Бушков Александр Александрович. Крючок для пираньи

   Она поднялась и, поговорив с официанткой, мгновенно выросшей рядом, направилась куда-то за портьеру.
   – Ты зачем разоткровенничался? – спросил Мазур.
   – Да хочу на всякий случай сделать все, чтобы наша кончина, если таковая последует, оказалась замеченной широкими массами, – серьезно сказал Кацуба. – Это вам, команданте, не горничная в фальшивых бранзулетках – на даме надето столько побрякушек, что можно купить «Роллс-Ройс». Кто-кто, а такая дамочка согнет в бараний рог дюжину капитанов и прочих Беловых, если они вдруг начнут забижать ее знакомых... Мы с ней просто обязаны поближе познакомиться, друг мой. Тут вам и стол, и дом, а при вас и я как-нибудь крошечкой пропитаюсь...
   – Ты куда клонишь? – угрюмо спросил Мазур.
   – От невзгод я делаюсь циничен, – сказал Кацуба. – Коли уж мне внешность не позволяет выступать в почтенной роли жиголо, придется вам, полковник, ступить на сию стезю... Ну, не сверкай на меня глазами. Тебя не в рабство к ней продают. Баба положила глаз, приятная баба, рубенсовская, что тебе стоит? Пострадай ради дела, хоть и не верю я, что это будет называться страданиями... В конце-то концов где-то надо ночевать, а?
   – Пр-релестная картина, – сказал Мазур от души. – Ты меня твердо намерен в секс-бомбу превратить?
   Кацуба ухмылялся:
   – Ну я ж не виноват, команданте, что на тебя бабы западают, а на меня как-то не особенно? Родина требует...
   Сеньор Хесус взирал на них меланхолично, грея в ладонях бокал, – похоже, он вдобавок ко всему был и непьющим.
   Вскоре вернулась донья Эстебания, вдохновенно потрудившаяся над своим обликом, две верхних пуговицы платья были теперь расстегнуты, и дама производила впечатление целеустремленной охотницы – уж в этом-то Мазуров мужской глаз был наметан.
   – Где вас поместили? – осведомилась она, беря быка за рога.
   – Предложили какую-то каютку у кочегаров... – печально сказал Кацуба. – Увы, на шикарных лайнерах даже к морским офицерам относятся без всякого почтения...
   – Ну, это мы исправим, – заверила донья Эстебания. – Сейчас я отправлю Хесуса подыскать себе другую каюту, а его каюту отдам в ваше полное распоряжение. А если этот противный типчик, представитель фирмы, вздумает перечить, я отправлю радиограмму, чтобы купили это корыто, и прикажу его уволить в два счета... Сеньоры, минутку... – она что-то сообщила спутнику непререкаемым хозяйским тоном, Хесус выслушал, уныло поклонился, выбрался из-за стола и довольно резво покинул бар. – Ну вот, все улажено. Надеюсь, вы не страдаете глупыми предрассудками и не станете страдать оттого, что находитесь в гостях у дамы? Полковник, к чему этот трагический излом брови? Я вас просто приглашаю, вот и все. – Придвинувшись ближе к Мазуру, она тихонько сказала: – Поистине, вы великолепны, в вас так забавно проявляется старомодная галантность и предрассудки истинного кабальеро... Будьте уверены, я могу это оценить. Считайте, что вас выбросило на необитаемый остров, а я проплывала мимо. Вы и в этих обстоятельствах не приняли бы услуг от дамы?
   – Каюсь, принял бы, – признался Мазур и, напомнив себе о служебном долге, исполнением коего, как ни крути, он в этот момент занимался, посмотрел именно так, как от него ждали.
   Минут через десять вся компания переместилась в ресторан на верхней палубе – естественно, по инициативе доньи Эстебании. Там было не в пример многолюднее и шумнее, и Мазур по дороге с удовольствием констатировал, что хвост растерялся окончательно, тащился следом до ресторана, а там куда-то сгинул, скорее всего, помчался за инструкциями.
   Там-то и началось настоящее веселье – со всей широтой латиноамериканской души, дополненной родственными русскими. В мгновение ока донья Эстебания собрала с полдюжины знакомых, представила им Мазура с Кацубой как блестящих морских офицеров, затем, таинственно недоговаривая и прикладывая палец к губам, не замедлила сообщить, что господа офицеры потерпели жуткое кораблекрушение, когда плыли с некоей миссией, о которой здесь лучше умолчать, чтобы не угодить навечно в сибирские рудники. Компания, похоже, верила всему, что ни говорилось, а крепкий малый, оказавшийся журналистом, даже полез выпытывать подробности, но особенных успехов не добился. Меж тем Кацуба ухитрился незаметно исчезнуть в толчее и гаме – в один прекрасный миг Мазур повернулся к нему, но не увидел за столом.
