Чекалов Денис. Между двух войн

   – Или я перережу горло вашему приятелю.
   Я с радостью обнаружил, что старичок на площади вовсе не был моим приятелем. Это позволило бы мне отпустить поводья дракона и продолжить путь.
   Франсуаз выругалась так, что если бы каменная статуя могла ее расслышать, то тут же рассыпалась бы в песок.
   Жители Курземе были бы за это ей благодарны.
   Гнедая Франсуаз ринулась вниз стремительней, чем падает настроение у человека, понявшего, что если жизнь и вертоград, то он угодил прямо в бадью с удобрениями.
   Я последовал за девушкой, хотя и не вступал в общество спасения старичков от кривых ножей.
   Только что я спрашивал себя – кто из людей, что украшали Курземе своими немытыми физиономиями, может быть королевским шпионом. Теперь я мог получить ответ на этот вопрос.
   Прохожие разбежались. Перспектива попасть на кинжал городскому стражнику нравилась им ничуть не больше, чем черные щупальца, высовывавшиеся из астральной щели.
   На площади стояли только восьмеро человек. Все они смотрели в небо, и ни один не был синоптиком.
   Четверо из лучников поднимали свое оружие, направляя длинные стрелы в нашу сторону.
   В старичке, который так не вовремя оказался возле городского стражника, я узнал торговца магическими кувшинами.
   Либо у бедняги не осталось больше ни одного джинна, либо те были столь же непригодны для использования, как и бритва из чешуи зеркального окуня.
   Лучники следили за тем, как мы спускаемся. Это мало бы меня взволновало, если бы их стрелы не делали то же самое.
   Двое из королевских шпионов держали в руках кандалы. Возможно, они захватили их с собой случайно, так как по дороге собирались зайти к кузнецу.
   – Бросайте оружие, – приказал один из лучников. – Иначе мы убьем старого придурка.
   Эпитет, которым соглядатай наградил неудачливого торговца, весьма к нему подходил. Я сам бы расписался под этими словами, не будь мои руки заняты поводьями.
   – Думаешь, нас ищут из-за кражи в королевском дворце? – спросил я. – Или потому, что мы помогаем дервишу?
   Франсуаз пожала плечами, не понимая, какой смысл в любознательности.
   Ветер свистел, разрубаемый мощными крыльями дракона.
   – Предупреждаю вас, – прокричал королевский шпи­он.
   Дрожащая звезда сюрикена вонзилась ему в горло. Это прервало нить его речи; а вместе с ней и несколько артерий. Человек поднес руку к шее и выдернул сюрикен. Не знаю, зачем ему это понадобилось. Возможно, от природы он был любознателен.
   Ему не удалось как следует рассмотреть звездочку. Струя крови, хлынувшая из разрубленного горла, окатила его пальцы. К тому времени когда кровь в нем закончилась, любознательность тоже прошла.
   Четыре лучника отпустили тетиву.
   Королевская армия Берберы славится своими стрелками. Они составляют ее ядро и пользуются большим уважением, чем пехотинцы или наездники боевых сло­нов.
   Все четыре стрелы должны были попасть в цель, и только очень рискованный маневр мог спасти от их черного жала.
   Оперенные древки сломались в воздухе, перебитые метательными звездочками.
   Королевские лучники не дожидались, пока долетят их стрелы. Они уже потянулись к колчанам, и новые смертоносные стебли выросли на стволах их луков.
   Сапфировая звезда вонзилась в лоб капитану их отряда, а через мгновение такие же зажглись в головах трех его солдат.
   Это не привело их к просветлению, как можно было ожидать. Или истина, которая им открылась, оказалась слишком глубокой.
   Все четверо умерли, и, уверен, хотя бы один из них перед смертью пожалел, что не пошел в наездники боевых слонов.
   Франсуаз носит на поясе тринадцать сюрикенов и может швырнуть их одновременно.
