Страница:
Гевин посмотрел ему вслед и, наконец насытившись, отодвинул тарелку. Потом встал и подошел к раскладной кровати.
— Она носит ребенка того мерзавца, — спустя некоторое время произнес он.
— Ребенка Демари? — переспросил Стивен и присвистнул, когда Гевин кивнул. — И что ты с ней сделаешь?
Гевин опустился в кресло.
— Не знаю, — тихо ответил он. — Рейн говорит, что я не успокоил ее, но как я мог? Она убила своего любовника.
— А ее кто-нибудь заставлял? Голова Гевина поникла.
— Не думаю. Она могла бы этого не делать. В замке она имела полную свободу. Один раз она пришла ко мне, когда я сидел в яме, потом еще раз, когда меня перевели в подвал башни. Если бы ее держали там насильно, она не могла бы так свободно разгуливать по замку.
— Это правильно, но не думаешь ли ты, что ее действия свидетельствуют о том, что она просто желала помочь тебе?
Глаза Гевина блеснули.
— Я не знаю, чего она желала. Мне кажется, она принимает сторону того, в чьей власти находится. Когда она пришла ко мне, то сказала, что сделала все это только ради меня. Когда же она была рядом с Демари, то всем своим видом показывала, что принадлежит лишь ему. Она умная женщина.
Стивен провел большим пальцем по лезвию, проверяя, как оно заточено.
— Рейн очень высокого мнения о ней, да и Майлс тоже.
Гевин фыркнул.
— Майлс слишком молод, чтобы понять, что у женщины есть еще кое-что, кроме тела. А Рейн стал защищать ее с самого начала.
— Ты можешь объявить о том, что ребенок зачат от другого, и разделаться с ней.
— Нет! — с горячностью вскричал Гевин и отвел взгляд.
— Стивен рассмеялся.
— Тебя все еще тянет к ней? Она красива, но есть другие женщины, не менее красивые. А что с Элис, которую ты, как утверждал, сильно любишь?
Стивен был единственным, кому Гевин рассказал об Элис.
— Она не так давно вышла замуж за Эдмунда Чатворта.
— За Эдмунда! За этот кусок дерьма! А ты не делал ей предложение? — Ответом послужило молчание Гевина. — Женщины не стоят того, чтобы переживать из-за них, — заявил Стивен, вкладывая нож в ножны. — Бери свою жену да спи с ней и не позволяй ей думать о чем-либо другом. — Посчитав тему исчерпанной, он поднялся. — Хочу немного поспать. День был ужасно длинным. До завтра.
Гевин остался один в палатке, быстро погружавшейся в ночной сумрак. «Разделаться с ней», — подумал он. Он вправе сделать это, раз она носит чужого ребенка. Но он не мог представить, что больше никогда не увидит ее.
— Гевин, — прервал его размышления Рейн, — Джудит вернулась? Я сказал ей, чтобы она не оставалась в лесу после заката.
Гевин встал, челюсти его были плотно сжаты.
— Ты слишком много думаешь о моей жене. Где она была? Я найду ее. Рейн улыбнулся брату.
— Там, около ручья, — указал он направление.
Джудит стояла на коленях на берегу, ее руки были опущены в холодную прозрачную воду.
— Уже поздно. Ты должна вернуться в лагерь. — Она вздрогнула и подняла голову. Над ней возвышался Гевин. В сумерках его серые глаза казались темными. Трудно было понять, что они выражают. — Я не знаю этого леса, — добавил он. — В нем может таиться опасность.
Джудит встала и гордо расправила плечи.
— Тебя бы это устроило, не правда ли? Погибшая жена гораздо лучше, чем обесчещенная. — Приподняв юбку, она собралась пройти мимо него.
— Мы должны поговорить, — схватив ее за руку, произнес Гевин. — Серьезно и без злости.
— Разве между нами может быть другое чувство, кроме злости? Говори, что собирался… я сгораю от нетерпения.
Выражение лица Гевина смягчилось.
— Твоя беременность тяготит тебя?
Джудит руками прикрыла живот и вздернула подбородок.
— Этот ребенок никогда не будет мне в тягость.
Гевин перевел взгляд на реку. Создавалось впечатление, что он пытается разрешить мучившую его проблему.
— Оценивая все случившееся, я считаю, что ты руководствовалась исключительно благими намерениями, отдавая себя в руки Демари. Мне известно, что ты не любишь меня, но ведь в плену оказалась и твоя мать. Только ради нее ты шла на риск. — Джудит, нахмурившись, кивнула, — Я не знаю, что произошло после твоего появления в замке. Возможно, Демари был ласков с тобой, а ты нуждалась в добром отношении. Возможно, что он предложил тебе свою заботу еще на свадьбе. — Джудит охватила такая страшная ярость, что она лишилась способности произнести хоть слово. — Что касается ребенка, то можешь оставить его, я не прогоню тебя, как, очевидно, должен был бы. Если бы я знал всю правду, то, наверное, пришел бы к выводу, что в случившемся есть и моя доля вины. Я буду заботиться о ребенке как о своем собственном, и он получит в наследство часть твоих земель. — Гевин замолчал и взглянул на жену. — Ты ничего не хочешь сказать? Я попытался быть честным… и справедливым. Не могу поверить, что ты можешь потребовать большего.
Джудит понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки.
— Справедливым! Честным! — цедила она сквозь зубы. — Тебе не знакомы эти слова! Послушай, что ты несешь. Ты с готовностью признаешь, что я приехала в замок с добрыми намерениями, и тут же смертельно оскорбляешь меня.
— Оскорбляю? — удивленно переспросил Гевин.
— Да! Оскорбляешь! Ты считаешь, что я могу так низко пасть, по собственному желанию отдав себя человеку, который угрожает моей матери и мужу, — ведь перед лицом Господа ты являешься мне мужем! Ты говоришь, что я нуждалась в добром отношении! Да, правильно, потому что я никогда не видела подобного отношения от тебя. Но я не настолько безмозгла, чтобы нарушить данные перед Богом клятвы ради капли внимания. Однажды я нарушила клятву, но больше не сделаю ничего подобного. — При этом воспоминании щеки Джудит запылали, и она отвернулась.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — начал Гевин, распаляясь. — Ты говоришь загадками.
— Ты намекаешь на то, что я якобы нарушила супружескую верность. Что здесь непонятного?
— Ты носишь чужого ребенка. Как мне еще назвать это? Я предложил заботиться о ребенке. Ты должна быть благодарна, что я не прогнал тебя.
Джудит пристально посмотрела на него. Он не спросил, его ли это ребенок. Он просто принял на веру слова Уолтера. Еще на свадьбе мать Джудит сказала, что мужчина скорее поверит самому последнему крепостному, чем своей жене. Это верно. А если бы Джудит отрицала, что спала с Уолтером? Поверил бы он ей? Нет никакой возможности подкрепить ее слова доказательствами.
