил, как распростертое под ним тело расслабилось, но понял, что останавливаться нельзя, продолжал, медленнее и ласковее, ни о чем уже не думая, подхлестываемый ее короткими стонами. Жаждавших забытья было двое – и они, вцепившись друг в друга, испытывали один на двоих страх разъединиться, остановиться, перестать было ужаснее всего на свете...

Глава шестнадцатая
Утро, которое мудренее вечера...

   Мазур разлепил глаза далеко не в лучшем настроении – к себе в номер вернулся под утро, когда Фаина уснула, а он был, как ни крути, уже не тот бравый лейтенант с памятной фотокарточки, на которой семеро свежеиспеченных офицеров, выставив напоказ кортики, стоят короткой шеренгой перед Медным всадником. Уже начинал временами ощущать справедливость поговорки – если после сорока у тебя ничего не болит по утрам, значит, ты в морге...
   Шлепая к двери, в которую деликатно, но непрестанно барабанили, он сообразил, что перед тем, как проснуться, как раз и видел во сне эту самую фотографию. Двое из семи дослужились до контр-адмиралов, трое погибли при таких обстоятельствах, что и через полсотни лет не рассекретишь, шестому в девяностом, в автобусе проломила голову бутылкой пьяная эстонская свинья. Один Кирилл Мазур получился какой-то непонятный, выломился из заведенного порядка вещей и пристал неведомо к какому берегу...
   – Кто? – спросил он, помня о бдительности.
   – Друг Миша, – ответили из коридора.
   Кацуба энергично вошел в прихожую, держа перед собой большую белую кружку с темным дымящимся содержимым. В коридоре маячил еще кто-то, но следом не вошел.
   – На, – Кацуба сунул ему кружку. – Быстренько жри кофе, и пойдем по делам, их у нас с утра немеряно...
   Мазур принялся хлебать кофе, делая перерывы для того, чтобы влезть в джинсы, в рубашку, надеть носки. Кацуба притопывал от нетерпения. Лицо у него было самое обычное, любой посторонний свидетель мог бы поклясться, что человек этот находится в приятном настроении и житейскими невзгодами не обременен. Мазур представлял, сколько нервов отнимает такая вот внешне беззаботная вывеска, но ничего, конечно, не сказал. Какие тут, к черту, душевные сочувствия вслух?
   Они вышли в коридор. Человек, дожидавшийся там, выглядел самым обыкновенным обитателем заполярной глубинки, угнетенным реформами и малость обнищавшим, но не запившим – и лицо было соответствующее, и одежда, смесь дешевого импорта с армейским камуфляжем. Фигура по нынешним временам примелькавшаяся.
   – Это Паша, – сказал Кацуба. – Все собирался вас познакомить, да как-то руки не доходили... Пошли? В планах у меня – сначала щедрый человек Илья, благо приглашал заглянуть, а потом... ну да вы знаете.
   Паша молча закинул на плечо увесистую кожаную сумку, и они не спеша поднялись на четвертый этаж.
   – Хочешь хохмочку? – спросил Кацуба. – Из кругов, близких к маленьким зелененьким экологам, дошли слухи, что нам хотят устроить пресс-конференцию. С участием иностранных журналистов, каковые тут обнаружились в количестве аж шести.
   – В ч е р а ш н и е? – спросил Мазур.
   – Не только, – сказал Кацуба. – Подозреваю, остальные – самые настоящие. Сюда, оказывается, съехалось десятка полтора отечественных акул пера, не считая импортных. В столицах умело и ненавязчиво раскручивают шумиху вокруг здешних трагедий. Так что не врал покойничек Прутков насчет резонанса...
   – И что говорить будем? – мрачно спросил Мазур. – Засветимся же, однозначно...
   – Конечно, засветимся. Как пить дать. Но далеко не сразу... А собственно, почему мы должны засветиться? Пока разберутся и выяснят, что питерского института, нас сюда направившего, не существует в природе, мы, хочется верить, будем уже далеко... Меня интересует другой нюанс. Мы, естественно, будем говорить чистую правду – что никаких контейнеров не обнаружили, пока что местные придурки воюют с ветряными мельницами. И вот тут-то по всем канонам жанра непременно начнется панихида с танцами. От нас же настойчиво добиваются, чтобы мы подтвердили совсем даже обратное... Так что последствия грядущего брифинга я пока и просчитывать не берусь.
