Страница:
— Это я виновата! Я ее сгубила. — Из глаз старой госпожи полились слезы. — Но и девочка натворила глупостей.
Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.
— Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, — стали отговаривать ее госпожа Ван и остальные, превозмогая скорбь. — Думайте о своем здоровье!
Тогда матушка Цзя велела пойти к Дайюй госпоже Ван.
— Иди к ней, — напутствовала она госпожу Ван, — и от моего имени обратись к ее душе с такими словами: «Мне тебя очень жаль, но отлучиться от внука я не могу, он мне роднее тебя. И если с ним случится несчастье, что я скажу его отцу?»
Она снова заплакала, и госпоже Ван пришлось ее утешать:
— Барышня Дайюй была вашей любимицей, почтенная госпожа, но судьба судила ей раннюю смерть. Нам ничего не остается, как устроить похороны, достойные людей нашего звания, и тем самым выразить ей нашу любовь и хоть немного успокоить ее душу и душу ее матери.
Матушка Цзя так убивалась, так плакала, что Фэнцзе пришлось пойти на хитрость и передать через служанку, что ее зовет Баоюй.
Матушка Цзя сразу вытерла слезы и промолвила:
— Опять что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, — поспешила ее успокоить Фэнцзе. — Просто он о вас вспомнил.
Опираясь на руку Чжэньчжу, матушка Цзя торопливыми шагами направилась в комнату Баоюя. За нею последовала Фэнцзе. На полпути им повстречалась госпожа Ван, возвращавшаяся из павильона Реки Сяосян, и ее рассказ снова расстроил матушку Цзя. Но, торопясь к Баоюю, она сдержала слезы, сказав лишь:
— Я надеюсь на вас, а сама туда не пойду. Мне тяжело ее видеть! Сделайте все как полагается.
Госпожа Ван и Фэнцзе обещали, и матушка Цзя пошла дальше. Придя к Баоюю, она спросила:
— Ты зачем меня звал?
— Хотел попросить вас, бабушка, чтобы не отпускали сестрицу Дайюй хотя бы ради меня, вы одна можете это сделать, — с улыбкой произнес Баоюй. — Она вчера мне сказала, что собирается уезжать на юг.
— Хорошо, хорошо, — обещала матушка Цзя, — не волнуйся!
Сижэнь помогла Баоюю лечь.
От него старая госпожа пошла к Баочай. Следует заметить, что со дня свадьбы еще не прошло девяти дней, и Баочай не полагалось появляться на людях, поэтому при встрече с кем-нибудь она смущалась.
Увидев матушку Цзя всю в слезах, она бросилась к ней, распорядилась подать чай, но матушка Цзя знаком велела ей сесть.
— Говорят, сестрица Линь заболела? — спросила Баочай. — Как она себя чувствует? Лучше?
У матушки Цзя из глаз покатились слезы.
— Дитя мое! — воскликнула она. — Сейчас я тебе все расскажу, только Баоюю ни слова. Немало тебе пришлось вынести из-за сестрицы Дайюй. Но сейчас ты жена Баоюя, и я могу рассказать тебе все без утайки. Уже третий день, как сестрицы Дайюй нет в живых; она умерла в тот час, когда тебя в паланкине принесли в наш дом. Баоюй ее очень любил, и в этом причина его болезни. Да ты и сама это знаешь — ведь прежде жила в саду.
Баочай покраснела, но при мысли, что Дайюй умерла, не могла удержаться от слез. Поговорив с ней немного, матушка Цзя удалилась.
Весть о смерти Дайюй не шла у Баочай из головы. Она не знала, как поступить, боясь совершить опрометчивый шаг. Однако на девятый день, побывав у матери, Баочай решилась и открыла Баоюю всю правду. Как она и надеялась, юноше стало легче, и теперь в разговорах с ним не нужна была прежняя осторожность.
И все же рассудок Баоюя все еще был помрачен, и он без конца твердил, что хочет поплакать над гробом Дайюй.
Матушка Цзя уговаривала внука выбросить из головы глупые мысли, однако горе утраты ухудшило его состояние.
Доктор определил у Баоюя душевное расстройство и заявил, что лекарства помогут в том случае, если как-нибудь развеять его тоску.
Тогда Баоюй потребовал, чтобы его немедля пустили в павильон Реки Сяосян. Пришлось матушке Цзя согласиться. Она велела служанкам отнести туда Баоюя на плетеном бамбуковом стуле, а сама вместе с госпожой Ван отправилась вперед.
У гроба Дайюй матушка Цзя выплакала все слезы, и Фэнцзе то и дело приходилось ее утешать. Плакала и госпожа Ван.
Ли Вань пригласила матушку Цзя и госпожу Ван во внутренние покои отдохнуть.
Баоюй, едва переступив порог, разразился горестными воплями, подумав о том, что обитательницы павильона уже нет в живых. А сколько раз он бывал здесь! Как близки они были с Дайюй, но смерть разлучила их.
Все принялись утешать Баоюя. Только напрасно. Он так рыдал, что пришлось его увести.
Остальные тоже скорбели, и больше всех — Баочай.
Баоюй требовал, чтобы позвали Цзыцзюань. Он хотел расспросить ее, что барышня говорила перед смертью. Цзыцзюань последнее время не питала к Баоюю никаких добрых чувств, но видя, как он убивается, смягчилась немного. Да и вообще не посмела при господах грубить и все рассказала: как барышня Линь заболела вторично, как сожгла платок и стихи, что говорила перед смертью. Баоюй рыдал до полного исступления, пока не перехватило дыхание.
Воспользовавшись моментом, Таньчунь напомнила, что Дайюй просила похоронить ее на юге. Повздыхав еще и поплакав, все решили, что пора расходиться, только Баоюй не хотел покидать павильон, насилу его уговорили.
Треволнения не прошли даром для матушки Цзя. Вернувшись домой, она ощутила недомогание, все тело горело, голова кружилась. И, несмотря на тревогу о Баоюе, ей пришлось лечь.
У госпожи Ван разболелось сердце. Вернувшись домой, она тотчас же и послала Цайюнь помогать Сижэнь.
— Если Баоюю станет хуже, — наказывала она служанке, — немедленно сообщи нам!
Баочай знала, что не так-то легко будет увести Баоюя из жилища Дайюй, и даже не пыталась его уговаривать, лишь отпускала по его адресу всякие колкости. Опасаясь огорчить ее, Баоюй согласился уйти, а на следующий день почувствовал себя лучше. И хотя был еще очень слаб, душевная боль прошла. С этих пор дело пошло на поправку.
Матушка Цзя, к счастью, не заболела, только у госпожи Ван никак не проходили сердечные боли.
Что же до тетушки Сюэ, то она радовалась, видя, что Баоюй выздоравливает. Но об этом речь пойдет ниже.
