Страница:
Наоми Хабер не сразу нашла в темноте КП/НП, но ей помог слегка светящийся флажок. Она подбежала к мужчинам и передала слова Брина.
Хоснер снова прислушался, но ничего не услышал. Повернулся к Хабер и двум другим молодым посыльным:
— Отправляйтесь на линию и передайте, что по моему свистку они должны устроить минуту безумной пальбы. Но только пусть минута продолжается десять секунд, — добавил он.
Посыльные тотчас сорвались с места, разбежавшись каждая в своем направлении.
Выдержав небольшую паузу, Хоснер свистнул. Те, кто находился недалеко, услышали свист и открыли огонь, а это послужило сигналом для всей линии по склону холма.
Ашбалы застыли, а затем прижались к земле. Нескольких ранило, но они и звука не издали — от страха, что их задушат собственные командиры. Последние же шепотом убеждали не стрелять:
— Это пробный огонь, они бьют наудачу. Не стреляйте!
Но секунды тянулись, каждая длиной в год, и пять израильских «АК-47» поливали склон автоматными очередями, так что пальцы даже самых дисциплинированных из арабов невольно потянулись к предохранителям. Но едва один из молодых собрался открыть ответный огонь, израильская линия внезапно замолчала — так же неожиданно, как и открыла стрельбу. «Минута безумия» длиной в десять секунд закончилась. Боеприпасы нужно экономить.
Восточный ветер унес запах гари, и последние выстрелы отзвучав эхом в окружающих холмах, замерли в ушах защитников. Ни один из них не мог поверить, что ашбалы способны удержаться от ответной стрельбы в этом огневом валу, не издать ни крика боли в случае ранения, ни панического возгласа, когда землю у самых их лиц взрывают пули. Хоснер повернулся к Добкину и Бергу:
— Похоже, мы начинаем нервничать.
— Надеюсь, на НП никто не ранен, — сказал Берг.
— Если все исполняли инструкцию и оставались на своих местах, все должно быть в полном порядке, — ответил Добкин и посмотрел в сторону восточного склона. — А что касается аванпостов, то если они ничего не слышали, значит, ничего и нет. Животные, ветер и оползни. Это проклятие проволочных ловушек. Помню, в шестьдесят седьмом году на Суэце воробей сел как-то на проволоку и... Впрочем, кому сейчас дело до Суэцкого канала и шестьдесят седьмого года?
— Никому, — заверил его Хоснер.
Три молодых араба с блеснувшими ножами в руках выскочили из темноты и перерезали горло обоим безоружным израильтянам.
Рубин Табер и Лия Илсар, переводчики, сидели на НП №3 на южном конце склона. Поняв, что случилось, они вылезли из норы и начали пробираться наверх, к вершине холма.
Мурад заметил их сквозь инфракрасный видоискатель в сорока метрах от себя. Он поднял винтовку и аккуратно застрелил обоих, попав и ему и ей прямо в голову.
Текоа понял, что означала минута огня, понял и то, что израильтяне на самом деле ничего и никого не видели. Он повернулся к Деборе Гидеон:
— Удачи тебе!
Размахнулся и ударил ее в челюсть. Девушка без звука свалилась на дно укрытия. Он быстро забросал ее глиной и грязью с края укрепления, а потом вылез и побежал вверх по склону. Приложил руки рупором ко рту и закричал:
— Это Текоа! Аванпост номер два! Они везде! Они уже заняли весь холм!
Он так и не узнал, арабский или израильский выстрел сразил его. Да если бы и понял, то какое это уже имело для него значение?
Ашбалы пошли в атаку. Первая из ловушек сразу обрушилась под весом наступившей на нее молодой девушки. Она упала на пронзившие ее колья, но не умерла. Сначала ее крик перекрывал стрельбу, но постепенно затих.
Тот факт, что противник сумел подойти так близко, деморализовал израильтян. Что стало с аванпостами? С приборами предварительного контроля? Почему не подействовала огневая разведка? Где Брин и его замечательный прибор ночного видения?
Трое арабских снайперов уже добрались до вершины, но попали в завал. Один из них напоролся на острия прутьев грудью, другой — шеей. Абель Геллер застрелил третьего из взятого у Добкина «кольта» сорок пятого калибра.
Ловушки выполняли свое предназначение, но старательно и качественно вырытых ям оказалось гораздо меньше, чем следовало. Когда человек попадал в них, крики жертвы предупреждали других. Заостренные колья входили в тело, и капкан уже больше не действовал.
Израильтяне располагали пятью «АК-47», и ашбалов казалось меньше, чем в первой атаке, но на стороне арабов было преимущество неожиданности, а это всегда решающий фактор. И не было Иешуа Рубина с его «узи». Не было уже и Натана Брина с его «М-14» и прибором ночного видения, хотя этого еще никто и не знал.
Арабский отряд продвигался к уступу по не прикрытой огнем территории. Он ориентировался по зеленому свету лампочки прибора ночного видения, валявшегося в пыли у основания уступа.
Наступая по склону, ашбалы старались держаться между огневыми точками — их положение они без труда определяли по вспышкам стволов. Израильтянам, чтобы покрыть огнем эти мертвые зоны, нужно было поворачиваться и вправо, и влево.
У ашбалов имелось и еще одно преимущество: этой ночью они уже приобрели ценный опыт. Прошлый раз они представляли собой команду неподготовленных молодых мужчин и жен-шин, застигнутых врасплох неожиданным сопротивлением израильтян. Сейчас же встречный огонь уже не вселял в их души мистического ужаса, а порождал лишь тот здоровый страх, который приходит вместе с опытом и помогает бороться за жизнь. Они потеряли немало братьев и сестер и жаждали мести. Хаммади пообещал, что в случае победы они смогут делать с израильтянами — и мужчинами, и женщинами — все, что пожелают. А Ахмед Риш — богатое вознаграждение после того, как будет уплачен выкуп. А еще эта ночь отличалась от предыдущей пространной и вдохновенной речью, которую произнес Хаммади. И теперь каждый знал, или думал, что знает, за что сражается.