   – Знаешь, что я бы сделал на месте э н т и х? – сказал Паша. – Забросал бы «Морскую звезду» газовыми гранатами. Аргумент – весомее не придумаешь.
   – Гуманист ты, Паша, – покрутил головой Кацуба. – И глаза у тебя добрые...
   – Я серьезно. Аргумент убедительнейший. Учитывая, что в город слетелась масса журналистов, эффект был бы оглушительный.
   – Да понимаю я... – поморщился Кацуба. – Все правильно – питерское судно с мертвым экипажем, очередной «Летучий голландец»... Вот только Степан Ильич мужик толковый и подобного финала не допустит. К нему с газовыми гранатами так просто не подойдешь. В чистом море особенно... стоп! Господа мои, а ведь у нас уже был один «Летучий голландец»...
   Он не успел развить тему – остановились у дверей четыреста пятнадцатого. Кацуба деликатно постучал – потом забарабанил гораздо грубее.
   – С этажа он не спускался, – сказал Паша. – Ручаюсь. Я бы засек.
   – Ну тогда давай, благословясь...
   Паша открыл стенной щиток с тумблерами и выключателями, добыл из сумки убедительно выглядевшие инструменты и принял позу нерадивого электрика, долго медитирующего перед работой, дабы вдохнуть в себя силы и отвинтить хотя бы винтик для начала.
   – Если что – бежим быстрее лани... – процедил Кацуба Мазуру.
   Наклонился, заглянул в замочную скважину, удовлетворенно хмыкнул, достал блестящую стальную штуковину, этакую помесь амбарного ключа с консервным ножом, приладил, пару секунд повозился – и замок щелкнул.
   Костяшками пальцев приоткрыв дверь, Кацуба прислушался, кивком велел Мазуру следовать за ним.
   Гостиная оказалась пуста, спальня – тоже. На постели лежала одежда, в углу негромко, женским голосом бормотал репродуктор:
   – ...Тиксонского порта объявили голодовку, требуя выплаты зарплаты...
   – Кейса я что-то не вижу, – тихо констатировал Кацуба. – Ну, мог спрятать куда-нибудь...
   – Смотри, – сказал Мазур. – Там и трусы лежат, и носки, все ненадеванное, чистенькое.
   Кацуба оглянулся на него. Уловив, должно быть, мысль, кинулся в прихожую, куда выходила дверь ванной. Осторожненько потянул.
   Дверь оказалась незапертой изнутри. Ванна была старомодно огромной, сущий бассейн из тех времен, когда про «хрущевки» и слыхом не слыхивали, больше даже, чем в номере Мазура. Свет горел, судя по легонькому парку, вода была еще горячей – и в ней покоился Илья Михайлович, уставившись на незваных гостей остекленевшими глазами. Вода покрывала его лицо на пару сантиметров, аккуратно подстриженные волосы легонько колыхались.
   Достаточно было одного взгляда. Кацуба попятился, толкнул Мазура, и они живенько вывалились в коридор, по которому как раз шагал незнакомый тип при галстуке. Иностранец он там или свой, но покосился подозрительно.
   Кацуба моментально обернулся и громко сказал с таким видом, словно обращался к кому-то живехонькому, оставшемуся в номере:
   – Раньше надо было думать, морда пьяная, где я тебе сейчас презервативы найду? Эй, мужик, у тебя презервативов нет? Я бы купил.
   Тип при галстуке вздрогнул, сбился с шага, пробормотал что-то на языке родных осин и бочком-бочком удалился.
   – Ничто так не обезоруживает человека, как простой, житейский вопрос... – проворчал Кацуба, захлопывая дверь. – Пошли отсюда. Совершенно ни к чему нам его «находить», мы его в глаза не видели, вообще не знаем...
   Паша быстренько побросал инструменты в сумку, и они без лишней спешки, но и не медля, покинули место происшествия.