Как-то раз матушка Цзя позвала к себе тетушку Сюэ и сказала:
— Это вы с Баочай спасли Баоюя. Сейчас ему лучше, а вот дочь вашу мы обидели. Срок траура по государыне миновал, поэтому самое время сейчас сыграть настоящую свадьбу. Прошу вас, выберите счастливый день.
— Зачем же я буду его выбирать, почтенная госпожа? — удивилась тетушка Сюэ. — Вы все прекрасно устроили! Дочь моя, разумеется, не красавица, зато умна. И к тому же добра и покладиста. Вы сами это хорошо знаете. Единственное, чего я желаю, чтобы они с Баоюем жили в мире и согласии и больше не заставляли старших волноваться. Так что день для церемонии назначьте сами! Родственников уведомлять не будем?
— Конечно будем, — не раздумывая ответила матушка Цзя. — В жизни наших детей это большое событие, так отчего родственникам не повеселиться несколько дней! Да и мы сами на радостях выпьем вина! Напрасно, что ли, я, старая, хлопотала?
Слушая матушку Цзя, тетушка Сюэ радовалась, однако не преминула напомнить о приданом.
— Ведь мы не чужие, а теперь стали совсем близкими родственниками, — промолвила матушка Цзя, — зачем же так торопиться с приданым? Необходимых вещей у вашей дочери полна комната, а чего не хватает, можете прислать, — скажем, вещи, любимые Баочай с детства. Баочай не так мнительна, как была моя внучка Дайюй. Будь у Дайюй другой характер, она не умерла бы так рано!
На глаза тетушке навернулись слезы. В этот момент вошла Фэнцзе и с улыбкой спросила:
— Бабушка, тетушка, что вас так опечалило?
— Мы только что опять вспомнили сестрицу Дайюй, — ответила тетушка Сюэ.
— А вы не расстраивайтесь, — вновь улыбнулась Фэнцзе. — Сейчас я вам расскажу что-то забавное.
Матушка Цзя вытерла слезы, и на устах ее заиграла улыбка.
— Опять хочешь над кем-нибудь посмеяться! Что ж, говори, мы послушаем! Но если окажется не смешно, берегись!
Еще не раскрыв рта, Фэнцзе развела руками и стала корчиться от смеха.
Если хотите узнать, что рассказала Фэнцзе, прочтите следующую главу.
Глава девяносто девятая
Итак, Фэнцзе пообещала рассказать забавную историю, чтобы отвлечь матушку Цзя и тетушку Сюэ от грустных мыслей, но, не успев рта раскрыть, сама расхохоталась.
— Не догадываетесь, о ком я собираюсь вам рассказать? — спросила она. — О наших молодоженах!
— Что же именно ты хочешь о них рассказать? — удивилась матушка Цзя.
— Один сидит так, другой стоит эдак, — начала Фэнцзе, изображая все в лицах, — этот повернется, другой отвернется, один…
— Говори толком, — одернула ее матушка Цзя, еле сдерживая смех. — Небось придумала все! Захотелось над ними подшутить!
— Рассказывай, нечего изображать, — произнесла тетушка Сюэ.
— Прохожу я мимо комнаты Баоюя, а там кто-то смеется, — продолжала Фэнцзе. — Подкралась я незаметно к окну, проделала дырку в оконной бумаге. Смотрю — сестрица Баочай сидит на кане, а брат Баоюй стоит перед нею, дергает за рукав и говорит: «Сестра Баочай! Почему ты все время молчишь? Хоть слово скажи, и я сразу поправлюсь!» А сестрица Баочай и смотреть на него не хочет, все дальше отодвигается. Взобрался Баоюй на кан, дернул ее за платье, а Баочай его дернула, не удержался Баоюй — ведь пока он еще слабый после болезни — и повалился прямо на сестрицу. Баочай покраснела и говорит: «Ты совсем обнаглел».
Матушка Цзя и тетушка Сюэ покатились со смеху.
— Тогда Баоюй поднялся, — продолжала Фэнцзе, — и сказал: «Вот спасибо! Наконец-то вырвал у тебя слово!»
— Баочай как-то странно себя ведет, — заметила тетушка Сюэ. — Ведь они — супруги, отчего ж не разговаривают, не шутят друг с другом? Неужели Баоюй не видел, как держится с тобой второй старший брат Цзя Лянь?!
— Зачем вы так говорите? — краснея, промолвила Фэнцзе. — Я рассказала все это в шутку, чтобы развлечь вас, а вы, тетушка, меня же начали высмеивать.
— Вот и хорошо, что они перестали стесняться друг друга, — с улыбкой заметила матушка Цзя. — Муж с женой должны жить в согласии. Баочай — умница, с уважением относится к старшим. Одно огорчает: Баоюй еще не совсем выздоровел. Но судя по тому, что ты рассказываешь, рассудок к нему возвращается. Ну-ка посмеши нас еще!
— Вот когда наша тетушка станет нянчиться с внуком, будет совсем смешно! — улыбнулась Фэнцзе.
— Мартышка ты! — шутливо пожурила ее матушка Цзя. — Мы с тетушкой скорбим о бедняжке Дайюй, а ты лезешь со своими глупыми шутками! Мало того, всякие непристойности рассказываешь! И не стыдно тебе?! Берегись! Лучше в сад одна не ходи! Не очень-то тебя сестрица Линь жаловала, того и гляди — утащит!
— С чего вы взяли? — засмеялась Фэнцзе. — Это она Баоюя ненавидела! Даже зубами скрежетала, вспоминая его.
— Ладно, помолчи! — сказали женщины. — Пойди лучше выбери счастливый день, когда молодых можно будет поселить вместе.
Они поболтали еще немного, и Фэнцзе ушла. О том, как она приказала выбрать счастливый день для церемонии, как занималась приготовлениями к пиру, рассылала приглашения и звала артистов, мы здесь рассказывать не будем.
Баоюй постепенно поправлялся. Баочай пробовала беседовать с ним о прочитанных книгах. Самые простые вещи Баоюй воспринимал, но куда девались его блестящие способности! Баочай понимала, что они исчезли вместе с чудодейственной яшмой.
Сижэнь часто говорила юноше:
— Ты был таким способным. А теперь что? От пороков, правда, ты избавился, однако нрав остался прежним, а когда ты начинаешь рассуждать о принципах морали — слушать тошно.
Баоюй не обижался, не сердился — лишь хихикал. Иногда в силу своего характера начинал скандалить, но под влиянием Баочай постепенно научился сдерживать себя. Теперь по крайней мере Сижэнь не приходилось тратить время на уговоры, как это бывало прежде, и она могла полностью отдаться своим обязанностям служанки. Следует сказать, что Баочай была добра и обходительна и прекрасно ладила с прислугой.
