Страница:
Горничные помогли Джудит принять ванну. Перекатившись на бок, Гевин лениво наблюдал за этим действом.
Джудит не смотрела на него, она просто не могла поднять глаза, потому что пребывала в страшном замешательстве. С одной стороны, этот мужчина был ей неприятен, он олицетворял собой все, что она ненавидела, — бесчестие, ложь, алчность. Но с другой стороны, она забывала о гордости, когда он дотрагивался до нее. Она дала ему — и Богу — клятву, что он ничего не получит от нее. Но он взял больше, чем она согласна была отдать.
Она не заметила, как на нее накинули тонкую льняную сорочку, потом модест[4] из темно-зеленого атласа, расшитого золотом. Из-под распашной юбки и в разрезы на широких рукавах, собранных у запястья, выглядывал фрипон[5] из зеленого шелка.
— Теперь вот это, моя госпожа, — сказала Мод и протянула Джудит большую плоскую коробочку из слоновой кости.
Джудит удивленно взглянула на горничную и откинула крышку. На черной бархатной подушечке лежало колье из тончайшей золотой филиграни. Его украшал ряд великолепно подобранных изумрудов величиной с каплю.
— Оно… прекрасно, — прошептала Джудит. — Как мама…
— Это свадебный подарок вашего супруга, — объяснила Мод.
Джудит спиной почувствовала взгляд Гевина. Она резко повернулась к нему, но увидев его лежащего в постели, увидев его кожу, казавшуюся коричневой на фоне белоснежных простыней, ощутила слабость во всем теле. Собрав всю волю, она присела в глубоком реверансе и произнесла:
— Благодарю вас, милорд.
Ее холодность рассердила Гевина. Он предпочел бы, чтобы Джудит отшвырнула его подарок. Как она может быть такой страстной в постели и такой холодной и чопорной вне ее?
Джудит опять повернулась к горничным, и Мод застегнула платье. Джоан горячими щипцами уложила ей волосы и убрала их золотой лентой. Но Гевин не дал им закончить, потребовав, чтобы они ушли. Джудит не смотрела на него, пока он брился и натягивал на себя темно-коричневые дублет и чулки, рыжеватый шерстяной кафтан, подбитый золотистым мехом рыси.
Когда он приблизился к ней, ей стоило большого труда сдержать дрожь. Он предложил ей руку и проводил вниз к ожидавшим гостям.
Мессу они слушали вместе, но на этот раз он не целовал ей пальцы и они не бросали осторожные взгляды друг на друга. Они были торжественны и печальны.
Глава 7
Глава 8
Джудит не смотрела на него, она просто не могла поднять глаза, потому что пребывала в страшном замешательстве. С одной стороны, этот мужчина был ей неприятен, он олицетворял собой все, что она ненавидела, — бесчестие, ложь, алчность. Но с другой стороны, она забывала о гордости, когда он дотрагивался до нее. Она дала ему — и Богу — клятву, что он ничего не получит от нее. Но он взял больше, чем она согласна была отдать.
Она не заметила, как на нее накинули тонкую льняную сорочку, потом модест[4] из темно-зеленого атласа, расшитого золотом. Из-под распашной юбки и в разрезы на широких рукавах, собранных у запястья, выглядывал фрипон[5] из зеленого шелка.
— Теперь вот это, моя госпожа, — сказала Мод и протянула Джудит большую плоскую коробочку из слоновой кости.
Джудит удивленно взглянула на горничную и откинула крышку. На черной бархатной подушечке лежало колье из тончайшей золотой филиграни. Его украшал ряд великолепно подобранных изумрудов величиной с каплю.
— Оно… прекрасно, — прошептала Джудит. — Как мама…
— Это свадебный подарок вашего супруга, — объяснила Мод.
Джудит спиной почувствовала взгляд Гевина. Она резко повернулась к нему, но увидев его лежащего в постели, увидев его кожу, казавшуюся коричневой на фоне белоснежных простыней, ощутила слабость во всем теле. Собрав всю волю, она присела в глубоком реверансе и произнесла:
— Благодарю вас, милорд.
Ее холодность рассердила Гевина. Он предпочел бы, чтобы Джудит отшвырнула его подарок. Как она может быть такой страстной в постели и такой холодной и чопорной вне ее?
Джудит опять повернулась к горничным, и Мод застегнула платье. Джоан горячими щипцами уложила ей волосы и убрала их золотой лентой. Но Гевин не дал им закончить, потребовав, чтобы они ушли. Джудит не смотрела на него, пока он брился и натягивал на себя темно-коричневые дублет и чулки, рыжеватый шерстяной кафтан, подбитый золотистым мехом рыси.
Когда он приблизился к ней, ей стоило большого труда сдержать дрожь. Он предложил ей руку и проводил вниз к ожидавшим гостям.
Мессу они слушали вместе, но на этот раз он не целовал ей пальцы и они не бросали осторожные взгляды друг на друга. Они были торжественны и печальны.
Глава 7
Вокруг замка стоял невообразимый шум, воздух звенел от радостных возгласов. Над палатками, разбросанными по огромному полю, развевались яркие знамена. Оружие и доспехи, подобно драгоценным камням, сверкали на солнце. Тут и там сновали дети. Торговцы с большими лотками, подвешенными на шее, предлагали разнообразные товары: от фруктов и пирогов до святых мощей.
Для поединков была выделена посыпанная песком площадка, отгороженная двойным деревянным забором. Внутренний забор был низким — всего три фута, — зато высота внешнего достигала восьми футов. Пространство между ними предназначалось для оруженосцев и лошадей. Снаружи расположились торговцы и крепостные.
Дамы и не участвовавшие в турнире рыцари разместились на поднимающихся амфитеатром скамьях, над которыми развевались знамена с геральдическими символами каждой семьи. Леопарды Монтгомери превалировали над всем этим разнообразием.
Перед началом турнира рыцари, уже успевшие облачиться в доспехи, торжественно прошествовали перед зрителями. Качество и совершенство оружия напрямую зависело от благосостояния их владельца. Здесь можно было увидеть старомодные кольчуги и современные латы из металлических пластин, нашитых на кожу. Самые богатые рыцари носили новые доспехи из Германии, изготовленные из отличной стали и закрывавшие их с головы до ног, не оставляя ни одного незащищенного участка. Однако такие доспехи весили более сотни фунтов. Разноцветные плюмажи на шлемах рыцарей соответствовали родовым цветам.
