Страница:
Треххвостых гекконов выбросило из болота одновременно с водой. Они кувыркались в воздухе, словно Господь внял их молитвам и наделил крыльями. Франсуаз поймала одного из них за хвост и швырнула в голову зелифона.
Туловище чудовища начало показываться из болота. Позади черепа панцирь твари более не был сплошным. Он состоял из длинных, поперек всего тела, щитков. Каждый из них прикрывал пару коротких выгнутых лап и соединялся с соседним подвижными суставами. Длинное тело монстра могло изгибаться, словно древесная ветвь.
Геккон вращался в воздухе, растопыривая хвосты и лапы. Он был похож на огромную снежинку. Ящерицу ударило о прочный череп монстра и разнесло на тысячи кровавых капель.
Правый глаз зелифона был теперь залит кровью. Монстр остановился, не в состоянии сразу сориентироваться в пространстве.
– Что, – воскликнула Франсуаз, – не протер одну фару?
Треххвостые гекконы спешили вернуться под защиту болота. Франсуаз с силой подфутболила одного из них, и верещащая ящерица полетела в сторону гигантского чудовища.
Кровавое пятно закрыло второй глаз зелифона. Огромная сороконожка хлопнула головой о поверхность воды, поднимая широкие волны.
Франсуаз разбежалась и вспрыгнула на спину твари. Из оружия девушка имела только короткий клинок. Она вонзила его в шею чудовища между первым щитком и плоской головой.
Короткие лапы сороконожки забили по темной воде.
– Я открою тебя как консервную банку, – прорычала Франсуаз.
Один удар, даже нанесенный в шею, не смог бы убить огромное чудовище. Но Франсуаз не вытаскивала кинжала. Упав на колени, она обхватила рукоятку ножа обеими руками. Девушка пропарывала длинную рану, взрезая зелифона поперек всей шеи.
Гигантская сороконожка была обречена. Но она все еще пыталась бороться. Тело чудовища начало погружаться. Оно могло увлечь Франсуаз на самое дно топи, где водились другие, гораздо более опасные твари.
– Куда же ты, – процедила Франсуаз, вгоняя кинжал все глубже. – Мы недостаточно хорошо знакомы, чтобы купаться вместе.
Мутная вода окатила голову зелифона, смывая кровавые пятна с его глаз. Я встретился взглядом с чудовищем и приказал ему остановиться.
Другое существо не поддалось бы моему внушению, когда речь шла о его жизни. Но огромный зелифон был слишком примитивен, чтобы сопротивляться. Невыносимая боль сделала его восприимчивым к моим командам.
Я заставил его оставаться у поверхности. Франсуаз коротко засмеялась, когда ей удалось перерубить твари шейные сухожилия. Тело чудовища сотрясалось от боли, и плотная завеса брызг вставала над темным болотом.
Франсуаз вогнала кинжал глубоко под череп зелифона. Она налегла на рукоятку, и верхняя пластина панциря отошла с глухим скрежетом.
– Прости, бедняжка, – произнесла девушка. – Придется покапать тебе на мозги.
Мозг чудовища был теперь обнажен. Темно-коричневый орган раздувался и опадал, и потоки крови омывали его. Толстые стебли нервов подходили с разных сторон к головному мозгу.
– Мальчонка, – произнесла Франсуаз, рассматривая его вскрытую голову. – А если я тебя кое о чем попрошу?
Демонесса вогнала кинжал в мозг зелифона на треть длины лезвия. Огромная сороконожка превратилась в бьющийся сгусток боли. Хвост чудовища, вырвавшись из черной воды, описал в воздухе широкую дугу. Треххвостые гекконы разлетались в обрамлении брызг.
Острые пластины венчали тело чудовища. Они вонзились в основание черного столба и обрубили его. Он обрушился, и пурпурная воронка, что проворачивалась над головой Найваи, начала исчезать.
– Что же, мальчонка, – произнесла Франсуаз, – достаточно для первого свидания.
Девушка надавила на рукоять кинжала и короткими взмахами рассекла мозг твари на шесть долей. Поток крови хлынул из разорванных артерий, заполняя черепную коробку монстра.
Зелифон больше не слушался моих команд. Его глазные нервы были перерезаны, а мозг превратился в заготовку для бутербродов. Франсуаз плавно вскочила на ноги и перепрыгнула на островок, где стоял я.
Содрогаясь в агонии, издыхающий зелифон погружался в пучину. Его хвост еще долго хлопал по черной воде, убивая попавших под него гекконов.
– Кажется, – обеспокоенно произнесла Франсуаз, вытирая лезвие кинжала, – я сделала ему больно.
16
17
18
19
Туловище чудовища начало показываться из болота. Позади черепа панцирь твари более не был сплошным. Он состоял из длинных, поперек всего тела, щитков. Каждый из них прикрывал пару коротких выгнутых лап и соединялся с соседним подвижными суставами. Длинное тело монстра могло изгибаться, словно древесная ветвь.
Геккон вращался в воздухе, растопыривая хвосты и лапы. Он был похож на огромную снежинку. Ящерицу ударило о прочный череп монстра и разнесло на тысячи кровавых капель.
Правый глаз зелифона был теперь залит кровью. Монстр остановился, не в состоянии сразу сориентироваться в пространстве.
– Что, – воскликнула Франсуаз, – не протер одну фару?
Треххвостые гекконы спешили вернуться под защиту болота. Франсуаз с силой подфутболила одного из них, и верещащая ящерица полетела в сторону гигантского чудовища.
Кровавое пятно закрыло второй глаз зелифона. Огромная сороконожка хлопнула головой о поверхность воды, поднимая широкие волны.
Франсуаз разбежалась и вспрыгнула на спину твари. Из оружия девушка имела только короткий клинок. Она вонзила его в шею чудовища между первым щитком и плоской головой.
Короткие лапы сороконожки забили по темной воде.
– Я открою тебя как консервную банку, – прорычала Франсуаз.
Один удар, даже нанесенный в шею, не смог бы убить огромное чудовище. Но Франсуаз не вытаскивала кинжала. Упав на колени, она обхватила рукоятку ножа обеими руками. Девушка пропарывала длинную рану, взрезая зелифона поперек всей шеи.
Гигантская сороконожка была обречена. Но она все еще пыталась бороться. Тело чудовища начало погружаться. Оно могло увлечь Франсуаз на самое дно топи, где водились другие, гораздо более опасные твари.
