Цао Сюэцинь. Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

   — И почему так бывает, что сумасбродным девчонкам попадаются такие безумцы! — выслушав ее, воскликнула Фэнцзе. — Теперь понятно, почему Сыци ничуть не смутилась, когда у нее обнаружили вещь, при одном взгляде на которую можно было сквозь землю от стыда провалиться! Кто бы мог подумать, что у нее такая страстная натура? Говоря откровенно, мне некогда заниматься этим делом, но своим рассказом ты разжалобила меня. Скажи матери Сыци, что я поговорю со вторым господином, а затем велю Баньэру все уладить.
   Отослав женщину, Фэнцзе отправилась к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.
 
   Как-то раз Цзя Чжэн играл в облавные шашки с Чжань Гуаном. Количество окруженных шашек было у обоих почти одинаково, и борьба шла из-за одного угла.
   Вдруг вошел мальчик-слуга, дежуривший у вторых ворот, и доложил:
   — Вас желает видеть старший господин Фэн Цзыин.
   — Проси, — отвечал Цзя Чжэн.
   Мальчик вышел, а Цзя Чжэн поднялся навстречу гостю. Фэн Цзыин вошел в кабинет и, поглядев на доску, сказал:
   — Играйте, играйте! А я посмотрю!
   — На мою игру не стоит смотреть! — заметил Чжань Гуан.
   — Не скромничайте, — ответил Фэн Цзыин.
   — У вас какое-нибудь дело ко мне? — осведомился Цзя Чжэн.
   — Ничего особенного, — сказал Фэн Цзыин. — Продолжайте играть, а я у вас поучусь.
   — Господин Фэн Цзыин наш друг, и если у него нет ко мне дела, давай закончим партию, а потом побеседуем с ним, — сказал Цзя Чжэн, обращаясь к Чжань Гуану. — Пусть господин Фэн Цзыин посмотрит, как мы играем!
   — Вы на деньги играете? — спросил Фэн Цзыин.
   — Да, — отвечал Чжань Гуан.
   — Значит, подсказывать ходы нельзя, — заметил Фэн Цзыин.
   — Подсказывайте, если хотите, — разрешил Цзя Чжэн. — Все равно он проиграл десять с лишним лянов серебра и ему не отыграться! Угощение за ним!
   — Не возражаю! — воскликнул Чжань Гуан.
   — А что, почтенный друг, вы играете наравне с господином Чжань Гуаном? — спросил Фэн Цзыин.
   — Сначала играли наравне, и он проиграл, — отвечал шутливым тоном Цзя Чжэн, — я уступил ему две шашки, и он опять проиграл. При этом он еще несколько раз брал ходы обратно и сердился, если я не хотел отдавать.
   — Ничего подобного не было, — возразил Чжань Гуан.
   — Посмотрите и сами убедитесь, — сказал Цзя Чжэн гостю.
   Продолжая шутить, они закончили партию. При подсчете очков оказалось, что окруженных шашек у Чжань Гуана было на семь больше, чем у Цзя Чжэна.
   — Исход партии решила борьба за последний угол, — сказал Фэн Цзыин.
   — Простите, я заигрался, — извинился Цзя Чжэн, — давайте поговорим!
   — Мы очень давно не виделись, и я просто пришел навестить вас, — начал Фэн Цзыин. — Кроме того, хотел рассказать, что правитель провинции Гуанси прибыл на аудиенцию к государю и привез с собой четыре прелюбопытных заморских вещи, они могли бы служить отличными подарками. Это, прежде всего, — ширма из двадцати четырех створок, вырезанная из красного дерева; в каждой створке пластины из каменной селитры, а на них выгравированы реки, горы, люди и животные, башни и пагоды, цветы и птицы. На одной из створок изображено чуть ли не шестьдесят девушек в придворных одеяниях, и называется эта картина «Весенний рассвет в Ханьском дворце». Брови, губы, глаза и носы, а также складки одежды вырезаны удивительно тонко и аккуратно. Фон картины и композиция поистине прекрасны. Думаю, этой ширме место в главном зале вашего сада Роскошных зрелищ. Есть еще часы высотою в три чи, с музыкальным боем. Сделаны они в виде мальчика, держащего в руках циферблат и указывающего на стрелки. Вещи эти я не принес — они громоздкие и тяжелые. Те, что полегче, при мне, они особенно интересные.
