Страница:
– Дела, – сказал Кацуба. – Разгулялся народишко... и на расейский менталитет не свалишь – когда в Нью-Йорке однажды на сутки свет отключали, там творился паноптикум и почище... Или это в Чикаго было? Не помнишь, Вова?
– Не помню, – сквозь зубы откликнулся Мазур. – А народ и в самом деле что-то распустился... Часто у вас так?
– За три года первый раз вижу, – признался Савич. – Смотрите, и там магазин трясут...
– У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
– Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
– Ага.
– Только я батарейки давно не менял, чем богат... Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим... или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста...
– Перебедуем, – подумав, сказал Кацуба. – Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню...
– Литва, – обронил Мазур.
– А... Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду...
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно – успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко...
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки – лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча – за стойкой дежурный. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья – там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
– Кто тут? – настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. – Вам что?
– Ключи от нумеров, прелестная, – раскланялся Кацуба. – Двести шестой и двести девятый.
– А, явились... – протянула она с непонятной злостью. – И не страшно вам теперь по городу болтаться?
– А что? – невозмутимо сказал Кацуба. – Мы люди непугливые, темнота, как известно, – друг молодежи...
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
– Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются...
– Да в чем дело, красавица?
– А вы не знаете? – огрызнулась она. – Давайте, идите, мне работать надо... И так с иностранцами мороки выше головы, убийцы им везде мерещатся, теперь и вас черт принес...
Переглянувшись в полумраке, они забрали ключи и двинулись к лестнице.
– Неспроста... – протянул Кацуба.
– Радио слушайте! – язвительно кинула им вслед девица.
Меж первым и вторым этажами на площадке стояли несколько человек – молча, только багрово мерцали огоньки сигарет. Мазура с Кацубой осветили фонариком, ослепив на миг, столь же молча расступились. Всей кожей Мазур ощущал угрозу, но обошлось, никто на них не бросился.
– Ну что? – спросил Кацуба. – Будем кучей держаться?
– Пожалуй что, – согласился Мазур. – Не нравятся мне эти рожи на лестнице... В твой или в мой?
– В твой. В моем радио накрылось. А девочка что-то такое с явным намеком шелестела...
Он не закрыл дверь Мазурова номера, оставил приоткрытой. Повозился с окном, не без труда распахнув проклеенные бумагой створки, снова закрыл, удовлетворенно сказал:
– Порядок, в случае чего уйдем. Я с такого балкончика сигану запросто, ты, думаю, тоже... А батарейку надо экономить...
Погасил фонарик. Глаза постепенно привыкали к темноте, за окном обозначились звезды на небе. В гостинице стояла глухая, мертвая тишина.
– Может, и в самом деле перебазируемся на корабль? – спросил Мазур нейтральным тоном.
– Оно бы неплохо, – признался Кацуба. – Пашу нужно подождать. Потом, может, и перебазируемся. Где у тебя радио? Ага...
По радио крутили и без того приевшиеся шлягеры. Кацуба приглушил звук, подошел к двери, прислушался.
– Черт их поймет, торчат там или ушли...
– А ведь ждут кого-то, – сказал Мазур.
– Жди они нас, непременно залупнулись бы, а потому...
– Тихо!
Мазур, счастливо избежав столкновения с углами мебели, добрался до подоконника и повернул треснутую пластмассовую ручку.
– ...овторяем выступление мэра города, – раздался женский, профессионально равнодушный, безликий голос. – Для тех, кто слушает нас впервые, повторяем выступление мэра города господина Колчанова. Напоминаем: оснований для паники нет, ситуация полностью контролируется властями, пока нет никаких данных о распространении отравляющих веществ поблизости от города...
Кацуба дышал над ухом. Мазур невольно затаил дыхание. Что-то зашипело, щелкнуло нечто, напоминающее электрический разряд, послышался захлебывающийся говорок мэра:
– Сограждане! К величайшему сожалению, провокационная деятельность проникших в наш город особистов с так называемого научного корабля «Морская звезда» не только не утихла, но и обернулась вовсе уж уродливыми формами. Сегодня около шестнадцати часов тридцати минут ими была выведена из строя линия электропередачи ТЭЦ-два, в результате чего город на неизвестное время лишен электричества. Собранные улики недвусмысленно указывают на заявившихся в Тиксон военных гэбульников, оставивших недвусмысленные следы на месте диверсии. Я распорядился произвести самое тщательное расследование, но уже сейчас, независимо от его результатов, могу смело заявить: эта варварская акция предпринята для того, чтобы запугать население Тиксона, борющееся против отравителей в погонах, за ликвидацию всяких следов присутствия военщины на земле, тяжелым трудом освоенной нашими прадедами. Сограждане! Призываю вас к порядку и спокойствию. Восстановительные работы уже идут, мы постараемся в кратчайшие сроки выправить положение. Надеюсь, вы покажете высокий пример гражданственности, присущий людям свободной, демократической России, отказавшись от каких бы то ни было проявлений анархии. В мэрии создан чрезвычайный штаб по ликвидации последствий диверсионной деятельности. Просьба сообщать о всех передвижениях диверсантов по телефону два-двадцать три-шестнадцать. Повторяю: два-двадцать три-шестнадцать. В самое ближайшее время из Москвы прибудет представительная комиссия, способная положить конец разгулу военщины. Сограждане! Я верю...
– Заткни его, – сквозь зубы сказал майор. – Вот оно что...
– Ну, анархии я пока что не видел, – фыркнул Мазур. – Трясти винные подвалы – это у нас и не анархия вовсе, а национальная традиция... А поскольку...
Он замолчал – с площадки донесся приглушенный женский крик, шум борьбы. Мазур узнал голос – и, не колеблясь, кинулся к выходу. Кацуба понесся следом, не вступая в дискуссии.
Майор с ходу осветил лучом обширную площадку, заорал что есть мочи:
– Стоять, уголовный розыск! Стрелять буду!
Возня, так и не прекратившаяся при их появлении, мгновенно обернулась отступлением со всей возможной скоростью – по ступеням отчаянно загрохотали подошвы, майор, оттолкнув Мазура в сторону, резко присел, погасил фонарик. Вовремя – внизу мелькнула беззвучная вспышка, что-то противно вжикнуло над их головами, звучно влепилось в стену. Кацуба ответил двумя выстрелами навскидку, но стрелял он, не видя противника, ради запугивания. И оказался прав – новых выстрелов снизу не последовало, шаги прогрохотали по необозримому вестибюлю, входной дверью грохнули так, что посыпались стекла.
