Четвериков Борис. Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

   - "Корсунь".
   В селе прибывших встречают "станичники"-квартирьеры.
   Матюхин спрашивает:
   - Как у вас с охранением? Есть ли за селом заставы?
   - Об этом спросите одного из тех, кто привозил ваше письмо, они сами видели наши охранения.
   Но тут опять выручает боец-котовец. Он подскакивает на коне, козыряет.
   "Это они чересчур", - думает Котовский.
   Но, кажется, Матюхину все это нравится.
   - Не извольте беспокоиться! - оглушительно рявкает боец. - Муха не пролетит, ни одна красная собака не пролезет!
   Матюхин произносит что-то вроде "хм".
   - Дисциплинка! - переговариваются между собой матюхинские комиссары.
   - Что вы хотите? Казаки!
   Котовский познакомил Матюхина с Борисовым, отрекомендовав его как делегата эсеровского съезда. Борисов спросил:
   - Вас, наверное, интересуют результаты съезда? Очень решительные резолюции.
   - Нам не резолюции, нам солдаты нужны, - отрезал Матюхин.
   Тогда Борисов обратился к матюхинским комиссарам:
   - Передаю вам горячий привет от Савинкова!
   Комиссары тоже вяло отозвались на это сообщение.
   Когда квартирьеры, проинструктированные Котовским, спросили Матюхина, не желает ли он одну из своих частей поместить вместе с фроловцами, Матюхин задумался и потом ответил:
   - Мы народ русский, а вы с Украины. Национальность разная, могут поссориться. Давайте расположимся отдельно.
   И тут же, не стесняясь присутствия "атамана Фролова", отдал приказ: коней не расседлывать, в конюшни не ставить. И со всей своей свитой отправился расставлять и инструктировать свои полки.
   Котовский слышал этот разговор, но ничем на него не отозвался. Не расседлывать так не расседлывать! Не ставить в конюшни? Пусть будет по-вашему! Осторожен матерый волк! Видимо, еще не вполне верит!
   Когда матюхинцы наконец вернулись от своих воинских частей, где хвастались перед "атаманом Фроловым" резвостью своих коней, богатым вооружением, Котовский преспокойно предложил:
   - Давайте начинать.
   Но матюхинцы долго еще медлили.
   - Мы привыкли стрелять, а не заседать, - сказал Матюхин. - Где же, атаман, твои пулеметные тачанки? - добавил он с напускным добродушием.
   "Ага, - подумал Котовский, - значит, братец сделал ему обстоятельный доклад!"
   - Пулеметные тачанки? Если хотите, пойдем и посмотрим. Люблю товар лицом показывать! - И он рассмеялся: - Чуть-чуть все до одной не потерял, когда пробивался к вам через красные заслоны!
   Тачанки Матюхину понравились. Все его соратники тоже не могли скрыть своего удивления и восторга:
   - По выправке, молодцеватости и геройскому виду эти бойцы больше похожи на офицеров, чем на солдат!
   А Котовский не мог нарадоваться на своих бойцов и командиров. Они вели себя безупречно.
   "Комар носа не подточит!" - подумал он, наблюдая, как бойцы строят бессмысленные "солдатские" физиономии, гаркают "здравия желаю", отвечают "так точно", "никак нет", как командиры эскадронов дают самые подходящие ловкие ответы матюхинским комиссарам.
   "Пусть не расседлывают коней, - подумал при этом Котовский. Отказаться сесть с нами за стол они уже не могут".
   Матюхинцы вернулись со смотра, столпились на улице и все еще выспрашивали, задавали, как им казалось, "коварные" вопросы.
   Котовский снова предложил начать заседание. И тогда Эктов громко провозгласил:
   - Командиры и комиссары соединяющихся частей! Открываю совещание! Прошу следовать за мной!
   15
   Котовский, как вежливый хозяин, пропустил "гостей" вперед. В просторной избе за двумя составленными вдоль столами, накрытыми деревенскими скатертями, разместились одиннадцать котовцев и шестнадцать матюхинских начальников.