Баоюй, по натуре непоседливый, постоянно рвался в сад. Но выходить ему еще не разрешали, боялись, как бы он не схватил простуду. К тому же в саду все напоминало Линь Дайюй, и юноша мог от расстройства снова заболеть. Была еще одна причина: сад опустел. Баоцинь переселилась к тетушке Сюэ, Сянъюнь по возвращении Ши-хоу в столицу тоже жила дома и во дворец Жунго редко приезжала. Правда, во время свадьбы Баоюя она здесь пробыла денек-другой, но жила в покоях матушки Цзя. Баоюй теперь был женат, она стала невестой, и ей не полагалось держаться с ним свободно, смеяться и шутить. Поэтому она с одной лишь Баочай вела беседы, у Баоюя же только справлялась о здоровье.
Син Сюянь сразу после свадьбы Инчунь перешла к госпоже Син. Сестры Ли Ци и Ли Вэнь жили с теткой за пределами дворца и наезжали изредка справляться о здоровье сестер и госпожи. Побудут у Ли Вань день-два и отправляются домой.
Таким образом, в саду оставались только Ли Вань, Таньчунь и Сичунь. Ли Вань матушка Цзя собиралась взять к себе, но дело затянулось из-за множества событий, происходивших во дворце.
А тут настало лето, началась жара, и переселение Ли Вань было отложено до осени. Но об этом речь впереди.
Цзя Чжэн между тем вместе с несколькими чиновниками, взятыми им из столицы, направлялся к месту службы. Ехали не торопясь, вечером останавливались на ночлег. И вот наконец Цзя Чжэн прибыл к месту назначения, представился начальству, принял дела и приступил к проверке состояния житниц в подведомственных ему округах и уездах.
Надобно сказать, что Цзя Чжэн прежде служил в столице и круг обязанностей должностных лиц, кроме ланчжуна, ему не был известен. Иногда, правда, ему приходилось выезжать из столицы по делам государственных экзаменов, но это никак не касалось дел управления. Он, конечно, слышал, что в дальних провинциях и округах сборщики хлебного налога берут взятки, но сам честно выполнял свой долг и подчиненным наказывал быть строгими и неподкупными и обо всех неполадках и упущениях докладывать ему.
Вначале мелкие чиновники побаивались Цзя Чжэна, всячески старались выслужиться, но подступиться к нему не могли. Служащие, приехавшие с Цзя Чжэном, в столице никаких доходов не имели и насилу дождались назначения господина на должность в провинции, надеясь там разбогатеть. Перед отъездом они наделали долгов, чтобы приобрести одежду поприличнее, рассчитывая без труда их погасить, едва приехав к месту службы. Цзя Чжэн, однако, нарушил все их планы. Он тщательно производил расследования, за злоупотребления сурово наказывал. Подношений от начальников округов и уездов не принимал.
«Если так и дальше пойдет, — думали служащие, — через полмесяца придется закладывать одежду. А чтобы с долгами расплатиться, и думать нечего. И это при том, что серебро само, можно сказать, в руки плывет».
Приехавшие с Цзя Чжэном роптали:
— Здешним господам не пришлось тратить своих кровных денежек, мы же оказались в дураках! Ни гроша не получили, а прошло больше месяца! С таким начальником не очень-то разживешься, своего и то не вернешь! Пусть лучше нас отпустит, и дело с концом!
На следующий день служащие явились к Цзя Чжэну и попросили их отпустить. Не догадываясь, в чем дело, Цзя Чжэн только сказал:
— Вы ехали сюда по своей воле, никто вас не принуждал, а теперь просите отпустить. Что же, я не держу вас, поступайте как вам угодно!
Служащие ушли. Осталась челядь — лишь несколько человек, приехавших с Цзя Чжэном из дому. Собрались они и стали советоваться.
— Им-то что, — сказали они про ушедших. — Им можно уйти. А нам как быть? Надо что-то придумать.
Самый смекалистый, Ли Шиэр, напустился на остальных:
— Эх вы, жалкие твари! Чего испугались? Ушли, с позволения сказать, «старшие», и хорошо! Они только мешали. А теперь увидите, как я развернусь! Не будь я Ли Шиэр, если не заставлю господина поступать по-моему! А вы лучше соберите денег и уезжайте. Не будете меня слушать — на себя пеняйте, с вами-то я быстро разделаюсь!
— Любезный господин Шиэр! — воскликнули слуги. — Хозяин тебе верит, и если мы лишимся твоего покровительства, нам останется умереть с голоду!
— Только не вздумайте роптать, — предупредил Ли Шиэр, — что я беру себе большую долю, когда к нам денежки потекут, не то всем нам не поздоровится!
— Не бойся! — заверили его. — Хоть самую малость получим, и то лучше, чем проживать собственные деньги!
В это время пришел писарь из житниц искать второго господина Чжоу. Ли Шиэр надменно вскинул голову, положил ногу на ногу и спросил:
— А зачем он тебе?
Писарь встал навытяжку, руки по швам, и сказал:
— Наш господин только месяц как в должность вступил, а строгость его известна правителям округов и уездов, они не решаются открыть житниц, а ему об этом боятся сообщить. Скажите, господа, что нас ждет, если мы вовремя не соберем хлебный налог и задержим перевозку хлеба?
— Что ты мелешь! — прервал его Ли Шиэр. — Наш господин знает, что делает: как сказал, так и будет. Он недавно хотел отправить указ о доставке хлеба, чтобы поторопить замешкавшихся, но я попросил его повременить. И все же, зачем тебе второй господин Чжоу?
— Мне, признаться, хотелось узнать, послан ли уже этот указ, — ответил писарь. — Вот и все!
— Вздор! — рассердился Ли Шиэр. — Ведь я только что тебе все объяснил про указ, а ты опять за свое! Не вздумай только мошенничать, не то пожалуюсь начальнику, он велит тебя выпороть, а потом выгнать!
— Три поколения нашей семьи служили в этом ямыне, — заявил писарь. — В доме у меня достаток, я пользуюсь уважением и могу бескорыстно служить начальнику, со всем рвением, не то что иные, у которых есть нечего и приходится воровать!.. Честь имею! — насмешливо добавил он и направился к выходу.
— Вы шуток не понимаете, — произнес, вставая, Ли Шиэр, — и потому рассердились.
— Сердиться мне незачем. Но такой разговор может повредить нашему доброму имени, — заметил писарь.
— Как ваша почтенная фамилия? — осведомился Ли Шиэр, беря писаря за руку.
— Фамилия моя Чжань, имя Хуэй, — отвечал тот. — В молодости мне, как и вам, пришлось жить несколько лет в столице.
— Господин Чжань, — произнес Ли Шиэр, — мне ваше имя давно известно. Ведь все мы братья. Если есть у вас какое-нибудь дело, приходите вечером, поговорим!
— Вы деловой человек, господин Ли Шиэр! — воскликнул писарь. — Так меня разыграли, что я растерялся!
Все, смеясь, разошлись. А вечером писарь пришел к Ли Шиэру и до полуночи с ним шептался о чем-то.
На следующий день Ли Шиэр решил испытать Цзя Чжэна, но тот его обругал. Тем дело и кончилось.