   Это не так уж сложно, но необходимо много тренироваться, чтобы каждая из звезд попала в ту цель, которая ей предназначена.
   Франсуаз предпочитает для тренировок живые мишени.
   Старичок-торговец вжал голову в плечи, когда сюрикены прочертили над ним строки смертного приговора. Королевский лучник, который угрожал горшечнику ножом, откинулся навзничь.
   Сапфировые звезды написали на его лбу кровавые иероглифы.
   Заговоренные подковы гнедой звякнули о булыжник улицы. Франсуаз соскочила с лошади, мрачно рассматривая валяющиеся на площади трупы.
   – Неужели, – пробормотала она, – они думали, что я послушаюсь?
   – Френки, – проговорил я, – посмотри, что ты наделала.
   Один из сюрикенов дрожал в голове Согдана-освободителя.
   – По-моему, – ответила девушка, – так лучше. Франсуаз коснулась застежки на своем поясе, и все тринадцать сюрикенов, вращаясь, вернулись на кожаный
   ремень.
   Старичок-торговец присел еще в тот момент, когда сапфировые звезды едва не подправили ему прическу.
   Он так и не смог принять ровного положения, поэтому Франсуаз, ухватив горшечника за шиворот, выпрямила его сама.
   Ноги человечка взболтнули воздух.
   – Ты второй раз вляпываешься в неприятности, – произнесла Франсуаз.
   Она оправила старичку одежду и сделала это так энергично, что едва не выбила из бедняги дух вместе с жизнью.
   Торговец согласно закивал, хотя, могу держать пари, он не понял ни слова.
   Он просто был рад, что ему еще есть чем кивать.
   Демонесса подтолкнула его в спину; это напомнило старичку, что пора идти.
   Едва не потеряв свой пыльный тюрбан, который наполовину развязался и грозил упасть с головы, он поспешил прочь с городской площади.
   Франсуаз вернула меч в ножны. Ей даже не пришлось обагрить клинок кровью королевских лучников.
   – Поехали, – отрывисто сказала она. – Надо вернуться в минарет.
   Стук копыт прогремел над площадью. Вороная лошадь захрапела, осаженная на полном скаку.
   Гордый скакун остановился напротив Франсуаз. Че­ловек с холодными глазами восседал на нем, положив правую руку на рукоять меча.

20

   – Ты сменила прическу, Франсуаза, – произнес всад­ник.
   Его голос вибрировал от скрытой ненависти, крепкие зубы были обнажены, и слова с трудом пробирались сквозь них.
   Этот человек очень легко впадал в бешенство, но почти никогда не давал своей ярости возобладать над собой.
   – Доррос, – сказала Франсуаз. Девушка вскочила в седло, и гнедая загарцевала под ней.
   – Понравилось в Коканде? – спросила девушка. Вороной конь всхрапнул.
   – Ты заплатишь за каждый день, что я провел в рабстве, – прорычал Доррос Бланко. – Я верну тебе каждый удар кнута, который получил от надсмотрщиков.
   – Вот как? – Франсуаз издевательски усмехнулась. – А ты, помнится, говорил, что любишь путешествовать.
   Я сложил руки на груди.
   Бланко пришпорил коня, удерживая его на месте. Он хотел разъярить вороного перед бешеной скачкой.
   – За твою голову я получу пятьдесят тысяч золотых, – проговорил он. – Но знай, Франсуаза, я убью тебя с удо­вольствием.
   – Когда ты говорил это в прошлый раз, – произнесла девушка, – то сидел в яме, по пояс в грязной воде, вместе с другими рабами. Как ты выбрался, Доррос? Оказался слишком вонюч даже для них?
   Франсуаз сорвала с пояса кожаную плеть, и тринадцать сюрикенов запели в воздухе.
   Каждый из них летел быстрее, чем зентарийский шмель; и все они были направлены в Дорроса Бланко.
