Страница:
– А раньше об утечке было что-то известно? – спросил он.
– Конечно. Власти знали, что в Чеспике неблагополучно. А ведь там располагаются главные водоресурсы. Потом ситуация с водозабором изменилась. Начались промышленные сбросы из Пенсильвании, затем из Ричмонда и Норфолка. Токсичные примеси хлора были обнаружены даже в сточных водах, прошедших процесс очистки… – Чилла умолкла, но потом договорила:
– Все указывает на то, что химкомбинат-нарушитель находится в районе Балтимора. Но его владелец настолько богат, что может уйти от ответственности.
– И есть доказательства? – спросил Джеффри.
– Доказательства заражения воды отходами производства? Существуют официальные документы.
– А откуда тебе известно, что боссу удается откупаться?
Чилла пристально взглянула на бывшего мужа. Он задавал слишком много вопросов, и это ее насторожило. Джеффри мгновенно это понял и поспешно сказал:
– Прости! Это во мне проснулся профессиональный следователь. Но сейчас я не на работе. Чилла, я же все понимаю, все останется между нами. Не сомневайся!
Джеффри был совершенно искренен, и, глядя на него, Чилла подумала, что стоит последовать его совету.
– Понимаешь, у нас есть некоторые доказательства, касающиеся подкупа должностных лиц. Но косвенные… Здесь придется действовать с чрезвычайной осторожностью, иначе они обрубят все концы.
– Ясно, – проговорил Джеффри. – У меня те же проблемы. – Он имел в виду дело о промышленном шпионаже, которое ему еще предстояло распутать. – Нам известно, что в Болгарию поступает запрещенное к вывозу оборудование. Нам также известно, что оно поступает из Австрии. А мы никак не можем обнаружить первоисточник – американскую фирму. Все документы уничтожались, фабричная маркировка стиралась. Налицо нелегальные махинации, но никого нельзя схватить за руку.
Чилле это тоже было знакомо.
– Да, конечно, – кивнула она. – Время идет, ущерб растет, а ты не можешь подкрепить свои обвинения доказательствами…
– Но как бы там ни было, ты продолжаешь делать свое дело, – вздохнул Джеффри. – Как будто тебе больше всех нужно. Так уж ты устроен.
– Я тебя понимаю, – усмехнулась Чилла. – И даже очень. Я рада, что мы в этом сходимся.
– А как этот маньяк, который болтал о власти и вожделении, больше не звонил?
– Ах тот… – вздохнула она. – Нет, больше он не звонил. Но, кажется, я с ним однажды встретилась. На одном дипломатическом приеме. У него был ужасно скучающий вид, но он не спешил уйти. Напротив, он заговорил со мной, и, клянусь, у него был голос точь-в-точь, как у того, который звонил…
– О чем же он говорил с тобой на приеме?
– Распространялся насчет того, что деньги могут все, и о том, по каким правилам следует играть в нашем городе, если не хочешь пойти ко дну.
– Ну что ж, думаю, ты получила дельные советы, – заметил Джеффри с улыбкой.
– А он откуда?
– Насколько я поняла, откуда-то из госдепартамента. А может, из министерства труда или министерства торговли… Когда я попыталась это выяснить, он сразу перевел разговор на меня и стал рассыпаться в комплиментах. Забросал меня вопросами. Его интересовало мое отношение к славе и популярности. Я не успевала отвечать…
Джеффри хмыкнул и крепче обнял Чиллу.
– Ну как тебе понравилось быть в роли допрашиваемой?
– Мало приятного. Я предпочитаю задавать вопросы, а не отвечать на них.
– Но сегодня, кажется, ты немного изменила своим привычкам? – улыбнулся он.
Она поцеловала Джеффри и кивнула.
– Слава Богу, заметил.
Она приблизила губы к его уху и что-то прошептала. Судя по всему, предложение Чиллы было весьма заманчиво. По крайней мере, у Джеффри не возникло желания с ней спорить.
Глава 13
– Конечно. Власти знали, что в Чеспике неблагополучно. А ведь там располагаются главные водоресурсы. Потом ситуация с водозабором изменилась. Начались промышленные сбросы из Пенсильвании, затем из Ричмонда и Норфолка. Токсичные примеси хлора были обнаружены даже в сточных водах, прошедших процесс очистки… – Чилла умолкла, но потом договорила:
– Все указывает на то, что химкомбинат-нарушитель находится в районе Балтимора. Но его владелец настолько богат, что может уйти от ответственности.
– И есть доказательства? – спросил Джеффри.
– Доказательства заражения воды отходами производства? Существуют официальные документы.
– А откуда тебе известно, что боссу удается откупаться?
Чилла пристально взглянула на бывшего мужа. Он задавал слишком много вопросов, и это ее насторожило. Джеффри мгновенно это понял и поспешно сказал:
– Прости! Это во мне проснулся профессиональный следователь. Но сейчас я не на работе. Чилла, я же все понимаю, все останется между нами. Не сомневайся!
Джеффри был совершенно искренен, и, глядя на него, Чилла подумала, что стоит последовать его совету.
– Понимаешь, у нас есть некоторые доказательства, касающиеся подкупа должностных лиц. Но косвенные… Здесь придется действовать с чрезвычайной осторожностью, иначе они обрубят все концы.
– Ясно, – проговорил Джеффри. – У меня те же проблемы. – Он имел в виду дело о промышленном шпионаже, которое ему еще предстояло распутать. – Нам известно, что в Болгарию поступает запрещенное к вывозу оборудование. Нам также известно, что оно поступает из Австрии. А мы никак не можем обнаружить первоисточник – американскую фирму. Все документы уничтожались, фабричная маркировка стиралась. Налицо нелегальные махинации, но никого нельзя схватить за руку.
Чилле это тоже было знакомо.
– Да, конечно, – кивнула она. – Время идет, ущерб растет, а ты не можешь подкрепить свои обвинения доказательствами…
– Но как бы там ни было, ты продолжаешь делать свое дело, – вздохнул Джеффри. – Как будто тебе больше всех нужно. Так уж ты устроен.
– Я тебя понимаю, – усмехнулась Чилла. – И даже очень. Я рада, что мы в этом сходимся.
– А как этот маньяк, который болтал о власти и вожделении, больше не звонил?
– Ах тот… – вздохнула она. – Нет, больше он не звонил. Но, кажется, я с ним однажды встретилась. На одном дипломатическом приеме. У него был ужасно скучающий вид, но он не спешил уйти. Напротив, он заговорил со мной, и, клянусь, у него был голос точь-в-точь, как у того, который звонил…
– О чем же он говорил с тобой на приеме?
– Распространялся насчет того, что деньги могут все, и о том, по каким правилам следует играть в нашем городе, если не хочешь пойти ко дну.
