Чудинова Елена. Ларец

   – …Ода …ольше …имается… – крикнула она подругам сквозь рев ветра.
   – Что-о?
   – …Вода… больше… не… поднимается! – выкрикнула женщина изо всех сил. Нелли поняла, что та хочет их ободрить, и приветливо помахала рукою, проплывая мимо. Девочка улыбнулась и тоже, верно, хотела помахать, но женщина что-то строго ей выговорила.
   Десятки улиц текли, словно бурные реки, вливаясь в озера площадей. Никак не могла бы вообразить Нелли, чтобы самый прекрасный на свете город в мановение ока сделался самым угрожающим для жизни человеческой. В потоках плыли пустые лодки и бочки, доски, корыта, ящики…
   – Ай! – Катя в ужасе рванула Нелли за плащ: полусгнивший гроб влекся в общем течении.
   – Чего ты, кладбище размыло, вот и все…
   Домишко плыл, заваливаясь набок, плыл мимо церковной колокольни, на которой сиротливо топтался черный длиннополый звонарь, плыл мимо высокой колонны, увенчанной вазою с лентой и латинской надписью, плыл мимо трепещущих желтой листвою деревьев, словно бы лишенных стволов… Когда деревьев стало больше, он вроде бы замедлил ход.
   Нелли начинало нравиться это странное путешествие… Вода, вода, уже не ревущая, а почти спокойная, сколько может окинуть глаз. Дом уперся в дивной красоты новехонькую решетку и теперь уже наверное стоял.
   Там, где из воды не торчат этажи и башни, там, верно, опять Нева, уж больно широк открытый простор. И по этому простору, откуда-то с другого берега, приближается черное пятнышко, постепенно увеличиваясь и приобретая очертания лодочки и одинокого человека, бесстрашно орудующего веслом.
   – Ну и смельчак, зачем он плывет через Неву? – Нелли попыталась взобраться повыше по скользкому наклонному тесу.
   – Не дай Бог, кого из родных найти не может, – предположила Катя, всматриваясь в даль из-под руки.
   – Он в нашу сторону гребет! Смотри-смотри!
   Храбрец приближался. Вот сделались различимы темный плащ, непокрытая голова, узкое бледное лицо, на всех чертах которого играло странное выражение довольства. Вероятно, незнакомец радовался ощущению противуборства со стихией. Мокрые волоса его, или то был парик, казались каштановыми либо темно-русыми.
   – Верно я разглядел, что на домишке кто-то есть! – весело крикнул незнакомец звучным баритоном. – Ну и погодка выдалась нонешним утром!
   – Вы кого-то потеряли, сударь? – крикнула Нелли.
   – Нет, о нет, – незнакомец приблизился еще и отложил весло. – Скорее предполагал кого-нибудь найти, хотя бы и Вас. Плотишко Ваш, молодой человек, изрядно ненадежен. Вы так и были в компании одного слуги или лишились остальных спутников?
   – Слава Богу, я никого не лишился нонче, – немного удивленно ответила Нелли.
   – Во всяком случае, я предлагаю Вам пересесть в мой челнок. – Незнакомец окинул дом-поплавок острым взглядом. – Я сейчас подцеплюсь к этой стене, а Вы потихоньку сползайте по кровле.
   – Сейчас! – В лице Нелли, готовой было последовать указаниям нежданного благодетеля, выразилось сомнение. – Но, сударь… я, право, не уверен… выдержит ли Ваш челн троих?
   – Никак не выдержит, – незнакомец удивленно приподнял тонкую бровь. – Он и так-то предназначен для одного, а мне к тому ж нечем вычерпывать воду.
   – Зачем же Вы тогда нас зовете к себе? – Нелли вовсе смешалась.
   – Не будьте большим ребенком, чем кажетесь, – незнакомец усмехнулся. – Слуга останется на крыше, только и дела.
   – Да как Вы… как Вы смеете предлагать мне спасаться одному? – Хоть и было холодно, но уши Нелли вспыхнули, а следом запылали щеки. – Что в моем лице предполагало способность к такой низости?