— Тебе больше нечего сказать? — настойчиво произнес Гевин. Джудит продолжала молча смотреть на него. — Значит, ты принимаешь мои условия?
Ладно, она будет играть по его правилам.
— Ты говоришь, что отдашь ребенку мои земли. Ты жертвуешь малым.
— Я разрешаю тебе остаться! Я мог бы прогнать тебя.
Джудит рассмеялась.
— Тебе ничто не мешает сделать это в любой момент. У мужчин есть такое право. Ты будешь содержать меня, пока тобою движет желание. Я не так глупа. Я хочу нечто большее для своего ребенка, чем просто наследство.
— Ты требуешь платы?
— Да, за то что приходила к тебе в замке. — Эти слова причиняли боль. Сердце Джудит разрывалось от страданий, но она изо всех сил скрывала это.
— Что же ты хочешь?
— Чтобы мою мать выдали замуж за Джона Бассетта. — Глаза Гевина широко раскрылись от изумления. — Ты ее ближайший родственник, — добавила Джудит. — Ты имеешь на это право.
— Джон Бассетт…
— Не надо. Я и так все знаю. Но разве ты не видишь, как она его любит?
— При чем здесь любовь? В первую очередь надо принимать в расчет собственность, наши владения, которые следует объединить.
Джудит коснулась его руки и подняла на него молящий взор.
— Ты не знаешь, что это такое — жить без любви. Твое сердце уже отдано, и у меня нет надежды на подобное чувство. Но моя мать никогда не любила так, как любит сейчас Джона. В твоей власти дать ей то, в чем она нуждается. Умоляю тебя, не позволяй злобе, направленной на меня, возобладать над тобой и лишить других людей счастья.
Гевин не сводил с нее глаз. Даже ее красивая внешность не помешала ему увидеть в ней женщину, страдающую от одиночества. Неужели он действительно был столь суров с ней, что ей понадобился Уолтер Демари, пусть даже на несколько мгновений? Она сказала, что он отдал свое сердце, однако в тот момент он даже не мог воспроизвести в памяти образ Элис.
Гевин обнял Джудит. Он вспомнил, как она испугалась, когда кабан загнал ее на дерево. Охваченная страхом и дрожащая — и в то же время преисполненная смелости противостоять врагу, как будто у нее хватит сил одной сразиться с драконом.
— Я вовсе не ненавижу тебя, — прошептал он, прижимая ее к себе и зарываясь лицом в ее волосы. Однажды Рейн спросил, что произошло с Джудит, и сейчас Гевин задавал себе тот же вопрос. Нет ли его вины в том, что она носит чужого ребенка, — ведь он оставил ее без защиты? Гевин отдавал себе отчет, что за все время их совместной жизни он был ласков и нежен с ней только раз. В тот день, который они провели в лесу. Он ощутил укол совести: тогда главной его целью было задобрить ее, чтобы вернуть в свою постель. Он думал только о себе. Он наклонился и подхватил Джудит на руки, потом сел, прислонившись спиной к дереву. — Расскажи мне, что произошло в замке.
Но Джудит не могла поверить ему. Каждый раз, когда она надеялась, что все ссоры забыты и между ними воцарились доверие и взаимопонимание, ее слова оборачивались против нее же. Но ей так приятно чувствовать его тело. «Только эти ощущения и остались нам», — подумала Джудит. Только страсть еще соединяет их. Не любовь и взаимопонимание, или, по крайней мере, доверие.
Джудит пожала плечами, не желая показать, какие мысли владеют ею. Ее губы почти касались его шеи.
— Теперь все кончено. Об этом лучше не вспоминать.
Гевин нахмурился. Ему хотелось настоять на своем, но ее близость заставила его отбросить все вопросы.
— Джудит, — прошептал он и прижался губами к ее губам.
Обвив руками шею Гевина, она притянула его к себе. Ее тело мгновенно воспламенилось желанием. Все размышления о взаимопонимании и доверии канули в Лету.
— Я скучал по тебе, — проговорил он. — Знаешь, когда я в первый раз увидел тебя в замке Демари, то подумал, что умер. — Джудит закинула голову, подставляя его поцелуям изящную шейку. — Ты была подобна ангелу, осветившему своей красотой… это место. Мне было страшно дотрагиваться до тебя, я боялся, что ты плод воображения, — нет, я боялся, что если ты настоящая, то мое прикосновение может уничтожить тебя. — Он потянул за шнуровку.
— Я очень даже настоящая, — улыбнулась Джудит.
Это еще сильнее подстегнуло Гевина, и он, повернув ее лицом к себе, приник к ней в страстном поцелуе.
— Твои улыбки — гораздо большая редкость и драгоценность, чем бриллианты. Мне нечасто доводилось видеть их. — Внезапно он вспомнил о чем-то, и его лицо потемнело. — Я был способен убить вас обоих, когда увидел, как Демари касается тебя. — Джудит с ужасом взглянула на Гевина, потом попыталась оттолкнуть его. — Нет! — воскликнул он и сжал ее еще сильнее. — Значит, ты давала ему больше, чем согласна дать мне, своему мужу?
Преодолев сопротивление, Джудит высвободила руку и со всей силы ударила его по щеке. Глаза Гевина запылали яростью, и он, схватив ее за руку, сдавил пальцы так, что едва не сломал. Вдруг он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Ты права. Я глупец. Все закончилось. Прошлое осталось позади. Давай думать только о будущем и о том, что ждет нас сегодня ночью.
Он нашел ее губы, и ярость Джудит исчезла. Она перестала воспринимать окружающее, полностью отдавшись восторгу, который вызывали в ней его ладони, ласкавшие ее под одеждой.
Они изголодались друг по другу. Страдания, владевшие Гевином, когда он, сидя в палатке, предавался тяжелым размышлениям, были ничто по сравнению с муками, вызванными сознанием, что он лишен возможности коснуться своей жены.
Темно-синее шерстяное платье было разорвано в мгновение ока, за ним последовало тонкое белье. Звук рвущейся ткани еще сильнее возбудил Джудит, и она принялась лихорадочно расстегивать рубашку Гевина. Но он оказался проворнее. Секунда — и его одежда была отброшена в сторону.
Покорившись сжигавшей ее страсти, Джудит притянула к себе Гевина, который с не меньшим пылом ответил на ее призыв. Они соединились в неистовом порыве и, достигнув вершины неземного блаженства, погрузились в приятную истому.
Глава 22
— Она носит ребенка того мерзавца, — спустя некоторое время произнес он.
— Ребенка Демари? — переспросил Стивен и присвистнул, когда Гевин кивнул. — И что ты с ней сделаешь?
Гевин опустился в кресло.
