Давыдов Исай. Я вернусь через тысячу лет

   — Не знаю, ребята, не знаю... — задумчиво произнесла Ольга. — Телу-то легко. Но, может, это гравитация? Все-таки наш корабль — не Земля. Вот как будет на Рите?.. Мы уже и так с Маратом проводим в спортзале по два часа вместо положенного часа. Боимся стать хлюпиками. Времени-то хватает. Больше четырех часов все равно не проспишь. А эспандеры мы даже в рубку притащили.
   — А Доллинги? — спросил я.
   — Доллинги торчат в спортзале больше нас! Майкл говорит, что на Рите ему понадобится прежде всего сила. И вообще — у всех все расписано по минутам. Такую мощную программу соорудили себе на эти сто дней! Будто не на Риту летят, а домой, в Англию. Они даже фильм о космосе сняли!
   — Зачем? — удивилась Бирута.
   — Поинтересуйся! Майкл говорил что-то о наших будущих детях...
   — Лель... — спросила Бирута. — А скажи — трудно? Вот эти сто дней...
   — Нет, ребята! — Ольга покачала головой. — Все предусмотрено! Абсолютно все! Даже встреча с чужим космическим кораблем. Только нажимай кнопки! На Земле ведь знали, что дежурить будут не пилоты... И потом — мы не ведем исследований. У нас всего лишь транспортный рейс.
   — А если навстречу что-то неожиданное?
   Это, конечно, спросила Бирута. Истинно женский вопрос!
   — На это у тебя меньше шансов, чем быть сбитой в чистом поле биолетом! Но если даже и метеор — автомат сожжет его, прежде чем ты успеешь понять, в чем дело! Я же говорю — все предусмотрено!
   Я слушал Ольгу, и становилось грустно. Хотя, казалось бы, надо радоваться.
   И мне почудилось, что Ольга тоже говорит все это грустно. Почему бы? Неужели мы еще недостаточно взрослые, чтобы радоваться безопасности?

4. Рубка

   Вечером мы были уже в рубке, и Марат объяснял:
   —...Крайние серые щиты приборов смотрятся только в случае аварии. Возле каждого прибора — толковая надпись. Вполне по нашему интеллекту. При неисправности в приборе или на линии красная лампочка все скажет. Серые щиты контролируются двумя голубыми. А голубые — одним желтым. Принцип — тот же. Поэтому достаточно следить за желтым. Если на нем вспыхнет красная лампочка — то она вспыхнет и на голубом, и на сером. Так сказать, уточнит — где и что. А здесь — главное. Малейшая неисправность реакторов, или автопилота, или электронного мозга — на красном щите. При любом ЧП он сам все объяснит — вслух, понятно. И в чем причина, и что делать. Нельзя только уходить, слышите? Ни на минуту рубка не должна оставаться пустой. Объяснения могут не повториться. Поэтому дежурят по двое. И едят — по одному. Кто-то всегда должен быть возле красного щита.
   — Мы смутно помним это, — сказала Бирута и улыбнулась. — Мы забыли еще не все, чему нас учили до сна.
   — Я обязан напомнить! — Марат был предельно серьезен. Даже уголки его губ не дрогнули. — А вы обязаны напомнить это своим сменщикам.
   — Вот если только корабль... — произнесла Бирута.
   — На красном щите внизу кнопки, видишь? — Марат протянул руку. — Тут надписи — “Встречный корабль”, “Параллельный корабль”. Нажми нужную — и к кораблю уйдут радиосигналы и ракета с информацией. Повторный нажим — повторные радиосигналы. В ракете — все интересное. А мы задерживаться не можем.
   — Значит, мы не узнаем, откуда они?
   — Почему? Их сигналы запишет наша аппаратура. И расшифрует. И подаст тебе на экране.
   — А если они терпят бедствие? Если нужна помощь!