   Он достал небольшую парчовую коробку, завернутую в несколько слоев белого шелка, развернул и вытащил из нее стеклянную коробочку, отделанную внутри золотом. В коробочке, оклеенной темно-красным крепом, лежала ослепительно сверкающая жемчужина величиной с орех.
   — Говорят, что это «жемчужина-мать», — пояснил Фэн Цзыин и попросил: — Дайте, пожалуйста, блюдо!
   Чжань Гуан подал лаковый чайный поднос и спросил:
   — Годится?
   — Вполне, — ответил Фэн Цзыин и вытащил из-за пазухи белый шелковый сверток, высыпал из него на поднос несколько маленьких жемчужинок, положил туда «жемчужину-мать» и поставил поднос на столик. Жемчужинки покатились по подносу и окружили большую жемчужину. Фэн Цзыин взял с подноса большую жемчужину, на ней, словно приклеенные, висели маленькие.
   — Поразительно! — воскликнул Чжань Гуан.
   — Такое бывает, — заметил Цзя Чжэн, — большую жемчужину потому и называют матерью, что маленькие к ней липнут.
   — Дай шкатулку! — приказал Фэн Цзыин пришедшему с ним мальчику-слуге.
   Мальчик протянул ему узорчатую шкатулку из грушевого дерева, которую Фэн Цзыин не замедлил открыть. Шкатулка была оклеена полосатой парчой, и лежала в ней стопочка тончайшего шелка цвета индиго.
   — Что это? — невольно вырвалось у Чжань Гуана.
   — Полог из шелка цзяосяо, — ответил Фэн Цзыин.
   Стопочка шелка оказалась не более пяти цуней в длину, а в толщину не достигала и половины цуня.
   Фэн Цзыин принялся слой за слоем раскладывать стопку, но когда дошел до десятого, места на столе не осталось.
   — Видите, а здесь еще два слоя, — сказал Фэн Цзыин. — Чтобы полностью развернуть полог, надо пойти в высокую комнату, иначе не хватит места. Шелк, из которого соткан полог, выделывают драконы «цзяо». В зной этот полог можно поставить в зале или комнате; он защищает от комаров и от мух, кроме того, под ним светло и прохладно.
   — Не разворачивайте до конца, — попросил Цзя Чжэн, — потом трудно будет сложить!
   Фэн Цзыин и Чжань Гуан сложили и убрали полог.
   — За все четыре вещи просят всего двадцать тысяч лянов серебра. Это не так уж дорого. За «жемчужину-мать» — десять тысяч, за полог — пять.
   — Разве я в состоянии покупать подобные вещи?! — вскричал Цзя Чжэн. — Да и зачем они мне?
   — Неужели во дворце для них не найдется места? — покачал головой Фэн Цзыин. — Вы же в родстве с государем!
   — Вещи, разумеется, подходящие, — согласился Цзя Чжэн, — но где взять деньги? Ладно, велю показать старой госпоже.
   — Вот это правильно, — согласился Фэн Цзыин.
   Цзя Чжэн велел слуге сказать Цзя Ляню, чтобы он отнес вещи к матушке Цзя, и их могли посмотреть госпожи Ван и Син, а также Фэнцзе.
   Цзя Лянь отнес на просмотр полог и жемчужину и добавил:
   — Есть еще часы с музыкальным боем и ширма, за все просят двадцать тысяч лянов.
   — Вещи, разумеется, хорошие, но где взять столько денег? — промолвила Фэнцзе. — Только правители провинций могут подносить государю такие подарки. Уже который год я думаю о том, что нам следовало бы приобрести недвижимое имущество, например земли, доходы с которых шли бы на жертвоприношения предкам, и просто поместья. По крайней мере, нашим потомкам не будет грозить разорение. Эти же вещи покупать, пожалуй, не стоит. Не знаю, что скажут на это бабушка, господа и госпожи. Может быть, господину Цзя Чжэну они очень понравились, пусть тогда покупает!
   — Девочка рассуждает правильно, — заметила матушка Цзя.
   — В таком случае их надо вернуть, — сказал Цзя Лянь. — Ведь господин Цзя Чжэн хотел их преподнести государю и потому велел показать вам. А о том, чтобы мы их приобрели, и речи не было. Бабушка еще рта не раскрыла, а ты целую речь произнесла! В тоску можешь вогнать!
   Он отнес вещи обратно.