Кацуба посветил фонариком. Как они и ожидали, в тусклом луче обнаружилась очаровательная мисс Деспард, растрепанная, но не сломленная морально – она прижалась к стене, встав в классическую «дикую кошку». Ее напарник, охая и кряхтя, как раз пытался распрямиться. Судя по всему, ему от всей русской души врезали сзади по шее.
– Бог ты мой, какая встреча! – воскликнул Кацуба на своем скверном английском, осветив себя фонариком и спустившись на три ступеньки. – По-моему, это и называется – пресса в горячих точках? Мисс Бейкер, вас кто-то хотел обидеть?
Она шагнула вперед, запахивая порванную блузку:
– Какие-то хулиганы...
– Ну конечно, – сказал Кацуба. – Тут всякий хулиган таскается с бесшумкой, как же, навидались... Помощь нужна?
Она сдержанно сказала:
– Нам не помешало бы добраться до телефона...
Напарник безмолвствовал, потирая ушибленные места, косясь на нежданных спасителей с откровенным подозрением.
– Я тут знаю один поблизости, – сказал Кацуба. – Вас проводить?
– Мы предпочли бы сами...
– Знаете, тут на улицах...
Он перегнулся через перила, всматриваясь. В вестибюле снова топотали – небольшая группа целеустремленно неслась к лестнице, полосуя воздух перед собой лучами мощных фонарей. Торопливо спрятав пистолет, Кацуба выпрямился, хмыкнул:
– Так я и думал, Вова...
Сейчас же они, словно ночные бомбардировщики в перекрестье прожекторов, оказались залитыми ослепительным сиянием. Но почти сразу же знакомый голос скомандовал:
– Отставить... И тут вы, Михаил Иванович? Наш пострел везде поспел?
– А как же, Дарья Дмитриевна, – ответил Кацуба лениво. – Идем это мы с другом опохмелиться, видим, какие-то нехристи к иностранным журналистам пристают, как тут не подраться?
Даша протиснулась мимо него, отвела напарника Джен в сторонку, быстро перебросилась с ним парой слов, и вся компания прошла наверх мимо Мазура с Кацубой, как мимо пустого места, – Даша, американцы, еще двое в штатском.
– А я-то, избавитель хренов, еще надеялся на горячий поцелуй принцессы... – грустно сказал Кацуба.
– Ага, – сказал Мазур. – То-то ты и орал: «Уголовный розыск!»?
– Быстро соображаете, юноша, – похвалил Кацуба. – Вот именно, наша рыжая оживленно крутит роман с заморскими гостями, а это, учитывая ее занятия и профессию нашей бывшей боевой подруги, на интересные размышления наталкивает...
– Тьфу ты, они тут торчат...
– Здорово, Паша, – сказал Кацуба, обернувшись. – А где ж нам еще торчать?
– Вы хоть знаете...
– Тихо!
Сверху торопливыми шагами спустилась та же компания – судя по тому, что заокеанские гости и кое-кто из их спутников были нагружены сумками и чемоданами, липовые журналисты перебирались в местечко поспокойнее.
Даша приостановилась возле Кацубы, тихо сказала:
– У нас, к сожалению, в машине не хватит места... Я бы вам посоветовала побыстрее отсюда исчезнуть. Насовсем.
– Я вас тоже обожаю... – бросил Кацуба вдогонку. – Пошли, ребята.
В номере все еще бормотало радио – мэр по десятому кругу разражался угрозами, сокрушался, обнадеживал...
– Излагай в темпе, – распорядился Кацуба.
– Линию электропередачи изнахратили в половине пятого – и весьма качественно. Линия там одиночная – шесть проводов на опорах. Сначала в одном месте забросили на провода стальную проволоку – вполне возможно, линеметом, хотя можно было бы при нужде использовать обычный лук... Замыкание получилось доброе: медный провод семидесяти миллиметров в сечении тут же пережгло. Наши неизвестные друзья оказались профессионалами: быстренько проехали с километр в направлении города и забросили проволоку на параллельную тройку проводов, после чего линия окончательно сдохла... Естественно, на ТЭЦ тут же вырубили напряжение и послали ремонтников на осмотр.
– Неплохо... – констатировал Кацуба. – Что скажешь, Микушевич?
– Классический способ, – сказал Мазур. – Как по учебнику. Сам я именно так бы и действовал.
– Я тоже, – признался Кацуба. – «Газон», конечно, где-то в тех местах?
– Ага, – сказал Паша. – Увяз неподалеку в болотце, полное впечатление, что диверсанты второпях сбились с дороги, сели на оси и, увидев, что дело плохо, драпанули пешком. Предварительно пристукнув нашего доброго знакомого... Владимирыч так в машине и валялся, потяжелев на девять грамм. Машина, конечно, вся в ваших отпечатках, чудика, у которого ты ее купил, уже нашли, допросили... Еще засветло.
– Но тем не менее мы еще на свободе... – задумчиво сказал Кацуба. – Это обнадеживает, а?
– А может, наоборот?
– Да ну, – сказал Кацуба. – Мы в это время сидели у погранцов под замком, куча народу видела, как они нас увозили, а «газик» смирнехонько стоял на пирсе...
– Все равно. Ты оценил накал страстей? Вам по этому городу отныне спокойно не разгуливать...
– Ну разве что. Откровенно говоря, меня вообще не тянет по этому городу гулять... А что поделывает Рыжая?
– Интересно... Рыжая договорилась насчет кают на «Федоре Достоевском». Он придет завтра поутру, уже точно известно.
– К а ю т?
– Ага. Выбила четыре штуки. Значит, будет плавать не одна. Вообще-то, ее туда не особенно хотели пускать – иностранцы, валюта, стелются перед клиентами мелким бесом... Но попробуй не пусти Рыжую куда-то...
– Так, – сказал Кацуба. – Значит, они что-то будут играть на «Достоевском»... Паша, тебе нужно сесть Рыжей на хвост.
– Я не представляю...
– Что-о? – спросил Кацуба тоном, какого Мазур от него еще не слышал за все время знакомства.