   В помещении было три окна. "Красный угол" до самого потолка был убран иконами. Здесь были и старинные большие образа под стеклом с заложенными под стекло венчальными свечками, и множество маленьких иконок с изображением божьей матери с младенцем, распятого Христа, Николая-угодника с небольшой бородкой. Были тут и лубочные лакированные листы, порядочно засиженные мухами и тараканами, с Серафимом Саровским, с какими-то еще святыми, что видно было по светлым кругам вокруг их голов.
   Перед иконами на медных цепочках висела, слегка покачиваясь, лампада из цветного стекла, тут же лежали засохшие просфоры и крашеные пасхальные яйца, а за икону были заткнуты деловые бумаги, налоговые квитанции и письма от сына, убитого в четырнадцатом году на войне.
   Столы были расставлены продуманно, оставалось только разместить матюхинцев в соответствии с намеченным планом.
   С шутками и присказками, что "начальству первое место", что "гостям честь и почет", бандитских главарей усадили в угол, под образами. Сами разместились ближе к окнам и двери, а также между матюхинцами. Все расселись в конечном результате так, как это нужно было для осуществления замысла.
   Заупрямился только один. Это был опять-таки тот самый тамбовский комиссар, с нездоровым, серым лицом и горящими нехорошими глазами. Он вообще наотрез отказался сесть за стол и расположился прямо на полу, убранном сеном, причем положил винтовку к себе на колени. Его даже плохо было видно при свете керосиновой лампы, подвешенной к потолку.
   Котовский видел и это, но опять якобы не заметил.
   Тем временем хозяин дома, степенный мужик с пышной бородой, кроткими светлыми глазами, в широкой голубой рубахе и в жилете поверх нее, вместе с суетливой бабой, в чепце, в коричневой кофте с оборками, расставляли на столе обильные закуски: жареного поросенка, гусятину, пироги с кашей и всякую другую снедь, приговаривая:
   - Кушайте на здоровье, гостюшки! Не красна изба углами, а красна пирогами!
   Но на них никто не обращал внимания.
   В заключение хозяин принес бутылки самогона. Тут некоторые из матюхинцев стали громко выражать восторг. Но Матюхин тихо, однако очень решительно сказал:
   - Воздержитесь.
   Котовский и этого будто бы не заметил, но со своей стороны громогласно предложил:
   - Господа! Я думаю, что поднять чарки и выпить за победу мы еще успеем, а пока без тостов и выпивки проведем деловую часть совещания.
   Это его предложение опять как будто уменьшило подозрительность бандитов, которые могли подумать, что их хотят подпоить.
   - Ну, ну, - отозвался Матюхин. - Что верно, то верно.
   Тамбовский комиссар только сощурил глаза и поправил винтовку на коленях, но ничего не сказал.
   Капитан Эктов сидел бледный, сосредоточенный. Он-то знал, догадывался, что игра приходит к концу, что ему уже поздно идти на попятный, нужно только постараться уцелеть во всей предстоящей свалке и передряге. Он не мог не заметить и того, как поставлен стол, как размещены скамейки, как главари шайки втиснуты в угол, где им не повернуться... Эктов выбрал для себя место за столом поудобнее, так, чтобы можно было в случае чего выбраться одному из первых... Впрочем, обо всем он мог строить только догадки. Как все произойдет? Когда? При каких обстоятельствах?
   Во всех смотрах да разговорах незаметно и день пролетел. Когда разместились, уселись, после некоторых пререканий и шутливых споров, наступили уже сумерки. Лампа светила тускло. Хозяин дома принес еще зажженный сальник. Он нес его бережно, осторожно, чтобы не загасить. Сальник освещал его лицо, его бороду, и степенный мужичок-кулачок сам в этот момент походил на какого-то святого угодника, освещаемого лампадой.
