Страница:
Он выстрелил еще дважды, в правое запястье и правый локоть.
Риш зарылся лицом в песок:
— Сжалься, Хоснер! Пожалуйста!
— Сжалиться? Пожалеть тебя? Мы, семиты, никогда не жалели друг друга. Разве вы пожалели Моше Каплана? И, если уж на то пошло, разве он пожалел вас? Наши народы занимались взаимоистреблением со времен Потопа, а может быть, и раньше. Пространство между Тигром и Средиземным морем — самое большое кладбище на земле, и таким сделали его мы. Если мертвые восстанут в Судный день, то на всех просто не хватит места.
Он выпустил длинную очередь в левую руку Риша, и та повисла на ниточках сухожилий.
Араб потерял сознание. Хоснер подошел к нему, вставил новый магазин и выстрелил в последний раз, в затылок.
Он изо всей силы пнул безжизненное тело ногой, и оно, скатившись по склону, упало в Евфрат.
Глядя вниз, Хоснер заметил двух ашбалов, которые вели огонь по плывущему «конкорду». Он поднял автомат и краем глаза заметил пикирующий прямо на него «Ф-14». Наверное, если бы он отбросил оружие и поднял руки, пилот не стал бы стрелять. Хоснер заколебался, потом все же выпустил по ашбалам длинную очередь.
Тедди Ласков нажал кнопку и выпустил последнюю ракету.
Затвор сухо щелкнул: патроны кончились. На берегу никто уже не шевелился, и по лайнеру никто не стрелял. Через плечо он увидел несущуюся к нему ракету и уходящий к реке истребитель. Хоснер знал, что все его действия — не только в последние дни, но и в последние годы — вели к самоуничтожению. Бог — не благосклонный и великодушный, а злой и непрощающий — только и ждал, пока Хоснер вообразит, будто ему есть для чего жить, чтобы тут же выдернуть из-под него коврик. Он знал, что рано или поздно все будет именно так, а потому не испытывал ни печали, ни злости. Если ему и было чего-то или кого-то жаль, то лишь Мириам Бернштейн.
Последнее, что увидел Хоснер, был номер на хвосте «Ф-14» — 32. «Гавриил-32». Вспышка ослепительного света поглотила Якова Хоснера, а в сознании промелькнуло странное видение: Мириам, торжественная и серьезная, за обеденным столом в залитой теплым золотистым светом комнате.
Ласков оглянулся: вершина западного склона взорвалась оранжевым пламенем.
Хаммади повернулся и увидел, что Беккер очнулся и смотрит на него. В глазах пилота не было ничего, кроме презрения и отвращения. Ни малейшего страха. Хаммади стало не по себе. Он посмотрел на Берга и подумал, что смерть этого человека никак не отразится на конечном результате всей игры. Если же сохранить ему жизнь, то, возможно, это как-то повлияет на его собственную судьбу. Раньше Хаммади всегда убивал врага, когда предоставлялась такая возможность. Не пора ли изменить традиции? Он отвел руку с кинжалом.
Беккер молча указал в сторону разбитого козырька.
Хаммади кивнул.
— Скажи там, в Израиле, что Салем Хаммади не стал отбирать у него жизнь, — медленно произнес он на иврите. — Скажи Исааку Бергу, что он у меня в долгу. — Может быть, когда-нибудь ему это зачтется. Кто знает? Многие агенты обеих сторон дорожили такого рода «долгами» как самой надежной страховкой. — Салем Хаммади. Запомни.
Он протиснулся между Беккером и Бергом, перелез через приборную доску и выскользнул наружу. Через секунду террорист исчез в мутной воде Евфрата.
Беккер уже полностью пришел в себя. Он знал, что араб в кабине ему не приснился, потому что на шее Берга отчетливо виднелась красная полоска. Странный случай. Слишком странный, чтобы анализировать его сейчас. Хаммади. Салем Хаммади. Что ж, он передаст слова Хаммади, если только вернется когда-нибудь в Иерусалим.
Беккер повернулся и посмотрел на Кана:
— Питер!
Ему никто не ответил. Пузырей на груди Кана не было. Это означало одно из двух: либо рана закрылась, либо Питер перестал дышать.
«Конкорд» держался на плаву главным образом благодаря большой площади крыльев, но Беккер понимал, что долго так продолжаться не может. Вода, скопившаяся в нижней части фюзеляжа, тянула лайнер вниз, а тяжелые двигатели, расположенные ближе к разбитой задней части, смещали центр тяжести. Беккер видел, что нос уже начал подниматься, тогда как хвост уходил все глубже.
Дверь открылась, и в кабину заглянул Яков Лейбер:
— Капитан, багажный отсек... — Он осекся, увидев беспомощно повисших на ремнях безопасности Кана и Берга.
Беккер заметил, что старший стюард вполне владеет собой, и одобрительно кивнул:
— Докладывайте, Лейбер, что там в салоне.
— Да, сэр. Заднее багажное отделение и кухня затоплены. Я эвакуировал... потенциальных самоубийц и... да, вода поднимается и в салоне. Кроме того, не удалось обнаружить Альперна. Думаю, когда мы свалились, он находился возле хвоста.
Беккер кивнул:
— Хорошо. Пришлите сюда Бет Абрамс и кого-нибудь еще. Надо оказать помощь господину Бергу и Питеру Кану. Проверьте, чтобы все, кто еще не надел спасательные жилеты, незамедлительно сделали это. И подготовьте более подробный отчет о повреждениях.
— Будет сделано.
Лейбер поспешно вернулся в салон. Пассажиры пережили спуск и падение в реку относительно легко, лишь несколько человек получили незначительные ушибы. Теперь все с беспокойством поглядывали на шесть выходов, а некоторые уже подтягивались к ним. Бет Абрамс Лейбер нашел возле кухни, где она сидела рядом с Мириам Бернштейн. Он шепотом передал ей распоряжение капитана, затем подошел к Эсфирь Аронсон и министру иностранных дел.
Все трое сразу же поднялись и быстро прошли в пилотскую кабину. Женщины занялись Питером Каном и Исааком Бергом. Отстегнув ремни, они перенесли раненых в салон.
Министр наклонился к Беккеру и негромко спросил:
— Мы тонем?
Беккер подождал, пока женщины унесут Берга, и утвердительно кивнул:
— Да. Мы тонем. При резком погружении погибнуть могут все. Вам стоит начать эвакуацию.
