Страница:
— Сын мой, — проговорила она. — Я уже не чаяла тебя увидеть! — И она зарыдала. Вслед за нею заплакали в голос все остальные.
Опасаясь, как бы матушка Цзя от расстройства не захворала, Цзя Чжэн постарался взять себя в руки и произнес:
— Не убивайтесь так, матушка! Дело, конечно, серьезное, но государь не оставил нас своей святой милостью, и оба вана оказались добрыми. Правда, старший брат пока взят под стражу, но когда все выяснится, надеюсь, государь и к нему проявит милосердие. А пока всем велено сидеть дома и никуда не отлучаться!
Никто не решался уйти от матушки Цзя, лишь госпожа Син поспешила к себе, но на дверях ее дома были замки и печати; девочки и старухи-служанки сидели под стражей.
Госпожа Син, громко рыдая, пошла к Фэнцзе. Вторые ворота тоже оказались опечатанными, открыта была лишь одна из комнат, и оттуда доносились всхлипы.
Лицо Фэнцзе приняло серый оттенок, глаза были закрыты. Рядом стояла Пинъэр и плакала. Госпожа Син решила, что Фэнцзе умерла, и снова разразилась воплями.
— Не плачьте, госпожа! — бросилась к ней Пинъэр. — Она жива. А была совсем как мертвая. Потом отлежалась, пришла в себя, поплакала, и сейчас ей лучше. Не падайте духом! Вы не знаете, как чувствует себя старая госпожа?
Госпожа Син ничего не ответила и вернулась к матушке Цзя.
Там она увидела только родню Цзя Чжэна и почувствовала себя бесконечно одинокой. Муж и сын арестованы, невестка тяжело больна, дочь терпит страдания, а самой ей некуда деваться.
Все как могли утешали госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и пригласила госпожу Син пожить пока у нее. Госпожа Ван послала к ней нескольких служанок.
Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники, послышались крики:
— Ты откуда? Сейчас мы тебя внесем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.
Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.
— Ты зачем здесь? — строго спросил он.
Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:
— Я постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня врагом! Сами знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил вашему деду! И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Шэ и братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня опозорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! Все имущество описали, а вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от фарфоровых чашек! А теперь, видите ли, меня грозятся связать! Мне без малого девяносто, когда-то я сам вязал людей по приказу вашего деда! А теперь меня хотят связать! Да кто они такие? Я сказал, что я из западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не дорога жизнь, буду биться насмерть!
И он начал головой наносить удары.
Помня наказ ванов, служители ямыня не осмелились проявить жестокость и стали урезонивать старика:
— Успокойся, почтенный! Все делается по указу государя, так что не шуми!
Цзя Чжэн не обратил особого внимания на Цзяо Да, но слова старого слуги как острый нож ранили его сердце.
— Конец, всему конец! — горестно вскричал он. — Не ожидал я, что все пойдет прахом!
В то время, когда Цзя Чжэн с волнением дожидался известий из дворца, прибежал запыхавшийся Сюэ Кэ.
— Ух, насилу пробрался! Где дядя?
— Хорошо, что ты пришел! — обрадовался Цзя Чжэн. — Как тебя пропустили?
— Я пообещал стражникам денег, — объяснил Сюэ Кэ, — и теперь могу идти куда хочу!
Цзя Чжэн рассказал, какое несчастье случилось в доме, и попросил разузнать новости.
— Все родственники и друзья в трудный момент поспешили скрыться, — произнес он, — один ты не покинул нас.
— Я и предположить не мог, что здесь у вас творится, — сказал Сюэ Кэ. — Знал лишь про дворец Нинго.
— Но кто же совершил преступление и какое? — спросил Цзя Чжэн.
— Сегодня я был в ямыне по делу моего брата Сюэ Паня, — рассказал Сюэ Кэ, — и там от двух цензоров слышал, будто старший брат Цзя Чжэнь вовлекал знатных молодых людей в азартные игры. Это бы еще ничего. Говорят еще, что он хотел отбить чужую жену, чтобы сделать своей наложницей, и довел ее до самоубийства. Подозревая, что слухи недостоверны, цензор решил собрать доказательства, арестовал нашего Баоэра и разыскал какого-то Чжана. Боюсь, как бы в деле старшего брата Цзя Чжэня не оказались замешаны чиновники из цензорского приказа, так как они в свое время не дали хода делу, несмотря на то что этот Чжан подавал жалобу на Цзя Чжэня.
Не дослушав, Цзя Чжэн тяжело вздохнул:
— Это уж совсем плохо!..
Сюэ Кэ попытался его утешить, а потом отправился разузнавать новости. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся и рассказал:
— В ведомстве наказаний пока не известно окончательное решение государя. Я только сейчас оттуда. Известно лишь, что утром на аудиенции у государя цензор Ли обвинил правителя округа Пинъань в том, что в угоду кое-кому из столичных чиновников он жестоко обращался с народом и совершал злоупотребления.
— Нас это не касается! — перебил его Цзя Чжэн. — Ты скажи лучше, что о нас говорят?
— Говорят, что нас это касается, — возразил Сюэ Кэ. — Дело в том, что столичный чиновник, связанный с правителем округа Пинъань, не кто иной, как наш старший господин Цзя Шэ. Его обвиняют в том, что он подкупил суд. Это обвинение подлило масла в огонь. Сослуживцы и друзья старшего господина с перепугу попрятались и не подают никаких вестей. А ваши родственники и друзья пытаются окольными путями пронюхать, что вас ожидает. Досаднее же всего то, что они трубят на всех перекрестках: «Надо беспокоиться прежде всего о себе, неизвестно еще, на чью голову обрушатся неприятности из-за всей этой истории».
Цзя Чжэн пожал плечами и сказал:
— Всему виной глупость моего старшего брата! Во дворце Нинго тоже творили невесть что! Старая госпожа и жена Цзя Ляня напуганы до смерти! Пойди еще что-нибудь разузнай, а я погляжу, как там старая госпожа. Если будет что-либо важное, поскорей сообщи.
Неожиданно из внутренних покоев с криком выбежали служанки:
— Старой госпоже плохо!
Цзя Чжэн со всех ног бросился в покои матушки Цзя.
Если хотите знать, что было дальше, прочтите следующую главу.