– Куда же ты, – процедила Франсуаз, вгоняя кинжал все глубже. – Мы недостаточно хорошо знакомы, чтобы купаться вместе.
Мутная вода окатила голову зелифона, смывая кровавые пятна с его глаз. Я встретился взглядом с чудовищем и приказал ему остановиться.
Другое существо не поддалось бы моему внушению, когда речь шла о его жизни. Но огромный зелифон был слишком примитивен, чтобы сопротивляться. Невыносимая боль сделала его восприимчивым к моим командам.
Я заставил его оставаться у поверхности. Франсуаз коротко засмеялась, когда ей удалось перерубить твари шейные сухожилия. Тело чудовища сотрясалось от боли, и плотная завеса брызг вставала над темным болотом.
Франсуаз вогнала кинжал глубоко под череп зелифона. Она налегла на рукоятку, и верхняя пластина панциря отошла с глухим скрежетом.
– Прости, бедняжка, – произнесла девушка. – Придется покапать тебе на мозги.
Мозг чудовища был теперь обнажен. Темно-коричневый орган раздувался и опадал, и потоки крови омывали его. Толстые стебли нервов подходили с разных сторон к головному мозгу.
– Мальчонка, – произнесла Франсуаз, рассматривая его вскрытую голову. – А если я тебя кое о чем попрошу?
Демонесса вогнала кинжал в мозг зелифона на треть длины лезвия. Огромная сороконожка превратилась в бьющийся сгусток боли. Хвост чудовища, вырвавшись из черной воды, описал в воздухе широкую дугу. Треххвостые гекконы разлетались в обрамлении брызг.
Острые пластины венчали тело чудовища. Они вонзились в основание черного столба и обрубили его. Он обрушился, и пурпурная воронка, что проворачивалась над головой Найваи, начала исчезать.
– Что же, мальчонка, – произнесла Франсуаз, – достаточно для первого свидания.
Девушка надавила на рукоять кинжала и короткими взмахами рассекла мозг твари на шесть долей. Поток крови хлынул из разорванных артерий, заполняя черепную коробку монстра.
Зелифон больше не слушался моих команд. Его глазные нервы были перерезаны, а мозг превратился в заготовку для бутербродов. Франсуаз плавно вскочила на ноги и перепрыгнула на островок, где стоял я.
Содрогаясь в агонии, издыхающий зелифон погружался в пучину. Его хвост еще долго хлопал по черной воде, убивая попавших под него гекконов.
– Кажется, – обеспокоенно произнесла Франсуаз, вытирая лезвие кинжала, – я сделала ему больно.
16
Черный железный столб глубоко погрузился в болотную почву. Найвая возлежала на нем, и оковы Мрака, размыкаясь, струились по ее телу. Цепи двигались, словно потревоженные змеи. Они выползали из отверстий в ее коже, освобождая ее, и тугие кандалы раскрывались, опадая высохшими лепестками зла.
Я наклонился над девочкой, и мои пальцы коснулись ее лица. Веки Найваи поднялись, взгляд ее голубых глаз вновь стал небесно-ясным. Это длилось не дольше одного мгновения. Глаза ее сомкнулись, а тело расслабилось, погружаясь в сон.
Тени высоких тисов ложились на розовый песок, позволяя снова обрести спокойствие и уверенность. Найвая распростерлась передо мной, ее полные груди размеренно поднимались и опускались. Лицо девочки стало безмятежным, пальцы, свидетели душевного состояния, расслабленно погружались в нежные волны песка.
Дервиш смотрел на Найваю взглядом озабоченным и сосредоточенным. Врач, наблюдающий за только что излеченным пациентом, он не позволял радости замутить его разум.
– Седрик, – негромко позвал он.
Одетый в короткую тогу бегемот появился из садовой аллеи. Он стоял там все время, пока проходил обряд очищения, ожидая, когда дервишу потребуется его помощь.
Святой учитель поднес смуглые пальцы к лицу Найваи, но не дотронулся до нее; его узкая ладонь заскользила над телом девочки.
– Отнесите ее в покои, Седрик, – произнес дервиш. – Она проспит два или три дня.
Не говоря ни слова, бегемот опустился на колени перед девочкой. Его огромные лапы бережно обхватили Найваю. Седрик поднял ее, словно она была невесомой. Только теперь бесстрастное лицо бегемота сменило выражение. Он смотрел на девочку с трогательной заботой и что-то бормотал ей на наречии северных гиппопотамов.
Дервиш отряхнул ладони, сбрасывая с них пыль астрального скола. Его темные глаза смотрели вслед удаляющемуся бегемоту.
Лишь когда буйные заросли ирги скрыли Седрика от наших глаз, святой учитель обернулся к нам. Взгляд его стал острым, и без того худое лицо прочертилось жесткими складками.
– А теперь, – сказал он, – объясните, кто вы, черт возьми, такие.
Лицо Франсуаз помрачнело. Словно грозовая туча нависла над прогневавшим ее миром, готовая разразиться молниями и раскатами грома.
Дервиш собирался повторить вопрос, но не успел. Стремительным движением демонесса выхватила кинжал, и высоко стоящее солнце скатилось лучами по острому клинку.
Черты святого учителя застыли, вздрагивая капельками пота. Франсуаз подцепила лезвием свое платье у горла и вспорола материю до самого подола.
– Наконец-то, – произнесла она, выступая из разрезанного платья.
Толстая ткань опала за ее спиной, вздымаясь холмами буфов. Франсуаз вновь оказалась в куртке из кожи дракона и полуштанах. Единственное, чего недоставало ее облику, это заплечных ножен с обоюдоострым мечом.
– Я – демонесса Франсуаза, – сказала она. – Это эльф Майкл. У нас свои счеты с вашим похитителем душ.
Лицо дервиша было сухим, как осенний лист, что остается на облетающем дереве и, искривившись и застыв, ловит первые снежинки зимы.
– Значит, вы – демон, – произнес он.
Взгляд, которым он окинул девушку при этих словах, лучше слов говорил: «Ничего удивительного».
Дервиш не был фарисеем, он не производил впечатления человека, склонного потакать толпе. Чувство долга было единственным, что он позволял себе испытывать, не заглушая в часы медитаций.
Франсуаз не нравилась дервишу не потому, что оказалась демоном. Она ему не нравилась.
– Демон не может войти в святой минарет, – произнес дервиш. – Если его не впустят.
Слова учителя были констатацией, но прозвучали они иначе. «Вас впустили, – как бы говорил дервиш. – А теперь извольте уйти».