   – Полноте, – незнакомец, казалось, ничуть не утратил хорошего расположения духа. – Какая такая низость? Разве слуги не обязаны жертвовать жизнию ради спасения хозяев?
   – По вольному своему выбору, а не по подлости господ их! – Больше всего Нелли было сейчас жаль оставшейся у Матрены шпаги. Удобно ли драться на воде, она задуматься не успела. – Никто не имеет права требовать жизнепожертвования, его единственно дарят!
   – Да не будь ты балдой, – прошипела Катя. – Залезай, правда, к шематону; коли дом начнет тонуть, я переберусь на решетку. Часов пять и на ней можно провисеть, а там, глядишь, вода спадет.
   – Вот вместе и будем висеть, – гневно отрезала Нелли. – Плывите себе дальше, сударь!
   – Полно, мой юный друг, – незнакомец приятно расхохотался. – Я Вас испытывал. Хотите, я переберусь на Ваш ковчег сам, а Вам и мальчишке Вашему предоставлю лодку?
   Нет, шпага тут не годилась: лишь с этого мгновения Нелли поняла, что фехтовать можно не только ею. Увы, она еще не умела иначе. Благодарить? А ежели перед тем была правда, а никакое не испытание? Продолжать браниться? А вдруг правду он благороднейше сказал именно теперь? Несомненно было лишь одно, произведенное туше было незнакомцу куда как приятно.
   Нелли молчала, понимая, что в любом случае будут выглядеть глупо.
   – Ну, чего же Вы? Я не шучу! – Незнакомец подтолкнулся поближе и ухватился рукой под застрехой.
   – Нет! Останемся как есть! – Нелли не на шутку перепугалась.
   – Воля Ваша, – легко согласился незнакомец, отталкиваясь. – Надеюсь, впрочем, что теперь уже никто не погибнет. Вода более часу не поднимается, а ранее полудня должна спасть. Но Вы пришлись мне по нраву, юный друг. Буду рад, ежели посетите меня на Галерной, тьфу ты, хотел я сказать Аглицкой, набережной в моем дому, после того как в городе разберут завалы. Кто Вы и где стоите?
   – Зовут меня Роман Сабуров, я квартирую на Петровской набережной в доме Петряевой. А Вы…
   – Я пришлю Вам приглашение! – Незнакомец расхохотался еще веселее. – Что же, прощайте, отправлюсь поглядеть, не могу ли помочь кому другому…
   Долго и неподвижно глядела Нелли вслед удаляющейся фигуре с веслом в руках.
   – Так и пойду я к тебе в гости, дожидайся, – наконец прошептала она сквозь зубы.
   – Как знать, – странно взглянув на Нелли, отозвалась Катя.
   – Ни за какие коврижки. Экой наглец.
   Прошла четверть часа, а быть может, и половина, когда девочки заметили, что вода, переливающаяся через овальные медальоны решетки, выпустила их и заплескалась в вертикальном узоре прутьев…
   – Спадает, ей-богу спадает! – в волнении выдохнула Катя.
   – Не божись, нехорошо.
   – Лучше подумай, как нам отсюда выбираться. Через дом лезть обратно опасно будет, он перекорежен весь.
   – Да спрыгнем с крыши, высота-то небольшая.
   – Достаточная, чтобы ноги поломать, если под нами мостовая.
   Но еще через половину часа сделалось ясным, что внизу не булыжник, а осенне-жухлая трава, полощущая стебли в убывающих водах, словно водоросли или волосы русалок.
   Дом начал тяжело опускаться на землю, когда вода еще держалась. Со странным чмоканьем дрогнули стены, и Нелли с Катей едва не свалились с крыши от тяжелого толчка.
   – На земле! Ура!! Мы на земле!!
   – Ура-а!!
   Подруги запрыгали от восторга по крыше, уже не заботясь о том, что она ходит ходуном.
   – В воду прыгать мягче, – задумалась Катя, – но холодно потом будет, осень все-таки. Давай уж подождем.
   Сказано было разумно, но Нелли еле сиделось на месте: ей казалось, на этой глупой крыше провела она долгие годы жизни. Вода, впрочем, уходила все быстрее. Вот уже из нее проглянули первые лохматые кочки, вот сплошная вода раздробилась на лужи и лужицы.