Адъютант Хоснера, Яффе, перепрыгнул через бруствер и пробирался между кольями ловушек, чтобы забрать автоматы убитых. Он перекинул оружие через укрепление, но когда возвращался, его настигла пуля, и он покатился по склону. Другой подчиненный Хоснера, Маркус, забрал и «АК-47», и боеприпасы у врага, застреленного Абелем Геллером. Три дополнительных автомата отдали двум мужчинам и женщине, которых обучал Добкин. И все же арабы не упускали инициативу. А кроме того, ситуация сложилась так, что теперь отступление грозило большими потерями, чем наступление. Они находились слишком близко к вершине.
Хоснер, Берг и Добкин стояли на своем посту и получали донесения от посыльных. Добкин знал, что преимущество в руках ашбалов и уже через несколько минут они могут оказаться на вершине. Он тронул Хоснера за плечо:
— Я остаюсь.
Хоснер довольно грубо сбросил его руку:
— Нет, вы уходите, генерал, сейчас же. Это приказ.
Добкин повысил голос, что само по себе было редкостью:
— Послушайте меня. Вам здесь нужен командир из кадровых военных. Нет никакого смысла идти за помощью.
— Точно, — согласился Хоснер. — Все кончено. Но вы собирались идти, когда положение казалось еще не таким безнадежным. Поэтому сейчас я хочу, чтобы вы ушли ради вашей собственной жизни. Кроме того, нужно, чтобы у тех, кто останется в живых, оставалась хоть слабая надежда в плену. Ну же, отправляйтесь!
Добкин медлил.
— Марш! — закричал Хоснер.
В разговор вмешался Берг:
— Иди, Бен. Лучший командир на свете не смог бы спасти ситуацию. Она в руках тех, кто держит оружие. И Бога. Так что иди.
Добкин повернулся, спрыгнул с невысокого холма и, не сказав больше ни слова, направился к позиции Макклюра на западном склоне.
Ашбалы упали в траншею. Альперн прыгнул за ними и прикончил обоих самодельным копьем. А еще двое израильтян с самодельными носилками из алюминиевых штырей и напольного покрытия подняли тела Якоби и Баум и отнесли их в пастушью хижину. А Альперн окликнул двух невооруженных женщин и отдал им оружие ашбалов. На этот раз им повезло, но Альперн, ветеран войны 1973 года, прекрасно понимал, что дело стремительно катится к концу, если только их не спасет последний отчаянный план обороны.
22
Хоснер снова прислушался, но ничего не услышал. Повернулся к Хабер и двум другим молодым посыльным:
— Отправляйтесь на линию и передайте, что по моему свистку они должны устроить минуту безумной пальбы. Но только пусть минута продолжается десять секунд, — добавил он.
Посыльные тотчас сорвались с места, разбежавшись каждая в своем направлении.
Выдержав небольшую паузу, Хоснер свистнул. Те, кто находился недалеко, услышали свист и открыли огонь, а это послужило сигналом для всей линии по склону холма.
Ашбалы застыли, а затем прижались к земле. Нескольких ранило, но они и звука не издали — от страха, что их задушат собственные командиры. Последние же шепотом убеждали не стрелять:
— Это пробный огонь, они бьют наудачу. Не стреляйте!
Но секунды тянулись, каждая длиной в год, и пять израильских «АК-47» поливали склон автоматными очередями, так что пальцы даже самых дисциплинированных из арабов невольно потянулись к предохранителям. Но едва один из молодых собрался открыть ответный огонь, израильская линия внезапно замолчала — так же неожиданно, как и открыла стрельбу. «Минута безумия» длиной в десять секунд закончилась. Боеприпасы нужно экономить.
Восточный ветер унес запах гари, и последние выстрелы отзвучав эхом в окружающих холмах, замерли в ушах защитников. Ни один из них не мог поверить, что ашбалы способны удержаться от ответной стрельбы в этом огневом валу, не издать ни крика боли в случае ранения, ни панического возгласа, когда землю у самых их лиц взрывают пули. Хоснер повернулся к Добкину и Бергу:
— Похоже, мы начинаем нервничать.
— Надеюсь, на НП никто не ранен, — сказал Берг.
— Если все исполняли инструкцию и оставались на своих местах, все должно быть в полном порядке, — ответил Добкин и посмотрел в сторону восточного склона. — А что касается аванпостов, то если они ничего не слышали, значит, ничего и нет. Животные, ветер и оползни. Это проклятие проволочных ловушек. Помню, в шестьдесят седьмом году на Суэце воробей сел как-то на проволоку и... Впрочем, кому сейчас дело до Суэцкого канала и шестьдесят седьмого года?
— Никому, — заверил его Хоснер.
* * *
Мисах Горен и Ханна Шилох, машинистка, дежурили на аванпосту №1 на северном конце склона и тоже слишком поздно поняли, что окружены. Скрючившись, спрятались они в своей тесной норе, пережидая долгие секунды огня и размышляя, что же делать дальше?Три молодых араба с блеснувшими ножами в руках выскочили из темноты и перерезали горло обоим безоружным израильтянам.
Рубин Табер и Лия Илсар, переводчики, сидели на НП №3 на южном конце склона. Поняв, что случилось, они вылезли из норы и начали пробираться наверх, к вершине холма.
Мурад заметил их сквозь инфракрасный видоискатель в сорока метрах от себя. Он поднял винтовку и аккуратно застрелил обоих, попав и ему и ей прямо в голову.
* * *
Теперь ашбалы продвигались ползком, стараясь заранее нащупать предательскую проволоку. Продвигались медленно, но тем не менее неуклонно. Передовой отряд находился уже в трехстах метрах от вершины.Текоа понял, что означала минута огня, понял и то, что израильтяне на самом деле ничего и никого не видели. Он повернулся к Деборе Гидеон:
— Удачи тебе!
Размахнулся и ударил ее в челюсть. Девушка без звука свалилась на дно укрытия. Он быстро забросал ее глиной и грязью с края укрепления, а потом вылез и побежал вверх по склону. Приложил руки рупором ко рту и закричал:
— Это Текоа! Аванпост номер два! Они везде! Они уже заняли весь холм!
Он так и не узнал, арабский или израильский выстрел сразил его. Да если бы и понял, то какое это уже имело для него значение?