– Есть – Рыжей на хвост...
– Вот и умница. Машина под рукой есть?
– За углом оставил.
– Совсем хорошо.
– Хорошо, да не очень. Я только сегодня узнал – Горовой все-таки отправил рапорт в Шантарск, и не по обычным каналам... – Он многозначительно помолчал, невольно покосившись на Мазура. – Как ни крути, а исчезновение Котельникова не скроешь. Я боюсь, как бы он на тебя не навешал собак. Если он работал на тех же, что и Гоша, – имеет все возможности интерпретировать происшедшее в угодном духе. А если нет – все равно есть опасность, что поставит все с ног на голову. Ты его знаешь, и знаешь, чем порой контролирующие занимаются...
– Может, мне выйти? – хмуро спросил Мазур.
– Брось, – отмахнулся Кацуба. – Скрывать тут нечего. Паша хочет сказать, что меня могут полить говном, умело и искусно используя кое-какие прошлые своеволия и то, что деликатно именуется ошибками... Только и делов. Не бери в голову, Паша, пусть поливают. В принципе, мы тут не так уж плохо поработали.
– Мы так и не нашли л о г о в о, – словно бы даже с некоторой мягкостью сказал Паша. – Половину группы потеряли, засветились, попали в угол...
– Угол – это еще не стенка, – сказал Кацуба. – Ладно. Топай в машину и жди нас, мы быстренько соберемся...
Паша пробурчал что-то нечленораздельное, но послушно вышел.
– Неприятности, или мне знать не полагается?
– А, чего там... – бодро откликнулся Кацуба. – Горовой – это тот организм, что был у Гоши за шофера, когда нас встречали. Дело даже не в том, что он в некоторых отношениях – страшная дешевка, а в том, что сюда попал не без моей помощи. А он Христову заповедь насчет правой щеки никогда не соблюдал. И если появится возможность подложить свинью, будь покоен, не упустит. Ладно, ты-то тут ни при чем, твое дело десятое. – Он вздохнул: – Конечно, неплохо было бы победить – красиво, ярко, звонко, оружьем на солнце сверкая... А! Укладывайся живенько, я мигом обернусь...
Глава двадцать третья
– Не помню, – сквозь зубы откликнулся Мазур. – А народ и в самом деле что-то распустился... Часто у вас так?
– За три года первый раз вижу, – признался Савич. – Смотрите, и там магазин трясут...
– У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
– Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
– Ага.
– Только я батарейки давно не менял, чем богат... Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим... или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста...
– Перебедуем, – подумав, сказал Кацуба. – Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню...
– Литва, – обронил Мазур.
– А... Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду...
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно – успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко...
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки – лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча – за стойкой дежурный. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья – там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
– Кто тут? – настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. – Вам что?
– Ключи от нумеров, прелестная, – раскланялся Кацуба. – Двести шестой и двести девятый.
– А, явились... – протянула она с непонятной злостью. – И не страшно вам теперь по городу болтаться?
– А что? – невозмутимо сказал Кацуба. – Мы люди непугливые, темнота, как известно, – друг молодежи...
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
– Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются...
– Да в чем дело, красавица?
– А вы не знаете? – огрызнулась она. – Давайте, идите, мне работать надо... И так с иностранцами мороки выше головы, убийцы им везде мерещатся, теперь и вас черт принес...
Переглянувшись в полумраке, они забрали ключи и двинулись к лестнице.
– Неспроста... – протянул Кацуба.
– Радио слушайте! – язвительно кинула им вслед девица.
Меж первым и вторым этажами на площадке стояли несколько человек – молча, только багрово мерцали огоньки сигарет. Мазура с Кацубой осветили фонариком, ослепив на миг, столь же молча расступились. Всей кожей Мазур ощущал угрозу, но обошлось, никто на них не бросился.
– Ну что? – спросил Кацуба. – Будем кучей держаться?
– Пожалуй что, – согласился Мазур. – Не нравятся мне эти рожи на лестнице... В твой или в мой?
– В твой. В моем радио накрылось. А девочка что-то такое с явным намеком шелестела...
Он не закрыл дверь Мазурова номера, оставил приоткрытой. Повозился с окном, не без труда распахнув проклеенные бумагой створки, снова закрыл, удовлетворенно сказал:
– Порядок, в случае чего уйдем. Я с такого балкончика сигану запросто, ты, думаю, тоже... А батарейку надо экономить...
Погасил фонарик. Глаза постепенно привыкали к темноте, за окном обозначились звезды на небе. В гостинице стояла глухая, мертвая тишина.
– Может, и в самом деле перебазируемся на корабль? – спросил Мазур нейтральным тоном.
– Оно бы неплохо, – признался Кацуба. – Пашу нужно подождать. Потом, может, и перебазируемся. Где у тебя радио? Ага...
По радио крутили и без того приевшиеся шлягеры. Кацуба приглушил звук, подошел к двери, прислушался.
– Черт их поймет, торчат там или ушли...
– А ведь ждут кого-то, – сказал Мазур.
– Жди они нас, непременно залупнулись бы, а потому...
– Тихо!
Мазур, счастливо избежав столкновения с углами мебели, добрался до подоконника и повернул треснутую пластмассовую ручку.
– ...овторяем выступление мэра города, – раздался женский, профессионально равнодушный, безликий голос. – Для тех, кто слушает нас впервые, повторяем выступление мэра города господина Колчанова. Напоминаем: оснований для паники нет, ситуация полностью контролируется властями, пока нет никаких данных о распространении отравляющих веществ поблизости от города...