   Наемник выхватил меч. Прямое лезвие кривилось двумя шипами у гарды. Закаленный клинок, проворачиваемый умелой рукой, раскрыл радугу перед лицом охотника за головами.
   Все тринадцать сапфировых звезд зазвенели о мостовую, отбитые молниеносными ударами. Доррос Бланко поднял меч, салютуя своей противнице.
   Франсуаз в бешенстве зарычала. Никогда-то она не пытается сдерживать свою ярость.
   Демонесса выхватила меч из заплечных ножен, и гнедая стремительно понеслась навстречу вороному коню и его всаднику.
   Гнев Дорроса был столь же сокрушителен, но наемник держал его на прочной узде.
   Исторгнув глухое проклятие на своем родном каталонском наречии, Бланко погнал своего коня вперед, навстречу Франсуазе.
   Клинки встретились.
   Облако золотых искр поднялось над съехавшимися всадниками. Так взвешенные частички воды создают радугу над водопадом.
   Долю секунды враги смотрели в лицо друг другу; потом горячие скакуны развели их, несясь в противоположные углы площади.
   Бланко не ожидал, что удар демонессы окажется таким сильным. На пять или шесть секунд его кисть онемела. Доррос выронил бы свое оружие, если бы долгие годы выучки не заставили пальцы смыкаться тугим капканом.
   Наемник понял, что недооценил свою прекрасную противницу. Ненависть, которую он испытывал к ней, притупила его бойцовские навыки. Но звон скрещенных мечей вновь сделал его самим собой.
   Франсуаз засмеялась.
   Удар Дорроса Бланко тоже был силен, гораздо сильнее, чем мог он себе представить.
   Но прекрасное лицо демонессы выразило лишь насмешливое презрение, и Дорросу подумалось, что она даже не почувствовала его меча.
   Лошади развернулись.
   Всадники вновь понеслись навстречу друг другу. Доррос Бланко испытывал бешеную злобу, Франсуаз наслаждалась.
   Скрещенные клинки вновь запели литаврами битвы.
   Доррос Бланко вложил всю силу в свой удар: месяцы, которые он провел в кокандском рабстве. Непосильный труд на плантациях сахарного тростника и рассыпчатой маниоки. Кнут надсмотрщика, который опускался на каждого, кто был виноват перед господином, и дважды на того, кто не провинился. Вонючая яма, полная грязи, в которой ему приходилось проводить ночи.
   Меч Франсуаз, выбитый из ее руки, звякнул о булыжник мостовой.
   Торжествующая улыбка разрезала лицо Дорроса Бланко. Он знал –теперь ничто не помешает ему снести демонессе голову.
   Я не двигался.
   Франсуаз никогда бы мне не простила, если бы я помог ей в этот момент. У нее свои представления о чести.
   Бланко развернул лошадь. Вороной конь понесся навстречу девушке, точно выпущенный из пушки снаряд.
   Франсуаз выхватила из сапога короткий кинжал. Доррос Бланко лишь усмехнулся. Изогнутый клинок не мог противостоять закаленному мечу.
   Демонесса метнула нож в мостовую. Лезвие глубоко ушло между двумя камнями. Но меткий бросок был направлен не в них.
   Кинжал ударился в край лежащего на булыжниках меча. Длинная дайкатана подпрыгнула, точно грабли, если наступить на них ногой.
   Прекрасная демонесса послала гнедую навстречу Дорросу Бланко.
   Она нагнулась – за мгновение до того, как противникам вновь предстояло встретиться, меч Франсуаз поднялся над мостовой, и пальцы девушки сомкнулись на его рукояти.
   Доррос обрушился на демонессу, словно удар молнии. Франсуаз встретила его поднятым мечом. Искры ударили в лицо Бланко, бешеная боль пробежала вверх по его руке.
   Наемник почувствовал, что падает с лошади. Правая рука отказывалась повиноваться.