   – Ну вот, – сказал Кацуба на лестнице. – Как и в прошлый раз, никто не пытался нас впутать и подставить. Умиление берет от такой заботы... интересно, чем расплачиваться-то придется за столь теплое отношение?
   – Значит, он к микрофонам отношения не имеет... – протянул Мазур.
   – Да уж, надо полагать. Укоротили немножко человечка, чтобы не совался поперед батьки в пекло... Ну, соколы, соберитесь. Пойдем потрошить слухачей. Они сейчас в буфете сидят, этакая симпатичная молодая пара. Супруги, понимаете ли. По паспортам. Пока Вова вчера рыцарственно утешал даму, я, циник этакий, беззастенчиво пошарил в столе, благо там все было не заперто, все бумажки напоказ... Некие Неволины из города-героя Москвы, поселились за пару дней до нашего приезда. Горничной, надо полагать, сунули денежку, чтобы пореже копошилась в номере, а она и рада, дура, что работы меньше...
   – А может, дождаться их и душевно побеседовать? – выдвинул идею Мазур.
   – Не стоит, – поразмыслив, сказал Кацуба. – Десять против одного, что это пешки. Поручили им наладить подслушку, они и стараются. Прижми тебя сейчас, Вольдемар, много ты сможешь рассказать, к примеру, о том, кто такой Паша и где его в Тиксоне искать? То-то... Ничего путного не получится, а вот со жмуриками нам потом будет возни... Подождите минутку.
   Он забежал в свой номер и вышел с пакетом из плотной серой бумаги, плотно набитым – раньше в таких продавали сахар. Бодро подкинул его на ладони:
   – А вот когда они, голубочки-молодожены, вдруг окажутся у разбитого корыта и замечутся, срочно прося инструкций – вот тут уж, Паша, не проворонь...
   – Ага, – отозвался немногословный Паша.
   Эту дверь Кацуба открыл так же быстро и сноровисто, и они ворвались в номер, оставив Пашу подстраховывать. Майор показал Мазуру на гостиную, а сам нырнул в спальню. Мазур старательно принялся выдвигать ящики стола и распахивать дверцы высоченного буфета, он примерно знал, что ищет и как это должно выглядеть. Но не нашел ничего интересного. В спальне шумно разлетались вещи, Кацуба отчего-то плюнул на конспирацию и шуровал, словно неопытный жандарм в бездарном фильме. Что-то разбилось – судя по звуку, стеклянное.
   – Володя! – позвал, наконец, майор.
   Мазур кинулся туда. Темно-коричневая дверца платяного шкафа была варварски взломана, а одежда выброшена прямо на пол.
   – Вот, полюбуйся, – с торжествующим видом показал Кацуба.
   У задней стенки, помигивая красными полосочками и зелеными огоньками, стоял матово-черный агрегат размером со средний «дипломат». Небрежно, ногой Кацуба выкинул его из шкафа, наклонился, присмотрелся:
   – Неплохо. Игрушечка не из дешевых, довольно современная. Принимает сигнал от микрофона в радиусе километра, включается автоматически при звуке голоса, прочие удобства... Портативный набор путешественника.
   Агрегат, опрокинувшись, продолжал исправно функционировать как ни в чем не бывало, мигая полосочками и огоньками.
   – Ага, – сказал Кацуба. – Поскольку мы с тобой здесь... Это, надо полагать, в Светкином номере менты копаются, бандура прилежно и включилась... Пошли отсюда.
   – Подожди, а это? – Мазур указал на окружающий разгром.
   Кацуба блеснул зубами из-под реденьких усов:
   – Минут через десять тут еще больше беспорядка будет...
   Он прошел в ванную, зашумела вода. Вскоре Кацуба появился спиной вперед, старательно рассыпая из своего пакета крупный светло-желтый порошок, провел бугристую дорожку в гостиную, бросил пустой пакет прямо на пол, потянул Мазура из номера.
   Дверь в ванну осталась распахнутой, и Мазур успел бросить туда взгляд. Слив в раковине был заткнут какой-то светлой тряпкой, вода лилась такой толстой струей, что через пару минут должна была вольно протечь на пол – прямо на кучку порошка.