– Ну что ж, думаю, ты получила дельные советы, – заметил Джеффри с улыбкой.
– А он откуда?
– Насколько я поняла, откуда-то из госдепартамента. А может, из министерства труда или министерства торговли… Когда я попыталась это выяснить, он сразу перевел разговор на меня и стал рассыпаться в комплиментах. Забросал меня вопросами. Его интересовало мое отношение к славе и популярности. Я не успевала отвечать…
Джеффри хмыкнул и крепче обнял Чиллу.
– Ну как тебе понравилось быть в роли допрашиваемой?
– Мало приятного. Я предпочитаю задавать вопросы, а не отвечать на них.
– Но сегодня, кажется, ты немного изменила своим привычкам? – улыбнулся он.
Она поцеловала Джеффри и кивнула.
– Слава Богу, заметил.
Она приблизила губы к его уху и что-то прошептала. Судя по всему, предложение Чиллы было весьма заманчиво. По крайней мере, у Джеффри не возникло желания с ней спорить.
Глава 13
Выздоровление Элинор шло медленно. Даника навещала ее очень часто. Два раза в неделю она приезжала в Коннектикут – но только тогда, когда была уверена, что не застанет дома отца. Она убеждала себя в том, что делает это ради матери, поскольку та нуждалась в ней в эти дни, хотя в глубине души знала, что просто не хочет лишний раз видеть отца – она боялась его вопросов, его пристального внимания и… неизвестности своего будущего. Что она может сказать отцу? Разве он поймет ее откровенность?
Как ни удивительно, но, встречаясь с матерью, она часто чувствовала, что отдыхает душой. Когда Элинор лежала в больнице, волнения и хлопоты отнимали много сил. Теперь, когда мать перевезли домой, Даника неожиданно открыла для себя, что женщина, которую она знала всю жизнь и которую считала придатком отца, оказалась самостоятельной личностью. Их беседы были долгими и доверительными, и Даника многое узнавала о матери.
– Тебе никогда не надоедала эта бесконечная политическая суета? – как-то раз спросила она мать.
Они сидели в солярии. Солнце грело мало, и помещение обогревалось батареями. Элинор сидела в кресле, укрытая пледом. Безжизненная правая рука лежала на коленях. К счастью, мозг Элинор остался в сохранном состоянии, хотя речь стала несколько замедленной и не такой яркой. Вопрос дочери заставил Элинор задуматься. Она слегка коснулась здоровой левой рукой своего лба.
– Нет, не надоедала, – наконец ответила она. – Мне это даже нравилось. С самого начала меня влекла такая жизнь, ведь в семье со мной никогда не нянчились. Для меня это был прекрасный и неизведанный мир. Потом была первая в жизни Уильяма избирательная кампания. Ты тогда была еще слишком маленькой, чтобы понимать, что происходит. У отца почти не было спонсоров, и он мог рассчитывать лишь на себя, на свою энергию и способности. Вот почему мы так радовались нашей победе…
– Ты говоришь «нашей»? – заметила Даника.
– Ну, конечно. Я не сомневаюсь, что Уильям добился бы всего и без меня, но тогда я трудилась не меньше, чем он. Я была во всех предвыборных турне. Когда он выступал перед избирателями, я выступала в женских клубах. В день выборов, так же, как и он, я валилась с ног от усталости.
– Интересно, ма, – проговорила задумчиво Даника. – Никогда бы не подумала. Мне казалось, что тебе просто не сидится дома.
Элинор надолго задумалась, а потом сказала:
– Наверное, я виновата. Мне и в голову не приходило, что тебя это интересует. Ты была маленькой, а у нас было столько хлопот. Мне казалось, что лучше держать тебя от всего этого подальше… Ну а потом, когда ты подросла, мы нашли тебе другое занятие.
– Теннис?
– Да, и еще учеба. Политика не для детей. Мы постоянно бывали в разъездах. Дел у нас было по горло.
– Но не все жены политических деятелей такие, как ты.
– Что правда, то правда, – согласилась Элинор. – Может быть, я допустила ошибку, отдалив тебя от себя. Я так из-за этого переживала.
– Ты это серьезно?!
– Я же твоя мать, Даника. Но жизнь часто ставит людей перед выбором. Мне нужно было выбирать между отцом и тобой.
– И ты выбрала его.
– Это было нелегко, Даника, – тихо проговорила Элинор, отводя глаза. – Кроме того, я должна была подумать и о себе. Что ждало меня в жизни? Я должна была смотреть на десять, двадцать лет вперед. Я понимала, что ты когда-нибудь вырастешь и заживешь своей жизнью. Так ведь и случилось. Другое дело Уильям. Я буду нужна ему всегда. Даже теперь, когда твой отец так прочно стоит на ногах, я все еще нужна ему. Возможно, все эти годы я занималась не такими уж важными делами, но делала это с любовью… – На лице Даники все еще было написано сомнение, и мать сказала:
– Я знаю, ты считаешь меня его придатком…
– Вовсе нет!
– Может, я употребила не совсем то слово – мне сейчас нелегко найти нужные слова, но многие именно так и думают. Это те, кто видит все со стороны. Конечно, для них я только тень Уильяма Маршалла. Лишь человек нашего круга способен понять, что для политика жена – главная опора. Мы, жены, проходим с мужьями через все штормы. У нас они ищут успокоения в конце дня. Когда нужно, мы умеем молчать и часто выполняем роль буфера. Мы умеем быть тонкими и дипломатичными и можем притушить страсти, которые вспыхивают в мужской компании… – Элинор шумно вздохнула. – Впрочем, они недооценивают женщин. – Она улыбнулась. – От этого устаешь… Кажется, это и выбило меня из колеи.
Сердце Даники сжалось от жалости, она протянула матери стакан воды.
– Прости, ма, – пробормотала она. – Ты, наверное, устала говорить так долго, но мне так нравится тебя слушать. Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?
Элинор попила через соломинку, а затем откинулась в кресле.
– А ты меня никогда не спрашивала, – спокойно сказала Элинор. – И еще потому, что мы редко были вместе и долго не могли почувствовать себя на равных… Но я знаю, что я не вечна, а есть многое, о чем мне нужно с тобой поговорить…
Даника обняла мать. Она не могла вымолвить ни слова – в горле стоял ком. И не только из-за жалости к матери. Ей самой хотелось многое рассказать, но, увы, она все еще не могла на это отважиться.
Даника встречалась с Майклом каждый четверг, но все время в разных отелях. Даника ни разу не оставалась у Майкла на ночь. Майкл не пытался уговорить ее остаться, но отпускать Данику от себя становилось для него все тяжелее. В остальное время он с головой погружался в работу, боясь праздности и одиночества. Ему не оставалось ничего другого, как реализовать себя в писательстве и преподавании. Некоторое время это помогало, но в конце концов его терпение стало истощаться. Он закончил книгу и незадолго до Рождества отослал ее в Нью-Йорк в издательство. Завершился и курс лекций в университете, осталось лишь принять у студентов экзамен.