Ашбалы пошли в атаку. Первая из ловушек сразу обрушилась под весом наступившей на нее молодой девушки. Она упала на пронзившие ее колья, но не умерла. Сначала ее крик перекрывал стрельбу, но постепенно затих.
Тот факт, что противник сумел подойти так близко, деморализовал израильтян. Что стало с аванпостами? С приборами предварительного контроля? Почему не подействовала огневая разведка? Где Брин и его замечательный прибор ночного видения?
Трое арабских снайперов уже добрались до вершины, но попали в завал. Один из них напоролся на острия прутьев грудью, другой — шеей. Абель Геллер застрелил третьего из взятого у Добкина «кольта» сорок пятого калибра.
Ловушки выполняли свое предназначение, но старательно и качественно вырытых ям оказалось гораздо меньше, чем следовало. Когда человек попадал в них, крики жертвы предупреждали других. Заостренные колья входили в тело, и капкан уже больше не действовал.
Израильтяне располагали пятью «АК-47», и ашбалов казалось меньше, чем в первой атаке, но на стороне арабов было преимущество неожиданности, а это всегда решающий фактор. И не было Иешуа Рубина с его «узи». Не было уже и Натана Брина с его «М-14» и прибором ночного видения, хотя этого еще никто и не знал.
Арабский отряд продвигался к уступу по не прикрытой огнем территории. Он ориентировался по зеленому свету лампочки прибора ночного видения, валявшегося в пыли у основания уступа.
Наступая по склону, ашбалы старались держаться между огневыми точками — их положение они без труда определяли по вспышкам стволов. Израильтянам, чтобы покрыть огнем эти мертвые зоны, нужно было поворачиваться и вправо, и влево.
У ашбалов имелось и еще одно преимущество: этой ночью они уже приобрели ценный опыт. Прошлый раз они представляли собой команду неподготовленных молодых мужчин и жен-шин, застигнутых врасплох неожиданным сопротивлением израильтян. Сейчас же встречный огонь уже не вселял в их души мистического ужаса, а порождал лишь тот здоровый страх, который приходит вместе с опытом и помогает бороться за жизнь. Они потеряли немало братьев и сестер и жаждали мести. Хаммади пообещал, что в случае победы они смогут делать с израильтянами — и мужчинами, и женщинами — все, что пожелают. А Ахмед Риш — богатое вознаграждение после того, как будет уплачен выкуп. А еще эта ночь отличалась от предыдущей пространной и вдохновенной речью, которую произнес Хаммади. И теперь каждый знал, или думал, что знает, за что сражается.
Адъютант Хоснера, Яффе, перепрыгнул через бруствер и пробирался между кольями ловушек, чтобы забрать автоматы убитых. Он перекинул оружие через укрепление, но когда возвращался, его настигла пуля, и он покатился по склону. Другой подчиненный Хоснера, Маркус, забрал и «АК-47», и боеприпасы у врага, застреленного Абелем Геллером. Три дополнительных автомата отдали двум мужчинам и женщине, которых обучал Добкин. И все же арабы не упускали инициативу. А кроме того, ситуация сложилась так, что теперь отступление грозило большими потерями, чем наступление. Они находились слишком близко к вершине.
* * *
Израильтяне тщательно очистили склон перед своими укреплениями, выровняли землю и утрамбовали глину, но арабы оказались так близко, что вполне могли, пользуясь подавляющей огневой мощью и почти неограниченным количеством боеприпасов, буквально залить огнем брустверы на вершине холма. Защитники все ниже наклоняли головы, пытаясь укрыться, и все реже открывали ответный огонь. Когда же им удавалось поднять голову, они с ужасом замечали, что вспышки выстрелов становятся ближе и ближе. Пули попадали в укрепления, разрушая их и вызывая земляные осыпи, так что в стенах оставались пустоты. Сбивали со стоек алюминиевые отражатели. Маскировочная сетка с «конкорда» держалась, но после нескольких тысяч пуль нейлон начал расползаться, а столбы, к которым крепились секции, падали. Алюминиевые штыри ломались. Тем из израильтян, кто никогда еще не видел боя, казалось удивительным, что ручное оружие способно причинить такой урон.Хоснер, Берг и Добкин стояли на своем посту и получали донесения от посыльных. Добкин знал, что преимущество в руках ашбалов и уже через несколько минут они могут оказаться на вершине. Он тронул Хоснера за плечо:
— Я остаюсь.
Хоснер довольно грубо сбросил его руку:
— Нет, вы уходите, генерал, сейчас же. Это приказ.
Добкин повысил голос, что само по себе было редкостью:
— Послушайте меня. Вам здесь нужен командир из кадровых военных. Нет никакого смысла идти за помощью.
— Точно, — согласился Хоснер. — Все кончено. Но вы собирались идти, когда положение казалось еще не таким безнадежным. Поэтому сейчас я хочу, чтобы вы ушли ради вашей собственной жизни. Кроме того, нужно, чтобы у тех, кто останется в живых, оставалась хоть слабая надежда в плену. Ну же, отправляйтесь!
Добкин медлил.
— Марш! — закричал Хоснер.
В разговор вмешался Берг:
— Иди, Бен. Лучший командир на свете не смог бы спасти ситуацию. Она в руках тех, кто держит оружие. И Бога. Так что иди.
Добкин повернулся, спрыгнул с невысокого холма и, не сказав больше ни слова, направился к позиции Макклюра на западном склоне.
* * *
А на восточном склоне двоим из ашбалов удалось подобраться к укреплениям, где не было ни «АК-47», ни пистолетов. Двое израильтян, Даниил Якоби, стюард, и Рахиль Баум, стюардесса, метнули в них самодельные алюминиевые копья и прокричали предупреждение. Ашбалы без труда увернулись и открыли огонь. Якоби и Баум были убиты. Арабы проскользнули между остриями укрепления и перепрыгнули через бруствер и траншею. Они оказались внутри оборонительного периметра. Альперн, еще один охранник, бежал вдоль линии, паля из своего «АК-47».Ашбалы упали в траншею. Альперн прыгнул за ними и прикончил обоих самодельным копьем. А еще двое израильтян с самодельными носилками из алюминиевых штырей и напольного покрытия подняли тела Якоби и Баум и отнесли их в пастушью хижину. А Альперн окликнул двух невооруженных женщин и отдал им оружие ашбалов. На этот раз им повезло, но Альперн, ветеран войны 1973 года, прекрасно понимал, что дело стремительно катится к концу, если только их не спасет последний отчаянный план обороны.