Через день Цзя Чжэн собрался с визитами и приказал Ли Шиэру позвать слуг. Время шло, но никто не появлялся. Насилу удалось разыскать слугу, который должен бить в барабан при выезде начальника, расчищая дорогу.
Его-то и увидел Цзя Чжэн, когда вышел из своих покоев, и немало удивился, что никого больше нет. Не допытываясь, в чем дело, Цзя Чжэн спустился с крыльца, сел в паланкин и стал ждать носильщиков. Прошло довольно много времени, прежде чем они явились и вынесли паланкин за ворота. При выезде начальника раздался всего один выстрел из пушки. А из музыкантов пришли только барабанщик и трубач.
— У нас всегда был порядок, — рассердился Цзя Чжэн, — что же нынче случилось?
Не ускользнуло от Цзя Чжэна и то, что регалии слуги несут кое-как, к тому же многих недостает.
Возвратившись после визитов домой, Цзя Чжэн созвал всех опоздавших и неявившихся с намерением их наказать. Но те стали оправдываться: один уверял, что не мог найти шапку, другой — что закладывал в лавке свою парадную одежду, третий — что ослаб от голода и у него не хватило бы сил поднять паланкин. Цзя Чжэн вышел из себя, двух слуг поколотил, и на том дело кончилось.
Еще через день к Цзя Чжэну пришел старший повар просить денег на покупку провизии, пришлось дать из собственных.
Дальше — хуже, неполадка за неполадкой. Все не так, как во времена службы в столице. Цзя Чжэн вызвал к себе Ли Шиэра и сказал:
— Людей не узнать, что с ними творится? Присмотрись-ка хорошенько! Деньги, которые я привез из столицы, израсходованы, казенное жалованье получать еще не настал срок, придется посылать кого-нибудь домой за деньгами.
— Ведь я то и дело отчитываю их за нерадивость, — сказал в ответ Ли Шиэр. — А им хоть бы что. Сам в толк не возьму, что случилось. Кстати, господин, сколько денег привезти из дому? Тут я недавно узнал, что скоро день рождения правителя области. Начальники из других областей и округов послали ему подношения, кто на тысячу, а кто и на десять тысяч лянов серебра. А вы что пошлете?
— Надо было мне раньше об этом сказать, — заволновался Цзя Чжэн.
— Да мы сами не знали, — развел руками Ли Шиэр. — Люди мы в этих местах новые, связей никаких — кто станет нас извещать?! Можно бы вам, конечно, не ехать, но как бы не было неприятностей! Чего доброго, от должности отстранят!
— Глупости! — возразил Цзя Чжэн. — На эту должность меня сам государь назначил. Кто же посмеет отстранить только за то, что я не пошлю правителю области подношений?!
— Ваша правда, господин, — согласился Ли Шиэр. — Только столица отсюда далеко, и о здешних делах там судят прежде всего по докладам правителя области. Скажет он «хорошо» — значит, хорошо, скажет «плохо» — не миновать беды. Поэтому мешкать не надо. Неужто ваша матушка и супруга не желают, чтобы вы прославились на службе в провинции?!
Цзя Чжэн понял, куда клонит Ли Шиэр, и сказал:
— Вот я и спрашиваю тебя: почему не сказал мне об этом раньше?
— Да потому что не смел, — отвечал Ли Шиэр. — Но раз уж вы, господин, сами затеяли разговор, было бы бессовестно с моей стороны промолчать. Уж тогда вы непременно на меня рассердились бы!
— Ладно, говори, только правду, — махнул рукой Цзя Чжэн.
— Вы же знаете: все мечтают разбогатеть! — начал Ли Шиэр. — Так же и местные чиновники, — ведь они приобрели свои должности за деньги! У каждого есть семья, ее надо кормить. Поэтому ваше бескорыстие объясняют по-своему…
— Как же именно? — поинтересовался Цзя Чжэн.
— Говорят, что чем строже начальник, тем дороже должны быть подношения. Что для этого он строгость свою показывает. А во время сбора хлебного налога в ямыне пошли разговоры, что новый начальник запрещает брать деньги, никак с ним не сладишь. А люди деньги дают охотно, лишь бы побыстрее с налогами рассчитаться. И потому недовольны вами, вы, мол, их интереса не понимаете. Вот вы со здешним правителем дружбу водите, а не знаете, почему за каких-то несколько лет он достиг высокого положения. А все потому, что в делах хорошо разбирается, знает, когда и как поступать, и со старшими ладит, и младших не обижает.
— Вздор! — не выдержав, вскричал Цзя Чжэн. — Это я-то не разбираюсь, когда и как поступать? Да угодить и старшим и младшим по чину так же трудно, как заставить кошку спать с мышью!
— Сейчас я вам все объясню без утайки, — заявил Ли Шиэр. — Делайте как я говорю, господин, тогда успех и слава вам обеспечены. Можете считать меня никудышным слугой и обманщиком, если я вру!
— Что же, по-твоему, я должен делать? — спросил Цзя Чжэн.
— Ничего особенного — просто позаботиться о себе, пока не состарились, пока семья ваша живет в достатке и старая госпожа здорова, — отвечал Ли Шиэр. — А то не пройдет и года, как вы растратите все свое состояние, и тогда все, и начальники и подчиненные, в один голос заявят, что вы присваиваете казенные деньги. И никто вас не выручит. Никто не поможет. Правоты своей вы не докажете, а раскаиваться будет поздно.
— Выходит, я должен сделаться казнокрадом и взяточником? — возмутился Цзя Чжэн. — Мало того что я сам буду рисковать жизнью, так еще сведу на нет заслуги своего деда!
— Господин, — не сдавался Ли Шиэр, — вы человек умный, ученый. Вспомните, как недавно привлекли к суду нескольких знатных господ за злоупотребления! А ведь были среди них ваши друзья и вы их считали самыми честными, самыми неподкупными! Где же их слава сейчас? О некоторых своих родственниках вы отзываетесь не очень лестно. А ведь одни из них только что получили повышение по службе, иных перевели на службу в другие места, и все они на хорошем счету. Прежде всего вы, господин, должны знать, что и народ и чиновники требуют к себе внимания. Если же, как вы, запретить чиновникам в округах и уездах принимать денежные подношения, разве станут они выполнять приказы начальства?! Пусть вас считают честным, это прекрасно, а остальное я беру на себя и ручаюсь — внакладе вы не останетесь. Ведь я давно вам служу и не подведу, не бойтесь!
Цзя Чжэн заколебался, не зная, что возразить Ли Шиэру, и только произнес:
— Мне еще жить не надоело! Делай что угодно; но смотри меня не впутывай!
С тех пор Ли Шиэр приобрел необыкновенное влияние. Он установил связи с чиновниками, и они вместе обделывали свои делишки, без зазрения совести обманывая Цзя Чжэна, но тот ни о чем не догадывался, поскольку дела шли на лад, и во всем верил Ли Шиэру. На Цзя Чжэна поступило несколько доносов, но начальство, зная его долгую и безупречную службу, расследований производить не стало.
Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.
— Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, — стали отговаривать ее госпожа Ван и остальные, превозмогая скорбь. — Думайте о своем здоровье!
Тогда матушка Цзя велела пойти к Дайюй госпоже Ван.
— Иди к ней, — напутствовала она госпожу Ван, — и от моего имени обратись к ее душе с такими словами: «Мне тебя очень жаль, но отлучиться от внука я не могу, он мне роднее тебя. И если с ним случится несчастье, что я скажу его отцу?»
Она снова заплакала, и госпоже Ван пришлось ее утешать:
— Барышня Дайюй была вашей любимицей, почтенная госпожа, но судьба судила ей раннюю смерть. Нам ничего не остается, как устроить похороны, достойные людей нашего звания, и тем самым выразить ей нашу любовь и хоть немного успокоить ее душу и душу ее матери.
Матушка Цзя так убивалась, так плакала, что Фэнцзе пришлось пойти на хитрость и передать через служанку, что ее зовет Баоюй.
Матушка Цзя сразу вытерла слезы и промолвила:
— Опять что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, — поспешила ее успокоить Фэнцзе. — Просто он о вас вспомнил.
Опираясь на руку Чжэньчжу, матушка Цзя торопливыми шагами направилась в комнату Баоюя. За нею последовала Фэнцзе. На полпути им повстречалась госпожа Ван, возвращавшаяся из павильона Реки Сяосян, и ее рассказ снова расстроил матушку Цзя. Но, торопясь к Баоюю, она сдержала слезы, сказав лишь:
— Я надеюсь на вас, а сама туда не пойду. Мне тяжело ее видеть! Сделайте все как полагается.
Госпожа Ван и Фэнцзе обещали, и матушка Цзя пошла дальше. Придя к Баоюю, она спросила:
— Ты зачем меня звал?
— Хотел попросить вас, бабушка, чтобы не отпускали сестрицу Дайюй хотя бы ради меня, вы одна можете это сделать, — с улыбкой произнес Баоюй. — Она вчера мне сказала, что собирается уезжать на юг.
— Хорошо, хорошо, — обещала матушка Цзя, — не волнуйся!
Сижэнь помогла Баоюю лечь.
От него старая госпожа пошла к Баочай. Следует заметить, что со дня свадьбы еще не прошло девяти дней, и Баочай не полагалось появляться на людях, поэтому при встрече с кем-нибудь она смущалась.
Увидев матушку Цзя всю в слезах, она бросилась к ней, распорядилась подать чай, но матушка Цзя знаком велела ей сесть.
— Говорят, сестрица Линь заболела? — спросила Баочай. — Как она себя чувствует? Лучше?
У матушки Цзя из глаз покатились слезы.
— Дитя мое! — воскликнула она. — Сейчас я тебе все расскажу, только Баоюю ни слова. Немало тебе пришлось вынести из-за сестрицы Дайюй. Но сейчас ты жена Баоюя, и я могу рассказать тебе все без утайки. Уже третий день, как сестрицы Дайюй нет в живых; она умерла в тот час, когда тебя в паланкине принесли в наш дом. Баоюй ее очень любил, и в этом причина его болезни. Да ты и сама это знаешь — ведь прежде жила в саду.
Баочай покраснела, но при мысли, что Дайюй умерла, не могла удержаться от слез. Поговорив с ней немного, матушка Цзя удалилась.
Весть о смерти Дайюй не шла у Баочай из головы. Она не знала, как поступить, боясь совершить опрометчивый шаг. Однако на девятый день, побывав у матери, Баочай решилась и открыла Баоюю всю правду. Как она и надеялась, юноше стало легче, и теперь в разговорах с ним не нужна была прежняя осторожность.
И все же рассудок Баоюя все еще был помрачен, и он без конца твердил, что хочет поплакать над гробом Дайюй.
Матушка Цзя уговаривала внука выбросить из головы глупые мысли, однако горе утраты ухудшило его состояние.
Доктор определил у Баоюя душевное расстройство и заявил, что лекарства помогут в том случае, если как-нибудь развеять его тоску.
Тогда Баоюй потребовал, чтобы его немедля пустили в павильон Реки Сяосян. Пришлось матушке Цзя согласиться. Она велела служанкам отнести туда Баоюя на плетеном бамбуковом стуле, а сама вместе с госпожой Ван отправилась вперед.
У гроба Дайюй матушка Цзя выплакала все слезы, и Фэнцзе то и дело приходилось ее утешать. Плакала и госпожа Ван.
Ли Вань пригласила матушку Цзя и госпожу Ван во внутренние покои отдохнуть.
Баоюй, едва переступив порог, разразился горестными воплями, подумав о том, что обитательницы павильона уже нет в живых. А сколько раз он бывал здесь! Как близки они были с Дайюй, но смерть разлучила их.
Все принялись утешать Баоюя. Только напрасно. Он так рыдал, что пришлось его увести.
Остальные тоже скорбели, и больше всех — Баочай.
Баоюй требовал, чтобы позвали Цзыцзюань. Он хотел расспросить ее, что барышня говорила перед смертью. Цзыцзюань последнее время не питала к Баоюю никаких добрых чувств, но видя, как он убивается, смягчилась немного. Да и вообще не посмела при господах грубить и все рассказала: как барышня Линь заболела вторично, как сожгла платок и стихи, что говорила перед смертью. Баоюй рыдал до полного исступления, пока не перехватило дыхание.
Воспользовавшись моментом, Таньчунь напомнила, что Дайюй просила похоронить ее на юге. Повздыхав еще и поплакав, все решили, что пора расходиться, только Баоюй не хотел покидать павильон, насилу его уговорили.
Треволнения не прошли даром для матушки Цзя. Вернувшись домой, она ощутила недомогание, все тело горело, голова кружилась. И, несмотря на тревогу о Баоюе, ей пришлось лечь.
У госпожи Ван разболелось сердце. Вернувшись домой, она тотчас же и послала Цайюнь помогать Сижэнь.
— Если Баоюю станет хуже, — наказывала она служанке, — немедленно сообщи нам!
Баочай знала, что не так-то легко будет увести Баоюя из жилища Дайюй, и даже не пыталась его уговаривать, лишь отпускала по его адресу всякие колкости. Опасаясь огорчить ее, Баоюй согласился уйти, а на следующий день почувствовал себя лучше. И хотя был еще очень слаб, душевная боль прошла. С этих пор дело пошло на поправку.
Матушка Цзя, к счастью, не заболела, только у госпожи Ван никак не проходили сердечные боли.
Что же до тетушки Сюэ, то она радовалась, видя, что Баоюй выздоравливает. Но об этом речь пойдет ниже.
Как-то раз матушка Цзя позвала к себе тетушку Сюэ и сказала:
— Это вы с Баочай спасли Баоюя. Сейчас ему лучше, а вот дочь вашу мы обидели. Срок траура по государыне миновал, поэтому самое время сейчас сыграть настоящую свадьбу. Прошу вас, выберите счастливый день.