Его любовь к Данике была неизменной. Даже после того, как надежда на то, что Даника наконец разведется с Блейком, стала гаснуть… И Майкл принял решение уехать. Но на этот раз не для того, чтобы собирать материал для новой книги. Он понял со всей очевидностью, что должен бежать. И он уехал.
Как-то утром, когда Майкл листал путеводители, в дверь позвонили. Пес мгновенно бросился к двери.
– Все в порядке, Мальчик! – сказал Майкл и, почесав пса за ухом, отпер дверь.
В ту же секунду он понял, что ошибся. Ничего хорошего этот визит не предвещал. Лицо мужчины, который стоял на пороге, было ему хорошо знакомо. Как и многим американцам.
– Мистер Бьюкенен? – холодно осведомился мужчина.
– Сенатор Маршалл? – отозвался Майкл.
– Мы знакомы?
– Нет, но я узнал вас. Я часто вижу вас по телевизору… – Никакого сходства с Даникой. Впрочем, может быть, Майкл просто не хотел его замечать. – Я предполагал, что нам не избежать знакомства, хотя и представлял все несколько иначе.
Уильям Маршал нахмурился.
– Я могу войти?
Майкл поспешно кивнул и отступил в сторону. Он успел заметить, что сенатор приехал на подержанной машине, которую, очевидно, взял напрокат. На таких машинах сенаторы обычно не разъезжают. К тому же Уильям Маршалл приехал без сопровождения – шофера в машине не было.
Не было сомнений, что сенатор хотел бы сохранить этот визит в тайне. У Майкла не было сомнений относительно цели его визита. Впрочем, и сам сенатор сразу перешел к делу.
– Дело в том, что у меня, – начал он, – есть кое-какие фотографии. Думаю, вам стоит на них взглянуть.
Сенатор наклонился к портфелю, который он поставил у своих ног, расстегнул его и вытащил конверт. Потом медленно протянул его Майклу.
Майкл взял конверт и вытащил из него фотографии. Краска отхлынула от его лица.
– Откуда это у вас? – сдавленно проговорил он, не пытаясь скрыть своего изумления.
– Они сделаны частным детективом, – сказал сенатор.
– Вы наняли частного детектива, чтобы он следил за вашей дочерью? – Майкл не верил своим ушам.
– И за вами, – невозмутимо кивнул сенатор. – Вы не хотите спросить почему?
– В этом нет нужды, – ответил Майкл. – Фотографии говорят сами за себя.
– А вы смышленее, чем я думал. Не то чтобы я недооценивал сына Джона Бьюкенена… – Он кивнул на фотографии. – Но с вашей стороны было весьма непредусмотрительно ввязываться в это дело.
– Мой отец не имеет к этому отношения. Я сам отвечаю за свои поступки.
– Ну что ж, тогда слушайте, – сказал сенатор. – Держитесь подальше от моей дочери! Не смейте с ней больше встречаться.
– Я не мальчик, сенатор. Да и ваша дочь уже не ребенок. Неужели вы, законодатель, действительно полагаете, что подобными средствами можно заставить людей быть послушными?
– Это вы нарушили закон. Вы крутите роман с чужой женой. Это предосудительно, вы вмешиваетесь в личную жизнь моей дочери, вы угрожаете спокойствию и существованию ее семьи.
Глупо было что-либо отрицать. В руке у Майкла была пачка фотографий, на которых он был запечатлен с Даникой. Вот они целуются в автомобиле. Вот обнимаются в затененной нише ресторана. Вот Даника входит в гостиничный номер, а затем в тот же номер входит он, Майкл… Их только что не засняли в постели. Впрочем, и без этого доказательства были весьма красноречивы.
– Я все понимаю, – сказал Майкл. – Но не знаю, как вам, а мне известно, что ваша дочь несчастлива в браке. Не стану отрицать, я дал ей любовь, которой она никогда не знала.
– Вы много на себя берете, молодой человек. Откуда вам знать о ее жизни?
– Мы много раз говорили об этом с вашей дочерью, сенатор Маршалл. Независимо от ваших личных впечатлений, я полагаюсь на мнение самой Даники.
– Сейчас речь не об этом, – резко оборвал Майкла сенатор. – Я получил эти снимки с определенной целью. Я собираюсь показать их мужу Даники, который найдет им соответствующее применение. Я продемонстрирую их журналистам, которые придут на презентацию вашей новой книги… А кроме того, если понадобится, я покажу их вашему отцу. Я сделаю это, если вы не оставите в покое мою дочь!
В Майкле медленно закипала ярость.
– Вы мне угрожаете, мистер Маршалл? – спросил Майкл, едва сдерживаясь.
– Именно так, черт побери!
Ноздри Майкла гневно затрепетали, пальцы яростно стиснули фотографии.
– Ничего у вас не выйдет, – с ледяным спокойствием проговорил он. – Я не так легко поддаюсь дрессировке, как ваши подчиненные в Вашингтоне. Может быть, там вы и пользуетесь властью, сенатор, но только не здесь! Этими фотографиями вы навредите лишь своей семье, но не мне. Я ничего не теряю. Мои читатели будут покупать мои книги, даже если вы решитесь выплеснуть свои помои. Мои издатели не прекратят со мной сотрудничать, потому что мои книги покупают… Что касается моего отца, то я давно не вижусь с ним. Единственный человек, которому вы действительно сделаете больно, – это Даника. Если вы ее любите, вы откажетесь от своей затеи.
Сенатор поморщился.
– То же самое я могу сказать и вам. Если вы ее любите, то оставите ее в покое.
Ну что ж, сказано было точно – Майкл не сразу нашелся, что ответить. Помолчав, он сказал:
– Я люблю Данику больше, чем вы даже можете представить. Она добрая и нежная. Любящая и ранимая… Единственное, что не укладывается у меня в голове, как такая чудесная женщина может быть дочерью такого человека, как вы… Давайте, сенатор! Действуйте, как сочтете нужным. – Майкл протянул Маршаллу смятые фотографии. – Могу вам пообещать одно: когда вы разобьете семью Даники, я приду склеивать осколки. Что же, это не такая уж плохая идея! Я слишком долго пытался оберечь Данику от любых неприятностей. Давайте, сенатор, лейте свою грязь! Только не удивляйтесь, если сами окажетесь вымазаны в ней с головы до ног.
Сенатор Маршалл не был готов к такому отпору. В глубине души он понимал, что этот молодой человек в чем-то прав. Но Уильям Маршалл был слишком упрям, чтобы отступиться.
– Вы думаете, что она прибежит к вам? – самоуверенно усмехнулся он. – Я придерживаюсь иного мнения. Посмотрим, что из этого выйдет.