   – В темпе, ребята, в темпе, – приговаривал Кацуба, ссыпаясь по лестнице. – С улицы полюбуемся...
   Вместо Фаины за стойкой сидела незнакомая девчонка, и Мазур быстренько проскочил мимо, положив ключ. Они перешли на противоположную сторону улицы, остановились возле гастронома на первом этаже обшарпанной пятиэтажки.
   – Только не пяльтесь так уж откровенно... – прошипел Кацуба. – Все равно увидим...
   – Ты что туда сыпанул? – спросил Мазур.
   – Пустячок, – оскалился Кацуба. – Совершенно гражданскую химию. На иных заводах бочками стоит... И, что характерно, стоит на нее попасть воде, как получится форменное безобразие... – Он глянул на часы. – Пора бы. Неужели успели вернуться, суки... Ага!
   Высокое полукруглое окно озарилось яркой вспышкой. Она почти сразу же пропала, потускнев, но через несколько секунд комната прямо-таки осветилась изнутри. Занимался пожар.
   – Ничего, – сказал Кацуба, удовлетворенно взирая на потянувшийся в приотворенную форточку дымок. – Все стены там в три кирпича, пожарные успеют. Однако номерок, конечно, выгорит. Вот и посмотрим, куда наша милая парочка кинется... Давай, Паша, в отель, садись им на хвост. А я, как сознательный гражданин, в пожарную часть брякну. Телефончик этот, как ни удивительно, работает, я загодя проверил...
   Он вразвалочку направился к телефону-автомату, помещавшемуся в будке, где все стекла до единого были выбиты. Паша, с видом самого добропорядочного гражданина, направился к гостинице. Мазуру попросту некуда было направляться, и он торчал возле магазина, отмахиваясь от мятых аборигенов, искавших спонсора, искоса наблюдая, как из форточки валит уже форменный шлейф черного дыма. Его, наконец, заметили и прохожие, собралась небольшая толпа, оживленно комментировавшая нежданное в череде серых будней развлечение.
   Когда Кацуба вернулся, стекло уже лопнуло от жара, и наружу вырвались устрашающие клубы. В толпе дискутировали – спьяну это кто-то кинул чинарик или виной всему мафия. Столь изящного логического выверта Мазур поначалу не понял, но тему сразу же подхватили еще несколько тиксонцев, наперебой высказывая сногсшибательные гипотезы о складе боеприпасов, устроенном в гостинице покойным Нептуном. Заодно какой-то обтрепыш помянул и «евоную сеструху, которая там всей мафией заправляла».
   Наконец справа послышался душераздирающий вой, какой-то словно бы надтреснутый, и к гостинице подлетели две пожарные машины. Былые кумиры кухарок в неуклюжих брезентовых балахонах потянули шланг в вестибюль, подкатила третья машина, с лестницей, каковую и стали в темпе выдвигать к дымящему окну.
   – Нормально получилось, – сказал Кацуба, выбираясь из толпы. – Ну, поехали на кораблик...

* * *

   ...Когда-то, не так уж давно, в порту наверняка поддерживалась соответствующая дисциплина, но эти славные года отошли в прошлое. Железные ворота оказались не просто распахнутыми настежь – полное впечатление, успели приржаветь в такой позиции. В серой бетонной будочке сидел кто-то, но навстречу не вышел, и «газик» Кацубы медленно проехал на территорию, так и не подвергшись хотя бы видимости проверки.
   Они ехали мимо пустых причалов, мимо четырехлапых кранов, выглядевших брошенными и забытыми. Валялось ржавое железо, черные вскрытые бочки, разнообразный хлам, иногда попадались лениво плетущиеся неизвестно куда люди.
   – Там в парочке мест стена вообще обвалилась, видел? – сказал Кацуба, пугнув клаксоном желтую худую собаку. – Заходи, кто хочешь... Во-он в той стороне еще сохраняется что-то похожее на инфраструктуру – там иногда туристские теплоходы швартуются. А так – сюрреалистическая картинка «Лондон после того, как все марсиане передохли»...