   Даже самый опытный из наездников мог бы вылететь из седла, получив такой удар. Но Бланко удержался. Он развернул вороного и крутанул меч перед своим лицом.
   – Я прикажу расчесать твои волосы, – прорычал он. – И забальзамирую твою голову, чтобы все могли на тебя посмотреть.
   Я вынул из внутреннего кармана большие золотые часы-брегет и, открыв крышку, посмотрел на них.
   – Достаточно, – негромко приказал я. Оба всадника остановились, сузившиеся от бешенства глаза Дорроса Бланко обратились ко мне.
   – Ненавижу вмешиваться, – произнес я, не повышая голоса.
   Я не торопясь вышел на середину площади и остановился между двумя противниками.
   – Но мне кажется, что этого хватит, Доррос. Бланко в негодовании прохрипел что-то на каталон­ском.
   – Уйди, офицер, – приказал он. – Это только между Франсуазой и мной.
   – Нет, Доррос, – произнес я. – Между нею и тобой стою я.
   Рык, полный с трудом сдерживаемой ярости, вырвался из груди каталонца. Трижды меч описал круг перед его лицом. Бланко пришпорил лошадь, и вороной скакун понесся на меня.
   Доррос с бешеной скоростью вращал перед собой меч. Глаз не мог уследить за полетом острого, как бритва, клинка.
   – Зачем он это делает, – в недоумении пробормотал я.
   Я посмотрел прямо в глаза вороному коню.
   Передние ноги скакуна подогнулись, и он остановился, сбрасывая всадника.
   Доррос Бланко перекатился через голову лошади, падая передо мной. Пока он еще летел, я ударил его в правый висок, и он остался лежать.
   Вороной конь распрямился и, фыркая, отошел.
   Меч Франсуаз находился в ножнах. Девушка вогнала его туда, когда я вышел на середину площади.

21

   Дервиш взглянул на Франсуаз со стоической печалью мудреца. Так взирают на нечто крайне неприятное, но неизбежное – как, например, на родственников жены или счет за телефон.
   – Вы вернулись, – произнес он, и по его тону было понятно – до последней секунды он надеялся на обратное.
   Бегемот Седрик вышел на верхнюю ступень минарета и настороженно наблюдал, не потребуется ли его хозяину помощь. Например, чтобы выставить нежелательных гостей.
   – За вашим домом следят, – произнесла Франсуаз, спрыгивая с лошади.
   Демонесса сказала это таким тоном, словно дервиш должен был нести за это личную ответственность.
   – Королевские лучники вломятся сюда через одну-две минуты.
   Может показаться, что Франсуаз не замечает хороших качеств в окружающих людях. На самом деле девушка оценивает всех в точности по достоинству.
   Но очень много воображает о себе самой.
   Лицо дервиша, на котором я никогда не замечал сильных эмоций, на сей раз тоже осталось почти невоз­мутимым.
   Святой учитель лишь немного приподнял брови, как делает человек, когда подтверждаются некоторые из тысячи его предположений относительно глубинного устройства бытия.
   Сообщение о том, что он должен опасаться солдат короля, не вызвало у дервиша удивления.
   Отчасти причина этого состояла в том, что святой учитель давно подозревал правду. Отчасти он всегда был готов узнать любую правду и полагал, что она всегда горька.
   – Король Гельминт одержим идеей вечной молодости, – произнес дервиш. – Он много раз просил, чтобы я открыл ему ее секрет. Я объяснял ему, что такая идея противоречит устроению Вселенной. Но он не слушал. Теперь, я думаю, он прибег к помощи демона, чтобы обрести желаемое…
   Эти слова оказались единственной реакцией дервиша на известие о том, что он внезапно стал мишенью для королевских лучников.
   – Что же, – сказал он. – Дайте мне астральный ошей­ник. Я завершу обряд очищения, и демон потеряет всю свою силу.
   Франсуаз никак не показала, что хладнокровие и собранность дервиша произвели на нее впечатление. И на лице ее не дрогнул ни один мускул, когда она сообщила:
   – У нас его нет.