– Выйдет то, что вы заставите ее страдать, – как можно спокойнее сказал Майкл. – Послушайте, сенатор! Я не желаю зла вашей семье и я не имею никакого отношения к тому, что писали о вас наши газеты. Когда я впервые увидел вашу дочь, то даже не знал ее имени. Когда я понял, что полюбил ее, было слишком поздно. И для нее, и для меня. Мы уже были неразрывно связаны. Причем в самом чистом смысле этого слова… – Майкл тяжело вздохнул. – Если вы думаете, что любить замужнюю женщину легко и приятно, то вы ошибаетесь… Я бы отдал все на свете, чтобы было иначе. Кстати, должен вам сказать, что я на несколько месяцев уезжаю за границу. Хочу дать время Данике… Пусть решает сама. Вы довольны?
– Я буду доволен, если вы дадите мне слово больше никогда не попадаться ей на глаза, – сказал сенатор.
– Увы, этого я не могу вам обещать. Простите.
Уильям Маршалл выпрямился.
– В таком случае советую вам не забывать об этих фотографиях. Помните о них, когда вам снова придет в голову тащить ее в отель. Вы говорили, что любить замужнюю женщину – сплошное мучение. Обещаю вам, что вы скоро узнаете, что есть мучения еще большие. Теперь я знаю, что мне делать. Вы ни на минуту не сможете забыть об этих фотографиях и не будете знать, когда я сочту нужным пустить их в дело… – Он шагнул к двери и, задержавшись на пороге, бросил через плечо: – Можете оставить их у себя. Негативы находятся в надежном месте.
Майкл стиснул зубы. Ему нечего было сказать сенатору. Холодным взглядом он проводил Уильяма Маршалла до машины. Только когда машина скрылась из виду, Майкл закрыл дверь. Потом он что есть силы ударил кулаком по стене. Но физическая боль так и не смогла заглушить боль душевную.
– Привет, любимая!
Даника бросилась в объятия Майклу.
– Наконец-то я тебя вижу! – Она отступила на шаг. – У тебя усталый вид. – Она погладила его по плечам и только потом заметила, что он прячет за спину руку. – Что у тебя с рукой?
– Так, ерунда, – беспечно сказал он.
– Ничего себе ерунда! Правая рука! Как же ты будешь работать?
– Ничего, до свадьбы заживет!
– И не надейся! – рассмеялась Даника и вдруг серьезно спросила: – Что-то случилось, верно? Меня не обманешь. Что-то не так?
– Даника, сегодня не смогу остаться на ночь. Мне нужно возвращаться.
– Но я думала, что…
– Экзамены уже закончились, но мне так хотелось повидать тебя…
Уильям Маршалл рассчитал правильно: его угроза засела в сознании Майкла. Но никакие угрозы не могли заставить Майкла покинуть Данику. Но на душе у него было тревожно: теперь ему казалось, что за ним постоянно следят. У него не шел из головы тот фотограф, который шпионил за ними. Лучше бы он не попадался ему на глаза… Если бы нечто подобное случилось во Вьетнаме, Майкл знал бы, что делать. Но здесь не Вьетнам, и он был не готов к такому развитию событий. Поэтому он постарался выбросить из головы все мысли о слежке.
– Майкл, в чем дело?
Даника догадывалась, что он что-то от нее скрывает, и ей стало по-настоящему страшно.
Он обнял ее за плечи здоровой рукой.
– Мне нужно сказать тебе кое-что. Дело в том, что я собираюсь ненадолго уехать.
Она изумленно вскинула брови.
– Что значит уехать? Куда?
– Я лечу в Лиссабон. Хочу поездить немного по стране, навестить друзей.
– Немного – это сколько? И почему ты ничего не говорил мне об этой поездке раньше? – У нее перехватило дыхание.
Его сердце разрывалось от жалости и отчаяния, но он заставил себя сказать заранее приготовленные слова.
– Я должен уехать, милая. Тебе нужно побыть без меня…
– О чем ты говоришь?! Зачем мне быть без тебя? – начала она, но он коснулся кончиками пальцев ее губ.
– Тебе нужно побыть одной. Ты должна закончить книгу и вообще разобраться в своей жизни.
– Но я хочу быть рядом с тобой! Книга не помеха.
– Разрываясь между матерью и мной, ты потеряла уйму времени. Теперь ты сможешь прийти в себя, собраться с мыслями. Всю осень я не находил себе места. Я очень устал… В этом-то все и дело. Мне нужно время, чтобы прийти в норму.
– У нас будет время! Я приеду в Мэн, и тогда…
– Ты сможешь поехать со мной в Европу? – вдруг жестко спросил Майкл.
– Нет, – прошептала Даника. – И ты знаешь почему.
– Знаю. Поэтому я и должен уехать. Нам нужно решить, как быть дальше. Сколько можно скрывать наши отношения, прятаться? Может быть, когда я вернусь, что-то изменится. Возможно, Блейк согласится на развод? А может быть, ты найдешь в себе силы оставить его… А может, отдохнув, я пойму, что будет лучше оставить все как есть…
– Господи, Майкл! Я не понимаю тебя! Быть рядом с тобой – для меня все… – Даника в отчаянии покачала головой. – Несколько месяцев! Что со мной будет, если я столько времени не смогу с тобой видеться?
– Все будет хорошо, – успокоил ее Майкл. – Вот увидишь. Ты сама не знаешь, какая ты сильная. Одно дело, когда я говорю тебе об этом, и совсем другое, когда ты сама это почувствуешь. Тебе это просто необходимо. Иначе ты никогда не сможешь разбить преграды, которые нас разделяют.
Чувствуя себя побежденной, она опустила голову ему на грудь.
– Я буду очень скучать! Я буду плакать, не спать ночами! Я с ума сойду!
– Я тоже буду скучать! Сам не знаю, как я выдержу разлуку?!
Когда Даника подняла на него глаза, в них блестели слезы.
– Береги себя, хорошо? – прошептала она.
– И ты себя береги, любовь моя.
Он наклонился и припал к ее губам долгим, проникновенным поцелуем.
– А теперь иди, – с трудом проговорил он. – Если ты сейчас не уйдешь, будет только больнее. И тебе, и мне. До встречи, Даника! Я люблю тебя!
Она молча кивнула, глотая слезы, и покорно пошла по направлению к машине. Оглянулась и, опустив голову, ускорила шаг. Только захлопнув дверь «Ауди», она дала волю чувствам и разрыдалась. В слезах она доехала до дома. В надежде успокоиться она несколько раз объехала квартал. Но лишь далеко за полночь, уже в постели, усталость победила слезы, и Даника заснула тяжелым сном.