   — Старая госпожа не желает их покупать, — сказал он Цзя Чжэну, а потом обратился к Фэн Цзыину: — Вещи хороши, что и говорить, вот только денег у нас таких нет! Я постараюсь найти покупателя и дам вам знать.
   Поболтав еще немного о всяких пустяках, Фэн Цзыин стал прощаться.
   — Оставайтесь с нами ужинать, — пригласил Цзя Чжэн.
   — Спасибо, — ответил тот. — Извините за беспокойство!
   — Ну что вы! — воскликнул Цзя Чжэн.
   В это время появился мальчик-слуга и доложил:
   — Пожаловал старший господин!
   В тот же момент на пороге появился Цзя Шэ. После обмена приветствиями все сели за стол, выпили по нескольку кубков и завели разговор о заморских вещах.
   — Их трудно сбывать, — вздохнул Цзыин. — Мало кто в состоянии купить. Только люди с вашим положением, а так дело безнадежное.
   — Да и подобные нам не всегда могут себе это позволить.
   — Наше богатство — одна видимость, — поддакнул Цзя Шэ. — Не то что прежде.
   — А как поживает старший господин Цзя Чжэнь? — осведомился Фэн Цзыин. — Я встретился с ним недавно, поговорили о домашних делах, он жаловался на вторую жену сына, сетовал, что она хуже покойной госпожи Цинь. Из какой она семьи, я так и не спросил.
   — Из местной знати, — отвечал Цзя Чжэн, — она дочь господина Ху, бывшего правителя столичного округа.
   — Господина Ху я прекрасно знаю, — промолвил Фэн Цзыин, — но детей в его семье воспитывают не так, как следовало бы. Впрочем, не беда — главное, чтобы сама девушка была хороша.
   — Говорят, в государственном совете шел разговор о повышении Цзя Юйцуня, — произнес Цзя Лянь.
   — Было бы неплохо, — ответил Цзя Чжэн. — Не знаю только, состоится ли это.
   — Полагаю, все будет в порядке, — сказал Цзя Лянь.
   — В ведомстве чинов, где я нынче был, тоже говорят об этом, — промолвил Фэн Цзыин. — А что, господин Цзя Юйцунь приходится вам родственником?
   — Да, — подтвердил Цзя Чжэн.
   — Каким же образом он сделал карьеру? — спросил Фэн Цзыин.
   — Это длинная история, — ответил Цзя Чжэн. — Цзя Юйцунь родился в округе Хучжоу, в Чжэцзяне, затем переселился в Сучжоу. Некий Чжэнь Шиинь, его друг, помог ему выдержать экзамен на ученую степень цзиньши, и Цзя Юйцунь получил назначение на должность начальника уезда, взял в наложницы служанку из семьи Чжэнь, а затем сделал ее законной женой. Что же до Чжэнь Шииня, то он разорился и бесследно исчез. Тем временем Цзя Юйцуня сняли с должности. Мы тогда еще не были с ним знакомы. Линь Жухай, муж моей сестры, сборщик соляного налога в Янчжоу, пригласил Юйцуня учителем к своей дочери Дайюй, то есть к моей племяннице. Но потом у Цзя Юйцуня появилась возможность восстановиться в должностях, и он решил ехать в столицу. В это же время моя племянница собралась к нам, и Линь Жухай попросил его присматривать за девочкой в пути. Кроме того, у Цзя Юйцуня было рекомендательное письмо ко мне с просьбой о покровительстве. Он мне понравился, и мы часто встречались. Как выяснилось, он был в курсе всех дел во дворцах Жунго и Нинго со времен Дайшаня и Дайхуа^[48]. Это и сблизило нас. — Цзя Чжэн засмеялся, а затем продолжал: — Но в последние годы я убедился, что Цзя Юйцунь — большой проныра: с должности начальника области он сумел пролезть в цензоры, а еще через несколько лет стал шиланом^[49] в ведомстве чинов! Мало того — вскоре его назначили на должность начальника военного ведомства! Потом он совершил какой-то неблаговидный поступок, его понизили в звании на три ступени, но сейчас собираются снова повысить.
   — Трудно предвидеть взлеты и падения, повышения и понижения по службе, — заметил Фэн Цзыин.