   – С Богом, полетели! – Катя свесила ноги с крыши и оттолкнулась. Как и Нелли, падать она умела, по обыкновению всех хороших лошадников. Через мгновение девочки валялись уже в мокрой траве, громко хохоча.
   Как приятно оказалось, спружинив в коленках, вскочить на ноги, ощутить под ногами упругую, живую земную твердь.
   – У тебя волоса в глине!
   – А у тебя нос!
   Кроме волос и носа, в глине и тине были плащи, штаны и манжеты, причем у обеих. Катя к тому ж потеряла шляпу.
   – Ноги промокли, жуть, – Нелли, запрыгав на одной ноге, стащила с другой туфлю и вытряхнула. Затем она проделала то же со второй.
   – И у меня насквозь. А идти-то далеко.
   Идти оказалось много дольше, чем было бы до наводнения. Под ноги лезли покрытые тиной обломки дерева и черепицы, а в некоторых улицах проход был полностью загорожен поломанными телегами и разбитыми лодками, жалостными тушами потонувших лошадей и коров, стволами вырванных с корнем дерев. В других же местах пройти нельзя было оттого, что мокрые мужики и мещане под руководством полицейских офицеров начинали уже работы по разбору опасно поврежденных зданий. Усатый полицейский солдат нарочно стоял, чтобы заворачивать прохожих от обвального места.
   – Только б наши-то лошади целы были…
   Внимание Нелли привлекла девочка, сидевшая прямо на тротуаре, привалившись спиной к стене в очевидной потере сил, быть может лишившаяся чувств. Ее васильковое платье потемнело от воды, а передник с чепцом казались из белого серы.
   – Гляди! Да это ж дочка той доброй женщины, что кричала нам с крыши! – Нелли кинулась к ребенку, не обратив внимания, что Катя от нее отстает. – Где твоя маменька, малютка?
   Девочка точно была без чувств. Подбородочек ее лежал на груди, а упавшие без сил холодные ручки не отозвались на прикосновение Нелли.
   – Тебя надо в тепло и скорей снять мокрое да растереть водкой! – Нелли с силой подняла послушное тельце на руки и побежала назад, в переулок, где слышались голоса работающих. – Потерпи немного, сейчас мы все устроим!
   – С того дома начинаем, может, кто остался внутри! – кричал жителям молодой офицер, указывая рукою. – Багры сюда!
   – Господин офицер!! – Нелли запыхалась.
   – Чего тебе, мальчик? – Голос офицера сделался ласковым, но Нелли удивилась невольно, отчего он назвал ее мальчиком, а не молодым человеком, как обязательнее по отношению к недорослю. – Это сестра твоя?
   – Нет, сударь, эта девочка потерялась. Я видал ее во время наводнения и могу вспомнить, где она живет. Но сейчас она совсем без сил, давайте отнесем ее какой-нибудь женщине!
   – Ей уже не нужны силы, мой друг, – офицер положил руку Нелли на плечо. – Вон кто может о ней позаботится.
   Нелли медленно обернулась. Три монаха в низко надвинутых куколях медленно влекли по улице повозку, а четвертый разгребал перед ними сор, могший помешать колесам. Черноволосый мужик лежал в повозке неподвижно, неудобно запрокинув косматую бороду. Рядом с ним лежала совсем молодая девушка, одетая как мещанка. Беспомощно, словно никогда не ходившие по земле ноги большой куклы, торчали из мокрого подола ее козловые башмачки. К девушке привалился мальчик лет осьми, одетый только в длинную сорочку и ночной колпак с кисточкой. Видимо, вода убила его прямо в кроватке.
   – Еще двоих заберем, да для этой ходочки довольно, – тихо говорил старенький по голосу монах товарищам. – Больше-то не осилим, тяжко без лошади. Лучше лишний раз воротиться.
   – Давай ее сюда, голубчик, – монах обращался к Нелли.
   Не может быть! Нелли помнила таинственный сон, окутывавший лицо Ореста в гробу, но это было совсем другое! Затененное мокрыми оборками округлое личико с ямочками на щеках было совершенно живым, холодное тельце таким послушным и гибким на ее руках… Вить оне были невредимы, когда вода перестала подниматься! Что же случилось? Где ее мать?
