Давыдов Исай. Я вернусь через тысячу лет

   А потом сквозь них пробивается настойчивый стук. Это Тушин стучит по микрофону — просит слова. Он еще не кончил.
   Аплодисменты стихают.
   — Так-то лучше, — тихо произносит Тушин. — Мы не в театре... К вашему прибытию, ребята, — говорит он уже громче, — мы приготовили небольшой подарок. Вас ждут сто двадцать квартир. Так что двести сорок человек сразу же после выхода из корабля могут поселиться в современном доме.
   И снова мы аплодируем перед микрофонами.
   И снова Тушин стучит по микрофону в рубке, чтобы успокоить нас.
   — Остальное будем строить, — добавляет он. — Месяцев через восемь из корабля уйдут все. Теперь еще хочу похвалиться. У нас есть школа. Большая. И ваши дети будут в нее ходить. Есть больница. Тоже большая. Работает сталеплавильный цех, ремонтный завод, заводы пластмасс, клеецемента, железобетона, пластобетона, текстильная фабрика. В общем, кое-что есть. В недрах вашего корабля сложено несколько новых предприятий. Но и в трюмах “Риты-два” еще лежат два завода. Не успеваем... Помогайте!
   — Товарищи! — слышится голос Федора Красного. — Мы не будем на этот раз регулировать из рубки поведение каждой пары проснувшихся. Потому что отогревали и будили вас в разное время. Да и некогда сейчас. Вы уже просыпались и знаете правила. Выходить из кают не надо, пока не закончат прививки. Еду принесут роботы. А пока читайте, разговаривайте, целуйтесь, черт возьми! Нам не так долго осталось быть на орбите. Потом вам будет некогда. Теперь небольшое объявление. Через пять часов — засеките время! — будет отправлена на Землю финишная ракета с информацией о нашем полете и о делах на Рите. Ракета стартует из недр корабля. Возможно резкое ускорение. Поэтому просим всех за десять минут до старта лечь на койки и пристегнуться ремнями. О старте объявим, но следите за временем сами. Ракетную команду сразу после прививок попрошу в рубку. Надеюсь, все ясно? Вопросы есть? Вопросов не было.
   — Тогда все, ребята! О прививках предупредим каждую пару за десять минут.
   Микрофон щелкает, и снова мы с Бирутой в тишине. Даже гула, к которому мы привыкли во время дежурства, не слышно сейчас. Ведь двигатели не работают.
   — Вот и сходили к маме, — почему-то шепчет Бирута.
   Нам совершенно нечего делать в тесной, маленькой, запертой каюте. Читать что-либо просто невозможно — мы слишком возбуждены. Так что не осуществить нам этот добрый совет Федора Красного. Наверно, на всем нашем громадном корабле не найти человека, который способен был бы читать сейчас.
   И тут я вспоминаю, что в шкафчике моем хранятся копии двух стереолент “Урала”. Те копии, которые я снял еще в Бесконечности, подбирая в фильмотеке материал для Бируты.
   Тогда я забыл про них. Сунул в шкафчик — и забыл. Хватало других забот.
   А теперь, пожалуй, самое время прокрутить их...
   Я вынимаю стереоленты, закладываю в проектор телевизора, и мы с Бирутой смотрим на маленьком его экране две давние-давние встречи “уральцев” с жителями той загадочной планеты, которая вертится сейчас под нами.
   Встреча девятая
   Селение, окруженное лесом. Круглые, островерхие шалаши, покрытые в несколько слоев широкими блестящими листьями, вразброс стоят на поляне.
   В селении почти пусто. Несколько детей играет между шалашами. Женщины иногда перебегают из хижины в хижину, подбрасывают две-три ветки в костер, чтобы он не погас.
   У жителей этого селения кожа светлая, почти желтая, с легким зеленоватым отливом! Очень странная, на земной взгляд, кожа.
   В селение входят мужчины-охотники, стройные, высокие — почти на голову выше женщин. От пояса вниз у мужчин спускаются тугие мохнатые повязки.
   Двое охотников несут на длинной тонкой жердине тушу небольшого животного. Что-то вроде нашей косули.
   Все это происходит в тишине. Лишь вначале, когда охотники входили в селение, дети кинулись к ним и подняли радостный визг. Но он быстро утих — даже дети поняли, что добыча слишком мала и что досыта сегодня не поесть.
   Когда двое охотников сняли шкуру со своей добычи, запылали еще три костра. Началось приготовление ужина.