22
На борту «конкорда-02» капитан Давид Беккер откинулся в своем кресле и закурил последнюю сигарету. Он думал о своих детях в Штатах и о своей новой жене в Израиле. Из радиоприемника донесся резкий пронзительный сигнал, но Беккер, казалось, его не слышал. Время от времени в фюзеляж попадала пуля, и тогда раздавался хлопок — тонкая обшивка не выдерживала. Несколько пуль рикошетом попали в кабину. Две угодили в оконные стекла, и на них паутиной пошли трещины.
Беккер смял сигарету и бросил ее на пол. Протянул руку, чтобы выключить аварийное питание, но вспомнил, что оно нужно для последней уловки, которую они запланировали. Он пожал плечами. Вся изобретательность в мире ровным счетом ничего не значит, когда ей противостоит толпа. Орда. Как это шутили американские пехотинцы во время Корейской войны? Китайский батальон состоит из трех орд и одной толпы, или что-то в этом роде. Смешно. Орды побеждают цивилизованный мир. Постепенно. Как в свое время Рим.
Беккер поднялся, чтобы выйти.
Радио замолчало, потом приятно замурлыкало. Из громкоговорителя раздался голос на плохом иврите.
— Вы должны сдаться, — быстро произнес голос. — Скажите Хоснеру, что он должен сдаться.
Беккер посмотрел на приемник. Араб говорил быстро и неразборчиво, на случай если передачу где-то пеленгуют. Через секунду остались уже одни помехи.
— Пошел к черту! — ответил Беккер.
Он вышел из салона и направился туда, где шел бой.
Берг повернулся к Хоснеру:
— Мне кажется, они уже довольно близко.
Хоснер кивнул. Добкин приказал им придержать то, что определялось как последняя защитная мера и психологический бой, до того момента, когда другого выхода уже не будет. Но Хоснер понимал, что случая более крайнего, чем сейчас, быть не может. Он отдал своему посыльному приказ запустить в действие последнюю из защитных мер. Потом повернулся к Бергу:
— Хочу посмотреть, как дела у Брина. Ты командир. Оставайся на месте.
Берг кивнул в знак согласия. Едва Хоснер ушел, одна из посыльных, молодая девушка, торопливо подошла и, задыхаясь, доложила:
— Они поднимаются по склону со стороны реки.
Берг раскурил свою трубку. Руководство боем с вершины холма никогда не было его сильной стороной и любимым делом. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как он сам был солдатом. Добкин ушел, а Хоснер побежал на передовую, явно чтобы совершить самоубийство — в этом никаких сомнений не было. От министра иностранных дел ничего не слышно уже на протяжении немалого времени. Он или мертв, или ранен, или, как остальные, борется за свою жизнь. А его, Берга, оставили здесь расхлебывать всю эту кашу. Если бы представился шанс, он должен был бы вести переговоры о капитуляции. Он, тот самый человек, который всегда старался сохранять дистанцию и нейтралитет. Однако на сей раз он оказался в горячей точке, и оказался в одиночестве. Больше не прибегали посыльные, чтобы сообщить, как идет бой. Наверное, все сражаются на передовой. Вокруг не было никого, чтобы проконсультироваться. Теперь Берг понял, что чувствовал Хоснер, и искренне посочувствовал ему. Неожиданно рядом возникла девушка-посыльная. Он вгляделся. Это была Эсфирь Аронсон, одна из помощниц министра иностранных дел. Девушка дрожала, и голос ее дрожал, когда она начала сбивчиво докладывать.
— Что же нам делать? — спросила она.
Берг задумчиво курил свою трубку. Сейчас он слышал стрельбу по крайней мере десятка «АК-47» на восточном склоне. Конечно, они там жизненно необходимы, но нельзя позволить арабам подняться по западному склону, не встретив никакого сопротивления. Министр иностранных дел отвечал за эту часть периметра и, как полагал Берг, понимал, что не справляется с задачей. Всю линию удерживали лишь восемь человек. Кроме того, где-то там Ричардсон и Макклюр.
Он показал на восточный склон:
— Иди туда и хочешь — выпроси, хочешь — возьми взаймы или же укради два «АК-47» и по крайней мере два заряженных пистолета. Отнеси их на западный склон. Сразу, как вернешься, скажи мистеру Вейцману, чтобы переходил к последним оборонительным действиям. Поняла?
Девушка кивнула.
Берг посмотрел на нее. Слишком много ответственности для одного человека, решил он. Ей одной предстояло раздобыть оружие и снаряжение, затем несколько сотен метров тащить их в темноте туда, где они нужны больше всего, а кроме того, передать приказ министру иностранных дел, который наверняка уже совсем измучился от сомнений. И все это предстояло осуществить срочно, до того как арабы поднимутся вверх по склону. Он похлопал ее по плечу:
— Все будет в полном порядке. Только не торопись.
— Я справлюсь.
— Хорошо. Ты там случайно не видела генерала Добкина?
— Нет.
— Ну ладно. Тогда беги. Удачи тебе.
И девушка побежала в темноту, туда, где раздавались неумолчные звуки стрельбы.
— Я так и думал, что в конце концов они попытаются подняться именно по этому склону.
Макклюр наклонился вперед, обеими руками держа перед собой пистолет, и дважды выстрелил вправо, потом еще два раза прямо перед собой и две пули направил влево. Он продолжал палить, пока не расстрелял всю обойму, и только тогда выпрямился:
— Чертовски трудно держать линию длиной в пятьсот метров с обоймой из шести патронов. — Он покопался в карманах в надежде найти еще несколько запасных патронов.
— Они наверняка пришлют что-нибудь сюда с другой стороны, — попытался успокоить его Ричардсон.
— Очень надеюсь на это, — пробурчал в ответ Макклюр и начал перезаряжать пистолет.
Ричардсон внимательно осматривал склон, когда огонь внезапно прекратился. В тишине время от времени гремели камешки в жестянке или же раздавалось тихое арабское проклятие, когда кто-то из врагов оступался или спотыкался.