Франсуаз дьявольски красива и умеет быть настолько очаровательной, что сердца людей градом сыплются к ее ногам. Но у девушки свои представления о том, что значит не отступать от своих принципов. Поэтому она нередко оказывается нежеланной гостьей.
Иногда я думаю, что сам виноват в таком ее поведении. Мне следовало объяснить Франсуаз, как ведут себя благовоспитанные девочки. Меня останавливает лишь то, что сам я тоже никогда не кривлю душой, чтобы кому-то понравиться.
Нелюбезность дервиша не обескуражила демонессу. Сбить с толку ее вообще сложно, а если что, она всегда может выбить собеседнику пару зубов.
– Вы могли сразу провести обряд очищения, – произнесла она. – Когда девочка только оказалась у вас.
Франсуаз мало беспокоило, что она проникла в священный минарет обманом. Она ни минуты не сомневалась, что имеет полное право потребовать у дервиша объяснений.
Дервиш понимал, что такого права у нее нет. Но, будучи человеком порядочным, он не мог ей этого сказать.
– Девочку привезли ко мне слишком поздно, – хмуро произнес он.
Святой учитель знал, что в произошедшем нет его вины, и все же не мог не чувствовать ее.
– Я должен был погрузиться в транс, чтобы собрать необходимую силу.
– На девочке был астральный ошейник, – произнесла Франсуаз. – Я поняла это по тому, что вы надели на нее ожерелье. Это как повязка на ране. Почему вы не использовали ошейник против демона?
Я не мог с уверенностью судить, какие чувства испытывал святой учитель к демонам до того, как повстречал Франсуаз. Одно не вызывало сомнений – теперь его мнение сильно ухудшилось.
– Госпожа Франсуаза, – произнес он, – я не разделяю предубеждения против демонов, хотя они свойственны большинству людей и даже некоторым из моих коллег.
Воспитанный человек понял бы, что написано между строк. «Но тем не менее, – говорил дервиш, – то, о чем вы спрашиваете, – не ваше дело».
Франсуаз невоспитанна.
– Я полагаю, у вас больше нет этого ошейника, – произнес я.
– Нет, – сказал дервиш.
Он весьма охотно помог бы мне избавиться от Франсуаз. Но, раз уж я настолько глуп, что связался с ней добровольно, то и поделом мне.
– Ошейник исчез из минарета в тот же день, когда Найваю привезли ко мне. Я не знаю, кто взял его. Демон не проник бы под святые стены без моего ведома или без ведома Седрика.
Было очевидно, что дервиш полностью доверяет своему слуге.
– Я подозревал, что демон нанял воров. Я объявил награду каждому, что сможет вернуть ошейник или хотя бы подскажет, где он находится. Но все было тщетно. Спустя два дня я убедился, что ошейник не попал в руки демона. Я бы это почувствовал. Куда он исчез, я не знал, но не мог больше ждать. Я погрузился в транс и предполагал пробыть в нем еще две недели.
Пока дервиш рассказывал, Франсуаз бросала на меня осуждающие взгляды, ибо я вмешался в разговор и не дал ей надавить на своего собеседника.
То, что мы получили ответы, в расчет не принималось.
– Вы очнулись, когда я дотронулась до ошейника, – произнесла она, рассматривая свои ногти.
Дервиш встрепенулся, как большая хищная птица.
– Он у вас? – спросил святой учитель.
Большая часть астральных кандалов, удерживавших Найваю, была теперь разрушена. Но, получив в руки ошейник демона, дервиш мог гораздо быстрее победить его.
– Да.
Франсуаз не собиралась делать собеседнику одолжений. Она ответила ему только потому, что и сама собиралась.
– Мы нашли его в…
Я ткнул Франсуаз пальцем в полуштаны, в точности между крепкими ягодицами. Возможно, джентльмен не должен поступать так с дамой, но Франсуаз не дама.
– В лагере разбойников, – произнесла Франсуаз.
Получилось весьма убедительно. Эти разбойники – они то и дело таскают астральные предметы. Вот сорванцы.
– Как вы понимаете, – добавил я, стремясь сгладить неловкость ситуации. С Франсуаз мне постоянно приходится это делать. – Мы не могли обнародовать находку до того, как будем уверены, что она попадет в достойные руки.
– Вы убедились? – спросил дервиш.
– Да, – сказал я.
– В таком случае принесите мне астральный ошейник как можно скорее.
Святой учитель развернулся и пошел по садовой аллее, более не взглянув на нас.
Я наклонился над девочкой, и мои пальцы коснулись ее лица. Веки Найваи поднялись, взгляд ее голубых глаз вновь стал небесно-ясным. Это длилось не дольше одного мгновения. Глаза ее сомкнулись, а тело расслабилось, погружаясь в сон.
Тени высоких тисов ложились на розовый песок, позволяя снова обрести спокойствие и уверенность. Найвая распростерлась передо мной, ее полные груди размеренно поднимались и опускались. Лицо девочки стало безмятежным, пальцы, свидетели душевного состояния, расслабленно погружались в нежные волны песка.
Дервиш смотрел на Найваю взглядом озабоченным и сосредоточенным. Врач, наблюдающий за только что излеченным пациентом, он не позволял радости замутить его разум.
– Седрик, – негромко позвал он.
Одетый в короткую тогу бегемот появился из садовой аллеи. Он стоял там все время, пока проходил обряд очищения, ожидая, когда дервишу потребуется его помощь.
Святой учитель поднес смуглые пальцы к лицу Найваи, но не дотронулся до нее; его узкая ладонь заскользила над телом девочки.
– Отнесите ее в покои, Седрик, – произнес дервиш. – Она проспит два или три дня.
Не говоря ни слова, бегемот опустился на колени перед девочкой. Его огромные лапы бережно обхватили Найваю. Седрик поднял ее, словно она была невесомой. Только теперь бесстрастное лицо бегемота сменило выражение. Он смотрел на девочку с трогательной заботой и что-то бормотал ей на наречии северных гиппопотамов.
Дервиш отряхнул ладони, сбрасывая с них пыль астрального скола. Его темные глаза смотрели вслед удаляющемуся бегемоту.
Лишь когда буйные заросли ирги скрыли Седрика от наших глаз, святой учитель обернулся к нам. Взгляд его стал острым, и без того худое лицо прочертилось жесткими складками.
– А теперь, – сказал он, – объясните, кто вы, черт возьми, такие.
Лицо Франсуаз помрачнело. Словно грозовая туча нависла над прогневавшим ее миром, готовая разразиться молниями и раскатами грома.