— Но раненые...
— Наденьте на них спасательные жилеты. Здесь им оставаться нельзя.
— Можно ли как-то подойти к берегу?
Беккер посмотрел влево. Мимо проплывали холмы Вавилона. Его взгляд задержался на древней крепости. Все могло закончиться еще там. Сейчас на краю холма стояли коммандос. Солдаты на берегу махали ему руками. Несколько человек пустились вдогонку за «конкордом» на резиновых плотах. Впереди, на западном берегу, виднелись деревня и земляной причал. Там, похоже, тоже были коммандос. Помощь пришла, но толку от нее было столько же, как если бы она все еще была в Иерусалиме. Самолет захватило течение, и Беккер не видел возможности пристать к берегу. Нельзя сказать, что он совсем не думал об этом перед тем, как направить лайнер вниз с холма. Думал. Но тогда, десять минут назад, этот вопрос представлялся совершенно мелким и незначительным. Беккер посмотрел вправо. «Конкорд», возможно, сам собой подойдет к берегу, если продержится еще какое-то время. Но...
— Нас отнесло слишком далеко.
— И мы так близки к спасению, — сказал Ариэль Вейцман. — Неужели мы проделали такой путь, чтобы утонуть подобно крысам в этой проклятой реке нашей печали?..
Беккер кивнул:
— Как Мириам... госпожа Бернштейн?
Вейцман бросил на Беккера настороженный взгляд.
— С ней все будет в порядке, капитан, — официальным тоном ответил он.
Беккер повернулся и посмотрел на женщин, выносивших из кабины Питера Кана. На полу, возле кресла, осталась лужица с розовой от крови водой. Вода вытекала в салон по мере того, как нос самолета поднимался все выше.
— Здесь был Салем Хаммади.
— Что?
— Ничего, господин министр. Просто мысли вслух.
Берега почти остановились: лайнер набирал все больше воды и терял скорость. Думать нужно быстрее. Но кому? Ему? Коммандос? Пилотам истребителей?
Беккер откинулся на спинку кресла. Только привык сидеть в кабине с опущенным носом — и нате вам, надо привыкать сидеть в кабине с задранным носом. Интересно, как мелкие неприятности становятся раздражающе крупными в кризисное время. Он включил радио — просто так, на всякий случай, — но оно молчало, как и все остальное, что было связано с электричеством.
Беккер перевел взгляд на министра, занявшего место в кресле второго пилота:
— Я командир и распоряжусь об эвакуации, даже если вы предпочитаете не отдавать такого приказа.
Ариэль Вейцман смотрел прямо перед собой:
— Мы получим какое-то предупреждение, если самолет начнет тонуть?
Беккер повернулся и посмотрел на Ариэля Вейцмана:
— Он уже тонет. Вопрос только в том, с какой скоростью он погружается. Если эта скорость не увеличится, мы проплывем немного дальше. Но лайнер может уйти под воду и сразу. И тогда мы уже ничего не сделаем.
Взгляд министра задержался на земляной пристани, потом перешел на постепенно приближающиеся резиновые плоты.
— Мы немного подождем, — нерешительно сказал он.
— Хорошо.
Беккер устроился поудобнее. Наступал новый день. Они выстояли, продержались, но теперь ни изобретательность, ни ум не могли помочь уже ничем. Серебристая птица просто не умеет плавать.
Женщина судорожно вздохнула и прижалась лбом к стеклу. Слезы бежали по ее лицу. Она знала, что его уже нет среди живых. Все было предрешено. Его встреча с Ахмедом Ришем или кем-то другим, таким же. Ей лишь хотелось надеяться, что он обрел наконец покой.
Ласков бросил взгляд на приборную доску. Боевые маневры потребовали больше топлива, чем он предполагал.
— Передай всем, чтобы уходили домой. Мы еще немного задержимся.
— Понял.
Получив приказ, эскадрилья перестроилась и прошла мимо Ласкова. Пролетая на бреющем над рекой, истребители покачали крыльями и повернули на запад.
Ласков посмотрел им вслед и отвернулся. Солнце висело над высочайшим пиком Ирана, и его лучи, приходя в Месопотамию, превращали землю из серой в золотистую. Ветер стих, и лишь кое-где над топкой равниной кружили облачка пыли. Глядя вниз, Ласков видел транспортные самолеты, дымящуюся гостиницу, руины Вавилона и устроившуюся между ними арабскую деревушку. На другом берегу теснились домики еврейской деревни, к которой медленно плыл огромный, белый, похожий на раненую морскую птицу «конкорд».
— Невероятно, — проговорил он.
— Невероятно, — согласился Дэнни Лавон.
Ласков надеялся, что она там, на борту. Крылья самолета уже скрылись под водой, значит, времени у них совсем немного. Он переключился на частоту «Эль-Аль».
— "Конкорд-02". Это «Гавриил-32». Ты меня слышишь? Эвакуируйтесь! Срочно эвакуируйтесь, черт бы вас побрал!
Ответа не было. Сзади к тонущему лайнеру приближались пять резиновых плотов. Интересно, знает ли о них Беккер, подумал Ласков. Большой помощи от них не было, но по крайней мере они могли бы взять часть раненых. Остальным придется добираться до берега самим, если у них есть спасательные жилеты. Какого черта? Почему они не эвакуируются?
Ласков переговорил с майорами и пилотами обоих «Си-130». Каждый предлагал собственное объяснение, но никто не знал, как поступить. Башковитые ребята в штабах Тель-Авива разработали планы действия в чрезвычайных ситуациях, но даже они не предусмотрели такой возможности. Пожалуй, ближе других к решению проблемы подошел майор Барток, выславший плоты. Командир отделения в Умме рекрутировал местных жителей, и многие отправились на перехват «конкорда» на утлых лодчонках.
— Потери неизбежны, но другого выхода у нас нет. Давайте эвакуироваться.
— Минутку.
Беккер неотрывно наблюдал за маневрами Ласкова. Резкий поворот. Поворот вправо. Он посмотрел на потухшую, «мертвую» панель. Двигатели умолкли. Генератор отключился. Аккумуляторы под водой. Гидравлические помпы вышли из строя. И все же остался еще один источник энергии, о котором он почему-то позабыл. Беккер опустил руку под сиденье и потянул рычаг, которым никогда в жизни не пользовался и не хотел пользоваться в воздухе. Не электрическая гидравлическая помпа активировалась сама, крышка на брюхе лайнера открылась, выпуская небольшой пропеллер.