— Не знаю, — тихо ответил он. — Рейн говорит, что я не успокоил ее, но как я мог? Она убила своего любовника.
— А ее кто-нибудь заставлял? Голова Гевина поникла.
— Не думаю. Она могла бы этого не делать. В замке она имела полную свободу. Один раз она пришла ко мне, когда я сидел в яме, потом еще раз, когда меня перевели в подвал башни. Если бы ее держали там насильно, она не могла бы так свободно разгуливать по замку.
— Это правильно, но не думаешь ли ты, что ее действия свидетельствуют о том, что она просто желала помочь тебе?
Глаза Гевина блеснули.
— Я не знаю, чего она желала. Мне кажется, она принимает сторону того, в чьей власти находится. Когда она пришла ко мне, то сказала, что сделала все это только ради меня. Когда же она была рядом с Демари, то всем своим видом показывала, что принадлежит лишь ему. Она умная женщина.
Стивен провел большим пальцем по лезвию, проверяя, как оно заточено.
— Рейн очень высокого мнения о ней, да и Майлс тоже.
Гевин фыркнул.
— Майлс слишком молод, чтобы понять, что у женщины есть еще кое-что, кроме тела. А Рейн стал защищать ее с самого начала.
— Ты можешь объявить о том, что ребенок зачат от другого, и разделаться с ней.
— Нет! — с горячностью вскричал Гевин и отвел взгляд.
— Стивен рассмеялся.
— Тебя все еще тянет к ней? Она красива, но есть другие женщины, не менее красивые. А что с Элис, которую ты, как утверждал, сильно любишь?
Стивен был единственным, кому Гевин рассказал об Элис.
— Она не так давно вышла замуж за Эдмунда Чатворта.
— За Эдмунда! За этот кусок дерьма! А ты не делал ей предложение? — Ответом послужило молчание Гевина. — Женщины не стоят того, чтобы переживать из-за них, — заявил Стивен, вкладывая нож в ножны. — Бери свою жену да спи с ней и не позволяй ей думать о чем-либо другом. — Посчитав тему исчерпанной, он поднялся. — Хочу немного поспать. День был ужасно длинным. До завтра.
Гевин остался один в палатке, быстро погружавшейся в ночной сумрак. «Разделаться с ней», — подумал он. Он вправе сделать это, раз она носит чужого ребенка. Но он не мог представить, что больше никогда не увидит ее.
— Гевин, — прервал его размышления Рейн, — Джудит вернулась? Я сказал ей, чтобы она не оставалась в лесу после заката.
Гевин встал, челюсти его были плотно сжаты.
— Ты слишком много думаешь о моей жене. Где она была? Я найду ее. Рейн улыбнулся брату.
— Там, около ручья, — указал он направление.
Джудит стояла на коленях на берегу, ее руки были опущены в холодную прозрачную воду.
— Уже поздно. Ты должна вернуться в лагерь. — Она вздрогнула и подняла голову. Над ней возвышался Гевин. В сумерках его серые глаза казались темными. Трудно было понять, что они выражают. — Я не знаю этого леса, — добавил он. — В нем может таиться опасность.
Джудит встала и гордо расправила плечи.
— Тебя бы это устроило, не правда ли? Погибшая жена гораздо лучше, чем обесчещенная. — Приподняв юбку, она собралась пройти мимо него.
— Мы должны поговорить, — схватив ее за руку, произнес Гевин. — Серьезно и без злости.
— Разве между нами может быть другое чувство, кроме злости? Говори, что собирался… я сгораю от нетерпения.
Выражение лица Гевина смягчилось.
— Твоя беременность тяготит тебя?
Джудит руками прикрыла живот и вздернула подбородок.
— Этот ребенок никогда не будет мне в тягость.
Гевин перевел взгляд на реку. Создавалось впечатление, что он пытается разрешить мучившую его проблему.
— Оценивая все случившееся, я считаю, что ты руководствовалась исключительно благими намерениями, отдавая себя в руки Демари. Мне известно, что ты не любишь меня, но ведь в плену оказалась и твоя мать. Только ради нее ты шла на риск. — Джудит, нахмурившись, кивнула, — Я не знаю, что произошло после твоего появления в замке. Возможно, Демари был ласков с тобой, а ты нуждалась в добром отношении. Возможно, что он предложил тебе свою заботу еще на свадьбе. — Джудит охватила такая страшная ярость, что она лишилась способности произнести хоть слово. — Что касается ребенка, то можешь оставить его, я не прогоню тебя, как, очевидно, должен был бы. Если бы я знал всю правду, то, наверное, пришел бы к выводу, что в случившемся есть и моя доля вины. Я буду заботиться о ребенке как о своем собственном, и он получит в наследство часть твоих земель. — Гевин замолчал и взглянул на жену. — Ты ничего не хочешь сказать? Я попытался быть честным… и справедливым. Не могу поверить, что ты можешь потребовать большего.
Джудит понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки.
— Справедливым! Честным! — цедила она сквозь зубы. — Тебе не знакомы эти слова! Послушай, что ты несешь. Ты с готовностью признаешь, что я приехала в замок с добрыми намерениями, и тут же смертельно оскорбляешь меня.
— Оскорбляю? — удивленно переспросил Гевин.
— Да! Оскорбляешь! Ты считаешь, что я могу так низко пасть, по собственному желанию отдав себя человеку, который угрожает моей матери и мужу, — ведь перед лицом Господа ты являешься мне мужем! Ты говоришь, что я нуждалась в добром отношении! Да, правильно, потому что я никогда не видела подобного отношения от тебя. Но я не настолько безмозгла, чтобы нарушить данные перед Богом клятвы ради капли внимания. Однажды я нарушила клятву, но больше не сделаю ничего подобного. — При этом воспоминании щеки Джудит запылали, и она отвернулась.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — начал Гевин, распаляясь. — Ты говоришь загадками.
— Ты намекаешь на то, что я якобы нарушила супружескую верность. Что здесь непонятного?
— Ты носишь чужого ребенка. Как мне еще назвать это? Я предложил заботиться о ребенке. Ты должна быть благодарна, что я не прогнал тебя.
Джудит пристально посмотрела на него. Он не спросил, его ли это ребенок. Он просто принял на веру слова Уолтера. Еще на свадьбе мать Джудит сказала, что мужчина скорее поверит самому последнему крепостному, чем своей жене. Это верно. А если бы Джудит отрицала, что спала с Уолтером? Поверил бы он ей? Нет никакой возможности подкрепить ее слова доказательствами.
— Тебе больше нечего сказать? — настойчиво произнес Гевин. Джудит продолжала молча смотреть на него. — Значит, ты принимаешь мои условия?
Ладно, она будет играть по его правилам.
— Ты говоришь, что отдашь ребенку мои земли. Ты жертвуешь малым.
— Я разрешаю тебе остаться! Я мог бы прогнать тебя.
