Чудинова Елена. Ларец

   Только одного тартарина видала Верхуслава, зато слышит многих и часто. В мертвом пространстве, что опоясало теперь город, далеко-далеко разносятся визгливые крики, пронзительные, бесовские. Раньше начинало ее знобить, когда ветер доносил тартарский клич. Теперь он словно все время звучит в ушах, словно гул кровопивных мошек. Есть ли он сейчас, нет, бесовский вой, все одно слышно. Иной раз он привычен и вовсе даже не страшен, а иной раз невыносим, вот как сейчас, когда охота головой биться о стену, лишь бы его заглушить. Верхуслава, свернувшись в постели, изо всех сил зажимает уши руками так, что кольца впиваются в кожу…
   Кончики пальцев окрасились кровью: Нелли не сразу заметила ссадину на щеке. Поцарапала перстнем. Что ж за город это был? Ни разу не мелькнуло названья. Как же удалось уцелеть Верхуславе, Неллиной ровеснице? А вить она не только осталась жива, даже на чужбину не попала. Как бы иначе перстенек попал в ларец? А ей, Нелли, удалось то, чего не получалось ране: задержаться в виденьи по собственной воле. Быть может, потому она слабее обыкновенного, и вой, напугавший Верхуславу, все еще отдается в ее ушах? Экая гадость!
   Хлопнув дверью, влетела Параша. Без стука, соломенные волоса растрепались вокруг раскрасневшегося лица.
   – Спишь, что ль?! Неужто не слышишь?
   – Да чего я слышать-то должна? – справляясь с головокруженьем, Нелли приподнялась на локте. – Случилось что?
   – Случилось, случилось, жаркое сварилось! Ордынцы под Крепостью!
   – Погоди? Как ордынцы?
   – Сто лет не нападали, а теперь опять! – Параша со злостью стукнула себя сжатым кулачком по руке. – А Катька…
   – Чего Катька?! – Нелли в один миг вскочила на ноги.
   – Катька одна в тайге.

Глава XXIII

   Виденья и явь сплелись над душою Нелли, словно сомкнутые в замок ладони. Визги, пугавшие Верхуславу, никак не стихли, напротив, сделались громче. Не сразу заметила она, что пытается надеть привычный мальчишеский сюртучок, никак не попадая в рукава.
   – Уж все под стенами, – пояснила Параша, помогая. – Чего ищешь-то?
   – Пистолеты! – Нелли крутилась по горнице волчком. Хоть что-то ей надобно было делать, чтобы не слишком ушибаться мыслями о происшедшее. Глупое чувство вины терзало сердце: словно бы и не через горы подошли тартары к Крепости, а вырвались на волю из милого ее ларца. Ну нет, Нелли не Пандора, да и на ларец незачем возводить напраслину! – Здесь они лежали, на лавке.
   – Да Катька и забрала.
   – Постой! – Нелли понемногу приходила в себя. – Ты вить сказала сейчас, что Катька за стенами?
   – Ну. Да не белей ты так, Катька, она спрячется… – В голосе Параши было куда меньше уверенности, чем в словах. – Еле совет закончился, как дозорные прискакали.
   То-то дивилась Нелли, что так долго никто не нарушал теченья их с Сириным беседы. А просто не до него стало, да и проулок, видать, далеко от стен. Но Катька-то как же умудрилась не узнавши уйти?
   – Да она не воротами, а пешею калиткой, – поймала ее мысль Параша. – Я оттудова шла, из тайги, а она мне навстречу. Чего ж ты, говорю, не с ружьецом? Кремень полетел, отвечает. Ну и шасть в калитку-то! Я себе дальше. А шагов через двадцать уж бегут в ту же сторону парни караульные. Они и сказали. Тут уж мы вместе помчались за ней, да куда там! След простыл. Ордынцы-то с другой стороны пришли. Теперь-то, понятно, со всех сторон окружают.