Пропеллер закрутился и оживил генератор. Стрелки на нескольких индикаторах пришли в движение. Действуя как аварийная гидравлическая помпа, пропеллер также подал давление в некоторые системы. Самолет получил энергию от водяного колеса. Шаг, продиктованный отчаянием. Если бы Кан сидел на своем месте, то, наверное, сказал бы, что все выглядит очень даже неплохо.
Беккер знал, что в его распоряжении всего несколько секунд, что вода вот-вот остановит и аварийную систему. Электроприборы уже выходили из строя, но гидравлическое давление пока не падало. Он повернул штурвал, и элерон правого борта опустился, тогда как элерон левого поднялся. Правое крыло ушло под воду, а левое начало поворачиваться.
Министр схватил его за плечо:
— Давид! Я же сказал...
— Подождите!
«Конкорд» начал двигаться, разворачиваться вправо. Теперь его сносило к западному берегу. Впереди Беккер видел земляной причал Уммы. План заключался в том, чтобы достичь этого причала.
Самолет теперь не только сносило вниз, но и поворачивало. Вода наполняла лайнер быстрее. Беккер с такой силой сжал штурвал, что побелели костяшки пальцев. Поглядывая на приборную панель, он видел, что вслед за электрикой отказывает и гидравлика. Индикаторы мигали, элероны начали выпрямляться и вскоре снова заняли горизонтальное положение, напоминая плавники дохлой рыбы. Беккер выругался по-английски.
Тем не менее поворот произошел, и теперь все зависело от того, какая из сил — инерции или реки — возьмет верх.
Разумеется, движение в воде отличается от движения в воздухе, и вскоре «конкорд» опять занял положение наименьшего сопротивления, при котором его нос и хвост расположились параллельно течению. И все же они приблизились к берегу, и более сильное течение придало лайнеру немного дополнительной плавучести. У Беккера появилась надежда, что они дотянут до земляного выступа.
За спиной у него послышались радостные возгласы и аплодисменты. Беккер оглянулся и увидел вбежавшего в кабину Якова Лейбера.
— Что там такое?
— Коммандос! Они нас догнали! Плывут рядом.
Министр иностранных дел вопросительно посмотрел на Беккера:
— Наверное, стоит попытаться эвакуировать раненых.
— Всем оставаться на местах, — приказал Беккер. — Никаких перемещений. Стоит нам осесть на хвост еще на пять градусов, и нас унесет на середину реки.
Лейбер осторожно вышел из кабины и передал распоряжение командира. Все притихли.
Слева появился плот с майором Бартоком, который кричал что-то насчет эвакуации. Беккер покачал головой и жестом показал, что положение лайнера крайне неустойчивое.
Барток понимающе кивнул и поднял вверх большой палец.
До причала оставалось примерно сто пятьдесят метров, что составляло две длины «конкорда». По обе стороны от лайнера скользили примитивные лодки, гуфа, и Беккер мог видеть лица евреев, предки которых прожили здесь, на чужбине, многие сотни лет. Он вдруг почувствовал, что все испытания сейчас закончатся, что беды и несчастья остались позади. Беккер не знал, откуда взялось такое чувство, но впервые за последние дни им овладело полное спокойствие. Глядя через разбитое стекло на покрытую легкой рябью гладь реки, ощущая ветерок на влажном от пота лице, Беккер улыбнулся и вдруг заметил, как «конкорд» наклонился вправо. Возможно, это была оптическая иллюзия, вызванная игрой света. Возможно, их подхватило какое-то прибрежное течение.
Правое крыло «конкорда» скользнуло по берегу, прочерчивая широкую дугу, захватившую и несколько глинобитных лачуг. Самолет резко развернуло вправо, и он, продолжая движение, стал все сильнее крениться на левый борт.
Выдающаяся в реку земляная насыпь быстро приближалась. Стоявшие на ней люди, коммандос и солдаты, отступили назад и подались в стороны, но никто не ушел. Сначала в насыпь ткнулся обтекатель лайнера, похожий на древнеримский корабельный таран. Причал задрожал и рассыпался — древние глиняные кирпичи не выдержали удара. Прямо перед Беккером, на расстоянии менее метра, возникли чьи-то ботинки, «конкорд» медленно опустился, и Беккер почувствовал, как шасси, точнее, то, что осталось от него после спуска с холма, встало на грунт.
Люди облепили самолет со всех сторон. Он слышал, как они карабкаются на фюзеляж, ползут по крылу, открывают двери. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то обнимался. Все это Беккер воспринимал весьма смутно. Он и сам не знал, как оказался вдруг на причале, но помнил, что отдавал честь своему самолету, когда кто-то взял его за руку и увел с насыпи.
38
Риш зарылся лицом в песок:
— Сжалься, Хоснер! Пожалуйста!
— Сжалиться? Пожалеть тебя? Мы, семиты, никогда не жалели друг друга. Разве вы пожалели Моше Каплана? И, если уж на то пошло, разве он пожалел вас? Наши народы занимались взаимоистреблением со времен Потопа, а может быть, и раньше. Пространство между Тигром и Средиземным морем — самое большое кладбище на земле, и таким сделали его мы. Если мертвые восстанут в Судный день, то на всех просто не хватит места.
Он выпустил длинную очередь в левую руку Риша, и та повисла на ниточках сухожилий.
Араб потерял сознание. Хоснер подошел к нему, вставил новый магазин и выстрелил в последний раз, в затылок.
Он изо всей силы пнул безжизненное тело ногой, и оно, скатившись по склону, упало в Евфрат.
Глядя вниз, Хоснер заметил двух ашбалов, которые вели огонь по плывущему «конкорду». Он поднял автомат и краем глаза заметил пикирующий прямо на него «Ф-14». Наверное, если бы он отбросил оружие и поднял руки, пилот не стал бы стрелять. Хоснер заколебался, потом все же выпустил по ашбалам длинную очередь.
Тедди Ласков нажал кнопку и выпустил последнюю ракету.