   — Тогда отогревайте и будите Эрвина. Или Красного. И тормозите корабль. Тут же, на красном щите, видите — “Срочное торможение”. Пока корабль сбросит скорость — они проснутся. А самим программировать маневр запрещено. Можно улететь к черту на кулички. И электронный мозг не поможет. Но это ведь все чистая фантастика, ребята! Встречных кораблей не будет!
   — Почему ты так уверен?
   — Надо же быть реалистом! В этом рукаве Галактики вообще нет жизни. Только Земля и Рита. Откуда взяться кораблю?
   — Ну, какой-нибудь заблудший, — Бирута не выдержала и слегка улыбнулась.
   Но Марат не заметил этого.
   — Заблудший — значит, мертвый, — очень серьезно уточнил он.
   — Но ведь это тоже интересно! Маратик, неужели ты не понимаешь?
   — Я все отлично понимаю, ребята! Но надо же учитывать нашу специфику! У нас не исследовательский корабль. Мы не пилоты. Все рассчитано и настроено только на то, чтобы перебросить нас через космос. И если мы разрушим эту программу и начнем маневрировать — мы можем никогда и никуда не прилететь. И наши сведения все равно пропадут вместе с нами.
   Вместо одного мертвого корабля будут два — только и всего! И вообще — я уже боюсь оставлять на вас корабль... Есть же, в конце концов, обязательные инструкции, правила! А вы — как дети! Из всего хотите сделать игру.
   Коренастый, черноволосый Марат разгорячился. И без того темные глаза его стали почти черными.
   — А она тебя все-таки завела! — сказал я. — Ты же говорил — чистая фантастика! Чего тогда волноваться? Мы не такие уж дети, Марат! Не бойся! Нам вовсе неохота хладными трупами носиться по Вселенной. Все будет в лучшем виде! Где у тебя инструкции?
   — Здесь! — Марат слегка выдвинул из пульта возле красного щита ящичек. — И прочтите их, пожалуйста, завтра. Пока мы еще, так сказать, живы...
   — Прочтем, Марат! Ты сможешь спать спокойно.
   — Все шутите!..
   — Ты забываешь, Марат... — грустно сказала Ольга и повернула к нам голову от красного щита, на который смотрела. — Когда мы с тобой проснулись, мы тоже все время шутили. А сейчас просто не хочется засыпать.
   — Верно! — признался Марат и растерянно, вымученно улыбнулся. — Не хочется!..
   “Наверно, просто страшно! — подумал я. — Но ведь и к нам с Бирутой это еще придет...”.
   В коридоре послышались далекие, звонкие шаги. Это могли быть только Доллинги. Других “ходячих” на корабле не было. А Доллингам — через полчаса начинать дежурство.
   — Хелло, ребята! — сказала Энн, войдя в рубку. — Хелло! — повторил вошедший за нею Майкл.
   Они совсем не изменились — улыбающиеся, стройные, спортивно-подтянутые Доллинги. Ими можно было любоваться. Их можно было снимать на поздравительные открытки — кудрявую, большеглазую Энн и черноволосого, белозубого красавца Майкла, будто сошедшего со старинных американских реклам.
   Мы шумно обнялись, и хлопали друг друга по плечу, и Бирута целовалась с Энн, и все, в общем, было так, как обычно, когда встречаются на Земле старые друзья.
   А в “Малахите” мы не были близкими друзьями. Просто знали друг друга. Как все — всех.
   Марату, видимо, было очень тяжело сдавать свое предпоследнее дежурство, тяжело было сознавать, что через сутки он снова должен уйти в холодное небытие на двадцать лет. Он старался скрыть это, он улыбался и пытался балагурить. Но сознание неизбежности сна, кажется, давило на него непрерывно и неумолимо.
   Мы с Бирутой все видели. И ничем не могли ему помочь. И мне даже было жалко его.
   Может, он просто не верил, что проснется через двадцать лет?
   Зато Доллинги были, как всегда, — неизменно легкие, сдержанно веселые, словно только что из Парижа. Из того древнего и любимого всем миром Парижа, который ничем не удивишь и ничем не испугаешь, который все умеет принимать с улыбкой.