   Капитан Эктов встал. Он открывал совещание:
   - Я, господа командиры, не буду делать доклада. Поручаю сделать это представителю братской группы Савинкова Борисову. Нет возражений?
   Все молчали. Свежая струя воздуха хлынула в открытые окна, принося запах близкого дождя. Свет сальника заколебался, тени забегали по стенам.
   Борисов встал. И хотя был он опытный оратор и часто проводил беседы, выступал на собраниях, но тут на короткое мгновение растерял все мысли и пришел в замешательство. Чтобы скрыть это, он переменил место и встал поближе к свету, держа сочиненную им "резолюцию съезда" в чуть дрожащей руке. Гажалов взял сальник и светил Борисову в его записи.
   - Господа командиры! - начал Борисов, и тут сразу окреп его голос, и он продолжал: - Читать всю резолюцию или изложить основные мысли?
   - А ты нам попроще да поближе к делу, - сказал Матюхин, заметно важничая. - Не рассусоливай!
   - Вот именно! - поддакнул тамбовский комиссар. - Здесь война, а не говорильня.
   - Я тоже солдат, - поддержал их Котовский. - По мне, чем меньше болтовни, тем лучше.
   Борисов говорил горячо и вскоре увлек всех слушателей. Он предрекал белому движению победы, намекал на поддержку извне, расхваливал до небес Савинкова, перечислял какие-то несуществующие отряды и готовые по первому слову подняться против Советов крестьянские массы...
   Речь его привела бандитов в возбуждение. Все они уже потеряли надежды на спасение, думали только, как бы отсидеться в лесу до зимы и потом выбраться отсюда, уйти подобру-поздорову. А тут вдруг развертывались блестящие перспективы!
   И у них без всякого самогона развязались языки. Они хотели теперь показать, что и они чего-нибудь стоят! Один перед другим выхвалялись своими успехами, несуществующими резервами. В пылу таких разговоров, забыв всякую осторожность, выбалтывали некоторые тайны, называли свои явки, указывали на источники, откуда они достают оружие, подковы, снаряжение...
   Котовский подзадоривал их, выражая сомнение, недоверие и называя фантастические цифры повстанческих кубанских отрядов.
   Эктов молчал. Он поневоле присутствовал при всем этом и поневоле созерцал обширность своей измены недавним единомышленникам. Он видел, как матюхинцы губят все, выдают в руки красных все нити своей организации.
   После беспорядочного и оживленного обмена мнениями и после не увенчавшейся успехом попытки Котовского выведать у матюхинцев, где находится раненый Антонов в настоящее время, Котовский взял слово.
   - В основном, я одобряю доклад, - сказал он, сверкая глазами и с веселым задором поглядывая на врагов, - хотя я должен откровенно сказать докладчику: улита едет, когда-то будет. Так вот, господа, вы сами убедились, насколько бесподобна моя воинская часть, а вы не з-забывайте, это всего лишь авангард. Поэтому я думаю, что не встречу возражений, если предложу командование объединенными силами возложить на меня.
   Это вызвало шум и возгласы матюхинцев. Некоторые даже повскакали с мест.
   - Мы вообще не собираемся соединяться! - крикнул тамбовский комиссар с какой-то даже злобой.
   - Господа донцы и кубанцы! - поднялся Матюхин, жестом руки останавливая своих командиров. - Вас небольшой отряд, вполне понятно, что он вольется в главные силы. Да вы и местность не знаете! Тут не может быть и разговоров, командование я оставляю за собой. Меня знает вся Тамбовщина! Да вы знаете, кто я такой?!
   Матюхин все больше распалялся, он кричал хриплым голосом, стучал по столу страшным волосатым кулаком:
   - Я Матюхин! Спросите кого угодно - знают ли они меня? Да я своими руками... - он уже рычал, а не говорил. - Вот этими руками выкручиваю головы пленным красноармейцам! В плен не беру! У нас они умирают в страшных муках! Для чего я это делаю? Чтобы мое имя наводило панику. Вот кто я такой! А вы еще не огляделись, а хотите уже верховодить. Смешно даже слушать! Да вы знаете... Я сегодня же начну наступление! Да вы знаете, сколько у меня оружия в одном только Лопатинском овраге!..