Затвор сухо щелкнул: патроны кончились. На берегу никто уже не шевелился, и по лайнеру никто не стрелял. Через плечо он увидел несущуюся к нему ракету и уходящий к реке истребитель. Хоснер знал, что все его действия — не только в последние дни, но и в последние годы — вели к самоуничтожению. Бог — не благосклонный и великодушный, а злой и непрощающий — только и ждал, пока Хоснер вообразит, будто ему есть для чего жить, чтобы тут же выдернуть из-под него коврик. Он знал, что рано или поздно все будет именно так, а потому не испытывал ни печали, ни злости. Если ему и было чего-то или кого-то жаль, то лишь Мириам Бернштейн.
Последнее, что увидел Хоснер, был номер на хвосте «Ф-14» — 32. «Гавриил-32». Вспышка ослепительного света поглотила Якова Хоснера, а в сознании промелькнуло странное видение: Мириам, торжественная и серьезная, за обеденным столом в залитой теплым золотистым светом комнате.
Ласков оглянулся: вершина западного склона взорвалась оранжевым пламенем.
* * *
Салем Хаммади двигался очень быстро. Подойдя сзади к креслу, в котором сидел Берг, он схватил его за редкие седые волосы и оттянул голову назад. Взглянув в лицо старику, Хаммади узнал главу ненавистного «Мивцан Элохим» и ощутил дрожь в руках. Чувство было такое, словно в его власти оказался сам сатана. Он провел лезвием по коже, оставив узкую красную полоску, и уже собирался перерезать яремную вену и горло, когда уловил какое-то движение слева от себя.Хаммади повернулся и увидел, что Беккер очнулся и смотрит на него. В глазах пилота не было ничего, кроме презрения и отвращения. Ни малейшего страха. Хаммади стало не по себе. Он посмотрел на Берга и подумал, что смерть этого человека никак не отразится на конечном результате всей игры. Если же сохранить ему жизнь, то, возможно, это как-то повлияет на его собственную судьбу. Раньше Хаммади всегда убивал врага, когда предоставлялась такая возможность. Не пора ли изменить традиции? Он отвел руку с кинжалом.
Беккер молча указал в сторону разбитого козырька.
Хаммади кивнул.
— Скажи там, в Израиле, что Салем Хаммади не стал отбирать у него жизнь, — медленно произнес он на иврите. — Скажи Исааку Бергу, что он у меня в долгу. — Может быть, когда-нибудь ему это зачтется. Кто знает? Многие агенты обеих сторон дорожили такого рода «долгами» как самой надежной страховкой. — Салем Хаммади. Запомни.
Он протиснулся между Беккером и Бергом, перелез через приборную доску и выскользнул наружу. Через секунду террорист исчез в мутной воде Евфрата.
Беккер уже полностью пришел в себя. Он знал, что араб в кабине ему не приснился, потому что на шее Берга отчетливо виднелась красная полоска. Странный случай. Слишком странный, чтобы анализировать его сейчас. Хаммади. Салем Хаммади. Что ж, он передаст слова Хаммади, если только вернется когда-нибудь в Иерусалим.
Беккер повернулся и посмотрел на Кана:
— Питер!
Ему никто не ответил. Пузырей на груди Кана не было. Это означало одно из двух: либо рана закрылась, либо Питер перестал дышать.
«Конкорд» держался на плаву главным образом благодаря большой площади крыльев, но Беккер понимал, что долго так продолжаться не может. Вода, скопившаяся в нижней части фюзеляжа, тянула лайнер вниз, а тяжелые двигатели, расположенные ближе к разбитой задней части, смещали центр тяжести. Беккер видел, что нос уже начал подниматься, тогда как хвост уходил все глубже.
Дверь открылась, и в кабину заглянул Яков Лейбер:
— Капитан, багажный отсек... — Он осекся, увидев беспомощно повисших на ремнях безопасности Кана и Берга.
Беккер заметил, что старший стюард вполне владеет собой, и одобрительно кивнул:
— Докладывайте, Лейбер, что там в салоне.
— Да, сэр. Заднее багажное отделение и кухня затоплены. Я эвакуировал... потенциальных самоубийц и... да, вода поднимается и в салоне. Кроме того, не удалось обнаружить Альперна. Думаю, когда мы свалились, он находился возле хвоста.
Беккер кивнул:
— Хорошо. Пришлите сюда Бет Абрамс и кого-нибудь еще. Надо оказать помощь господину Бергу и Питеру Кану. Проверьте, чтобы все, кто еще не надел спасательные жилеты, незамедлительно сделали это. И подготовьте более подробный отчет о повреждениях.
— Будет сделано.
Лейбер поспешно вернулся в салон. Пассажиры пережили спуск и падение в реку относительно легко, лишь несколько человек получили незначительные ушибы. Теперь все с беспокойством поглядывали на шесть выходов, а некоторые уже подтягивались к ним. Бет Абрамс Лейбер нашел возле кухни, где она сидела рядом с Мириам Бернштейн. Он шепотом передал ей распоряжение капитана, затем подошел к Эсфирь Аронсон и министру иностранных дел.
Все трое сразу же поднялись и быстро прошли в пилотскую кабину. Женщины занялись Питером Каном и Исааком Бергом. Отстегнув ремни, они перенесли раненых в салон.
Министр наклонился к Беккеру и негромко спросил:
— Мы тонем?
Беккер подождал, пока женщины унесут Берга, и утвердительно кивнул:
— Да. Мы тонем. При резком погружении погибнуть могут все. Вам стоит начать эвакуацию.
— Но раненые...
— Наденьте на них спасательные жилеты. Здесь им оставаться нельзя.
— Можно ли как-то подойти к берегу?
Беккер посмотрел влево. Мимо проплывали холмы Вавилона. Его взгляд задержался на древней крепости. Все могло закончиться еще там. Сейчас на краю холма стояли коммандос. Солдаты на берегу махали ему руками. Несколько человек пустились вдогонку за «конкордом» на резиновых плотах. Впереди, на западном берегу, виднелись деревня и земляной причал. Там, похоже, тоже были коммандос. Помощь пришла, но толку от нее было столько же, как если бы она все еще была в Иерусалиме. Самолет захватило течение, и Беккер не видел возможности пристать к берегу. Нельзя сказать, что он совсем не думал об этом перед тем, как направить лайнер вниз с холма. Думал. Но тогда, десять минут назад, этот вопрос представлялся совершенно мелким и незначительным. Беккер посмотрел вправо. «Конкорд», возможно, сам собой подойдет к берегу, если продержится еще какое-то время. Но...