Целую неделю Даника жила словно во сне. Часто, неожиданно для самой себя, она вдруг заливалась слезами. Подобного отчаяния ей еще не доводилось переживать. Ей было так одиноко, как не бывало даже в детстве. Казалось, что и в те дни, когда она потеряла своего ребенка, она не была так безутешна.
Она говорила себе, что Майкл вернется и что несколько месяцев не такой уж большой срок. Она вспоминала о тех женщинах, которые провожали мужей на войну. Им приходилось еще горше: они не знали, когда вернутся мужья и вернутся ли вообще… Она убеждала себя в том, что Майкл много работал, и ему нужно отдохнуть… Увы, эти уговоры мало помогали. Ей казалось, что она лишилась части собственной души.
Наконец Данике удалось занять себя работой. В этом она видела единственное спасение от тоски. Несколько раз в неделю она приходила к Джеймсу Брайанту, а вернувшись домой, снова усаживалась за книгу. Она изнуряла себя в танцклассе до тех пор, пока преподаватель не сделал ей замечание: упражнения нужны для того, чтобы поддерживать форму, а не для того, чтобы изнурять себя до бесчувствия… Тогда Даника стала много гулять. Часами бродила по городу.
Несколько раз она летала в Вашингтон, чтобы создать хотя бы видимость семейных отношений. Конечно же, Блейк не заводил с ней никаких опасных разговоров. Вообще вел себя так, словно между ними ничего не произошло. Было видно, однако, что он пытается уделять ей больше внимания, но эти усилия были вымученными и лишь раздражали их обоих. Только возвращаясь в Бостон, Даника вздыхала с облегчением.
Но внешне Даника держалась, она умела скрывать свои чувства. И только мать ей не удавалось ввести в заблуждение.
– Тебя что-то беспокоит, дорогая, – заметила как-то Элинор. – Может, поделишься со мной?
Здоровье Элинор заметно улучшилось. Правда, при ходьбе она теперь прихрамывала, но рука обрела подвижность и речь стала более четкой и беглой. Только что Элинор вернулась из Вашингтона, где пробыла целую неделю. Но в Коннектикуте ей было спокойнее.
Даника пригласила мать в небольшой ресторанчик, где они завтракали незадолго до того, как у Элинор случился удар. Вопрос матери заставил сжаться сердце Даники. Ей вдруг остро захотелось все рассказать матери.
– Это касается меня и Блейка, – взяв себя в руки, начала она. – И Майкла…
Элинор поджала губы, а потом промолвила:
– Так я и знала.
– Что ты знала? – удивилась Даника.
– Я знала, что ты и Блейк отдаляетесь друг от друга и что ты увлечена Майклом…
– Все гораздо серьезнее, мама. Я люблю его, – сказала Даника.
Элинор долго молчала. Даника даже начала жалеть, что решилась на это признание. Но она так нуждалась в нем! За последние несколько месяцев их отношения с матерью так изменились. Даника стала лучше понимать свою мать. Конечно, своим признанием Даника могла вызвать неудовольствие матери, но это Данику не остановило.
– А как же Блейк? – поинтересовалась Элинор.
– То, что я испытываю по отношению к нему, это не любовь.
– Как так? Ты разлюбила своего мужа?
– Наверное, я его вообще не любила. Мне просто хотелось выйти замуж, а Блейк был совсем неплохой кандидатурой. Теперь-то я понимаю, что, выходя за него, я лишь хотела устроить свое будущее – в том смысле, как все девушки его представляют… Но то, что я чувствую к Майклу, это нечто совершенно другое. Они такие разные! Знаешь, мама, по-моему, я только сейчас стала женщиной, только сейчас поняла, что значит любить и быть любимой.
– Дорогая, поверь, я понимаю тебя, – с чувством сказала Элинор. – Что же ты намерена делать?
– Не знаю, мама! Просто не знаю, – вздохнула Даника. – Я пыталась говорить с Блейком о разводе… – Элинор испуганно заморгала. – Мне это тоже не по душе, поверь, мама! Но должна же я была хотя бы попытаться узнать, что он думает о нашем браке. Конечно, я понимаю, что у нас с Блейком мало общего. И я не могу поверить, что он счастлив со мной. Ну а он, конечно, утверждает обратное.
Как ни удивительно, но, встречаясь с матерью, она часто чувствовала, что отдыхает душой. Когда Элинор лежала в больнице, волнения и хлопоты отнимали много сил. Теперь, когда мать перевезли домой, Даника неожиданно открыла для себя, что женщина, которую она знала всю жизнь и которую считала придатком отца, оказалась самостоятельной личностью. Их беседы были долгими и доверительными, и Даника многое узнавала о матери.
– Тебе никогда не надоедала эта бесконечная политическая суета? – как-то раз спросила она мать.
Они сидели в солярии. Солнце грело мало, и помещение обогревалось батареями. Элинор сидела в кресле, укрытая пледом. Безжизненная правая рука лежала на коленях. К счастью, мозг Элинор остался в сохранном состоянии, хотя речь стала несколько замедленной и не такой яркой. Вопрос дочери заставил Элинор задуматься. Она слегка коснулась здоровой левой рукой своего лба.
– Нет, не надоедала, – наконец ответила она. – Мне это даже нравилось. С самого начала меня влекла такая жизнь, ведь в семье со мной никогда не нянчились. Для меня это был прекрасный и неизведанный мир. Потом была первая в жизни Уильяма избирательная кампания. Ты тогда была еще слишком маленькой, чтобы понимать, что происходит. У отца почти не было спонсоров, и он мог рассчитывать лишь на себя, на свою энергию и способности. Вот почему мы так радовались нашей победе…
– Ты говоришь «нашей»? – заметила Даника.
– Ну, конечно. Я не сомневаюсь, что Уильям добился бы всего и без меня, но тогда я трудилась не меньше, чем он. Я была во всех предвыборных турне. Когда он выступал перед избирателями, я выступала в женских клубах. В день выборов, так же, как и он, я валилась с ног от усталости.
– Интересно, ма, – проговорила задумчиво Даника. – Никогда бы не подумала. Мне казалось, что тебе просто не сидится дома.
Элинор надолго задумалась, а потом сказала:
– Наверное, я виновата. Мне и в голову не приходило, что тебя это интересует. Ты была маленькой, а у нас было столько хлопот. Мне казалось, что лучше держать тебя от всего этого подальше… Ну а потом, когда ты подросла, мы нашли тебе другое занятие.
– Теннис?
– Да, и еще учеба. Политика не для детей. Мы постоянно бывали в разъездах. Дел у нас было по горло.
– Но не все жены политических деятелей такие, как ты.
– Что правда, то правда, – согласилась Элинор. – Может быть, я допустила ошибку, отдалив тебя от себя. Я так из-за этого переживала.
– Ты это серьезно?!