   И тут он начал в запальчивости выбалтывать, где и какие у него склады, где размещены другие его отряды... клялся, что за короткий срок соберет десятитысячную армию...
   Кажется, все. Больше от них ничего не выведаешь. К этому времени Котовский получил условный сигнал, что бригада готова к выступлению. Он решил, что можно идти к финалу.
   Все котовцы это почувствовали. Один за другим нащупывали револьверы, держали пальцы на взводе. Каждый точно наметил первого противника.
   Были еще выступления от несуществующего в действительности "представителя махновского полка", от "анархистских организаций Дона и Кавказа". Но их уже слушали рассеянно.
   Когда Котовский поднялся для заключительного слова, поднялись и Гажалов, и Борисов, и Данилов, и все остальные котовцы, а тогда встали и матюхинцы, думая, что это будет нечто вроде клятвы, приветствия или присяги. Поднялся и бледный Эктов.
   Котовский вместо какой-нибудь речи взмахнул рукой - это был условный сигнал, - крикнул:
   - Довольно комедии! Я - Котовский! Расстрелять эту сволочь!
   И в этот момент направил дуло нагана в Ивана Матюхина.
   Ошеломленные бандиты еще не могли понять, что происходит, и от ужаса оцепенели. Матюхин закрыл голову обеими руками. На столе жалобно звякнули наполненные самогоном нетронутые бутылки. Тарелки и блюда со снедью поползли вместе со скатертью.
   Котовский нажал курок - осечка. Снова нажал - осечка! Три раза подряд осечка в такой момент!..
   Тогда он отшвырнул наган в сторону, отскочил к стене и начал отстегивать маузер.
   Между тем уже прогремел залп, уже упали первые из бандитов. Тамбовский комиссар тоже выстрелил, и Котовский почувствовал резкую боль в плече. В тот же момент тамбовский комиссар дернулся и упал навзничь, забрызгав кровью свежее сено, разбросанное на полу.
   Комната наполнилась едким дымом. С потолка сыпалась труха. Со звоном летели стекла из окон. Лампа погасла. Только сальник, колеблемый ветром, слабо мерцал.
   Эктов при первых же выстрелах нырнул под стол и переполз на сторону котовцев. В темноте все еще продолжалась стрельба.
   - Данилов ранен! - крикнул кто-то в дверях.
   - Идите! Они в амбаре! - раздался еще голос.
   Котовский, Борисов, Гажалов выбежали на крыльцо. Оказывается, Матюхин, командир Шестнадцатого полка Назаров и еще несколько матюхинских соратников выскочили через окно, заперлись в амбаре и открыли оттуда бешеный огонь.
   Во дворе тоже произошла короткая схватка, охрана котовцев приканчивала последних матюхинских коноводов.
   Пока в избе шло "совещание", во дворе выполнялась своя работа. Здесь набралось немало матюхинцев-коноводов, которые могли в решительный момент оказать помощь своим вожакам. Но были и котовцы возле своих коней. Котовцы и матюхинские коноводы стали знакомиться.
   - Плохо в лесу с кормежкой? - сочувственно спрашивали котовцы.
   - Хорошего мало, - нехотя отвечали те.
   - И кони-то у вас заморенные. Дали бы им хоть овсеца.
   - Откуда его возьмешь!
   - Эко дело! А мы на что? Мы, станичники, народ гостеприимный. Тебя как звать-то? Кузьма? Торба у тебя есть, Кузьма? Бери овса сколько душе угодно. Ночь впереди, а начальство, чай, до утра засидится.