   – Наводнение и есть наводнение, сынок, – словно отвечая на мысли Нелли, молвил другой монах, осторожно вынимая дитя из рук Нелли. – Всякое случается. Имени-то не знаешь младенца?
   – Нет.
   Повозка тронулась дальше. Работающие приостановились, чтобы пропустить печальную процессию.
   Чувствуя, что не в силах сдержать слезы, Нелли полезла в карман за носовым платком. Пальцы ее скользнули по холодной гладкой вещице.
   – Погодите! – Нелли в два прыжка догнала повозку.
   Фарфоровый зайчик, сто лет назад выеденный из шоколадного яйца, перебрался из кармана Нелли в полотняный широкий карман, нашитый посреди детского передника. Нелли плакала, уже не таясь.
   – С Богом, голубчик, ступай с Богом, – монах осенил Нелли крестным знамением.
   Часы на дальней башне начали бить. Полдень! Всего только полдень! Катя, как следовало ожидать, появилась из ближних ворот, когда
   повозка скрылась уже из глаз.
   Раньше часу пополудни они были уже на Петровской набережной.
   Увидя на пороге своих жильцов, вдова охнула от радости. Из отворенной двери шел смрадный пар: на протянутых по всей комнате веревках висели покрывала, ковры, перины, платье и шубы. В камине гостиной жарко полыхал огонь.
   – Беда-то, беда, давно такого не видали… – Матрена отжимала в ведро мешковину, которой добирала с полу воду. – У соседей две коровы утонуло, девку насилу откачали. Прав был кум Никанор, что на Пески переехал. Оно, конечно, живет там больше голытьба да беднота, да вить зато только Пески во всем городе никогда и не заливает. Ну да слава Богу, дом цел, а второй-то этаж вообще сухонек стоит.
   Последнее было куда как приятно. Тяжело переступая занемевшими вдруг ногами, Нелли поднялась в горницу, где разве что прибавилось два-три пятна на штукатурке, а прочее осталось, как и было утром. Нелли рухнула на кровать прямо в мокром плаще.
   – Да погоди ты…
   Катины руки мелькали и ворочали Нелли, освобождая ее от мокрой тяжести. Сделалось хорошо, легкое облако мягкого тепла окутало тело.
   – Слышь, я сбегаю лошадей проверить, – донеслось издалека.
   Нелли не ответила. Кровать плыла куда-то, словно наводнение еще не кончилось. Девочка, напрасно отданная на повозку к монахам, плакала и тянула к Нелли ручки. Смеялся незнакомец, стоя в своем челноке с веслом в руках.
   К ночи Нелли все ж таки заболела.

Глава XXVII

   Когда лихорадочный озноб заставил зубы Нелли стучать друг о дружку, Катя притащила с кухни заимствованные у Матрены льняные полотенца и бутыль с уксусом. Более часу просидела она, освежая пылающий лоб подруги холодными примочками. Добрая вдова и сама рвалась ходить за юным жильцом, пострадавшим от наводнения, но Катя, по понятной причине, ее не впустила.
   – Главное, доктора не зови, – слабо попросила Нелли, когда движение кровати по волнам ненадолго остановилось. – Захочет сердце слушать своей железной трубкой, ну и… В верхнем-то платьи ничего не заметно или даже в сорочке с кружевами.
   – Да невелика мне печаль, если какой докторишка нас раскусит, – озабоченно отозвалась Катя, отжимая полотенце. – Был бы толк, а я лекарям этим не верю. Только и знают, кровь выпускать. Упыри, одно слово. Или пиявок лепят, опять же те кровь сосут. А в крови, между прочим, душа запрятана. Экая польза, когда твоей душенькой черные гадины обедают…
   – Отчего душа в крови?
   – А где же еще ей быть? Сказывают, из-за этого люди-жиды никакого мяса с кровью не едят, ни говядины, ни курицы…
   – Так разве у курицы или коровы есть душа? У них же нету! Непонятно тогда.