   Девочки бежали уже по деревянной мостовой, покуда еще не разломанной, целой. Нелли замотала на бегу головой, словно лошадь, досаждаемая слепнями. Неужто сейчас вновь увидит она, как трещит настил, и отец Модест с Филиппом возьмутся за лопаты, ровно пейзане? А вот уж и они!
   – Нелли! Я так и думал, что ты в дому не усидишь! – Роскоф сгреб Нелли в охапку: вышло неудачно, поскольку она хорошенько приложилась лбом к ружейному ложу. Как пить дать, вскочит шишка. Но все же успокоительно было оказаться в руках Филиппа, последнее время он как-то от Нелли отдалился.
   – Отче, а что ж землю рыхлить мешкают? – не вылезая из покойных объятий, Нелли повернула голову к отцу Модесту. Чем ближе к стенам, тем делалось люднее. Казалось, на улицы высыпали все, кого Нелли только видала в Крепости: зато малых детей словно Крысолов увел всех до единого. Фон Зайниц с Федором толкали небольшую пушку в налете ржавчины.
   – Эка кулеврина-то опаршивела! – Отец Модест, приналегши третьим перед взгорком, выпрямился и похлопал рукою по лафету. – Никакого к старости уваженья! Так зачем рыхлить землю, Нелли?
   Выскользнув из-под плеча Филиппа, Нелли ухватила отца Модеста за рукав. Так оно и есть, все позабыли!
   – Греческий огнь землей гасят, не водой! – сбивчиво говорила она, не выпуская обшлага, за который оказался заткнут белоснежный платок. – Лучше заране накопать!
   Хотя бы жиром для пущего пламени им негде напастись, стиснула зубы Нелли. Чем-то она взрослей Верхуславы, та не поняла, а Нелли, после знакомства с Венедиктовым, многое теперь такое ловит на лету. Как-то само получается. Они ведь не из того крепят к стрелам извлеченное из тел человечьих, что им так веселей. Расчет-то сугубо практического свойства. Зачем убивать скот, взятый близ города, коли его можно угнать? А вот людей надо всех поубивать перед осадою, чтоб окружить город мертвой землею. Так чего ж телам зря пропадать? Катька, Катька, ну куда тебя понесло?
   – Не тревожься, Нелли, – черные глаза отца Модеста проницательно сощурились. – Много столетий прошло со времен Ига. Теперь ордынцы знают куда меньше способов нападения. Греческий огнь им уже неведом. Как и многое другое, очень многое.
   Нелли всю жизнь научали, что, чем старей делается род людской, тем больше изобретений знают народы. У отца Модеста же выходило что-то противуположное.
   – Орда теперь не та, что прежде, – усмехнулся отец Модест, прислушиваясь к многоголосому вою вдалеке. – Это лишь жалкие племена дикарские, не объединенные меж собою. Они боле не одержимы Великим Злом. А раз так, прежние учители их позабыли.
   Нелли хотела было спросить, что за учители такие водились прежде у ордынцев, да вниманье ее отвлекла медная коленчатая подзорная труба в руках поспешавшего к валу княсь Андрея. Поглядеть бы на тартар вблизи! Нет, необязательно сейчас просить, людям не до нее. Ей забава, им дело.
   Параша меж тем упорхнула, заприметив вдали высокую худую старуху по имени Харитина. Похоже, она и есть лекарка, во всяком случае, Парашка за ней вьется хвостиком.
   – Хоть на стену-то мне можно подняться? – насупившись, спросила Нелли.
   – Да, вполне можно, – рассеянно ответил отец Модест, поправляя белую прядь. – Монголы теперь не подступаются на выстрел. Выжидают.
   – Так их же слышно! – изумилась Нелли. По охотам в Сабурове она с малолетства знала, что лет пули длинней крика.
   – Здесь горы, звук многажды усилен. – Отец Модест ступил уж носком сапога на деревянную ступеньку подступающей к стене лестницы.