Глава сто шестая
Итак, услышав, что матушке Цзя плохо, Цзя Чжэн бросился в ее покои и увидел, что старая госпожа задыхается. Насилу госпожа Ван и Юаньян привели ее в чувство, дали успокоительное. Матушке Цзя стало лучше, но она по-прежнему плакала.
— Ваши сыновья, матушка, — сказал Цзя Чжэн, — оказались ни на что не годными, накликали на себя беду, а вам причинили горе! Успокойтесь, матушка, мы постараемся все уладить! Каково будет нам, если вы заболеете!
— Я прожила на свете больше восьмидесяти лет, — ответила старая госпожа. — И с тех пор, как девочкой вошла в этот дом, став женой твоего отца, благодаря счастью наших предков, никогда не слышала о подобных делах! А сейчас дожила до того, что сыновьям моим грозит наказание?! Разве в силах я это вынести?! Лучше навеки сомкнуть глаза, живите как хотите!
Она еще громче зарыдала.
Совершенно убитый, Цзя Чжэн вдруг услышал голос за дверью:
— Господин, получены вести из дворца!
Цзя Чжэн поспешил выйти и увидел старшего письмоводителя из дворца Бэйцзинского вана.
— Поздравляю вас с великой радостью! — воскликнул письмоводитель.
Цзя Чжэн поблагодарил его, пригласил сесть и спросил:
— Какое повеление получил ван от государя?
— Мой господин вместе с Сипинским ваном прибыл во дворец и доложил государю о выполнении его повеления, не преминув сообщить, как вы были напуганы и как вас тронула высочайшая милость. Государь сочувственно отнесся к вашему несчастью и в память о гуйфэй решил снять с вас обвинение и милостиво разрешил продолжать службу в ведомстве работ. Из всего описанного и опечатанного имущества в казну отходит лишь часть, принадлежавшая Цзя Шэ. Остальное государь велел возвратить вам, но при этом предупредил, чтобы впредь вы были старательны по службе. Кроме того, он приказал моему господину произвести тщательное расследование в связи с обнаруженными долговыми расписками. Все расписки, в которых значатся не дозволенные законом проценты, отойдут в казну, а расписки, в которых сумма процентов не превышает дозволенную, будут возвращены вам. Цзя Ляня государь снял с должности, но велел отпустить без всякого наказания.
Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:
— Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!
Вскоре был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну, переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки, принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.
К несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое-какой утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись, растащили все более или менее ценные вещи.
Цзя Лянь, разумеется, радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят — семьдесят тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд, Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал его к себе и набросился с упреками:
— Я был занят по службе и не вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца, разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о нас может пойти дурная слава!
— Я не посмел бы злоупотреблять своим положением, — оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном на колени, — надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех, что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу Жуя и Ванъэра.
— Где уж тебе знать, что творилось в доме, если, судя по твоим же словам, тебе неизвестно, что делалось в твоих собственных комнатах! — воскликнул Цзя Чжэн. — Нет, толку от тебя не добьешься! Ведь ты сейчас не занят никакими делами, а даже не удосужился разузнать, что с отцом и со старшим братом!
Слова Цзя Чжэна до глубины души обидели Цзя Ляня, но он не осмелился перечить и, едва сдерживая слезы, покинул комнату.
«Наши деды с усердием служили и благодаря этому снискали славу, — с горечью думал Цзя Чжэн, — а мой брат и племянник преступили закон и лишились наследственных титулов и званий. Среди потомков не оказалось ни одного достойного! О Небо, великое Небо! Как могло ты допустить такой позор семьи Цзя?! Милостью государя мне возвращено все мое достояние, но разве смогу я один содержать обе наши семьи?! Как утверждает Цзя Лянь, в семейной казне не только нет денег, но мы еще влезли в долги. Значит, мы разорены уже несколько лет, только слава одна, что богачи! А я, глупец, ничего не видел! Не умри сын мой Цзя Чжу, у меня была бы какая-то опора. А Баоюй хоть и вырос, но так и остался никчемным».
Из глаз Цзя Чжэна полились слезы, омочив полы халата.
«Матушка уже стара, а я по-настоящему о ней не заботился, доставлял ей одни огорчения, — продолжал размышлять Цзя Чжэн. — Нет мне за это прощения! И винить некого, кроме себя самого!»
Эти печальные раздумья были прерваны приходом слуги, который доложил:
— К вам пожаловали друзья!
Цзя Чжэн выразил признательность всем, кто пришел, не покинул его в несчастье, и промолвил:
— Беда обрушилась на нас потому, что я не сумел должным образом воспитать детей и племянников, как следует наставлять их.
— Мы давно знаем, что ваш старший брат Цзя Шэ вел дела не по закону, — заметил один из друзей, — что Цзя Чжэнь распутничал и самовольничал, а ведь это позор! Куда хуже, чем провиниться по службе! Мало того, что они сами попали в беду, так еще и на вас навлекли неприятности!
— Люди часто преступают закон, но ведь не всякий раз цензоры докладывают о них государю! — проговорил кто-то. — Наверняка господин Цзя Чжэнь кого-то обидел, вот и решили ему отомстить!
— Цензоры тут ни при чем, — сказал один из друзей. — Все дело, говорят, заварили ваши слуги, связались с какими-то негодяями и своей болтовней помогали им распространять слухи! Без доказательств цензор не стал бы докладывать государю; а получил он их от ваших же слуг. Но как могли слуги на такое пойти? Оказаться столь неблагодарными!
— Этих негодяев зря кормят, — сказал тут кто-то. — Здесь все свои, и я могу говорить без утайки… Когда вы служили в провинции, о вас шла такая дурная молва, что даже я готов был поверить в вашу корысть. И виной тому опять-таки слуги! Вам следовало поостеречься! Сейчас вашу семью не тронули, но если случится еще что-нибудь, государь не простит, и дело может кончиться плохо!
— Что же именно обо мне говорили? — спросил взволнованный Цзя Чжэн.
— Точно сказать не могу, — отвечал друг, — но толковали, будто вы заставляли подчиненных вымогать деньги у населения.
— Могу поклясться самим Небом, что у меня и мысли подобной не было, — вскричал Цзя Чжэн. — Это все слуги мои безобразничали, из-за них и вышел скандал! А отвечать приходится мне.
— Сейчас вам бояться нечего, — возразил кто-то. — Проверьте управляющих и слуг, и если кто-нибудь творит беззакония — накажите!