Дервиш собирался повторить вопрос, но не успел. Стремительным движением демонесса выхватила кинжал, и высоко стоящее солнце скатилось лучами по острому клинку.
Черты святого учителя застыли, вздрагивая капельками пота. Франсуаз подцепила лезвием свое платье у горла и вспорола материю до самого подола.
– Наконец-то, – произнесла она, выступая из разрезанного платья.
Толстая ткань опала за ее спиной, вздымаясь холмами буфов. Франсуаз вновь оказалась в куртке из кожи дракона и полуштанах. Единственное, чего недоставало ее облику, это заплечных ножен с обоюдоострым мечом.
– Я – демонесса Франсуаза, – сказала она. – Это эльф Майкл. У нас свои счеты с вашим похитителем душ.
Лицо дервиша было сухим, как осенний лист, что остается на облетающем дереве и, искривившись и застыв, ловит первые снежинки зимы.
– Значит, вы – демон, – произнес он.
Взгляд, которым он окинул девушку при этих словах, лучше слов говорил: «Ничего удивительного».
Дервиш не был фарисеем, он не производил впечатления человека, склонного потакать толпе. Чувство долга было единственным, что он позволял себе испытывать, не заглушая в часы медитаций.
Франсуаз не нравилась дервишу не потому, что оказалась демоном. Она ему не нравилась.
– Демон не может войти в святой минарет, – произнес дервиш. – Если его не впустят.
Слова учителя были констатацией, но прозвучали они иначе. «Вас впустили, – как бы говорил дервиш. – А теперь извольте уйти».
Франсуаз дьявольски красива и умеет быть настолько очаровательной, что сердца людей градом сыплются к ее ногам. Но у девушки свои представления о том, что значит не отступать от своих принципов. Поэтому она нередко оказывается нежеланной гостьей.
Иногда я думаю, что сам виноват в таком ее поведении. Мне следовало объяснить Франсуаз, как ведут себя благовоспитанные девочки. Меня останавливает лишь то, что сам я тоже никогда не кривлю душой, чтобы кому-то понравиться.
Нелюбезность дервиша не обескуражила демонессу. Сбить с толку ее вообще сложно, а если что, она всегда может выбить собеседнику пару зубов.
– Вы могли сразу провести обряд очищения, – произнесла она. – Когда девочка только оказалась у вас.
Франсуаз мало беспокоило, что она проникла в священный минарет обманом. Она ни минуты не сомневалась, что имеет полное право потребовать у дервиша объяснений.
Дервиш понимал, что такого права у нее нет. Но, будучи человеком порядочным, он не мог ей этого сказать.
– Девочку привезли ко мне слишком поздно, – хмуро произнес он.
Святой учитель знал, что в произошедшем нет его вины, и все же не мог не чувствовать ее.
– Я должен был погрузиться в транс, чтобы собрать необходимую силу.
– На девочке был астральный ошейник, – произнесла Франсуаз. – Я поняла это по тому, что вы надели на нее ожерелье. Это как повязка на ране. Почему вы не использовали ошейник против демона?
Я не мог с уверенностью судить, какие чувства испытывал святой учитель к демонам до того, как повстречал Франсуаз. Одно не вызывало сомнений – теперь его мнение сильно ухудшилось.
– Госпожа Франсуаза, – произнес он, – я не разделяю предубеждения против демонов, хотя они свойственны большинству людей и даже некоторым из моих коллег.
Воспитанный человек понял бы, что написано между строк. «Но тем не менее, – говорил дервиш, – то, о чем вы спрашиваете, – не ваше дело».
Франсуаз невоспитанна.
– Я полагаю, у вас больше нет этого ошейника, – произнес я.
– Нет, – сказал дервиш.
Он весьма охотно помог бы мне избавиться от Франсуаз. Но, раз уж я настолько глуп, что связался с ней добровольно, то и поделом мне.
– Ошейник исчез из минарета в тот же день, когда Найваю привезли ко мне. Я не знаю, кто взял его. Демон не проник бы под святые стены без моего ведома или без ведома Седрика.
Было очевидно, что дервиш полностью доверяет своему слуге.
– Я подозревал, что демон нанял воров. Я объявил награду каждому, что сможет вернуть ошейник или хотя бы подскажет, где он находится. Но все было тщетно. Спустя два дня я убедился, что ошейник не попал в руки демона. Я бы это почувствовал. Куда он исчез, я не знал, но не мог больше ждать. Я погрузился в транс и предполагал пробыть в нем еще две недели.
Пока дервиш рассказывал, Франсуаз бросала на меня осуждающие взгляды, ибо я вмешался в разговор и не дал ей надавить на своего собеседника.
То, что мы получили ответы, в расчет не принималось.
– Вы очнулись, когда я дотронулась до ошейника, – произнесла она, рассматривая свои ногти.
Дервиш встрепенулся, как большая хищная птица.
– Он у вас? – спросил святой учитель.
Большая часть астральных кандалов, удерживавших Найваю, была теперь разрушена. Но, получив в руки ошейник демона, дервиш мог гораздо быстрее победить его.
– Да.
Франсуаз не собиралась делать собеседнику одолжений. Она ответила ему только потому, что и сама собиралась.
– Мы нашли его в…
Я ткнул Франсуаз пальцем в полуштаны, в точности между крепкими ягодицами. Возможно, джентльмен не должен поступать так с дамой, но Франсуаз не дама.
– В лагере разбойников, – произнесла Франсуаз.
Получилось весьма убедительно. Эти разбойники – они то и дело таскают астральные предметы. Вот сорванцы.
– Как вы понимаете, – добавил я, стремясь сгладить неловкость ситуации. С Франсуаз мне постоянно приходится это делать. – Мы не могли обнародовать находку до того, как будем уверены, что она попадет в достойные руки.
– Вы убедились? – спросил дервиш.
– Да, – сказал я.
– В таком случае принесите мне астральный ошейник как можно скорее.
Святой учитель развернулся и пошел по садовой аллее, более не взглянув на нас.
17
Король Гельминт сидел перед высоким окном, слушая пение птеродактилей. Пергаментный свиток находился в руках монарха. Король пытался вчитаться в него, но глаза скользили по строчкам, не в силах удержаться на них.
Он думал о том, что произошло на улицах Курземе. Старость принесла с собой опыт, а опыт был записан на двух восковых табличках. На одной из них сохранялись знания о людях и их мотивах, на другой – умение терпеливо ждать и не отступать от намеченной цели только потому, что что-то пошло не так.