   — Все дела в Поднебесной подвластны единому закону, — сказал Цзя Чжэн. — Взять хотя бы эти жемчужины. Большая подобна счастливому человеку, — ведь от нее зависят все остальные! Если бы большой жемчужины вдруг не стало, куда делись бы маленькие? Так и у людей — если умирает глава семьи, дети, родственники и друзья разбредаются в разные стороны. Не успеешь оглянуться, как расцвет сменяется упадком. Все происходит так быстро, как исчезают весной облака, как опадают осенью листья. Вот и подумайте, имеет ли смысл становиться чиновником! Я не имею в виду Цзя Юйцуня. Приведу для примера семью Чжэнь. Прежде они не уступали нам ни в положении, ни в заслугах, и титулы имели, и звания. С этой семьей мы всегда были дружны. Несколько лет назад они приезжали в столицу и присылали к нам людей справиться о здоровье. И вдруг мы узнаем, что они потеряли имущество, разорились, и после этого ничего больше не слышим. До сих пор нет о них никаких вестей, и я очень тревожусь.
   — Кстати, — спросил вдруг Цзя Шэ, — о какой жемчужине идет речь?
   Цзя Чжэн и Фэн Цзыин все ему рассказали.
   — С нашей семьей ничего подобного не случится, — заявил Цзя Шэ.
   — Пожалуй, вы правы, — заметил Фэн Цзыин. — Ведь о вас заботится сама гуйфэй, кроме того, у вас много родственников, да и в семье вашей ни старые, ни молодые не занимаются обманом и вымогательством.
   — Что верно, то верно, — согласился Цзя Чжэн, — но талантливых и добродетельных в нашей семье тоже нет. Как можно жить только за счет аренды и налогов?
   — Не будем об этом говорить! — сказал Цзя Шэ. — Давайте лучше выпьем!
   Все выпили и закусили, когда к Фэн Цзыину подошел слуга и шепнул что-то на ухо. Фэн Цзыин поднялся и стал прощаться.
   — Что ты ему сказал? — спросил Цзя Шэ у слуги.
   — На улице снег идет, и к тому же стемнело. Уже ударили в доску^[50], — отвечал слуга.
   Цзя Чжэн велел слугам посмотреть, что делается снаружи. Во дворе слоем больше цуня лежал снег.
   — Вы взяли вещи, которые только что мне показывали? — спросил Цзя Чжэн.
   — Взял, — ответил Фэн Цзыин. — Если захотите купить их, цену можно будет сбавить.
   — Я учту, — ответил Цзя Чжэн.
   — Буду ждать от вас вестей, — сказал Фэн Цзыин. — На улице холодно, так что не провожайте меня!
   Однако Цзя Шэ и Цзя Чжэн велели Цзя Ляню проводить гостя.
   Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава девяносто третья

Слуга из семьи Чжэнь находит приют в семье Цзя;

наклеенный на ворота листок бумаги помогает раскрыть неблаговидные дела в монастыре Шуйюэ

 
   Итак, Фэн Цзыин ушел. После его ухода Цзя Чжэн вызвал к себе привратника и спросил:
   — Не знаешь, по какому случаю Линьаньский бо^[51] прислал мне приглашение?
   — Не по случаю семейного праздника, я узнавал, — отвечал привратник. — Дело в том, что во дворец Наньаньского вана приехала труппа, очень знаменитая. Господину Линьаньскому бо артисты так понравились, что он пригласил их к себе на два дня и теперь созывает друзей посмотреть спектакли и повеселиться. Подарков, судя по всему, делать не надо!
   — Ты поедешь? — спросил Цзя Шэ у Цзя Чжэна.
   — Нельзя не поехать, раз господин бо благосклонен ко мне и считает своим другом, — произнес Цзя Чжэн.
   Тут снова появился привратник и доложил Цзя Чжэну:
   — Пришел письмоводитель из ямыня, просит вас завтра непременно прибыть на службу по особо важному делу.
   — Хорошо, — отозвался Цзя Чжэн.
   Затем явились управляющие, ведавшие сбором арендной платы в поместьях, справились о здоровье Цзя Чжэна и отошли в сторонку.
   — Вы из Хаоцзячжуана? — спросил Цзя Чжэн.
   Оба поддакнули. Цзя Чжэн поговорил немного с Цзя Шэ, и тот собрался уходить. Тогда Цзя Лянь позвал управляющих и приказал:
   — Докладывайте!