— Нас отнесло слишком далеко.
— И мы так близки к спасению, — сказал Ариэль Вейцман. — Неужели мы проделали такой путь, чтобы утонуть подобно крысам в этой проклятой реке нашей печали?..
Беккер кивнул:
— Как Мириам... госпожа Бернштейн?
Вейцман бросил на Беккера настороженный взгляд.
— С ней все будет в порядке, капитан, — официальным тоном ответил он.
Беккер повернулся и посмотрел на женщин, выносивших из кабины Питера Кана. На полу, возле кресла, осталась лужица с розовой от крови водой. Вода вытекала в салон по мере того, как нос самолета поднимался все выше.
— Здесь был Салем Хаммади.
— Что?
— Ничего, господин министр. Просто мысли вслух.
Берега почти остановились: лайнер набирал все больше воды и терял скорость. Думать нужно быстрее. Но кому? Ему? Коммандос? Пилотам истребителей?
Беккер откинулся на спинку кресла. Только привык сидеть в кабине с опущенным носом — и нате вам, надо привыкать сидеть в кабине с задранным носом. Интересно, как мелкие неприятности становятся раздражающе крупными в кризисное время. Он включил радио — просто так, на всякий случай, — но оно молчало, как и все остальное, что было связано с электричеством.
Беккер перевел взгляд на министра, занявшего место в кресле второго пилота:
— Я командир и распоряжусь об эвакуации, даже если вы предпочитаете не отдавать такого приказа.
Ариэль Вейцман смотрел прямо перед собой:
— Мы получим какое-то предупреждение, если самолет начнет тонуть?
Беккер повернулся и посмотрел на Ариэля Вейцмана:
— Он уже тонет. Вопрос только в том, с какой скоростью он погружается. Если эта скорость не увеличится, мы проплывем немного дальше. Но лайнер может уйти под воду и сразу. И тогда мы уже ничего не сделаем.
Взгляд министра задержался на земляной пристани, потом перешел на постепенно приближающиеся резиновые плоты.
— Мы немного подождем, — нерешительно сказал он.
— Хорошо.
Беккер устроился поудобнее. Наступал новый день. Они выстояли, продержались, но теперь ни изобретательность, ни ум не могли помочь уже ничем. Серебристая птица просто не умеет плавать.
* * *
Мириам Бернштейн смотрела на мутные воды Евфрата. Слева тянулся пустынный восточный берег. Застывшие в глазах слезы и разбитое стекло искажали пейзаж, но она знала, что смотрит на Вавилон. В поле зрения возникла деревушка. Люди, вытянувшись в линию вдоль реки, смотрели на проплывающий самолет. Благодаря призматическому эффекту, создаваемому разбитым стеклом, черные длинные рубахи, галабии, и тускло-коричневые лачуги обрели радужный оттенок. Как Вавилон из цветного кирпича. Мириам чувствовала себя так, как чувствовали себя, наверное, евреи, давным-давно гнувшие спины на этих берегах.Женщина судорожно вздохнула и прижалась лбом к стеклу. Слезы бежали по ее лицу. Она знала, что его уже нет среди живых. Все было предрешено. Его встреча с Ахмедом Ришем или кем-то другим, таким же. Ей лишь хотелось надеяться, что он обрел наконец покой.
* * *
— Горючее, генерал, — предупредил Дэнни Лавон.Ласков бросил взгляд на приборную доску. Боевые маневры потребовали больше топлива, чем он предполагал.
— Передай всем, чтобы уходили домой. Мы еще немного задержимся.
— Понял.
Получив приказ, эскадрилья перестроилась и прошла мимо Ласкова. Пролетая на бреющем над рекой, истребители покачали крыльями и повернули на запад.
Ласков посмотрел им вслед и отвернулся. Солнце висело над высочайшим пиком Ирана, и его лучи, приходя в Месопотамию, превращали землю из серой в золотистую. Ветер стих, и лишь кое-где над топкой равниной кружили облачка пыли. Глядя вниз, Ласков видел транспортные самолеты, дымящуюся гостиницу, руины Вавилона и устроившуюся между ними арабскую деревушку. На другом берегу теснились домики еврейской деревни, к которой медленно плыл огромный, белый, похожий на раненую морскую птицу «конкорд».
— Невероятно, — проговорил он.
— Невероятно, — согласился Дэнни Лавон.
Ласков надеялся, что она там, на борту. Крылья самолета уже скрылись под водой, значит, времени у них совсем немного. Он переключился на частоту «Эль-Аль».
— "Конкорд-02". Это «Гавриил-32». Ты меня слышишь? Эвакуируйтесь! Срочно эвакуируйтесь, черт бы вас побрал!
Ответа не было. Сзади к тонущему лайнеру приближались пять резиновых плотов. Интересно, знает ли о них Беккер, подумал Ласков. Большой помощи от них не было, но по крайней мере они могли бы взять часть раненых. Остальным придется добираться до берега самим, если у них есть спасательные жилеты. Какого черта? Почему они не эвакуируются?
Ласков переговорил с майорами и пилотами обоих «Си-130». Каждый предлагал собственное объяснение, но никто не знал, как поступить. Башковитые ребята в штабах Тель-Авива разработали планы действия в чрезвычайных ситуациях, но даже они не предусмотрели такой возможности. Пожалуй, ближе других к решению проблемы подошел майор Барток, выславший плоты. Командир отделения в Умме рекрутировал местных жителей, и многие отправились на перехват «конкорда» на утлых лодчонках.
* * *
Министр иностранных дел кивнул:— Потери неизбежны, но другого выхода у нас нет. Давайте эвакуироваться.
— Минутку.
Беккер неотрывно наблюдал за маневрами Ласкова. Резкий поворот. Поворот вправо. Он посмотрел на потухшую, «мертвую» панель. Двигатели умолкли. Генератор отключился. Аккумуляторы под водой. Гидравлические помпы вышли из строя. И все же остался еще один источник энергии, о котором он почему-то позабыл. Беккер опустил руку под сиденье и потянул рычаг, которым никогда в жизни не пользовался и не хотел пользоваться в воздухе. Не электрическая гидравлическая помпа активировалась сама, крышка на брюхе лайнера открылась, выпуская небольшой пропеллер.