   Зато объявились конкуренты – Джен с напарником и Даша. Они сидели в уголке за довольно скромным застольем, и Мазур никак не мог понять, засекли его или нет. И на какое-то время отдался бегу событий – умеренно попивал, стараясь отвечать впопад на реплики соседей по столу (кое-кто, как оказалось, видел их прибытие на борт), чувствуя, как к его ноге все сильнее прижимается крепкое бедро взбалмошной миллионерши.
   Когда она потащила его танцевать, Мазур даже обрадовался – беседа надоела хуже горькой редьки, особенно журналист, после третьего бокала домогавшийся за пятьсот долларов приобрести охапку секретов военно-морского флота (должно быть, прослышал, что в России нынче все продается задешево).
   – А не сбежать ли нам отсюда? – спросила она, прижимаясь к Мазуру вопреки располагающей к быстрому танцу мелодии.
   – Надо подождать Мигеля, – сказал он тихо. – Он же потом нас не найдет, а ночевать ему негде...
   – Ну хорошо... Я тебя не пугаю? Я почему-то многих пугаю, от меня иногда шарахаются...
   – Русского человека уже никто и ничто напугать не может... – сказал он чистую правду.
   – А ты меня правда хочешь?
   – Мадам, – сказал он ей на ухо, – офицеры русского флота еще не настолько пали, чтобы за бокал шампанского исполнять роль жиголо...
   – Ну извини, – она прижалась теснее и хихикнула, определив, что за его словами таится наглядный элемент искренности. – Я иногда бываю такой дурой, такой дурой... А стрельба будет?
   – С чего ты взяла?
   – Полковник, я у вас что-то такое твердое чувствую во внутреннем кармане...
   – Где?
   – Только не надо меня сбивать с мысли... И во внутреннем кармане тоже. Мигель так загадочно исчез... А вон те две кошки в углу глаз с тебя не сводят, и взгляды у них совсем не женские, а такие, я бы сказала, полицейские... Мой дядя был начальником полиции в Чамиантане, к нему вечно приходили всякие типы оттуда, я-то насмотрелась на их глазки... Тут готовится что-то шпионское?
   – Глупости, – сказал он убедительно. – Это ты насмотрелась голливудских фильмов про Россию.
   – Слезы Христовы, я вообще не смотрю фильмы! Просто ты имеешь дело с женщиной из Санта-Кроче, сердце мое. У нас там за последние сто лет было восемьдесят переворотов... нет, кажется, восемьдесят один, я не посчитала дурака Чавеса... А еще у нас полиция воюет с герильей, армия с флотом, а политики – друг с другом. И ты хочешь, чтобы мы не научились за милю различать, когда что-то готовится? Полковник, ты дурного мнения о женском уме... Вы все становитесь такие загадочные, такие мачо, когда собираетесь устроить заварушку с пальбой... Счастье ваше, что во главе тайной полиции никогда не ставили женщин, – иначе три четверти переворотов провалились бы из-за того, что женщины заранее распознавали заговорщиков. Во-первых, заговорщик перестает спать с женщинами, потому что тратит все силы на дурацкую болтовню, во-вторых, становится жутко таинственным, в-третьих, все следят за всеми и делают это так по-дурацки... Те трое определенно за тобой следят... но зачем им за тобой следить, если вы с Мигелем чисто случайно попали на корабль? Хотя они к нам сели уже в этом городе... не могу произнести... Положительно, милый, здесь назревает что-то интересное...
   – Хочешь посмотреть?
   – Вот уж нет, – серьезно сказала она. – Дома насмотрелась. Я хочу отдохнуть и развлечься в вашей стране... ты же не собираешься осуждать бедную одинокую женщину за такое желание? О, вот и Мигель появился, и у него очень нехороший взгляд... но как талантливо он притворился беззаботным, едва направился к нам...
   Мазур до сих пор не мог определить, имеет он дело со взбалмошной дурой, временами удивительно точно попадающей в яблочко, или она умнее, чем кажется. И махнул рукой, прижимая ее покрепче, чувствуя сильное тело под легким костюмом…
   – Быть может, пойдем на палубу полюбоваться морем? – предложила она.