В это время вошел привратник и доложил:
— Господин Сунь прислал человека и требует вернуть деньги, которые ему задолжал старший господин Цзя Шэ.
— Ладно, знаю, — ответил Цзя Чжэн, окончательно расстроившись.
— Мы давно слышали, что ваш зять Сунь Шаоцзу — негодяй, — заметили друзья. — Оказывается, так и есть! У тестя беда, а он вместо того, чтобы навестить, посочувствовать, еще осмелился требовать деньги! Право же, возмутительно!
— Что о нем говорить? — с горечью произнес Цзя Чжэн. — Мой старший брат сам виноват, что выдал за него дочь. Мало от него племянница терпит, так теперь он за меня взялся.
Вошел Сюэ Кэ и обратился к Цзя Чжэну:
— Мне только что стало известно, что начальник приказа Парчовых одежд Чжао Цюань собирается действовать в соответствии с докладом цензора, и тогда господам Цзя Шэ и Цзя Чжэню несдобровать.
— Придется вам, господин Цзя Чжэн, поехать попросить вана, чтобы уломал этого Чжао! — посоветовали друзья. — Иначе ваши семьи будут окончательно разорены.
Цзя Чжэн поблагодарил за совет, и все друзья удалились.
Уже в сумерки Цзя Чжэн справился о здоровье матушки Цзя и, убедившись, что ей лучше, вернулся к себе. Мысль о том, что Цзя Лянь и его жена занимались ростовщичеством, не покидала Цзя Чжэна, и возмущению его не было предела. Однако Фэнцзе и так лишилась всего имущества, да к тому же была больна, поэтому Цзя Чжэн счел неудобным с ней объясняться.
За ночь не произошло ничего, достойного упоминания.
А на следующее утро Цзя Чжэн отправился во дворец отблагодарить государя за милость, после чего побывал во дворцах Бэйцзинского и Сипинского ванов с просьбой помочь старшему брату и племяннику.
Сановники обещали сделать все, что в их силах. Съездил также Цзя Чжэн к некоторым сослуживцам, просил покровительства.
А сейчас вернемся к Цзя Ляню. Разузнав, что отцу и старшему брату помочь нельзя — дело зашло слишком далеко, Цзя Лянь возвратился домой. Пинъэр, плача, хлопотала около Фэнцзе. Увидев, что жена еле дышит, Цзя Лянь не решился обрушиться на нее с упреками.
— О вещах говорить не стоит, их все равно не вернешь, — промолвила со слезами Пинъэр. — А вот доктора к госпоже пригласить надо!
Цзя Лянь плюнул с досады и бросил в сердцах:
— Я за свою судьбу не могу поручиться, а тут еще с ней возись!
Глазами, полными слез, Фэнцзе с укором взглянула на мужа, а как только он вышел, сказала Пинъэр:
— Ты что, маленькая? Неужели не понимаешь нашего положения? Раз уж дело приняло такой оборот, незачем обо мне заботиться! Лучше бы я умерла! Об одном молю, в память обо мне вырасти и воспитай Цяоцзе! Тогда и в загробном мире я с благодарностью буду вспоминать о твоей доброте!
Пинъэр разрыдалась.
— Не будь глупой, — прикрикнула на нее Фэнцзе. — Все меня осуждают, только прямо об этом не говорят. Не отдавай я денег в рост, виноватыми считали бы слуг, распускавших сплетни, а вовсе не меня! Я так старалась снискать уважение, пеклась о своем добром имени, а оказалась хуже всех! Говорят, старший брат Цзя Чжэнь пытался чью-то жену сделать своей наложницей, а она взяла и с собой покончила. В этом деле замешан Чжан. Понимаешь, о ком речь? Ведь если это дело раскроется, моему мужу не отвертеться. Да и как мне тогда смотреть в глаза людям? Я так хочу умереть, но покончить с собой не хватает решимости. А ты еще хочешь доктора приглашать?! Заботиться сейчас о моем здоровье может лишь мой враг, а не друг!
Слушая все это, Пинъэр совсем приуныла и, опасаясь, как бы Фэнцзе что-нибудь с собой не сделала, ни на минуту не оставляла ее одну.
К счастью, матушка Цзя не знала всех подробностей дела, и самочувствие ее немного улучшилось: убедившись, что Цзя Чжэну ничто не грозит, глядя на Баоюя и Баочай, которые ни на минуту не оставляли ее, старая госпожа постепенно успокоилась. Она очень жалела свою любимицу Фэнцзе и приказала Юаньян:
— Возьми кое-что из моих вещей и отнеси Фэнцзе! Дай немного денег Пинъэр, прикажи, чтобы хорошенько заботилась о своей госпоже, а я чем смогу буду им помогать!
Еще матушка Цзя приказала госпоже Ван заботиться о госпоже Син. Вскоре все строения дворца Нинго перешли в казну, имущество, поместья и прислуга были переписаны и конфискованы. Матушка Цзя распорядилась послать коляску за госпожой Ю и ее невесткой.
Из обитателей некогда пышного дворца Нинго сейчас остались только эти две женщины, если не считать наложниц Пэйфэн и Селуань. У госпожи Ю и ее невестки не было ни одной служанки. Матушка Цзя выделила для них дом, по соседству с тем, где жила Сичунь, и дала четырех пожилых женщин и двух девочек в услужение. Пищу и все необходимое им приносили с главной кухни дворца Жунго. Одежду и другие вещи посылала матушка Цзя. Деньги на мелкие расходы они получали из общей семейной казны наравне со всеми обитателями дворца Жунго.
Цзя Шэ, Цзя Чжэню и Цзя Жуну, которые находились под стражей в приказе Парчовых одежд, из дому ничего послать не могли, так как семейная казна была пуста, у Фэнцзе тоже ничего не было, а Цзя Лянь оказался в долгах. Цзя Чжэн в хозяйственные дела не вникал и заявил, что надеется на помощь друзей. Цзя Лянь подумал было о родственниках, но не нашел ни одного, кто мог бы ему помочь, так как матушка Сюэ разорилась, а остальные и вовсе не шли в счет. Тогда он тайком заложил поместья и землю за несколько тысяч лянов серебра, чтобы хоть как-нибудь помочь отцу и брату.
Слуги все это видели и без зазрения совести под разными предлогами присваивали немалые суммы денег, поступавших из поместий.