– Я же твоя мать, Даника. Но жизнь часто ставит людей перед выбором. Мне нужно было выбирать между отцом и тобой.
– И ты выбрала его.
– Это было нелегко, Даника, – тихо проговорила Элинор, отводя глаза. – Кроме того, я должна была подумать и о себе. Что ждало меня в жизни? Я должна была смотреть на десять, двадцать лет вперед. Я понимала, что ты когда-нибудь вырастешь и заживешь своей жизнью. Так ведь и случилось. Другое дело Уильям. Я буду нужна ему всегда. Даже теперь, когда твой отец так прочно стоит на ногах, я все еще нужна ему. Возможно, все эти годы я занималась не такими уж важными делами, но делала это с любовью… – На лице Даники все еще было написано сомнение, и мать сказала:
– Я знаю, ты считаешь меня его придатком…
– Вовсе нет!
– Может, я употребила не совсем то слово – мне сейчас нелегко найти нужные слова, но многие именно так и думают. Это те, кто видит все со стороны. Конечно, для них я только тень Уильяма Маршалла. Лишь человек нашего круга способен понять, что для политика жена – главная опора. Мы, жены, проходим с мужьями через все штормы. У нас они ищут успокоения в конце дня. Когда нужно, мы умеем молчать и часто выполняем роль буфера. Мы умеем быть тонкими и дипломатичными и можем притушить страсти, которые вспыхивают в мужской компании… – Элинор шумно вздохнула. – Впрочем, они недооценивают женщин. – Она улыбнулась. – От этого устаешь… Кажется, это и выбило меня из колеи.
Сердце Даники сжалось от жалости, она протянула матери стакан воды.
– Прости, ма, – пробормотала она. – Ты, наверное, устала говорить так долго, но мне так нравится тебя слушать. Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?
Элинор попила через соломинку, а затем откинулась в кресле.
– А ты меня никогда не спрашивала, – спокойно сказала Элинор. – И еще потому, что мы редко были вместе и долго не могли почувствовать себя на равных… Но я знаю, что я не вечна, а есть многое, о чем мне нужно с тобой поговорить…
Даника обняла мать. Она не могла вымолвить ни слова – в горле стоял ком. И не только из-за жалости к матери. Ей самой хотелось многое рассказать, но, увы, она все еще не могла на это отважиться.
Даника встречалась с Майклом каждый четверг, но все время в разных отелях. Даника ни разу не оставалась у Майкла на ночь. Майкл не пытался уговорить ее остаться, но отпускать Данику от себя становилось для него все тяжелее. В остальное время он с головой погружался в работу, боясь праздности и одиночества. Ему не оставалось ничего другого, как реализовать себя в писательстве и преподавании. Некоторое время это помогало, но в конце концов его терпение стало истощаться. Он закончил книгу и незадолго до Рождества отослал ее в Нью-Йорк в издательство. Завершился и курс лекций в университете, осталось лишь принять у студентов экзамен.
Его любовь к Данике была неизменной. Даже после того, как надежда на то, что Даника наконец разведется с Блейком, стала гаснуть… И Майкл принял решение уехать. Но на этот раз не для того, чтобы собирать материал для новой книги. Он понял со всей очевидностью, что должен бежать. И он уехал.
Как-то утром, когда Майкл листал путеводители, в дверь позвонили. Пес мгновенно бросился к двери.
– Все в порядке, Мальчик! – сказал Майкл и, почесав пса за ухом, отпер дверь.
В ту же секунду он понял, что ошибся. Ничего хорошего этот визит не предвещал. Лицо мужчины, который стоял на пороге, было ему хорошо знакомо. Как и многим американцам.
– Мистер Бьюкенен? – холодно осведомился мужчина.
– Сенатор Маршалл? – отозвался Майкл.
– Мы знакомы?
– Нет, но я узнал вас. Я часто вижу вас по телевизору… – Никакого сходства с Даникой. Впрочем, может быть, Майкл просто не хотел его замечать. – Я предполагал, что нам не избежать знакомства, хотя и представлял все несколько иначе.
Уильям Маршал нахмурился.
– Я могу войти?
Майкл поспешно кивнул и отступил в сторону. Он успел заметить, что сенатор приехал на подержанной машине, которую, очевидно, взял напрокат. На таких машинах сенаторы обычно не разъезжают. К тому же Уильям Маршалл приехал без сопровождения – шофера в машине не было.
Не было сомнений, что сенатор хотел бы сохранить этот визит в тайне. У Майкла не было сомнений относительно цели его визита. Впрочем, и сам сенатор сразу перешел к делу.
– Дело в том, что у меня, – начал он, – есть кое-какие фотографии. Думаю, вам стоит на них взглянуть.
Сенатор наклонился к портфелю, который он поставил у своих ног, расстегнул его и вытащил конверт. Потом медленно протянул его Майклу.
Майкл взял конверт и вытащил из него фотографии. Краска отхлынула от его лица.
– Откуда это у вас? – сдавленно проговорил он, не пытаясь скрыть своего изумления.
– Они сделаны частным детективом, – сказал сенатор.
– Вы наняли частного детектива, чтобы он следил за вашей дочерью? – Майкл не верил своим ушам.
– И за вами, – невозмутимо кивнул сенатор. – Вы не хотите спросить почему?
– В этом нет нужды, – ответил Майкл. – Фотографии говорят сами за себя.
– А вы смышленее, чем я думал. Не то чтобы я недооценивал сына Джона Бьюкенена… – Он кивнул на фотографии. – Но с вашей стороны было весьма непредусмотрительно ввязываться в это дело.
– Мой отец не имеет к этому отношения. Я сам отвечаю за свои поступки.
– Ну что ж, тогда слушайте, – сказал сенатор. – Держитесь подальше от моей дочери! Не смейте с ней больше встречаться.
– Я не мальчик, сенатор. Да и ваша дочь уже не ребенок. Неужели вы, законодатель, действительно полагаете, что подобными средствами можно заставить людей быть послушными?
– Это вы нарушили закон. Вы крутите роман с чужой женой. Это предосудительно, вы вмешиваетесь в личную жизнь моей дочери, вы угрожаете спокойствию и существованию ее семьи.
Глупо было что-либо отрицать. В руке у Майкла была пачка фотографий, на которых он был запечатлен с Даникой. Вот они целуются в автомобиле. Вот обнимаются в затененной нише ресторана. Вот Даника входит в гостиничный номер, а затем в тот же номер входит он, Майкл… Их только что не засняли в постели. Впрочем, и без этого доказательства были весьма красноречивы.
– Я все понимаю, – сказал Майкл. – Но не знаю, как вам, а мне известно, что ваша дочь несчастлива в браке. Не стану отрицать, я дал ей любовь, которой она никогда не знала.
– Вы много на себя берете, молодой человек. Откуда вам знать о ее жизни?