   Именно в это время в селении появились три астронавта. Они медленно вели за короткие рога стреноженного оленя.
   Двое шли впереди и тянули концы веревки, обмотанной вокруг рогов животного. Третий сзади подталкивал его двумя тонкими длинными палочками, видимо, электродами. Потому что палочек олень боялся больше всего: вздрагивал и старался уйти вперед.
   Этим третьим астронавтом была женщина с гибкой фигурой и длинными золотистыми волосами, которые выбивались из-под небрежно надетого белого шлема. Эта была Рита Тушина, мать Михаила, единственная женщина, которая спустилась с космического корабля.
   Ее именем была названа потом планета.
   Астронавты вели оленя в подарок жителям селения. Дикие охотники сразу поняли это.
   И один из мужчин, который принял у астронавтов веревку, привязанную к рогам, сделал пришельцам ответный подарок — протянул им свою тяжелую суковатую палицу.
   Под ударами других палиц упал в это время возле костров оглушенный олень.
   Жителей селения вроде не очень-то и удивило появление астронавтов. Гораздо больше занимал подарок. Мужчины вообще старались не обращать внимания на пришельцев. Их откровенно разглядывали лишь женщины. И, видимо, астронавты наши растерялись на какие-то минуты. Слишком уж сухо, чересчур по-деловому встретили их охотники.
   Но зато детей интересовали именно астронавты. Дети стали плотным полукольцом возле землян и таращили глаза на серые одежды и белые шлемы.
   И тогда Рита Тушина достала из кармана горсть маленьких темных шариков, раздала их. Дети разглядывали шарики, не зная, что с ними делать. Рита положила один шарик в рот. Глядя на нее, и дети потащили в рот свои шарики. А Рита вынимала из кармана горсть за горстью и все раздавала, раздавала шоколад. Тот самый, который не получали вдоволь даже дети астронавтов на корабле.
   И зачем только Рита Тушина взяла с собой эти шарики!..
   Дети дикого племени уже дрались из-за них. Они хотели еще и еще и тянули к Рите свои желто-зеленоватые ладошки.
   Но у Риты не было больше шоколадных шариков. Она развела руками, вывернула пустые карманы — ясно показала, что отдала все.
   Дети поняли и стали расходиться. Один малыш даже побежал, споткнулся обо что-то, упал и громко заплакал.
   Рита бросилась к нему, подняла и погладила по голове. Но, видно, он укусил Риту, потому что она резко отдернула руку и стала размахивать ею в воздухе.
   Малыш убежал, все так же громко плача. Рита растерянно, должно быть, по инерции, сделала шаг за ним.
   Страшный, ужасный, последний свой шаг!..
   Она вскрикнула коротко и упала, и никто еще не мог понять, в чем дело, и даже астронавт на дереве возле поселка машинально продолжал съемку.
   Потом он увидел, что из глаза Риты торчит длинная, тонкая стрела.
   И больше уже ничего не снимал стереоаппарат возле этого селения.
   ...Лишь по рассказам Михаила Тушина и других “уральцев” жители Земли знают о том, что произошло дальше.
   Один из астронавтов мгновенно выпустил из рукава плотную пластиковую сферу. Раздутая сильной струей сжатого воздуха, она отделила астронавтов от жителей селения. И тут же по сфере забарабанили стрелы.
   Сфера только изнутри была прозрачна. А снаружи казалась молочно-белой, и астронавты уже были не видны охотникам.
   Под прикрытием сферы астронавты унесли из селения Риту, не сделав ни одного выстрела, не тронув ни одного охотника.
   Стрела была отравлена, и неизвестный яд действовал очень быстро. Рита умерла, прежде чем ее успели донести до ракеты.
   Молодую женщину похоронили у подножия громадной базальтовой глыбы, одиноко стоящей посреди зеленого нагорья.
   Это очень заметное место. Его несложно будет найти тем, кто прилетит на планету Рита с Земли.
   Глыба очень похожа на памятник. Да она и есть памятник. Или, по крайней мере, пьедестал для него. В одном из своих интервью на Земле Михаил Тушин признался, что в свободные часы все рисует и рисует различные варианты памятника, который можно поставить его матери на базальтовой глыбе.
   Еще в седьмом классе, выбрав для доклада этот эпизод, я повесил над столом портрет красивой, задумчивой женщины, у которой тонкий и ровный нос, нежные, гладкие, как у девочки, щеки и зеленые, с грустинкой глаза, как бы заглядывающие тебе в душу. Часто, подолгу глядел я на портрет и даже мысленно советовался о чем-то с этой женщиной.
   Она так и не увидела своей Родины. Как и ее сын, она родилась в космосе. За годы полета стала микробиологом и уже начала учить своему любимому делу маленькую девочку Чанду, будущую жену Михаила.
   Но у Риты Тушиной был не только талант микробиолога. Много лет вела она подробный дневник, и он стал не менее известен на Земле, чем книга Михаила Тушина. И люди поняли, что на далекой планете погибла не только прекрасная женщина и талантливый ученый, но и способная писательница.
   Совсем молодой погибла Рита Тушина — ей еще и сорока не было. И всю свою недолгую жизнь она мечтала о том, чтобы хоть немного пожить на Земле, под голубым, а не вечно черным небом.
   Встреча одиннадцатая (последняя)
   Эта встреча была явно неожиданной для астронавтов.
   Сплошной ряд охотников, тела которых закутаны в толстые, пятнистые шкуры, стоит перед аппаратом. У охотников красновато-коричневая кожа и мужественные красивые лица с большими миндалевидными глазами. Самые красивые лица изо всех, какие удалось увидеть астронавтам на этой планете.
   Охотники стоят с копьями наготове, с поднятыми палицами и натянутыми луками. Охотников много — со всех сторон окружили они астронавтов. Со всех сторон нацелены копья, палицы и стрелы.
   Видимо, за астронавтами долго следили из-за деревьев, прежде чем сумели вот так, неожиданно окружить. Вероятно, хотели не убивать, а взять в плен — потому и окружили.
   Землян немного: трое рядом, возле аппарата, у четвертого — аппарат. Но им уже не страшны ни копья, ни стрелы. Земляне — в космических скафандрах, которые выдержат удар метеорита, а не только копья.
   Конечно, астронавты легко могли бы перестрелять диких охотников. Или бесшумно сжечь тепловым лучом.
   Но зачем? Ведь земные астронавты — не завоеватели. Коммуна Земли посылала их в космос не для убийства.
   Единственно возможное в этой нелепой ситуации — удивить наивных туземцев, совершить то, что дикарям может показаться только чудом.
   И вот вверх одновременно поднимаются три руки. Три красные ракеты стремительно уносятся в воздух и высоко в небе со звонкими хлопками рассыпаются на множество ярких огней, которые гигантским шатром летят к земле.
   Охотники не выдерживают этого неожиданного падения десятков разноцветных звезд. Охотники валятся на землю и прячут в высокой траве лохматые, нечесаные головы, ожидая смерти.
   Но смерти нет. Дикари один за кругам поднимают головы, глядят в вечернее, синеющее над лесом небо. Падающих звезд уже не видно, а странные круглоголовые боги по-прежнему спокойно стоят на поляне.
   И тогда одетые в шкуры люди становятся на колени, отрывистыми, гортанными криками просят пощады.
   Боги понимают их мольбу. Один бог похлопывает по плечу молодого охотника, поднимает его на ноги и протягивает ему широкую, серую, холодную руку, на которой поблескивают крошечные звездочки.
   Охотник боязливо вкладывает в просвинцованную перчатку согнутую красновато-коричневую кисть.
   Рука бога осторожно сжимает эту кисть и медленно отпускает.
   Охотник удивленно рассматривает свою руку — целую, невредимую.
   Первое рукопожатие двух миров! Первое зримое свидетельство того, что эти миры все-таки могут общаться не только посредством копий, дубин и отравленных стрел.

2. “С посадкой, товарищи!”

   Наш корабль, имеющий форму дельфина, садится на планету “брюхом” вниз. Он опускается на нижних, посадочных дюзах, от которых сейчас протянулись к земле столбы пламени. Так удобнее. Так легче вынимать груз из трюмов и не надо переоборудовать каюты для жилья. Это очень важная особенность кораблей, предназначенных для Риты. Посадочные дюзы в них отделены от дюз движения.
   Именно это позволяет сделать корабль надежным домом на новой планете.
   Наш корабль садится на длинном и узком полуострове, где нет ничего, кроме леса по краям и двух других кораблей посередине. Два громадных овала выжжены пламенем их посадочных дюз. И сейчас наш корабль выжжет новый гигантский овал, на котором долго ничего не будет расти. Такова судьба этого полуострова. Он стал космодромом. Его территории еще может не хватить для всех тех кораблей, которые должны прийти за нами. Наверное, поэтому город строится далеко от космодрома. Больше ста километров разделяют их. А соединяет только одна дорога, о которой рассказали нам ребята, делавшие прививки.
   Конечно, не очень удобно, когда город далеко от кораблей, а заводы далеко от города. Из-за этого медленнее идет стройка — много времени уходит на транспортировку. Да и жертв больше. Ведь на маленьком пятачке легче обороняться. А тут такие длинные коммуникации. Но другого выхода нет. Строить город возле космодрома — значит потом все равно бросать его. Да и когда начинали строить, еще не приходилось думать о защите.
   Все-таки это нелепо! Защищаться от тех, ради кого мы прилетели. Кого мы собираемся спасать от голода и болезней, от войн и невежества. Мы будем спасать, а пока убивают нас...
   Корабль спускается медленно, плавно, но все же нас со страшной силой вдавливает в койки. Конечно, сила тяжести на Рите немного меньше земной. Но она неизмеримо больше искусственной гравитации в корабле, к которой мы привыкли за полет.
   — А знаешь... — тяжело дыша, произносит Бирута. — Мне все еще... не верится... что это... не дом...
   Она говорит в микрофон. Ибо иначе нам не услышать друг друга — настолько сильно ревут дюзы. И в микрофон же я отвечаю ей:
   — Мне... тоже...
   Действительно, трудно заставить себя верить. Голубые моря, желто-зеленые материки, пушистые ватные облака — все как на Земле. И, когда выйдем из корабля, — наверно, просто покажется, что прилетел в другую страну — не больше.
   Вдруг рев дюз стихает. И резко обрывается на немыслимо высокой ноте. Сильный толчок как бы проводит границу между этим страшным ревом и полным покоем, абсолютной тишиной.
   И в этой тишине мы слышим из динамиков четкий, жестковатый голос Федора Красного:
   — С посадкой, товарищи! Мы на земле Риты! “Что-то мне надо было сделать! — думаю я. — Сразу после посадки. Что-то легкое”.
   Но так и не могу вспомнить — что.

3. “Как живется на этой планете?”

   Еще целые сутки мы провели в корабле. Специальная команда обезвреживала космодром, снимала радиацию с обшивки корабля.
   Мы следили за работой этой команды через наружные телевизоры, ходили друг к другу в гости, шумели в коридорах, пытались по очереди разглядывать Риту через небольшие иллюминаторы в рубке и в кают-компании.
   Бирута и я, конечно, первым делом побежали к маме, но у нее все было в полном порядке, и мы не высидели больше часа. А потом мы разыскали и Али, и Доллингов, и Марата с Ольгой, и Монтелло. Все были такими же возбужденными, всем так же не сиделось в своих каютах и хотелось куда-то бежать, что-то срочно, немедленно делать.
   Но делать было нечего. Пока за нас все делали другие. А иллюминаторы немногое сказали нам. Мы увидели серое, затянутое облаками небо, и густо-зеленый лес вдали, и черное поле выжженной земли вокруг нашего корабля, и такие же черные поля вокруг других кораблей. И сами эти корабли были уже не серебристо-зеленые, какими улетали с Земли, а черные. Сорок лет в космосе сделали свое дело. Ведь все холодное космос бездумно красит в один цвет.
   Мы так торопились узнать хоть что-то о Рите, будто срок нашего пребывания тут был ограничен и через несколько дней мы должны были покинуть планету. Мы чувствовали себя пока не поселенцами, а туристами.
   И началось это даже не тут, не на космодроме, а еще на орбите, после того, как мы услышали голос Тушина.
   Наверно, поэтому мы с Бирутой и пытались тогда так яростно расспрашивать ребят, которые делали нам прививки.
   Но ребята были не очень-то многословны. То ли спешили, то ли надоели им уже расспросы в других каютах, то ли что-то скрывали от нас.
   Один из них держался просто и деловито. Другой был мрачен и тяжело, почти неотрывно глядел на Бируту.
   Все время, пока парни возились со своими ампулами и шприцами, я пытался разговорить их.
   — Как живется на этой планете, ребята? — спросил я.
   — Нормально, — ответил первый.
   — Поживешь — узнаешь, — ответил второй.
   — Еды хватает?
   — Вполне.
   — А культуры?
   — От тебя зависит. Но вообще-то некогда.
   — А чего не хватает?
   — Поживешь — узнаешь.
   Это опять ответил второй, мрачный.
   — Какие-то большие индивидуальные проблемы есть?
   — А без них — что за человек? — Первый улыбнулся.
   — И их сложно разрешить?
   — Иные — невозможно! — Это снова сказал второй, мрачный.
   Бирута, конечно, тоже заметила тяжелый его взгляд и, должно быть, именно поэтому задала самый трудный вопрос:
   — А жена ваша... чем занимается?
   И поглядела прямо в глаза мрачному.
   — Ее убили, — ответил он. И отвернулся.
   — Где?
   — Возле города. Она была ботаником.
   — И не пользовалась электромагнитной защитой? — С этой защитой только спать хорошо. А гербарий с ней не соберешь!..
   Они закончили прививки и ушли от нас и через несколько часов улетели на своей ракете. Но до сих пор я вижу перед собой того, второго, мрачного медика.
   Мне пришлось когда-то читать о трагедии миллионов российских женщин в середине двадцатого века. О трагедии миллионов вдов, которые не дождались своих мужей с Отечественной войны. О трагедии невест, которые так на всю жизнь и остались невестами убитых. Правда, я читал об этом книжку не их современника, а писателя двадцать первого века. Наверно, их современники писали сильнее и с большей горечью. Но и этот человек рассказал достаточно сильно и полно об одной из величайших трагедий. Миллионам обездоленных женщин не мог помочь никто — ни государственная власть, ни другие народы. И даже не с кем было расквитаться за эту страшную трагедию — немногочисленные виновники ее, главари фашистской Германии, или покончили самоубийством, или были казнены сразу после войны. Правда, некоторых разыскивали и казнили позже. Но все равно их преступления ломали судьбы миллионам людей еще десятки лет.
   Мне становится страшно, когда я думаю о жизни этих женщин после войны, о том, как медленно, трудно и горько угасали они, неохотно расставаясь с надеждами на счастье.
   Конечно, эти российские женщины были героями. Независимо от характеров, от личной смелости или трусости.
   Они были героями все уже хотя бы только потому, что жили, работали, воспитывали детей и смеялись и шутили не реже других.
   И неужели сейчас на Рите, рядом с нами, начинается такая же трагедия? Пусть это не миллионы людей, пусть десятки, даже единицы. Но ведь для каждого из ребят трагедия так же значительна...

4. Первое знакомство

   — Меня зовут Теодор Вебер, — представился невысокий, сухощавый и светловолосый парень с какими-то прозрачными, по-северному блекло-голубыми глазами. — Мне поручено показать вашей группе город и Заводской район. У вас пока времени очень много, а у меня — очень мало. — Он сдержанно улыбнулся, как бы извиняясь за то, что у него мало времени. — Поэтому я покажу вам только главное и скажу только о главном. Остальное сами увидите. Вы здесь не туристы, а жители. Я просто попытаюсь вас сориентировать. Не больше.
   Мы стояли еще на дороге, возле биолетов, которые привезли нас с космодрома. Мы — это полсотни ребят, вторая группа, вышедшая из корабля. Первая уехала сегодня утром. За нами биолеты прислали днем. А своих биолетов у нас пока нет. Их еще надо доставать из трюмов, настраивать на местные дороги...
   Мы ехали сюда по отличному, широкому и гладкому шоссе, которое почти все время шло лесом. Биолеты настроены здесь на большую скорость, чем на Земле, и мы добрались до города всего за полчаса.
   Эта дорога — особая. На Земле очень мало таких дорог. Потому что делать их научились уже тогда, когда все основные нужные Земле магистрали были построены из бетона или пластобетона. И еще потому, что на Земле берегут лес и считают расточительством хоронить его в дорожном полотне. Но кое-где, в джунглях и тайге, которых осталось на Земле не так уж много, новые дороги уже в наше время строили так, как здесь, — с помощью лесодорожных машин.
   Многие из нас учились в “Малахите” водить такую машину. Это не очень сложно — она, по существу, автомат. Она идет медленно, идет прямо на поваленный лес, частично плавит его (именно плавит, а не сжигает), частично перемешивает с песком или гравием и оставляет после себя отличное дорожное полотно, которое остывает около суток и потом долго еще сохраняет по краям особый, неповторимый янтарный цвет.
   Такому шоссе не страшны ни вода, ни жара, ни холод. Трещины на нем затягиваются сами по себе, ремонта оно не требует и служить должно двум, а то и трем поколениям. И даже пни не надо корчевать перед лесодорожной машиной. Она расплавит или включит их в шоссейное полотно так же спокойно, как и поваленные стволы.