Но об этом мы рассказывать не будем.
Итак, род Цзя лишился наследственных должностей, Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун сидели в тюрьме, ожидая конца следствия, госпожа Ю целыми днями плакала, а Фэнцзе находилась при смерти. Баоюй и Баочай не покидали матушку Цзя, старались утешить, но разделить ее печаль не могли. Ни днем, ни ночью старую госпожу не покидали тревожные думы. Она вспоминала о прошлом, пыталась представить себе будущее, и слезы на ее лице не высыхали.
Однажды вечером, отослав Баоюя, матушка Цзя собралась с силами, села на постели и приказала на всех алтарях Будды в доме воскурить благовония, а также возжечь благовония у нее во дворе, в большой курильнице, и, опираясь на палку, вышла во двор. Поняв, что старая госпожа будет молиться, Хупо разостлала перед курильницей красный молитвенный коврик.
Как только зажгли курения, матушка Цзя опустилась на колени, положила несколько поклонов, прочла сутру и, едва сдерживая слезы, обратилась к Небу и Земле:
— Небесный владыка, бодхисаттва! Я — урожденная Ши, старшая в семье Цзя, искренне и чистосердечно обращаюсь с молитвой к тебе и прошу явить милосердие! Наш род Цзя в течение нескольких поколений не причинял никому зла. Я сама помогала своему мужу и поддерживала детей и, хотя не умела творить добро, никогда не делала людям ничего дурного. Но сыновья и внуки оказались надменными и расточительными, распутными и праздными, не дорожили дарованными им Небом благами и в результате лишились всего, чем владели. Сейчас дети мои в тюрьме, это большая беда, а во всем виновата я, грешная, ибо не поучала должным образом сыновей и внуков. Владыка Небо, молю тебя помочь моим детям вновь обрести счастье, а больным — ниспослать здоровье! Пусть я одна понесу кару, а детей моих пощади! Владыка Небо, услышь мою искреннюю мольбу, даруй мне скорее смерть, дабы я тем самым могла искупить грехи моих детей!
Окончив молитву, матушка Цзя в голос заплакала.
Юаньян и Чжэньчжу под руки увели ее в дом, где находились госпожа Ван, Баоюй и Баочай, которые, как полагалось, вечером пришли справиться о ее здоровье. Глядя на матушку Цзя, они тоже заплакали.
Баочай была вне себя от горя: неизвестно, какая участь ждет ее старшего брата, не будет ли он казнен. Свекру и свекрови хотя и не грозит наказание, в семье все сильнее ощущается упадок. Баоюй по-прежнему болен и равнодушен ко всему. Подумав о том, что ждет ее в будущем, Баочай зарыдала еще горше, чем матушка Цзя и госпожа Ван.
Баоюя тоже одолели грустные мысли: бабушка даже на старости лет не имеет покоя, а отец и мать, глядя на нее, страдают; сестры рассеиваются по свету, словно облака по небу. Он вспоминал, как многолюдно было у них в то время, когда они создали «Бегонию» и читали друг другу стихи в саду Роскошных зрелищ. «Я тоскую по Дайюй, — размышлял он, — хотя не подаю вида, чтобы не огорчать Баочай. Ей и без того несладко: брат в тюрьме, мать страдает. Баочай даже перестала улыбаться». От всех этих дум Баоюй заплакал.
Загрустили и служанки, глядя на хозяев. Стали потихоньку всхлипывать. Комнату матушки Цзя сотрясали стенания, казалось, дрожат небо и земля. Женщины-служанки, находившиеся снаружи, переполошились и бросились к Цзя Чжэну.
Цзя Чжэн в это время сидел у себя в кабинете, предавшись печальным размышлениям. Выслушав служанок, он со всех ног помчался во внутренние покои. Еще издали услышав доносившиеся оттуда вопли и плач, он решил, что матушке Цзя плохо, и очень разволновался.
Но когда вошел, от сердца отлегло. Матушка Цзя была в полном здравии, лишь громко плакала.
— Если матушка скорбит, — строго сказал Цзя Чжэн, — вы должны утешить ее, а не реветь!
Плач тотчас прекратился, все переглянулись, не понимая, как могло случиться, что все вместе плачут. Цзя Чжэн успокоил мать, а остальным прочел нравоучение. Все подумали: «Как же так? Мы пришли утешить старую госпожу, и сами расплакались!»
В это время вошла служанка с двумя женщинами из семьи Ши-хоу. Они справились о здоровье матушки Цзя, поклонились ей и сказали:
— Наш старый господин, госпожа и барышня слышали о ваших бедах. Они верят, что все окончится благополучно, и просят господина Цзя Чжэна ни о чем не беспокоиться! Наша барышня сама хотела к вам приехать, но не смогла, через несколько дней у нее свадьба.
Матушка Цзя поблагодарила женщин и сказала:
— Передайте своим господам от меня поклон! Самой судьбой, видно, нам посланы эти несчастья. Поблагодарите господина и госпожу за заботу и скажите, что я как-нибудь заеду лично поблагодарить. Надеюсь, у вашей барышни будет хороший муж. Не знаете, из какой он семьи?
— Жених не из богатых! Зато собой хорош и обходительный, — отвечали женщины. — Мы видели его не раз. Уж очень он похож на вашего второго господина Баоюя! Еще мы слышали, что он ученый и талантливый.
— Это хорошо, — обрадовалась матушка Цзя, — вашей барышне повезло. Жаль, что в ее семье придерживаются порядков, принятых на юге, и мы так и не видели жениха! Я очень люблю Сянъюнь, и надо сказать, что из трехсот шестидесяти дней в году она жила в нашем доме более двухсот. Признаться, я сама хотела выбрать ей мужа, но без ее дяди не могла, а он все время был в разъездах. Но раз Сянъюнь повезло, я спокойна. Так хотелось бы побывать на ее свадьбе, осушить кубок вина, но, увы, у нас случилось несчастье, и теперь это невозможно. Как я поеду, если сердце мое обливается кровью?! Так что передайте своим господам от меня и всех наших поклон! И непременно скажите барышне, чтобы не беспокоилась обо мне. Я уже стара, и если даже умру — не беда, я прожила много и счастливо. Желаю и вашей барышне жить с мужем в мире и согласии до глубокой старости! — При этих словах на глаза старой госпожи навернулись слезы.