   Короче, Доллинги держались так, будто просто не думают о предстоящем двадцатилетнем сне.
   Мне это нравилось. Меня это восхищало. Я хотел бы держаться так же, когда кончатся мои сто дней.
   — Завтра здесь будет шумно, — заметила Энн. — Утром выйдут Монтелло. Кстати, Леля, как у них с температурой?
   — Весь день шло нормально. По полградуса в час. Автомат...
   — Завтра можно будет повеселиться... — подумала Энн вслух. — Устроим прощальный ужин?
   — По традиции! — поддержала Ольга. — Зачем же еще в кухонных отсеках создали винную кладовую?
   — Там уже, наверно, пусто? — предположил я. — Двадцать лет!..
   — Ха! — Майкл усмехнулся. — Попробуй-ка заказать вино два раза! Этот упрямый кибер с винного склада спрашивает имя! И на каждое имя выполняет всего один заказ.
   — Подумаешь! — Бирута пожала плечами. — Имен можно назвать много!
   — Нет! — Майкл покачал головой. — У него запрограммировано расписание наших дежурств. Его не обманешь. Будьте спокойны — мы надежно гарантированы от алкоголизма!
   — Неужели только этим мы гарантированы? — заметил Марат.
   — Ты просто ужас какой серьезный! — Энн всплеснула руками. — Как воспитатель в нашем колледже. Майкл, помнишь этого длинного Стивена Хауэра?
   — Еще бы! — Майкл вытянул лицо, слегка перекосил рот и обвел пальцами вокруг глаз, что должно было обозначить очки воспитателя. — Де-ети! — нараспев произнес он. — Шутки не добавляют вам зна-аний!.. Шутить можно лишь в перерывах между заня-атиями...
   — Как прошло дежурство, Маратики? — спросила Энн.
   — Обычно, — ответила Ольга. — Без приключений.
   — Записи успел сделать? — тихо, по-деловому спросил Марата Майкл.
   — Успел.
   — Идите отдыхать.
   — Мы еще проведем Тарасовых по кораблю.
   — Думаешь, они забыли, где что?
   — Нет. Просто нам это приятно.
   — Мы не прощаемся, — сказала Бирута Доллингам. — Мы еще вернемся к вам. Нам что-то не хочется спать. — Я думаю! — сдержанно заметил Майкл.

5. Голос космоса

   Они собрались в кают-компании и великодушно включили видеофон, чтобы я не очень скучал в рубке.
   Марат предлагал накрыть стол прямо между щитами — места тут достаточно. Но я запротестовал. Если они будут в рубке — я не выдержу и хоть бокал, да выпью. А пить нельзя — я остаюсь единственным дежурным на корабле.
   Они заказали много разных вин — не ради количества, а просто попробовать. Были в кладовой корабля такие вина, которых никто из нас ни разу не пил. Мы слишком молоды, чтобы хорошо разбираться в винах.
   Среди небольших прозрачных пакетиков с вином была на столе у ребят и одна бутылка — темная, старинная, еще стеклянная бутылка старинного вина. С двадцатого века хранилось оно в каких-то французских погребах. Это было редкое, коллекционное вино, но мы еще на Земле знали, что на каждое дежурство есть в кладовой корабля по одной такой бутылке.
   Собственно, из-за этой-то соблазнительной древней бутылки я и не позволил им накрывать стол в рубке. Я ведь никогда не пробовал такого вина. И на Рите не придется. Только разве здесь, на корабле, через сто дней, когда буду сдавать дежурство.
   Почему-то вспомнилось, что сдавать его придется Женьке Верхову. Так выпал жребий. А на Земле думалось, что хоть тут-то не увижу Женьку.
   Ребята шумят в кают-компании, и поют, и включают записи последних земных мелодий, и даже, несмотря на тесноту, умудряются танцевать.
   Знакомая песня доносится до меня:

 
Я вернусь
Через тысячу
Лет.
Так хоть в чем-то
Оставь мне
Свой след.