Джудит и Гевин направлялись к площадке для турниров. Джудит была оглушена шумом, в нос ей ударил необычный запах, витавший над полем. Все было внове для нее, ее глаза горели от возбуждения. Гевина же обуревали противоречивые мысли. Прошлая ночь превратилась для него в открытие. Ни одна женщина никогда не давала ему такого наслаждения, как Джудит. Его свидания с Элис были тайными, им всегда приходилось торопиться. Гевин не любил ту, которая стала его женой, — даже беседа с ней приводила его в ярость, — однако именно она открыла ему свободную от условностей страсть.
Джудит заметила приближавшегося к ним Рейна. Он был в полном вооружении. Его латы украшали выгравированные крохотные геральдические лилии. Под мышкой он держал шлем. Его походка была легкой, словно для него не составляло труда носить на себе тяжелые доспехи. Так и было на самом деле.
Издали заметив своего деверя, Джудит бессознательно выпустила руку мужа. Когда Рейн подошел к ней, на его лице засияла улыбка — улыбка, которая свела с ума немало женщин.
— Привет, сестричка, — проговорил он. — Сегодня утром я решил, что твоя красота мне приснилась, но теперь вижу, что ты прекраснее, чем мне казалось.
Ей понравился его комплимент.
— А твое присутствие расцвечивает день яркими красками. Ты будешь участвовать в поединке? — Она кивнула в сторону площадки.
— И Майлс и я.
Казалось, они оба забыли о существовании Гевина, который хмуро смотрел на них.
— У всех мужчин какие-то ленты, — сказала Джудит. — Что они обозначают?
— Дама может выбрать какого-нибудь рыцаря и в знак своей благосклонности дать ему талисман.
— Тогда и мне можно дать тебе ленту? — с улыбкой спросила она.
Рейн в одно мгновение опустился перед ней на колено, при этом его доспехи громко зазвенели.
— Почту за честь.
Джудит приподняла прозрачную вуаль, прикрывавшую ее волосы, и вытащила из прически одну из золотых лент. Было совершенно очевидно, что ее горничные прекрасно знали о подобной традиции.
Рейн поставил руку на бедро, и Джудит повязала ленту вокруг его плеча. В это время к ним приблизился Майлс и тоже встал на одно колено.
— Надеюсь, ты согласишься обратить внимание и на другого брата?
Сегодня утром она увидела в Майлсе то, что давно, еще когда он был безбородым юношей, заметили другие женщины. Вчера она была девственницей и не понимала значения его пристального взгляда. Щеки Джудит покрыл очаровательный румянец, и она наклонила голову, чтобы вытащить еще одну ленту.
Ее смущение позабавило Рейна.
— Нечего строить ей глазки, Майлс, — засмеялся он, намекая на то, что интерес Майлса к женщинам давно стал предметом шуток в замке Монтгомери. Стивен однажды пожаловался, что к тому времени, когда Майлсу исполнилось семнадцать, он успел обрюхатить первую половину крепостных девок, а к восемнадцати годам покончил и со второй половиной. — Разве ты не видишь, как смотрит на нас Гевин?
— Я вижу, как вы оба ставите себя в глупое положение, — сердито заметит тот. — Здесь полно девушек. Если вам так уж хочется показать всем, какие вы ослы, найдите себе другую.
Джудит не успела закрепить ленту на плече Майлса, потому что пальцы Гевина сжали ее руку.
— Мне больно! — воскликнула она, пытаясь вырваться и довязать узел.
— Тебе будет еще больнее, если ты не прекратишь кокетничать с другими мужчинами.
— Кокетничать! — Она дернула руку, но пальцы Гевина сжались еще сильнее. Она огляделась вокруг. Все рыцари преклонили колена перед своими дамами, которые одаривали их лентами, поясами и даже драгоценностями, а ей муж ставит кокетство в вину. — Тот, кто лишен чести, приписывает подобный недостаток другим. Очевидно, ты пытаешься обвинить меня в собственных грехах.
Его глаза потемнели, он пристально взглянул на жену.
— Я обвиняю тебя только в том, что мне известно. Ты горяча, когда дело касается мужчин, но я не позволю тебе выставлять себя шлюхой перед моими братьями. А теперь сядь и не смей сеять между нами вражду. — Он резко повернулся и ушел, оставив Джудит на подиуме, украшенном гербом Монтгомери.
Несколько секунд она находилась в какой-то прострации, ничего не слышала и не видела. Гевин был несправедлив, и она не обратила бы внимания на его слова, если бы не его замечание о том, чем они занимались в постели, — этого она простить не могла. Разве она поступила плохо, ответив на его ласки? Но если даже так, как можно было найти в себе силы остановиться? Она смутно помнила события ночи. Все расплылось в нежном бархатном тумане. Его руки вызывали в ее теле волны восторга — это все, что ей удалось воскресить в памяти. А он говорил с ней так, будто она вела себя непристойно. Она заморгала, чтобы прогнать слезы отчаяния. Она права в том, что ненавидит его.
Джудит по ступенькам поднялась к креслам. Муж предоставил ей самостоятельно знакомиться с его родственниками. Она гордо вскинула голову: никто не увидит готовые пролиться слезы.
— Леди Джудит! — Мягкий голос дошел наконец до ее сознания. Она повернулась и увидела женщину в одежде монахини. — Позвольте представиться. Мы встречались вчера, но я сомневаюсь, что вы запомнили меня. Я сестра Гевина, Мери.
Взгляд Мери был устремлен на удалявшегося брата. Как это не похоже на него — уйти и оставить женщину одну. Все ее братья — Гевин, Стивен, Рейн и Майлс — всегда отличались особой почтительностью. К тому же Гевин ни разу не улыбнулся своей молодой жене. Ведь он не участвует в турнире, но почему-то направился к палаткам. Мери не могла понять, что движет им.
Гевин пробирался сквозь толпу к палаткам, расположенным на другой стороне площадки. Попадавшиеся ему навстречу знакомые дружески хлопали его по спине и заговорщицки подмигивали. Чем ближе он подходил к палаткам, тем громче становился знакомый звон металла. Он надеялся, что атмосфера здравомыслия, всегда присущая мужскому обществу, успокоит его.
Гевин шел расправив плечи и устремив взгляд вперед. Он не предполагал, что ярость может настолько ослепить его. Сука! Хитрая, ловкая сука! Им владело единственное желание: побить ее и одновременно заняться с ней любовью. Он стоял и наблюдал, как она нежно улыбается его братьям, когда же ее взгляд обратился на него, в нем отразилось нечто, похожее на отвращение.