Джудит рассмеялась.
— Тебе ничто не мешает сделать это в любой момент. У мужчин есть такое право. Ты будешь содержать меня, пока тобою движет желание. Я не так глупа. Я хочу нечто большее для своего ребенка, чем просто наследство.
— Ты требуешь платы?
— Да, за то что приходила к тебе в замке. — Эти слова причиняли боль. Сердце Джудит разрывалось от страданий, но она изо всех сил скрывала это.
— Что же ты хочешь?
— Чтобы мою мать выдали замуж за Джона Бассетта. — Глаза Гевина широко раскрылись от изумления. — Ты ее ближайший родственник, — добавила Джудит. — Ты имеешь на это право.
— Джон Бассетт…
— Не надо. Я и так все знаю. Но разве ты не видишь, как она его любит?
— При чем здесь любовь? В первую очередь надо принимать в расчет собственность, наши владения, которые следует объединить.
Джудит коснулась его руки и подняла на него молящий взор.
— Ты не знаешь, что это такое — жить без любви. Твое сердце уже отдано, и у меня нет надежды на подобное чувство. Но моя мать никогда не любила так, как любит сейчас Джона. В твоей власти дать ей то, в чем она нуждается. Умоляю тебя, не позволяй злобе, направленной на меня, возобладать над тобой и лишить других людей счастья.
Гевин не сводил с нее глаз. Даже ее красивая внешность не помешала ему увидеть в ней женщину, страдающую от одиночества. Неужели он действительно был столь суров с ней, что ей понадобился Уолтер Демари, пусть даже на несколько мгновений? Она сказала, что он отдал свое сердце, однако в тот момент он даже не мог воспроизвести в памяти образ Элис.
Гевин обнял Джудит. Он вспомнил, как она испугалась, когда кабан загнал ее на дерево. Охваченная страхом и дрожащая — и в то же время преисполненная смелости противостоять врагу, как будто у нее хватит сил одной сразиться с драконом.
— Я вовсе не ненавижу тебя, — прошептал он, прижимая ее к себе и зарываясь лицом в ее волосы. Однажды Рейн спросил, что произошло с Джудит, и сейчас Гевин задавал себе тот же вопрос. Нет ли его вины в том, что она носит чужого ребенка, — ведь он оставил ее без защиты? Гевин отдавал себе отчет, что за все время их совместной жизни он был ласков и нежен с ней только раз. В тот день, который они провели в лесу. Он ощутил укол совести: тогда главной его целью было задобрить ее, чтобы вернуть в свою постель. Он думал только о себе. Он наклонился и подхватил Джудит на руки, потом сел, прислонившись спиной к дереву. — Расскажи мне, что произошло в замке.
Но Джудит не могла поверить ему. Каждый раз, когда она надеялась, что все ссоры забыты и между ними воцарились доверие и взаимопонимание, ее слова оборачивались против нее же. Но ей так приятно чувствовать его тело. «Только эти ощущения и остались нам», — подумала Джудит. Только страсть еще соединяет их. Не любовь и взаимопонимание, или, по крайней мере, доверие.
Джудит пожала плечами, не желая показать, какие мысли владеют ею. Ее губы почти касались его шеи.
— Теперь все кончено. Об этом лучше не вспоминать.
Гевин нахмурился. Ему хотелось настоять на своем, но ее близость заставила его отбросить все вопросы.
— Джудит, — прошептал он и прижался губами к ее губам.
Обвив руками шею Гевина, она притянула его к себе. Ее тело мгновенно воспламенилось желанием. Все размышления о взаимопонимании и доверии канули в Лету.
— Я скучал по тебе, — проговорил он. — Знаешь, когда я в первый раз увидел тебя в замке Демари, то подумал, что умер. — Джудит закинула голову, подставляя его поцелуям изящную шейку. — Ты была подобна ангелу, осветившему своей красотой… это место. Мне было страшно дотрагиваться до тебя, я боялся, что ты плод воображения, — нет, я боялся, что если ты настоящая, то мое прикосновение может уничтожить тебя. — Он потянул за шнуровку.
— Я очень даже настоящая, — улыбнулась Джудит.
Это еще сильнее подстегнуло Гевина, и он, повернув ее лицом к себе, приник к ней в страстном поцелуе.
— Твои улыбки — гораздо большая редкость и драгоценность, чем бриллианты. Мне нечасто доводилось видеть их. — Внезапно он вспомнил о чем-то, и его лицо потемнело. — Я был способен убить вас обоих, когда увидел, как Демари касается тебя. — Джудит с ужасом взглянула на Гевина, потом попыталась оттолкнуть его. — Нет! — воскликнул он и сжал ее еще сильнее. — Значит, ты давала ему больше, чем согласна дать мне, своему мужу?
Преодолев сопротивление, Джудит высвободила руку и со всей силы ударила его по щеке. Глаза Гевина запылали яростью, и он, схватив ее за руку, сдавил пальцы так, что едва не сломал. Вдруг он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Ты права. Я глупец. Все закончилось. Прошлое осталось позади. Давай думать только о будущем и о том, что ждет нас сегодня ночью.
Он нашел ее губы, и ярость Джудит исчезла. Она перестала воспринимать окружающее, полностью отдавшись восторгу, который вызывали в ней его ладони, ласкавшие ее под одеждой.
Они изголодались друг по другу. Страдания, владевшие Гевином, когда он, сидя в палатке, предавался тяжелым размышлениям, были ничто по сравнению с муками, вызванными сознанием, что он лишен возможности коснуться своей жены.
Темно-синее шерстяное платье было разорвано в мгновение ока, за ним последовало тонкое белье. Звук рвущейся ткани еще сильнее возбудил Джудит, и она принялась лихорадочно расстегивать рубашку Гевина. Но он оказался проворнее. Секунда — и его одежда была отброшена в сторону.
Покорившись сжигавшей ее страсти, Джудит притянула к себе Гевина, который с не меньшим пылом ответил на ее призыв. Они соединились в неистовом порыве и, достигнув вершины неземного блаженства, погрузились в приятную истому.
Глава 22
— Он считает себя выше нас, — недовольно заметила Бланш.
Они с Гледис находились в кладовой замка Чатворт и наполняли кувшины вином, которое подавалось к господскому столу.
— Да, — согласилась Гледис, однако в ее голоса не слышалось особого раздражения. Она сильно тосковала по Джослину, но, в отличие от Бланш, не злилась на него.
— Как ты думаешь, чем он так занят, что забыл о нас? — спросила Бланш. — И с ней он почти не бывает. — Она кивнула головой в сторону комнаты Элис. — Да и в зале не появляется.
— Кажется, все свое время он проводит в одиночестве в клетушке на сеновале, — вздохнула Гледис.
Внезапно Бланш замерла с кувшином в руке.