Пропеллер закрутился и оживил генератор. Стрелки на нескольких индикаторах пришли в движение. Действуя как аварийная гидравлическая помпа, пропеллер также подал давление в некоторые системы. Самолет получил энергию от водяного колеса. Шаг, продиктованный отчаянием. Если бы Кан сидел на своем месте, то, наверное, сказал бы, что все выглядит очень даже неплохо.
Беккер знал, что в его распоряжении всего несколько секунд, что вода вот-вот остановит и аварийную систему. Электроприборы уже выходили из строя, но гидравлическое давление пока не падало. Он повернул штурвал, и элерон правого борта опустился, тогда как элерон левого поднялся. Правое крыло ушло под воду, а левое начало поворачиваться.
Министр схватил его за плечо:
— Давид! Я же сказал...
— Подождите!
«Конкорд» начал двигаться, разворачиваться вправо. Теперь его сносило к западному берегу. Впереди Беккер видел земляной причал Уммы. План заключался в том, чтобы достичь этого причала.
Самолет теперь не только сносило вниз, но и поворачивало. Вода наполняла лайнер быстрее. Беккер с такой силой сжал штурвал, что побелели костяшки пальцев. Поглядывая на приборную панель, он видел, что вслед за электрикой отказывает и гидравлика. Индикаторы мигали, элероны начали выпрямляться и вскоре снова заняли горизонтальное положение, напоминая плавники дохлой рыбы. Беккер выругался по-английски.
Тем не менее поворот произошел, и теперь все зависело от того, какая из сил — инерции или реки — возьмет верх.
Разумеется, движение в воде отличается от движения в воздухе, и вскоре «конкорд» опять занял положение наименьшего сопротивления, при котором его нос и хвост расположились параллельно течению. И все же они приблизились к берегу, и более сильное течение придало лайнеру немного дополнительной плавучести. У Беккера появилась надежда, что они дотянут до земляного выступа.
За спиной у него послышались радостные возгласы и аплодисменты. Беккер оглянулся и увидел вбежавшего в кабину Якова Лейбера.
— Что там такое?
— Коммандос! Они нас догнали! Плывут рядом.
Министр иностранных дел вопросительно посмотрел на Беккера:
— Наверное, стоит попытаться эвакуировать раненых.
— Всем оставаться на местах, — приказал Беккер. — Никаких перемещений. Стоит нам осесть на хвост еще на пять градусов, и нас унесет на середину реки.
Лейбер осторожно вышел из кабины и передал распоряжение командира. Все притихли.
Слева появился плот с майором Бартоком, который кричал что-то насчет эвакуации. Беккер покачал головой и жестом показал, что положение лайнера крайне неустойчивое.
Барток понимающе кивнул и поднял вверх большой палец.
До причала оставалось примерно сто пятьдесят метров, что составляло две длины «конкорда». По обе стороны от лайнера скользили примитивные лодки, гуфа, и Беккер мог видеть лица евреев, предки которых прожили здесь, на чужбине, многие сотни лет. Он вдруг почувствовал, что все испытания сейчас закончатся, что беды и несчастья остались позади. Беккер не знал, откуда взялось такое чувство, но впервые за последние дни им овладело полное спокойствие. Глядя через разбитое стекло на покрытую легкой рябью гладь реки, ощущая ветерок на влажном от пота лице, Беккер улыбнулся и вдруг заметил, как «конкорд» наклонился вправо. Возможно, это была оптическая иллюзия, вызванная игрой света. Возможно, их подхватило какое-то прибрежное течение.
Правое крыло «конкорда» скользнуло по берегу, прочерчивая широкую дугу, захватившую и несколько глинобитных лачуг. Самолет резко развернуло вправо, и он, продолжая движение, стал все сильнее крениться на левый борт.
Выдающаяся в реку земляная насыпь быстро приближалась. Стоявшие на ней люди, коммандос и солдаты, отступили назад и подались в стороны, но никто не ушел. Сначала в насыпь ткнулся обтекатель лайнера, похожий на древнеримский корабельный таран. Причал задрожал и рассыпался — древние глиняные кирпичи не выдержали удара. Прямо перед Беккером, на расстоянии менее метра, возникли чьи-то ботинки, «конкорд» медленно опустился, и Беккер почувствовал, как шасси, точнее, то, что осталось от него после спуска с холма, встало на грунт.
Люди облепили самолет со всех сторон. Он слышал, как они карабкаются на фюзеляж, ползут по крылу, открывают двери. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то обнимался. Все это Беккер воспринимал весьма смутно. Он и сам не знал, как оказался вдруг на причале, но помнил, что отдавал честь своему самолету, когда кто-то взял его за руку и увел с насыпи.
38
Мириам Бернштейн и Ариэль Вейцман вместе подошли к майору Бартоку, в растерянности стоявшему на пристани.
— Что с конференцией? — быстро спросил министр иностранных дел.
Майор улыбнулся и кивнул:
— В Нью-Йорке все еще ждут израильскую делегацию.
— Конечно, было нелегко, — ответил Беккер. — Вы же видите, как люди хотят пить.
— Вижу, но скажите, почему все мужчины чисто выбриты?
— Выбриты? — Беккер провел ладонью по щеке. — Он заставил нас побриться.
Оставшиеся в живых еще не пришли в себя, и их сознание не переключилось с одной ситуации на другую. Все задавали им вопросы — коммандос, местные жители, летчики. Но еще больше вопросов они задавали сами себе.
Майор Барток связался по радиотелефону с капитаном Гейсом, наблюдавшим за происходящим из кабины «Си-130»:
— Передай в Иерусалим... Скажи, что они сами вырвались из плена. Мы доставим их домой. Доклад о потерях немного позже.
— Понял, — ответил Гейс и вызвал Иерусалим.
И Хоснер. Великая загадка и проблема. Если он выжил, ему придется ответить на много вопросов. Премьер-министр открыл глаза и оглядел сидевших за столом:
— Герои, мученики, идиоты и трусы. Нам понадобится по меньшей мере месяц, чтобы разобраться, кто есть кто.
Было еще одно тело, иссеченное шрапнелью, которое приняли поначалу за тело какого-то араба, но потом кто-то заметил на шее убитого тяжелую цепь с надписью на иврите. Взяли на борт и тридцать пять раненых ашбалов вместе с дюжиной трупов опознанных и разыскиваемых террористов. Ахмеда Риша и Салема Хаммади обнаружить не удалось.