   – Да, вправду в толк не возьмешь…
   Но тут кровать снова поплыла, и плыла долго, очень долго, до тех пор, покуда не прилетела огромная черная ворона. Насмешливого незнакомца, который опять оказался в комнате, ворона прогнала довольно быстро, размахивая крыльями. Странным было то, что ее черные крылья оказались искусно расшиты золотыми нитями, а еще разноцветными блестками и бусинами.
   – Я чаю, мой свет, и ты такой же парень, как твой хозяин, – прокаркала ворона.
   – Было тебе сказано – выдашь нас хоть кому-нибудь, зарежу. Поможешь, озолочу.
   – Да хватит ли у вас, малолетних, золота?
   – У меня конь дорогой, – в голосе Кати зазвенела тоска. – Целой деревни стоит.
   – Ай, молодец, девка, хорошая подруга. Да не кручинься, помогу, чем смогу, и не возьму я с тебя ни полушки.
   – Это почему еще?
   – Много будешь знать, скоро состареешь.
   Теперь ворона превратилась в носатую старуху с вышитой черной шалью на плечах. Глаза у нее были черные и неприятно вострые. Старуха сидела у кровати и держала Нелли за руку.
   – Одно хорошо, вижу, ела она что-то прежде, чем прозябнуть. Хорошую пищу ела.
   – Вот уж хорошее так хорошее! – Катя покривилась. – Шоколат этот, сладкое с горечью.
   – Ай, какая удача! Ты, девушка, запомни, хорошая пища, она из колдовских краев. Первое – питье чайное, его желтые люди собирают. Второе – питье кофей, что у черных людей водится. Третье – питье-еда, шоколадовые бобы, что от людей-сарацинов. Еще хорошо длинное белое сарацинское пшено, да только его-то как раз не люди-сарацины в своей пустыне собирают, а те же желтые люди. Растет сарацинское пшено по колено в воде, а иначе чахнет. Великая сила в шоколадовых бобах, чайных листьях да сарацинском пшене, и от болезни могут уберечь, и больного поднять.
   – Выходит, не впустую господа все чай дуют?
   – Нет, девушка, это от ума. Вот и ты сейчас пойди завари, да вот этой травки в кипяток добавь.
   Катя поднимала Нелли за плечи, а старуха поила ее с ложки чем-то горячим, терпким на языке. Кровать стояла уже на месте, и неприятные пришельцы не тревожили сна.
   Поутру Нелли проснулась совсем здоровой, только со слабостью во всем теле – наподобие той, что всегда приходила после разговоров с камнями.
   Умыв лицо и руки Нелли мокрой простыней, Катя принесла чай и тарелку вкусно сваренной Матреной рисовой каши. Одно лишь испортило Нелли аппетит: вместо свежих булок были нарезаны старые, уже слегка покрытые зеленоватой плесенью.
   – Это что за гадость?
   – Лекарка сказала тебя плесневелым хлебом кормить, чтобы жар в легкие не спустился. Слабые они у тебя.
   – Что за лекарка, Катька? Откуда она взялась вчера?
   – Позавчера. Цыганка это, уж больно мне не хотелось доктора-упыря звать. А цыганы вовсе близко от нас остановились, вот уж повезло, так повезло. Представь только, я вить в окошко их увидела, двоих цыганят. Бегала воду тебе переменить похолоднее, а окошко кухонное оно во двор. Смотрю, затаились пострелята у поленницы, шепчутся о чем-то. Может, обокрасть кого хотят, мне дела нету. Уж я как выскочу в чем есть! Кто, говорю, из ваших лекарит, скажете, денег дам. Ну, взяли алтын, понятно, приведем, говорят, старую Зилу. Ох и старуха, жаль, ты не видела ее толком! Ох, старуха! Столько мне порассказала всего, покуда около тебя сидели! Про барыню Трясовицу хоть бы…
   – Постой! – Нелли отставила поднос и уселась в постели. – Может, мы тогда цыганятам и поручим искать Венедиктова? А то уж пятый мы день в столице, и все без толку.
   Раздался стук в дверь, и почти сразу за ним в горнице появилась озадаченная вдова.