 

   Я гляжу на большой экран и вижу черную, холодную Бесконечность, и немигающие глаза ее — звезды, и вспоминаю весенний “Малахит”, и юную зелень парка, и наш с Бирутой первый поцелуй.
   Никогда больше не увидеть мне “Малахит” и мохнатые мои Уральские горы, и родные улицы, и мраморных великих людей в высоких, древнерусских шапках из снега. Ни-ког-да!
   Зачем только люди придумали это беспросветное слово?
   Я слушаю космос — легкое, быстро ставшее привычным потрескивание в динамике. Случайные радиоволны далеких радиозвезд. И еще слышу тихие голоса ребят и их смех, и мелодии, которые они включают.
   Уже полтора часа сижу я один в рубке. Два раза прибегала раскрасневшаяся от вина Бирута — соскучилась. Но, посидев со мной несколько минут, снова убегала в кают-компанию. Там было веселее.
   Я знаю, что ничего не случится и что я тоже мог бы уйти туда. Уже двадцать лет ничего не случается в этой рубке. Корабль идет точно, автоматы работают надежно, и дежурные сидят здесь просто так, для мебели. И еще для того, чтобы будить других дежурных.
   Но таков уж закон нашего корабля — ни на секунду не оставлять рубку. А мы уважаем свои законы.
   И поэтому я терпеливо слушаю космос и периодически пробегаю взглядом по красному и желтому щитам — нет ли загоревшихся лампочек?
   И вдруг слышу голос. Громкий, отчетливый, нечеловечески спокойный голос, который пробивается через легкое потрескивание космоса.
   Этот голос произносит непонятные слова медленно, раздельно, с какой-то железной скрипучестью.
   “Красный щит! — вспоминаю я слова Марата. — Он сам все скажет, все объяснит!”
   Я обегаю глазами красный щит, его приборы.
   Но тут все спокойно. Ни одной загоревшейся лампочки. Ни одной мечущейся стрелки.
   Я перевожу взгляд на желтый щит, на два голубых. Тоже ни одной красной лампочки. Все нормально. Все спокойно.
   И тут только я соображаю, что голос не сказал ни одного понятного слова.
   Может, это был голос не нашего корабля?
   Я опять смотрю на экран, перевожу взгляд с одной светящейся точки на другую. Может, хоть одна вспыхивает? Может, хоть одна увеличивается?
   Нет! Ни одна не вспыхивает. Ни одна не увеличивается.
   И вдруг я слышу этот голос снова. Он снова произносит те же слова — так же раздельно, четко, скрипуче-железно.
   Он идет из динамика, этот голос. Это радиоволны, это голос космоса, голос Бесконечности.
   — Ребята! — кричу я в микрофон. — Космос заговорил!
   Они срываются из кают-компании и громко топают по коридору.
   А в рубку падают и падают из динамика непонятные, нечеловеческие, механические какие-то слова.
   Может, это встречный корабль? Но тогда почему его нет на экране? Почему молчит локатор?
   Механический голос замолкает как раз тогда, когда ребята один за другим влетают в рубку. Какой-то последний густой звук доносится до них. И, когда они затихают, прислушиваясь, — в динамике опять одно тихое потрескивание.
   — Кто говорил? — почти кричит Марат.
   — Космос, — отвечаю я. — Какие-то непонятные железные слова. Сейчас включим анализатор — там должно быть записано. Я нажимаю рычажок анализатора.
   — Он должен сказать что-то еще! — убеждает себя Марат. — Эх, если бы можно было пользоваться приемниками мыслей!
   У нас есть легкие каркасы приемников мыслей. Четыре клеммы у такого каркаса — две к вискам, две за ушами. И все, что говорит или хочет сказать на любом языке другой человек, — сразу понятно. И если на его голову надеть такой же приемник, — поймет все, что скажем мы.
   Но это — только для личного общения. Потому что приемники ловят и усиливают биотоки собеседника лишь на расстоянии нескольких метров. А через космос да еще через обшивку корабля биотоков не поймаешь!
   Мы ждем, а космос молчит. Лишь привычное легкое потрескивание доносится до нас из динамика.