Опасаясь, как бы матушка Цзя от расстройства не захворала, Цзя Чжэн постарался взять себя в руки и произнес:
— Не убивайтесь так, матушка! Дело, конечно, серьезное, но государь не оставил нас своей святой милостью, и оба вана оказались добрыми. Правда, старший брат пока взят под стражу, но когда все выяснится, надеюсь, государь и к нему проявит милосердие. А пока всем велено сидеть дома и никуда не отлучаться!
Никто не решался уйти от матушки Цзя, лишь госпожа Син поспешила к себе, но на дверях ее дома были замки и печати; девочки и старухи-служанки сидели под стражей.
Госпожа Син, громко рыдая, пошла к Фэнцзе. Вторые ворота тоже оказались опечатанными, открыта была лишь одна из комнат, и оттуда доносились всхлипы.
Лицо Фэнцзе приняло серый оттенок, глаза были закрыты. Рядом стояла Пинъэр и плакала. Госпожа Син решила, что Фэнцзе умерла, и снова разразилась воплями.
— Не плачьте, госпожа! — бросилась к ней Пинъэр. — Она жива. А была совсем как мертвая. Потом отлежалась, пришла в себя, поплакала, и сейчас ей лучше. Не падайте духом! Вы не знаете, как чувствует себя старая госпожа?
Госпожа Син ничего не ответила и вернулась к матушке Цзя.
Там она увидела только родню Цзя Чжэна и почувствовала себя бесконечно одинокой. Муж и сын арестованы, невестка тяжело больна, дочь терпит страдания, а самой ей некуда деваться.
Все как могли утешали госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и пригласила госпожу Син пожить пока у нее. Госпожа Ван послала к ней нескольких служанок.
Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники, послышались крики:
— Ты откуда? Сейчас мы тебя внесем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.
Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.
— Ты зачем здесь? — строго спросил он.
Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:
— Я постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня врагом! Сами знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил вашему деду! И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Шэ и братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня опозорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! Все имущество описали, а вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от фарфоровых чашек! А теперь, видите ли, меня грозятся связать! Мне без малого девяносто, когда-то я сам вязал людей по приказу вашего деда! А теперь меня хотят связать! Да кто они такие? Я сказал, что я из западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не дорога жизнь, буду биться насмерть!
И он начал головой наносить удары.
Помня наказ ванов, служители ямыня не осмелились проявить жестокость и стали урезонивать старика:
— Успокойся, почтенный! Все делается по указу государя, так что не шуми!
Цзя Чжэн не обратил особого внимания на Цзяо Да, но слова старого слуги как острый нож ранили его сердце.
— Конец, всему конец! — горестно вскричал он. — Не ожидал я, что все пойдет прахом!
В то время, когда Цзя Чжэн с волнением дожидался известий из дворца, прибежал запыхавшийся Сюэ Кэ.
— Ух, насилу пробрался! Где дядя?
— Хорошо, что ты пришел! — обрадовался Цзя Чжэн. — Как тебя пропустили?
— Я пообещал стражникам денег, — объяснил Сюэ Кэ, — и теперь могу идти куда хочу!
Цзя Чжэн рассказал, какое несчастье случилось в доме, и попросил разузнать новости.
— Все родственники и друзья в трудный момент поспешили скрыться, — произнес он, — один ты не покинул нас.
— Я и предположить не мог, что здесь у вас творится, — сказал Сюэ Кэ. — Знал лишь про дворец Нинго.
— Но кто же совершил преступление и какое? — спросил Цзя Чжэн.
— Сегодня я был в ямыне по делу моего брата Сюэ Паня, — рассказал Сюэ Кэ, — и там от двух цензоров слышал, будто старший брат Цзя Чжэнь вовлекал знатных молодых людей в азартные игры. Это бы еще ничего. Говорят еще, что он хотел отбить чужую жену, чтобы сделать своей наложницей, и довел ее до самоубийства. Подозревая, что слухи недостоверны, цензор решил собрать доказательства, арестовал нашего Баоэра и разыскал какого-то Чжана. Боюсь, как бы в деле старшего брата Цзя Чжэня не оказались замешаны чиновники из цензорского приказа, так как они в свое время не дали хода делу, несмотря на то что этот Чжан подавал жалобу на Цзя Чжэня.
Не дослушав, Цзя Чжэн тяжело вздохнул:
— Это уж совсем плохо!..
Сюэ Кэ попытался его утешить, а потом отправился разузнавать новости. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся и рассказал:
— В ведомстве наказаний пока не известно окончательное решение государя. Я только сейчас оттуда. Известно лишь, что утром на аудиенции у государя цензор Ли обвинил правителя округа Пинъань в том, что в угоду кое-кому из столичных чиновников он жестоко обращался с народом и совершал злоупотребления.
— Нас это не касается! — перебил его Цзя Чжэн. — Ты скажи лучше, что о нас говорят?
— Говорят, что нас это касается, — возразил Сюэ Кэ. — Дело в том, что столичный чиновник, связанный с правителем округа Пинъань, не кто иной, как наш старший господин Цзя Шэ. Его обвиняют в том, что он подкупил суд. Это обвинение подлило масла в огонь. Сослуживцы и друзья старшего господина с перепугу попрятались и не подают никаких вестей. А ваши родственники и друзья пытаются окольными путями пронюхать, что вас ожидает. Досаднее же всего то, что они трубят на всех перекрестках: «Надо беспокоиться прежде всего о себе, неизвестно еще, на чью голову обрушатся неприятности из-за всей этой истории».
Цзя Чжэн пожал плечами и сказал:
— Всему виной глупость моего старшего брата! Во дворце Нинго тоже творили невесть что! Старая госпожа и жена Цзя Ляня напуганы до смерти! Пойди еще что-нибудь разузнай, а я погляжу, как там старая госпожа. Если будет что-либо важное, поскорей сообщи.
Неожиданно из внутренних покоев с криком выбежали служанки:
— Старой госпоже плохо!
Цзя Чжэн со всех ног бросился в покои матушки Цзя.
Если хотите знать, что было дальше, прочтите следующую главу.
Глава сто шестая
Ван Сифэн страдает от сознания своей виновности в бедах семьи;
матушка Цзя молится Небу об отвращении несчастий от детей и внуков
Итак, услышав, что матушке Цзя плохо, Цзя Чжэн бросился в ее покои и увидел, что старая госпожа задыхается. Насилу госпожа Ван и Юаньян привели ее в чувство, дали успокоительное. Матушке Цзя стало лучше, но она по-прежнему плакала.