   – Выжидают – чего, Ваше Преподобие? – Роскоф перекинул из руки в руку ружье, по вине коего над бровью Нелли уже вздувался изрядный бугор. Между тем самого этого ружья Нелли у Филиппа раньше не видала: было оно с необычайно тонким стволом, длинным, словно удилище.
   – Опасаюсь, подтяжки новых сил.
   – Филипп, а что сие за ружье смешное?
   – Это ты смешная, Нелли, арнаутскому же ружью я не знают равных, особо с того времени, как заменили ударный замок кремневым. Но у нас в дому было и старое ударное, с узором из кораллов, батюшкиной юности. Я с ним стрелять учился. Хорош здесь арсенал, Ваше Преподобие!
   – Шибко разные масти, – отозвался отец Модест. – За два-то с половиною столетья чего только не накопилось.
   Нелли с наслаждением вдохнула ветер распахнувшегося пространства. Теперь стало наконец видно, что воют и свистят не дух Эрлик со своею бесовской свитой, но существа во плоти. Хоть и были те существа, сказать по правде, немногим больше Орестовых оловянных солдатиков, кои в свое время унаследовала Нелли. В темно-синих, неприятного колеру, одеждах, похожих на короткие кафтаны, шапках с длинными звериными хвостами, стелющимися на скаку, маленькие всадники перемещались туда-сюда, на первый взгляд безо всякого смысла. Ни пороков, ни Гуляй-полей, Нелли, к своему довольству, не приметила, были лишь длинные лестницы. Не нашлось у ордынцев и хитрого коромысла, с корзиною для людей на одном конце и мешком для камней на другом: коромысло крепится посередине на столбе, а чем больше камней нагрузят, тем выше поднимаются люди. А когда корзина поднялась до высоты стен, край коромысла к ним подводят. Тут уж штурмующие сыплются на стены, как горох. Что же, прав отец Модест, измельчали окаянные.
   – С чего ж они полезли, впервой-то за сто лет? – задумчиво произнес княсь Андрей, облокотившийся рядом о деревянные перилы. – Хочешь поглядеть в подзорное стекло, дитя?
   Нелли от неожиданности только кивнула. Андрей Львович протянул ей трубу. Плоское восковое лицо тартарина, с чертами неподвижными, как у статуи, подпрыгнуло вдруг так близко, что Нелли едва не выронила тяжелую медяшку. Косая застежка синей одежды, войлочная шапка с хвостом, похожая на ойротскую. Глаза – будто прорезанные ножиком щели, в которые набилась грязь. Статуя из воска.
   При седле с острой лукою у тартарина был шест, на который он прицепил длинную полоску алого шелка. Лоскут заметался в воздухе – туда-сюда.
   – Чего размахался? – Нелли возвратила трубу. От стремительного отдаления картины нахлынула слабость и пошла кругом голова. Нелли подзнабливало немного, язык во рту сделался шершав. Ох, как охота пить. Не шутка перепрыгнуть через несколько столетий, да еще из огня в полымя.
   – Команды передает, сейчас потянутся на приступ, – пояснил отец Модест. – Одно худо, княсь. Неубивающих-то среди мужчин сейчас вдвое больше, чем сто лет назад. Тогда сей баланс нас больше беспокоил. Разнежила нас мирная жизнь.
   У Нелли все вертелось на пересохшем языке сказать, что Катя в тайге, но она сдерживалась. Ничем тут не поможешь, и нельзя перед боем отягчать мужчин лишнею тревогой.
   – А чего ж мы просто так тут стоим? – спросила она вместо этого.
   – Так делать покуда нечего, – засмеялся отец Модест, отрываясь от трубы, коей в свой черед завладел. Ее тут же перехватил Роскоф, которому, Нелли приметила, давно уж было невтерпеж.
   – И со стен было видно, что, когда они ели человечину, ненасытные птицы-стервятники брезгуют клевать за ними с костей остатки плоти, – задумчиво проговорил он, жмуря невооруженный глаз. – Мог ли я думать, с неохотою одолевая страницы великого хрониста аглицкого Матфея Парижского…
   Только Филипп и может так опростоволоситься. Нелли хихикнула втихаря: аглицкий хронист из Парижа!