   — Странно, — говорит Марат. — На кораблях первое обращение повторяют три раза.
   — На наших кораблях, — уточняет Майкл Доллинг.
   — Да корабля не видно! — возражаю я. — Локатор ничего не обнаружил.
   — А может, это просто розыгрыш? — тихо произносит Бруно и улыбается. — Человек один, ему скучно...
   Я даже не успеваю ответить — вспыхивает длинный, узкий экран анализатора. Черные четкие слова ползут на него сбоку:
   “Вижу третью оболочку разумных существ, — читаем мы. — Откуда куда идете?”
   Слова бегут по экрану, уходят влево, и снова вползают на экран те же самые слова. Это анализатор выдает вторую запись.
   — С кем мы говорим? — спрашивает Бруно. — Не могу понять!
   — Это же розыгрыш... — ехидно напоминаю ему я.
   — Давайте спросим! — предлагает Бирута. — Пошлем позывные — кто вы? где вы?
   Она садится к передатчику возле красного щита и кладет пальцы на зеленые клавиши первых позывных.
   — Возражений нет, ребята?
   — Нет, — говорю я. — Давай.
   Она нажимает первую клавишу, и в это время из динамики снова доносится скрипучий, размеренный, механический голос, который произносит уже другие непонятные слова.
   Пальцы Бируты замирают.
   Теперь голос космоса звучит долго. И, когда он умолкает, я включаю анализатор, не дожидаясь повторения.
   — Это, по-моему, не человек говорил, — произносит Бруно.
   — Не только по-твоему, — замечает Майкл.
   На экран анализатора выползают первые слова. И почти одновременно с этим железный голос космоса в динамике медленно повторяет свое второе сообщение.
   — Через полкруга, — читаем мы, — ко мне придут ваши вопросы — кто вы? где вы? Отвечать будет поздно — вы не услышите меня. Поэтому отвечаю сейчас. Я стою на пятом шаре красной жизни 849. Я глаз и ухо моего хозяина. Мой хозяин — в центре роя жизней. Мои новости доходят до него через другие глаза и уши. Две такие же Оболочки, как ваша, прошли, не успев ответить мне. Они только спрашивали. Вы — отвечайте.
   — Это радиомаяк! — вдруг кричит Изольда Монтелло. — Отвечайте ему быстрее! Иначе мы тоже пролетим — и он не услышит нас.
   — Подвинься! — говорит Бируте Марат. — Тут есть клавиши с набором информации о Земле и Рите. Вот, видишь? Нажмем эти две! К нему уйдет целая радиопередача. И через две минуты нажмешь снова, ладно?
   — Ему надо сказать, что через шесть лет пойдет еще корабль, — предлагает Энн.
   — Зачем? — удивляется Марат. — Мы не знаем, что это за разум! Добрый он или злой? Мы можем приготовить тут такую встречу нашему кораблю!..
   — Верно! — поддерживает Бруно. — Это уже чересчур. Достаточно того, что мы послали.
   — А где он находится? — спрашивает Бирута. — Надо ведь понять, где он находится!
   — Видимо, здесь! — Майкл подходит к экрану и уверенно показывает красную, тусклую звездочку. — Это сейчас ближайшая к нам. Б-сто тридцать два. Мы проходим от нее на расстоянии светового года. Видимо, у нее пять планет. И на пятой — радиомаяк. Маяки выгоднее ставить на последней планете.
   — А почему не упоминает о нем Тушин? — спрашивает Ольга. — Ведь в материалах “Урала” — ни слова об этом. А Тушин здесь пролетал.
   — Я сейчас принесу! — кричит Энн и убегает в коридор, к библиотеке.
   Через три минуты она возвращается с двумя микрофильмами — с книгой Тушина и дневником “Урала”.
   Мы смотрим страницы книг на больших экранах над дверью рубки. Одну страницу за другой. Все не то, не то...
   — Стоп! — командует Майкл.
   Но Энн уже и сама остановилась.