— Ваши сыновья, матушка, — сказал Цзя Чжэн, — оказались ни на что не годными, накликали на себя беду, а вам причинили горе! Успокойтесь, матушка, мы постараемся все уладить! Каково будет нам, если вы заболеете!
— Я прожила на свете больше восьмидесяти лет, — ответила старая госпожа. — И с тех пор, как девочкой вошла в этот дом, став женой твоего отца, благодаря счастью наших предков, никогда не слышала о подобных делах! А сейчас дожила до того, что сыновьям моим грозит наказание?! Разве в силах я это вынести?! Лучше навеки сомкнуть глаза, живите как хотите!
Она еще громче зарыдала.
Совершенно убитый, Цзя Чжэн вдруг услышал голос за дверью:
— Господин, получены вести из дворца!
Цзя Чжэн поспешил выйти и увидел старшего письмоводителя из дворца Бэйцзинского вана.
— Поздравляю вас с великой радостью! — воскликнул письмоводитель.
Цзя Чжэн поблагодарил его, пригласил сесть и спросил:
— Какое повеление получил ван от государя?
— Мой господин вместе с Сипинским ваном прибыл во дворец и доложил государю о выполнении его повеления, не преминув сообщить, как вы были напуганы и как вас тронула высочайшая милость. Государь сочувственно отнесся к вашему несчастью и в память о гуйфэй решил снять с вас обвинение и милостиво разрешил продолжать службу в ведомстве работ. Из всего описанного и опечатанного имущества в казну отходит лишь часть, принадлежавшая Цзя Шэ. Остальное государь велел возвратить вам, но при этом предупредил, чтобы впредь вы были старательны по службе. Кроме того, он приказал моему господину произвести тщательное расследование в связи с обнаруженными долговыми расписками. Все расписки, в которых значатся не дозволенные законом проценты, отойдут в казну, а расписки, в которых сумма процентов не превышает дозволенную, будут возвращены вам. Цзя Ляня государь снял с должности, но велел отпустить без всякого наказания.
Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:
— Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!
Вскоре был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну, переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки, принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.
К несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое-какой утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись, растащили все более или менее ценные вещи.
Цзя Лянь, разумеется, радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят — семьдесят тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд, Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал его к себе и набросился с упреками:
— Я был занят по службе и не вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца, разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о нас может пойти дурная слава!
— Я не посмел бы злоупотреблять своим положением, — оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном на колени, — надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех, что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу Жуя и Ванъэра.
— Где уж тебе знать, что творилось в доме, если, судя по твоим же словам, тебе неизвестно, что делалось в твоих собственных комнатах! — воскликнул Цзя Чжэн. — Нет, толку от тебя не добьешься! Ведь ты сейчас не занят никакими делами, а даже не удосужился разузнать, что с отцом и со старшим братом!
Слова Цзя Чжэна до глубины души обидели Цзя Ляня, но он не осмелился перечить и, едва сдерживая слезы, покинул комнату.
«Наши деды с усердием служили и благодаря этому снискали славу, — с горечью думал Цзя Чжэн, — а мой брат и племянник преступили закон и лишились наследственных титулов и званий. Среди потомков не оказалось ни одного достойного! О Небо, великое Небо! Как могло ты допустить такой позор семьи Цзя?! Милостью государя мне возвращено все мое достояние, но разве смогу я один содержать обе наши семьи?! Как утверждает Цзя Лянь, в семейной казне не только нет денег, но мы еще влезли в долги. Значит, мы разорены уже несколько лет, только слава одна, что богачи! А я, глупец, ничего не видел! Не умри сын мой Цзя Чжу, у меня была бы какая-то опора. А Баоюй хоть и вырос, но так и остался никчемным».
Из глаз Цзя Чжэна полились слезы, омочив полы халата.
«Матушка уже стара, а я по-настоящему о ней не заботился, доставлял ей одни огорчения, — продолжал размышлять Цзя Чжэн. — Нет мне за это прощения! И винить некого, кроме себя самого!»
Эти печальные раздумья были прерваны приходом слуги, который доложил:
— К вам пожаловали друзья!
Цзя Чжэн выразил признательность всем, кто пришел, не покинул его в несчастье, и промолвил:
— Беда обрушилась на нас потому, что я не сумел должным образом воспитать детей и племянников, как следует наставлять их.
— Мы давно знаем, что ваш старший брат Цзя Шэ вел дела не по закону, — заметил один из друзей, — что Цзя Чжэнь распутничал и самовольничал, а ведь это позор! Куда хуже, чем провиниться по службе! Мало того, что они сами попали в беду, так еще и на вас навлекли неприятности!
— Люди часто преступают закон, но ведь не всякий раз цензоры докладывают о них государю! — проговорил кто-то. — Наверняка господин Цзя Чжэнь кого-то обидел, вот и решили ему отомстить!
— Цензоры тут ни при чем, — сказал один из друзей. — Все дело, говорят, заварили ваши слуги, связались с какими-то негодяями и своей болтовней помогали им распространять слухи! Без доказательств цензор не стал бы докладывать государю; а получил он их от ваших же слуг. Но как могли слуги на такое пойти? Оказаться столь неблагодарными!
— Этих негодяев зря кормят, — сказал тут кто-то. — Здесь все свои, и я могу говорить без утайки… Когда вы служили в провинции, о вас шла такая дурная молва, что даже я готов был поверить в вашу корысть. И виной тому опять-таки слуги! Вам следовало поостеречься! Сейчас вашу семью не тронули, но если случится еще что-нибудь, государь не простит, и дело может кончиться плохо!
— Что же именно обо мне говорили? — спросил взволнованный Цзя Чжэн.
— Точно сказать не могу, — отвечал друг, — но толковали, будто вы заставляли подчиненных вымогать деньги у населения.
— Могу поклясться самим Небом, что у меня и мысли подобной не было, — вскричал Цзя Чжэн. — Это все слуги мои безобразничали, из-за них и вышел скандал! А отвечать приходится мне.
— Сейчас вам бояться нечего, — возразил кто-то. — Проверьте управляющих и слуг, и если кто-нибудь творит беззакония — накажите!