— Зачем же я буду его выбирать, почтенная госпожа? — удивилась тетушка Сюэ. — Вы все прекрасно устроили! Дочь моя, разумеется, не красавица, зато умна. И к тому же добра и покладиста. Вы сами это хорошо знаете. Единственное, чего я желаю, чтобы они с Баоюем жили в мире и согласии и больше не заставляли старших волноваться. Так что день для церемонии назначьте сами! Родственников уведомлять не будем?
— Конечно будем, — не раздумывая ответила матушка Цзя. — В жизни наших детей это большое событие, так отчего родственникам не повеселиться несколько дней! Да и мы сами на радостях выпьем вина! Напрасно, что ли, я, старая, хлопотала?
Слушая матушку Цзя, тетушка Сюэ радовалась, однако не преминула напомнить о приданом.
— Ведь мы не чужие, а теперь стали совсем близкими родственниками, — промолвила матушка Цзя, — зачем же так торопиться с приданым? Необходимых вещей у вашей дочери полна комната, а чего не хватает, можете прислать, — скажем, вещи, любимые Баочай с детства. Баочай не так мнительна, как была моя внучка Дайюй. Будь у Дайюй другой характер, она не умерла бы так рано!
На глаза тетушке навернулись слезы. В этот момент вошла Фэнцзе и с улыбкой спросила:
— Бабушка, тетушка, что вас так опечалило?
— Мы только что опять вспомнили сестрицу Дайюй, — ответила тетушка Сюэ.
— А вы не расстраивайтесь, — вновь улыбнулась Фэнцзе. — Сейчас я вам расскажу что-то забавное.
Матушка Цзя вытерла слезы, и на устах ее заиграла улыбка.
— Опять хочешь над кем-нибудь посмеяться! Что ж, говори, мы послушаем! Но если окажется не смешно, берегись!
Еще не раскрыв рта, Фэнцзе развела руками и стала корчиться от смеха.
Если хотите узнать, что рассказала Фэнцзе, прочтите следующую главу.
Глава девяносто девятая
Цепляющиеся за чиновничьи должности подлые рабы сговариваются нарушить закон;
читающий правительственный вестник старый господин испытывает тревогу
Итак, Фэнцзе пообещала рассказать забавную историю, чтобы отвлечь матушку Цзя и тетушку Сюэ от грустных мыслей, но, не успев рта раскрыть, сама расхохоталась.
— Не догадываетесь, о ком я собираюсь вам рассказать? — спросила она. — О наших молодоженах!
— Что же именно ты хочешь о них рассказать? — удивилась матушка Цзя.
— Один сидит так, другой стоит эдак, — начала Фэнцзе, изображая все в лицах, — этот повернется, другой отвернется, один…
— Говори толком, — одернула ее матушка Цзя, еле сдерживая смех. — Небось придумала все! Захотелось над ними подшутить!
— Рассказывай, нечего изображать, — произнесла тетушка Сюэ.
— Прохожу я мимо комнаты Баоюя, а там кто-то смеется, — продолжала Фэнцзе. — Подкралась я незаметно к окну, проделала дырку в оконной бумаге. Смотрю — сестрица Баочай сидит на кане, а брат Баоюй стоит перед нею, дергает за рукав и говорит: «Сестра Баочай! Почему ты все время молчишь? Хоть слово скажи, и я сразу поправлюсь!» А сестрица Баочай и смотреть на него не хочет, все дальше отодвигается. Взобрался Баоюй на кан, дернул ее за платье, а Баочай его дернула, не удержался Баоюй — ведь пока он еще слабый после болезни — и повалился прямо на сестрицу. Баочай покраснела и говорит: «Ты совсем обнаглел».
Матушка Цзя и тетушка Сюэ покатились со смеху.
— Тогда Баоюй поднялся, — продолжала Фэнцзе, — и сказал: «Вот спасибо! Наконец-то вырвал у тебя слово!»
— Баочай как-то странно себя ведет, — заметила тетушка Сюэ. — Ведь они — супруги, отчего ж не разговаривают, не шутят друг с другом? Неужели Баоюй не видел, как держится с тобой второй старший брат Цзя Лянь?!
— Зачем вы так говорите? — краснея, промолвила Фэнцзе. — Я рассказала все это в шутку, чтобы развлечь вас, а вы, тетушка, меня же начали высмеивать.
— Вот и хорошо, что они перестали стесняться друг друга, — с улыбкой заметила матушка Цзя. — Муж с женой должны жить в согласии. Баочай — умница, с уважением относится к старшим. Одно огорчает: Баоюй еще не совсем выздоровел. Но судя по тому, что ты рассказываешь, рассудок к нему возвращается. Ну-ка посмеши нас еще!
— Вот когда наша тетушка станет нянчиться с внуком, будет совсем смешно! — улыбнулась Фэнцзе.
— Мартышка ты! — шутливо пожурила ее матушка Цзя. — Мы с тетушкой скорбим о бедняжке Дайюй, а ты лезешь со своими глупыми шутками! Мало того, всякие непристойности рассказываешь! И не стыдно тебе?! Берегись! Лучше в сад одна не ходи! Не очень-то тебя сестрица Линь жаловала, того и гляди — утащит!
— С чего вы взяли? — засмеялась Фэнцзе. — Это она Баоюя ненавидела! Даже зубами скрежетала, вспоминая его.
— Ладно, помолчи! — сказали женщины. — Пойди лучше выбери счастливый день, когда молодых можно будет поселить вместе.
Они поболтали еще немного, и Фэнцзе ушла. О том, как она приказала выбрать счастливый день для церемонии, как занималась приготовлениями к пиру, рассылала приглашения и звала артистов, мы здесь рассказывать не будем.
Баоюй постепенно поправлялся. Баочай пробовала беседовать с ним о прочитанных книгах. Самые простые вещи Баоюй воспринимал, но куда девались его блестящие способности! Баочай понимала, что они исчезли вместе с чудодейственной яшмой.
Сижэнь часто говорила юноше:
— Ты был таким способным. А теперь что? От пороков, правда, ты избавился, однако нрав остался прежним, а когда ты начинаешь рассуждать о принципах морали — слушать тошно.
Баоюй не обижался, не сердился — лишь хихикал. Иногда в силу своего характера начинал скандалить, но под влиянием Баочай постепенно научился сдерживать себя. Теперь по крайней мере Сижэнь не приходилось тратить время на уговоры, как это бывало прежде, и она могла полностью отдаться своим обязанностям служанки. Следует сказать, что Баочай была добра и обходительна и прекрасно ладила с прислугой.