— Когда же они, черт возьми, приведут в действие свой план? Куда подевалась посыльная? Где наши автоматы?
Добкин встал в укрытии во весь рост:
— Спроси об этом генерала Хоснера. Я здесь больше не работаю. — Он согнулся, приняв позу бегуна на старте.
— Прощай! — бросил генерал Макклюру. — Увидимся в Хайфе или Хьюстоне.
Он распрямился, словно пружина, перелетел через бруствер и, как ему показалось, повис в воздухе, успев взглянуть вниз и оценить, сколь неудобным будет приземление. Добкин вспомнил, что когда-то здесь была стена, которую насыпали от берега реки. Удар о землю оказался очень сильным. Следующий прыжок перенес его на десять метров вниз по крутому склону, а третий — еще на двадцать метров дальше. Он бежал, а вернее, падал, почти вертикально — вниз, на землю. Половина длины склона была преодолена меньше чем за три секунды. И тут генерал оказался лицом к лицу с двумя удивленными арабами — они словно выскочили из темноты. Их реакция оказалась инстинктивной и потому предсказуемой: они вскинули автоматы с примкнутыми штыками.
— Где винтовка? — резко спросил он.
Девушка подняла на командира отсутствующий взгляд:
— Он убит.
— Я вижу, черт побери! Где чертова винтовка?
Наоми покачала головой. Хоснер наклонился вперед. Не столько увидел винтовку, сколько почувствовал, где она должна быть — там, куда Брин бросил ее, на выступе. В том месте, где прошла пуля, в земле осталась борозда. А еще что-то мокрое и теплое. Хоснер вытер руку. Это не шальная пуля, решил он. По крайней мере одна снайперская винтовка у арабов есть. А если они заберут оружие Брина, то получат и еще одну. Неужели снайпер все еще наблюдает? Что ж, ответ получить не трудно. Хоснер перепрыгнул через земляную насыпь и соскользнул вниз по склону. Зеленая лампочка светилась и была прекрасно видна в темноте. Он нырнул прямо к ней.
Мурад увидел израильтянина в прицел. Он негромко окликнул своих, ползших сейчас по склону за винтовкой, но они не могли видеть Хоснера.
Хоснер схватил винтовку, перекатился и поднял ее. В это мгновение он увидел приближающийся отряд — до него оставалось менее тридцати метров — и выстрелил пять раз, быстро, посылая пули одну за другой. Один или два человека явно были убиты, а остальные обратились в бегство. Ашбалы прекрасно понимали, что совершенно бессильны против американского прибора ночного видения.
Мурад прицелился в Хоснера. О, как он хотел заполучить этот прибор! А сейчас из-за этого ненормального драгоценный прицел может пострадать! Мурад выстрелил.
Хоснер услышал, как пуля взрыла землю у его ног. Он прижался к земле на склоне холма и внимательно осмотрелся. Араб прекрасно знал, где находится он, Хоснер, но он-то не знал, где прячется араб. И если не удастся определить это в ближайшие несколько секунд, то все — снайпер запросто его пристрелит.
Мурад поймал Хоснера в перекрестье прицела и нажал на курок. Промахнуться в данном случае было невозможно.
Отряд арабских пехотинцев непосредственно за спиной Мурада начал слепо палить по прибору ночного видения — зеленые линии трассирующих пуль переплетались в темноте под разными углами. Все они сходились на земле и мерцали, словно погибающие светлячки, а рикошеты разлетались во всех направлениях.
Мурад нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда картинка в его инфракрасном прицеле начала исчезать.
Главный недостаток этого прицела заключался в том, что во время боя он бледнел, если оказывался нацеленным на светящийся фосфор. Следы выстрелов отряда как раз пересекали красную картинку его прицела и оставляли белые полосы, которые постепенно расплывались и сливались. Именно поэтому он и мечтал так страстно об этом американском прицеле — «Старлайт».
Снайпер выругался и выстрелил не глядя.
— Прекратите вы, дураки, прекратите сейчас же!
Он стрелял вслепую — еще и еще, не останавливаясь. Его напарник, Сафар, тоже кричал — он сумел перекричать «АК-47», и отряд прекратил огонь.
Хоснер понял, что случилось. Кто-то, попав в эту ситуацию, сказал бы, что Бог вновь оказался на его стороне и помог ему. Но Хоснер чувствовал: высшие силы просто играют с ним. Бомба. Взрыв. Автоматы. Теперь, наконец, вот это. Он не заговорен от опасности. Напротив, он проклят. И когда только всему придет конец?
Изображение в прицеле Мурада восстановилось, и снайпер внимательно всмотрелся в то место, где только что находился Хоснер, но ничего не увидел.
А Хоснер всего-навсего нашел небольшое углубление в склоне холма, ниже крутого подъема уступа, который служил наблюдательным пунктом, и скатился в него. Как и любой пехотинец, он прекрасно знал, как сжиматься, занимая поменьше места. Каждый мускул съежился, воздух из легких куда-то испарился, и человек, словно сдувшийся воздушный шарик, поместился в жалкую ямку, в которую в обычной жизни никогда бы не вписался. Все его тело, руки, ноги уменьшились в размере каким-то метафизическим образом, известным только тому, кто сам побывал под обстрелом, а ложбина в земле, казалось, стала на несколько драгоценных сантиметров глубже, чем мгновение назад.
Внезапно Мурад испугался, почувствовал себя обманутым, незащищенным, словно оказался на поле. Он тоже нашел в земле крохотное углубление и зарылся в него.
Звуки боя доносились с вершины холма, но здесь, в этом месте, казалось, царила тишина. Хоснер и Мурад выжидали, словно испытывая друг друга. Два ночных прицела. Два глушителя и две превосходных винтовки. Молчаливые, невидимые и смертоносные.