   – Не стоит. Здесь вечерами холодно.
   – Тогда уйдем по-английски? Мигель, вам еще не надоело это общество? Пойдемте, я покажу вам вашу каюту... вон идет Хесус, сразу видно, что выполнил все в точности, – а посмел бы не выполнить...
   Меланхоличный Хесус кратко о чем-то доложил. Судя по довольному лицу доньи Эстебании, поручения были выполнены в точности, и никак иначе.
   Они направились к выходу. Компания Джен старательно притворилась, что вовсе на них не смотрит. В коридоре попался господин Белов, раскланялся с натянутой улыбочкой, не сказав ни слова. Мазуру нестерпимо хотелось оглянуться – ощущение направленного в спину злого взгляда было чересчур уж реальным, – но он пересилил себя.
   Хвоста вроде бы не было, хотя кое-где и стояли плечистые мальчики с табличками на лацканах, но вряд ли их тут расположили из-за Мазура с Кацубой. В безукоризненно чистых, сверкающих коридорах, по которым они проходили, уже начинались кое-какие приготовления к пресловутому ночному балу, о котором упоминал капитан: столь же безукоризненные услужающие обоего пола прикрепляли гирлянды, разномастные национальные флажки, цветные лампочки.
   – Убогость, – прокомментировала мимоходом донья Эстебания. – Я нисколечко не хочу обидеть вашу страну, просто настоящие карнавалы и балы можно увидеть только на нашем континенте. Мигель не даст соврать, он ведь мне говорил, что был на карнавале в Жагасо, и я верю, что он там действительно был, только тот, кто видел эту феерию своими глазами, может такое рассказать... Ну вот, мы пришли. Вам сюда, Мигель, а вы, полковник, не откажетесь ли выпить на ночь глоток шампанского?
   – Не откажусь, – церемонно раскланялся Мазур.
   Кацуба, безмятежно улыбаясь во весь рот, словно отпускал веселую шутку, бросил Мазуру по-русски:
   – Когда управишься – приходи, дела хреновые...
   Нечего сказать, хорошенькое напутствие перед трудами праведными... Впрочем, это можно понимать и так, что прямой опасности пока нет, иначе так и сказал бы.
   Распахнув дверь, донья Эстебания потянула Мазура в темноту с уверенностью человека, успевшего обжить временное пристанище. Вспыхнула лампа в углу.
   Он хотел изречь нечто подходящее к случаю – романтическое, что ли, – но ничего не придумал с ходу. Наплевать ей было на преамбулы – звонко щелкнув замком, подошла, прижалась и без особых церемоний начала расстегивать на Мазуре пуговицы так, что он на миг почувствовал себя наивной семиклассницей, соблазняемой нахалом-физруком.
   И решил показать, чего стоят русские медведи – коли уж заставляют играть в дурацкой комедии, женщина тут совершенно ни при чем, она-то искренне верит, что залучила в постель ощутившего к ней неподдельный интерес морячка... Опустил ее на пушистый ковер, бесцеремонно освободил от всего лишнего и без изысков взял. Судя по нехитрым ответным действиям, она тоже не жаждала изысканных переплетений в парижском стиле: притянула к себе, вонзив ногти в спину и отвечала без затей, заставляя проникать как можно глубже.
   Потом, утолив первый голод, медленнее и изощреннее начала использовать его по полной программе, шепча вперемешку с английскими словами те, которых он не понимал – правда, семи пядей во лбу тут и не требовалось. Криков и стонов было предостаточно, однако, рассуждая с цинических позиций опытного мужика, он не узнал ничего неизвестного и пришел к выводу, что пресловутые южноамериканские красотки ничем таким особенным не отличаются от страстных женщин с родных просторов. Как оценивают его самого, он, конечно, не спрашивал, но старался на совесть и, когда партнерша наконец замерла, раскинулась на ковре, подумал чуточку горделиво: рановато нас списывать в тираж, господа...
   Вытянул руку, подхватил бутылку и поднес горлышко к ее губам. Она жадно глотнула, ежась и повизгивая, когда капельки попадали на голую шею:
   – Ну, это не только по-вашему, у нас пьют точно так же, случается... Как хорошо, полковник... Не зря я всегда обожала моряков...
   Мазур глотнул из горлышка и подумал, что жизнь не так уж плоха. Временами...

Глава двадцать девятая
Маски в хороводе

   Именно теперь, когда он лежал на пушистом ковре, лениво поглаживая плечо прильнувшей к нему женщины, опустошенный до легонького кружения головы, догадка и пришла. Все кусочки головоломки словно сами собой сложились.