– Мы много раз говорили об этом с вашей дочерью, сенатор Маршалл. Независимо от ваших личных впечатлений, я полагаюсь на мнение самой Даники.
– Сейчас речь не об этом, – резко оборвал Майкла сенатор. – Я получил эти снимки с определенной целью. Я собираюсь показать их мужу Даники, который найдет им соответствующее применение. Я продемонстрирую их журналистам, которые придут на презентацию вашей новой книги… А кроме того, если понадобится, я покажу их вашему отцу. Я сделаю это, если вы не оставите в покое мою дочь!
В Майкле медленно закипала ярость.
– Вы мне угрожаете, мистер Маршалл? – спросил Майкл, едва сдерживаясь.
– Именно так, черт побери!
Ноздри Майкла гневно затрепетали, пальцы яростно стиснули фотографии.
– Ничего у вас не выйдет, – с ледяным спокойствием проговорил он. – Я не так легко поддаюсь дрессировке, как ваши подчиненные в Вашингтоне. Может быть, там вы и пользуетесь властью, сенатор, но только не здесь! Этими фотографиями вы навредите лишь своей семье, но не мне. Я ничего не теряю. Мои читатели будут покупать мои книги, даже если вы решитесь выплеснуть свои помои. Мои издатели не прекратят со мной сотрудничать, потому что мои книги покупают… Что касается моего отца, то я давно не вижусь с ним. Единственный человек, которому вы действительно сделаете больно, – это Даника. Если вы ее любите, вы откажетесь от своей затеи.
Сенатор поморщился.
– То же самое я могу сказать и вам. Если вы ее любите, то оставите ее в покое.
Ну что ж, сказано было точно – Майкл не сразу нашелся, что ответить. Помолчав, он сказал:
– Я люблю Данику больше, чем вы даже можете представить. Она добрая и нежная. Любящая и ранимая… Единственное, что не укладывается у меня в голове, как такая чудесная женщина может быть дочерью такого человека, как вы… Давайте, сенатор! Действуйте, как сочтете нужным. – Майкл протянул Маршаллу смятые фотографии. – Могу вам пообещать одно: когда вы разобьете семью Даники, я приду склеивать осколки. Что же, это не такая уж плохая идея! Я слишком долго пытался оберечь Данику от любых неприятностей. Давайте, сенатор, лейте свою грязь! Только не удивляйтесь, если сами окажетесь вымазаны в ней с головы до ног.
Сенатор Маршалл не был готов к такому отпору. В глубине души он понимал, что этот молодой человек в чем-то прав. Но Уильям Маршалл был слишком упрям, чтобы отступиться.
– Вы думаете, что она прибежит к вам? – самоуверенно усмехнулся он. – Я придерживаюсь иного мнения. Посмотрим, что из этого выйдет.
– Выйдет то, что вы заставите ее страдать, – как можно спокойнее сказал Майкл. – Послушайте, сенатор! Я не желаю зла вашей семье и я не имею никакого отношения к тому, что писали о вас наши газеты. Когда я впервые увидел вашу дочь, то даже не знал ее имени. Когда я понял, что полюбил ее, было слишком поздно. И для нее, и для меня. Мы уже были неразрывно связаны. Причем в самом чистом смысле этого слова… – Майкл тяжело вздохнул. – Если вы думаете, что любить замужнюю женщину легко и приятно, то вы ошибаетесь… Я бы отдал все на свете, чтобы было иначе. Кстати, должен вам сказать, что я на несколько месяцев уезжаю за границу. Хочу дать время Данике… Пусть решает сама. Вы довольны?
– Я буду доволен, если вы дадите мне слово больше никогда не попадаться ей на глаза, – сказал сенатор.
– Увы, этого я не могу вам обещать. Простите.
Уильям Маршалл выпрямился.
– В таком случае советую вам не забывать об этих фотографиях. Помните о них, когда вам снова придет в голову тащить ее в отель. Вы говорили, что любить замужнюю женщину – сплошное мучение. Обещаю вам, что вы скоро узнаете, что есть мучения еще большие. Теперь я знаю, что мне делать. Вы ни на минуту не сможете забыть об этих фотографиях и не будете знать, когда я сочту нужным пустить их в дело… – Он шагнул к двери и, задержавшись на пороге, бросил через плечо: – Можете оставить их у себя. Негативы находятся в надежном месте.
Майкл стиснул зубы. Ему нечего было сказать сенатору. Холодным взглядом он проводил Уильяма Маршалла до машины. Только когда машина скрылась из виду, Майкл закрыл дверь. Потом он что есть силы ударил кулаком по стене. Но физическая боль так и не смогла заглушить боль душевную.
– Привет, любимая!
Даника бросилась в объятия Майклу.
– Наконец-то я тебя вижу! – Она отступила на шаг. – У тебя усталый вид. – Она погладила его по плечам и только потом заметила, что он прячет за спину руку. – Что у тебя с рукой?
– Так, ерунда, – беспечно сказал он.
– Ничего себе ерунда! Правая рука! Как же ты будешь работать?
– Ничего, до свадьбы заживет!
– И не надейся! – рассмеялась Даника и вдруг серьезно спросила: – Что-то случилось, верно? Меня не обманешь. Что-то не так?
– Даника, сегодня не смогу остаться на ночь. Мне нужно возвращаться.
– Но я думала, что…
– Экзамены уже закончились, но мне так хотелось повидать тебя…
Уильям Маршалл рассчитал правильно: его угроза засела в сознании Майкла. Но никакие угрозы не могли заставить Майкла покинуть Данику. Но на душе у него было тревожно: теперь ему казалось, что за ним постоянно следят. У него не шел из головы тот фотограф, который шпионил за ними. Лучше бы он не попадался ему на глаза… Если бы нечто подобное случилось во Вьетнаме, Майкл знал бы, что делать. Но здесь не Вьетнам, и он был не готов к такому развитию событий. Поэтому он постарался выбросить из головы все мысли о слежке.
– Майкл, в чем дело?
Даника догадывалась, что он что-то от нее скрывает, и ей стало по-настоящему страшно.
Он обнял ее за плечи здоровой рукой.
– Мне нужно сказать тебе кое-что. Дело в том, что я собираюсь ненадолго уехать.
Она изумленно вскинула брови.
– Что значит уехать? Куда?
– Я лечу в Лиссабон. Хочу поездить немного по стране, навестить друзей.
– Немного – это сколько? И почему ты ничего не говорил мне об этой поездке раньше? – У нее перехватило дыхание.
Его сердце разрывалось от жалости и отчаяния, но он заставил себя сказать заранее приготовленные слова.
– Я должен уехать, милая. Тебе нужно побыть без меня…
– О чем ты говоришь?! Зачем мне быть без тебя? – начала она, но он коснулся кончиками пальцев ее губ.