   – В каком изданьи? – поинтересовался отец Модест таким тоном, словно вел светскую беседу в столичной гостиной, а не стоял на свежем ветру над готовящейся к нападению ордой.
   Решил, верно, не конфузить Роскофа его ошибкою, решила Нелли.
   – Цюрихском одна тысяча шестьсот шестого году, – Роскоф все вглядывался. – Мог ли я помыслить тогда, что скушный урок обернется явью? Воистину непостижны уму ветры, что гонят по морю житейскому утлый челн судьбы!
   – Бывают растенья, коим бури надобны для произрастания. Знал бы родитель Ваш, что в свое время всплывут с неохотою приобретенные знанья… А вить они всплывают, Филипп, не первую уж неделю всплывают… Однако ж медлят они выстроиться для приступа.
   – Некого гнать на стены вперед себя по трусливой их манере, – недобро усмехнулся княсь Андрей. – Ойроты-то, чаю, рассыпались во все стороны. Надобно самим лезть, а неохота.
   – Как это вперед себя? – заинтересовалась Нелли.
   – Ордынцы никогда не любили идти на приступ сами. Гнали они вперед плененное населенье, понуждая драться. Человек слаб – в бою есть шанс выжить, отказ же от боя был смертью неминуемой. – Давши Нелли сие разъяснение, княсь Андрей повернулся к отцу Модесту. – Не то удивляет меня, отче, что впервой за столетие они напали. Мы вить живем подобно тем, кто селится близ Везувия. Странно другое – любят они пускаться в поход осенью, когда лошади в хорошем теле.
   Нелли, соскучась, отошла к ближней башне. Высокий человек, сидевший на настиле, привлек ее взгляд. Собственно, и не сам он, но объемистая фляга, из крышечки коей он пил.
   – Не вода ли в Вашей фляге, сударь? – спросила она, облизывая губы.
   – Вода, – отвечал тот, не глядя на Нелли. Немолодой, годов сорока, показался он странен: худ, как Кощей, с бородою и спутавшимися из-за собственной длины волосами: ничем не собранные, доходили они едва не до пояса, словно он никогда не стриг их. Кроме того, Нелли думала доселе, что уж всех обитателей Крепости знает в лицо. Сего ж видела впервые, небось такого лешего не забудешь.
   – Как славно, я умираю от жажды! – засмеялась она. – Не поделитесь ли со мною?
   – Нет, – отвечал волосатый, угрюмо отводя взгляд.
   Хорош политес! Нелли состроила оскорбленную мину, но поскольку волосатый на нее по-прежнему не смотрел (глядел он теперь на флягу, которую завинтил и повесил на бок…), демонстрация вышла напрасной. Оставалось только повернуться спиною и отойти, что Нелли и сделала.
   – Нелли!! – Отец Модест махал ей рукою. – Немедля спускайся вниз да ступай к себе! Приступ начинается!

Глава XXIV

   Пришлось вправду спуститься, рачительно выражая притом неудовольствие. Над каждою ступенькой Нелли раздумывала, прежде чем опустить ногу, и отец Модест наверху начал уж терять терпение.
   – Дитя, я зряшно трачу время, за тобой надзирая! – воскликнул наконец он. – Будь же разумна, ступай к себе без понуждения. Попросил бы я тебя пойти в церковь молиться за защитников христианской твердыни, да не твоя вина, что молитве ты толком не обучена.
   – Да уж ухожу, – буркнула Нелли, спускаясь чуть быстрее. Еще с родителями сей фокус был отшлифован. Коли вперед поупираться как следует, увидевши, что ты наконец поддаешься, человек с таким облегченьем вздохнет, что уж проверять не станет.
   А стена вокруг Крепости велика, и в общей сумятице на нее вниманья не обратят. Ну еще из одного места прогонят, экое огорчение.
   Прошед немного улицею вглубь, Нелли свернула в переулок. Вскоре она вновь оказалась у стены, только шагов за сотню от своих опекунов. Тут ее даже и прогонять не стали, Соломония с непонятным прозваньем Чага, девица годов шестнадцати, что подбрасывала дрова под булькающий черным варевом котел, напротив, велела принести из пристройки ковшей.
   Ковши на длинных ручках, что Нелли приволокла охапкою, были темно-зелеными, словно мхом поросли, так окислилась старая медь.
   – Ничего, не варенье варить, – недобро улыбнулась девушка. – Я чаю, дорогие гости не отравятся угощеньем. Спроси поди Аринушку, скоро ль подавать.
   – Арина там? – обрадовалась Нелли, запрыгивая на лесенку.
   – Нет, в горнице сидит, рушники крестиком вышивает, – Соломония сунула в котел длинную палку и принялась вращать ею, будто кипятила белье.
   Сей ответ Нелли восприняла как положительный и не ошиблась. Княжна сидела наверху, налаживая странное оружье: было это нечто вроде наборного из рога лука на палке, палка же казалась длиною не менее трех локтей.
   – Война-то у нас вперемешку, и старая, и новая, – Арина накручивала что-то наподобие ручки музыкального варганчика. Кабы Нелли не знала, что война пришла впервые за сто лет, она подумала бы, что для княжны привычна она не меньше, чем охота. – Арбалет сие называется. По мне, так лучше ружья. Церковный запрет был в доружейны времена – противу христиан его пользовать. А на неверных разрешалось. И поделом.
   – Соломония спрашивала, когда смолу снимать.
   – Погодим покуда. Хотя уж скоро, вишь подтягиваются.
   Нелли свесилась через перилы. Гладкие мощные бревна сизо-серебристого цвета возвышались над пустой землей, что лежала меж частоколом и гигантским хороводом голубоватых валунов, показавшихся Нелли чем-то наподобие яиц сказочной птицы Рох. Только были эти великаньи яйца полуврыты в землю. Сколько раз Нелли весело скакала мимо! И только сейчас задумалась она о нерадостном их предназначении.
   – Отчего отсюда, со стен, далеко видать, а стен из-за валунов не видно? – спросила она, указывая на мечущиеся туда-сюда синие фигурки.
   – Строили с умом, – княжна повернула какой-то рычажок. – Хорошая штука, спусковой-то крючок. Император Максимилиан его придумал, когда его самого чуть не зашибло ошибкою.
   – Бросила б ты свою игрушку, княжна! – крикнул широкоплечий отрок, стоявший с ружьем шагах в десяти. Кажется, звали его Сергием.
   – Еще чего! – певуче откликнулась Арина. – А ты, Ленушка, примечай. С валунами-то с этими сам царевич придумал. Таран противу них бессилен, это тебе не стена. Их можно только подкопать да откатить, так вить сколько на то времени надобно. И стены деревянные от огня защищены. Да и к стенам-то у нас дома вплотную стоят, а после камней пусто. Хоть и переберешься через них, а будешь как в мышеловке. У греков такая пустота называлась перибол, полоса смерти. Только у них между двух стен крепости.
   – А мост въездной?
   – Деревянный он. Наши уж его сожгли, чуешь гарью слева доносит? Теперь там только яма глубоченная промеж двух валунов.
   – Княжна, а там на стене человек такой, – Нелли нахмурилась, вдруг вспомнив невежу. – Раньше я его не видала. Водою меня не угостил из фляжки своей. Тощий телом, с лохмами до пояса.
   – Так это Нифонт.
   Если по мненью Арины имя жадобы-грубияна и являлось исчерпывающим объясненьем, то Нелли с тем не была согласна. Ну Нифонт, а не Степан или Ермил. Так и что с того, дамам грубить? Однако ж ничего прибавить к сказанному княжна, очевидно, не намеревалась.
