Цао Сюэцинь. Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

   Слова девушки лишь подкрепили догадки Баоюя. Ему припомнилось, как недавно, когда его собственная душа носилась где-то далеко, ей повстречался человек, который сказал, что Дайюй при жизни была не такой, как все люди, и после смерти не превратилась в обычного духа. Конечно, размышлял он, Дайюй была небожительницей, сошедшей в мир людей по случаю какого-то выдающегося события! И тут он подумал о Чан Э, которую когда-то видел на сцене в одной из пьес.
   Вскоре Таньчунь ушла. Баоюй упросил матушку Цзя прислать к нему Цзыцзюань.
   Та ни за что не хотела идти, но матушка Цзя и госпожа Ван приказали. Цзыцзюань все время вздыхала и хмурилась, а когда Баоюй начинал спрашивать ее о Дайюй, отвечала грубо и резко. Но Баочай не сердилась — ее восхищала преданность Цзыцзюань покойной барышне.
   Сюэянь хотя и показала себя старательной в день свадьбы Баоюя, но была не слишком смышленой, поэтому Баочай попросила матушку Цзя и госпожу Ван забрать девушку и выдать замуж за одного из слуг; теперь Сюэянь жила в доме мужа. Мамке Ван, кормилице Дайюй, вскоре предстояло сопровождать на юг гроб с телом умершей. Инъэр и другие служанки перешли в услужение к матушке Цзя.
   Люди, находившиеся в услужении у Дайюй, постепенно уходили, и это не могло не печалить Баоюя. Единственным утешением была мысль о том, что Дайюй небожительница, сошедшая на землю и затем возвратившаяся в мир бессмертных.
   Рассказывая Сижэнь о замужестве Таньчунь, Баочай старалась говорить как можно тише, но Баоюй все равно услышал, охнул и с рыданиями повалился на кан.
   — Что с тобой? — воскликнули перепуганные девушки, бросаясь к нему.
   Баоюя душили рыдания, и он не мог вымолвить ни слова. Наконец, овладев собой, он воскликнул:
   — Жить стало невозможно! Сестры уходят одна за другой! Сестрица Линь сделалась небожительницей. Старшая сестра Юаньчунь умерла. Второй сестре Инчунь достался в мужья негодяй. Третья сестрица Таньчунь выходит замуж в дальние края, и мы с нею больше никогда не увидимся! Сестрица Сянъюнь тоже уезжает неизвестно куда; сестрица Сюэ Баоцинь помолвлена… Неужели ни одна из сестриц не останется дома? Как мне жить одному!
   Сижэнь пыталась его утешить, но Баочай только рукой махнула:
   — Не надо, я сама с ним поговорю. — И обратилась к Баоюю: — Ты, значит, хочешь, чтобы сестры весь век жили рядом с тобой и не выполнили главного своего предназначения в жизни? Шла бы речь о посторонних девушках, тебя еще можно было бы понять, мужчина есть мужчина. Но сестры?! Кстати, пока еще ни одну из них не выдали замуж в чужие края. Но даже случись такое, тебе пришлось бы смириться. Все решает отец! Неужели ты думаешь, что во всей Поднебесной ты один любишь своих сестер? Рассуждай и остальные как ты, я так и осталась бы в девицах. Учатся для того, чтобы стать мудрыми и просвещенными, а ты наоборот, — чем больше учишься, тем глупее становишься. По-твоему, нам с Сижэнь надо разъехаться по домам, а ты соберешь всех сестер, и они будут о тебе заботиться.
   Баоюй схватил за руки Баочай и Сижэнь и закричал:
   — Я все понимаю! Но зачем так спешить? Могли бы это сделать, когда я превращусь в прах!
   — Опять мелешь вздор! — Сижэнь торопливо зажала ему рот. — Только два дня, как ты почувствовал себя лучше, а у второй госпожи Баочай появился аппетит! Если она снова расстроится, пеняй на себя!
   — Все это верно, — произнес Баоюй, — только на душе у меня тяжело.
   Баочай промолчала и знаком велела Сижэнь дать юноше успокаивающее.
   Сижэнь решила попросить Таньчунь, чтобы, уезжая, она попрощалась с Баоюем, и поделилась этой мыслью с Баочай.