   — Провиант в счет арендной платы за десятый месяц я давно вам послал, — доложил первый управляющий, — и завтра он был бы здесь. Но почти у самой столицы повозки отобрали и всю поклажу свалили на землю. Я пытался доказать, что повозки принадлежат не какому-нибудь торговцу, а в них поклажа для вашей семьи, но меня слушать не стали. Тогда я велел возчикам ехать дальше, однако служащие ямыня возчиков поколотили и две повозки отобрали. Я поспешил сообщить о случившемся. Прошу вас, господин, пошлите людей в ямынь, пусть потребуют назад наше добро. И велите наказать грубиянов, которые не уважают ни законы, ни самое Небо! С нами обошлись еще сносно, господин, а вот на торговцев поистине жалко было смотреть. Все их товары свалили прямо на дорогу, повозки угнали, а возчиков, которые осмелились сопротивляться, избили до крови!
   — Безобразие! — возмутился Цзя Лянь.
   Быстро набросав письмо, он отдал его одному из слуг и приказал:
   — Немедленно поезжай в ямынь и потребуй все сполна вернуть. Все, до последней мелочи, а иначе — берегись!.. Позвать сюда Чжоу Жуя!
   Чжоу Жуя дома не оказалось, и вместо него хотели позвать Ванъэра. Но и его не нашли — он ушел в полдень и еще не возвращался.
   — Мерзавцы, негодяи! — бушевал Цзя Лянь. — Когда нужно, никого не найдешь! Только и знают, что жрать, а от работы отлынивают! Сейчас же сыщите их, хоть из-под земли достаньте! — крикнул он мальчикам-слугам.
   Он ушел к себе и лег спать. Но об этом мы рассказывать не будем.
 
   На следующий день Линьаньский бо снова прислал нарочного с приглашением. Цзя Чжэн сказал Цзя Шэ:
   — Я занят в ямыне, Цзя Лянь разбирает дело с повозками. Придется поехать вам с Баоюем.
   Цзя Шэ согласился.
   Цзя Чжэн послал слугу за сыном и, когда тот явился, сказал:
   — Нынче поедешь со старшим господином во дворец Линьаньского бо смотреть спектакль.
   Обрадованный Баоюй побежал переодеваться и в сопровождении Бэймина, Сяохуна и Чуяо поспешил к Цзя Шэ.
   Они сели в коляску и отправились во дворец Линьаньского бо.
   Привратник доложил об их прибытии и тотчас вернулся, сказав:
   — Господин бо вас просит войти…
   У Линьаньского бо собралось множество гостей. После обмена приветствиями Цзя Шэ и Баоюй заняли свои места.
   Беседам, шуткам и смеху не было конца, но тут появился хозяин труппы с дощечкой из слоновой кости и программой в руках и обратился к гостям:
   — Почтительно прошу вас, господа, обратить ваше высокое внимание на наше представление!
   Выбор актов для постановки был в первую очередь предоставлен почетным гостям. Цзя Шэ назвал один акт. Случайно обернувшись, хозяин труппы увидел Баоюя и, никого уже не замечая, подошел к нему, низко поклонился:
   — Прошу вас, второй господин, выберите два акта по своему усмотрению!
   Баоюй пристально поглядел на актера: белое, словно напудренное, лицо, яркие, будто от киновари, губы. Он казался свежим, точно лотос, только что поднявшийся над водой, и гибким, словно молодое дерево софора, качающееся на ветру.
   Это был не кто иной, как Цзян Юйхань.
   Баоюй слышал, что Цзян Юйхань с труппой актеров приехал в столицу, но они еще не виделись. Однако пуститься в расспросы сейчас, при людях, было неловко, и юноша лишь спросил:
   — Ты когда приехал?
   Цзян Юйхань огляделся и тихо ответил:
   — Неужели вы не знаете, второй господин?
   Баоюй промолчал и поспешил назвать выбранный им акт.
   Едва Цзян Юйхань отошел, посыпались вопросы:
   — Кто этот человек?
   — Прежде он исполнял роли молодых героинь, — ответил кто-то, — а сейчас не хочет, да и возраст у него уже не тот, поэтому он перешел на роли молодых героев, а также содержит труппу. Бросать этого занятия не хочет, хотя на скопленные деньги открыл не то две, не то три лавки.
   — Он, конечно, женат?
   — Холост! Считает брак жизненно важным делом и потому ищет достойную себе пару, независимо от того, богата девушка или бедна, благородного или низкого происхождения. Так до сих пор и не женился.