Баоюй, по натуре непоседливый, постоянно рвался в сад. Но выходить ему еще не разрешали, боялись, как бы он не схватил простуду. К тому же в саду все напоминало Линь Дайюй, и юноша мог от расстройства снова заболеть. Была еще одна причина: сад опустел. Баоцинь переселилась к тетушке Сюэ, Сянъюнь по возвращении Ши-хоу в столицу тоже жила дома и во дворец Жунго редко приезжала. Правда, во время свадьбы Баоюя она здесь пробыла денек-другой, но жила в покоях матушки Цзя. Баоюй теперь был женат, она стала невестой, и ей не полагалось держаться с ним свободно, смеяться и шутить. Поэтому она с одной лишь Баочай вела беседы, у Баоюя же только справлялась о здоровье.
Син Сюянь сразу после свадьбы Инчунь перешла к госпоже Син. Сестры Ли Ци и Ли Вэнь жили с теткой за пределами дворца и наезжали изредка справляться о здоровье сестер и госпожи. Побудут у Ли Вань день-два и отправляются домой.
Таким образом, в саду оставались только Ли Вань, Таньчунь и Сичунь. Ли Вань матушка Цзя собиралась взять к себе, но дело затянулось из-за множества событий, происходивших во дворце.
А тут настало лето, началась жара, и переселение Ли Вань было отложено до осени. Но об этом речь впереди.
Цзя Чжэн между тем вместе с несколькими чиновниками, взятыми им из столицы, направлялся к месту службы. Ехали не торопясь, вечером останавливались на ночлег. И вот наконец Цзя Чжэн прибыл к месту назначения, представился начальству, принял дела и приступил к проверке состояния житниц в подведомственных ему округах и уездах.
Надобно сказать, что Цзя Чжэн прежде служил в столице и круг обязанностей должностных лиц, кроме ланчжуна, ему не был известен. Иногда, правда, ему приходилось выезжать из столицы по делам государственных экзаменов, но это никак не касалось дел управления. Он, конечно, слышал, что в дальних провинциях и округах сборщики хлебного налога берут взятки, но сам честно выполнял свой долг и подчиненным наказывал быть строгими и неподкупными и обо всех неполадках и упущениях докладывать ему.
Вначале мелкие чиновники побаивались Цзя Чжэна, всячески старались выслужиться, но подступиться к нему не могли. Служащие, приехавшие с Цзя Чжэном, в столице никаких доходов не имели и насилу дождались назначения господина на должность в провинции, надеясь там разбогатеть. Перед отъездом они наделали долгов, чтобы приобрести одежду поприличнее, рассчитывая без труда их погасить, едва приехав к месту службы. Цзя Чжэн, однако, нарушил все их планы. Он тщательно производил расследования, за злоупотребления сурово наказывал. Подношений от начальников округов и уездов не принимал.
«Если так и дальше пойдет, — думали служащие, — через полмесяца придется закладывать одежду. А чтобы с долгами расплатиться, и думать нечего. И это при том, что серебро само, можно сказать, в руки плывет».
Приехавшие с Цзя Чжэном роптали:
— Здешним господам не пришлось тратить своих кровных денежек, мы же оказались в дураках! Ни гроша не получили, а прошло больше месяца! С таким начальником не очень-то разживешься, своего и то не вернешь! Пусть лучше нас отпустит, и дело с концом!
На следующий день служащие явились к Цзя Чжэну и попросили их отпустить. Не догадываясь, в чем дело, Цзя Чжэн только сказал:
— Вы ехали сюда по своей воле, никто вас не принуждал, а теперь просите отпустить. Что же, я не держу вас, поступайте как вам угодно!
Служащие ушли. Осталась челядь — лишь несколько человек, приехавших с Цзя Чжэном из дому. Собрались они и стали советоваться.
— Им-то что, — сказали они про ушедших. — Им можно уйти. А нам как быть? Надо что-то придумать.
Самый смекалистый, Ли Шиэр, напустился на остальных:
— Эх вы, жалкие твари! Чего испугались? Ушли, с позволения сказать, «старшие», и хорошо! Они только мешали. А теперь увидите, как я развернусь! Не будь я Ли Шиэр, если не заставлю господина поступать по-моему! А вы лучше соберите денег и уезжайте. Не будете меня слушать — на себя пеняйте, с вами-то я быстро разделаюсь!
— Любезный господин Шиэр! — воскликнули слуги. — Хозяин тебе верит, и если мы лишимся твоего покровительства, нам останется умереть с голоду!
— Только не вздумайте роптать, — предупредил Ли Шиэр, — что я беру себе большую долю, когда к нам денежки потекут, не то всем нам не поздоровится!
— Не бойся! — заверили его. — Хоть самую малость получим, и то лучше, чем проживать собственные деньги!
В это время пришел писарь из житниц искать второго господина Чжоу. Ли Шиэр надменно вскинул голову, положил ногу на ногу и спросил:
— А зачем он тебе?
Писарь встал навытяжку, руки по швам, и сказал:
— Наш господин только месяц как в должность вступил, а строгость его известна правителям округов и уездов, они не решаются открыть житниц, а ему об этом боятся сообщить. Скажите, господа, что нас ждет, если мы вовремя не соберем хлебный налог и задержим перевозку хлеба?
— Что ты мелешь! — прервал его Ли Шиэр. — Наш господин знает, что делает: как сказал, так и будет. Он недавно хотел отправить указ о доставке хлеба, чтобы поторопить замешкавшихся, но я попросил его повременить. И все же, зачем тебе второй господин Чжоу?
— Мне, признаться, хотелось узнать, послан ли уже этот указ, — ответил писарь. — Вот и все!
— Вздор! — рассердился Ли Шиэр. — Ведь я только что тебе все объяснил про указ, а ты опять за свое! Не вздумай только мошенничать, не то пожалуюсь начальнику, он велит тебя выпороть, а потом выгнать!
— Три поколения нашей семьи служили в этом ямыне, — заявил писарь. — В доме у меня достаток, я пользуюсь уважением и могу бескорыстно служить начальнику, со всем рвением, не то что иные, у которых есть нечего и приходится воровать!.. Честь имею! — насмешливо добавил он и направился к выходу.
— Вы шуток не понимаете, — произнес, вставая, Ли Шиэр, — и потому рассердились.
— Сердиться мне незачем. Но такой разговор может повредить нашему доброму имени, — заметил писарь.
— Как ваша почтенная фамилия? — осведомился Ли Шиэр, беря писаря за руку.
— Фамилия моя Чжань, имя Хуэй, — отвечал тот. — В молодости мне, как и вам, пришлось жить несколько лет в столице.
— Господин Чжань, — произнес Ли Шиэр, — мне ваше имя давно известно. Ведь все мы братья. Если есть у вас какое-нибудь дело, приходите вечером, поговорим!
— Вы деловой человек, господин Ли Шиэр! — воскликнул писарь. — Так меня разыграли, что я растерялся!
Все, смеясь, разошлись. А вечером писарь пришел к Ли Шиэру и до полуночи с ним шептался о чем-то.
На следующий день Ли Шиэр решил испытать Цзя Чжэна, но тот его обругал. Тем дело и кончилось.