На операционных столах лежали генерал Добкин и Дебора Гидеон. Два хирурга ждали, когда самолет взлетит, чтобы продолжить свою работу.
Раввин Левин, проявивший настойчивость и все же побывавший на холме, подошел к врачам. Мужчина, занимавшийся Деборой Гидеон, взглянул на него и коротко кивнул. Женщина, оперировавшая генерала Добкина, сняла хирургическую маску и покачала головой:
— Никогда не видела такой жестокости. — Она помолчала. — Но он выживет. Вам не обязательно здесь находиться, рабби. — Она улыбнулась и снова натянула маску на лицо.
Левин повернулся и прошел в хвостовой отсек, чтобы продолжить с лейтенантом Гидделом спор о необходимости употреблять во время боевых действий только кошерную пищу.
«Си-130» затягивал со взлетом, и капитан Блох не сдержал раздражения:
— Я же говорил, что мы докатимся до самого Багдада.
— Надеюсь, дорога не платная.
Наконец самолет оторвался от земли, и Блох резко повернул его влево, над Евфратом. Внизу, почти прямо под ними, лежал «конкорд».
— Знаешь, Эф, хотелось бы мне познакомиться с тем парнем, который прилетел на этой птичке и спустил ее на воду.
— Беккер. Я летал с ним на тренировочных сборах. Хороший пилот.
Блох улыбнулся:
— Эй, та еще была операция, разве нет?
Ни Шер-яшуб, ни его осел, похоже, не испытывали никакого страха перед чудовищной машиной и остановились только перед трапом. Старик не стал слезать с осла, только резко спросил:
— Что с Алуфом Добкином?
— Он на этом самолете, рабби. — Майор кивнул за спину. — С ним все в порядке.
Старик кивнул:
— Ты передашь ему мой ответ?
— Конечно.
— Это также и ответ на твой вопрос. — Шер-яшуб гордо выпрямил спину. — Мы, жители Уммы, благодарим вас за доброе предложение, но не можем отправиться с вами в Израиль.
Майор разочарованно покачал головой:
— Но почему? Здесь у вас нет никакого будущего.
— Мы здесь и не беспокоимся о будущем, — ответил Шер-яшуб, сделав ударение на втором слове.
— Возвращайтесь с нами на родину, рабби, в Иерусалим. Места хватит. Приводите всех прямо сейчас. Бояться совершенно нечего. Давайте. Соберите своих людей. Возьмите имущество и, если хотите, домашних животных. Вся Умма прекрасно поместится в брюхе этой большой птички. Не упускайте такой шанс, Шер-яшуб. Плен закончился. Мы увезем вас из Вавилона.
Старик заглянул в темное нутро самолета. Странный свет и странные звуки шли оттуда. Он видел других евреев, израильтян. Они плакали и смеялись, сидели и ходили. Не все из того, что случилось здесь, было понятно ему, но старик все же осознал главное: эти люди представляли сильный народ и могучую страну, и они, жители Уммы, могли присоединиться к этому народу и этой стране. Тогда сыны и дочери Уммы могли бы стать такими же, как эти люди.
— У нас много друзей и родственников в Хиллахе и Багдаде. Что они подумают, когда мы исчезнем? Так поступать нельзя.
Барток нетерпеливо покачал головой:
— Мне просто не верится, что вы действительно хотите остаться здесь. Это же ужасное место.
— Но мы здесь живем. Позволь, я скажу тебе то, что сказал Добкину. Кому-то нужно остаться. Здесь. В других местах. Среди каждого народа должны быть мы, Диаспора. Никто больше не получит нас всех, захватив Иерусалим. Ты меня понимаешь?
Майор Барток взглянул на унылую равнину, потом снова посмотрел на старика:
— Да, я вас понимаю. Но эта земля не такая, как другие. Здесь... здесь обитает зло. Вы, живущие здесь, пришли сюда рабами, и вас до сих пор считают рабами. — Он понял, что не находит нужных слов, и устало вздохнул. Последних раненых уже перенесли на борт, и майор знал, что не может ждать. У него тоже были обязательства. Барток принужденно улыбнулся. — Рабби, запомните вот что. Если этот «Брит шалом», о котором столько говорят, пройдет хорошо, тогда все евреи смогут приезжать в Израиль, когда только захотят. Передайте вашим друзьям и родственникам в Хиллахе и Багдаде то, что я сказал. Мы ждем вас. Всех.
— Я запомню и передам.
Майор Барток кивнул:
— Что с конференцией? — быстро спросил министр иностранных дел.
Майор улыбнулся и кивнул:
— В Нью-Йорке все еще ждут израильскую делегацию.
* * *
На борту «Си-130» кто-то из членов экипажа спросил Беккера, как они все это время обходились без воды.— Конечно, было нелегко, — ответил Беккер. — Вы же видите, как люди хотят пить.
— Вижу, но скажите, почему все мужчины чисто выбриты?
— Выбриты? — Беккер провел ладонью по щеке. — Он заставил нас побриться.
* * *
Раввин Левин догнал майора Бартока на краю насыпи и безапелляционно потребовал, чтобы его немедленно отвезли к находящемуся на холме майору Арнону для эксгумации тел похороненных. Барток попытался уверить раввина, что в этом нет необходимости, потому что Арнон сделает все сам, но Левин не сдавался.* * *
Деревня Умма никогда еще не видела, чтобы по ее кривой улочке шествовала такая процессия. Жители не только помогали нести носилки, но и подавали пищу и вино всем, кто этого желал. Слезы смешивались с радостными криками и проклятиями, люди пели и плясали. Откуда-то взялись скрипки, и их пронзительно-щемящие звуки разнеслись от причала до поселка, сопровождая вереницу бывших пассажиров «конкорда». Один старик протянул Мириам Бернштейн арфу.Оставшиеся в живых еще не пришли в себя, и их сознание не переключилось с одной ситуации на другую. Все задавали им вопросы — коммандос, местные жители, летчики. Но еще больше вопросов они задавали сами себе.
Майор Барток связался по радиотелефону с капитаном Гейсом, наблюдавшим за происходящим из кабины «Си-130»:
— Передай в Иерусалим... Скажи, что они сами вырвались из плена. Мы доставим их домой. Доклад о потерях немного позже.