   – Идут! – весело воскликнула она, раздувая тонкие ноздри, словно нюхая опасность. – Ленушка, кубарем вниз, Соломке скажи, чтоб снимала котел, да кликни Евсея с Владимиром, они в амбаре шахматами баловаться затеяли, скажи – пора!
   На взгляд Нелли, никаких изменений не проистекло. Визги, сделавшиеся настолько привычны, что она перестала их слышать, не стали громче, длинные хвосты шапок метались по-прежнему за всадниками, мелькали цветные шелка на длинных шестах.
   Но спорить Нелли не стала, а поспешила спуститься.
   Евсей, рьяный охотник годов тридцати, и черноволосый кудрявый недоросль Владимир уже, как оказалось, отстали от шахмат и были с Соломонией. Владимир мешал теперь варево вместо нее.
   – Арина сказала, пора! – крикнула Нелли, донельзя довольная, что здесь ее никто не гонит.
   Тащить вверх по лестнице тяжелый котел, наполненный жидкою, словно вода, черной кипящей смолою, оказалось делом непростым. Евсей подымался задом, нащупывая ступени ногою в ойротском поношенном сапоге с невероятною осторожностью, такой, что Нелли, затаив дыханье, не могла оторвать взгляда от его рачьей переступи. Владимир же старался попадать в такт, словно они с Евсеем танцовали. И страшная скорлупа с далеко отстающими прихватами плыла вверх недвижима, словно стояла на месте.
   А Соломония Чага уж катила к кострищу второй котел, будто обруч, и ей помогала незнамо откуда выскочившая худенькая и темнокосая Соломония Пятница, Неллина ровесница. Она-то и поделилась только что с Нелли глотком воды из своей фляжки: больше там не было.
   – Тебя за смертью посылать, – Арина подгребла к себе поближе запас железных стрел, мало похожих на стрелы.
   Нелли не успела подосадовать на зряшное нетерпенье княжны, как на верхушке камня-валуна оказался вдруг монгол.
   – Лестницы снаружи подперли, – пояснила Арина, приноравливаясь стрелять. Однако ж не успела: правее ухнул ружейный выстрел, и ордынец отправился туда, куда было изготовился, но только головою вниз.
   – Похлебай овсяного киселя, – Сергий опустил ручницу.
   Через камень слева появился еще один монгол, а на соседнем справа аж трое. Арина мелодично засмеялась где-то рядом, и одинокий по-куриному захлопал вдруг на месте руками и, откинувшись со стрелою в горле, канул обратно, словно его и не было. Но справа, соскользнув спиною, ордынец мягко приземлился. Второй не поспешил за ним, а принял что-то снаружи и успел кинуть внутрь прежде, чем его достиг один из трех прогремевших выстрелов.
   Чуть выше человеческого роста, не сколоченная, а связанная ремнями, лестница валялась теперь поперек убитого монгола. От семи выстрелов упали трое, но Нелли уж не могла уследить за всеми, кто достиг перибола – мертвой земли.
   Лестница многоного бежала к частоколу. Некоторые из несущих лестницу падали, но их тут же заменяли другие. Еще одна, как заметила Нелли краем глаза, упала из-за валунов.
   Более редкие выстрелы доносились снизу, частые – сверху. Летело все – и пули, и стрелы. Оглушительно заухала кулеврина, но ядра падали вне Неллиной видимости.
   – Аринушка, дай мне выстрелить! – взмолилась Нелли.
   – Не дам. Бери вон ковш, станешь смолой поливать, покуда Модест тебя не согнал.
   – Но почему? Почему тебе можно, а мне нет?
   – Ты из другого мира, – нахмурилась княжна. – Мы вить тут, почитай, в шестнадцатом столетии зажились.
   – А я что, из парадизу какого? – вспыхнула Нелли. – Меня в младенчестве чуть Пугач не погубил, только бабушка спасла.
   – Это другое. Некогда спорить, лей!