   – Почта к выздоравливающему, – произнесла она превесело, но отчего-то косясь в коридор. – Только никак не хочет нехристь мне отдать, может, и по-нашему не понимает. Письмом машет да знаками указывает, мол, хочет отдать в самые руки.
   – Я писем не жду, – обеспокоилась Нелли.
   – Ой ли? – хмыкнула Катя.
   – Ну пусть его входит.
   В горницу тут же вошел слуга, облаченный в ливрею яркого цвета салатовых листьев. Наружность его была примечательна. Темное, как дубовая кора, лицо казалось совершенно плоским, широкий нос вдавливался толстыми крыльями в щеки, не узкие, но маленькие черные глаза казались косы, как у калмыка, хотя это наверное был не калмык. Отливающие синевою черные волоса выглядели жесткими, как конский хвост, в подобие которого и собирались сзади. Лба над узкими бровями почти вовсе не было. Страхолюдное это лицо решительно ничего не выражало.
   Низко, в какой-то странной манере поклонившись Нелли, слуга протянул ей письмо на зеленоватой толстой бумаге.
   – Кто тебя прислал и надобен ли ответ? – спросила Нелли.
   Слуга не произнес ни слова, лишь прошел несколько шагов, пятясь, словно рак, поклонился еще раз и был таков.
   Даже не разглядев незнакомой печати, Нелли нетерпеливо сломала кляксу серебристого воска и развернула лист.
   Послание было писано ровным, как пропись, почерком писца. В нем господин Роман Сабуров приглашался запросто бывать в любой вечер и час для дружеского препровождения времени на Аглицкой набережной, в собственном дому господина Венедиктова.
   Нелли выронила бумагу, словно та могла ожечь ей руки.
   – На Аглицкой набережной, – потрясенно прошептала она. – Подумай только, это был ОН, а я его не узнала.
   – Кто ОН? – Катя подхватила бумагу, пытаясь увидеть смысл ускользающих от нее букв.
   – Венедиктов… там, в челноке, это был Венедиктов!
   – Побожись!
   – Говорю тебе, это был Венедиктов.
   – Так как же ты могла его узнать, вы прежде не видались.
   – Он мне снился… Давно, в стогу, когда тебе подарили Роха.
   – Глупости говоришь, – обиделась Катя. – Тебе не может вещих снов сниться, разве ты цыганка?
   – У него были светлые волоса во сне, – лихорадочно продолжала Нелли, не слушая подруги, – совсем светлые. И светлые желтые глаза.
   – Глаза? – запнулась Катя. – Глаза-то у него, положим, впрямь желтые.
   – Как ты могла разглядеть?
   – Да уж разглядела.
   – Может, во сне был парик? – Нелли сама не понимала, для чего ей так важно, чтобы недавний незнакомец совпал приметами с тем Венедиктовым, что явился ей во сне в начале путешествия.
   – Мокрые волоса всегда темнее. Свои ли, чужие – без разницы.
   Нелли, сидевшая в постели, натянула перину повыше. Ей отчего-то сделалось знобко.
   – Да уж, въехали в болото, как-то выедем, – мрачно кивнула Катя. – Видала, человек-то у него нехристь?
   – Ты почем знаешь?
   – Нюхом чую. Да и человек ли, прости господи, может, он из ящерицы такого сгоношил, как колдун Брюс горничных девок из цветов делал.
   – Брюс Яков Вилимович был большой учености человек, сподвижник великого Петра, – возразила Нелли. – Папенька про него рассказывал.
   – Чего ж еще твой папенька мог рассказать, – с усмешкою произнесла Катя. – А знающие люди другое говорят. Колдун он был чернокнижный. Из страны Шепландии, где одни шептуны-колдуны и живут, на острове, а соседи от них с перепугу каменной стеною отгородились.
   – Такой страны нету, есть Шотландия.
   – На острове?
   – Ну, на острове.