   И они пошли. Котовец повел этого самого Кузьму за собой. Они вошли в амбар, и матюхинец увидел полные закрома овса. Когда он наклонился, чтобы наполнить торбу, котовец нанес ему удар по черепу. Матюхинский коновод замертво рухнул на землю. Котовец убедился, что коновод больше не встанет, уволок тело в сторону, завалил соломой и вернулся назад.
   - Где ж Кузьма наш запропастился? - спрашивали матюхинские коноводы.
   - Спать лег, велел в случае чего разбудить.
   Другим коноводам котовцы предлагали "сбегать на минутку к тете Дарье и хватить по чарочке самогона-первача, у тети Дарьи он такой, что медведя свалит! Выпьешь - и душа радуется!" И вели двух-трех матюхинцев, и эти тоже не приходили обратно.
   - С девками остались посидеть, - сообщали с простодушным видом котовцы.
   Так под разными предлогами уводили матюхинских коноводов и поодиночке приканчивали. Наконец во дворе осталось их только трое.
   - Где Кузьма спит? Проводи меня к нему, пусть он теперь подежурит, а я вздремну, - потребовал один из троих.
   Его охотно проводили, и он тоже как в воду канул.
   - Вон оно где, недалече, - показал котовец, - в амбарушке оба спят. Кузьму растолкать не могли, мычит, черт, а встать не встает. Так и отступились.
   Кажется, у оставшихся двоих матюхинцев не зародилось подозрения. Они скучали, громко позевывали, наконец даже вздремнули около коней.
   Загремели в избе выстрелы, со звоном полетели стекла. Для котовцев не составило большого труда расправиться с оставшимися двумя коноводами.
   Опасаясь, что в общей сумятице и его прикончат, Эктов старался быть возле Котовского. И теперь он тоже выбрался на крыльцо.
   - Никогда ничего подобного не видел, - бормотал он, опираясь на перила и разговаривая сам с собой. - Это что-то безумное! Я не трус, но у меня до сих пор нервная дрожь... И ведь я очень и очень подозревал, что меня используют, а затем безжалостно пристрелят...
   - Сдавайтесь! - крикнул Котовский засевшим в амбаре, а сам зажимал рану левой рукой.
   В ответ послышались только выстрелы. К амбару, сбоку заложенному поленницей дров, подполз один из бойцов. Чиркнула спичка, весело затрещала солома, а потом разом пламя охватило амбар... Трещали доски. Летели искры. Пламя озарило соседние избы, окрасило в розовый цвет березы, опахнуло жаром окружавших амбар котовцев. Некоторое время двор был ярко освещен. Метались на привязи лошади. Пламя лизало листья ольхи, взвивалось к небу и раскачивалось, причудливо озаряя надвинувшуюся дождевую тучу, уходящую под пригорок улицу, играя и переливаясь в стеклах соседних домов.
   Занялась заря. И уже трудно было понять, где зарево пожара, где сияние возникающего дня.
   Выстрелы из амбара прекратились. Чья-то рука пыталась изнутри распахнуть двери, но обгоревшая стена накренилась и наглухо заклинила выход. А потом рухнули пылающие перекрытия крыши.
   Никто не пришел из деревни гасить пожар. Пламя сникло. Люди стояли вокруг и смотрели на это очистительное пламя, раз навсегда выжигающее из памяти имя свирепого палача и душегуба.
   А за деревней уже защелкали выстрелы, заговорили пулеметы. Началось уничтожение всей банды, растерявшейся без своих командиров.
   16
   Утром созвали жителей Кобылинки. Комиссар Борисов держал речь. Он объяснил, за что борется Красная Армия, что такое Советская власть, говорил, что никого в деревне не тронут, напротив, еще помогут им наладить трудовую жизнь.
   Тогда стали приходить все новые и новые жители деревни.
   - Пороть не будут? - с опаской спрашивали они.
   Вскоре мужики сами стали приводить попрятавшихся в банях и погребах бандитов. Еще набралось человек семьдесят.