— В одиночестве! Ты считаешь, он там один? Как же я об этом не подумала! Не может ли он прятать там женщину?
Гледис рассмеялась.
— Зачем ему прятать там кого-то, когда к его услугам такое количество женщин? И потом, кто это может быть? Посмотри, никто не пропал, вся прислуга на месте. Если это не крепостная, я не представляю, кто бы это мог быть.
— А что еще способно заинтересовать такого мужика, как Джослин? Эй, ты! — позвала Бланш проходившую мимо крепостную девушку. — Наполни-ка эти кувшины.
— Но я… — начала было девушка, но Бланш со злостью ущипнула ее за руку. — Хорошо, — мрачно проговорила она.
— Пошли, Гледис, — скомандовала Бланш. — Давай попробуем разгадать эту тайну, пока Джослина нет поблизости. — Девушки покинули кладовую и направились к конюшне. — Смотри, каждый раз, прежде чем уйти, он убирает лестницу, — заметила Бланш и крадучись вошла в конюшню. Приложив палец к губам, она повернулась к следовавшей за ней Гледис и указала на крутившуюся неподалеку толстую жену конюха. — Эта старая карга оберегает Джослина как собственного сына, — прошептала она.
Стараясь как можно меньше шуметь, девушки вытащили спрятанную лестницу и приставили ее к внешней стене конюшни прямо под окошком в каморку Джослина. Подобрав юбки, Бланш полезла вверх. Когда они обе оказались в небольшом помещении, заваленном сеном, до них донесся женский голос:
— Джослин, это ты?
Бланш победно улыбнулась и взглянула на Гледис. Ее глаза зажглись злобой.
— Констанция! — воскликнула она, пройдя в глубь каморки.
На нежном личике девушки все еще четко выделялись следы от зарубцевавшихся ссадин и синяков.
Увидев Бланш и Гледис, Констанция попятилась.
— Вот как! Теперь понятно, почему Джослин избегает нас. А я думала, ты ушла из замка, — проговорила Гледис.
Испуганная Констанция слабо покачала головой.
— Нет! Она не ушла, — процедила Бланш. — Она увидела Джослина и решила, что он будет принадлежать только ей. Она, видите ли, ни с кем не желает делить его.
— Все совсем не так, — возразила Констанция дрожащими губами. — Я едва не умерла. Он заботился обо мне.
— Да, а теперь ты заботишься о нем, не так ли? Какое приворотное зелье ты использовала, чтобы околдовать его?
— Пожалуйста… я не хотела никого обидеть. Но Бланш не слушала ее. Она знала, что Джослин не мог так изуродовать лицо и тело девушки. На это был способен только Эдмунд Чатворт.
— Скажи-ка мне, лорд Эдмунд знает, где ты прячешься? — Увидев, что глаза Констанции расширились от ужаса, Бланш засмеялась. — Смотри, Гледис, она любовница лорда Эдмунда — и изменяет ему с другим. Как ты думаешь, не стоит ли нам вернуть ее хозяину? — Гледис с сочувствием взглянула на девушку, которая едва не теряла сознание от страха. Бланш схватила подругу за руку с такой силой, что ее пальцы впились в кожу. — Она предала нас, а ты сомневаешься, стоит ли отомстить ей? Эта маленькая хитрая сучка забрала у нас Джослина. Ей мало одного мужчины, она хочет, чтобы они все лежали у ее ног. — Этих слов было достаточно, чтобы в душе Гледис шевельнулась ненависть. — Если ты не пойдешь с нами, мы скажем лорду Эдмунду, что Джослин прячет тебя, — с ехидной улыбкой продолжила Бланш, поворачиваясь к Констанции.
Девушка молча последовала за ними. Она запретила себе думать о том, что ее ждет. Ее поддерживала мысль, что она спасает Джослина. Никто никогда не был добр и ласков с ней. Ее мирок населяли люди вроде Эдмунда, Бланш или Элис. Но объятия Джослина перенесли ее в рай — целых две недели мечты. Он разговаривал с ней, пел ей, обнимал и ласкал. Он шептал ей о своей любви, и она верила ему.
Теперь, следуя за Бланш и Гледис, Констанция с грустью думала о том, что навсегда покидает мир грез. В отличие от Джослина, она никогда не строила планов на будущее, не размышляла об их совместной жизни, когда она выздоровеет и они с Джослином уйдут из замка Чатворт. Она чувствовала, что судьбой им отпущены только те две недели, которые они провели в каморке над конюшней. И, покоряясь своей судьбе, она безропотно последовала за Бланш и Гледис. Ей даже в голову не приходило убежать от них или оказать какое-то сопротивление, хотя она хорошо знала, куда ее ведут.
Когда Констанция вошла в комнату Эдмунда, ей показалось, что ее грудь сдавило железными обручами.
— Стой здесь, а я схожу за лордом Эдмундом, — приказала Бланш.
— А он придет? — спросила Гледис.
— Естественно, когда я все ему расскажу. Следи, чтобы она не убежала.
Бланш вернулась спустя несколько минут. Следом за ней шел разъяренный Эдмунд. Нахальная служанка, ворвавшаяся во время обеда, рассердила его, но известие о Констанции заставило его позабыть о еде.
Войдя в комнату, Эдмунд запер дверь и пристально посмотрел на Констанцию, сразу же забыв о существовании Бланш и Гледис, которые обменялись обеспокоенными взглядами.
— Итак, моя прекрасная Констанция, ты не умерла. — Он взял девушку за подбородок и поднял ее голову. В ее глазах не отражалось ничего, кроме покорности и смирения. «Синяки и ссадины здорово изуродовали красивое лицо, но ничего, они исчезнут», — пришел к выводу Эдмунд. — Эти глаза, — прошептал он. — Они долго снились мне по ночам. — Внезапно он услышал какой-то шум и, повернувшись, увидел, что Бланш и Гледис пытаются отпереть дверь. — Стой! — крикнул он и схватил Гледис за руку, — Куда это вы собрались?
— Вернуться к работе, — дрожащим голосом произнесла Бланш. — Мы ваши преданные слуги, мы помним о наших обязанностях.
Эдмунд сильнее сжал руку Гледис, и у той от боли на глаза навернулись слезы. Она попыталась вырваться.
Эдмунд отшвырнул ее, и она рухнула на пол.
— Неужели вы решили, что можете привести ее и оставить вот так? Где она пряталась?
Бланш и Гледис переглянулись. Вот об этом-то они как раз и не подумали. Единственное, чего они добивались, — забрать Констанцию у Джослина. Они хотели, чтобы вернулись прежние времена, когда Джослин шутил с ними и проводил в их обществе все свое время.
— Я… я не знаю, мой господин, — запинаясь ответила Бланш.