Кацуба дышал над ухом. Мазур невольно затаил дыхание. Что-то зашипело, щелкнуло нечто, напоминающее электрический разряд, послышался захлебывающийся говорок мэра:
– Сограждане! К величайшему сожалению, провокационная деятельность проникших в наш город особистов с так называемого научного корабля «Морская звезда» не только не утихла, но и обернулась вовсе уж уродливыми формами. Сегодня около шестнадцати часов тридцати минут ими была выведена из строя линия электропередачи ТЭЦ-два, в результате чего город на неизвестное время лишен электричества. Собранные улики недвусмысленно указывают на заявившихся в Тиксон военных гэбульников, оставивших недвусмысленные следы на месте диверсии. Я распорядился произвести самое тщательное расследование, но уже сейчас, независимо от его результатов, могу смело заявить: эта варварская акция предпринята для того, чтобы запугать население Тиксона, борющееся против отравителей в погонах, за ликвидацию всяких следов присутствия военщины на земле, тяжелым трудом освоенной нашими прадедами. Сограждане! Призываю вас к порядку и спокойствию. Восстановительные работы уже идут, мы постараемся в кратчайшие сроки выправить положение. Надеюсь, вы покажете высокий пример гражданственности, присущий людям свободной, демократической России, отказавшись от каких бы то ни было проявлений анархии. В мэрии создан чрезвычайный штаб по ликвидации последствий диверсионной деятельности. Просьба сообщать о всех передвижениях диверсантов по телефону два-двадцать три-шестнадцать. Повторяю: два-двадцать три-шестнадцать. В самое ближайшее время из Москвы прибудет представительная комиссия, способная положить конец разгулу военщины. Сограждане! Я верю...
– Заткни его, – сквозь зубы сказал майор. – Вот оно что...
– Ну, анархии я пока что не видел, – фыркнул Мазур. – Трясти винные подвалы – это у нас и не анархия вовсе, а национальная традиция... А поскольку...
Он замолчал – с площадки донесся приглушенный женский крик, шум борьбы. Мазур узнал голос – и, не колеблясь, кинулся к выходу. Кацуба понесся следом, не вступая в дискуссии.
Майор с ходу осветил лучом обширную площадку, заорал что есть мочи:
– Стоять, уголовный розыск! Стрелять буду!
Возня, так и не прекратившаяся при их появлении, мгновенно обернулась отступлением со всей возможной скоростью – по ступеням отчаянно загрохотали подошвы, майор, оттолкнув Мазура в сторону, резко присел, погасил фонарик. Вовремя – внизу мелькнула беззвучная вспышка, что-то противно вжикнуло над их головами, звучно влепилось в стену. Кацуба ответил двумя выстрелами навскидку, но стрелял он, не видя противника, ради запугивания. И оказался прав – новых выстрелов снизу не последовало, шаги прогрохотали по необозримому вестибюлю, входной дверью грохнули так, что посыпались стекла.
Кацуба посветил фонариком. Как они и ожидали, в тусклом луче обнаружилась очаровательная мисс Деспард, растрепанная, но не сломленная морально – она прижалась к стене, встав в классическую «дикую кошку». Ее напарник, охая и кряхтя, как раз пытался распрямиться. Судя по всему, ему от всей русской души врезали сзади по шее.
– Бог ты мой, какая встреча! – воскликнул Кацуба на своем скверном английском, осветив себя фонариком и спустившись на три ступеньки. – По-моему, это и называется – пресса в горячих точках? Мисс Бейкер, вас кто-то хотел обидеть?
Она шагнула вперед, запахивая порванную блузку:
– Какие-то хулиганы...
– Ну конечно, – сказал Кацуба. – Тут всякий хулиган таскается с бесшумкой, как же, навидались... Помощь нужна?
Она сдержанно сказала:
– Нам не помешало бы добраться до телефона...
Напарник безмолвствовал, потирая ушибленные места, косясь на нежданных спасителей с откровенным подозрением.
– Я тут знаю один поблизости, – сказал Кацуба. – Вас проводить?
– Мы предпочли бы сами...
– Знаете, тут на улицах...
Он перегнулся через перила, всматриваясь. В вестибюле снова топотали – небольшая группа целеустремленно неслась к лестнице, полосуя воздух перед собой лучами мощных фонарей. Торопливо спрятав пистолет, Кацуба выпрямился, хмыкнул:
– Так я и думал, Вова...
Сейчас же они, словно ночные бомбардировщики в перекрестье прожекторов, оказались залитыми ослепительным сиянием. Но почти сразу же знакомый голос скомандовал:
– Отставить... И тут вы, Михаил Иванович? Наш пострел везде поспел?
– А как же, Дарья Дмитриевна, – ответил Кацуба лениво. – Идем это мы с другом опохмелиться, видим, какие-то нехристи к иностранным журналистам пристают, как тут не подраться?
Даша протиснулась мимо него, отвела напарника Джен в сторонку, быстро перебросилась с ним парой слов, и вся компания прошла наверх мимо Мазура с Кацубой, как мимо пустого места, – Даша, американцы, еще двое в штатском.
– А я-то, избавитель хренов, еще надеялся на горячий поцелуй принцессы... – грустно сказал Кацуба.
– Ага, – сказал Мазур. – То-то ты и орал: «Уголовный розыск!»?
– Быстро соображаете, юноша, – похвалил Кацуба. – Вот именно, наша рыжая оживленно крутит роман с заморскими гостями, а это, учитывая ее занятия и профессию нашей бывшей боевой подруги, на интересные размышления наталкивает...
– Тьфу ты, они тут торчат...
– Здорово, Паша, – сказал Кацуба, обернувшись. – А где ж нам еще торчать?
– Вы хоть знаете...
– Тихо!
Сверху торопливыми шагами спустилась та же компания – судя по тому, что заокеанские гости и кое-кто из их спутников были нагружены сумками и чемоданами, липовые журналисты перебирались в местечко поспокойнее.
Даша приостановилась возле Кацубы, тихо сказала:
– У нас, к сожалению, в машине не хватит места... Я бы вам посоветовала побыстрее отсюда исчезнуть. Насовсем.
– Я вас тоже обожаю... – бросил Кацуба вдогонку. – Пошли, ребята.
В номере все еще бормотало радио – мэр по десятому кругу разражался угрозами, сокрушался, обнадеживал...
– Излагай в темпе, – распорядился Кацуба.
– Линию электропередачи изнахратили в половине пятого – и весьма качественно. Линия там одиночная – шесть проводов на опорах. Сначала в одном месте забросили на провода стальную проволоку – вполне возможно, линеметом, хотя можно было бы при нужде использовать обычный лук... Замыкание получилось доброе: медный провод семидесяти миллиметров в сечении тут же пережгло. Наши неизвестные друзья оказались профессионалами: быстренько проехали с километр в направлении города и забросили проволоку на параллельную тройку проводов, после чего линия окончательно сдохла... Естественно, на ТЭЦ тут же вырубили напряжение и послали ремонтников на осмотр.