   – Нет?
   Сколь ни была сильна неприязнь дервиша к демонессе, этого он не ожидал даже от нее.
   – Ошейник спрятан в Каледонском лесу, – отрывисто произнес я. – В надежном месте. Прежде чем мы до него доберемся, королевские лучники ворвутся в минарет и заберут Найваю.
   Святой учитель уже давно усвоил, что ни на одного из людей нельзя положиться, какими бы добрыми ни были их намерения. Ни слова упрека не слетело с его уст, ни единой жалобы на несовершенство мира.
   Бегемот Седрик, не дожидаясь указаний со стороны дервиша, успел сходить в минарет и теперь вновь спускался в сад, неся охапку длинных цветных свечей.
   Он направлялся на круглую площадку, чтобы подготовить ее к обряду очищения.
   Солнце давно выкатилось из точки зенита, поэтому, чтобы ритуал прошел успешно, вокруг следовало возжечь благовония.
   – Обряд необходимо завершить, – сказал дервиш. – Я перемещусь в астральный скол, где находится Найвая. Седрик будет сопровождать меня. Королевские лучники нас здесь уже не найдут. Мы покинем скол в нескольких милях от минарета.
   – Хорошо, – сказала Франсуаз. – Не будем терять времени.
   Святой учитель уже шел по садовой аллее, шурша одеянием по красноватым листьям ирги. Услышав слова девушки, он обернулся.
   Дервиш отгородил себя от всего мира, запершись в высокой башне минарета. Мир для него был заведомо зол, и что бы ни происходило за стенами заброшенного сада, ничто не могло вывести его из равновесия.
   Но распоряжаться в его башне он бы не позволил никому.
   – Вам лучше уехать отсюда, – сказал он. – Пока не появились лучники.
   Этот человек умел облечь отказ в форму вежливого предложения. Такая манера разговора тоже была одной из стен, что защищали дервиша от злого мира.
   Франсуаз понимает только одну форму отказа – ту, что облечена в крепкий удар дубинкой. Она шагала следом за дервишем, словно ничего не слышала.
   Я ощутил аромат благовоний, поднимающийся над вершинами тисов.
   Возжигание священных свечей само по себе было ритуалом, но по его окончании следовало как можно скорее приступить к обряду очищения.
   Я понимал, что Франсуаз и дервиш надолго займут друг друга, а потому быстро взбежал по лестнице минарета, чтобы вынести в сад спящую Найваю.
   – Вы не будете присутствовать при ритуале, – произнес дервиш.
   Он не отказывал, он просто сообщал, как все будет происходить.
   – Буду, – ответила Франсуаз.
   Я покачал головой, заходя под своды минарета.
   Теперь дервиш полностью повернулся к демонессе. Он сложил руки под талией, чтобы замкнуть круг ментальной энергии и не позволить себе потерять самообладание.
   – Госпожа Франсуаза, – произнес он, – я верю в ваши добрые намерения. Но это не значит, что я впущу вас в астральный скол.
   – Дервиш, – сказала демонесса, мгновенно вскипая, точно масло на огне, и сложила руки на груди, – не заставляйте меня быть грубой. Мы должны действовать сообща.
   – Я ценю вашу помощь, – отвечал святой учитель с видимой бесстрастностью. – Но в прошлый раз вы проникли в астральный скол обманом. Порог минарета вы тоже пересекли, солгав Седрику и мне. Как сможете вы помочь Найвае, если все ваши поступки замешены на лжи.
   Я ступил на верхнюю лестницу минарета. Найвая, погруженная в глубокий беспокойный сон, лежала на моих руках.
   – Королевские лучники, – произнес я. – Они окружают сад.
   Дервиш взглянул на Франсуаз, как бы говоря – уходите сейчас или окажетесь в замковых казематах.
   – Нет времени спорить, – сказала демонесса.