— Ты считаешь меня дураком? — насмешливо проговорил Эдмунд и двинулся на нее. — Ее хорошо спрятали — в противном случае я бы знал, где она. Ведь никто в замке даже не обмолвился о ее существовании.
— Нет, мой господин, она… — Бланш была не настолько сообразительна, чтобы на ходу придумать какую-нибудь историю.
Эдмунд остановился и взглянул на лежавшую на полу Гледис.
— Вы хотите что-то утаить от меня. Кого вы защищаете? — Он принялся выкручивать Бланш руку.
— Мой господин! Мне больно!
— Тебе будет еще больнее, если осмелишься врать мне.
— Это был Бейнс, с кухни, — громко сказала Гледис, желая спасти подругу.
Эдмунд отпустил Бланш и задумался. Бейнс был отвратительнейшим типом, злым и жестоким, и Эдмунд знал это. Еще он знал, что Бейнс спит в кухне. У него не было своего угла, чтобы спрятать девушку. А даже если бы он и спрятал ее, все сразу стало бы известно.
— Ты лжешь, — спокойным и ровным голосом произнес Эдмунд и медленно двинулся к Гледис.
— Мой господин, — испуганно пролепетала она, отползая в сторону.
— И это последний раз, когда ты лжешь, — добавил Эдмунд и, схватив ее за талию, понес к открытому окну. Гледис тщетно пыталась вырваться.
Бланш с ужасом следила за происходящим. Когда Эдмунд подошел к окну, Гледис выставила руки и уперлась в раму. Но Эдмунд был сильнее: он толкнул ее в спину, и она рухнула лицом вниз, в панике молотя руками по воздуху и истошно крича. От земли ее отделяло четыре этажа. Ее крик оборвал сильный удар, от которого, казалось, сотряслись стены замка.
Бланш как заколдованная таращилась в окно. Ее тошнило, ноги стали ватными.
— А теперь, — повернувшись к ней, проговорил Эдмунд, — я желаю знать правду. Кто ее прятал? — Он кивнул на Констанцию, которая стояла прислонившись к стене и молчала. То, что Эдмунд сделал с Гледис, не удивило ее: именно этого она и ожидала.
— Джослин, — прошептала Бланш. Едва Бланш произнесла его имя, Констанция вскинула голову.
— Нет! — У нее на глазах предавали Джослина, и она всей душой стремилась помешать этому. Эдмунд улыбнулся.
— Этот красавчик певец? — Он совсем забыл, что в ту ночь именно Джослин забрал Констанцию из его комнаты, — Где же он живет, если ему удавалось так долго прятать ее?
— В каморке над конюшней, — с трудом вымолвила Бланш, продолжавшая неотрывно смотреть в окно. Всего минуту назад Гледис была жива. Теперь же ее изуродованное тело лежало на земле.
Эдмунд кивнул: он чувствовал, когда говорили правду, — и направился к Бланш. Та попятилась к двери.
— Нет, мой господин, я рассказала вам все, что вы хотели знать. — Но Эдмунд продолжал наступать на нее, его губы кривила слабая усмешка. — И я привела к вам Констанцию. Я преданно служу вам.
Эдмунду доставляло удовольствие смотреть на объятую ужасом девушку. Это лишний раз подтверждало его власть.
Он остановился возле Бланш и толстыми пальцами провел по ее щеке. В глазах этой безмозглой дуры стояли слезы, слезы страха. Эдмунд замахнулся и с наслаждением ударил, ее в лицо. Он улыбался.
Бланш упала на пол и закрыла руками лицо. От удара на щеке образовался пунцовый след.
— Иди, — с издевкой сказал Эдмунд, распахивая дверь. — Ты получила хороший урок.
Пулей вылетев из комнаты, Бланш ринулась вниз по лестнице и выбежала из дома. Не разбирая дороги она пронеслась через двор и оказалась за воротами. Она не обращала внимания на окрики дружинников, прохаживавшихся по стене. Единственным ее желанием было убраться подальше от всего, что имело отношение к замку Чатворт. Только острая боль в боку заставила ее замедлить бег. Бланш перешла на шаг и не оглядываясь двинулась прочь.
Джослин тайком засунул в карман дублета четыре сливы: он знал, что Констанция любит свежие фрукты. В течение последних недель его занимали лишь мысли о том, что любит и что не любит Констанция. Наибольшим наслаждением для него было наблюдать, как девушка раздевается: подобно нежному цветку она сбрасывала с себя один лепесток за другим. Ее благодарность за малейшую ласку наполняла душу Джослина теплом. По тому, как девушка радовалась крохотному букетику цветов, он мог представить, какова была ее жизнь в прошлом, и его сердце отзывалось на эти догадки острой болью.
"А какова она в постели!» — с улыбкой думал Джослин. Он не святой, чтобы забыть о плотских удовольствиях. Констанции хотелось отплатить ему за доброту, она всеми способами стремилась показать ему свою любовь. Сначала она была очень сдержанна и вся сжималась, словно в ожидании боли. Но ласки Джослина и постепенно растущая уверенность, что он не причинит ей вреда, заставили Констанцию раскрыться ему во всей своей страсти. Казалось, она стремится излить на него всю любовь, накопившуюся в ее душе за недолгую жизнь.
При мысли, какое их ждет будущее, Джослин тихо засмеялся. Он больше не будет бродить по свету, они с Констанцией поселятся в каком-нибудь отдаленном уголке и нарожают много ребятишек с фиолетовыми глазами. Впервые в жизни его желание стать свободным и иметь удобную постель и любимую женщину под боком было так велико. Впервые в жизни он полюбил. Констанция изменила его. Еще несколько дней — Констанции нужно набраться сил для долгого путешествия — и они покинут замок.
Джослин, насвистывая, прошел мимо кухни и направился к конюшне. Увидев прислоненную к стене лестницу, он замер. В последнее время он особенно заботился о мерах предосторожности и всегда убирал ее. Жена конюха, относившаяся к нему с материнской любовью, зорко следила за тем, чтобы никто не взял лестницу. За это Джослин вознаграждал ее счастливыми улыбками и крепкими объятиями. Единственное, что волновало его, — это безопасность Констанции.
Джослин в мгновение ока преодолел расстояние, отделявшее его от конюшни, и взлетел по лестнице. Его сердце бешено стучало, когда он метался по своей каморке, разбрасывая во все стороны сено, словно надеясь найти в нем Констанцию. Он не сомневался, что девушка никогда бы не покинула их убежище по собственной воле. Нет, она была подобна олененку: робка и пуглива.
Они с Гледис находились в кладовой замка Чатворт и наполняли кувшины вином, которое подавалось к господскому столу.
— Да, — согласилась Гледис, однако в ее голоса не слышалось особого раздражения. Она сильно тосковала по Джослину, но, в отличие от Бланш, не злилась на него.