– Неплохо... – констатировал Кацуба. – Что скажешь, Микушевич?
– Классический способ, – сказал Мазур. – Как по учебнику. Сам я именно так бы и действовал.
– Я тоже, – признался Кацуба. – «Газон», конечно, где-то в тех местах?
– Ага, – сказал Паша. – Увяз неподалеку в болотце, полное впечатление, что диверсанты второпях сбились с дороги, сели на оси и, увидев, что дело плохо, драпанули пешком. Предварительно пристукнув нашего доброго знакомого... Владимирыч так в машине и валялся, потяжелев на девять грамм. Машина, конечно, вся в ваших отпечатках, чудика, у которого ты ее купил, уже нашли, допросили... Еще засветло.
– Но тем не менее мы еще на свободе... – задумчиво сказал Кацуба. – Это обнадеживает, а?
– А может, наоборот?
– Да ну, – сказал Кацуба. – Мы в это время сидели у погранцов под замком, куча народу видела, как они нас увозили, а «газик» смирнехонько стоял на пирсе...
– Все равно. Ты оценил накал страстей? Вам по этому городу отныне спокойно не разгуливать...
– Ну разве что. Откровенно говоря, меня вообще не тянет по этому городу гулять... А что поделывает Рыжая?
– Интересно... Рыжая договорилась насчет кают на «Федоре Достоевском». Он придет завтра поутру, уже точно известно.
– К а ю т?
– Ага. Выбила четыре штуки. Значит, будет плавать не одна. Вообще-то, ее туда не особенно хотели пускать – иностранцы, валюта, стелются перед клиентами мелким бесом... Но попробуй не пусти Рыжую куда-то...
– Так, – сказал Кацуба. – Значит, они что-то будут играть на «Достоевском»... Паша, тебе нужно сесть Рыжей на хвост.
– Я не представляю...
– Что-о? – спросил Кацуба тоном, какого Мазур от него еще не слышал за все время знакомства.
– Есть – Рыжей на хвост...
– Вот и умница. Машина под рукой есть?
– За углом оставил.
– Совсем хорошо.
– Хорошо, да не очень. Я только сегодня узнал – Горовой все-таки отправил рапорт в Шантарск, и не по обычным каналам... – Он многозначительно помолчал, невольно покосившись на Мазура. – Как ни крути, а исчезновение Котельникова не скроешь. Я боюсь, как бы он на тебя не навешал собак. Если он работал на тех же, что и Гоша, – имеет все возможности интерпретировать происшедшее в угодном духе. А если нет – все равно есть опасность, что поставит все с ног на голову. Ты его знаешь, и знаешь, чем порой контролирующие занимаются...
– Может, мне выйти? – хмуро спросил Мазур.
– Брось, – отмахнулся Кацуба. – Скрывать тут нечего. Паша хочет сказать, что меня могут полить говном, умело и искусно используя кое-какие прошлые своеволия и то, что деликатно именуется ошибками... Только и делов. Не бери в голову, Паша, пусть поливают. В принципе, мы тут не так уж плохо поработали.
– Мы так и не нашли л о г о в о, – словно бы даже с некоторой мягкостью сказал Паша. – Половину группы потеряли, засветились, попали в угол...
– Угол – это еще не стенка, – сказал Кацуба. – Ладно. Топай в машину и жди нас, мы быстренько соберемся...
Паша пробурчал что-то нечленораздельное, но послушно вышел.
– Неприятности, или мне знать не полагается?
– А, чего там... – бодро откликнулся Кацуба. – Горовой – это тот организм, что был у Гоши за шофера, когда нас встречали. Дело даже не в том, что он в некоторых отношениях – страшная дешевка, а в том, что сюда попал не без моей помощи. А он Христову заповедь насчет правой щеки никогда не соблюдал. И если появится возможность подложить свинью, будь покоен, не упустит. Ладно, ты-то тут ни при чем, твое дело десятое. – Он вздохнул: – Конечно, неплохо было бы победить – красиво, ярко, звонко, оружьем на солнце сверкая... А! Укладывайся живенько, я мигом обернусь...
Глава двадцать третья
Все еще во мраке
Он успел сделать только шаг к двери – в нее энергично постучали. Одним движением выхватив пистолет, Кацуба прянул вбок, щелкнул пальцами. Сообразив, Мазур направил на дверь фонарик, держа его в левой руке, высоко над головой.
– Не заперто! – крикнул майор.
Дверь открылась медленно, словно стоявший в коридоре заранее знал, что обитатели номера настроены крайне недоверчиво ко всему остальному миру. В тускнеющем с каждой минутой луче фонарика Мазур увидел милицейского подполковника, знакомого по кратковременной отсидке в КПЗ. На сей раз, правда, подполковник выглядел вполне выспавшимся, полным энергии, но отнюдь не исполненным дружеского расположения. За его спиной в коридоре вроде бы никого не было.
Мазур отвел фонарик, направив луч в пол. Подполковник, в свою очередь, посветил внутрь номера своим фонарем, гораздо более ярким, удовлетворенно хмыкнул при виде Кацубы:
– А, и вы здесь, товарищ доцент... Совсем хорошо. Войти позволите?
– О чем разговор, – гостеприимно посторонился майор. – Заходите, садитесь, кофейку предложить не можем по причине отсутствия электричества...
Подполковник, двигаясь чуть грузновато, освещая себе дорогу, прошел к столу. Сел, снял фуражку, положил ее на колено:
– Вот кстати... Интересно, вы уже знаете, почему нет света?
– Наслышаны, – осторожно сказал Кацуба.
– И какие у вас соображения на этот счет?
– А у вас?
– Не надо бы так...
– Честное слово, я и не собираюсь обострять, – сказал Кацуба. – Просто интересуюсь.
– Ну, а на моем месте какие у вас были бы соображения?
– Трудно сформулировать в нескольких словах, – серьезно сказал Кацуба.
– Хорошо подмечено... Так вот, Михаил Иванович или как вас там... Положение у меня хуже губернаторского. Вашу машину нашли на месте происшествия, знаете уже?
– Вот только нас там не было. Запросите пограничников.
– Запрашивал уже.
– И какие же отсюда выводы?