Основной отряд ашбалов отстоял на сотню метров от внешней границы периметра, но несколько групп хорошо подготовленных саперов, способных проникнуть в тыл противника, просочились на позицию непосредственно под брустверами и завалом. Там они и притаились, бессловесные и замерзшие, вооруженные только ножами и пистолетами, обмазанные для маскировки грязью — так они ожидали той минуты, когда основные силы нанесут решающий удар. Будь у них гранаты, торпеды, ранцевые заряды — то есть все то, что положено иметь саперам, — они уже давно посеяли бы панику в рядах израильтян. Но никто и не предполагал, что придется штурмовать холм с целью взять заложников. И потому саперы чувствовали себя обманутыми, не готовыми к атаке и вовлеченными в нее какой-то хитростью или обманом. Они же не какая-то пехота. Они — профессионалы, элита любого пехотного подразделения. А ползти к вражеской линии впереди основного отряда равносильно самоубийству. Им ничего не оставалось, как ждать того момента, когда основные силы перейдут в итоговое наступление. Тогда они прыгнут в окопы израильтян и пустят в ход ножи и пистолеты. Вот если бы только сначала подстраховаться гранатами...
Добкин в прямом смысле летел вперед. Он услышал хлопки выстрелов и свист пролетающих мимо пуль. Ноги его наконец коснулись земли, и генерал вновь с силой оттолкнулся и прыгнул. Сапоги задели кусты, раздался треск ломающихся веток. Генерал прыгнул еще раз, словно воздушный акробат на батуте, и вновь взлетел в воздух.
Зеленоватые светящиеся линии преследовали его. Казалось он кувыркается между длинными, мертвенно-бледными пальцами. Это парение в воздухе продолжалось, казалось, целую вечность. Над ним чернело звездное небо древней Месопотамии. А потом вершина холма размытым пятном пронеслась мимо, и ее сменил мерцающий Евфрат. Затем небо и земля снова поменялись местами. Краем глаза Добкин успевал уследить за зелеными фосфоресцирующими полосами, напоминающими лучи смерти в фантастическом кинобоевике, — они подбирались все ближе и ближе, преследуя его, а сухие звуки оружейного стаккато становились все громче по мере того, как к жуткому оркестру присоединялись новые и новые инструменты.
Странно, почему же он не падает, почему парит в воздухе — словно кто-то подвесил его над рекой? И вдруг резкий зеленый огонь ударил опаляющей болью — все вновь приобрело нормальную скорость, словно он только что проснулся, вырвавшись из заколдованного сна.
Добкин услышал всплеск, и мутный Евфрат сомкнулся над ним.
Автоматная очередь сбила каблук с его ботинка, и нога непроизвольно, спазматически дернулась. Выругавшись, Хоснер поднял голову. Попытался прицелиться, но снайпер в своей норе оказался невидимкой. Пехотная группа переключилась на нетрассирующую стрельбу и начала стрелять наугад. Хоснер заметил, как напарник снайпера двинулся по склону, очевидно, чтобы доставить точные данные о местонахождении израильтянина. Хоснер, прицелившись, выстрелил, и враг, а это был Сафар, осел на землю, держась рукой за бок.
Беккер смял сигарету и бросил ее на пол. Протянул руку, чтобы выключить аварийное питание, но вспомнил, что оно нужно для последней уловки, которую они запланировали. Он пожал плечами. Вся изобретательность в мире ровным счетом ничего не значит, когда ей противостоит толпа. Орда. Как это шутили американские пехотинцы во время Корейской войны? Китайский батальон состоит из трех орд и одной толпы, или что-то в этом роде. Смешно. Орды побеждают цивилизованный мир. Постепенно. Как в свое время Рим.
Беккер поднялся, чтобы выйти.
Радио замолчало, потом приятно замурлыкало. Из громкоговорителя раздался голос на плохом иврите.
— Вы должны сдаться, — быстро произнес голос. — Скажите Хоснеру, что он должен сдаться.
Беккер посмотрел на приемник. Араб говорил быстро и неразборчиво, на случай если передачу где-то пеленгуют. Через секунду остались уже одни помехи.
— Пошел к черту! — ответил Беккер.
Он вышел из салона и направился туда, где шел бой.
* * *
Отряд ашбалов на холме находился уже в сотне метров от горящей зеленым светом лампочки прибора ночного видения. Рядом снайперская пара установила свою позицию, и Мурад стрелял молча и спокойно в головы, видневшиеся над бруствером на гребне.Берг повернулся к Хоснеру:
— Мне кажется, они уже довольно близко.
Хоснер кивнул. Добкин приказал им придержать то, что определялось как последняя защитная мера и психологический бой, до того момента, когда другого выхода уже не будет. Но Хоснер понимал, что случая более крайнего, чем сейчас, быть не может. Он отдал своему посыльному приказ запустить в действие последнюю из защитных мер. Потом повернулся к Бергу:
— Хочу посмотреть, как дела у Брина. Ты командир. Оставайся на месте.
Берг кивнул в знак согласия. Едва Хоснер ушел, одна из посыльных, молодая девушка, торопливо подошла и, задыхаясь, доложила:
— Они поднимаются по склону со стороны реки.
Берг раскурил свою трубку. Руководство боем с вершины холма никогда не было его сильной стороной и любимым делом. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как он сам был солдатом. Добкин ушел, а Хоснер побежал на передовую, явно чтобы совершить самоубийство — в этом никаких сомнений не было. От министра иностранных дел ничего не слышно уже на протяжении немалого времени. Он или мертв, или ранен, или, как остальные, борется за свою жизнь. А его, Берга, оставили здесь расхлебывать всю эту кашу. Если бы представился шанс, он должен был бы вести переговоры о капитуляции. Он, тот самый человек, который всегда старался сохранять дистанцию и нейтралитет. Однако на сей раз он оказался в горячей точке, и оказался в одиночестве. Больше не прибегали посыльные, чтобы сообщить, как идет бой. Наверное, все сражаются на передовой. Вокруг не было никого, чтобы проконсультироваться. Теперь Берг понял, что чувствовал Хоснер, и искренне посочувствовал ему. Неожиданно рядом возникла девушка-посыльная. Он вгляделся. Это была Эсфирь Аронсон, одна из помощниц министра иностранных дел. Девушка дрожала, и голос ее дрожал, когда она начала сбивчиво докладывать.
— Что же нам делать? — спросила она.