— Как ты думаешь, чем он так занят, что забыл о нас? — спросила Бланш. — И с ней он почти не бывает. — Она кивнула головой в сторону комнаты Элис. — Да и в зале не появляется.
— Кажется, все свое время он проводит в одиночестве в клетушке на сеновале, — вздохнула Гледис.
Внезапно Бланш замерла с кувшином в руке.
— В одиночестве! Ты считаешь, он там один? Как же я об этом не подумала! Не может ли он прятать там женщину?
Гледис рассмеялась.
— Зачем ему прятать там кого-то, когда к его услугам такое количество женщин? И потом, кто это может быть? Посмотри, никто не пропал, вся прислуга на месте. Если это не крепостная, я не представляю, кто бы это мог быть.
— А что еще способно заинтересовать такого мужика, как Джослин? Эй, ты! — позвала Бланш проходившую мимо крепостную девушку. — Наполни-ка эти кувшины.
— Но я… — начала было девушка, но Бланш со злостью ущипнула ее за руку. — Хорошо, — мрачно проговорила она.
— Пошли, Гледис, — скомандовала Бланш. — Давай попробуем разгадать эту тайну, пока Джослина нет поблизости. — Девушки покинули кладовую и направились к конюшне. — Смотри, каждый раз, прежде чем уйти, он убирает лестницу, — заметила Бланш и крадучись вошла в конюшню. Приложив палец к губам, она повернулась к следовавшей за ней Гледис и указала на крутившуюся неподалеку толстую жену конюха. — Эта старая карга оберегает Джослина как собственного сына, — прошептала она.
Стараясь как можно меньше шуметь, девушки вытащили спрятанную лестницу и приставили ее к внешней стене конюшни прямо под окошком в каморку Джослина. Подобрав юбки, Бланш полезла вверх. Когда они обе оказались в небольшом помещении, заваленном сеном, до них донесся женский голос:
— Джослин, это ты?
Бланш победно улыбнулась и взглянула на Гледис. Ее глаза зажглись злобой.
— Констанция! — воскликнула она, пройдя в глубь каморки.
На нежном личике девушки все еще четко выделялись следы от зарубцевавшихся ссадин и синяков.
Увидев Бланш и Гледис, Констанция попятилась.
— Вот как! Теперь понятно, почему Джослин избегает нас. А я думала, ты ушла из замка, — проговорила Гледис.
Испуганная Констанция слабо покачала головой.
— Нет! Она не ушла, — процедила Бланш. — Она увидела Джослина и решила, что он будет принадлежать только ей. Она, видите ли, ни с кем не желает делить его.
— Все совсем не так, — возразила Констанция дрожащими губами. — Я едва не умерла. Он заботился обо мне.
— Да, а теперь ты заботишься о нем, не так ли? Какое приворотное зелье ты использовала, чтобы околдовать его?
— Пожалуйста… я не хотела никого обидеть. Но Бланш не слушала ее. Она знала, что Джослин не мог так изуродовать лицо и тело девушки. На это был способен только Эдмунд Чатворт.
— Скажи-ка мне, лорд Эдмунд знает, где ты прячешься? — Увидев, что глаза Констанции расширились от ужаса, Бланш засмеялась. — Смотри, Гледис, она любовница лорда Эдмунда — и изменяет ему с другим. Как ты думаешь, не стоит ли нам вернуть ее хозяину? — Гледис с сочувствием взглянула на девушку, которая едва не теряла сознание от страха. Бланш схватила подругу за руку с такой силой, что ее пальцы впились в кожу. — Она предала нас, а ты сомневаешься, стоит ли отомстить ей? Эта маленькая хитрая сучка забрала у нас Джослина. Ей мало одного мужчины, она хочет, чтобы они все лежали у ее ног. — Этих слов было достаточно, чтобы в душе Гледис шевельнулась ненависть. — Если ты не пойдешь с нами, мы скажем лорду Эдмунду, что Джослин прячет тебя, — с ехидной улыбкой продолжила Бланш, поворачиваясь к Констанции.
Девушка молча последовала за ними. Она запретила себе думать о том, что ее ждет. Ее поддерживала мысль, что она спасает Джослина. Никто никогда не был добр и ласков с ней. Ее мирок населяли люди вроде Эдмунда, Бланш или Элис. Но объятия Джослина перенесли ее в рай — целых две недели мечты. Он разговаривал с ней, пел ей, обнимал и ласкал. Он шептал ей о своей любви, и она верила ему.
Теперь, следуя за Бланш и Гледис, Констанция с грустью думала о том, что навсегда покидает мир грез. В отличие от Джослина, она никогда не строила планов на будущее, не размышляла об их совместной жизни, когда она выздоровеет и они с Джослином уйдут из замка Чатворт. Она чувствовала, что судьбой им отпущены только те две недели, которые они провели в каморке над конюшней. И, покоряясь своей судьбе, она безропотно последовала за Бланш и Гледис. Ей даже в голову не приходило убежать от них или оказать какое-то сопротивление, хотя она хорошо знала, куда ее ведут.
Когда Констанция вошла в комнату Эдмунда, ей показалось, что ее грудь сдавило железными обручами.
— Стой здесь, а я схожу за лордом Эдмундом, — приказала Бланш.
— А он придет? — спросила Гледис.
— Естественно, когда я все ему расскажу. Следи, чтобы она не убежала.
Бланш вернулась спустя несколько минут. Следом за ней шел разъяренный Эдмунд. Нахальная служанка, ворвавшаяся во время обеда, рассердила его, но известие о Констанции заставило его позабыть о еде.
Войдя в комнату, Эдмунд запер дверь и пристально посмотрел на Констанцию, сразу же забыв о существовании Бланш и Гледис, которые обменялись обеспокоенными взглядами.
— Итак, моя прекрасная Констанция, ты не умерла. — Он взял девушку за подбородок и поднял ее голову. В ее глазах не отражалось ничего, кроме покорности и смирения. «Синяки и ссадины здорово изуродовали красивое лицо, но ничего, они исчезнут», — пришел к выводу Эдмунд. — Эти глаза, — прошептал он. — Они долго снились мне по ночам. — Внезапно он услышал какой-то шум и, повернувшись, увидел, что Бланш и Гледис пытаются отпереть дверь. — Стой! — крикнул он и схватил Гледис за руку, — Куда это вы собрались?
— Вернуться к работе, — дрожащим голосом произнесла Бланш. — Мы ваши преданные слуги, мы помним о наших обязанностях.
Эдмунд сильнее сжал руку Гледис, и у той от боли на глаза навернулись слезы. Она попыталась вырваться.
Эдмунд отшвырнул ее, и она рухнула на пол.
— Неужели вы решили, что можете привести ее и оставить вот так? Где она пряталась?