И еще он не мог забыть, как она ласкала его ночью. Как жадно целовала, как сжимала его в объятиях — но только после того, как он заставил ее прийти к нему. В первый раз он взял ее силой, а потом только боль, вызванная тем, что он намотал ее волосы на руку, заставила ее приблизиться к нему. И в третий раз ему пришлось преодолеть ее внутренний протест. А с его братьями она весело смеялась и одаривала их лентами — такими же золотыми, как ее глаза. Если с ним, кому она открыто призналась в своей ненависти, она может быть столь страстной, какой же она будет с любимым мужчиной? Наблюдая за женой, разговаривавшей с Рейном и Майлсом, он представлял, как они дотрагиваются до нее, целуют ее. Гевин почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Его охватило желание причинить ей боль, и он своего добился. Во всяком случае, он получил хоть какое-то удовлетворение, хотя это и не доставило ему удовольствия. Честно говоря, выражение, появившееся на ее лице, еще сильнее разъярило его. Эта чертова баба не имеет права бросать на него такие ледяные взгляды.
Он сердито откинул полог палатки Майлса, рассчитывая, что она будет пуста, так как Майлс уже находился на площадке, но ошибся. Там стояла Элис, ее глаза были опущены, губы крохотного ротика смиренно сжаты. Гевин, который был по горло сыт женой, огрызавшейся на него и одновременно сводившей его с ума своим телом, воспринял появление Элис с облегчением. Она олицетворяла собой именно то, что должно быть присуще женщине, — спокойствие, смирение. Гевин не задумываясь сжал ее в объятиях и стал целовать. Ему нравилось, когда она таяла в его руках. Она не сопротивлялась ему, и он был рад этому.
Элис никогда не приходилось видеть Гевина в таком состоянии, и она мысленно возблагодарила того, кто довел его до этого. Но как бы велико ни было ее желание, она не позволит поставить себя в глупое положение. Здесь слишком много народу, в особенности родственников Гевина.
— Гевин, — прошептала она, — сейчас не время и не место.
Он немедленно отодвинулся от нее, поняв, что не вынесет сопротивления еще одного существа женского пола.
— Тогда убирайся! — взорвался он и выскочил из палатки.
Элис, нахмурившись, долго смотрела ему вслед. Совершенно ясно, что ночь, проведенная в постели с молодой женой, не отвратила его от нее, как она опасалась. Но он все равно не похож на того Гевина, которого Элис так хорошо знала.
Уолтер Демари не мог отвести глаз от Джудит. Она сидела в павильоне Монтгомери и беседовала со своими новыми родственниками. Он не отрываясь следил за ней с того мгновения, когда она покинула замок, чтобы ехать в церковь. Он видел, как она проскользнула в сад за башней, видел выражение ее лица, когда она вернулась. У него было ощущение, будто он давно знает се, более того… любит ее. Ему нравилось, как она ходит, гордо подняв голову и выставив вперед подбородок, будто готовится противостоять всему миру. Ему нравились ее глаза, ее точеный носик.
Ночь он провел в одиночестве, думая о ней, представляя ее в своих объятиях.
Теперь он задавал себе вопрос: почему она принадлежит не ему? Его семья не менее богата, чем семья Монтгомери. Будучи приятелем ее братьев, он часто заезжал в поместье Риведунов.
Роберт Риведун только что купил пакетик вафель у одного из торговцев и сейчас запивал их кислым соком.
Уолтер подошел к Риведуну и, решив не тратить время на объяснения, сразу же приступил к главному.
— Почему вы не отдали девушку мне? — спросил он.
Роберт поднял на него удивленный взгляд.
— Что беспокоит тебя, парень? Тебе следовало бы быть на поле с другими мужчинами.
Уолтер сел рядом с ним и провел рукой по волосам. Его нельзя было назвать непривлекательным, но также мало кто посчитал бы его красивым. У него были глаза неопределенного голубого оттенка и несколько длинноватый нос. Его тонкие бесформенные губы запросто складывались в злобную усмешку. Блеклые светлые волосы были завиты и тщательно уложены.
— Девушка, ваша дочь, — повторил он. — Почему вы не предложили ее мне? Я много времени проводил с вашими сыновьями. Я не богат, но мои владения не меньше, чем у Гевина Монтгомери.
Роберт пожал плечами, откусил вафлю и запил ее соком.
— Для тебя есть много других богатых невест, — уклончиво заметил он.
— Но не таких, как она! — настаивал Уолтер. Роберт опять удивленно посмотрел на него. — Разве вы не видите, что она красива? — продолжал он.
Роберт перевел взгляд на павильон, в котором сидела его дочь.
— Да, я вижу, что она красива, — с отвращением проговорил он. — Но что такое красота? Она исчезает со временем. Ее мать тоже когда-то была красива, а во что она превратилась сейчас?
Уолтер не собирался смотреть на нервную изнуренную женщину, примостившуюся на краешке стула, готовую вскочить, если муж вздумает замахнуться на нее. Он пропустил мимо ушей замечание Роберта.
— Почему вы прятали ее? Зачем было скрывать ее от всех?
— Это причуда ее матери, — с улыбкой ответил Роберт. — Она заплатила за это, к тому же мне было совершенно безразлично. А почему ты меня об этом спрашиваешь? Разве ты не видишь, что уже начинается поединок?
Уолтер схватил Роберта за руку. Он хорошо знал этого человека, знал, насколько тот труслив.
— Потому что я хочу ее. Никогда еще женщина не была для меня столь желанна. Она должна была принадлежать мне! Мои земли граничат с вашими. Я — хорошая партия, а вы даже ни разу не показали мне ее.
Роберт отдернул руку.
— Ты? Хорошая партия? — переспросил он. — Взгляни на Монтгомери, которые окружают девчонку. Вон Томас, ему почти шестьдесят. У него шесть сыновей, и все живы и тоже произвели на свет сыновей. А рядом с ним Ральф, его брат, у него пятеро. Потом Хью, у которого…
— Какое отношение это имеет к вашей дочери? — раздраженно перебил его Уолтер.