   И вот дорога позади, и мы стоим у въезда в город. Собственно, города еще нет. Город когда-то будет. А пока есть один дом. И тот недостроенный. Со временем он станет домом-кольцом. Но сейчас это еще дом-дуга.
   В конце двадцатого века такие дома-города начали строить на Крайнем Севере, в тундре. И они быстро оправдали себя и обнаружили такую бездну достоинств, что потом их строили и в пустынях, и на Луне, и на Марсе, и на Венере. Всюду, где природные условия были против человека, кольцевой город-дом оказывался наилучшим вариантом.
   — Вы, наверно, знаете, ребята, этот принцип, — произнес Вебер. — Дом-кольцо, город — цветок из семи колец... Так вот, мы сейчас строим центральное. Двадцать этажей. Наверху площадка для вертолетов. Одиннадцатый этаж — прогулочный. Третий и пятнадцатый — бытовые. Всякие там столовые, медпункты, мелкие склады. На третьем этаже — главный врач. Мария Челидзе. Некоторые видели ее сегодня — она увезла с космодрома первую группу. Это у нас единственная привилегия членов Совета — знакомить новичков с хозяйством. Сегодня вечером Челидзе собирает у себя всех новых медиков. Если здесь есть медики — прошу учесть... Ну, далее... Первый этаж здания — основные склады. Второй этаж — бытовая инженерия, конторы... Мой рабочий кабинет — тоже на втором. Я архитектор. Кому надо — милости прошу.
   Он обвел взглядом всех нас и улыбнулся. Розите Гальдос он улыбнулся особо.
   Видно, она понравилась ему больше остальных.
   Ничего не могу с собой сделать — никак не выговаривается у меня “Розита Верхова”. Только — Гальдос. Кажется, Бируту очень огорчает это. Мне не хотелось бы ее огорчать. Но не выговаривается...
   — Ну, что еще?.. — сказал Вебер. — Школа сейчас на третьем этаже. Впоследствии она будет в парке, в самом центре кольца. Бытовые этажи, прогулочный и инженерный — сквозные. Когда закончим — можно будет гулять по колечку. И дождиком не замочит. Планировка комнат — свободная. Передвижные перегородки. Из двухкомнатной квартиры за несколько минут сделаете четырехкомнатную. Как видите, готовы семь секций. Пять заселены. Две ждут вас. Изо всех сил жмем на восьмую. Даже без вашей помощи закончили бы ее через полтора месяца. А если еще вы навалитесь!..
   Вебер опять улыбнулся всем вместе и Розите — отдельно. Она покраснела. Покраснел и стоящий рядом с ней Женька. Кажется, Вебер заметил это, потому что у него тоже запылали уши. И вдруг я заметил, что уши у него большие, оттопыренные, как у мальчишки. Совсем детские уши.
   — Сейчас мы строим медленно, — снова заговорил он. — Не хватает людей, не хватает киберов. Производство киберов у нас еще не налажено. Только ремонтируем. И то с трудом. Когда включитесь вы — будем строить дом сразу с двух сторон. К следующему кораблю кольцо замкнем. А остальные кольца будут соединены с этим и с соседними. Устроим переходы на уровне всех сквозных этажей. Жить будет удобно, ребята! Удобней не придумаешь! Вот вроде все по жилью. Вопросы есть?
   — Основной материал стройки? — услыхал я из-за спины голос Майкла Доллинга.
   — Вначале был только железобетон. — Вебер поискал глазами спрашивающего. — Этот “старик” еще далеко не исчерпал себя, как вы знаете. Даже на Земле. А у нас — тем более. Потом нашли на севере нефть. Так что теперь из железобетона — только первые десять этажей. Следующие пять — пластобетон. Верхние пять — полимерные кубики. Собственно, полимеры впервые пойдут только на восьмую секцию.
   — Ты сам-то когда прилетел? — спросил кто-то.
   — С первым отрядом.
   — А где жили вначале?
   — В корабле. Времянок не строили.
   — А обогревалки тут не нужны?
   — На этом материке редко бывают морозы. Только что на Плато Ветров. Это на севере. Далеко. Но там мы пока ничего не строим. А от дождя и ветра нас отлично защищали пленочные сферы.
   — С энергией как? — Это голос Бруно Монтелло.
   — Нормально! — Вебер пожал плечами. — Атомную станцию мы пустили сразу, как прилетели. А на “Рите-два” пришел еще и термоядерный реактор. Так что энергии хватает. Уже три года не пользовались реакторами кораблей. Они в резерве.