Берг задумчиво курил свою трубку. Сейчас он слышал стрельбу по крайней мере десятка «АК-47» на восточном склоне. Конечно, они там жизненно необходимы, но нельзя позволить арабам подняться по западному склону, не встретив никакого сопротивления. Министр иностранных дел отвечал за эту часть периметра и, как полагал Берг, понимал, что не справляется с задачей. Всю линию удерживали лишь восемь человек. Кроме того, где-то там Ричардсон и Макклюр.
Он показал на восточный склон:
— Иди туда и хочешь — выпроси, хочешь — возьми взаймы или же укради два «АК-47» и по крайней мере два заряженных пистолета. Отнеси их на западный склон. Сразу, как вернешься, скажи мистеру Вейцману, чтобы переходил к последним оборонительным действиям. Поняла?
Девушка кивнула.
Берг посмотрел на нее. Слишком много ответственности для одного человека, решил он. Ей одной предстояло раздобыть оружие и снаряжение, затем несколько сотен метров тащить их в темноте туда, где они нужны больше всего, а кроме того, передать приказ министру иностранных дел, который наверняка уже совсем измучился от сомнений. И все это предстояло осуществить срочно, до того как арабы поднимутся вверх по склону. Он похлопал ее по плечу:
— Все будет в полном порядке. Только не торопись.
— Я справлюсь.
— Хорошо. Ты там случайно не видела генерала Добкина?
— Нет.
— Ну ладно. Тогда беги. Удачи тебе.
И девушка побежала в темноту, туда, где раздавались неумолчные звуки стрельбы.
* * *
Добкин стоял в укрытии рядом с Макклюром и Ричардсоном:— Я так и думал, что в конце концов они попытаются подняться именно по этому склону.
Макклюр наклонился вперед, обеими руками держа перед собой пистолет, и дважды выстрелил вправо, потом еще два раза прямо перед собой и две пули направил влево. Он продолжал палить, пока не расстрелял всю обойму, и только тогда выпрямился:
— Чертовски трудно держать линию длиной в пятьсот метров с обоймой из шести патронов. — Он покопался в карманах в надежде найти еще несколько запасных патронов.
— Они наверняка пришлют что-нибудь сюда с другой стороны, — попытался успокоить его Ричардсон.
— Очень надеюсь на это, — пробурчал в ответ Макклюр и начал перезаряжать пистолет.
Ричардсон внимательно осматривал склон, когда огонь внезапно прекратился. В тишине время от времени гремели камешки в жестянке или же раздавалось тихое арабское проклятие, когда кто-то из врагов оступался или спотыкался.
— Когда же они, черт возьми, приведут в действие свой план? Куда подевалась посыльная? Где наши автоматы?
Добкин встал в укрытии во весь рост:
— Спроси об этом генерала Хоснера. Я здесь больше не работаю. — Он согнулся, приняв позу бегуна на старте.
— Прощай! — бросил генерал Макклюру. — Увидимся в Хайфе или Хьюстоне.
Он распрямился, словно пружина, перелетел через бруствер и, как ему показалось, повис в воздухе, успев взглянуть вниз и оценить, сколь неудобным будет приземление. Добкин вспомнил, что когда-то здесь была стена, которую насыпали от берега реки. Удар о землю оказался очень сильным. Следующий прыжок перенес его на десять метров вниз по крутому склону, а третий — еще на двадцать метров дальше. Он бежал, а вернее, падал, почти вертикально — вниз, на землю. Половина длины склона была преодолена меньше чем за три секунды. И тут генерал оказался лицом к лицу с двумя удивленными арабами — они словно выскочили из темноты. Их реакция оказалась инстинктивной и потому предсказуемой: они вскинули автоматы с примкнутыми штыками.
* * *
Хоснер обнаружил Наоми Хабер на земле рядом с Натаном Брином. Его простреленная голова покоилась у нее на коленях. Теперь стало понятно, как и почему противнику удалось подойти настолько близко.— Где винтовка? — резко спросил он.
Девушка подняла на командира отсутствующий взгляд:
— Он убит.
— Я вижу, черт побери! Где чертова винтовка?
Наоми покачала головой. Хоснер наклонился вперед. Не столько увидел винтовку, сколько почувствовал, где она должна быть — там, куда Брин бросил ее, на выступе. В том месте, где прошла пуля, в земле осталась борозда. А еще что-то мокрое и теплое. Хоснер вытер руку. Это не шальная пуля, решил он. По крайней мере одна снайперская винтовка у арабов есть. А если они заберут оружие Брина, то получат и еще одну. Неужели снайпер все еще наблюдает? Что ж, ответ получить не трудно. Хоснер перепрыгнул через земляную насыпь и соскользнул вниз по склону. Зеленая лампочка светилась и была прекрасно видна в темноте. Он нырнул прямо к ней.
Мурад увидел израильтянина в прицел. Он негромко окликнул своих, ползших сейчас по склону за винтовкой, но они не могли видеть Хоснера.
Хоснер схватил винтовку, перекатился и поднял ее. В это мгновение он увидел приближающийся отряд — до него оставалось менее тридцати метров — и выстрелил пять раз, быстро, посылая пули одну за другой. Один или два человека явно были убиты, а остальные обратились в бегство. Ашбалы прекрасно понимали, что совершенно бессильны против американского прибора ночного видения.
Мурад прицелился в Хоснера. О, как он хотел заполучить этот прибор! А сейчас из-за этого ненормального драгоценный прицел может пострадать! Мурад выстрелил.
Хоснер услышал, как пуля взрыла землю у его ног. Он прижался к земле на склоне холма и внимательно осмотрелся. Араб прекрасно знал, где находится он, Хоснер, но он-то не знал, где прячется араб. И если не удастся определить это в ближайшие несколько секунд, то все — снайпер запросто его пристрелит.
Мурад поймал Хоснера в перекрестье прицела и нажал на курок. Промахнуться в данном случае было невозможно.
Отряд арабских пехотинцев непосредственно за спиной Мурада начал слепо палить по прибору ночного видения — зеленые линии трассирующих пуль переплетались в темноте под разными углами. Все они сходились на земле и мерцали, словно погибающие светлячки, а рикошеты разлетались во всех направлениях.
Мурад нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда картинка в его инфракрасном прицеле начала исчезать.