   Из всех матюхинцев спаслись и скрылись в лесу не более пятнадцати человек.
   Котовцы выявили имевшихся в деревне безлошадников и передали им полсотни лошадей.
   Найден был и доставлен в штаб адъютант Четырнадцатого полка повстанцев Муравьев. Это был страшно перепуганный и изрядно вывалянный в сене мальчик. Вначале он держался гордо и дерзко:
   - Все равно вы меня уничтожите, так о чем же еще говорить?
   На верхней губе у него золотился пушок. Он, вероятно, ни разу еще не брился.
   - От вас зависит, будете вы жить или нет, - ответил ему комиссар, который вместе с Гажаловым допрашивал его.
   - Зависит от того, - добавил Гажалов, - что вы поймете свои заблуждения и чистосердечно раскаетесь.
   - Одного я не понимаю, - в раздумье сказал Муравьев, когда убедился, что никто его не бьет, не пытает, не собирается по методу Матюхина свернуть ему голову, - одного никак не пойму. Ну, хорошо. Еще можно, хотя и с трудом, представить, что командный состав вашей дивизии так тонко вел игру. Но как же рядовые бойцы? Как могло быть, чтобы не десять, не двадцать - несколько сот человек сумели действовать так согласованно, чтобы они не раскрыли вас, не проговорились... Это непостижимо!
   - Вы не только этого, вы многого еще не понимаете, - ответил Борисов, - и такие заблуждения, как ваши, дорого обходятся стране.
   17
   Арбат весь испещрен маленькими уличками и переулками. Кажется, ни в одном районе Москвы нет столько изгибов и поворотов!
   В Серебряном переулке находилась образцовая клиника профессора-хирурга Мартынова. Вот в эту клинику и поступил на излечение Котовский. Ольга Петровна самолично освидетельствовала его рану. Ранено правое плечо с оскольчатым переломом плечевой кости. Ольга Петровна наложила гипсовую повязку и повезла мужа в Москву.
   - Вы, конечно, понимаете, - спросил Котовский седого, маститого профессора, - что рука мне нужна?
   - А как же! - серьезно посмотрел на него профессор. - Каждому человеку очень нужна рука. Но ведь никто вопроса об ампутации и не поднимает. Будем лечить вашу руку. Приложим все старания.
   В сентябре Котовский выписался из клиники, сердечно поблагодарил профессора и отправился в свою бригаду.
   Первое, что ждало Котовского в бригаде, - приказ Реввоенсовета республики о награждении за смелую операцию у деревни Дмитровское-Кобылинка Почетным Революционным оружием.
   Орденом Красного Знамени за отличия в боях при ликвидации банды Антонова награждены сто восемьдесят пять котовцев.
   Котовский назначается командиром Девятой Крымской кавалерийской дивизии имени Совнаркома Украины.
   Когда он пришел в штаб и весть о его приезде облетела бригаду, к нему кинулись пожимать руку, приветствовать по уставу и не по уставу или хотя бы просто взглянуть на него все его друзья и соратники, все его орлы, однополчане, а сейчас, в обычное время, простые, сердечные, непритязательные люди:
   - Привет, товарищ комдив!
   - Григорий Иванович! Наконец-то! Заждались мы тебя тут!
   - Приказ-то! А? Сто восемьдесят пять награжденных!
   Сейчас в дивизии нужно было навести порядок, чтобы выращивать сознательных, дисциплинированных бойцов. Продолжать борьбу с расплодившимися опять бандами, охранять ссыпные пункты, сахарные заводы. Одновременно проводить силами курсантов дивизионной школы топливный трехнедельник. Одновременно налаживать изучение пулеметного дела, организовывать пулеметные сборы, содействовать сбору продналога в подверженных кулацкому влиянию волостях...
   - Ничего, справимся! - бодро говорил Котовский, любуясь на своих соратников.
   И они справились.