   Мазур молчал. Солдата они увидели издали – высокий парень в пятнистом, с автоматом на плече прохаживался у трапа «Морской звезды», пришвартованной рядом с неказистым рыболовным сейнером, тихим и безлюдным. На голове у автоматчика красовалась лихо заломленная пограничная фуражка. Тут же, поблизости, стоял военный ГАЗ-66 с брезентовым верхом.
   – Интересное кино, – присвистнул Кацуба. – Только этого и не хватало для полного счастья...
   – Что делать будем?
   – А что тут делать, если мы мирные ученые и идем на работу? – дернул плечом Кацуба. – Ничего, на Ильича надеяться можно – не подбросят туда кило гашиша или там автоматик с патронами...
   Они вылезли и с независимым видом направились к трапу. Часовой мгновенно подобрался:
   – Стоять!
   – А в чем дело? – простецки округлил глаза Кацуба. – Это наш корабль, мы работать идем...
   – Стойте, где стоите, – распорядился часовой, отнюдь не похожий на раздолбая. – Документы есть?
   – Да все карманы набиты, – заверил Кацуба. – Слушай, парень, мы здешние...
   – Стоять, – заявил сержант тоном, не допускающим пререканий, для вящего убеждения перевесил автомат на грудь.
   Вытащил свисток и дал две пронзительных трели. Подождал, засвистел снова. Звонко распахнулась железная дверь ходовой рубки, на палубу, пригибаясь, выбрался высоченный офицер.
   – Что такое?
   – Двое хотят пройти, тарищ капитан! – доложил часовой. – Говорят, с корабля...
   Капитан журавлиными шагами спустился по трапу – привычно спустился, ловко, отметил Мазур, – протянул руку:
   – Документы. – Вскинул глаза на одного, на второго, сличая оригиналы с фотографиями. Вернул. – С какой целью идете на судно?
   – У нас, знаете ли, плановый выход в море, – заявил Кацуба, гордо вздернув бороденку, всем своим видом показывая, насколько он возмущен произволом. – Для очередного погружения. Начальство ваше должно быть прекрасно осведомлено... а собственно, что это за налет?
   – Проверка, – поправил долговязый. Сделал движение, словно собрался козырнуть, но почти сразу передумал. – Капитан Величко. Имею указания произвести проверку судна.
   – Ну как же, как же! – воинственно насел на него Кацуба. – А тот героин, что в спасательных кругах, уже нашли? Или только нелегальных китайцев из трюма вытащили?
   Капитан посмотрел на него с усталой брезгливостью, махнул часовому:
   – Пропусти. – И придержал Мазура. – Можно с вами немного поговорить?
   – Да пожалуйста, – пожал плечами Мазур, проводил взглядом Кацубу, поднял воротник – с моря тянуло сырым ветром.
   – Насколько я знаю, это вы нашли труп аквалангиста?
   – Мы.
   – С вашим напарником я уже говорил. Нервничает ваш напарник, весь дерганый...
   – Ну, не каждый день на такое натыкаешься... – сказал Мазур. – Понервничал парень, бывает.
   – А вы спокойны?
   – Меня это тоже неприятно поразило, – сказал Мазур. – Только напарник впервые с таким сталкивается, а мне уже случалось... Профессия такая. Насмотрелся всякого.
   – И как это вам удалось? При первом погружении, на дне...
   – Я осматривал дно по секторам, – сказал Мазур, свято придерживаясь сочиненной Кацубой легенды. – Знаете, как это делается? Нет? На дно опускается груз, к которому прикреплен длинный трос с отметками, отвечающими определенному метражу. Берешь его в руку и плаваешь по кругу. Потом переходишь к следующей отметке, продолжаешь...
   – Я примерно представляю.
   – В таком случае... Что вы, собственно, от меня хотите?
   – Давно работаете под водой?
   – Двенадцать лет, – сказал Мазур, назвав ту цифру, что и стояла в его документах.
   – Как вы лично относитесь к указанной в акте причине смерти?
   – Я же все уже написал, – сказал Мазур. – Поранился обо что-то, не заметил кровотечения, запаниковал...
   – Да, я помню. Вы так и считаете?
   – Но я же написал...
   Мазур никак не мог понять, чего собеседник добивается. И откровенно замкнулся.