   Одну из лестниц, теперь их было много, уж подтаскивали внизу к стене. Две верхние почерневшие палки стукнулись о настил пола прямо рядом с Нелли.
   С натугою зачерпнув, Нелли завела подале и опрокинула тяжелый ковш. Послышался гортанный вскрик, палки под ногами Нелли качнулись вдруг, снова стукнулись о настил, оторвались от него второй раз и полетели прочь, открывая глазу часть лестницы. Согнувшись вдвое, Нелли разглядела ее целиком – лестница валялась на земле, а рядом корчился, пытаясь высвободиться из перекладин, обожженный тартарин. Когда черный поток настиг его, он успел вскарабкаться до половины.
   И тут сама Нелли оказалась в воздухе. Чьи-то руки железными тисками сжимали ее под мышками. Отчаянно болтая ногами, Нелли силилась либо достичь опоры, либо лягнуть сзади нежданного врага.
   – Теперь каждый воин на счету, а на тебя в такую минуту положиться нельзя! – прошипел около ее уха голос отца Модеста. – А от тебя, княжна, не ждал такого ребячества!
   Когда частокол сделался немного выше макушки, Нелли ощутила под ногами ступеньку. Трудно было не ощутить – отец Модест не поставил, а скорей швырнул ее на ноги. Нелли вывернулась из рук и оборотилась: лицо его разрумянилось от гнева.
   – Чем я лучше других или же чем я их хуже?! – воскликнула она в свой черед возмущенно.
   – Сие не твоя жизнь, – ответил отец Модест, сам не ведая, что повторяет за разруганной им только что Ариной. – Но препираться о том с тобою я не намерен. Не хочешь понять по-хорошему, поймешь по-плохому. Коли сию минуту не будет тебя в безопасной горнице, сразу после монгол отправлю тебя с подругами домой. С рук на руки родителям твоим! Даю в том слово чести! И наплевать на Венедиктова!
   Нелли, не отвечая, круто развернулась на низких каблуках верховых сапог.
   – Да ступай не к себе, далеко! – крикнул ей вслед отец Модест. – Иди в дом к Арине!
   Обида, казалось, стучала в висках и застила дорогу. Нелли даже подивилась, что ноги донесли ее до терема княжны, а не на сыроварню или к порубу. По обыкновению Крепости дом был незаперт, да и запирать его было не на что. Нелли вошла: ни души! Небось даже старенькая бабушка дома не осталась. Только что была она в гуще самого настоящего бою, что оказалось и вовсе не страшно, а теперь бредет себе в домашней тишине привычных сеней, заходит в знакомую гостиную, где так смешно перемешаны предметы китайской роскоши с немануфактурными тканями и домашней работы утварью. Вот тоска-то, вот обида! А с него вить станется, в самом деле отправит домой!
   Нелли решила подняться уж в Аринину горницу, там хоть книги есть, впрочем, едва ли можно читать себе книгу, когда все нормальные люди вокруг сражаются. Парашка-то небось пристроилась к своей старухе, лекарства варить для раненых. А Катька… Ладно, о Катьке сейчас думать не надобно, она выкрутится. И вообще всем сейчас веселей, чем ей, Нелли!
   В горнице княжны было такое множество охотничьих трофеев, что Нелли никогда не могла упомнить хоть половину. Роскошная медвежья шкура покрывала сверху бирюзовый шелковый ковер, вешалками же для ручниц, луков и ножей служили рога.
   С одного из них Нелли сняла от нечего делать булатную саблю в красиво окованных серебром ножнах. Шпаги в Крепости не были в ходу, фехтовать на них, строго говоря, учились лишь те из мужчин, кто бывал хоть изредка в России. И собственная же Неллина шпага пылилась в горнице – пришлась не к месту. Перешел на саблю даже Роскоф. А все ж шпага чем-то милей душе, подумала Нелли, вытаскивая из ножен сверкающий булат. Шпага либо уж меч, как в старину. Что-то чужое, коварное кроется в этой односторонней выгнутой полосе.