   “На дальних подходах к красной звезде Б-132, — читаем мы страницу книги Тушина, — наш корабль обнаружил гигантское облако космической пыли. Оно было столь густым и простиралось так далеко, что мы не решились пробивать его насквозь. Частично сбросив скорость, мы стали огибать его по дуге, которая становилась все более и более вытянутой, потому что облако, как оказалось, двигается почти в одном с нами направлении. И довольно быстро.
   Мы обогнали его и вышли на прежний курс. Но из-за него нам не удалось сделать локацию звезды Б-132. Так что мы до сих пор не знаем, есть ли у нее планеты.
   Трассу космических кораблей на Риту можно рассчитывать в этой части пути обычно — прямо, так как облако пыли в ближайшее время уйдет далеко в сторону”.
   И все. И ничего больше не было в книге Михаила Тушина об этой звезде.
   А в дневнике “Урала” было то же самое, только расписанное по дням, часам и дежурствам.
   — Не скоро теперь узнает Земля об этом маяке, — грустно говорю я. — Когда-то дойдет до нее наша финишная ракета!
   К сожалению, у нынешних звездолетов еще очень плохо устроена связь с Землей. Это ахиллесова пята всех наших звездных экспедиций. Радиоволны не дойдут — слишком мала мощность передатчиков. А чтобы послать сообщение в луче лазера — надо сжечь все аварийные запасы топлива. Никто еще на это не решился. И мы не решимся. Мы отправим только обычную финишную ракету на Землю. Ракету без людей — с одними механизмами. Отправим ее перед тем, как спуститься на Риту с круговой орбиты. И вложим в эту ракету все новости с дороги и все новости с планеты Рита.
   Но на Землю наша ракета придет лишь через полтора земных века после сегодняшнего дня. Если вообще придет...
   И всего только за двенадцать лет до ее прихода Земля может узнать об этом радиомаяке — из финишной ракеты “Рита-1”. Но и те сведения могут быть неполными. Ведь маяк только нам сразу дал информацию! А с первыми двумя кораблями он пытался вести диалог.
   Однако пока что и “Рита-1” еще в пути, в черной Бесконечности. И Михаил Тушин, его жена Чанда, второй командир корабля Аркадий Резников еще лежат холодными ледышками в своих темных каютах и ничего не знают про этот маяк.
   Ужасен и бездонен космос! И лучше не думать о его безграничности, потому что нет радости от этих мыслей.
   А Майкл Доллинг довольно улыбается. Он, видимо, думает совсем не о безграничности космоса.
   — У цивилизации Риты, — говорит Майкл, — уже появляются свои космические открытия. Даже свои тайны от Земли.
   — Но чей же все-таки маяк? — тихо спрашивает Энн.
   — Да ты проанализируй текст! — спокойно поясняет Ольга. — Звезду он называет “жизнью”. Хозяин — в центре “роя жизней”. Значит, в шаровом скоплении. А до ближайшего — почти пятьсот световых лет. Не на соседних же планетах его хозяин!
   — А почему не на соседних? — так же тихо спрашивает Энн.
   — Но ведь мы поставили на Плутоне маяк только для своих кораблей, а не для чужих! Для чужих будут ставить на окрестных звездных системах.
   — Не все должны мыслить, как мы!
   — Да вспомни текст! — настаивает Ольга. — Он стоит на пятом шаре красной жизни. Значит, пятая планета красной звезды. А потом — рой жизней. То есть рой звезд. Шаровое скопление!
   — А если это всего лишь пятый спутник планеты? — по-прежнему тихо возражает Энн. — А хозяин — в центре “роя” планет. То есть близко к звезде. Звезда-то прохладная! А “жизнью” можно назвать и звезду, и планету. Если эта цивилизация здесь, рядом с нами?
   — Ты что же, предлагаешь развернуться и обследовать ее? — спрашивает Марат. — Ты понимаешь, что это означает?
   — Я еще ничего не предлагаю. — Энн отрицательно качает головой. — Я просто думаю.