– А меня не интересуют выводы! – подполковник пристукнул ладонью по столу. Повторил тише: – Не интересуют... Откровенно говоря, на все ваши игры мне глубоко плевать. Хотя бы оттого, что я о них представления не имею, а потому не могу решить, серьезным делом вы занимаетесь или просто крутите какие-то интриги...
– Любопытно, – тихим, недобрым голосом сказал Кацуба. – По-вашему, то, что с нами происходит... то, что здесь вообще происходит, похоже на интриги?
– Не в том дело! – резко ответил подполковник. – Не знаю, в каком вы звании, мне, собственно, наплевать... Я хочу, чтобы вы поняли мою точку зрения, мою позицию. В конце-то концов, у меня есть свое начальство, и именно оно с меня будет спрашивать за все, что здесь уже успело произойти. И я, как легко догадаться, не смогу в оправдание ссылаться на то, что здесь, изволите ли видеть, занимались своими непонятными делишками бравые ребята из Министерства обороны... Любой мне скажет, что это не оправдание, и будет прав. За все убийства спросят с меня. За все беспорядки, за сегодняшнюю грязную историю с повреждением ЛЭП, за странную смерть иностранного подданного, да мало ли? Вы просто притягиваете всевозможные происшествия, как громоотвод – молнии... Меня убедительно просили вас не трогать – и я не трогал. Даже теперь. По-моему, вам не на что жаловаться? Вот видите... Но терпение у меня лопнуло.
– И в чем это будет выражаться?
– В том, что ваше дальнейшее пребывание в городе, тысячу раз простите, считаю ненужным, – терпеливо объяснил подполковник. – Чем вы здесь занимаетесь, не мое дело, я и не стремлюсь лезть в ваши секреты, но хочу избавиться от источника неприятностей. Вам не кажется, что для человека в моем положении это вполне естественное желание?
– С одной стороны... С другой – есть у нас свои обязанности...
– Знаете, я тоже не мальчик, – сказал подполковник. – И у меня хватает ума, чтобы сообразить: вы, простите, бездарно провалились. Профессионалу это понятно...
– Извините, но я попросил бы снять слово «бездарно»...
– Ох, что за мальчишество...
– Честь мундира.
– Ну, хорошо. Не бездарно. Однако – провалились. Вам все равно не работать в городе... И в этой связи у меня будет... скажем честно, даже не предложение – ультиматум. Коли уж вам так необходимо здесь оставаться после всего случившегося – извольте перебраться, скажем, к пограничникам. Можно без всякого труда перевести ваш корабль к девятому пирсу – туда до сих пор практически невозможно попасть посторонним, территория огорожена и охраняется, там стоят пограничные суда... А в городе я вас убедительно попрошу отныне не появляться. Давайте не будем ходить вокруг да около... Если кто-то из вас появится в Тиксоне – возьмем за шиворот и отправим в Шантарск с первым же самолетом. У меня, повторяю, свое начальство, оно меня, питаю надежду, поймет...
– В самом деле, ультиматум... – задумчиво сказал Кацуба. – Вот только вы немного опоздали, подполковник. Мы и сами собираемся покинуть ваш гостеприимный город, как раз собирали чемоданы...
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Тем лучше. У меня внизу машина...
– Ничего, машина у нас есть своя, – сказал Кацуба. – Как-нибудь доберемся...
– Поверим... – он поднялся, надел фуражку. – Надеюсь, вы поняли, что я говорил предельно серьезно. Я оставлю в вестибюле сотрудника, он присмотрит, чтобы с вами ничего по дороге не случилось... Всего наилучшего.
Он прошел к двери, столь же тщательно освещая себе дорогу. Уже в коридоре вежливо посторонился, пропуская Пашу, кивнул: – Вижу, в самом деле торопитесь...
И аккуратно притворил дверь. Паша, шумно переводя дыхание, сообщил:
– Какая-то сука проколола все покрышки... Обезлошадели.
– Может, подполковника догоним? – подал голос Мазур. – На его машине доберемся?
– Эх, была бы у меня стопроцентная уверенность, что мы на его машине доберемся именно туда, куда стремимся... – сказал Кацуба. – Что за обстановочка на улице, Паша?
– Так, легонький разгул страстей... Шатается поддавший народ, кое-где все еще потрошат магазинчики, милиция мечется, но ее мало, вроде бы попросили с базы солдат...
– Понятно. Веселого мало. Ну, пойдем пешочком.
– Что-то меня берут подозрения...
– Глупости, Паша, – сказал Кацуба. – Серьезный народ не стал бы протыкать покрышки. Подождал бы где-то в отдалении, на выезде, да полоснул из бесшумки. Так что самое большее, что нам может грозить, – народ несерьезный... Я пошел собираться.
Мазур чуть ли не на ощупь побросал вещи в большую сумку – фонарик окончательно сдох. «Надо бы посидеть на дорожку», – мелькнула дурацкая мысль. За окном слышался гомон и топот: тиксонцы продолжали наслаждаться свободой, по расейскому обычаю привычно перепутав ее с анархией...
Кацуба позвал из коридора:
– Орлы, на крыло!
Мазур подхватил сумку на плечо, и они двинулись по залитому мраком коридору, пересекая падавшие из окон полосы чуточку разжиженной звездным сиянием темноты.
У лестницы майор остановился, прислушался, машинально сунул руку под куртку.
– Что?
– Опоздали, кажется...
Теперь все трое, слышали, как в вестибюле, надсаживаясь, орет злой и решительный голос:
– Стоять! Стоять, говорю! Оружие применю!
Голос явственно приближался к ним – кричавший помаленьку отступал от входной двери.
Залившая вестибюль густая тьма вдруг озарилась лучами фонариков, ворвался топот, зазвенело, разбиваясь, стекло. Громкие яростные крики совершенно заглушили продолжавшего вопить что-то грозное милиционера, негромко, совсем неубедительно хлопнул выстрел, опознанный Мазуром по звуку как макаровский – и сделанный в воздух, несомненно.
Тут же началась придушенная яростная возня, прорывались азартные выкрики:
– Против народа, сука?
– Сатрап хренов!
«Сатрап» – значит, интеллигенция хулиганит, – подумал Мазур. – Только она еще такие словечки помнит...»
Внизу, кажется, сломили слабое сопротивление единственного стража порядка. И точно, перекрывая прочий гомон, торжествующий бас возвестил:
– Готово, вот она, пушка!