В это время вошел привратник и доложил:
— Господин Сунь прислал человека и требует вернуть деньги, которые ему задолжал старший господин Цзя Шэ.
— Ладно, знаю, — ответил Цзя Чжэн, окончательно расстроившись.
— Мы давно слышали, что ваш зять Сунь Шаоцзу — негодяй, — заметили друзья. — Оказывается, так и есть! У тестя беда, а он вместо того, чтобы навестить, посочувствовать, еще осмелился требовать деньги! Право же, возмутительно!
— Что о нем говорить? — с горечью произнес Цзя Чжэн. — Мой старший брат сам виноват, что выдал за него дочь. Мало от него племянница терпит, так теперь он за меня взялся.
Вошел Сюэ Кэ и обратился к Цзя Чжэну:
— Мне только что стало известно, что начальник приказа Парчовых одежд Чжао Цюань собирается действовать в соответствии с докладом цензора, и тогда господам Цзя Шэ и Цзя Чжэню несдобровать.
— Придется вам, господин Цзя Чжэн, поехать попросить вана, чтобы уломал этого Чжао! — посоветовали друзья. — Иначе ваши семьи будут окончательно разорены.
Цзя Чжэн поблагодарил за совет, и все друзья удалились.
Уже в сумерки Цзя Чжэн справился о здоровье матушки Цзя и, убедившись, что ей лучше, вернулся к себе. Мысль о том, что Цзя Лянь и его жена занимались ростовщичеством, не покидала Цзя Чжэна, и возмущению его не было предела. Однако Фэнцзе и так лишилась всего имущества, да к тому же была больна, поэтому Цзя Чжэн счел неудобным с ней объясняться.
За ночь не произошло ничего, достойного упоминания.
А на следующее утро Цзя Чжэн отправился во дворец отблагодарить государя за милость, после чего побывал во дворцах Бэйцзинского и Сипинского ванов с просьбой помочь старшему брату и племяннику.
Сановники обещали сделать все, что в их силах. Съездил также Цзя Чжэн к некоторым сослуживцам, просил покровительства.
А сейчас вернемся к Цзя Ляню. Разузнав, что отцу и старшему брату помочь нельзя — дело зашло слишком далеко, Цзя Лянь возвратился домой. Пинъэр, плача, хлопотала около Фэнцзе. Увидев, что жена еле дышит, Цзя Лянь не решился обрушиться на нее с упреками.
— О вещах говорить не стоит, их все равно не вернешь, — промолвила со слезами Пинъэр. — А вот доктора к госпоже пригласить надо!
Цзя Лянь плюнул с досады и бросил в сердцах:
— Я за свою судьбу не могу поручиться, а тут еще с ней возись!
Глазами, полными слез, Фэнцзе с укором взглянула на мужа, а как только он вышел, сказала Пинъэр:
— Ты что, маленькая? Неужели не понимаешь нашего положения? Раз уж дело приняло такой оборот, незачем обо мне заботиться! Лучше бы я умерла! Об одном молю, в память обо мне вырасти и воспитай Цяоцзе! Тогда и в загробном мире я с благодарностью буду вспоминать о твоей доброте!
Пинъэр разрыдалась.
— Не будь глупой, — прикрикнула на нее Фэнцзе. — Все меня осуждают, только прямо об этом не говорят. Не отдавай я денег в рост, виноватыми считали бы слуг, распускавших сплетни, а вовсе не меня! Я так старалась снискать уважение, пеклась о своем добром имени, а оказалась хуже всех! Говорят, старший брат Цзя Чжэнь пытался чью-то жену сделать своей наложницей, а она взяла и с собой покончила. В этом деле замешан Чжан. Понимаешь, о ком речь? Ведь если это дело раскроется, моему мужу не отвертеться. Да и как мне тогда смотреть в глаза людям? Я так хочу умереть, но покончить с собой не хватает решимости. А ты еще хочешь доктора приглашать?! Заботиться сейчас о моем здоровье может лишь мой враг, а не друг!
Слушая все это, Пинъэр совсем приуныла и, опасаясь, как бы Фэнцзе что-нибудь с собой не сделала, ни на минуту не оставляла ее одну.
К счастью, матушка Цзя не знала всех подробностей дела, и самочувствие ее немного улучшилось: убедившись, что Цзя Чжэну ничто не грозит, глядя на Баоюя и Баочай, которые ни на минуту не оставляли ее, старая госпожа постепенно успокоилась. Она очень жалела свою любимицу Фэнцзе и приказала Юаньян:
— Возьми кое-что из моих вещей и отнеси Фэнцзе! Дай немного денег Пинъэр, прикажи, чтобы хорошенько заботилась о своей госпоже, а я чем смогу буду им помогать!
Еще матушка Цзя приказала госпоже Ван заботиться о госпоже Син. Вскоре все строения дворца Нинго перешли в казну, имущество, поместья и прислуга были переписаны и конфискованы. Матушка Цзя распорядилась послать коляску за госпожой Ю и ее невесткой.
Из обитателей некогда пышного дворца Нинго сейчас остались только эти две женщины, если не считать наложниц Пэйфэн и Селуань. У госпожи Ю и ее невестки не было ни одной служанки. Матушка Цзя выделила для них дом, по соседству с тем, где жила Сичунь, и дала четырех пожилых женщин и двух девочек в услужение. Пищу и все необходимое им приносили с главной кухни дворца Жунго. Одежду и другие вещи посылала матушка Цзя. Деньги на мелкие расходы они получали из общей семейной казны наравне со всеми обитателями дворца Жунго.
Цзя Шэ, Цзя Чжэню и Цзя Жуну, которые находились под стражей в приказе Парчовых одежд, из дому ничего послать не могли, так как семейная казна была пуста, у Фэнцзе тоже ничего не было, а Цзя Лянь оказался в долгах. Цзя Чжэн в хозяйственные дела не вникал и заявил, что надеется на помощь друзей. Цзя Лянь подумал было о родственниках, но не нашел ни одного, кто мог бы ему помочь, так как матушка Сюэ разорилась, а остальные и вовсе не шли в счет. Тогда он тайком заложил поместья и землю за несколько тысяч лянов серебра, чтобы хоть как-нибудь помочь отцу и брату.
Слуги все это видели и без зазрения совести под разными предлогами присваивали немалые суммы денег, поступавших из поместий.