   — Нечего бояться! — возразила Баочай. — Через несколько дней он успокоится и все поймет. Я думаю, надо дать им возможность подольше поговорить. Третья барышня умна, сумеет убедить его не болтать всякий вздор.
   Разговор был прерван приходом Юаньян. Ее прислала матушка Цзя передать Сижэнь, чтобы та уговорила Баоюя выбросить из головы всякие глупые мысли. Юаньян посидела немного и ушла.
   Пора было готовить Таньчунь в дорогу. Приданое с ней не отправляли, но хлопот все равно было много. Матушка Цзя объявила Фэнцзе решение Цзя Чжэна и велела ей заняться сборами.
   Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава сто первая

В саду Роскошных зрелищ бродит одинокая беспокойная душа;

в кумирне Осыпающей цветами гадательная пластинка предупреждает о необыкновенном событии

 
   Итак, Фэнцзе возвратилась домой, позвала служанок и приказала немедленно приготовить все, что может понадобиться Таньчунь в дороге.
   Вечером Фэнцзе взяла с собой Фэнъэр и двух девочек-служанок, третьей велела нести фонарь и пошла навестить Таньчунь. Но едва вышли за ворота, Фэнцзе велела служанке с фонарем вернуться — в небе ярко светила луна.
   Проходя мимо чайной, они услышали доносившиеся из окна странные звуки: не то бормотание, не то плач. Фэнцзе подумала, что это ропщут кем-то обиженные старые служанки, и велела Сяохун зайти в чайную и как бы невзначай справиться, в чем дело.
   Сама же Фэнцзе вместе с Фэнъэр подошла к воротам. Они не были заперты, лишь прикрыты, и двое слуг впустили их. Тени деревьев четко вырисовывались при ярком свете луны. Вокруг было пусто и безмолвно.
   Но только Фэнцзе с Фэнъэр свернули на дорожку, ведущую к кабинету Осенней свежести, как налетел ветер, на землю посыпались листья. Сад наполнился шумом и шорохами, устроившиеся было на ночлег вспугнутые птицы с криками взмыли вверх.
   Фэнцзе недавно выпила вина и разгорячилась, но сейчас ее стало знобить. Фэнъэр тоже поежилась:
   — Ну и холод!
   — Принеси мне безрукавку на беличьем меху! — приказала Фэнцзе. — Я буду ждать тебя у третьей барышни!
   Фэнъэр обрадовалась, что и сама сможет одеться потеплее, и убежала.
   Продолжая путь, Фэнцзе вдруг услышала за спиной шипение, словно кто-то с шумом втягивал носом воздух, и обернулась. Волосы у нее встали дыбом: какое-то черное существо тянулось к ней мордой со сверкающими, как фонари, глазами. От страха у Фэнцзе душа ушла в пятки, и она громко вскрикнула.
   Но это оказалась всего-навсего большая собака, которая, вильнув хвостом, взбежала на горку и уселась на задние лапы, словно приветствуя Фэнцзе.
   У Фэнцзе от ужаса поджилки затряслись, и она со всех ног бросилась к кабинету Осенней свежести. Но едва обогнула горку, как ей померещилась чья-то тень.
   Наверное, какая-нибудь из здешних служанок, — подумала Фэнцзе и крикнула:
   — Кто это?
   Ответа не последовало. Фэнцзе снова окликнула, тень не отозвалась, метнулась прочь и скрылась.
   Вдруг Фэнцзе почудился за спиной чей-то голос:
   — Тетушка, неужели вы меня не узнали?
   Фэнцзе стремительно обернулась и увидела красивую, изящно одетую женщину. Женщина показалась Фэнцзе знакомой, но она не могла вспомнить, где ее видела.
   — Тетушка, вы, как и прежде, наслаждаетесь богатством и роскошью, — продолжала женщина. — Забыли мой наказ заботиться об укреплении благосостояния нашей семьи на многие годы!
   Фэнцзе слушала ее, опустив голову.
   — Ведь вы когда-то меня любили, — продолжала женщина. — Как же могли забыть?
   Наконец Фэнцзе вспомнила, что это — первая жена Цзя Жуна — госпожа Цинь Кэцин.