Легкий шорох раздался позади Гельминта. Король не стал оборачиваться. Он знал, кто стоит позади него и как это существо смогло проникнуть в его покои, не раскрывая парадных дверей.
– Здравствуй, нечистый, – произнес король.
Вряд ли он смог бы ответить, спроси его кто-нибудь, что написано в свитке, который он держит в руках. Но при появлении демона Гельминт сделал вид, что глубоко погружен в чтение, и не отрывался от пергамента до тех пор, пока, как ему казалось, стоящий за спиной решит, что он прочел его до конца.
Одно из первых, чему научился он за свою жизнь короля, было следующее: заставляя других ждать, ты подчеркиваешь свое превосходство.
Свернув свиток, Гельминт наконец отвернулся от окна и удивился, увидев Иблиса. Порождение Мрака выглядело больным.
Широкий ожог расплывался на его теле, словно несколько часов он провел, пытаемый горящим факелом. Кожа демона, которую король привык видеть красной, словно огонь, теперь приобрела неприятный зеленоватый оттенок.
– Вижу, – с добродушной насмешливостью произнес король, – что ты не очень хорошо провел последнюю ночь.
– Не очень хорошо, – огрызнулся Иблис.
Он подковылял к королевской постели и опустился на нее. Демон надеялся, что хотя бы в сидячем положении сможет умерить пронзавшую его боль.
– Меня чуть не прикончила эта сумасшедшая, – произнес он.
– Принцесса Найвая? – В голосе Гельминта прибавилось язвительности. – Это с тобой сделала семнадцатилетняя девчонка? Та, чья душа, как ты говорил, уже была твоей?
– Да нет же, король, – ответил Иблис. – Я говорю о демонессе Франсуазе, той стерве, что украла мой ошейник.
Король Гельминт сложил перед собой руки, сделав задумчивый вид.
– Разве ты не говорил, что тебе повинуются астральные планы? – спросил он. – Ты, кажется, обещал мне вечную молодость, если я отдам тебе свою душу. Мне все больше кажется, нечистый, что ты перехвалил свой товар.
Иблис отнял пальцы от раны на животе; расплавленная плоть осталась на его пальцах, словно желе.
– Мне нужна помощь, – негромко произнес он.
– Помощь, – согласно кивнул король. – Помнится, ты предлагал мне отдать тебе душу сразу, обещав молодость только потом. Ты еще и обиделся, когда я не поверил тебе на слово, а теперь выясняется, что я был прав.
Иблису потребовалось глубоко вздохнуть, несколько раз, прежде чем он вновь смог говорить.
– У меня почти получилось, – произнес он. – Я уже открыл астральную дверь.
– Тогда что же? – невозмутимо осведомился Гельминт. – Ты твердил, что твари Мрака богато тебя наградят, когда ты откроешь им дорогу в мир Света.
Он критически осмотрел Иблиса.
– Что-то не похоже, чтобы эта награда пошла тебе на пользу.
– Дверь снова закрылась, – произнес демон. – Этому святоше, эльфу, что таскается с Франсуазой, удалось ее затворить. Помоги мне, король. Мне нужна чья-нибудь душа.
– У тебя есть твоя принцесса, – возразил Гельминт.
– Я давно выпил бы Найваю, но если она умрет, астральная дверь больше не откроется. Придется начинать все сначала, и дервиш поймет, что мы используем его. Чью-нибудь душу, король.
Гельминт позвонил в серебряный колокольчик.
– Я не буду говорить тебе, чтобы ты сгинул, – произнес он. – Я просто вызову стражу. Мне известно, что в этом измерении ты уязвим. Ищи себе души сам. Я помог тебе выкрасть ошейник у дервиша, этого довольно.
Когда трое стражников вбежали в покои государя, король Гельминт вновь был один в просторной опочивальне. Он передал солдатам разобранные свитки и велел принести новые документы.
– Ты даруешь мне вечную молодость, Иблис, – пробормотал король, когда двери закрылись за дворцовыми караульными. – А свою душу я оставлю при себе.
Он думал о том, что произошло на улицах Курземе. Старость принесла с собой опыт, а опыт был записан на двух восковых табличках. На одной из них сохранялись знания о людях и их мотивах, на другой – умение терпеливо ждать и не отступать от намеченной цели только потому, что что-то пошло не так.
Легкий шорох раздался позади Гельминта. Король не стал оборачиваться. Он знал, кто стоит позади него и как это существо смогло проникнуть в его покои, не раскрывая парадных дверей.
– Здравствуй, нечистый, – произнес король.
Вряд ли он смог бы ответить, спроси его кто-нибудь, что написано в свитке, который он держит в руках. Но при появлении демона Гельминт сделал вид, что глубоко погружен в чтение, и не отрывался от пергамента до тех пор, пока, как ему казалось, стоящий за спиной решит, что он прочел его до конца.
Одно из первых, чему научился он за свою жизнь короля, было следующее: заставляя других ждать, ты подчеркиваешь свое превосходство.
Свернув свиток, Гельминт наконец отвернулся от окна и удивился, увидев Иблиса. Порождение Мрака выглядело больным.
Широкий ожог расплывался на его теле, словно несколько часов он провел, пытаемый горящим факелом. Кожа демона, которую король привык видеть красной, словно огонь, теперь приобрела неприятный зеленоватый оттенок.
– Вижу, – с добродушной насмешливостью произнес король, – что ты не очень хорошо провел последнюю ночь.
– Не очень хорошо, – огрызнулся Иблис.
Он подковылял к королевской постели и опустился на нее. Демон надеялся, что хотя бы в сидячем положении сможет умерить пронзавшую его боль.
– Меня чуть не прикончила эта сумасшедшая, – произнес он.
– Принцесса Найвая? – В голосе Гельминта прибавилось язвительности. – Это с тобой сделала семнадцатилетняя девчонка? Та, чья душа, как ты говорил, уже была твоей?
– Да нет же, король, – ответил Иблис. – Я говорю о демонессе Франсуазе, той стерве, что украла мой ошейник.
Король Гельминт сложил перед собой руки, сделав задумчивый вид.
– Разве ты не говорил, что тебе повинуются астральные планы? – спросил он. – Ты, кажется, обещал мне вечную молодость, если я отдам тебе свою душу. Мне все больше кажется, нечистый, что ты перехвалил свой товар.
Иблис отнял пальцы от раны на животе; расплавленная плоть осталась на его пальцах, словно желе.