   — А если на самом деле эта жизнь рядом? — спрашивает Бирута. — И мы уже никогда не сможем вернуться к ней... Разве потом простишь себе?
   — А если мы загубим корабль? — почти кричит Марат. — Это мы себе простим? Ты представляешь, что означает торможение, новый разгон и годичное путешествие к этой системе?
   — Мара-ат! — протяжно говорит Ольга. — Мара-ат!
   У нее пылают щеки. И уши. Наверно, ей стыдно за Марата.
   — Если мы пройдем мимо цивилизации — мы потеряем больше, — негромко, четко произносит Бруно. — Мы потеряем совесть!
   — Тебе лишь бы рисковать! — бросает ему Марат. — Я против полета к маяку!
   — Подождите ссориться, ребята! — кричу я. — Давайте снова прогоним текст!
   Бирута стоит возле красного щита. Рядом с ним анализатор. Она нажимает клавишу повтора, и по узкому экрану снова ползут знакомые уже слова.
   —...Я стою на пятом шаре красной жизни восемьсот сорок девять, — громко читаю я и прошу: — Останови, Рута! Слова застывают на экране.
   — Что, по-вашему, означает эта цифра, ребята? Восемьсот сорок девять...
   — Только номер звезды, — говорит Майкл. — Планеты с таким номером быть не может.
   — А ведь верно! — подхватывает Изольда. — Где может быть столько планет?
   — А почему не может? — все так же тихо, тем же почти детским голоском упрямо спрашивает Энн. — Только потому, что мы не встречали?
   — Сдаюсь, ребята! — Бруно громко вздыхает и растерянно улыбается. — Если бы было столько планет, мы летели бы сейчас между их орбитами. Но этой звезде не удержать столько — кишка тонка.
   — Рута! — прошу я. — Прогони начало еще раз! Бирута снова нажимает клавиши, и я громко читаю первые же слова сообщения:
   — Через полкруга ко мне придут ваши вопросы... Слова застывают на экране. Энн закусывает губу.
   — Кажется, и я сдаюсь, ребята! — виновато говорит она. — Полкруга равны нашему году. Ведь до звезды световой год?
   — Да, — подтверждает Майкл.
   — Значит, это орбита планеты, а не спутника. У спутников орбиты меньше.
   — Кажется, снова можно идти в кают-компанию, — улыбаясь, произносит Майкл. — Там еще кое-что осталось... А записи мы доверим Сандро. Тем более, что он во всем и виноват.
   Ребята шумно вываливаются в коридор. Марат выходит последним, низко опустив взлохмаченную черноволосую голову. Я опять остаюсь один на один с Бесконечностью.

6. Марат

   — Сандро...
   Тихий, какой-то неожиданно робкий голос Марата в динамике.
   — Что, Марат?
   — Мы готовы, Сандро. Можно сейчас сделать все по инструкции. Дать сон, потом холод...
   — Ты так говоришь, словно можешь предложить что-то другое.
   — Я хочу попросить, Сандро. Мы хотим попросить... Еще сутки. Понимаешь?
   Мы переглядываемся с Бирутой. Мы хорошо знаем, что это не положено. И он знает. Конечно, это не опасно. Никому ничем не грозит.
   Просто эти сутки отнимут у них с Ольгой неделю жизни на Рите. Как минимум.
   Но ведь это их жизнь! Неужели они не вправе распорядиться чем-то в своей жизни?
   — Что же ты молчишь, Сандро? Ты — против?
   — Нет.
   — Думаешь о запасах? Мы можем не есть эти сутки.
   — Какая чепуха! Есть аварийные!
   — Так то аварийные! А у нас каприз. Собственно, вообще-то не каприз. Когда-нибудь ты поймешь. Это долго объяснять.
   — И не нужно! Я все понял. Валяйте!
   — Спасибо, дружище! Счастливого тебе дежурства! Прощаться будем завтра в это же время.
   В динамике щелкнуло. Марат выключил свой микрофон. Тогда я тоже выключил свой. Чтобы можно было разговаривать с Бирутой.