Главный недостаток этого прицела заключался в том, что во время боя он бледнел, если оказывался нацеленным на светящийся фосфор. Следы выстрелов отряда как раз пересекали красную картинку его прицела и оставляли белые полосы, которые постепенно расплывались и сливались. Именно поэтому он и мечтал так страстно об этом американском прицеле — «Старлайт».
Снайпер выругался и выстрелил не глядя.
— Прекратите вы, дураки, прекратите сейчас же!
Он стрелял вслепую — еще и еще, не останавливаясь. Его напарник, Сафар, тоже кричал — он сумел перекричать «АК-47», и отряд прекратил огонь.
Хоснер понял, что случилось. Кто-то, попав в эту ситуацию, сказал бы, что Бог вновь оказался на его стороне и помог ему. Но Хоснер чувствовал: высшие силы просто играют с ним. Бомба. Взрыв. Автоматы. Теперь, наконец, вот это. Он не заговорен от опасности. Напротив, он проклят. И когда только всему придет конец?
Изображение в прицеле Мурада восстановилось, и снайпер внимательно всмотрелся в то место, где только что находился Хоснер, но ничего не увидел.
А Хоснер всего-навсего нашел небольшое углубление в склоне холма, ниже крутого подъема уступа, который служил наблюдательным пунктом, и скатился в него. Как и любой пехотинец, он прекрасно знал, как сжиматься, занимая поменьше места. Каждый мускул съежился, воздух из легких куда-то испарился, и человек, словно сдувшийся воздушный шарик, поместился в жалкую ямку, в которую в обычной жизни никогда бы не вписался. Все его тело, руки, ноги уменьшились в размере каким-то метафизическим образом, известным только тому, кто сам побывал под обстрелом, а ложбина в земле, казалось, стала на несколько драгоценных сантиметров глубже, чем мгновение назад.
Внезапно Мурад испугался, почувствовал себя обманутым, незащищенным, словно оказался на поле. Он тоже нашел в земле крохотное углубление и зарылся в него.
Звуки боя доносились с вершины холма, но здесь, в этом месте, казалось, царила тишина. Хоснер и Мурад выжидали, словно испытывая друг друга. Два ночных прицела. Два глушителя и две превосходных винтовки. Молчаливые, невидимые и смертоносные.
Основной отряд ашбалов отстоял на сотню метров от внешней границы периметра, но несколько групп хорошо подготовленных саперов, способных проникнуть в тыл противника, просочились на позицию непосредственно под брустверами и завалом. Там они и притаились, бессловесные и замерзшие, вооруженные только ножами и пистолетами, обмазанные для маскировки грязью — так они ожидали той минуты, когда основные силы нанесут решающий удар. Будь у них гранаты, торпеды, ранцевые заряды — то есть все то, что положено иметь саперам, — они уже давно посеяли бы панику в рядах израильтян. Но никто и не предполагал, что придется штурмовать холм с целью взять заложников. И потому саперы чувствовали себя обманутыми, не готовыми к атаке и вовлеченными в нее какой-то хитростью или обманом. Они же не какая-то пехота. Они — профессионалы, элита любого пехотного подразделения. А ползти к вражеской линии впереди основного отряда равносильно самоубийству. Им ничего не оставалось, как ждать того момента, когда основные силы перейдут в итоговое наступление. Тогда они прыгнут в окопы израильтян и пустят в ход ножи и пистолеты. Вот если бы только сначала подстраховаться гранатами...
* * *
Добкин прыгнул и пролетел мимо двух изумленных арабов. Они упали и так и лежали — спинами на склоне, зарывшись пятками в оползающую глину и песок. Чуть придя в себя, ашбалы направили свои «АК-47» вниз и открыли огонь. Отдача автоматического оружия оказалась настолько сильной, что люди не удержались на склоне и сползли вниз по переднему скату бруствера, сметая наносы времени и оголяя первоначальную кладку.Добкин в прямом смысле летел вперед. Он услышал хлопки выстрелов и свист пролетающих мимо пуль. Ноги его наконец коснулись земли, и генерал вновь с силой оттолкнулся и прыгнул. Сапоги задели кусты, раздался треск ломающихся веток. Генерал прыгнул еще раз, словно воздушный акробат на батуте, и вновь взлетел в воздух.
Зеленоватые светящиеся линии преследовали его. Казалось он кувыркается между длинными, мертвенно-бледными пальцами. Это парение в воздухе продолжалось, казалось, целую вечность. Над ним чернело звездное небо древней Месопотамии. А потом вершина холма размытым пятном пронеслась мимо, и ее сменил мерцающий Евфрат. Затем небо и земля снова поменялись местами. Краем глаза Добкин успевал уследить за зелеными фосфоресцирующими полосами, напоминающими лучи смерти в фантастическом кинобоевике, — они подбирались все ближе и ближе, преследуя его, а сухие звуки оружейного стаккато становились все громче по мере того, как к жуткому оркестру присоединялись новые и новые инструменты.
Странно, почему же он не падает, почему парит в воздухе — словно кто-то подвесил его над рекой? И вдруг резкий зеленый огонь ударил опаляющей болью — все вновь приобрело нормальную скорость, словно он только что проснулся, вырвавшись из заколдованного сна.
Добкин услышал всплеск, и мутный Евфрат сомкнулся над ним.
* * *
Хоснер решил не возвращаться на израильские позиции. Место было слишком открытое, и арабский снайпер наверняка уже обнаружил его. Но оттуда, где он лежал, зарывшись в землю, ему никак не удавалось вести эффективный огонь по сторонам — доступной казалась только территория впереди. Прицел невозможно было использовать с достаточной эффективностью, а кроме того, боеприпасы подходили к концу.Автоматная очередь сбила каблук с его ботинка, и нога непроизвольно, спазматически дернулась. Выругавшись, Хоснер поднял голову. Попытался прицелиться, но снайпер в своей норе оказался невидимкой. Пехотная группа переключилась на нетрассирующую стрельбу и начала стрелять наугад. Хоснер заметил, как напарник снайпера двинулся по склону, очевидно, чтобы доставить точные данные о местонахождении израильтянина. Хоснер, прицелившись, выстрелил, и враг, а это был Сафар, осел на землю, держась рукой за бок.