   — Ай-я-я! — воскликнула она. — Ведь ты давно умерла! Как же ты здесь очутилась?!
   Фэнцзе плюнула, чтобы отогнать наваждение, и собралась уходить. Но, ступив шаг, споткнулась о камень и упала. И тут она словно очнулась от сна и почувствовала, что вся покрыта холодным потом.
   В это время подоспели служанки, и Фэнцзе, не желая давать пищу для сплетен, быстро поднялась и как ни в чем не бывало проговорила:
   — Почему вы так долго? Дайте скорее одежду!
   Фэнъэр подала одежду, а Сяохун подхватила Фэнцзе под руку, собираясь идти дальше.
   — Давайте вернемся, — заторопилась Фэнцзе, — там все спят.
   Цзя Лянь уже был дома, когда Фэнцзе пришла. Она заметила, что муж бледнее обычного, но, зная его характер, расспрашивать ни о чем не стала, разделась и легла спать.
   Цзя Лянь поднялся во время пятой стражи и собрался к главному цензору Цю Шианю по служебным делам, но время было раннее, и он решил просмотреть вестник, присланный накануне.
   Ведомство чинов сообщало, что государь распорядился найти на должность чжунлана достойного человека. Ведомство наказаний опубликовало сообщение генерал-губернатора Юньнани Ван Чжуна о том, что поймано восемнадцать контрабандистов, провозивших через границу ружья и огневое зелье. Во главе шайки стоял Бао Инь — слуга гуна, Умиротворителя государства Цзя Хуа.
   Задумавшись было, Цзя Лянь стал читать дальше.
   Цыши^[64] Ли Сяо из округа Сучжоу сообщал, что господа покровительствуют слугам, а те, пользуясь безнаказанностью, чинят беззакония, дело дошло до того, что один из них, некто Ши Фу, убил целомудренную женщину. На допросе он показал, что принадлежит к слугам господина Цзя Фаня.
   Сообщение это вывело Цзя Ляня из состояния равновесия. Он стал читать дальше, но тут спохватился, что опоздает на свидание с Цю Шианем, и, даже не позавтракав, стал одеваться.
   Пинъэр принесла чай. Цзя Лянь выпил два глотка, выбежал во двор, вскочил на коня и уехал.
   Пинъэр стала убирать оставленную Цзя Лянем одежду; Фэнцзе поднялась было, но Пинъэр ей сказала:
   — Госпожа, вы ночью почти не спали. Полежите немного! Я разотру вам спину.
   Пинъэр взобралась на кан и принялась растирать Фэнцзе спину. Та задремала было, но ее разбудил плач Цяоцзе.
   — Мамка Ли, ты что там делаешь? — окликнула няньку Пинъэр. — Успокой девочку. Тебе бы все дрыхнуть!
   Нянька Ли проснулась и, ворча, отшлепала девочку.
   — Чтоб ты подохла, чертовка! Орешь да орешь, словно мать хоронишь!
   Старуха даже зубами скрипнула, но тут же спохватилась и начала ласково гладить девочку. Однако та еще громче расплакалась.
   — Дрянь! — вскричала Фэнцзе. — Опять бьет ребенка! Пинъэр, поддай ей хорошенько, а Цяоцзе принеси сюда!
   — Не сердитесь, госпожа, старуха не посмеет бить девочку! — произнесла Пинъэр. — Может, ненароком ее задела? Поколотить няньку можно, но ведь завтра пойдут сплетни, будто мы жестоко обращаемся с людьми!
   Фэнцзе вздохнула и, помолчав, сказала:
   — Погляди, на кого я похожа! Ведь если умру, некому будет позаботиться о девочке!
   — Зачем так говорить, госпожа, — упрекнула ее Пинъэр. — С самого утра расстраиваете себя мыслями о смерти!
   — Что ты понимаешь? — горько улыбнулась Фэнцзе. — Я давно знаю, что долго не протяну! За свои двадцать пять лет я столько всего натерпелась, что другому и во сне не приснится. Зато никогда ни в чем не знала отказа! Так что бог с ним, с долголетием.
   Пинъэр чуть не расплакалась.