– Мне нужна помощь, – негромко произнес он.
– Помощь, – согласно кивнул король. – Помнится, ты предлагал мне отдать тебе душу сразу, обещав молодость только потом. Ты еще и обиделся, когда я не поверил тебе на слово, а теперь выясняется, что я был прав.
Иблису потребовалось глубоко вздохнуть, несколько раз, прежде чем он вновь смог говорить.
– У меня почти получилось, – произнес он. – Я уже открыл астральную дверь.
– Тогда что же? – невозмутимо осведомился Гельминт. – Ты твердил, что твари Мрака богато тебя наградят, когда ты откроешь им дорогу в мир Света.
Он критически осмотрел Иблиса.
– Что-то не похоже, чтобы эта награда пошла тебе на пользу.
– Дверь снова закрылась, – произнес демон. – Этому святоше, эльфу, что таскается с Франсуазой, удалось ее затворить. Помоги мне, король. Мне нужна чья-нибудь душа.
– У тебя есть твоя принцесса, – возразил Гельминт.
– Я давно выпил бы Найваю, но если она умрет, астральная дверь больше не откроется. Придется начинать все сначала, и дервиш поймет, что мы используем его. Чью-нибудь душу, король.
Гельминт позвонил в серебряный колокольчик.
– Я не буду говорить тебе, чтобы ты сгинул, – произнес он. – Я просто вызову стражу. Мне известно, что в этом измерении ты уязвим. Ищи себе души сам. Я помог тебе выкрасть ошейник у дервиша, этого довольно.
Когда трое стражников вбежали в покои государя, король Гельминт вновь был один в просторной опочивальне. Он передал солдатам разобранные свитки и велел принести новые документы.
– Ты даруешь мне вечную молодость, Иблис, – пробормотал король, когда двери закрылись за дворцовыми караульными. – А свою душу я оставлю при себе.
18
Франсуаз потянулась, подставляя солнцу полуобнаженное тело.
– Ненавижу тяжелые платья, – сообщила она. Девушка отстегнула ножны от седла, к которому они были приторочены.
– Похоже, Седрик не пойдет с нами, – произнес я. – Странно, что дервиш вдруг начал нам доверять. Франсуаз скептически изогнула губы.
– Он не хочет оставлять Найваю одну, – сказала она. – Боится нападения. И он прав.
Демонесса вскочила на лошадь, и мы направились к воротам минарета.
Франсуаз оглядывалась с таким мрачным удовлетворением, словно ее собирались поместить в закрытый религиозный интернат, где учат готовить, сервировать стол и заготавливать впрок овощи, но в последний момент ей удалось укусить директрису и спастись бегством.
– Зачем ты тыкал меня пальцем? – спросила девушка. – Ты бы еще штаны с меня снял.
Я обернулся, желая убедиться, что любопытные уши не стелятся по уличной мостовой.
– Не стоило говорить дервишу, где мы нашли ошейник, – произнес я.
– И ты не нашел другого способа сказать об этом. Но откуда такая скрытность? Дервиш не умеет себя вести, но видно, что он хороший человек.
Я не стал вдаваться в подробности, кто именно не обучен манерам.
Франсуаз глубоко уверена, что она душка.
– Ни к чему обременять хороших людей проблемами, – сказал я. – Кто, по-твоему, украл у него ошейник?
Франсуаз хмуро взглянула на меня.
– Я не стал заострять на этом внимание, иначе дервиш мог догадаться. Но вспомни, что он говорил об ожерелье.
– Он увидел его в сокровищнице, Майкл. Бриллианты должны были быть в казне – король же их украл.
– Да, – согласился я. – Дервиш увидел их в тот же день, когда был похищен ошейник. Пока Седрик подготавливал Найваю к обряду очищения, король пригласил святого учителя во дворец. Он обещал показать ему сокровищницу, и дервиш ухватился за это предложение, так как надеялся найти там магические предметы. Вот как воры смогли проникнуть в минарет.
Франсуаз недоверчиво посмотрела на меня.
– Когда ты это рассказываешь, – произнесла она, – звучит вполне убедительно. Но если подумать…
– Не старайся, – предупредил я. – Это не твой конек.
Гнедая неторопливо шла по запруженной людьми улице.
Франсуаз, привыкшая к большой скорости, не могла без раздражения смотреть на неповоротливые повозки и на людей, которые, как ей казалось, вышли из домов специально для того, чтобы заступать другим дорогу.
Она покачивалась в седле, взирая на городскую толпу сверху вниз, словно ее лошадь шла по колено в отбросах.
Мне приходилось сдерживать поводья верхового дракона, ему тоже не удавалось развернуться на узких улочках Курземе, но пусть Франсуаз думает, что это она задерживает меня.
– Дервиш все же послал за нами следить, – негромко произнесла девушка, не поворачивая ко мне головы.
– Не думаю, что он знается с такими проходимцами, – отвечал я. – Скорее это кто-то, с кем ты училась.
Намек на ее происхождение наполнил Франсуаз кротостью и миролюбием. Жертвой, на которую предстояло излиться этим чувствам, оказался один из соглядатаев.
Франсуаз вдруг пустила гнедую вскачь, заставив ее перепрыгнуть через высокую арбу. Несколько человек испуганно присели, не понимая, как не лишились голов.
Подковы ударили о булыжник мостовой, кончик меча девушки уперся в тощую шею одного из прохожих.
Он как раз держал в руках бурдюк. Когда темная тень мелькнула перед его глазами, а шея ощутила холодное жало меча, человек выпустил свою ношу, и дешевое вино разлилось по его шароварам.
– Я еще не задала вопрос, – сказала Франсуаз, – а ты уже испачкал штаны. Зачем ты следишь за нами?
Специалисты по риторике утверждают – если человек хочет произносить слова громко и внятно, его горло ничто не должно стеснять. Лезвие меча, приставленное к шее соглядатая, успешно доказало обратное.
– Меня послали, – сообщил он. – Мне заплатили.
Франсуаз взглянула на человека так, что он сам понял свою ошибку.
– Королевские лучники, – проговорил он. – Я служу страже.
Франсуаз в бешенстве обернулась.
Люди вокруг прибавили ходу. Они вдруг вспомнили, что у них есть и более важные дела, чем делать узкие улочки города еще более узкими.
Франсуаз пнула человека сапогом в голову, и он надолго отправился в царство Морфея.
Или же, если череп у него оказался не настолько крепок, туда, откуда ему вряд ли позволят вернуться, даже за самое хорошее поведение.