   Она выбросила вперед руку, и пучок пламени вырвался из ее указательного пальца. Дервиш отшатнулся; он ощутил инфернальное дыхание бездны.
   Франсуаз засмеялась – весело и в то же время с холодной, издевательской насмешкой.
   Демонесса провела перед собой прямую черту. Алое пламя занялось в жарком воздухе, рисуя в нем силуэт Врат.
   – Нечисть! – в гневе прокричал дервиш. – Что ты делаешь в моем саду?
   – Потом поговорим, муфтий, – процедила девушка.
   Она схватила дервиша за руку. Прежде чем святой учитель успел произнести хотя бы слово, демонесса швырнула его в разверзшееся отверстие.
   – Седрик.
   Голос Франсуаз хлестнул бегемота, как удар бича. Демонесса умеет заставить подчиниться.
   Гиппопотам уже спешил по садовой аллее, в его лапах остался пучок невозженных свечей.
   Адские Врата распахивали перед Седриком огненные створы. По его ушам ударили крики тех, кто был обречен на страшные муки в огне Преисподней.
   – Полезай, – приказала девушка. Доброе лицо бегемота в недоумении скривилось. Он приподнял лапы, собираясь что-то спросить.
   – На штурм! – раздался громкий крик из-за садовой стены. – Арбалетчики!
   – И всем-то здесь надо повторять, – в бешенстве прорычала Франсуаз.
   Она со всех сил пнула бегемота ногой в ту часть тела, на которой он обычно сидел. Седрик повалился вперед, словно сбитая с человека шапка.
   Маленький хвостик на мгновение мелькнул под распахнувшейся туникой.
   Восемь стрел вонзились в стволы тисов по обе стороны от нас.
   – Давай, – приказала девушка.
   Я должен был войти следующим, поскольку нес на руках Найваю. Но я не собирался оставлять Франсуаз по эту сторону Врат, пусть даже на пару секунд.
   Я втолкнул девушку впереди себя и лишь потом шагнул между огненными створами.
   Обернувшись, я затворил их за нами.

22

   Холодный, влажный воздух болота показался мне приятным после удушливой жары, царившей в Курземе.
   Мне нравится, когда холодно и влажно; возможно, мне следовало родиться лагунным драконом, стегоцефалом или, по крайней мере, большой лягушкой.
   С наслаждением вдохнув освежающий воздух, я осмотрелся. К моему полному удовлетворению, я выглядел именно так, как полагается настоящему герою. Таким его изображают на обложках дешевых книжек.
   Я стоял, расставив ноги, со спокойной уверенностью смотрел в камеру, а на моих руках возлежала спасенная красавица – как положено, без сознания и почти полностью обнаженная.
   Все остальные персонажи лежали в грязи у моих ног.
   Мне это понравилось.
   Больше всех досталось, разумеется, бедняге Седрику. Мало того, что он сам, будучи упитанным гиппопотамом, глубоко погрузился в грязь, так еще Франсуаз упала прямо на него, изобретя тем самым новый глагол – прибегемотиться.
   Франсуаз умеет делать в воздухе тройное сальто и прыгать так далеко, словно законы тяготения на нее не распространяются. Но я знаю, что это не так, поскольку мне не раз приходилось носить ее на руках.
   Демонесса вогнала Седрика в жидкую топь так глубоко, что на ум невольно приходило сравнение с молотком и гвоздем. Один хороший удар – и гвоздь в дереве по самую шляпку.
   Дервиш сидел поодаль – будучи легче Седрика, он пролетел дальше.
   – Друзья, – с великодушной доброжелательностью произнес я. – Грязевые ванны весьма полезны для здоровья. С этим никто не спорит. Они смягчают кожу и способствуют релаксации. Но, может быть, развлечетесь этим позже?
   Франсуаз поднялась, нещадно попирая Седрика ногами. Она наградила меня полным бешенства взглядом и лишь после этого сошла с бегемота.