   — Нечего притворяться! — усмехнулась Фэнцзе. — Вам моя смерть будет в радость. Вы все заодно! Я мешаю всем жить в мире и согласии! Зачем же вам такая колючка в глазу — а я жизнью не дорожу! Дочь жалко!
   Пинъэр разрыдалась.
   — Ладно, не реви! — оборвала ее Фэнцзе. — Не умерла же я пока! Сама первая подохнешь от слез!
   — Вы так расстроили меня, госпожа! — воскликнула Пинъэр.
   Вскоре Фэнцзе уснула. Но тут снаружи послышались шаги. Это вернулся Цзя Лянь. Он так и не повидался с Цю Шианем — тот уже отправился ко двору — и, раздосадованный, вернулся домой.
   — Еще не вставали? — спросил Цзя Лянь прямо с порога.
   — Нет, — отозвалась Пинъэр.
   Цзя Лянь откинул дверную занавеску, вошел во внутреннюю комнату и воскликнул:
   — Надо же! До сих пор дрыхнут!
   Он потребовал чаю. Пинъэр налила. Чай оказался чуть теплым. Девочки-служанки, как только Цзя Лянь уехал, снова улеглись спать и не успели ничего приготовить. Цзя Лянь в сердцах швырнул чашку на пол.
   Фэнцзе проснулась вся в холодном поту и охнула, глядя округлившимися от ужаса глазами на рассвирепевшего Цзя Ляня и Пинъэр, подбиравшую с пола осколки чашки.
   — Почему ты вернулся? — спросила Фэнцзе и, не получив ответа, повторила вопрос.
   — А ты хотела, чтоб я не вернулся и околел где-нибудь на дороге? — крикнул Цзя Лянь.
   — Ну зачем так? — улыбнулась Фэнцзе. — Просто я удивилась, вот и спросила. Сердиться незачем!
   — Не застал его, вот и вернулся, — проворчал Цзя Лянь.
   — Наберись терпения! Завтра поедешь пораньше и застанешь.
   — Что, у меня ноги казенные? — вскричал Цзя Лянь. — Мало своих хлопот, так еще чужие прибавились! И так вздохнуть некогда, минуты свободной нет! Тот, кому это нужно, знать ничего не знает, дома сидит. Пир собирается устроить в день своего рождения! Актеров пригласить! А я бегай за него!
   Цзя Лянь плюнул с досады и напустился на Пинъэр.
   От волнения у Фэнцзе пересохло в горле; она хотела возразить мужу, но почла за лучшее сдержаться и с улыбкой произнесла:
   — Не надо кипятиться! С самого утра на меня накричал. Никто не велел тебе стараться ради чужих! Но раз уж взялся, терпи! Не понимаю, как можно думать о развлечениях, когда грозят неприятности!..
   — Что зря болтать! — крикнул Цзя Лянь. — Сама у него и спроси!
   — У кого? — изумилась Фэнцзе.
   — У кого? У своего старшего братца!
   — Так это ты о нем?
   — А о ком же?
   — Ну и что у него случилось, у моего братца? — спросила Фэнцзе.
   — Будто слепая, сама не видишь!
   — Право же, мне ничего не известно! Я человек неученый!
   — Разумеется, неизвестно! — усмехнулся Цзя Лянь. — Не только тебе, но и госпоже, и тетушке тоже! Я постарался дело замять, чтобы дома не волновались, ты и так все время болеешь! Но история возмутительная! Не спроси ты, я не стал бы ничего говорить. Хороший у тебя брат, нечего сказать! Знаешь, как его прозвали?
   — Откуда мне знать?
   — Не знаешь? — вскричал Цзя Лянь. — Ван Жэнем его прозвали!
   Фэнцзе прыснула со смеху.
   — Так ведь он же Ван Жэнь и есть!
   — Верно — Ван Жэнь! Только прозвище его пишут иероглифами «ван» — «забывать» и «жэнь» — «гуманность». Он и в самом деле забыл гуманность, долг и вообще все приличия!..
   — Кто посмел так бессовестно очернить человека? — рассердилась Фэнцзе.
   — Никто его не чернит, — возразил Цзя Лянь. — Сейчас я тебе расскажу кое-что, тогда узнаешь, что собой представляет твой братец! Он, видите ли, задумал справить день рождения своему второму дяде Ван Цзытэну!
   — Ай-я! — воскликнула Фэнцзе. — В самом деле? А я все хотела спросить, не зимой ли день рождения второго дяди? Помню, Баоюй из года в год ездил к нему. Когда господина Цзя Чжэна повысили в чине, второй дядя Ван Цзытэн прислал труппу актеров. Я тогда сказала, что второй дядя скуп, не чета старшему, Ван Цзытэну, и живут они как кошка с собакой. А живи они дружно, разве отказался бы он помочь в устройстве похорон Ван Цзытэна?! Поэтому я и предложила в день его рождения послать труппу актеров, чтобы не остаться перед ним в долгу. Не могу понять, почему Ван Жэнь решил раньше времени устроить день рождения дяди.
   — Ты, видно, все еще спишь и видишь сны! — ответил Цзя Лянь. — В первый же день по приезде в столицу твой брат Ван Жэнь под предлогом устройства похорон постарался захватить все состояние своего дяди Ван Цзытэна. Потому ничего и не сообщил нам. Боялся, как бы мы не помешали. Присвоил немало — несколько тысяч лянов серебра. Твой второй дядя заявил, что поступил он незаконно. Поняв тогда, что часть присвоенного придется вернуть, Ван Жэнь пошел на хитрость — решил устроить день рождения дяди, рассудив, что это обойдется куда дешевле. Бессовестный! Ему все равно, что подумают о нем родные и друзья!.. Но не из-за этого я хлопочу. Дело в том, что цензор сообщил мне, будто у старшего дяди Ван Цзытэна остались долги. Это обнаружилось после его смерти. Их должны погасить младший брат Ван Цзышэн и племянник Ван Жэнь. Вот они и переполошились, попросили меня похлопотать. Я согласился, и то лишь потому, что они приходятся родственниками тебе и нашей госпоже. Встал нынче чуть свет и собрался к цензору, надеясь на его помощь, и на тебе — не застал. Бегаю, бегаю, а они веселятся! Ну как тут не рассердиться!
   Наконец Фэнцзе поняла, что натворил Ван Жэнь, но не удержалась от упрека:
   — Как бы то ни было, он сын твоего дяди. Кроме того, покойному дяде Ван Цзытэну и второму дяде Ван Цзытэну ты многим обязан. Что ни говори, а речь идет о нашей семье, поэтому я смиренно прошу тебя о помощи, не к чужим же мне обращаться, чтобы злорадствовали и за глаза поносили меня.
   Слезы потекли из глаз Фэнцзе. Она сбросила одеяло, села на постели и начала одеваться.
   — Зря ты так говоришь, — сразу смягчился Цзя Лянь. — Тебя я ни в чем не виню, но твой брат человек нехороший. А рассердился я из-за того, что порядка нет в доме. Мне надо ехать, тебе нездоровится, а служанки спят! Не думаю, что у старших членов нашего рода хозяева встают раньше прислуги! А ты все служанкам спускаешь! Стоило мне слово сказать, как ты сразу вскочила! Уж не собираешься ли вместо этих лентяек сама мне прислуживать?! На что это похоже?
   Фэнцзе успокоилась, перестала плакать.
   — Все равно надо вставать, уже поздно, — проговорила она, — очень любезно с твоей стороны, что ты так стараешься помочь родственникам. Если что-то удастся сделать, не только я — впрочем, я не в счет, — но и госпожа Ван обрадуется.
   — Без тебя знаю! — буркнул Цзя Лянь. — Не учи!
   — Госпожа, зачем вам так рано вставать? — вмешалась Пинъэр. — И вы, господин, хороши! Кто-то вас рассердил, а вы на нас злость срываете! Разве госпожа для вас мало сделала? Разве когда-нибудь отказала вам в помощи в трудный момент? Сколько раз приходили вы на готовенькое! А сейчас сделали какую-то мелочь и расшумелись. Не стыдно?.. К тому же дело, о котором вы говорили, касается не только госпожи, но и всех родственников. Сердиться надо на нас за то, что поздно встаем, мы ваши служанки! А госпожа и так сил не жалеет, надрывается, от этого и заболела.