Франсуаз провернула меч перед лицом, ее гнедая загарцевала на месте.
Из всех разбойников, которые делают опасными путешествия по Бербере, самыми беспринципными являются королевские лучники.
Правитель этой страны знает, как подбирать слуг себе под стать, а сиятельный штандарт наполняет бандитов ощущением неуязвимости.
Я пустил верхового дракона в небо, желая осмотреться. Поблизости стражников не наблюдалось, но это не слишком обнадеживало.
В пестрой толпе, что обтекала нас подобно речному потоку, огибающему пороги, могли оказаться десятки соглядатаев.
Говорят, что порок кладет печать на лицо человека. В какой-то степени это так. Но такое клеймо носила чуть ли не половина жителей города.
Вселенская Церковь учит, что все люди грешны от рождения.
Франсуаз ударила сапогами по бокам лошади. Гнедая заржала, и широкие белые крылья начали вырастать у нее из спины.
Франсуаз – демон, поэтому ни один пегас, уважающий себя и свое стойло, не позволит девушке на себя вскарабкаться. Но гнедая под седлом девушки была необычной лошадью.
Пара сильных крыльев, отливающих белоснежными перьями, расправилась по обе стороны прекрасной всадницы. Франсуаз тронула поводья, и гнедая оторвалась от земли.
– Давай, лягушка, – поторопил я. – Нечего красоваться перед толпой.
Нельзя сказать, что Франсуаз боится летать.
Моя партнерша не боится почти ничего. Это делает ее либо очень приятным спутником, либо абсолютно невозможным – в зависимости от ситуации.
Но Франсуаз терпеть не может, когда она от кого-то зависит, даже от своей лошади.
Гнедая имеет крылья, а Франсуаз – нет, и это заставляет девушку относиться к полету с некоторым уважением.
– Когда я только познакомился с тобой, – произнес я, – меня очень удивило, что сама ты не летаешь. Я считал, что все суккубы имеют огромные перепончатые крылья.
Франсуаз обиделась.
– Найди себе летучую мышь, – посоветовала она.
– А еще, – продолжал я, – я думал, что ты романтическая особа. А ты считаешь, что свечи на столах нужны для садомазохизма.
Убедившись, что я не дал-таки Франсуаз возгордиться, несмотря на крылатую лошадь, я позволил дракону взмыть высоко вверх и мог теперь коснуться крыши самого величественного из минаретов.
– Знаешь, Френки, – произнес я, – посмотрим, кто быстрее.
Франсуаз посмотрела на меня так, словно точно знала, что я опять сжульничаю.
Однако внезапный крик, раздавшийся на одной из площадей, заставил меня отказаться от пари.
– Ненавижу тяжелые платья, – сообщила она. Девушка отстегнула ножны от седла, к которому они были приторочены.
– Похоже, Седрик не пойдет с нами, – произнес я. – Странно, что дервиш вдруг начал нам доверять. Франсуаз скептически изогнула губы.
– Он не хочет оставлять Найваю одну, – сказала она. – Боится нападения. И он прав.
Демонесса вскочила на лошадь, и мы направились к воротам минарета.
Франсуаз оглядывалась с таким мрачным удовлетворением, словно ее собирались поместить в закрытый религиозный интернат, где учат готовить, сервировать стол и заготавливать впрок овощи, но в последний момент ей удалось укусить директрису и спастись бегством.
– Зачем ты тыкал меня пальцем? – спросила девушка. – Ты бы еще штаны с меня снял.
Я обернулся, желая убедиться, что любопытные уши не стелятся по уличной мостовой.
– Не стоило говорить дервишу, где мы нашли ошейник, – произнес я.
– И ты не нашел другого способа сказать об этом. Но откуда такая скрытность? Дервиш не умеет себя вести, но видно, что он хороший человек.
Я не стал вдаваться в подробности, кто именно не обучен манерам.
Франсуаз глубоко уверена, что она душка.
– Ни к чему обременять хороших людей проблемами, – сказал я. – Кто, по-твоему, украл у него ошейник?
Франсуаз хмуро взглянула на меня.
– Я не стал заострять на этом внимание, иначе дервиш мог догадаться. Но вспомни, что он говорил об ожерелье.
– Он увидел его в сокровищнице, Майкл. Бриллианты должны были быть в казне – король же их украл.
– Да, – согласился я. – Дервиш увидел их в тот же день, когда был похищен ошейник. Пока Седрик подготавливал Найваю к обряду очищения, король пригласил святого учителя во дворец. Он обещал показать ему сокровищницу, и дервиш ухватился за это предложение, так как надеялся найти там магические предметы. Вот как воры смогли проникнуть в минарет.
Франсуаз недоверчиво посмотрела на меня.
– Когда ты это рассказываешь, – произнесла она, – звучит вполне убедительно. Но если подумать…
– Не старайся, – предупредил я. – Это не твой конек.
Гнедая неторопливо шла по запруженной людьми улице.
Франсуаз, привыкшая к большой скорости, не могла без раздражения смотреть на неповоротливые повозки и на людей, которые, как ей казалось, вышли из домов специально для того, чтобы заступать другим дорогу.
Она покачивалась в седле, взирая на городскую толпу сверху вниз, словно ее лошадь шла по колено в отбросах.
Мне приходилось сдерживать поводья верхового дракона, ему тоже не удавалось развернуться на узких улочках Курземе, но пусть Франсуаз думает, что это она задерживает меня.
– Дервиш все же послал за нами следить, – негромко произнесла девушка, не поворачивая ко мне головы.
– Не думаю, что он знается с такими проходимцами, – отвечал я. – Скорее это кто-то, с кем ты училась.
Намек на ее происхождение наполнил Франсуаз кротостью и миролюбием. Жертвой, на которую предстояло излиться этим чувствам, оказался один из соглядатаев.
Франсуаз вдруг пустила гнедую вскачь, заставив ее перепрыгнуть через высокую арбу. Несколько человек испуганно присели, не понимая, как не лишились голов.
Подковы ударили о булыжник мостовой, кончик меча девушки уперся в тощую шею одного из прохожих.
Он как раз держал в руках бурдюк. Когда темная тень мелькнула перед его глазами, а шея ощутила холодное жало меча, человек выпустил свою ношу, и дешевое вино разлилось по его шароварам.
– Я еще не задала вопрос, – сказала Франсуаз, – а ты уже испачкал штаны. Зачем ты следишь за нами?