— Понял, — ответил Гейс и вызвал Иерусалим.
* * *
Премьер-министр откинулся на спинку стула и вытер глаза. Из динамиков доносился голос Гейса. Премьер думал о том, как они, все, кто сидел сейчас в этом кабинете, сомневались и колебались. Но в конце сошлись в едином мнении, и это важнее всего. Сейчас его беспокоило, кто остался в живых и кто умер. Жив ли министр иностранных дел? Бернштейн? Текоа? Тамир? Шапир? Джабари? Ариф? Что с Бергом? Как Добкин?И Хоснер. Великая загадка и проблема. Если он выжил, ему придется ответить на много вопросов. Премьер-министр открыл глаза и оглядел сидевших за столом:
— Герои, мученики, идиоты и трусы. Нам понадобится по меньшей мере месяц, чтобы разобраться, кто есть кто.
* * *
Капитан Ишмаэль Блох вел «Си-130» по дороге Багдад — Хиллах. На борту находились коммандос майора Арнона, пятнадцать эксгумированных и незахороненных тел с холма, включая тело Альперна, и еще одно изуродованное, которое нашли у реки. Коммандос наткнулись на ботинок Берга со спрятанным в ней блокнотом, и это помогло им быстрее завершить неприятную процедуру.Было еще одно тело, иссеченное шрапнелью, которое приняли поначалу за тело какого-то араба, но потом кто-то заметил на шее убитого тяжелую цепь с надписью на иврите. Взяли на борт и тридцать пять раненых ашбалов вместе с дюжиной трупов опознанных и разыскиваемых террористов. Ахмеда Риша и Салема Хаммади обнаружить не удалось.
На операционных столах лежали генерал Добкин и Дебора Гидеон. Два хирурга ждали, когда самолет взлетит, чтобы продолжить свою работу.
Раввин Левин, проявивший настойчивость и все же побывавший на холме, подошел к врачам. Мужчина, занимавшийся Деборой Гидеон, взглянул на него и коротко кивнул. Женщина, оперировавшая генерала Добкина, сняла хирургическую маску и покачала головой:
— Никогда не видела такой жестокости. — Она помолчала. — Но он выживет. Вам не обязательно здесь находиться, рабби. — Она улыбнулась и снова натянула маску на лицо.
Левин повернулся и прошел в хвостовой отсек, чтобы продолжить с лейтенантом Гидделом спор о необходимости употреблять во время боевых действий только кошерную пищу.
«Си-130» затягивал со взлетом, и капитан Блох не сдержал раздражения:
— Я же говорил, что мы докатимся до самого Багдада.
— Надеюсь, дорога не платная.
Наконец самолет оторвался от земли, и Блох резко повернул его влево, над Евфратом. Внизу, почти прямо под ними, лежал «конкорд».
— Знаешь, Эф, хотелось бы мне познакомиться с тем парнем, который прилетел на этой птичке и спустил ее на воду.
— Беккер. Я летал с ним на тренировочных сборах. Хороший пилот.
Блох улыбнулся:
— Эй, та еще была операция, разве нет?
* * *
Майор Барток наблюдал за стариком на осле, который неспешно пересекал равнину по направлению к «Си-130». Погрузка уже почти закончилась, двигатели оглушительно гудели, но старик не обращал на них никакого внимания. Майор терпеливо ждал его у заднего откидного люка.Ни Шер-яшуб, ни его осел, похоже, не испытывали никакого страха перед чудовищной машиной и остановились только перед трапом. Старик не стал слезать с осла, только резко спросил:
— Что с Алуфом Добкином?
— Он на этом самолете, рабби. — Майор кивнул за спину. — С ним все в порядке.
Старик кивнул:
— Ты передашь ему мой ответ?
— Конечно.
— Это также и ответ на твой вопрос. — Шер-яшуб гордо выпрямил спину. — Мы, жители Уммы, благодарим вас за доброе предложение, но не можем отправиться с вами в Израиль.
Майор разочарованно покачал головой:
— Но почему? Здесь у вас нет никакого будущего.
— Мы здесь и не беспокоимся о будущем, — ответил Шер-яшуб, сделав ударение на втором слове.
— Возвращайтесь с нами на родину, рабби, в Иерусалим. Места хватит. Приводите всех прямо сейчас. Бояться совершенно нечего. Давайте. Соберите своих людей. Возьмите имущество и, если хотите, домашних животных. Вся Умма прекрасно поместится в брюхе этой большой птички. Не упускайте такой шанс, Шер-яшуб. Плен закончился. Мы увезем вас из Вавилона.
Старик заглянул в темное нутро самолета. Странный свет и странные звуки шли оттуда. Он видел других евреев, израильтян. Они плакали и смеялись, сидели и ходили. Не все из того, что случилось здесь, было понятно ему, но старик все же осознал главное: эти люди представляли сильный народ и могучую страну, и они, жители Уммы, могли присоединиться к этому народу и этой стране. Тогда сыны и дочери Уммы могли бы стать такими же, как эти люди.
— У нас много друзей и родственников в Хиллахе и Багдаде. Что они подумают, когда мы исчезнем? Так поступать нельзя.
Барток нетерпеливо покачал головой:
— Мне просто не верится, что вы действительно хотите остаться здесь. Это же ужасное место.
— Но мы здесь живем. Позволь, я скажу тебе то, что сказал Добкину. Кому-то нужно остаться. Здесь. В других местах. Среди каждого народа должны быть мы, Диаспора. Никто больше не получит нас всех, захватив Иерусалим. Ты меня понимаешь?
Майор Барток взглянул на унылую равнину, потом снова посмотрел на старика:
— Да, я вас понимаю. Но эта земля не такая, как другие. Здесь... здесь обитает зло. Вы, живущие здесь, пришли сюда рабами, и вас до сих пор считают рабами. — Он понял, что не находит нужных слов, и устало вздохнул. Последних раненых уже перенесли на борт, и майор знал, что не может ждать. У него тоже были обязательства. Барток принужденно улыбнулся. — Рабби, запомните вот что. Если этот «Брит шалом», о котором столько говорят, пройдет хорошо, тогда все евреи смогут приезжать в Израиль, когда только захотят. Передайте вашим друзьям и родственникам в Хиллахе и Багдаде то, что я сказал. Мы ждем вас. Всех.
— Я запомню и передам.
Майор Барток кивнул: