Страница:
Риш снова промолчал, но Хоснер видел даже при скудном освещении, как изменилось выражение его лица. Риш считал евреев своими вечными врагами. Но в качестве неверных, по странным понятиям арабского и мусульманского сознания, они не подлежали крайней степени наказания за большинство обид. Однако мусульманин, особенно если он был также и арабом, не мог ждать пощады за то, что отказался от своего народа или от своей религии. По мнению Риша, Джабари и Ариф уже были мертвецами, и Хоснер знал это. Риш заговорил:
— Вы меня злите, мистер Хоснер. Логово льва — не то место, где стоит злить льва. Делайте это на расстоянии, мистер Хоснер.
Хоснер кивнул и пристально посмотрел на Риша. Ему очень хотелось спросить Риша о девушке, которую тот вынес с поля боя. Но был ли то Риш, и кто та девушка? Жива ли она? Однако спросить об этом значило бы подтвердить подозрение Риша о наличии у них прицела ночного видения. И кроме того, такой вопрос мог бы вызвать у него приступ неконтролируемой ярости. Сейчас Риш кажется вполне спокойным, но с такими неуравновешенными людьми ничего нельзя знать заранее. На это обращали его внимание психиатры в Рамале. Неуравновешенный психопат. Но, как и многие убийцы-психопаты, он обладал определенным шармом. Такое обаяние убаюкивает, вы совершаете ошибку, и убийца вцепляется вам в глотку.
— Откуда мне знать, что вы не переполнены ненавистью и не убьете всех нас? Какие у меня гарантии, что вы... в здравом уме?
Добкин схватил его за руку и поспешно прошептал:
— Ради Бога, Хоснер.
Наступила зловещая тишина, и Хоснер знал, что Риш пытается преодолеть страстное желание убить их на месте. Но Хоснер знал также, что и Риш понимает: убить их — значит потерять все шансы добиться капитуляции.
С большим трудом Ришу удалось овладеть собой:
— Я могу лишь повторить мои гарантии и мой ультиматум. Время у вас есть до наступления темноты. Ни мгновением больше. После заката солнца радиоприем улучшается. Поэтому не просите отсрочки после того, как стемнеет. — Риш выступил немного вперед из ниши. — И мы оба также знаем, что рано или поздно иракские власти обнаружат нас здесь. Но не рассчитывайте, что иракцы станут действовать в ближайшие двадцать четыре часа. У меня есть друзья в правительстве. Они будут тормозить все действия и известят меня обо всех решениях. А когда иракская армия двинется в путь, она будет перемещаться с досадной медлительностью, мистер Хоснер. И все-таки я должен учитывать в моих расчетах войска. Итак, повторяю: если после наступления темноты мы не получим от вас ответа, вы подвергнетесь атаке.
Хоснер и Добкин хранили молчание. Риш поднял вверх руки, как бы призывая их одуматься:
— Подумайте о последствиях поражения. Все мои люди — ашбалы. Вы знаете это от вашего пленника?
Ответа не последовало.
— Я не могу отвечать за то, что может случиться в пылу сражения, — продолжал Риш. — Если мои люди возьмут холм, их может охватить безумная жажда убийства. Они потеряли многих друзей прошлой ночью. И захотят отомстить. А потом, следует принять во внимание, что среди вас есть женщины... вы понимаете?
Хоснер произнес одно из самых богохульных арабских проклятий, какое только смог вспомнить.
Воцарилась тишина.
Риш сделал шаг вперед из тени. Он улыбался:
— Ваше владение самой колоритной частью нашего языка очень интересно. Где вы этому научились?
— От вас, в Рамале.
— В самом деле? — Он вышел из ниши и встал посередине тронного зала примерно в двух метрах от Хоснера и Добкина. — Тогда я был вашим пленником. А теперь вы близки к тому, чтобы стать моим пленным. Когда я был в Рамале, вы могли бы убить меня руками моих приятелей-арабов в обмен на прощение или дополнительные поблажки. Без всякого сомнения. Я знаю. Но как бы вам ни хотелось это сделать, вы не пошли на это. У вас есть понятие о честной игре.
Однако я поклялся убить вас за то, что вы меня оскорбили, дав мне пощечину. На самом деле некоторым образом я обязан вам жизнью. Я буду честен с вами, если вы сдадитесь мне сейчас. — Он пристально вгляделся в лицо Хоснера, потом приблизился к нему примерно на метр. — Вы ведь знаете, что эта пощечина еще горит у меня на щеке, не так ли?
Риш размахнулся и рукой ударил Хоснера по лицу.
Хоснер отпрянул на секунду, потом хотел броситься на Риша, но Добкин схватил его и не дат вырваться.
Риш покачал головой:
— Теперь с этим покончено. Оскорбление снято. Al ain bel ain al sen bel sen. Око за око, зуб за зуб. Ничего больше. И ничего меньше.
Хоснер овладел собой и оттолкнул Добкина:
— Да, я согласен, Риш. Но есть еще небольшое оскорбление, которое заключается в том, что ты сбил самолет с пятьюдесятью пассажирами.
Риш отвел глаза в сторону:
— Я не буду обсуждать это. У вас есть возможность спасти остальных пятьдесят. — Он взглянул на Добкина. — С военной точки зрения вы должны знать, что это — безнадежное дело.
Добкин подошел поближе к Ришу. Ему был слышен шорох одежды затаившихся у стен вооруженных людей. Риш сделал неуловимое движение рукой, и тени отступили назад. Добкин оказался в нескольких сантиметрах от Риша.
— Прошлой ночью все было действительно безнадежно с военной точки зрения. Однако мы вас побили. Сегодня счет будет лучше.
Риш покачал головой:
— Сегодня мы возьмем холм, генерал.
Хоснер положил руку Добкину за плечо:
— С меня достаточно. Я хочу вернуться.
Риш кивнул:
— Надеюсь, вы будете достаточно демократичны, чтобы устроить голосование, мистер Хоснер.
— Да. Мы там все решаем голосованием, Риш. Я дам вам знать до заката солнца. Пока же отправлю к вам пленного. Ему нужна медицинская помощь. У вас имеется все необходимое?
Риш рассмеялся:
— Неуклюжая попытка выяснить наше положение с медицинской помощью. Но мы заберем парня. Спасибо. — Он медленно переводил взгляд с одного на другого. — И снова я должен предупредить вас, что, если мои люди захватят холм в темноте, я не смогу контролировать их.
Тогда заговорил Добкин:
— Вы или плохой командир, или плохой лжец.
Риш развернулся и направился обратно к нише. Его удаляющийся голос отражался эхом от стен тронного зала:
— Я реалист, джентльмены. Каковыми вы не являетесь. Спасите людей, генерал. Спасите их жизни, мистер Хоснер.
— Я сделаю это, — сказал Хоснер и повернулся, чтобы уйти.
— О, еще одно, — добавил Риш. — Это могло бы помочь вам прийти к решению. У меня есть информация кое о ком из ваших людей, и она могла бы представлять для вас интерес.
Он замолчал.
Хоснер почувствовал, как холодок догадки ползет по спине. Он не обернулся и не ответил. Добкин тоже остался стоять спиной к Ришу.
— У некоторых из ваших людей члены их семей — и притом любимые — находятся в арабских странах. Мне известна судьба этих родственников. Хотите ли вы знать о них? Если сдадитесь, я дам вашим людям полный отчет о каждом. Это положит конец стольким страданиям, тревогам и беспокойствам о судьбе родных. Зная о том, где они находятся, если живы, их семьи могли бы обеспечить возвращение родственников в Израиль.
Молчание.
— Например, семья Абделя Джабари. Или брат Рахили Баум, пропавший со времени военных действий в 1973 году.
Хоснер пошел прочь. Добкин последовал за ним.
— Разве одна из двоюродных сестер вашей жены не числится пропавшей без вести в Синае с 1967 года, генерал?
Добкин продолжал идти твердым шагом.
— Муж Мириам Бернштейн, Иосиф. Он еще полгода тому назад находился в сирийском лагере для военнопленных. Потом его взяли и расстреляли.
Хоснер замедлил шаг.
— Или это был брат Рахили Баум? Кажется, Иосиф Бернштейн все еще в лагере. Не важно, потом я наведу справки. У меня все где-то записано.
Хоснера трясло от ярости, и он с трудом заставлял себя идти. Тихий, издевательский смех Риша за его спиной эхом отзывался в разрушенном зале.
Их вывели наверх, прямо в море солнечного света. Эскорт замешкался, снова завязывая им глаза. Добкин бросил взгляд на башни и зубчатые стены Ворот Иштар примерно в сотне метров к востоку. Неподалеку находились гостиница с верандой и небольшой музей. Отреставрированная часть ворот блестела на солнце синими изразцовыми кирпичами. На барельефе сверкали золотые вавилонские львы и мифические животные. Рядом находились стены Висячих садов, пыльные и потрескавшиеся, без единого следа растительности или хотя бы мха.
За то короткое время, пока им завязывали глаза, Хоснер отметил, что холм, на котором они находились, почти такой же высокий, как и тот, где лежал «конкорд», в двух километрах отсюда, а между двумя холмами пролегала небольшая низменность. С того места, где стоял Хоснер, можно было разглядеть самолет и людей на вершине холма.
Повязки завязали и переговорщиков проводили обратно.
Когда арабы ушли, Добкин тяжело вздохнул:
— Ты едва не завел его слишком далеко. С ума сошел. — Он через плечо оглянулся на удаляющихся арабов. — Знаешь, а я ожидал чего-то более зловещего.
— Он еще злее, чем ты можешь себе вообразить.
— Да уж. Он ненормальный. Я в этом уверен. Но в моменты просветления, я думаю, он действительно хочет, чтобы его любили и восхищались им.
— Хочет. И мы сыграем на этом, если представится случай. — Хоснер тяжело дышал, преодолевая подъем. Он посмотрел вверх и махнул рукой Брину, который помахал в ответ. Потом обернулся к Добкину, шагавшему без всякого напряжения: — Ты прав, разумеется. Для тех, кто находится там, наверху, Риш — воплощение дьявола, и это хорошо для наших целей — и для их целей тоже. Но почему-то наши дьяволы никогда не оправдывают наших ожиданий, когда мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Брин окликнул их:
— Они собираются сдаваться?
Хоснер посмотрел вверх и улыбнулся:
— Я предъявил им наш ультиматум.
Он снова оценил, как выглядят их позиции со стороны. Отметил обваливающийся земляной вал, предательские рытвины и размытые канавы. В темноте это, должно быть, настоящий кошмар. На месте нападающих он бы очень быстро потерял присутствие духа.
Когда переговорщики добрались до гребня холма, все свободные от дежурства на постах собрались вокруг них. Добкин кратко доложил о произошедшем. Было задано несколько вопросов, развернулась оживленная дискуссия. Хоснер пресек дальнейшие комментарии и пообещал устроить голосование до заката солнца. Попросил всех заняться строительством укреплений, и это убедило большинство присутствовавших в том, что они и без того знали — капитуляции не будет.
Из салона вытащили кресла и кое-где снятые секции пола и армированную сетку. Сетку натянули между алюминиевыми рейками, как бельевую веревку, для отражения огня и осколков от взрывов ручных гранат.
Член кнессета вспомнил способ греческого физика Архимеда, который помог отразить нашествие врага на Сиракузы. По легенде Архимед сконструировал гигантские увеличительные стекла, чтобы сжечь римский флот. В таком же духе, но с другой целью алюминиевые секции были сняты с раздвоенного хвоста самолета и установлены между алюминиевыми стойками по периметру оборонительной линии. Алюминий должен был отражать слепящий солнечный свет и направлять его аш-балам прямо в глаза, если те вздумают предпринять нападение в дневное время, а еще это должно было помешать прицеливаться снайперам. У алюминиевых конструкций имелось и другое предназначение: с помощью солнечных лучей посылать сообщения возможным сочувствующим на земле или в небе. Несколько человек манипулировали разными секциями алюминиевых листов, непрерывно посылая сигнал «SOS».
Большинство алюминиевых стоек и поперечин оторвали от хвоста и воткнули в склон остриями вперед. Получилось то, что военные называют засекой. Теперь на укрепления невозможно было забраться, не наткнувшись в темноте на одно из этих копий.
По мере того как день клонился к вечеру, улучшались и огневые позиции. Окопы углублялись, а брустверы становились длиннее и круче. Багаж и армированная сетка, использованные для сооружения вала, маскировались пылью. По настоянию Добкина все измазали одежду и лица грязью, полученной из смеси с землей собственного пота, а в некоторых случаях и мочи.
Огневые поля вниз по склону были расчищены: груды земли и глины столкнули к основанию холма. Канавы забили землей, чтобы атакующие, решившие укрыться здесь от огня, оказались без прикрытия на одном уровне с поверхностью холма.
Разрозненные колючие кусты, выросшие на склоне и представлявшие некое жалкое укрытие, были вырваны. Колючки, использовавшиеся в этих краях в качестве топлива, собрали на оборонительной линии.
Пласты земли и глины были сбиты с твердой корки на вершине холма. Некоторые имели вес до ста килограммов. Их уравновесили одну на другой на вершине, чтобы столкнуть вниз, когда нападающие окажутся под ними.
На склоне были вырыты ямы-ловушки, на дно которых воткнули штыри, сделанные из алюминиевых стоек. Ямы прикрыли оторванной от кресел тканью, которую присыпали пылью.
На расстоянии в сто, двести и триста метров установили средства раннего оповещения, сделанные из проволоки и жестянок с камешками. Работа пошла быстрее, когда смастерили примитивный факел из имевшегося на борту кислородного баллона и авиационного горючего. Алюминий жгли, рвали, откручивали и оттаскивали от самолета. Большую часть материала удалось добыть из разбитой при посадке хвостовой части. Израильтяне лазали по огромному самолету, как рабочие на заводе в Сен-Назере. Они стояли на тех же поперечных стойках, на которых стоял Нури Саламех, когда устанавливал свою бомбу. Они видели разрушительные результаты взрыва и использовали материал в свою пользу.
Из гидравлических труб сделали оружие для ближнего боя и самозащиты — ножи и пики. Содержимое стеклянных бутылок из багажа и с кухни вылили в другие емкости, а пустую тару наполнили горючим. В некоторые бутылки добавили мыло из туалетов и другие мыльные вещества, нашедшиеся в багаже. В результате получили примитивный напалм, липкий и горючий.
Члены миротворческой делегации отдавались работе с энтузиазмом и отчаянной поспешностью. Состоялись короткие информативные совещания по обмену идеями. Время от времени обсуждались известные из истории классические осады прошлого, и эти минувшие битвы давали пищу для новых изобретений и новшеств. На помощь призвали Архимеда и Леонардо да Винчи. Из школьных воспоминаний были извлечены осады Трои, Рима, Сиракуз, Карфагена, Иерусалима и Вавилона. Из чего складывалась успешная защита? Что вело к поражению? Невозможно было не подумать о Масаде. Столообразная конфигурация местности была не единственным сходным моментом.
У защитников все чаще появлялся вопрос: может ли группа интеллигентных и цивилизованных людей при наличии ограниченных ресурсов противостоять группе менее цивилизованных, но лучше вооруженных нападающих? Хоснер смотрел, как обретает форму длинная линия защитных сооружений. Укрепления выглядели очень внушительно, так как находились на возвышении, а фланги и западный склон были слишком крутыми, чтобы с легкостью преодолеть их. Наблюдатель, осматривающий позиции из самолета, как, очевидно, делает Ахмед Риш, у которого имеется самолет, должен был бы прийти к выводу, что цитадель слишком неприступна, чтобы штурмовать ее, если за этими наскоро возведенными баррикадами есть реальная огневая мощь. Но огневой мощи не было.
Реальный вопрос, понимал Хоснер, состоял не в том, сколько они могли бы здесь продержаться. Может, хватило бы и одного дня. А может, и недели оказалось бы недостаточно. Все зависело от того, когда их здесь найдут. Найдут ли вовремя? И что, черт возьми, происходит в Израиле?
17
— Вы меня злите, мистер Хоснер. Логово льва — не то место, где стоит злить льва. Делайте это на расстоянии, мистер Хоснер.
Хоснер кивнул и пристально посмотрел на Риша. Ему очень хотелось спросить Риша о девушке, которую тот вынес с поля боя. Но был ли то Риш, и кто та девушка? Жива ли она? Однако спросить об этом значило бы подтвердить подозрение Риша о наличии у них прицела ночного видения. И кроме того, такой вопрос мог бы вызвать у него приступ неконтролируемой ярости. Сейчас Риш кажется вполне спокойным, но с такими неуравновешенными людьми ничего нельзя знать заранее. На это обращали его внимание психиатры в Рамале. Неуравновешенный психопат. Но, как и многие убийцы-психопаты, он обладал определенным шармом. Такое обаяние убаюкивает, вы совершаете ошибку, и убийца вцепляется вам в глотку.
— Откуда мне знать, что вы не переполнены ненавистью и не убьете всех нас? Какие у меня гарантии, что вы... в здравом уме?
Добкин схватил его за руку и поспешно прошептал:
— Ради Бога, Хоснер.
Наступила зловещая тишина, и Хоснер знал, что Риш пытается преодолеть страстное желание убить их на месте. Но Хоснер знал также, что и Риш понимает: убить их — значит потерять все шансы добиться капитуляции.
С большим трудом Ришу удалось овладеть собой:
— Я могу лишь повторить мои гарантии и мой ультиматум. Время у вас есть до наступления темноты. Ни мгновением больше. После заката солнца радиоприем улучшается. Поэтому не просите отсрочки после того, как стемнеет. — Риш выступил немного вперед из ниши. — И мы оба также знаем, что рано или поздно иракские власти обнаружат нас здесь. Но не рассчитывайте, что иракцы станут действовать в ближайшие двадцать четыре часа. У меня есть друзья в правительстве. Они будут тормозить все действия и известят меня обо всех решениях. А когда иракская армия двинется в путь, она будет перемещаться с досадной медлительностью, мистер Хоснер. И все-таки я должен учитывать в моих расчетах войска. Итак, повторяю: если после наступления темноты мы не получим от вас ответа, вы подвергнетесь атаке.
Хоснер и Добкин хранили молчание. Риш поднял вверх руки, как бы призывая их одуматься:
— Подумайте о последствиях поражения. Все мои люди — ашбалы. Вы знаете это от вашего пленника?
Ответа не последовало.
— Я не могу отвечать за то, что может случиться в пылу сражения, — продолжал Риш. — Если мои люди возьмут холм, их может охватить безумная жажда убийства. Они потеряли многих друзей прошлой ночью. И захотят отомстить. А потом, следует принять во внимание, что среди вас есть женщины... вы понимаете?
Хоснер произнес одно из самых богохульных арабских проклятий, какое только смог вспомнить.
Воцарилась тишина.
Риш сделал шаг вперед из тени. Он улыбался:
— Ваше владение самой колоритной частью нашего языка очень интересно. Где вы этому научились?
— От вас, в Рамале.
— В самом деле? — Он вышел из ниши и встал посередине тронного зала примерно в двух метрах от Хоснера и Добкина. — Тогда я был вашим пленником. А теперь вы близки к тому, чтобы стать моим пленным. Когда я был в Рамале, вы могли бы убить меня руками моих приятелей-арабов в обмен на прощение или дополнительные поблажки. Без всякого сомнения. Я знаю. Но как бы вам ни хотелось это сделать, вы не пошли на это. У вас есть понятие о честной игре.
Однако я поклялся убить вас за то, что вы меня оскорбили, дав мне пощечину. На самом деле некоторым образом я обязан вам жизнью. Я буду честен с вами, если вы сдадитесь мне сейчас. — Он пристально вгляделся в лицо Хоснера, потом приблизился к нему примерно на метр. — Вы ведь знаете, что эта пощечина еще горит у меня на щеке, не так ли?
Риш размахнулся и рукой ударил Хоснера по лицу.
Хоснер отпрянул на секунду, потом хотел броситься на Риша, но Добкин схватил его и не дат вырваться.
Риш покачал головой:
— Теперь с этим покончено. Оскорбление снято. Al ain bel ain al sen bel sen. Око за око, зуб за зуб. Ничего больше. И ничего меньше.
Хоснер овладел собой и оттолкнул Добкина:
— Да, я согласен, Риш. Но есть еще небольшое оскорбление, которое заключается в том, что ты сбил самолет с пятьюдесятью пассажирами.
Риш отвел глаза в сторону:
— Я не буду обсуждать это. У вас есть возможность спасти остальных пятьдесят. — Он взглянул на Добкина. — С военной точки зрения вы должны знать, что это — безнадежное дело.
Добкин подошел поближе к Ришу. Ему был слышен шорох одежды затаившихся у стен вооруженных людей. Риш сделал неуловимое движение рукой, и тени отступили назад. Добкин оказался в нескольких сантиметрах от Риша.
— Прошлой ночью все было действительно безнадежно с военной точки зрения. Однако мы вас побили. Сегодня счет будет лучше.
Риш покачал головой:
— Сегодня мы возьмем холм, генерал.
Хоснер положил руку Добкину за плечо:
— С меня достаточно. Я хочу вернуться.
Риш кивнул:
— Надеюсь, вы будете достаточно демократичны, чтобы устроить голосование, мистер Хоснер.
— Да. Мы там все решаем голосованием, Риш. Я дам вам знать до заката солнца. Пока же отправлю к вам пленного. Ему нужна медицинская помощь. У вас имеется все необходимое?
Риш рассмеялся:
— Неуклюжая попытка выяснить наше положение с медицинской помощью. Но мы заберем парня. Спасибо. — Он медленно переводил взгляд с одного на другого. — И снова я должен предупредить вас, что, если мои люди захватят холм в темноте, я не смогу контролировать их.
Тогда заговорил Добкин:
— Вы или плохой командир, или плохой лжец.
Риш развернулся и направился обратно к нише. Его удаляющийся голос отражался эхом от стен тронного зала:
— Я реалист, джентльмены. Каковыми вы не являетесь. Спасите людей, генерал. Спасите их жизни, мистер Хоснер.
— Я сделаю это, — сказал Хоснер и повернулся, чтобы уйти.
— О, еще одно, — добавил Риш. — Это могло бы помочь вам прийти к решению. У меня есть информация кое о ком из ваших людей, и она могла бы представлять для вас интерес.
Он замолчал.
Хоснер почувствовал, как холодок догадки ползет по спине. Он не обернулся и не ответил. Добкин тоже остался стоять спиной к Ришу.
— У некоторых из ваших людей члены их семей — и притом любимые — находятся в арабских странах. Мне известна судьба этих родственников. Хотите ли вы знать о них? Если сдадитесь, я дам вашим людям полный отчет о каждом. Это положит конец стольким страданиям, тревогам и беспокойствам о судьбе родных. Зная о том, где они находятся, если живы, их семьи могли бы обеспечить возвращение родственников в Израиль.
Молчание.
— Например, семья Абделя Джабари. Или брат Рахили Баум, пропавший со времени военных действий в 1973 году.
Хоснер пошел прочь. Добкин последовал за ним.
— Разве одна из двоюродных сестер вашей жены не числится пропавшей без вести в Синае с 1967 года, генерал?
Добкин продолжал идти твердым шагом.
— Муж Мириам Бернштейн, Иосиф. Он еще полгода тому назад находился в сирийском лагере для военнопленных. Потом его взяли и расстреляли.
Хоснер замедлил шаг.
— Или это был брат Рахили Баум? Кажется, Иосиф Бернштейн все еще в лагере. Не важно, потом я наведу справки. У меня все где-то записано.
Хоснера трясло от ярости, и он с трудом заставлял себя идти. Тихий, издевательский смех Риша за его спиной эхом отзывался в разрушенном зале.
Их вывели наверх, прямо в море солнечного света. Эскорт замешкался, снова завязывая им глаза. Добкин бросил взгляд на башни и зубчатые стены Ворот Иштар примерно в сотне метров к востоку. Неподалеку находились гостиница с верандой и небольшой музей. Отреставрированная часть ворот блестела на солнце синими изразцовыми кирпичами. На барельефе сверкали золотые вавилонские львы и мифические животные. Рядом находились стены Висячих садов, пыльные и потрескавшиеся, без единого следа растительности или хотя бы мха.
За то короткое время, пока им завязывали глаза, Хоснер отметил, что холм, на котором они находились, почти такой же высокий, как и тот, где лежал «конкорд», в двух километрах отсюда, а между двумя холмами пролегала небольшая низменность. С того места, где стоял Хоснер, можно было разглядеть самолет и людей на вершине холма.
Повязки завязали и переговорщиков проводили обратно.
Когда арабы ушли, Добкин тяжело вздохнул:
— Ты едва не завел его слишком далеко. С ума сошел. — Он через плечо оглянулся на удаляющихся арабов. — Знаешь, а я ожидал чего-то более зловещего.
— Он еще злее, чем ты можешь себе вообразить.
— Да уж. Он ненормальный. Я в этом уверен. Но в моменты просветления, я думаю, он действительно хочет, чтобы его любили и восхищались им.
— Хочет. И мы сыграем на этом, если представится случай. — Хоснер тяжело дышал, преодолевая подъем. Он посмотрел вверх и махнул рукой Брину, который помахал в ответ. Потом обернулся к Добкину, шагавшему без всякого напряжения: — Ты прав, разумеется. Для тех, кто находится там, наверху, Риш — воплощение дьявола, и это хорошо для наших целей — и для их целей тоже. Но почему-то наши дьяволы никогда не оправдывают наших ожиданий, когда мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Брин окликнул их:
— Они собираются сдаваться?
Хоснер посмотрел вверх и улыбнулся:
— Я предъявил им наш ультиматум.
Он снова оценил, как выглядят их позиции со стороны. Отметил обваливающийся земляной вал, предательские рытвины и размытые канавы. В темноте это, должно быть, настоящий кошмар. На месте нападающих он бы очень быстро потерял присутствие духа.
Когда переговорщики добрались до гребня холма, все свободные от дежурства на постах собрались вокруг них. Добкин кратко доложил о произошедшем. Было задано несколько вопросов, развернулась оживленная дискуссия. Хоснер пресек дальнейшие комментарии и пообещал устроить голосование до заката солнца. Попросил всех заняться строительством укреплений, и это убедило большинство присутствовавших в том, что они и без того знали — капитуляции не будет.
* * *
Мужчины и женщины, члены миротворческой делегации, продолжали трудиться на строительстве укреплений, чтобы отразить ожидаемое нападение. Они импровизировали и изобретали на ходу. У них практически не было никаких инструментов, кроме набора бортового инженера, но из того малого, чем они располагали, были изготовлены и более внушительные орудия.Из салона вытащили кресла и кое-где снятые секции пола и армированную сетку. Сетку натянули между алюминиевыми рейками, как бельевую веревку, для отражения огня и осколков от взрывов ручных гранат.
Член кнессета вспомнил способ греческого физика Архимеда, который помог отразить нашествие врага на Сиракузы. По легенде Архимед сконструировал гигантские увеличительные стекла, чтобы сжечь римский флот. В таком же духе, но с другой целью алюминиевые секции были сняты с раздвоенного хвоста самолета и установлены между алюминиевыми стойками по периметру оборонительной линии. Алюминий должен был отражать слепящий солнечный свет и направлять его аш-балам прямо в глаза, если те вздумают предпринять нападение в дневное время, а еще это должно было помешать прицеливаться снайперам. У алюминиевых конструкций имелось и другое предназначение: с помощью солнечных лучей посылать сообщения возможным сочувствующим на земле или в небе. Несколько человек манипулировали разными секциями алюминиевых листов, непрерывно посылая сигнал «SOS».
Большинство алюминиевых стоек и поперечин оторвали от хвоста и воткнули в склон остриями вперед. Получилось то, что военные называют засекой. Теперь на укрепления невозможно было забраться, не наткнувшись в темноте на одно из этих копий.
По мере того как день клонился к вечеру, улучшались и огневые позиции. Окопы углублялись, а брустверы становились длиннее и круче. Багаж и армированная сетка, использованные для сооружения вала, маскировались пылью. По настоянию Добкина все измазали одежду и лица грязью, полученной из смеси с землей собственного пота, а в некоторых случаях и мочи.
Огневые поля вниз по склону были расчищены: груды земли и глины столкнули к основанию холма. Канавы забили землей, чтобы атакующие, решившие укрыться здесь от огня, оказались без прикрытия на одном уровне с поверхностью холма.
Разрозненные колючие кусты, выросшие на склоне и представлявшие некое жалкое укрытие, были вырваны. Колючки, использовавшиеся в этих краях в качестве топлива, собрали на оборонительной линии.
Пласты земли и глины были сбиты с твердой корки на вершине холма. Некоторые имели вес до ста килограммов. Их уравновесили одну на другой на вершине, чтобы столкнуть вниз, когда нападающие окажутся под ними.
На склоне были вырыты ямы-ловушки, на дно которых воткнули штыри, сделанные из алюминиевых стоек. Ямы прикрыли оторванной от кресел тканью, которую присыпали пылью.
На расстоянии в сто, двести и триста метров установили средства раннего оповещения, сделанные из проволоки и жестянок с камешками. Работа пошла быстрее, когда смастерили примитивный факел из имевшегося на борту кислородного баллона и авиационного горючего. Алюминий жгли, рвали, откручивали и оттаскивали от самолета. Большую часть материала удалось добыть из разбитой при посадке хвостовой части. Израильтяне лазали по огромному самолету, как рабочие на заводе в Сен-Назере. Они стояли на тех же поперечных стойках, на которых стоял Нури Саламех, когда устанавливал свою бомбу. Они видели разрушительные результаты взрыва и использовали материал в свою пользу.
Из гидравлических труб сделали оружие для ближнего боя и самозащиты — ножи и пики. Содержимое стеклянных бутылок из багажа и с кухни вылили в другие емкости, а пустую тару наполнили горючим. В некоторые бутылки добавили мыло из туалетов и другие мыльные вещества, нашедшиеся в багаже. В результате получили примитивный напалм, липкий и горючий.
Члены миротворческой делегации отдавались работе с энтузиазмом и отчаянной поспешностью. Состоялись короткие информативные совещания по обмену идеями. Время от времени обсуждались известные из истории классические осады прошлого, и эти минувшие битвы давали пищу для новых изобретений и новшеств. На помощь призвали Архимеда и Леонардо да Винчи. Из школьных воспоминаний были извлечены осады Трои, Рима, Сиракуз, Карфагена, Иерусалима и Вавилона. Из чего складывалась успешная защита? Что вело к поражению? Невозможно было не подумать о Масаде. Столообразная конфигурация местности была не единственным сходным моментом.
У защитников все чаще появлялся вопрос: может ли группа интеллигентных и цивилизованных людей при наличии ограниченных ресурсов противостоять группе менее цивилизованных, но лучше вооруженных нападающих? Хоснер смотрел, как обретает форму длинная линия защитных сооружений. Укрепления выглядели очень внушительно, так как находились на возвышении, а фланги и западный склон были слишком крутыми, чтобы с легкостью преодолеть их. Наблюдатель, осматривающий позиции из самолета, как, очевидно, делает Ахмед Риш, у которого имеется самолет, должен был бы прийти к выводу, что цитадель слишком неприступна, чтобы штурмовать ее, если за этими наскоро возведенными баррикадами есть реальная огневая мощь. Но огневой мощи не было.
Реальный вопрос, понимал Хоснер, состоял не в том, сколько они могли бы здесь продержаться. Может, хватило бы и одного дня. А может, и недели оказалось бы недостаточно. Все зависело от того, когда их здесь найдут. Найдут ли вовремя? И что, черт возьми, происходит в Израиле?
17
В Лоде было жарко. Почти невыносимо жарко. Тедди Ласков сидел со стаканом пива за вынесенным чуть ли не на тротуар столиком перед кафе «Майкл». Магазины закрылись, как и положено по случаю шаббата, движение сократилось, но в «Майкле», хозяином которого был христианин, царило обычное оживление. Хамсин не ослабевал. Ласков посмотрел на запотевший стакан. Возле него уже образовалась небольшая лужица, и тоненькая струйка медленно ползла по мраморной столешнице, угрожая пролиться на брюки. Он посмотрел на брюки. Обычные голубые брюки. Вполне гражданские. Они лишний раз подтверждали то, что теперь он, Тедди Ласков, стал гражданским человеком.
После почти сорока лет пребывания в той или иной форме, это казалось странным. Непривычным. Одно дело носить штатскую одежду в свободное от службы время, и совсем другое — носить ее постоянно, повседневно, будучи обычным гражданином. Одежда была не новая, Ласков уже надевал ее, но сейчас она казалась чужой.
Кафе «Майкл» вызывало в памяти Мириам Бернштейн, однако Ласков пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Просто удобное место для ведения дел в субботний день. Понятное бездействие и неопределенность продолжались ровно час, пока он мерил шагами свою квартиру. Потом пришло желание действовать.
Генерал Талман шел по улице как всегда бодрой и энергичной походкой и напоминал офицера Королевских ВВС из какого-нибудь голливудского фильма. Даже сняв мундир, он, казалось, остался в залихватски сдвинутой набекрень фуражке и с серебряными крыльями на погонах. Лишь когда Талман подошел ближе, Ласков понял, что его босс не в лучшем, чем он сам, настроении. У отставного генерала даже усы подрагивали.
— Чертовски жарко, — заметил он, кивая и садясь за столик.
— Я тоже обратил внимание.
— Ладно, давай к делу. Мазар придет?
— Уже должен быть здесь.
— Тогда начнем без него, — сказал Талман.
— Хорошо. — Ласков вытащил из кармана смявшиеся листки. — Здесь итог всего: смутных подозрений, предчувствий, данных радиопрослушки и показаний радаров, анализа израильских и американских отчетов. — Он посмотрел на листки. — Думаю, они полетели на восток. На восток от Синая.
Талман побарабанил пальцами по столу:
— Я говорил с Гуром. Неофициально, разумеется. По его словам, палестинцы предприняли меры, чтобы направить нас на ложный след. Но итоговый вывод ребят из разведки состоит в том, что они полетели на запад. В оперативном отделе не сомневаются, что их направление — юг, Судан. С политической точки зрения в этом есть смысл. Они могут сесть в Сахаре, заправиться и полететь дальше, в Уганду. В той части света почти нет радаров, да и кто их там заметит? Самым разумным, со всех точек зрения, было бы для них отправиться именно в Судан. Или в Ливию. — Он помолчал, потом посмотрел Ласкову в глаза: — Но я так не считаю. Уверен, они полетели на восток.
Ласков улыбнулся:
— Хорошо. А теперь я расскажу тебе почему.
Он развернул листок.
Слушая его, Талман заказал джин с тоником.
— Не против, если я подсяду?
Ласков покачал головой:
— Я рад, что ты глава Шин Бет, а не оперативник. Актер из тебя никудышный.
— Исправлюсь. — Он огляделся. — Я только что с пресс-конференции. Если вы думаете, что здесь жарко, то я бы посоветовал побывать там.
Талман подался к нему через стол.
— Ты молодец.
Мазар пожал плечами:
— Послушай, я бы и сам предпочел уйти. Надо было так и сделать.
— Почему? — спросил Ласков. — Ты сейчас герой дня. Предотвратил обстрел аэропорта из минометов. Правительству сейчас нужны герои, а других у него нет.
Мазар покачал головой:
— Это ненадолго. Вот уляжется пыль, и топор падет на мою голову. Говорю вам, минометная атака была отвлекающим маневром. Все задумано одним и тем же человеком. Они пытаются навести нас на вывод, что минометы должны были Дублировать «лир». Но самолет-то ведь не подвел! Для чего же тогда бессмысленный обстрел? Скажу вам так: сами же палестинцы и допустили утечку о минометах. Я знал о них довольно давно.
— Тогда в чем ты виноват? — спросил Ласков. — Как начальник службы внутренней безопасности ты сделал то, что и должен был сделать. Виноваты мы... Хоснер и я.
— Только отчасти. Понимаете, чтобы перехватить «конкорд», они должны были знать точное время вылета. Информация должна была дойти до Риша, ждавшего ее в Каирском аэропорту, а поступить она могла только из Израиля. От кого-то, кто находился в Лоде. У нас работает шпион. А это уже область моей ответственности. Я не смог его обнаружить. И не могу. У меня нет ни одной зацепки. — Он закурил сигарету. — Этот человек позвонил Ришу и назвал ему время вылета. Кроме того у Риша была ваша рабочая частота. Я связывался с Каиром. Они готовы сотрудничать. Риш и его группа под видом бизнесменов и по поддельным, разумеется, документам арендовали самолет для полета на Кипр. Однако потом их планы резко изменились. Служба воздушного движения Александрии утверждает, что не давала разрешения менять курс, но я думаю, что, как и везде в арабском мире, свою роль сыграл бакшиш. Так или иначе, остальное — уже история.
Талман кивнул:
— Действительно интересно, но, как ты и говоришь, это дело прошлое. У нас другая проблема: где «конкорд»?
— Это проблема государства Израиль, службы внешней разведки и вооруженных сил. Для меня, шефа Шин Бет, главное — кто шпион. И решение проблемы осложняется тем, что приходится отзывать агентов и арабов-информаторов.
— Почему? — спросил Талман.
— Потому что Исаак Берг, начальник «Мивиан Элохим», чертовски много знает о Шин Бет. Если его разговорят, то получат информацию не только о его организации, но и о моей.
Ласков недоверчиво покачал головой:
— Абсурд. Берг скорее покончит с собой, чем пойдет на пытки.
Мазар кивнул:
— Да, пистолет у него с собой. Надеюсь, он успеет им воспользоваться.
Талман заказал еще один джин.
— Как насчет Добкина? Он ведь был в Амане, верно?
— Да, Добкин был тесно связан с военной разведкой и к тому же знает много секретов кабинета. Что касается министра иностранных дел, то он... знает все. — Мазар опустил голову, потом посмотрел на Ласкова. — Мириам Бернштейн тоже владеет важной информацией. Не думаю, что она выдержит, если они возьмутся за нее как следует. Он замолчал, ожидая ответа.
Талман тоже посмотрел на Ласкова, но тот сохранял невозмутимое выражение лица. Молчание затягивалось.
Наконец Мазар вздохнул.
— Как человек, отработавший в разведке тридцать лет, я скажу так: надеюсь, они все погибли. — Он выдержал паузу и добавил: — Хоснер, я уверен, уже мертв.
Некоторое время все молчали, потягивая свои напитки, глядя на поднимающиеся над дорогой волны горячего воздуха. Наконец Ласков откашлялся:
— Что у тебя есть на Риша?
Мазар открыл дипломат и вытащил тонкую папку.
— Это же чистое безумие. Ни у одного из вас нет никакого опыта работы, нет доступа к информации, нет навыков. — Он протянул ее Талману. — Впрочем, я, похоже, тоже тронулся.
— Сила этой страны, — сказал Талман, листая страницы досье, — в том, что она такая маленькая. Информация как бы ходит в семейном кругу. Рядовой вполне может поговорить с генералом или главой службы разведки, воспользовавшись помощью знакомых. Но по мере того, как мы стареем как нация, мы становимся похожими на других, наш мир обюрокрачивается и разделяется перегородками. Такова тенденция, и даже ты не сможешь ее замедлить, Хаим.
Мазар хмыкнул:
— Перестань. Если что-то пойдет не так, мы все окажемся в тюрьме.
Ласков нетерпеливо посмотрел на обоих:
— Ладно, хватит. — Он повернулся к Мазару: — Ты принес аэрофотоснимки?
— Да. Их тысячи. С американского спутника и с «СР-71». Я захватил наиболее перспективные. Американцы сейчас крепко дружат с Аманом. Мне пришлось долго объяснять, для чего фотографии понадобились Шин Бет. Полагаю, вы сможете разобраться, что там на них видно, не хуже любого фотоаналитика.
— Надеюсь, сорок лет службы не прошли даром, — сказал Ласков и, забрав у Мазара верхнее фото, взглянул на него. Внизу были указаны географические координаты места — широта и долгота. Фотография показывала оконечность Синайского полуострова. — В этом году слишком большая облачность.
— Весна, — вставил Мазар, сам не зная для чего. — Здесь в основном Египет, Судан и Ливия. Насколько я понял, вас по-прежнему интересует восток.
— Интересует, — отозвался Ласков. — Риш ведь родом из Ирака?
Мазар улыбнулся:
— Если бы все было так легко. Группа Риша состоит в основном из палестинцев. Как мы, евреи, скитаемся по миру, так палестинцы скитаются по странам ислама. Они могут находиться где угодно, от Марокко до Ирака.
Ласков слушал его вполуха. Он рассматривал снимки, сделанные над Тигром и Евфратом. Разведывательный самолет «СР-71» пролетел над этим районом сегодня утром на высоте двадцать пять тысяч метров. Еще несколько фотографий показывали пустыню. Низкое солнце отбрасывало длинные, искаженные тени, ложившиеся на иссушенную землю. Ласков поднял голову и посмотрел на Мазара:
— Есть фотографии Ирака, сделанные в полдень?
После почти сорока лет пребывания в той или иной форме, это казалось странным. Непривычным. Одно дело носить штатскую одежду в свободное от службы время, и совсем другое — носить ее постоянно, повседневно, будучи обычным гражданином. Одежда была не новая, Ласков уже надевал ее, но сейчас она казалась чужой.
Кафе «Майкл» вызывало в памяти Мириам Бернштейн, однако Ласков пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Просто удобное место для ведения дел в субботний день. Понятное бездействие и неопределенность продолжались ровно час, пока он мерил шагами свою квартиру. Потом пришло желание действовать.
Генерал Талман шел по улице как всегда бодрой и энергичной походкой и напоминал офицера Королевских ВВС из какого-нибудь голливудского фильма. Даже сняв мундир, он, казалось, остался в залихватски сдвинутой набекрень фуражке и с серебряными крыльями на погонах. Лишь когда Талман подошел ближе, Ласков понял, что его босс не в лучшем, чем он сам, настроении. У отставного генерала даже усы подрагивали.
— Чертовски жарко, — заметил он, кивая и садясь за столик.
— Я тоже обратил внимание.
— Ладно, давай к делу. Мазар придет?
— Уже должен быть здесь.
— Тогда начнем без него, — сказал Талман.
— Хорошо. — Ласков вытащил из кармана смявшиеся листки. — Здесь итог всего: смутных подозрений, предчувствий, данных радиопрослушки и показаний радаров, анализа израильских и американских отчетов. — Он посмотрел на листки. — Думаю, они полетели на восток. На восток от Синая.
Талман побарабанил пальцами по столу:
— Я говорил с Гуром. Неофициально, разумеется. По его словам, палестинцы предприняли меры, чтобы направить нас на ложный след. Но итоговый вывод ребят из разведки состоит в том, что они полетели на запад. В оперативном отделе не сомневаются, что их направление — юг, Судан. С политической точки зрения в этом есть смысл. Они могут сесть в Сахаре, заправиться и полететь дальше, в Уганду. В той части света почти нет радаров, да и кто их там заметит? Самым разумным, со всех точек зрения, было бы для них отправиться именно в Судан. Или в Ливию. — Он помолчал, потом посмотрел Ласкову в глаза: — Но я так не считаю. Уверен, они полетели на восток.
Ласков улыбнулся:
— Хорошо. А теперь я расскажу тебе почему.
Он развернул листок.
Слушая его, Талман заказал джин с тоником.
* * *
Хаим Мазар прошел мимо них, потом развернулся и зашагал обратно. Несколько секунд он стоял, озираясь, словно искал свободный столик, потом заметил Ласкова и Талмана и удивленно улыбнулся:— Не против, если я подсяду?
Ласков покачал головой:
— Я рад, что ты глава Шин Бет, а не оперативник. Актер из тебя никудышный.
— Исправлюсь. — Он огляделся. — Я только что с пресс-конференции. Если вы думаете, что здесь жарко, то я бы посоветовал побывать там.
Талман подался к нему через стол.
— Ты молодец.
Мазар пожал плечами:
— Послушай, я бы и сам предпочел уйти. Надо было так и сделать.
— Почему? — спросил Ласков. — Ты сейчас герой дня. Предотвратил обстрел аэропорта из минометов. Правительству сейчас нужны герои, а других у него нет.
Мазар покачал головой:
— Это ненадолго. Вот уляжется пыль, и топор падет на мою голову. Говорю вам, минометная атака была отвлекающим маневром. Все задумано одним и тем же человеком. Они пытаются навести нас на вывод, что минометы должны были Дублировать «лир». Но самолет-то ведь не подвел! Для чего же тогда бессмысленный обстрел? Скажу вам так: сами же палестинцы и допустили утечку о минометах. Я знал о них довольно давно.
— Тогда в чем ты виноват? — спросил Ласков. — Как начальник службы внутренней безопасности ты сделал то, что и должен был сделать. Виноваты мы... Хоснер и я.
— Только отчасти. Понимаете, чтобы перехватить «конкорд», они должны были знать точное время вылета. Информация должна была дойти до Риша, ждавшего ее в Каирском аэропорту, а поступить она могла только из Израиля. От кого-то, кто находился в Лоде. У нас работает шпион. А это уже область моей ответственности. Я не смог его обнаружить. И не могу. У меня нет ни одной зацепки. — Он закурил сигарету. — Этот человек позвонил Ришу и назвал ему время вылета. Кроме того у Риша была ваша рабочая частота. Я связывался с Каиром. Они готовы сотрудничать. Риш и его группа под видом бизнесменов и по поддельным, разумеется, документам арендовали самолет для полета на Кипр. Однако потом их планы резко изменились. Служба воздушного движения Александрии утверждает, что не давала разрешения менять курс, но я думаю, что, как и везде в арабском мире, свою роль сыграл бакшиш. Так или иначе, остальное — уже история.
Талман кивнул:
— Действительно интересно, но, как ты и говоришь, это дело прошлое. У нас другая проблема: где «конкорд»?
— Это проблема государства Израиль, службы внешней разведки и вооруженных сил. Для меня, шефа Шин Бет, главное — кто шпион. И решение проблемы осложняется тем, что приходится отзывать агентов и арабов-информаторов.
— Почему? — спросил Талман.
— Потому что Исаак Берг, начальник «Мивиан Элохим», чертовски много знает о Шин Бет. Если его разговорят, то получат информацию не только о его организации, но и о моей.
Ласков недоверчиво покачал головой:
— Абсурд. Берг скорее покончит с собой, чем пойдет на пытки.
Мазар кивнул:
— Да, пистолет у него с собой. Надеюсь, он успеет им воспользоваться.
Талман заказал еще один джин.
— Как насчет Добкина? Он ведь был в Амане, верно?
— Да, Добкин был тесно связан с военной разведкой и к тому же знает много секретов кабинета. Что касается министра иностранных дел, то он... знает все. — Мазар опустил голову, потом посмотрел на Ласкова. — Мириам Бернштейн тоже владеет важной информацией. Не думаю, что она выдержит, если они возьмутся за нее как следует. Он замолчал, ожидая ответа.
Талман тоже посмотрел на Ласкова, но тот сохранял невозмутимое выражение лица. Молчание затягивалось.
Наконец Мазар вздохнул.
— Как человек, отработавший в разведке тридцать лет, я скажу так: надеюсь, они все погибли. — Он выдержал паузу и добавил: — Хоснер, я уверен, уже мертв.
Некоторое время все молчали, потягивая свои напитки, глядя на поднимающиеся над дорогой волны горячего воздуха. Наконец Ласков откашлялся:
— Что у тебя есть на Риша?
Мазар открыл дипломат и вытащил тонкую папку.
— Это же чистое безумие. Ни у одного из вас нет никакого опыта работы, нет доступа к информации, нет навыков. — Он протянул ее Талману. — Впрочем, я, похоже, тоже тронулся.
— Сила этой страны, — сказал Талман, листая страницы досье, — в том, что она такая маленькая. Информация как бы ходит в семейном кругу. Рядовой вполне может поговорить с генералом или главой службы разведки, воспользовавшись помощью знакомых. Но по мере того, как мы стареем как нация, мы становимся похожими на других, наш мир обюрокрачивается и разделяется перегородками. Такова тенденция, и даже ты не сможешь ее замедлить, Хаим.
Мазар хмыкнул:
— Перестань. Если что-то пойдет не так, мы все окажемся в тюрьме.
Ласков нетерпеливо посмотрел на обоих:
— Ладно, хватит. — Он повернулся к Мазару: — Ты принес аэрофотоснимки?
— Да. Их тысячи. С американского спутника и с «СР-71». Я захватил наиболее перспективные. Американцы сейчас крепко дружат с Аманом. Мне пришлось долго объяснять, для чего фотографии понадобились Шин Бет. Полагаю, вы сможете разобраться, что там на них видно, не хуже любого фотоаналитика.
— Надеюсь, сорок лет службы не прошли даром, — сказал Ласков и, забрав у Мазара верхнее фото, взглянул на него. Внизу были указаны географические координаты места — широта и долгота. Фотография показывала оконечность Синайского полуострова. — В этом году слишком большая облачность.
— Весна, — вставил Мазар, сам не зная для чего. — Здесь в основном Египет, Судан и Ливия. Насколько я понял, вас по-прежнему интересует восток.
— Интересует, — отозвался Ласков. — Риш ведь родом из Ирака?
Мазар улыбнулся:
— Если бы все было так легко. Группа Риша состоит в основном из палестинцев. Как мы, евреи, скитаемся по миру, так палестинцы скитаются по странам ислама. Они могут находиться где угодно, от Марокко до Ирака.
Ласков слушал его вполуха. Он рассматривал снимки, сделанные над Тигром и Евфратом. Разведывательный самолет «СР-71» пролетел над этим районом сегодня утром на высоте двадцать пять тысяч метров. Еще несколько фотографий показывали пустыню. Низкое солнце отбрасывало длинные, искаженные тени, ложившиеся на иссушенную землю. Ласков поднял голову и посмотрел на Мазара:
— Есть фотографии Ирака, сделанные в полдень?