Бланш и Гледис переглянулись. Вот об этом-то они как раз и не подумали. Единственное, чего они добивались, — забрать Констанцию у Джослина. Они хотели, чтобы вернулись прежние времена, когда Джослин шутил с ними и проводил в их обществе все свое время.
— Я… я не знаю, мой господин, — запинаясь ответила Бланш.
— Ты считаешь меня дураком? — насмешливо проговорил Эдмунд и двинулся на нее. — Ее хорошо спрятали — в противном случае я бы знал, где она. Ведь никто в замке даже не обмолвился о ее существовании.
— Нет, мой господин, она… — Бланш была не настолько сообразительна, чтобы на ходу придумать какую-нибудь историю.
Эдмунд остановился и взглянул на лежавшую на полу Гледис.
— Вы хотите что-то утаить от меня. Кого вы защищаете? — Он принялся выкручивать Бланш руку.
— Мой господин! Мне больно!
— Тебе будет еще больнее, если осмелишься врать мне.
— Это был Бейнс, с кухни, — громко сказала Гледис, желая спасти подругу.
Эдмунд отпустил Бланш и задумался. Бейнс был отвратительнейшим типом, злым и жестоким, и Эдмунд знал это. Еще он знал, что Бейнс спит в кухне. У него не было своего угла, чтобы спрятать девушку. А даже если бы он и спрятал ее, все сразу стало бы известно.
— Ты лжешь, — спокойным и ровным голосом произнес Эдмунд и медленно двинулся к Гледис.
— Мой господин, — испуганно пролепетала она, отползая в сторону.
— И это последний раз, когда ты лжешь, — добавил Эдмунд и, схватив ее за талию, понес к открытому окну. Гледис тщетно пыталась вырваться.
Бланш с ужасом следила за происходящим. Когда Эдмунд подошел к окну, Гледис выставила руки и уперлась в раму. Но Эдмунд был сильнее: он толкнул ее в спину, и она рухнула лицом вниз, в панике молотя руками по воздуху и истошно крича. От земли ее отделяло четыре этажа. Ее крик оборвал сильный удар, от которого, казалось, сотряслись стены замка.
Бланш как заколдованная таращилась в окно. Ее тошнило, ноги стали ватными.
— А теперь, — повернувшись к ней, проговорил Эдмунд, — я желаю знать правду. Кто ее прятал? — Он кивнул на Констанцию, которая стояла прислонившись к стене и молчала. То, что Эдмунд сделал с Гледис, не удивило ее: именно этого она и ожидала.
— Джослин, — прошептала Бланш. Едва Бланш произнесла его имя, Констанция вскинула голову.
— Нет! — У нее на глазах предавали Джослина, и она всей душой стремилась помешать этому. Эдмунд улыбнулся.
— Этот красавчик певец? — Он совсем забыл, что в ту ночь именно Джослин забрал Констанцию из его комнаты, — Где же он живет, если ему удавалось так долго прятать ее?
— В каморке над конюшней, — с трудом вымолвила Бланш, продолжавшая неотрывно смотреть в окно. Всего минуту назад Гледис была жива. Теперь же ее изуродованное тело лежало на земле.
Эдмунд кивнул: он чувствовал, когда говорили правду, — и направился к Бланш. Та попятилась к двери.
— Нет, мой господин, я рассказала вам все, что вы хотели знать. — Но Эдмунд продолжал наступать на нее, его губы кривила слабая усмешка. — И я привела к вам Констанцию. Я преданно служу вам.
Эдмунду доставляло удовольствие смотреть на объятую ужасом девушку. Это лишний раз подтверждало его власть.
Он остановился возле Бланш и толстыми пальцами провел по ее щеке. В глазах этой безмозглой дуры стояли слезы, слезы страха. Эдмунд замахнулся и с наслаждением ударил, ее в лицо. Он улыбался.
Бланш упала на пол и закрыла руками лицо. От удара на щеке образовался пунцовый след.
— Иди, — с издевкой сказал Эдмунд, распахивая дверь. — Ты получила хороший урок.
Пулей вылетев из комнаты, Бланш ринулась вниз по лестнице и выбежала из дома. Не разбирая дороги она пронеслась через двор и оказалась за воротами. Она не обращала внимания на окрики дружинников, прохаживавшихся по стене. Единственным ее желанием было убраться подальше от всего, что имело отношение к замку Чатворт. Только острая боль в боку заставила ее замедлить бег. Бланш перешла на шаг и не оглядываясь двинулась прочь.
Джослин тайком засунул в карман дублета четыре сливы: он знал, что Констанция любит свежие фрукты. В течение последних недель его занимали лишь мысли о том, что любит и что не любит Констанция. Наибольшим наслаждением для него было наблюдать, как девушка раздевается: подобно нежному цветку она сбрасывала с себя один лепесток за другим. Ее благодарность за малейшую ласку наполняла душу Джослина теплом. По тому, как девушка радовалась крохотному букетику цветов, он мог представить, какова была ее жизнь в прошлом, и его сердце отзывалось на эти догадки острой болью.
"А какова она в постели!» — с улыбкой думал Джослин. Он не святой, чтобы забыть о плотских удовольствиях. Констанции хотелось отплатить ему за доброту, она всеми способами стремилась показать ему свою любовь. Сначала она была очень сдержанна и вся сжималась, словно в ожидании боли. Но ласки Джослина и постепенно растущая уверенность, что он не причинит ей вреда, заставили Констанцию раскрыться ему во всей своей страсти. Казалось, она стремится излить на него всю любовь, накопившуюся в ее душе за недолгую жизнь.
При мысли, какое их ждет будущее, Джослин тихо засмеялся. Он больше не будет бродить по свету, они с Констанцией поселятся в каком-нибудь отдаленном уголке и нарожают много ребятишек с фиолетовыми глазами. Впервые в жизни его желание стать свободным и иметь удобную постель и любимую женщину под боком было так велико. Впервые в жизни он полюбил. Констанция изменила его. Еще несколько дней — Констанции нужно набраться сил для долгого путешествия — и они покинут замок.
Джослин, насвистывая, прошел мимо кухни и направился к конюшне. Увидев прислоненную к стене лестницу, он замер. В последнее время он особенно заботился о мерах предосторожности и всегда убирал ее. Жена конюха, относившаяся к нему с материнской любовью, зорко следила за тем, чтобы никто не взял лестницу. За это Джослин вознаграждал ее счастливыми улыбками и крепкими объятиями. Единственное, что волновало его, — это безопасность Констанции.
Джослин в мгновение ока преодолел расстояние, отделявшее его от конюшни, и взлетел по лестнице. Его сердце бешено стучало, когда он метался по своей каморке, разбрасывая во все стороны сено, словно надеясь найти в нем Констанцию. Он не сомневался, что девушка никогда бы не покинула их убежище по собственной воле. Нет, она была подобна олененку: робка и пуглива.