Через день Цзя Чжэн собрался с визитами и приказал Ли Шиэру позвать слуг. Время шло, но никто не появлялся. Насилу удалось разыскать слугу, который должен бить в барабан при выезде начальника, расчищая дорогу.
Его-то и увидел Цзя Чжэн, когда вышел из своих покоев, и немало удивился, что никого больше нет. Не допытываясь, в чем дело, Цзя Чжэн спустился с крыльца, сел в паланкин и стал ждать носильщиков. Прошло довольно много времени, прежде чем они явились и вынесли паланкин за ворота. При выезде начальника раздался всего один выстрел из пушки. А из музыкантов пришли только барабанщик и трубач.
— У нас всегда был порядок, — рассердился Цзя Чжэн, — что же нынче случилось?
Не ускользнуло от Цзя Чжэна и то, что регалии слуги несут кое-как, к тому же многих недостает.
Возвратившись после визитов домой, Цзя Чжэн созвал всех опоздавших и неявившихся с намерением их наказать. Но те стали оправдываться: один уверял, что не мог найти шапку, другой — что закладывал в лавке свою парадную одежду, третий — что ослаб от голода и у него не хватило бы сил поднять паланкин. Цзя Чжэн вышел из себя, двух слуг поколотил, и на том дело кончилось.
Еще через день к Цзя Чжэну пришел старший повар просить денег на покупку провизии, пришлось дать из собственных.
Дальше — хуже, неполадка за неполадкой. Все не так, как во времена службы в столице. Цзя Чжэн вызвал к себе Ли Шиэра и сказал:
— Людей не узнать, что с ними творится? Присмотрись-ка хорошенько! Деньги, которые я привез из столицы, израсходованы, казенное жалованье получать еще не настал срок, придется посылать кого-нибудь домой за деньгами.
— Ведь я то и дело отчитываю их за нерадивость, — сказал в ответ Ли Шиэр. — А им хоть бы что. Сам в толк не возьму, что случилось. Кстати, господин, сколько денег привезти из дому? Тут я недавно узнал, что скоро день рождения правителя области. Начальники из других областей и округов послали ему подношения, кто на тысячу, а кто и на десять тысяч лянов серебра. А вы что пошлете?
— Надо было мне раньше об этом сказать, — заволновался Цзя Чжэн.
— Да мы сами не знали, — развел руками Ли Шиэр. — Люди мы в этих местах новые, связей никаких — кто станет нас извещать?! Можно бы вам, конечно, не ехать, но как бы не было неприятностей! Чего доброго, от должности отстранят!
— Глупости! — возразил Цзя Чжэн. — На эту должность меня сам государь назначил. Кто же посмеет отстранить только за то, что я не пошлю правителю области подношений?!
— Ваша правда, господин, — согласился Ли Шиэр. — Только столица отсюда далеко, и о здешних делах там судят прежде всего по докладам правителя области. Скажет он «хорошо» — значит, хорошо, скажет «плохо» — не миновать беды. Поэтому мешкать не надо. Неужто ваша матушка и супруга не желают, чтобы вы прославились на службе в провинции?!
Цзя Чжэн понял, куда клонит Ли Шиэр, и сказал:
— Вот я и спрашиваю тебя: почему не сказал мне об этом раньше?
— Да потому что не смел, — отвечал Ли Шиэр. — Но раз уж вы, господин, сами затеяли разговор, было бы бессовестно с моей стороны промолчать. Уж тогда вы непременно на меня рассердились бы!
— Ладно, говори, только правду, — махнул рукой Цзя Чжэн.
— Вы же знаете: все мечтают разбогатеть! — начал Ли Шиэр. — Так же и местные чиновники, — ведь они приобрели свои должности за деньги! У каждого есть семья, ее надо кормить. Поэтому ваше бескорыстие объясняют по-своему…
— Как же именно? — поинтересовался Цзя Чжэн.
— Говорят, что чем строже начальник, тем дороже должны быть подношения. Что для этого он строгость свою показывает. А во время сбора хлебного налога в ямыне пошли разговоры, что новый начальник запрещает брать деньги, никак с ним не сладишь. А люди деньги дают охотно, лишь бы побыстрее с налогами рассчитаться. И потому недовольны вами, вы, мол, их интереса не понимаете. Вот вы со здешним правителем дружбу водите, а не знаете, почему за каких-то несколько лет он достиг высокого положения. А все потому, что в делах хорошо разбирается, знает, когда и как поступать, и со старшими ладит, и младших не обижает.
— Вздор! — не выдержав, вскричал Цзя Чжэн. — Это я-то не разбираюсь, когда и как поступать? Да угодить и старшим и младшим по чину так же трудно, как заставить кошку спать с мышью!
— Сейчас я вам все объясню без утайки, — заявил Ли Шиэр. — Делайте как я говорю, господин, тогда успех и слава вам обеспечены. Можете считать меня никудышным слугой и обманщиком, если я вру!
— Что же, по-твоему, я должен делать? — спросил Цзя Чжэн.
— Ничего особенного — просто позаботиться о себе, пока не состарились, пока семья ваша живет в достатке и старая госпожа здорова, — отвечал Ли Шиэр. — А то не пройдет и года, как вы растратите все свое состояние, и тогда все, и начальники и подчиненные, в один голос заявят, что вы присваиваете казенные деньги. И никто вас не выручит. Никто не поможет. Правоты своей вы не докажете, а раскаиваться будет поздно.
— Выходит, я должен сделаться казнокрадом и взяточником? — возмутился Цзя Чжэн. — Мало того что я сам буду рисковать жизнью, так еще сведу на нет заслуги своего деда!
— Господин, — не сдавался Ли Шиэр, — вы человек умный, ученый. Вспомните, как недавно привлекли к суду нескольких знатных господ за злоупотребления! А ведь были среди них ваши друзья и вы их считали самыми честными, самыми неподкупными! Где же их слава сейчас? О некоторых своих родственниках вы отзываетесь не очень лестно. А ведь одни из них только что получили повышение по службе, иных перевели на службу в другие места, и все они на хорошем счету. Прежде всего вы, господин, должны знать, что и народ и чиновники требуют к себе внимания. Если же, как вы, запретить чиновникам в округах и уездах принимать денежные подношения, разве станут они выполнять приказы начальства?! Пусть вас считают честным, это прекрасно, а остальное я беру на себя и ручаюсь — внакладе вы не останетесь. Ведь я давно вам служу и не подведу, не бойтесь!
Цзя Чжэн заколебался, не зная, что возразить Ли Шиэру, и только произнес:
— Мне еще жить не надоело! Делай что угодно; но смотри меня не впутывай!
С тех пор Ли Шиэр приобрел необыкновенное влияние. Он установил связи с чиновниками, и они вместе обделывали свои делишки, без зазрения совести обманывая Цзя Чжэна, но тот ни о чем не догадывался, поскольку дела шли на лад, и во всем верил Ли Шиэру. На Цзя Чжэна поступило несколько доносов, но начальство, зная его долгую и безупречную службу, расследований производить не стало.