   Отгадка только на первый взгляд казалась невероятной – по размышлении приходилось признать, что во всем этом, во-первых, по нынешним меркам нет ничего особенно потрясающего. Во-вторых, все было предельно логично. Именно так и следовало завершить долгую и сложную операцию, если поставить себя на место тех, кто все это затеял. Его этому давно и старательно учили – ставить себя на место противника...
   Времени, быть может, не было вовсе, и он испугался, что опоздает.
   – Что с тобой? – спросила Эстебания. – Ты вдруг словно затвердел, как судорога прошла...
   Мазур осторожно высвободился, потянулся к разбросанной одежде. Пола куртки с левым карманом, где лежал пистолет, глухо стукнула об пол.
   – Надо спешить, – сказал он, с ходу выбрав линию поведения. Наилучшим в общении с ней была бы мягкая непреклонность. – Я должен еще кое-что сделать...
   – Это важно?
   – Чертовски важно.
   – Вот видишь, я была права, – грустно сказала Эстебания. – Военные всегда выскакивают из постели в самый неподходящий момент...
   Похоже, он угадал верный тон – мачо, изволите ли видеть... Она еще что-то болтала о великолепном капитане-летчике, который примерно так же на рассвете выскочил из ее постели, торопясь сыграть свою роль в очередном военном перевороте, правда, команданте Влад выгодно от него отличался, потому что сначала оставил женщину полностью довольной, а уж потом засобирался по своим занудливым офицерским делам... Он слушал плохо, в темпе натягивая одежду. Присел на корточки рядом с ней, чмокнул в щеку и покаянно сказал:
   – У меня правда срочные дела...
   – Я понимаю, – тяжко вздохнула она. – Что с вами поделаешь, вы безнадежны...
   И быстрым летучим движением перекрестила на католический манер. «Великолепная женщина, – успел подумать Мазур, притворяя за собой дверь. – Так расставаться, без нытья и неуместной в данный момент лирики, не всякая сумеет...»
   В коридоре посторонних лиц не наблюдалось. Неподалеку гремела музыка, доносились отзвуки непринужденного веселья – обещанный ночной бал, надо полагать, в разгаре.
   Кацуба громко откликнулся на неизвестном Мазуру языке, скорее всего, опять испанском.
   – Команданте, – сказал Мазур.
   Впустив его, Кацуба вернулся к столу и продолжал начатое дело – там лежала варварски искромсанная шелковая штора, из которой майор нарезал полоски.
   – Первобытный арсенал?
   – Сечешь с ходу, – пробурчал майор, кромсая скользкий шелк ножничками из швейцарского ножа. – Ничего нам не остается... Ты с пращой обращаться не разучился?
   – Сумею.
   – Тогда держи, я и на тебя сделал.
   – А что кидать?
   – А патроны, – сказал Кацуба. – Ничего больше нет... Хреновые дела, команданте. Провидец ты у нас, чтоб тебя...
   – Паша?
   – На шлюпочной палубе. Там такие красивые импортные плоты, в сложенном состоянии напоминают пустой колодец, вот в одном из них...
   – Но это же непонятно, – сказал Мазур растерянно. – Зачем понадобилось убирать его так быстро? Не мог он ничего успеть...
   – Значит, игра пошла вразнос, – прищурился Кацуба. – А такое, как правило, бывает, когда акция выходит на финишную прямую. Мог кого-то увидеть, кто его-то увидеть вовсе не ожидал, сдали нервы...
   – Финишная прямая... Все сходится!
   Его, откровенно признаться, слегка обидело, что Кацуба выслушал столь спокойно, даже с несколько отсутствующим видом. Майор это подметил:
   – Ладно, у нас тут не комитет по Нобелевским премиям... Ты не надувайся, некогда мне бить в ладоши и орать: «Ай да каперанг, ай да сукин сын!» Если тебя это потешит – ты молоток, команданте. Самому мне следовало догадаться.
   – Значит...
   – Это, конечно, похоже на бред пьяного Джеймса Бонда, но в нашем богоспасаемом отечестве произойти может все, что угодно... А в качестве завершающего удара кистью, ты прав, прекрасно укладывается... Пошли. Теперь некогда играть в казаков-разбойников, надо искать братьев по разуму, если их не пристукнули... Знаешь, что мне больше всего не понравилось? То, что за мной определенно следили, не могли не засечь, как я болтался на шлюпочной палубе, и тем не менее отпустили живехоньким. При нашем раскладе такой гуманизм может означать только одно: уже глубоко плевать, что мы здесь делаем, куда тычемся, а значит, и на нас плевать, списали нас цинично...