   «Девушка, которая за него выйдет, — подумал Баоюй, — наверняка не обманется в своих надеждах».
   Начался спектакль. Высокие куньшаньские напевы сменялись ровными иянскими мелодиями^[52], на сцене было шумно и оживленно.
   В полдень накрыли столы, и снова начались возлияния. После этого еще немного посмотрели спектакль, и Цзя Шэ собрался домой.
   — Время раннее, — стал удерживать его хозяин. — Останьтесь. Услышите, как Цигуань исполнит свой коронный номер — акт «Обладание красавицей гетерой».
   Баоюю очень не хотелось уходить, и он обрадовался, когда Цзя Шэ остался.
   Цзян Юйхань в роли Цинь Сяогуаня превзошел самого себя. С неподражаемым мастерством играл возлюбленного гетеры. Особенно трогательна была сцена, когда они вместе пели и пили вино, исполненные любви и жалости друг к другу.
   Взор Баоюя был прикован к Цзян Юйханю. Чистый голос и четкая дикция буквально завораживали, и душа Баоюя, подхваченная вихрем музыки и пения, унеслась в неведомые дали.
   Акт окончился. Теперь Баоюй был убежден, что ни один актер не может сравниться с Цзян Юйханем по искренности и глубине исполнения. Юноша вспомнил, что в «Трактате о музыке» говорится: «Чувства, возникающие в груди, выражаются в звуках, а звуки, сливаясь в гармонию, образуют мелодию. Чтобы понимать музыку, надо много учиться. Прежде всего следует познать источник звуков и тонов. С помощью стихов чувства можно выразить лишь в словах, но они не проникнут в душу — надо научиться понимать мелодию…»
   Мысли Баоюя витали где-то далеко, когда вдруг он заметил, что Цзя Шэ собирается уходить. Пришлось и ему попрощаться.
   Когда они возвратились домой, Цзя Шэ отправился прямо к себе, а Баоюй пошел навестить отца.
   Цзя Чжэн как раз вернулся из ямыня и расспрашивал Цзя Ляня, как обстоит дело с повозками.
   — Я посылал человека с письмом к начальнику уезда, — рассказывал Цзя Лянь, — но того дома не оказалось. Служитель ямыня сказал нашему слуге: «Моему господину об этом деле ничего не известно, приказа отбирать повозки он не отдавал. Все это дело рук негодяев и вымогателей. Я распоряжусь, чтобы все немедленно разыскали и завтра же доставили вам. О малейшей пропаже можете доложить начальнику уезда, и пусть он назначит мне наказание. Сейчас начальника нет дома, но прошу вас, если можно, устроите так, чтобы он ничего не знал: это лучше».
   — Кто же осмелился творить подобные беззакония? — возмутился Цзя Чжэн.
   — Скорее всего, это чиновники, которые служат за пределами столицы, — заметил Цзя Лянь, — но я уверен, завтра нам все доставят.
   Цзя Чжэн после ухода Цзя Ляня задал сыну несколько вопросов и велел навестить бабушку.
   Поскольку накануне вечером Цзя Лянь не мог дозваться никого из слуг, он приказал им явиться сейчас, отругал хорошенько и приказал старшему управляющему.
   — Тщательно проверь по списку, все ли слуги на месте, и объяви, что тех, кто будет самовольно уходить и не являться по первому зову, выпорют и выгонят.
   — Слушаюсь, слушаюсь, — почтительно ответил управляющий и поспешил выполнить приказ.
 
   Однажды у ворот дворца Жунго появился человек в синем халате, войлочной шляпе и рваных сандалиях и поздоровался со слугами. Слуги смерили его взглядом и спросили:
   — Ты откуда?
   — Я слуга из семьи Чжэнь, — ответил человек. — Принес письмо для господина Цзя Чжэна.
   Услышав, что человек из семьи Чжэнь, слуги предложили ему сесть.
   — Подождите, мы доложим господину!
   Один из привратников поспешил к Цзя Чжэну и вручил письмо. Вот что там было написано:

 
«Мысль опять влечет к старой дружбе^[53],
Чувства верности глубоки.
Я вдали, но как будто вижу
Полог Вашего паланкина
И не смею к Вам подойти,
Потому что я бесталанен,
Провинился пред Государем,
И смертей — пусть их десять тысяч —
Мало, чтоб вину искупить!
Все ж ко мне отнеслись гуманно, —
Жив, опальный, хоть в захолустье…