   Седрик, когда ему удалось приподняться на лапах, долго отплевывался, изрыгая ошметки тины.
   Рот бегемота оказался, таким образом, занят, Фран­суаз же задохнулась от бешенства. Она не стесняется в подобной ситуации давать волю рукам, но не при по­сторонних.
   В результате единственным активным тенором в хоре оказался дервиш.
   – Грязная демоница, – буркнул он.
   Надо сказать, что единственными по-настоящему чистыми здесь оказались мы с Найваей. Я вошел в астральные Врата, а не был в них брошен.
   Франсуаз отделалась комьями грязи, которые вылетели из-под Седрика. На ее черной куртке они были не видны. Так что эпитет «грязный» скорее мог относиться к дервишу и гиппопотаму.
   – Как ты смела кощунствовать в саду минарета?!
   Трудно спорить с тем, что растворить Врата Преисподней возле храма – это оскорбление веры. Но Фран­суаз никогда не спорит, она либо не слушает, либо лупит оппонента лицом об стол.
   – Ладно вам, дервиш, – бросила она.
   В таких случаях я обычно подаю девушке носовой платок, чтобы она могла привести себя в порядок, но мои руки были заняты полуобнаженной Найваей.
   Франсуаз бросила на меня бешеный взгляд и присоединила еще одну строчку к списку моих прегрешений.
   Затем вынула платок из-за отворота куртки и принялась вытирать заляпанные ноги.
   Я передал Седрику Найваю, и он поспешил принять ее. Озабоченная физиономия добродушного бегемота без слов говорила о том, что я не умею заботиться о маленьких девочках.
   Дервиш подковылял к демонессе. Он еще не совсем пришел в себя после головокружительного полета.
   – Я сказал, что не возьму вас сюда, – вымолвил он голосом, дрожащим от сдерживаемого негодования.
   – Вы вообще много болтали, – бросила девушка. – А надо действовать.
   Убедившись, что грязь более не мешает мне восхищаться ее стройными ногами, Франсуаз отбросила в топь намокший платок и сказала:
   – Нам в ту сторону.
   – Нет, – произнес дервиш. – Мы никуда не пойдем, пока все не выясним.
   Франсуаз уперла руки в боки и посмотрела на святого отца сверху вниз.
   Она обладает удивительной способностью смотреть сверху вниз даже на тех, кто гораздо выше нее. Я полагаю, секрет этого умения в ее непробиваемой самоуверенности.
   Девушка взирала на дервиша так, как великан может смотреть на разбушевавшегося крошку полугоблина.
   – Ладно, – произнесла она. – Я вам не нравлюсь. Это ваше дело. Но мы пойдем вместе. Жизнь девочки дороже, чем ваши моральные принципы.
   С каждым словом ее экспрессия нарастала, так что два заключительных слова она произнесла с таким нескрываемым отвращением, словно речь шла о тараканах или кишечных червях.
   – Хорошо, – вымолвил дервиш. – Я скажу все, что давно должен был сказать.
   То, как сухо и бесцветно звучал голос святого учителя, выдавало чувства, бушевавшие на самом деле в его душе.
   Глаза Франсуаз вспыхнули, казалось, еще мгновение, и из них посыпятся искры, и займется тростник, и все вокруг охватит вихрь бушующего пламени.
   – Только человек с чистой душой может входить в астральный скол, – произнес дервиш. – А тем более вступать в пределы Верхнего болота.
   Бегемот Седрик тронулся с места, его толстые лапы громко зашлепали по влажной земле.
   Он остановился, лишь когда вместе со спящей Найваей оказался за спиной дервиша. Оттуда он посмотрел на Франсуаз и больше не отрывал от нее взгляда.
   Лицо Франсуаз стало мрачным. Было очевидно, что демонесса собирается идти дальше, даже если ей придется для этого снова втоптать в грязь и Седрика, и самого его хозяина.