   Хваленый ночной бал уже раскрутился, как пущенное с горки тележное колесо. Ничего в нем такого особенного не было – рутинная шумная толкотня поддавшего народа, особенных маскарадных выкрутасов, конечно же, не наблюдалось, все ограничилось масками, цветными колпаками, надувными хвостами на липучках.
   А в общем, не так уж и убого все обстояло – летало конфетти, бахали хлопушки, мелькали, разматываясь, пестрые бумажные спиральки. И бесплатное спиртное лилось рекой – оказавшись в ресторанном зале, они увидели, что все здесь наливают, не требуя денег, за счет фирмы, как говорится. Тем, кто не хотел провести эту ночь в собственной постели, столь незатейливого веселья вполне хватало для полного счастья.
   Они протолкнулись по стеночке, никем вроде бы не замеченные, к столику, на котором ворохом лежали разноцветные маски. Не особенно привередничая, выбрали, что попалось под руку, – Мазуру достался кролик, смахивающий на плейбойского, Кацуба украсил себя черной кошачьей маской. Не бог весть какая маскировка, но она могла сбить с толку здешних бодигардов, вряд ли поголовно знавших в лицо двух спасшихся с потонувшего корабля. По крайней мере, какое-то время удастся остаться в тени – да и не могут же в операции быть задействованы все, чересчур много лишнего народа пришлось бы посвящать в нешуточные тайны... Наверняка какая-то небольшая группа среди охраны. Когда он поделился этими соображениями с Кацубой, тот не преминул вылить ушат холодной воды:
   – Беда только, команданте, что мы их совершенно не знаем, а вот на нас ориентировку дать гораздо легче... Погоди!
   Он оттеснил Мазура за угол коридора. Метрах в десяти от них из каюты как раз выходили двое – напарник Джен и какой-то незнакомый тип, элегантный и вполне благопристойно выглядевший. Оба надели маски, американец запер каюту, и они направились в сторону, противоположную той, где притаились господа офицеры, вооруженные первобытными пращами и незаряженными пистолетами.
   – Тьфу ты, – нервно усмехнулся Кацуба. – Мы ж в масках были, какого черта...
   Он постучал в соседние каюты, натянуто усмехнулся:
   – Так, все птички улетели, и где их искать, я решительно не представляю... Садимся на хвост.
   Те, за кем они наблюдали, двигались целеустремленно, нигде не задерживаясь. Кацуба мимоходом извлек из ящика бутылку шампанского – полнехонький ящик стоял прямо в коридоре, щедрость заправил круиза не знала границ...
   Там, куда они свернули следом за объектами, было потише, плафоны горели через один, а гирлянд и воздушных шариков на стенах болталось гораздо меньше. В полном соответствии с трафаретом, кое-где в уголках попадались парочки, вцепившиеся друг в друга так, словно к утру ожидался конец света и необходимо было прожить считанные часы с полной отдачей. В самом темном углу, как они мимоходом подметили, ухаживания достигли апогея, там пришли к полному консенсусу, не обратив никакого внимания на прохожих.
   – Слушай, а они, похоже, наверх собираются, – шепнул Кацуба. – На шлюпочную...
   Он достал из кармана патрон, вложил его в пращу и нес это нехитрое оружие, зажав в кулаке, благодаря маске и в самом деле чертовски похожий на крадущегося за хитрой мышкой кота. Так и есть: те двое стали подниматься на шлюпочную палубу, где стояла темнота, в первый момент показавшаяся вовсе уж непроглядной по контрасту с залитыми светом коридорами. Выжидая, когда глаза привыкнут к столь резкой перемене, Мазур с Кацубой укрылись за ближайшей стопкой спасательных плотов, и в самом деле напоминавшей колодезный сруб, сооруженный художником-новатором.
   Здесь было более чем прохладно, ветерок невозбранно гулял меж плотами и шлюпками, что-то ритмично, протяжно поскрипывало, снизу доносилась музыка и дружный визг, сопровождавший какую-то плоскую хохму щеголявшего в медвежьей шкуре затейника, – они видели его в зале минут десять назад. Музыка смолкла, после недолгой паузы залихватски грянула «Катюша», проходившая явно по разряду «рюсс экзотик».