Специалисты по риторике утверждают – если человек хочет произносить слова громко и внятно, его горло ничто не должно стеснять. Лезвие меча, приставленное к шее соглядатая, успешно доказало обратное.
– Меня послали, – сообщил он. – Мне заплатили.
Франсуаз взглянула на человека так, что он сам понял свою ошибку.
– Королевские лучники, – проговорил он. – Я служу страже.
Франсуаз в бешенстве обернулась.
Люди вокруг прибавили ходу. Они вдруг вспомнили, что у них есть и более важные дела, чем делать узкие улочки города еще более узкими.
Франсуаз пнула человека сапогом в голову, и он надолго отправился в царство Морфея.
Или же, если череп у него оказался не настолько крепок, туда, откуда ему вряд ли позволят вернуться, даже за самое хорошее поведение.
Франсуаз провернула меч перед лицом, ее гнедая загарцевала на месте.
Из всех разбойников, которые делают опасными путешествия по Бербере, самыми беспринципными являются королевские лучники.
Правитель этой страны знает, как подбирать слуг себе под стать, а сиятельный штандарт наполняет бандитов ощущением неуязвимости.
Я пустил верхового дракона в небо, желая осмотреться. Поблизости стражников не наблюдалось, но это не слишком обнадеживало.
В пестрой толпе, что обтекала нас подобно речному потоку, огибающему пороги, могли оказаться десятки соглядатаев.
Говорят, что порок кладет печать на лицо человека. В какой-то степени это так. Но такое клеймо носила чуть ли не половина жителей города.
Вселенская Церковь учит, что все люди грешны от рождения.
Франсуаз ударила сапогами по бокам лошади. Гнедая заржала, и широкие белые крылья начали вырастать у нее из спины.
Франсуаз – демон, поэтому ни один пегас, уважающий себя и свое стойло, не позволит девушке на себя вскарабкаться. Но гнедая под седлом девушки была необычной лошадью.
Пара сильных крыльев, отливающих белоснежными перьями, расправилась по обе стороны прекрасной всадницы. Франсуаз тронула поводья, и гнедая оторвалась от земли.
– Давай, лягушка, – поторопил я. – Нечего красоваться перед толпой.
Нельзя сказать, что Франсуаз боится летать.
Моя партнерша не боится почти ничего. Это делает ее либо очень приятным спутником, либо абсолютно невозможным – в зависимости от ситуации.
Но Франсуаз терпеть не может, когда она от кого-то зависит, даже от своей лошади.
Гнедая имеет крылья, а Франсуаз – нет, и это заставляет девушку относиться к полету с некоторым уважением.
– Когда я только познакомился с тобой, – произнес я, – меня очень удивило, что сама ты не летаешь. Я считал, что все суккубы имеют огромные перепончатые крылья.
Франсуаз обиделась.
– Найди себе летучую мышь, – посоветовала она.
– А еще, – продолжал я, – я думал, что ты романтическая особа. А ты считаешь, что свечи на столах нужны для садомазохизма.
Убедившись, что я не дал-таки Франсуаз возгордиться, несмотря на крылатую лошадь, я позволил дракону взмыть высоко вверх и мог теперь коснуться крыши самого величественного из минаретов.
– Знаешь, Френки, – произнес я, – посмотрим, кто быстрее.
Франсуаз посмотрела на меня так, словно точно знала, что я опять сжульничаю.
Однако внезапный крик, раздавшийся на одной из площадей, заставил меня отказаться от пари.
19
Человек стоял возле огромной статуи, что изображала Согдана-освободителя, легендарного героя, прилетевшего в Курземе на трехголовом коне и спасшего город от иноземных захватчиков.
На самом деле каменный истукан являл взору пузатого человечка с физиономией, свидетельствовавшей либо о хроническом пьянстве, либо о врожденном дебилизме.
Толстяк растопыривал руки, то ли желая проверить, усидит ли таким образом на лошади, то ли возомнив себя, в парах алкогольного бреда, птицей.
То, что находилось под ним, скорее напоминала корову, у которой уши были заткнуты двумя охапками сена.
Скульптор и сам признавался, что боковые головы вышли не так удачно, но, уверял он, «не могу же я каждый день создавать шедевры».
Никто не помнил дня, когда он создал хотя бы один шедевр, но, надо полагать, ему еще надлежало наступить.
Рассказывают, что сам Согдан-освободитель, увидев себя в камне, плюнул на городскую мостовую и горько пожалел, что спас когда-то этот жалкий городишко.
Статуя была препоганая, и одно это могло заставить прохожего, узревшего ее впервые, остановиться, запрокинуть голову и завопить.
Однако старичок, стоящий возле каменного толстяка на корове, имел и еще один, столь же убедительный повод.
Лезвие кривого ножа упиралось ему в горло, и тот, кто стоял за спиной бедняги, мало походил на брадобрея.
– Проклятье, – пробормотал я. – Я думал, такое бывает только в книгах.
– Спускайтесь! – громко закричал человек.
Поскольку в воздухе вокруг него не парили сотни грифонов, он не стал утруждать себя уточнением, к кому обращается.
На самом деле каменный истукан являл взору пузатого человечка с физиономией, свидетельствовавшей либо о хроническом пьянстве, либо о врожденном дебилизме.
Толстяк растопыривал руки, то ли желая проверить, усидит ли таким образом на лошади, то ли возомнив себя, в парах алкогольного бреда, птицей.
То, что находилось под ним, скорее напоминала корову, у которой уши были заткнуты двумя охапками сена.
Скульптор и сам признавался, что боковые головы вышли не так удачно, но, уверял он, «не могу же я каждый день создавать шедевры».
Никто не помнил дня, когда он создал хотя бы один шедевр, но, надо полагать, ему еще надлежало наступить.
Рассказывают, что сам Согдан-освободитель, увидев себя в камне, плюнул на городскую мостовую и горько пожалел, что спас когда-то этот жалкий городишко.
Статуя была препоганая, и одно это могло заставить прохожего, узревшего ее впервые, остановиться, запрокинуть голову и завопить.
Однако старичок, стоящий возле каменного толстяка на корове, имел и еще один, столь же убедительный повод.
Лезвие кривого ножа упиралось ему в горло, и тот, кто стоял за спиной бедняги, мало походил на брадобрея.
– Проклятье, – пробормотал я. – Я думал, такое бывает только в книгах.
– Спускайтесь! – громко закричал человек.
Поскольку в воздухе вокруг него не парили сотни грифонов, он не стал утруждать себя уточнением, к кому обращается.