— Сыновья! — в самое ухо прокричал Роберт. — Монтгомери произвели на свет больше сыновей, чем другие семьи по всей Англии. И каких сыновей! Посмотри на их семейство. Самый младший, Майлс, получил шпоры, когда ему еще не исполнилось восемнадцати, и уже успел завести троих сыновей от дворовых девок. Рейн три года путешествовал по стране, принимая участие в различных турнирах. Его так и не смогли победить, и он сделал себе на этом состояние. Стивен с королем находится в Шотландии, ему только двадцать пять, а он уже командует армиями. И, наконец, старший. В шестнадцать, лишившись родителей, он самостоятельно управлял поместьем и заботился о братьях. У него не было никаких опекунов, которые могли бы научить всему тому, что должен знать мужчина. Какой другой шестнадцатилетний юнец способен осилить такое? Большинство из них начинают скулить, когда им не разрешают поступать по-своему. — Он перевел взгляд на Уолтера. — И ты еще спрашиваешь, почему я отдал Джудит такому мужчине? Если я не смог произвести на свет сыновей, достаточно крепких и здоровых, чтобы дожить до старости, то, возможно, мне удастся получить от нее здорового внука.
Уолтер пришел в ярость. Он потерял Джудит только, потому, что старик бредил внуком.
— Она могла бы родить сына от меня! — процедил он.
— От тебя! — захохотал Роберт. — Сколько у тебя сестер? Пять? Шесть? Я уже сбился со счета. И ты сам что-нибудь сделал? Землями управляет твой отец. Единственное твое занятие — гоняться за дворовыми девками. А теперь оставь меня и не смей кричать на меня. Если у меня есть племенная кобыла, я найду для нее лучшего жеребца. И покончим на этом. — Он повернулся к площадке, тут же позабыв о существовании Уолтера.
Но Демари был не из тех, кто позволял обращаться с собой подобным образом. Все сказанное Робертом было правдой. Уолтер ничего не добился за свою короткую жизнь, но лишь потому, что его, в отличие от братьев Монтгомери не вынудили к этому обстоятельства. Уолтер не сомневался, что, если бы все сложилось иначе, если бы его отец умер и он сам оказался бы перед ответственным решением, то справился бы с задачей не хуже других.
Когда Уолтер спускался с подиума, он был уже другим человеком. Семя было брошено в землю и уже начало давать всходы. Внезапно его взгляд упал на поле, и он обратил внимание, что повсюду в лучах солнца переливаются золотые леопарды Монтгомери. С этого мгновения Уолтер стал думать об этой семье как о своих врагах. Ему страстно захотелось доказать Роберту и Монтгомери, но в большей степени себе самому, что он не хуже их. Чем дольше он смотрел на зеленые с золотом знамена, тем сильнее росла в нем ненависть. Что такого сделали эти Монтгомери, чтобы получить богатые земли Риведунов? Почему они будут пользоваться тем, что должно было бы принадлежать ему? В течение многих лет он терпел общество братьев Джудит и ничего не получал взамен. Теперь же, когда появилось то, что он хотел бы иметь и что должен был бы иметь, его променяли на Монтгомери.
Уолтер направился к павильону Монтгомери. Гнев, вызванный несправедливостью, придал ему храбрости. Он будет разговаривать с этой Джудит, будет проводить с ней время. Ведь в конце концов, она по праву принадлежит ему, не так ли?
Для поединков была выделена посыпанная песком площадка, отгороженная двойным деревянным забором. Внутренний забор был низким — всего три фута, — зато высота внешнего достигала восьми футов. Пространство между ними предназначалось для оруженосцев и лошадей. Снаружи расположились торговцы и крепостные.
Дамы и не участвовавшие в турнире рыцари разместились на поднимающихся амфитеатром скамьях, над которыми развевались знамена с геральдическими символами каждой семьи. Леопарды Монтгомери превалировали над всем этим разнообразием.
Перед началом турнира рыцари, уже успевшие облачиться в доспехи, торжественно прошествовали перед зрителями. Качество и совершенство оружия напрямую зависело от благосостояния их владельца. Здесь можно было увидеть старомодные кольчуги и современные латы из металлических пластин, нашитых на кожу. Самые богатые рыцари носили новые доспехи из Германии, изготовленные из отличной стали и закрывавшие их с головы до ног, не оставляя ни одного незащищенного участка. Однако такие доспехи весили более сотни фунтов. Разноцветные плюмажи на шлемах рыцарей соответствовали родовым цветам.
Джудит и Гевин направлялись к площадке для турниров. Джудит была оглушена шумом, в нос ей ударил необычный запах, витавший над полем. Все было внове для нее, ее глаза горели от возбуждения. Гевина же обуревали противоречивые мысли. Прошлая ночь превратилась для него в открытие. Ни одна женщина никогда не давала ему такого наслаждения, как Джудит. Его свидания с Элис были тайными, им всегда приходилось торопиться. Гевин не любил ту, которая стала его женой, — даже беседа с ней приводила его в ярость, — однако именно она открыла ему свободную от условностей страсть.
Джудит заметила приближавшегося к ним Рейна. Он был в полном вооружении. Его латы украшали выгравированные крохотные геральдические лилии. Под мышкой он держал шлем. Его походка была легкой, словно для него не составляло труда носить на себе тяжелые доспехи. Так и было на самом деле.
Издали заметив своего деверя, Джудит бессознательно выпустила руку мужа. Когда Рейн подошел к ней, на его лице засияла улыбка — улыбка, которая свела с ума немало женщин.
— Привет, сестричка, — проговорил он. — Сегодня утром я решил, что твоя красота мне приснилась, но теперь вижу, что ты прекраснее, чем мне казалось.
Ей понравился его комплимент.
— А твое присутствие расцвечивает день яркими красками. Ты будешь участвовать в поединке? — Она кивнула в сторону площадки.
— И Майлс и я.
Казалось, они оба забыли о существовании Гевина, который хмуро смотрел на них.
— У всех мужчин какие-то ленты, — сказала Джудит. — Что они обозначают?
— Дама может выбрать какого-нибудь рыцаря и в знак своей благосклонности дать ему талисман.
— Тогда и мне можно дать тебе ленту? — с улыбкой спросила она.
Рейн в одно мгновение опустился перед ней на колено, при этом его доспехи громко зазвенели.
— Почту за честь.
Джудит приподняла прозрачную вуаль, прикрывавшую ее волосы, и вытащила из прически одну из золотых лент. Было совершенно очевидно, что ее горничные прекрасно знали о подобной традиции.
Рейн поставил руку на бедро, и Джудит повязала ленту вокруг его плеча. В это время к ним приблизился Майлс и тоже встал на одно колено.
— Надеюсь, ты согласишься обратить внимание и на другого брата?
Сегодня утром она увидела в Майлсе то, что давно, еще когда он был безбородым юношей, заметили другие женщины. Вчера она была девственницей и не понимала значения его пристального взгляда. Щеки Джудит покрыл очаровательный румянец, и она наклонила голову, чтобы вытащить еще одну ленту.
Ее смущение позабавило Рейна.
— Нечего строить ей глазки, Майлс, — засмеялся он, намекая на то, что интерес Майлса к женщинам давно стал предметом шуток в замке Монтгомери. Стивен однажды пожаловался, что к тому времени, когда Майлсу исполнилось семнадцать, он успел обрюхатить первую половину крепостных девок, а к восемнадцати годам покончил и со второй половиной. — Разве ты не видишь, как смотрит на нас Гевин?
— Я вижу, как вы оба ставите себя в глупое положение, — сердито заметит тот. — Здесь полно девушек. Если вам так уж хочется показать всем, какие вы ослы, найдите себе другую.
Джудит не успела закрепить ленту на плече Майлса, потому что пальцы Гевина сжали ее руку.
— Мне больно! — воскликнула она, пытаясь вырваться и довязать узел.
— Тебе будет еще больнее, если ты не прекратишь кокетничать с другими мужчинами.
— Кокетничать! — Она дернула руку, но пальцы Гевина сжались еще сильнее. Она огляделась вокруг. Все рыцари преклонили колена перед своими дамами, которые одаривали их лентами, поясами и даже драгоценностями, а ей муж ставит кокетство в вину. — Тот, кто лишен чести, приписывает подобный недостаток другим. Очевидно, ты пытаешься обвинить меня в собственных грехах.
Его глаза потемнели, он пристально взглянул на жену.
— Я обвиняю тебя только в том, что мне известно. Ты горяча, когда дело касается мужчин, но я не позволю тебе выставлять себя шлюхой перед моими братьями. А теперь сядь и не смей сеять между нами вражду. — Он резко повернулся и ушел, оставив Джудит на подиуме, украшенном гербом Монтгомери.
Несколько секунд она находилась в какой-то прострации, ничего не слышала и не видела. Гевин был несправедлив, и она не обратила бы внимания на его слова, если бы не его замечание о том, чем они занимались в постели, — этого она простить не могла. Разве она поступила плохо, ответив на его ласки? Но если даже так, как можно было найти в себе силы остановиться? Она смутно помнила события ночи. Все расплылось в нежном бархатном тумане. Его руки вызывали в ее теле волны восторга — это все, что ей удалось воскресить в памяти. А он говорил с ней так, будто она вела себя непристойно. Она заморгала, чтобы прогнать слезы отчаяния. Она права в том, что ненавидит его.
Джудит по ступенькам поднялась к креслам. Муж предоставил ей самостоятельно знакомиться с его родственниками. Она гордо вскинула голову: никто не увидит готовые пролиться слезы.
— Леди Джудит! — Мягкий голос дошел наконец до ее сознания. Она повернулась и увидела женщину в одежде монахини. — Позвольте представиться. Мы встречались вчера, но я сомневаюсь, что вы запомнили меня. Я сестра Гевина, Мери.
Взгляд Мери был устремлен на удалявшегося брата. Как это не похоже на него — уйти и оставить женщину одну. Все ее братья — Гевин, Стивен, Рейн и Майлс — всегда отличались особой почтительностью. К тому же Гевин ни разу не улыбнулся своей молодой жене. Ведь он не участвует в турнире, но почему-то направился к палаткам. Мери не могла понять, что движет им.
Гевин пробирался сквозь толпу к палаткам, расположенным на другой стороне площадки. Попадавшиеся ему навстречу знакомые дружески хлопали его по спине и заговорщицки подмигивали. Чем ближе он подходил к палаткам, тем громче становился знакомый звон металла. Он надеялся, что атмосфера здравомыслия, всегда присущая мужскому обществу, успокоит его.
Гевин шел расправив плечи и устремив взгляд вперед. Он не предполагал, что ярость может настолько ослепить его. Сука! Хитрая, ловкая сука! Им владело единственное желание: побить ее и одновременно заняться с ней любовью. Он стоял и наблюдал, как она нежно улыбается его братьям, когда же ее взгляд обратился на него, в нем отразилось нечто, похожее на отвращение.
И еще он не мог забыть, как она ласкала его ночью. Как жадно целовала, как сжимала его в объятиях — но только после того, как он заставил ее прийти к нему. В первый раз он взял ее силой, а потом только боль, вызванная тем, что он намотал ее волосы на руку, заставила ее приблизиться к нему. И в третий раз ему пришлось преодолеть ее внутренний протест. А с его братьями она весело смеялась и одаривала их лентами — такими же золотыми, как ее глаза. Если с ним, кому она открыто призналась в своей ненависти, она может быть столь страстной, какой же она будет с любимым мужчиной? Наблюдая за женой, разговаривавшей с Рейном и Майлсом, он представлял, как они дотрагиваются до нее, целуют ее. Гевин почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Его охватило желание причинить ей боль, и он своего добился. Во всяком случае, он получил хоть какое-то удовлетворение, хотя это и не доставило ему удовольствия. Честно говоря, выражение, появившееся на ее лице, еще сильнее разъярило его. Эта чертова баба не имеет права бросать на него такие ледяные взгляды.
Он сердито откинул полог палатки Майлса, рассчитывая, что она будет пуста, так как Майлс уже находился на площадке, но ошибся. Там стояла Элис, ее глаза были опущены, губы крохотного ротика смиренно сжаты. Гевин, который был по горло сыт женой, огрызавшейся на него и одновременно сводившей его с ума своим телом, воспринял появление Элис с облегчением. Она олицетворяла собой именно то, что должно быть присуще женщине, — спокойствие, смирение. Гевин не задумываясь сжал ее в объятиях и стал целовать. Ему нравилось, когда она таяла в его руках. Она не сопротивлялась ему, и он был рад этому.
Элис никогда не приходилось видеть Гевина в таком состоянии, и она мысленно возблагодарила того, кто довел его до этого. Но как бы велико ни было ее желание, она не позволит поставить себя в глупое положение. Здесь слишком много народу, в особенности родственников Гевина.
— Гевин, — прошептала она, — сейчас не время и не место.
Он немедленно отодвинулся от нее, поняв, что не вынесет сопротивления еще одного существа женского пола.
— Тогда убирайся! — взорвался он и выскочил из палатки.
Элис, нахмурившись, долго смотрела ему вслед. Совершенно ясно, что ночь, проведенная в постели с молодой женой, не отвратила его от нее, как она опасалась. Но он все равно не похож на того Гевина, которого Элис так хорошо знала.
Уолтер Демари не мог отвести глаз от Джудит. Она сидела в павильоне Монтгомери и беседовала со своими новыми родственниками. Он не отрываясь следил за ней с того мгновения, когда она покинула замок, чтобы ехать в церковь. Он видел, как она проскользнула в сад за башней, видел выражение ее лица, когда она вернулась. У него было ощущение, будто он давно знает се, более того… любит ее. Ему нравилось, как она ходит, гордо подняв голову и выставив вперед подбородок, будто готовится противостоять всему миру. Ему нравились ее глаза, ее точеный носик.
Ночь он провел в одиночестве, думая о ней, представляя ее в своих объятиях.
Теперь он задавал себе вопрос: почему она принадлежит не ему? Его семья не менее богата, чем семья Монтгомери. Будучи приятелем ее братьев, он часто заезжал в поместье Риведунов.
Роберт Риведун только что купил пакетик вафель у одного из торговцев и сейчас запивал их кислым соком.
Уолтер подошел к Риведуну и, решив не тратить время на объяснения, сразу же приступил к главному.
— Почему вы не отдали девушку мне? — спросил он.
Роберт поднял на него удивленный взгляд.
— Что беспокоит тебя, парень? Тебе следовало бы быть на поле с другими мужчинами.
Уолтер сел рядом с ним и провел рукой по волосам. Его нельзя было назвать непривлекательным, но также мало кто посчитал бы его красивым. У него были глаза неопределенного голубого оттенка и несколько длинноватый нос. Его тонкие бесформенные губы запросто складывались в злобную усмешку. Блеклые светлые волосы были завиты и тщательно уложены.
— Девушка, ваша дочь, — повторил он. — Почему вы не предложили ее мне? Я много времени проводил с вашими сыновьями. Я не богат, но мои владения не меньше, чем у Гевина Монтгомери.
Роберт пожал плечами, откусил вафлю и запил ее соком.
— Для тебя есть много других богатых невест, — уклончиво заметил он.
— Но не таких, как она! — настаивал Уолтер. Роберт опять удивленно посмотрел на него. — Разве вы не видите, что она красива? — продолжал он.
Роберт перевел взгляд на павильон, в котором сидела его дочь.
— Да, я вижу, что она красива, — с отвращением проговорил он. — Но что такое красота? Она исчезает со временем. Ее мать тоже когда-то была красива, а во что она превратилась сейчас?
Уолтер не собирался смотреть на нервную изнуренную женщину, примостившуюся на краешке стула, готовую вскочить, если муж вздумает замахнуться на нее. Он пропустил мимо ушей замечание Роберта.
— Почему вы прятали ее? Зачем было скрывать ее от всех?
— Это причуда ее матери, — с улыбкой ответил Роберт. — Она заплатила за это, к тому же мне было совершенно безразлично. А почему ты меня об этом спрашиваешь? Разве ты не видишь, что уже начинается поединок?
Уолтер схватил Роберта за руку. Он хорошо знал этого человека, знал, насколько тот труслив.
— Потому что я хочу ее. Никогда еще женщина не была для меня столь желанна. Она должна была принадлежать мне! Мои земли граничат с вашими. Я — хорошая партия, а вы даже ни разу не показали мне ее.
Роберт отдернул руку.
— Ты? Хорошая партия? — переспросил он. — Взгляни на Монтгомери, которые окружают девчонку. Вон Томас, ему почти шестьдесят. У него шесть сыновей, и все живы и тоже произвели на свет сыновей. А рядом с ним Ральф, его брат, у него пятеро. Потом Хью, у которого…
— Какое отношение это имеет к вашей дочери? — раздраженно перебил его Уолтер.
— Сыновья! — в самое ухо прокричал Роберт. — Монтгомери произвели на свет больше сыновей, чем другие семьи по всей Англии. И каких сыновей! Посмотри на их семейство. Самый младший, Майлс, получил шпоры, когда ему еще не исполнилось восемнадцати, и уже успел завести троих сыновей от дворовых девок. Рейн три года путешествовал по стране, принимая участие в различных турнирах. Его так и не смогли победить, и он сделал себе на этом состояние. Стивен с королем находится в Шотландии, ему только двадцать пять, а он уже командует армиями. И, наконец, старший. В шестнадцать, лишившись родителей, он самостоятельно управлял поместьем и заботился о братьях. У него не было никаких опекунов, которые могли бы научить всему тому, что должен знать мужчина. Какой другой шестнадцатилетний юнец способен осилить такое? Большинство из них начинают скулить, когда им не разрешают поступать по-своему. — Он перевел взгляд на Уолтера. — И ты еще спрашиваешь, почему я отдал Джудит такому мужчине? Если я не смог произвести на свет сыновей, достаточно крепких и здоровых, чтобы дожить до старости, то, возможно, мне удастся получить от нее здорового внука.
Уолтер пришел в ярость. Он потерял Джудит только, потому, что старик бредил внуком.
— Она могла бы родить сына от меня! — процедил он.
— От тебя! — захохотал Роберт. — Сколько у тебя сестер? Пять? Шесть? Я уже сбился со счета. И ты сам что-нибудь сделал? Землями управляет твой отец. Единственное твое занятие — гоняться за дворовыми девками. А теперь оставь меня и не смей кричать на меня. Если у меня есть племенная кобыла, я найду для нее лучшего жеребца. И покончим на этом. — Он повернулся к площадке, тут же позабыв о существовании Уолтера.
Но Демари был не из тех, кто позволял обращаться с собой подобным образом. Все сказанное Робертом было правдой. Уолтер ничего не добился за свою короткую жизнь, но лишь потому, что его, в отличие от братьев Монтгомери не вынудили к этому обстоятельства. Уолтер не сомневался, что, если бы все сложилось иначе, если бы его отец умер и он сам оказался бы перед ответственным решением, то справился бы с задачей не хуже других.
Когда Уолтер спускался с подиума, он был уже другим человеком. Семя было брошено в землю и уже начало давать всходы. Внезапно его взгляд упал на поле, и он обратил внимание, что повсюду в лучах солнца переливаются золотые леопарды Монтгомери. С этого мгновения Уолтер стал думать об этой семье как о своих врагах. Ему страстно захотелось доказать Роберту и Монтгомери, но в большей степени себе самому, что он не хуже их. Чем дольше он смотрел на зеленые с золотом знамена, тем сильнее росла в нем ненависть. Что такого сделали эти Монтгомери, чтобы получить богатые земли Риведунов? Почему они будут пользоваться тем, что должно было бы принадлежать ему? В течение многих лет он терпел общество братьев Джудит и ничего не получал взамен. Теперь же, когда появилось то, что он хотел бы иметь и что должен был бы иметь, его променяли на Монтгомери.
Уолтер направился к павильону Монтгомери. Гнев, вызванный несправедливостью, придал ему храбрости. Он будет разговаривать с этой Джудит, будет проводить с ней время. Ведь в конце концов, она по праву принадлежит ему, не так ли?
Глава 8
Джудит с такой силой хлопнула дверью своей спальни, что, казалось, задрожали каменные стены. Подошел к концу первый день ее супружества, и этот день можно спокойно назвать самым ужасным в жизни. А ведь он должен был бы стать днем любви и радости — но только не с таким мужем, как у нее! Гевин не пропускает ни единой возможности унизить ее.
Утром он обвинил ее в том, что она ведет себя с его братьями как шлюха. После того как он ушел, она беседовала с многими людьми. Один из них, Уолтер Демари, проявил исключительную доброту, сев рядом с ней и объясняя, что происходит на площадке. Впервые за весь день она почувствовала себя хорошо. Уолтер обладал способностью во всем находить нечто забавное, и его остроумные шутки доставили ей огромное удовольствие.
Внезапно появился Гевин и приказал ей следовать за ним. Джудит не хотела устраивать сцену на людях, но когда они оказались в палатке Рейна, она высказала мужу все, что думала о его поведении. Он предоставлял ей самой заботится о себе, но стоило ему заметить, что она весела, как он тут же пытался испортить ей настроение. Он был похож на мальчишку, которому не нравилась его игрушка, но который не желал, чтобы ею воспользовался кто-то другой. Гевин фыркнул в ответ на слова Джудит, но она с удовлетворением отметила, что ему нечего сказать на это.
Когда в палатку вошли Рейн и Майлс, они прекратили спорить. Позже она и Майлс собирались возвращаться к площадке для турниров. И именно в этот момент Гевин нанес ей самое ужасное оскорбление. Стоило в толпе промелькнуть Элис Вейланс, как он тут же кинулся вслед за ней. У него был такой вид, словно он готов съесть Элис, и в то же время он смотрел на нее с тем почтением, с каким взирают на святых. От Джудит не ускользнул победный взгляд соперницы. Джудит отвела глаза, расправила плечи и взяла Майлса под руку. Она никому не покажет, как задело ее это публично нанесенное оскорбление.
Еще позже, за обедом, Гевин полностью игнорировал присутствие Джудит, даже тогда, когда она сидела рядом за столом, расположенным на подиуме. Она смеялась над шутом, притворилась, что довольна, когда необычайно красивый менестрель сочинил и спел балладу о ее красоте. По правде говоря, она почти не слышала его. Ее волновала близость Гевина, поэтому она ничем не могла наслаждаться в полной мере.
После обеда столы были сдвинуты к стене, чтобы освободить место для танцев. После первого, традиционного, танца Гевин опять оставил ее и принялся кружить по залу с другими женщинами. Джудит получила массу приглашений, но вскоре почувствовала усталость и убежала наверх, в свою комнату.
— Ванну, — приказала она Джоан, вытащив ее из-под лестницы, где та лежала в объятиях молодого человека. — Принеси ванну и горячей воды. Может, мне удастся смыть хоть частицу сегодняшнего напряжения.
Джудит вряд ли поверила бы, что Гевин ни на секунду не выпускал ее из виду. Не было мгновения, когда бы он не знал, где она и с кем. Он заметил, что во время турнира она несколько часов беседовала с каким-то молодым человеком, смеялась каждому его слову, улыбалась ему, пока совсем не околдовала беднягу.
Гевин прервал их уединение только ради ее же блага. Он знал, что Джудит не имеет ни малейшего представления о том, как ее внешность действует на того мужчину. Она была словно ребенок: все было ново для нее. Она смотрела на молодого человека открытым взглядом, в котором не было тайны, и от души смеялась над тем, что он говорил. Гевин догадывался, что тот принимает ее дружелюбие за нечто большее.
Гевин собирался объяснить ей все это, но когда она накинулась на него, обвинив во всех смертных грехах, он решил, что лучше умрет, чем опустится до того, чтобы оправдываться. Он боялся, что его руки сожмутся на ее очаровательной шейке. Только появление Элис успокоило его. Элис была подобна стакану холодной воды для человека, которому посчастливилось выбраться из пекла ада.
Сейчас, когда его руки лежали на толстых бедрах очень некрасивой девушки, он увидел, как Джудит поднимается по лестнице. Он не решился танцевать с ней, так как боялся, что начнет извиняться. «Но за что?» — спросил он себя. Он был добр к ней до тех пор, пока они не встретились в саду, где она повела себя, как безумная, начала давать глупые клятвы, на что не имела никакого права. Он правильно поступил, что забрал ее от того молодого человека, который уже было решил, что ее улыбки значат гораздо больше, чем на самом деле. Однако его жене удалось заставить его почувствовать себя так, будто он в чем-то виновен.
Он подождал немного, сменил несколько партнерш, но Джудит не возвращалась. Поддавшись охватившему его нетерпению, он взбежал по лестнице. За эти несколько секунд в голове Гевина промелькнули самые невообразимые картины того, чем она занималась.
Открыв дверь в комнату Джудит, он увидел, что она лежит в ванне, и вода по самую шею покрывает ее тело. Ее рыжеватые волосы были высоко подняты, глаза закрыты, голова откинута на край ванны. Вода, очевидно, была очень горячей, потому что ее лицо блестело от капелек пота. Гевин замер при виде этого зрелища. Джудит сердилась на него, бушевала, но даже тогда она была прекрасна. Сейчас же она олицетворяла собой саму невинность. Внезапно он понял, что это было именно то, чего он ждал от нее, в чем он так нуждался. Разве имеет какое-нибудь значение тот факт, что она презирает его? Она принадлежит ему и только ему. Его сердце бешено стучало, когда он закрывал за собой дверь.
— Джоан? — размеренно произнесла Джудит. Не получив ответа, она открыла глаза и, увидев лицо Гевина, догадалась, о чем он думает. Против своей воли она задышала чаще. — Оставь меня, — с трудом вымолвила она.
Не обратив внимания на слова жены, Гевин двинулся к ней. Он наклонился и взял ее за подбородок. Она попыталась отстраниться, но он держал ее крепко. Он поцеловал ее, сначала грубо, потом все нежнее и нежнее.
У Джудит закружилась голова. Горячая вода, согревавшая тело, его рука на ее щеке, его поцелуи заставили ее сдаться. Гевин отодвинулся от нее и заглянул в глаза, излучавшие тепло и ласку. Все мысли о ненависти исчезли. Осталась только близость их тел. Их желание обладать друг другом преодолело враждебность.
Утром он обвинил ее в том, что она ведет себя с его братьями как шлюха. После того как он ушел, она беседовала с многими людьми. Один из них, Уолтер Демари, проявил исключительную доброту, сев рядом с ней и объясняя, что происходит на площадке. Впервые за весь день она почувствовала себя хорошо. Уолтер обладал способностью во всем находить нечто забавное, и его остроумные шутки доставили ей огромное удовольствие.
Внезапно появился Гевин и приказал ей следовать за ним. Джудит не хотела устраивать сцену на людях, но когда они оказались в палатке Рейна, она высказала мужу все, что думала о его поведении. Он предоставлял ей самой заботится о себе, но стоило ему заметить, что она весела, как он тут же пытался испортить ей настроение. Он был похож на мальчишку, которому не нравилась его игрушка, но который не желал, чтобы ею воспользовался кто-то другой. Гевин фыркнул в ответ на слова Джудит, но она с удовлетворением отметила, что ему нечего сказать на это.
Когда в палатку вошли Рейн и Майлс, они прекратили спорить. Позже она и Майлс собирались возвращаться к площадке для турниров. И именно в этот момент Гевин нанес ей самое ужасное оскорбление. Стоило в толпе промелькнуть Элис Вейланс, как он тут же кинулся вслед за ней. У него был такой вид, словно он готов съесть Элис, и в то же время он смотрел на нее с тем почтением, с каким взирают на святых. От Джудит не ускользнул победный взгляд соперницы. Джудит отвела глаза, расправила плечи и взяла Майлса под руку. Она никому не покажет, как задело ее это публично нанесенное оскорбление.
Еще позже, за обедом, Гевин полностью игнорировал присутствие Джудит, даже тогда, когда она сидела рядом за столом, расположенным на подиуме. Она смеялась над шутом, притворилась, что довольна, когда необычайно красивый менестрель сочинил и спел балладу о ее красоте. По правде говоря, она почти не слышала его. Ее волновала близость Гевина, поэтому она ничем не могла наслаждаться в полной мере.
После обеда столы были сдвинуты к стене, чтобы освободить место для танцев. После первого, традиционного, танца Гевин опять оставил ее и принялся кружить по залу с другими женщинами. Джудит получила массу приглашений, но вскоре почувствовала усталость и убежала наверх, в свою комнату.
— Ванну, — приказала она Джоан, вытащив ее из-под лестницы, где та лежала в объятиях молодого человека. — Принеси ванну и горячей воды. Может, мне удастся смыть хоть частицу сегодняшнего напряжения.
Джудит вряд ли поверила бы, что Гевин ни на секунду не выпускал ее из виду. Не было мгновения, когда бы он не знал, где она и с кем. Он заметил, что во время турнира она несколько часов беседовала с каким-то молодым человеком, смеялась каждому его слову, улыбалась ему, пока совсем не околдовала беднягу.
Гевин прервал их уединение только ради ее же блага. Он знал, что Джудит не имеет ни малейшего представления о том, как ее внешность действует на того мужчину. Она была словно ребенок: все было ново для нее. Она смотрела на молодого человека открытым взглядом, в котором не было тайны, и от души смеялась над тем, что он говорил. Гевин догадывался, что тот принимает ее дружелюбие за нечто большее.
Гевин собирался объяснить ей все это, но когда она накинулась на него, обвинив во всех смертных грехах, он решил, что лучше умрет, чем опустится до того, чтобы оправдываться. Он боялся, что его руки сожмутся на ее очаровательной шейке. Только появление Элис успокоило его. Элис была подобна стакану холодной воды для человека, которому посчастливилось выбраться из пекла ада.
Сейчас, когда его руки лежали на толстых бедрах очень некрасивой девушки, он увидел, как Джудит поднимается по лестнице. Он не решился танцевать с ней, так как боялся, что начнет извиняться. «Но за что?» — спросил он себя. Он был добр к ней до тех пор, пока они не встретились в саду, где она повела себя, как безумная, начала давать глупые клятвы, на что не имела никакого права. Он правильно поступил, что забрал ее от того молодого человека, который уже было решил, что ее улыбки значат гораздо больше, чем на самом деле. Однако его жене удалось заставить его почувствовать себя так, будто он в чем-то виновен.
Он подождал немного, сменил несколько партнерш, но Джудит не возвращалась. Поддавшись охватившему его нетерпению, он взбежал по лестнице. За эти несколько секунд в голове Гевина промелькнули самые невообразимые картины того, чем она занималась.
Открыв дверь в комнату Джудит, он увидел, что она лежит в ванне, и вода по самую шею покрывает ее тело. Ее рыжеватые волосы были высоко подняты, глаза закрыты, голова откинута на край ванны. Вода, очевидно, была очень горячей, потому что ее лицо блестело от капелек пота. Гевин замер при виде этого зрелища. Джудит сердилась на него, бушевала, но даже тогда она была прекрасна. Сейчас же она олицетворяла собой саму невинность. Внезапно он понял, что это было именно то, чего он ждал от нее, в чем он так нуждался. Разве имеет какое-нибудь значение тот факт, что она презирает его? Она принадлежит ему и только ему. Его сердце бешено стучало, когда он закрывал за собой дверь.
— Джоан? — размеренно произнесла Джудит. Не получив ответа, она открыла глаза и, увидев лицо Гевина, догадалась, о чем он думает. Против своей воли она задышала чаще. — Оставь меня, — с трудом вымолвила она.
Не обратив внимания на слова жены, Гевин двинулся к ней. Он наклонился и взял ее за подбородок. Она попыталась отстраниться, но он держал ее крепко. Он поцеловал ее, сначала грубо, потом все нежнее и нежнее.
У Джудит закружилась голова. Горячая вода, согревавшая тело, его рука на ее щеке, его поцелуи заставили ее сдаться. Гевин отодвинулся от нее и заглянул в глаза, излучавшие тепло и ласку. Все мысли о ненависти исчезли. Осталась только близость их тел. Их желание обладать друг другом преодолело враждебность.