   На глаза Пинъэр навернулись слезы.
   Цзя Лянь, и без того расстроенный, не мог вынести всех этих упреков и сказал:
   — Довольно! Госпожа сама за себя постоит, без тебя обойдется! Чужой я вам! Лучше бы мне умереть!
   — Не говори так! — оборвала его Фэнцзе. — Неизвестно, что кого ждет! Скорее я умру, а не ты! И чем раньше, тем быстрее душа моя обретет покой.
   Фэнцзе заплакала в голос, и Пинъэр снова пришлось ее утешать.
   Уже совсем рассвело, и в комнату проникли солнечные лучи. Цзя Ляню надоело препираться, и он вышел.
   Фэнцзе поднялась с постели и занялась утренним туалетом, как вдруг вошла девочка-служанка госпожи Ван.
   — Госпожа послала меня узнать, поедете ли вы сегодня к дядюшке. Если поедете, она просит взять с собой вторую госпожу Баочай.
   Фэнцзе была расстроена разговором с мужем и очень досадовала, что некому заступиться за ее родных; кроме того, накануне в саду она натерпелась страху и сейчас чувствовала себя подавленной.
   — Передай госпоже, — сказала она, — что я не могу поехать, дел много. Да и у дядюшки ничего интересного не будет. Пусть вторая госпожа Баочай, если хочет, едет одна!
   После ухода служанки Фэнцзе закончила причесываться и вдруг подумала, что нужно дяде передать поклон, раз уж она сама к нему не едет. Кроме того, следовало позаботиться, чтобы Баочай хорошенько подготовилась к визиту, ведь она совсем еще молода. Фэнцзе повидалась с госпожой Ван, извинилась, что не может поехать, а затем отправилась к Баоюю.
   Баоюй одетый лежал на кане и с безразличным видом наблюдал, как Баочай причесывается.
   Фэнцзе остановилась в дверях, но Баочай, случайно повернув голову, заметила ее, торопливо вскочила и пригласила сесть. Баоюй тоже приподнялся и повторил приглашение.
   Баочай строго сказала Шэюэ:
   — Ты что, не видела, как вошла вторая госпожа? Почему не предупредила?
   — Вторая госпожа сделала мне знак молчать, — улыбаясь, ответила Шэюэ.
   — Ты почему не собираешься? — спросила Фэнцзе у Баоюя. — Не хочешь ехать? Взрослый, а ведешь себя как ребенок! Не видал, как причесываются? Целыми днями вы вместе, неужели еще не нагляделся? И как ты не боишься, что служанки станут над тобой смеяться?
   Она хихикнула и, в упор глядя на Баоюя, причмокнула губами. Баоюю стало неудобно, но особого значения намекам Фэнцзе он не придал. Зато Баочай смутилась и покраснела.
   Сижэнь, которая в это время принесла чай, сделала вид, будто ничего не слышала.
   — Не обращай на нас внимания, вторая сестрица, — сказала Фэнцзе, подымаясь с места и принимая чай, — скорее одевайся!
   Баоюй бросился помогать жене.
   — Шел бы ты лучше вперед, — сказала юноше Фэнцзе. — Разве мужья ожидают жен?
   — Мне не очень нравится мой халат, — проговорил Баоюй, — он куда хуже, чем плащ из павлиньего пуха, который бабушка подарила мне в позапрошлом году.
   — Почему же ты его не наденешь? — решила поддразнить юношу Фэнцзе.
   — Рано еще.
   Тут Фэнцзе вспомнила историю с плащом и пожалела, что завела о нем разговор. Баочай принадлежала к семье Ван и приходилась ей родственницей, так что ее можно было не стесняться, но здесь находились служанки, и Фэнцзе стало неловко.
   — Вы ничего не знаете, вторая госпожа, — вмешалась в разговор Сижэнь. — Он этот плащ никогда не наденет!
   — Почему? — удивилась Фэнцзе.