Но об этом мы рассказывать не будем.
Итак, род Цзя лишился наследственных должностей, Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун сидели в тюрьме, ожидая конца следствия, госпожа Ю целыми днями плакала, а Фэнцзе находилась при смерти. Баоюй и Баочай не покидали матушку Цзя, старались утешить, но разделить ее печаль не могли. Ни днем, ни ночью старую госпожу не покидали тревожные думы. Она вспоминала о прошлом, пыталась представить себе будущее, и слезы на ее лице не высыхали.
Однажды вечером, отослав Баоюя, матушка Цзя собралась с силами, села на постели и приказала на всех алтарях Будды в доме воскурить благовония, а также возжечь благовония у нее во дворе, в большой курильнице, и, опираясь на палку, вышла во двор. Поняв, что старая госпожа будет молиться, Хупо разостлала перед курильницей красный молитвенный коврик.
Как только зажгли курения, матушка Цзя опустилась на колени, положила несколько поклонов, прочла сутру и, едва сдерживая слезы, обратилась к Небу и Земле:
— Небесный владыка, бодхисаттва! Я — урожденная Ши, старшая в семье Цзя, искренне и чистосердечно обращаюсь с молитвой к тебе и прошу явить милосердие! Наш род Цзя в течение нескольких поколений не причинял никому зла. Я сама помогала своему мужу и поддерживала детей и, хотя не умела творить добро, никогда не делала людям ничего дурного. Но сыновья и внуки оказались надменными и расточительными, распутными и праздными, не дорожили дарованными им Небом благами и в результате лишились всего, чем владели. Сейчас дети мои в тюрьме, это большая беда, а во всем виновата я, грешная, ибо не поучала должным образом сыновей и внуков. Владыка Небо, молю тебя помочь моим детям вновь обрести счастье, а больным — ниспослать здоровье! Пусть я одна понесу кару, а детей моих пощади! Владыка Небо, услышь мою искреннюю мольбу, даруй мне скорее смерть, дабы я тем самым могла искупить грехи моих детей!
Окончив молитву, матушка Цзя в голос заплакала.
Юаньян и Чжэньчжу под руки увели ее в дом, где находились госпожа Ван, Баоюй и Баочай, которые, как полагалось, вечером пришли справиться о ее здоровье. Глядя на матушку Цзя, они тоже заплакали.
Баочай была вне себя от горя: неизвестно, какая участь ждет ее старшего брата, не будет ли он казнен. Свекру и свекрови хотя и не грозит наказание, в семье все сильнее ощущается упадок. Баоюй по-прежнему болен и равнодушен ко всему. Подумав о том, что ждет ее в будущем, Баочай зарыдала еще горше, чем матушка Цзя и госпожа Ван.
Баоюя тоже одолели грустные мысли: бабушка даже на старости лет не имеет покоя, а отец и мать, глядя на нее, страдают; сестры рассеиваются по свету, словно облака по небу. Он вспоминал, как многолюдно было у них в то время, когда они создали «Бегонию» и читали друг другу стихи в саду Роскошных зрелищ. «Я тоскую по Дайюй, — размышлял он, — хотя не подаю вида, чтобы не огорчать Баочай. Ей и без того несладко: брат в тюрьме, мать страдает. Баочай даже перестала улыбаться». От всех этих дум Баоюй заплакал.
Загрустили и служанки, глядя на хозяев. Стали потихоньку всхлипывать. Комнату матушки Цзя сотрясали стенания, казалось, дрожат небо и земля. Женщины-служанки, находившиеся снаружи, переполошились и бросились к Цзя Чжэну.
Цзя Чжэн в это время сидел у себя в кабинете, предавшись печальным размышлениям. Выслушав служанок, он со всех ног помчался во внутренние покои. Еще издали услышав доносившиеся оттуда вопли и плач, он решил, что матушке Цзя плохо, и очень разволновался.
Но когда вошел, от сердца отлегло. Матушка Цзя была в полном здравии, лишь громко плакала.
— Если матушка скорбит, — строго сказал Цзя Чжэн, — вы должны утешить ее, а не реветь!
Плач тотчас прекратился, все переглянулись, не понимая, как могло случиться, что все вместе плачут. Цзя Чжэн успокоил мать, а остальным прочел нравоучение. Все подумали: «Как же так? Мы пришли утешить старую госпожу, и сами расплакались!»
В это время вошла служанка с двумя женщинами из семьи Ши-хоу. Они справились о здоровье матушки Цзя, поклонились ей и сказали:
— Наш старый господин, госпожа и барышня слышали о ваших бедах. Они верят, что все окончится благополучно, и просят господина Цзя Чжэна ни о чем не беспокоиться! Наша барышня сама хотела к вам приехать, но не смогла, через несколько дней у нее свадьба.
Матушка Цзя поблагодарила женщин и сказала:
— Передайте своим господам от меня поклон! Самой судьбой, видно, нам посланы эти несчастья. Поблагодарите господина и госпожу за заботу и скажите, что я как-нибудь заеду лично поблагодарить. Надеюсь, у вашей барышни будет хороший муж. Не знаете, из какой он семьи?
— Жених не из богатых! Зато собой хорош и обходительный, — отвечали женщины. — Мы видели его не раз. Уж очень он похож на вашего второго господина Баоюя! Еще мы слышали, что он ученый и талантливый.
— Это хорошо, — обрадовалась матушка Цзя, — вашей барышне повезло. Жаль, что в ее семье придерживаются порядков, принятых на юге, и мы так и не видели жениха! Я очень люблю Сянъюнь, и надо сказать, что из трехсот шестидесяти дней в году она жила в нашем доме более двухсот. Признаться, я сама хотела выбрать ей мужа, но без ее дяди не могла, а он все время был в разъездах. Но раз Сянъюнь повезло, я спокойна. Так хотелось бы побывать на ее свадьбе, осушить кубок вина, но, увы, у нас случилось несчастье, и теперь это невозможно. Как я поеду, если сердце мое обливается кровью?! Так что передайте своим господам от меня и всех наших поклон! И непременно скажите барышне, чтобы не беспокоилась обо мне. Я уже стара, и если даже умру — не беда, я прожила много и счастливо. Желаю и вашей барышне жить с мужем в мире и согласии до глубокой старости! — При этих словах на глаза старой госпожи навернулись слезы.