Истерически закричала женщина, кричавшая, что она здесь ни при чем, а искать следует в двести шестом номере.
– Ходу! – скомандовал Кацуба. – Кидаем шмотки, к черту!
Мазуровский номер был ближе, в него и кинулись, ухитрившись с первой попытки угодить ключом в замочную скважину. Вверх по лестнице волной поднимался топот.
Майор, матерясь под нос, дергал заклеенное окно. Подалось наконец. В дверь уже начинали дубасить кулаками и ногами, но она, сработанная на совесть, могла продержаться долго.
– Живо! – приказал Кацуба, держа распахнутую створку, словно предупредительный швейцар.
Мазур полез первым, нога сорвалась, он едва удержал равновесие, ухватившись за вторую створку, одним прыжком перемахнул на невысокий балкон, огражденный толстыми каменными перилами. Казалось, внизу глубокая пропасть.
Сгруппировавшись, он прыгнул в темноту, удержался на ногах по всем правилам, инстинктивно отпрянул не на открытое место, а к стене – там было безопаснее всего, прыгавшие следом не свалятся на голову.
Распластанной летучей мышью мелькнул Паша, приземлился, грамотно согнув ноги в коленках, его повело в сторону, но устоял, а следом обрушился Кацуба.
Они прислушались, стоя тесной кучкой.
– Вон они! Вон они! В окно выпрыгнули!
Неизвестный доброхот дико орал с гостиничного крыльца, потом кинулся в вестибюль, оглашая его теми же громогласными донесениями.
– Веди, Сусанин, – сказал Кацуба. – Ты город лучше знаешь...
К крыльцу с обеих сторон спешили запоздавшие на расправу, еще ничего толком не соображавшие в изменившейся обстановке. Один, светя перед собой, окликнул Кацубу:
– Что там орут? Сбежали они, что ли?
– Да вроде, – протянул Кацуба.
Послышался сдавленный хрип, шум падения тела. В следующий миг Кацуба хладнокровно выхватил фонарик из руки упавшего, кинул его Паше, тот поймал на лету – и, подсвечивая дорогу короткими вспышками, кинулся куда-то во дворы.
– Не заперто! – крикнул майор.
Дверь открылась медленно, словно стоявший в коридоре заранее знал, что обитатели номера настроены крайне недоверчиво ко всему остальному миру. В тускнеющем с каждой минутой луче фонарика Мазур увидел милицейского подполковника, знакомого по кратковременной отсидке в КПЗ. На сей раз, правда, подполковник выглядел вполне выспавшимся, полным энергии, но отнюдь не исполненным дружеского расположения. За его спиной в коридоре вроде бы никого не было.
Мазур отвел фонарик, направив луч в пол. Подполковник, в свою очередь, посветил внутрь номера своим фонарем, гораздо более ярким, удовлетворенно хмыкнул при виде Кацубы:
– А, и вы здесь, товарищ доцент... Совсем хорошо. Войти позволите?
– О чем разговор, – гостеприимно посторонился майор. – Заходите, садитесь, кофейку предложить не можем по причине отсутствия электричества...
Подполковник, двигаясь чуть грузновато, освещая себе дорогу, прошел к столу. Сел, снял фуражку, положил ее на колено:
– Вот кстати... Интересно, вы уже знаете, почему нет света?
– Наслышаны, – осторожно сказал Кацуба.
– И какие у вас соображения на этот счет?
– А у вас?
– Не надо бы так...
– Честное слово, я и не собираюсь обострять, – сказал Кацуба. – Просто интересуюсь.
– Ну, а на моем месте какие у вас были бы соображения?
– Трудно сформулировать в нескольких словах, – серьезно сказал Кацуба.
– Хорошо подмечено... Так вот, Михаил Иванович или как вас там... Положение у меня хуже губернаторского. Вашу машину нашли на месте происшествия, знаете уже?
– Вот только нас там не было. Запросите пограничников.
– Запрашивал уже.
– И какие же отсюда выводы?
– А меня не интересуют выводы! – подполковник пристукнул ладонью по столу. Повторил тише: – Не интересуют... Откровенно говоря, на все ваши игры мне глубоко плевать. Хотя бы оттого, что я о них представления не имею, а потому не могу решить, серьезным делом вы занимаетесь или просто крутите какие-то интриги...
– Любопытно, – тихим, недобрым голосом сказал Кацуба. – По-вашему, то, что с нами происходит... то, что здесь вообще происходит, похоже на интриги?
– Не в том дело! – резко ответил подполковник. – Не знаю, в каком вы звании, мне, собственно, наплевать... Я хочу, чтобы вы поняли мою точку зрения, мою позицию. В конце-то концов, у меня есть свое начальство, и именно оно с меня будет спрашивать за все, что здесь уже успело произойти. И я, как легко догадаться, не смогу в оправдание ссылаться на то, что здесь, изволите ли видеть, занимались своими непонятными делишками бравые ребята из Министерства обороны... Любой мне скажет, что это не оправдание, и будет прав. За все убийства спросят с меня. За все беспорядки, за сегодняшнюю грязную историю с повреждением ЛЭП, за странную смерть иностранного подданного, да мало ли? Вы просто притягиваете всевозможные происшествия, как громоотвод – молнии... Меня убедительно просили вас не трогать – и я не трогал. Даже теперь. По-моему, вам не на что жаловаться? Вот видите... Но терпение у меня лопнуло.
– И в чем это будет выражаться?
– В том, что ваше дальнейшее пребывание в городе, тысячу раз простите, считаю ненужным, – терпеливо объяснил подполковник. – Чем вы здесь занимаетесь, не мое дело, я и не стремлюсь лезть в ваши секреты, но хочу избавиться от источника неприятностей. Вам не кажется, что для человека в моем положении это вполне естественное желание?
– С одной стороны... С другой – есть у нас свои обязанности...
– Знаете, я тоже не мальчик, – сказал подполковник. – И у меня хватает ума, чтобы сообразить: вы, простите, бездарно провалились. Профессионалу это понятно...
– Извините, но я попросил бы снять слово «бездарно»...
– Ох, что за мальчишество...
– Честь мундира.