   — Скажу вам прямо, вторая госпожа: у нашего господина какие-то странности, — отвечала Сижэнь. — Когда-то старая госпожа подарила Баоюю плащ, это было в день рождения его второго дяди, но он прожег его в первый же раз, как надел. Я в то время уехала домой ухаживать за больной матерью, но слышала, что Цинвэнь, хоть и расхворалась, за ночь починила плащ, и старая госпожа ничего не заметила. Как-то, еще в прошлом году, господин Баоюй шел в школу, день выдался холодный, и я велела Бэймину взять с собой плащ. Но Баоюй заявил, что больше никогда его не наденет, и приказал убрать подальше.
   — Бедная девочка! — вскричала тут Фэнцзе. — Как мне ее жаль! Она была так красива, и руки золотые, только уж слишком остра на язык! И надо же было, чтобы наша госпожа, наслушавшись сплетен, так жестоко с ней обошлась! Кстати, я давно хотела сказать. Однажды на кухне я видела дочку тетушку Лю — зовут ее, кажется, Уэр, — вылитая Цинвэнь! Я сразу подумала, что хорошо бы отдать ее в услужение Баоюю, на место Сяохун, которую я взяла к себе. Поговорила с ее матерью. Та дала согласие. А тут Пинъэр мне говорит, что госпожа распорядилась не определять к Баоюю служанок, хоть чем-то похожих на Цинвэнь. Пришлось мне отказаться от своего намерения. Но сейчас, когда второй господин Баоюй женат, бояться нечего! Я непременно ее пришлю… Не знаю только, что скажет на это сам второй господин! Если он до сих пор тоскует по Цинвэнь, пусть смотрит на Уэр, ему будет легче…
   Баоюй собрался было уходить, но, услышав о Цинвэнь, стал сам не свой.
   — А что он может сказать? — вмешалась Сижэнь. — Он давно взял бы ее, если бы матушка разрешила.
   — В таком случае завтра же пришлю сюда Уэр, — заявила Фэнцзе. — Если госпожа будет недовольна, все возьму на себя.
   Баоюй не мог скрыть своей радости и тут же побежал к матушке Цзя. Между тем Баочай уже оделась. Глядя, с какой любовью относится Баочай к мужу, Фэнцзе невольно вспомнила, что произошло нынче между нею и Цзя Лянем, и обида вспыхнула с новой силой.
   — Пойдем к госпоже, — сказала она Баочай, стараясь ничем не выдать своих страданий.
   Войдя к матушке Цзя, они услышали, как Баоюй сказал, что собирается ехать к дяде.
   — Вот и хорошо, — сказала матушка Цзя, — только смотри не пей лишнего и поскорее возвращайся! Ты ведь еще не совсем здоров!
   Едва Баоюй вышел во двор, как вдруг снова вернулся и что-то шепнул на ухо Баочай.
   — Ладно, идите скорее, — с улыбкой сказала Баочай и продолжала болтать с матушкой Цзя и Фэнцзе. Вдруг вошла Цювэнь и доложила:
   — Второй господин Баоюй через Бэймина велел передать, что просит вторую госпожу Баочай выйти.
   — Баоюй что-то забыл? — спросила девушку Баочай.
   — Бэймин сказал девочке-служанке, что второй господин Баоюй просит госпожу Баочай скорее выйти, если же она раздумала ехать, пусть не стоит на ветру, не то простудится.
   Матушка Цзя, а за ней и все остальные рассмеялись.
   Баочай густо покраснела и, повернувшись к Цювэнь, тихонько произнесла:
   — Ну и дура! Стоило из-за этого бежать сломя голову!
   Цювэнь, давясь от смеха, вышла и велела девочке-служанке хорошенько отругать Бэймина. Однако Бэймин отмахнулся от нее и убежал, крикнув на ходу:
   — Ради этого я сошел с коня и вернулся. Ведь если бы не передал, досталось бы мне от второго господина. Передал — меня все равно ругают!
   Девочка-служанка, смеясь, убежала в дом и передала эти слова матушке Цзя.
   — Иди, — сказала матушка Цзя, обращаясь к Баочай, — не волнуй его!
   У Баочай не проходило чувство неловкости, а тут еще Фэнцзе стала ее поддразнивать, и ей ничего не оставалось, как уйти.
   Пришла монахиня Даляо из кумирни Осыпающей цветами^[65]. Она справилась о здоровье матушки Цзя, поклонилась Фэнцзе и села пить чай.