   – А ты говоришь, нету. Так вот что про него говорят. Упреждал он Государя Петра Алексеича, как, мол, помру, так ты меня хоронить не позволяй. А возьми стклянку с мертвой водой да побрызгай мое тело снизу вверх, а затем сверху вниз. А потом возьми стклянку с живой водой да побрызгай сверху вниз, а затем снизу вверх. И дает царю две черных стклянки. Петр их запер в шкап да еще караул приставил сторожить. Прошло время, и помер старый Брюс. Все бояре собрались похорон ждать, а царь не велит. Взял он из шкапу обе стклянки да пошел к Брюсу, а Брюс уж в гробу лежит. Побрызгал царь из первой стклянки снизу вверх да сверху вниз, и Брюс стал как живой, белый да румяный. Зачал тут царь из второй стклянки брызгать сверху вниз, а Брюс как руками-ногами начнет шевелить! Испугался царь, закричал да уронил стклянку! Возьми она и разбейся. Завыл Брюс страшным голосом, в гробу поднялся да рукой царю погрозил. Да тут же рухнул обратно в гроб и сделался мертвый.
   – Сказки, – Нелли откинулась на подушки.
   – Уж тебе бы говорить, сама колдунья, а в колдовство не веришь.
   – Во-первых, я в сказки не верю, а во-вторых, я никакая не колдунья. Мне просто нравится в мои камни играть.
   – А про Брюса у кого угодно спросить можно на Москве, всяк ответит, что похороны его долго откладывались.
   – Мы не в Москве. И с чего ты про этого Брюса вспомнила?
   – Да с того, что с ним для нас куда бы безопасней дело было иметь, чем с этим. Не сильнее он, да злее, сильно злее.
   – Правду говоришь, золотце самоварное! – послышалось из сеней. В комнату вошла старая цыганка с тяжелым узлом в руках. А вить вроде и дверь была на запоре!
   Нелли не без труда узнала старуху, что ухаживала за нею в болезни, хотя теперь та казалась меньше ростом.
   – Здравствуй, Зила, – радостно приветствовала вошедшую Катя. – Чего это ты притащила?
   – Подарок тебе, – цыганка с кряхтеньем бросила узел на пол. – Покуда не трогайте, красавицы мои, а бегом спасаться придется, так небось догадаетесь, для чего он нужен. Украсть, девицы-красавицы, меньше половины дела, а вот ноги унести самое дело и есть!
   – Катька!! – Нелли привскочила. – Как ты смела болтать?!
   – Ничего я не говорила!
   – Ай-яй-яй!! Зачем подруге не веришь, золотая моя? – Цыганка затряслась в мелком старческом смехе. – Разве я рученьку твою белую не видала, покуда тебя лечила?
   – Разве по руке может быть видно, чего кому надо украсть? – насупилась Нелли.
   – Чему удивляешься? – Старуха кивнула на письмо, валявшееся на полу перед кроватью. – Разве в бумажку на закорючки смотреть да живые слова с нее читать легче?
   Слова эти слегка обескуражили Нелли, впрочем, если призадуматься, известный резон в них все же был.
   – Ладошки-то у тебя, девушка, больно любопытные, – старуха, пододвинув стул к изножию кровати, уселась, испытующе уставившись на Нелли чернющими глазами. – На многие тыщи такие, хорошо, коли одну пару увидишь. Правая с левой почти одинаковы.
   – Ну и что это значит?
   – Значит, что то ты и есть, чем должна быть, – усмехнулась старуха.
   – Разве не каждый человек есть то, чем должен быть?
   – Эка хватила, да таких почти не бывает! Чаще всего сравниваешь левую руку с правой – так одни слезы.
   – И у меня? – ревниво заглядывая цыганке в лицо, спросила Катя.
   – У тебя для сходства обеих ладошек покуда лишь одной линии недостает, да зато самой важной. – Цыганка обернулась к Кате. – Без нее сходства никакого нету. Да еще у тебя на правой руке все линии куда тоньше пока, чем на левой, ну да это дело обычное. Коли жизнь верно пойдет, они с годами глубже станут. Ладно, погоди, не лезь, сейчас у меня с нею разговор. – Черные глаза вновь уставились в упор на Нелли. – Слушай теперь меня внимательно, девушка. В карты с ним не садись. Все равно тебе эта партия выпадает, но сядешь сейчас – проиграешь. А проиграешь, так он тебе печень съест. А сесть играть тебе захочется, да еще как. Все он сделает, чтобы захотелось.