– Ну, хорошо. Не бездарно. Однако – провалились. Вам все равно не работать в городе... И в этой связи у меня будет... скажем честно, даже не предложение – ультиматум. Коли уж вам так необходимо здесь оставаться после всего случившегося – извольте перебраться, скажем, к пограничникам. Можно без всякого труда перевести ваш корабль к девятому пирсу – туда до сих пор практически невозможно попасть посторонним, территория огорожена и охраняется, там стоят пограничные суда... А в городе я вас убедительно попрошу отныне не появляться. Давайте не будем ходить вокруг да около... Если кто-то из вас появится в Тиксоне – возьмем за шиворот и отправим в Шантарск с первым же самолетом. У меня, повторяю, свое начальство, оно меня, питаю надежду, поймет...
– В самом деле, ультиматум... – задумчиво сказал Кацуба. – Вот только вы немного опоздали, подполковник. Мы и сами собираемся покинуть ваш гостеприимный город, как раз собирали чемоданы...
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Тем лучше. У меня внизу машина...
– Ничего, машина у нас есть своя, – сказал Кацуба. – Как-нибудь доберемся...
– Поверим... – он поднялся, надел фуражку. – Надеюсь, вы поняли, что я говорил предельно серьезно. Я оставлю в вестибюле сотрудника, он присмотрит, чтобы с вами ничего по дороге не случилось... Всего наилучшего.
Он прошел к двери, столь же тщательно освещая себе дорогу. Уже в коридоре вежливо посторонился, пропуская Пашу, кивнул: – Вижу, в самом деле торопитесь...
И аккуратно притворил дверь. Паша, шумно переводя дыхание, сообщил:
– Какая-то сука проколола все покрышки... Обезлошадели.
– Может, подполковника догоним? – подал голос Мазур. – На его машине доберемся?
– Эх, была бы у меня стопроцентная уверенность, что мы на его машине доберемся именно туда, куда стремимся... – сказал Кацуба. – Что за обстановочка на улице, Паша?
– Так, легонький разгул страстей... Шатается поддавший народ, кое-где все еще потрошат магазинчики, милиция мечется, но ее мало, вроде бы попросили с базы солдат...
– Понятно. Веселого мало. Ну, пойдем пешочком.
– Что-то меня берут подозрения...
– Глупости, Паша, – сказал Кацуба. – Серьезный народ не стал бы протыкать покрышки. Подождал бы где-то в отдалении, на выезде, да полоснул из бесшумки. Так что самое большее, что нам может грозить, – народ несерьезный... Я пошел собираться.
Мазур чуть ли не на ощупь побросал вещи в большую сумку – фонарик окончательно сдох. «Надо бы посидеть на дорожку», – мелькнула дурацкая мысль. За окном слышался гомон и топот: тиксонцы продолжали наслаждаться свободой, по расейскому обычаю привычно перепутав ее с анархией...
Кацуба позвал из коридора:
– Орлы, на крыло!
Мазур подхватил сумку на плечо, и они двинулись по залитому мраком коридору, пересекая падавшие из окон полосы чуточку разжиженной звездным сиянием темноты.
У лестницы майор остановился, прислушался, машинально сунул руку под куртку.
– Что?
– Опоздали, кажется...
Теперь все трое, слышали, как в вестибюле, надсаживаясь, орет злой и решительный голос:
– Стоять! Стоять, говорю! Оружие применю!
Голос явственно приближался к ним – кричавший помаленьку отступал от входной двери.
Залившая вестибюль густая тьма вдруг озарилась лучами фонариков, ворвался топот, зазвенело, разбиваясь, стекло. Громкие яростные крики совершенно заглушили продолжавшего вопить что-то грозное милиционера, негромко, совсем неубедительно хлопнул выстрел, опознанный Мазуром по звуку как макаровский – и сделанный в воздух, несомненно.
Тут же началась придушенная яростная возня, прорывались азартные выкрики:
– Против народа, сука?
– Сатрап хренов!
«Сатрап» – значит, интеллигенция хулиганит, – подумал Мазур. – Только она еще такие словечки помнит...»
Внизу, кажется, сломили слабое сопротивление единственного стража порядка. И точно, перекрывая прочий гомон, торжествующий бас возвестил:
– Готово, вот она, пушка!
Истерически закричала женщина, кричавшая, что она здесь ни при чем, а искать следует в двести шестом номере.
– Ходу! – скомандовал Кацуба. – Кидаем шмотки, к черту!
Мазуровский номер был ближе, в него и кинулись, ухитрившись с первой попытки угодить ключом в замочную скважину. Вверх по лестнице волной поднимался топот.
Майор, матерясь под нос, дергал заклеенное окно. Подалось наконец. В дверь уже начинали дубасить кулаками и ногами, но она, сработанная на совесть, могла продержаться долго.
– Живо! – приказал Кацуба, держа распахнутую створку, словно предупредительный швейцар.
Мазур полез первым, нога сорвалась, он едва удержал равновесие, ухватившись за вторую створку, одним прыжком перемахнул на невысокий балкон, огражденный толстыми каменными перилами. Казалось, внизу глубокая пропасть.
Сгруппировавшись, он прыгнул в темноту, удержался на ногах по всем правилам, инстинктивно отпрянул не на открытое место, а к стене – там было безопаснее всего, прыгавшие следом не свалятся на голову.
Распластанной летучей мышью мелькнул Паша, приземлился, грамотно согнув ноги в коленках, его повело в сторону, но устоял, а следом обрушился Кацуба.
Они прислушались, стоя тесной кучкой.
– Вон они! Вон они! В окно выпрыгнули!
Неизвестный доброхот дико орал с гостиничного крыльца, потом кинулся в вестибюль, оглашая его теми же громогласными донесениями.
– Веди, Сусанин, – сказал Кацуба. – Ты город лучше знаешь...
К крыльцу с обеих сторон спешили запоздавшие на расправу, еще ничего толком не соображавшие в изменившейся обстановке. Один, светя перед собой, окликнул Кацубу:
– Что там орут? Сбежали они, что ли?
– Да вроде, – протянул Кацуба.
Послышался сдавленный хрип, шум падения тела. В следующий миг Кацуба хладнокровно выхватил фонарик из руки упавшего, кинул его Паше, тот поймал на лету – и, подсвечивая дорогу короткими вспышками, кинулся куда-то во дворы.