– Тебе нужно побыть одной. Ты должна закончить книгу и вообще разобраться в своей жизни.
– Но я хочу быть рядом с тобой! Книга не помеха.
– Разрываясь между матерью и мной, ты потеряла уйму времени. Теперь ты сможешь прийти в себя, собраться с мыслями. Всю осень я не находил себе места. Я очень устал… В этом-то все и дело. Мне нужно время, чтобы прийти в норму.
– У нас будет время! Я приеду в Мэн, и тогда…
– Ты сможешь поехать со мной в Европу? – вдруг жестко спросил Майкл.
– Нет, – прошептала Даника. – И ты знаешь почему.
– Знаю. Поэтому я и должен уехать. Нам нужно решить, как быть дальше. Сколько можно скрывать наши отношения, прятаться? Может быть, когда я вернусь, что-то изменится. Возможно, Блейк согласится на развод? А может быть, ты найдешь в себе силы оставить его… А может, отдохнув, я пойму, что будет лучше оставить все как есть…
– Господи, Майкл! Я не понимаю тебя! Быть рядом с тобой – для меня все… – Даника в отчаянии покачала головой. – Несколько месяцев! Что со мной будет, если я столько времени не смогу с тобой видеться?
– Все будет хорошо, – успокоил ее Майкл. – Вот увидишь. Ты сама не знаешь, какая ты сильная. Одно дело, когда я говорю тебе об этом, и совсем другое, когда ты сама это почувствуешь. Тебе это просто необходимо. Иначе ты никогда не сможешь разбить преграды, которые нас разделяют.
Чувствуя себя побежденной, она опустила голову ему на грудь.
– Я буду очень скучать! Я буду плакать, не спать ночами! Я с ума сойду!
– Я тоже буду скучать! Сам не знаю, как я выдержу разлуку?!
Когда Даника подняла на него глаза, в них блестели слезы.
– Береги себя, хорошо? – прошептала она.
– И ты себя береги, любовь моя.
Он наклонился и припал к ее губам долгим, проникновенным поцелуем.
– А теперь иди, – с трудом проговорил он. – Если ты сейчас не уйдешь, будет только больнее. И тебе, и мне. До встречи, Даника! Я люблю тебя!
Она молча кивнула, глотая слезы, и покорно пошла по направлению к машине. Оглянулась и, опустив голову, ускорила шаг. Только захлопнув дверь «Ауди», она дала волю чувствам и разрыдалась. В слезах она доехала до дома. В надежде успокоиться она несколько раз объехала квартал. Но лишь далеко за полночь, уже в постели, усталость победила слезы, и Даника заснула тяжелым сном.
Целую неделю Даника жила словно во сне. Часто, неожиданно для самой себя, она вдруг заливалась слезами. Подобного отчаяния ей еще не доводилось переживать. Ей было так одиноко, как не бывало даже в детстве. Казалось, что и в те дни, когда она потеряла своего ребенка, она не была так безутешна.
Она говорила себе, что Майкл вернется и что несколько месяцев не такой уж большой срок. Она вспоминала о тех женщинах, которые провожали мужей на войну. Им приходилось еще горше: они не знали, когда вернутся мужья и вернутся ли вообще… Она убеждала себя в том, что Майкл много работал, и ему нужно отдохнуть… Увы, эти уговоры мало помогали. Ей казалось, что она лишилась части собственной души.
Наконец Данике удалось занять себя работой. В этом она видела единственное спасение от тоски. Несколько раз в неделю она приходила к Джеймсу Брайанту, а вернувшись домой, снова усаживалась за книгу. Она изнуряла себя в танцклассе до тех пор, пока преподаватель не сделал ей замечание: упражнения нужны для того, чтобы поддерживать форму, а не для того, чтобы изнурять себя до бесчувствия… Тогда Даника стала много гулять. Часами бродила по городу.
Несколько раз она летала в Вашингтон, чтобы создать хотя бы видимость семейных отношений. Конечно же, Блейк не заводил с ней никаких опасных разговоров. Вообще вел себя так, словно между ними ничего не произошло. Было видно, однако, что он пытается уделять ей больше внимания, но эти усилия были вымученными и лишь раздражали их обоих. Только возвращаясь в Бостон, Даника вздыхала с облегчением.
Но внешне Даника держалась, она умела скрывать свои чувства. И только мать ей не удавалось ввести в заблуждение.
– Тебя что-то беспокоит, дорогая, – заметила как-то Элинор. – Может, поделишься со мной?
Здоровье Элинор заметно улучшилось. Правда, при ходьбе она теперь прихрамывала, но рука обрела подвижность и речь стала более четкой и беглой. Только что Элинор вернулась из Вашингтона, где пробыла целую неделю. Но в Коннектикуте ей было спокойнее.
Даника пригласила мать в небольшой ресторанчик, где они завтракали незадолго до того, как у Элинор случился удар. Вопрос матери заставил сжаться сердце Даники. Ей вдруг остро захотелось все рассказать матери.
– Это касается меня и Блейка, – взяв себя в руки, начала она. – И Майкла…
Элинор поджала губы, а потом промолвила:
– Так я и знала.
– Что ты знала? – удивилась Даника.
– Я знала, что ты и Блейк отдаляетесь друг от друга и что ты увлечена Майклом…
– Все гораздо серьезнее, мама. Я люблю его, – сказала Даника.
Элинор долго молчала. Даника даже начала жалеть, что решилась на это признание. Но она так нуждалась в нем! За последние несколько месяцев их отношения с матерью так изменились. Даника стала лучше понимать свою мать. Конечно, своим признанием Даника могла вызвать неудовольствие матери, но это Данику не остановило.
– А как же Блейк? – поинтересовалась Элинор.
– То, что я испытываю по отношению к нему, это не любовь.
– Как так? Ты разлюбила своего мужа?
– Наверное, я его вообще не любила. Мне просто хотелось выйти замуж, а Блейк был совсем неплохой кандидатурой. Теперь-то я понимаю, что, выходя за него, я лишь хотела устроить свое будущее – в том смысле, как все девушки его представляют… Но то, что я чувствую к Майклу, это нечто совершенно другое. Они такие разные! Знаешь, мама, по-моему, я только сейчас стала женщиной, только сейчас поняла, что значит любить и быть любимой.
– Дорогая, поверь, я понимаю тебя, – с чувством сказала Элинор. – Что же ты намерена делать?
– Не знаю, мама! Просто не знаю, – вздохнула Даника. – Я пыталась говорить с Блейком о разводе… – Элинор испуганно заморгала. – Мне это тоже не по душе, поверь, мама! Но должна же я была хотя бы попытаться узнать, что он думает о нашем браке. Конечно, я понимаю, что у нас с Блейком мало общего. И я не могу поверить, что он счастлив со мной. Ну а он, конечно, утверждает обратное.