   Казалось, что пришло затишье на фронтах, видны впереди просветы. Зарождались мысли о мирном труде, о каком-то новом устроении жизни. Много желаний, планов, намерений было отведено на задний план, "до лучших времен", как говорится. Но вот уже давно не стреляют пушки, не мчится конница в атаку. Значит, можно перевести дух, можно позволить себе роскошь - прости жить?
   18
   Гарри Петерсон очень волновался, отправляя в поход Тютюнника. Гарри долго беседовал с ним с глазу на глаз. Генерал пыжился, надувал щеки, говорил высокопарно и невразумительно. Это крайне огорчало мистера Петерсона.
   - Скажите, генерал, положа руку на сердце: сколько раз вас уже били вместе с вашими отрядами в Советской России?
   - То есть как били? - удивился генерал. - Учитывая обстановку и численное превосходство противника...
   - Мы вас поддержим. Как вы считаете: поддержка солидная? И ведь вы же, черт возьми, генерал, не правда ли? Например, кто такой Петлюра? По сути дела, дилетант. Или взять Махно - он даже совсем и не военный! Ведь правда? Вы же абсолютно стопроцентный генерал, мы вам даем стопроцентное, опытное, кадровое офицерство, даем медикаменты, деньги, наконец, с вами едут крупные государственные чиновники... Мы на вас полагаемся, генерал! Вы... как бы это сказать... вы зародыш нового украинского государства... Вам понятна моя мысль?
   - Хе-хе. Очень остроумно. Непременно расскажу министру Красовскому. Зародыш! Ха-ха-ха! Хо-хо! Пардон, как вы изволили выразиться? Хе-хе! Золотое яичко! А? Которое снесла курочка... - пардон, вы не обидитесь? курочка Петерсон! А?
   Генерал залился беззвучным смехом. И смех, и остроумие, и медленная сообразительность - все было подлинно генеральское. И шинель у него была с красной подкладкой. А папаха! Одна его папаха - полная гарантия, что он победит!
   - Мы вам дадим Палия, кроме всего прочего, - сказал Гарри. - Это будет один из лучших ваших помощников. И мне правится его идея: взять псевдоним исторического полковника! Очень остроумно! Палий был в некотором роде символом в свое время!
   - Па-азвольте, - наморщил лоб генерал: он был слаб в хронологии, па-азвольте, это в каком веке было?
   - В начале восемнадцатого. Этот полковник поднял восстание против Польши за присоединение к России Левобережной Украины. Вот поручик Сидорянский и присвоил его имя! И стал Палием! Чудесненько! А?
   - Гм... да. Это хорошо, конечно, что он знает историю. Но для простонародья... гм... да... для простонародья нужно бы что-нибудь попроще. Например, "За трехцветное знамя"... или "Хай живе Украина". Я лично и то затруднился бы ответить, в каком веке действовал этот Палий.
   Как раз в этот день Гарри получил от Люси телеграмму: "Шлю горячий поцелуй из горячего Бомбея". Куда ее занесло? И не довольно ли фотографических снимков? Люси в обществе французского фабриканта... Люси купается с известным чемпионом пловцом Лурье. Чтоб ему провалиться с его известностью! Люси на палубе... Люси в гоночной машине...
   Гарри получил секретное уведомление, что у Люси роман с одним из агентов, которых он сам же послал, чтобы они присматривали за ее поведением...
   Одним словом, лучше не думать об этом.
   Гарри снова возвращается к делам. Итак, диверсионный отряд генерала Тютюнника... Состав отряда: Шестая Волынская... Четвертая Киевская дивизии... Они переходят границу, движутся на узловую станцию Коростень, захватывают ее, объединяются с кавалеристами Черного... Отряд растет, превращается в освободительную армию, одерживает одну за другой победы... и мистер Петерсон получает поздравление от своего патрона!..
   Так рисовалась вся эта авантюра неутомимому, кропотливо налаживающему новые и новые "сюрпризы", старательному, деловому, усердному руководителю оффиса Гарри Петерсону.