   Двое стояли возле шлюпки, их разговора никак не удавалось расслышать, но и поближе подкрасться не удастся, то и дело поглядывают в сторону трапа, по которому сюда поднялись... Хотя...
   Мазур бесшумно коснулся плеча майора, показал на себя, потом вправо. Кацуба кивнул. Сунув бесполезный пистолет за ремень сзади, Мазур опустился на корточки; невольно содрогнувшись от прикосновения с настывшими досками палубы, осторожненько распластался на них и пополз, не производя ни малейшего шума.
   Замер. Осторожно высунул голову, тут же спрятал, но все, что хотел, разглядеть успел: по противоположному борту, меж двумя стопками плотов точно так же, как он сейчас, притаились две фигуры. Одна стояла на коленях, другая присела на корточки, со всеми предосторожностями наблюдая за беседующими. На фоне звездного неба их контуры рисовались довольно четко, и Мазур был уверен, что не ошибся, – это женщины. Похоже, подстраховочка. Известные особы прикрывают своего. Однако с тем же успехом здесь могут оказаться и люди второго собеседника...
   Тщательно все продумав, он решился: сгруппировался, молниеносным перекатом переместился к следующей стопе. Быть может, его и заметили, но никаких мер, конечно же, не предпримут, им самим нужно сидеть тихонечко...
   Зато теперь он был совсем близко к беседующим. Вынул из нагрудного кармана патрон, мимолетно посмеявшись над собой – хорош Маугли, – заложил его в пращу и навострил уши. Говорили на английском – правда, незнакомец выговаривал слова чересчур уж правильно и старательно, как человек, обучавшийся исключительно по книгам, без общения с «носителями разговорной речи».
   – Иногда самое главное – уметь осознавать, что проигрываешь.
   «Это американец», – сообразил Мазур. Собеседник тут же подал реплику, не особенно и скрывая насмешки:
   – Не спорю. Однако решительно не понимаю, какое отношение ко мне имеет эта сентенция.
   – Думаю, все уже ясно. Вы еще не поняли, почему на борту нет господина Низгурецкого? Должен вас огорчить: наши русские коллеги его взяли в Шантарске. Он словоохотлив, иначе меня здесь не было бы...
   – Дорогой мой, а имеете ли вы право мне угрожать в моей собственной стране? Только наглых иностранцев и не хватало для полного счастья...
   – Я вам не угрожаю.
   – Ну, давите.
   – И не давлю. Всего-навсего пытаюсь втолковать, что игра закончена. Дальше вам предстоит общаться исключительно с земляками...
   – Ну, это мои проблемы, вам не кажется?
   – Короче говоря, вы то ли не понимаете своего положения, то ли чрезмерно наглеете, – сказал американец.
   Послышался непринужденный смешок:
   – Так уж и чрезмерно, старина... Только подумать: по вашей милости моя вера в людей дала изрядную трещину. Значит, бедняга Низгурецкий проговорился, оказался сущим болтуном, и потому вместо нашего человека явились вы... Какое низкое коварство! Прикинуться связным, совать нос в чужие дела... Помилуйте, я разочарован. Мне всегда казалось, что у вас демократическое общество...
   – Видите ли, любое демократическое общество старается бороться с торговыми операциями вроде ваших...
   – Да? Скажите пожалуйста... Вам не нравятся наши операции?
   – Не мне, а закону. Во всех четырех странах, охваченных вашими... операциями, они считаются противозаконными.
   – Боже, какую скуку вы на меня наводите, Шон...
   Мазуру не понравилось, как говорил собеседник американца – его вальяжно-уверенные интонации. Так держится человек, заранее спрятавший в карман восемь тузов...
   – Вы скучны, Шон, – сказал второй. – И глупы. – Он продолжал словно бы скучающе, растягивая слова: – Я имею в виду не только вас, но и остальную компанию. Вы меня даже несколько разочаровали: что за удовольствие обыгрывать недотепу...
   – Мы с вами не в прериях. Мы на корабле, откуда сбежать можно только вплавь. Впрочем, в такой холодной воде долго не продержитесь. На корабле, в ловушке...
   – Бог ты мой, наконец-то вы изрекли здравую мысль!
   – Только одну?
   – Как мне все это надоело...
   Уловив некое изменение интонации, нутром почуяв угрозу, Мазур встал, выпрямился...
   Он опоздал. Американец уже оседал, держась обеими руками за живот, издав что-то вроде сиплого стона. Сверкнула сталь. Мазур присел, над его головой знакомо вжикнуло.