Дилэни Сэмюэль
Вавилон-17
Сэмюэль ДИЛЭНИ
ВАВИЛОН-17
Нигде цивилизация не отражается
так совершенно, как в языке. Если
мы плохо знаем Язык как таковой,
то мы плохо знаем и цивилизацию.
Марио Пей
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РИДРА ВОНГ
1
Это город-порт.
"Здесь испарения покрывают ржавчиной небо", - подумал генерал. Промышленные газы окрашивают вечер в оранжевый, розовый, пурпурные цвета. Опускающиеся и поднимающиеся транспорты, перевозящие грузы в звездные центры и на спутники, разрывают облака. "И гниющий город тоже", - подумал генерал, огибая угол по засыпанной мусором и отбросами обочине.
Со времени Захвата шесть губительных запретов задушили город, чей жизненный путь поддерживается звездной торговлей. Изолированный, как мог этот город существовать? Шесть раз за последние двадцать лет задавал он этот вопрос, а ответ? Его не было.
Паника, мятежи, пожары, каннибализм...
Генерал взглянул на силуэты грузовых башен, выдававшихся над шатким монорельсом на фоне грязных строений. В этом районе улицы были уже, на них толпились транспортные рабочие, грузчики, несколько космонавтов в зеленых мундирах и орды бледных, прилично одетых мужчин и женщин, руководивших сложными и запутанными таможенными операциями."Теперь они спокойны, занятые работой и домом", - подумал генерал. Но, однако, эти люди двадцать лет жили под Захватом. Они голодали во время запретов, разбитых окон, грабежей, толп, убегавших от пожарных брандспойтов; их лишенные кальция зубы рвали мясо трупов.
Что за животное мужчина? Он задавал себе этот вопрос, чтобы отогнать воспоминания. Легче, будучи генералом, задавать такой вопрос, чем вспоминать о женщине, сидящей посреди тротуара во время последнего запрета, держа на коленях скелет своего ребенка, вспоминать о трех истощенных девочках-подростках, напавших на него посреди улицы с бритвами (...передняя свистнула сквозь коричневые зубы: "Иди сюда, Бифштекс! Иди ко мне, Лангет..." Его спасло каратэ), или о слепце, с криком бежавшим посреди улицы.
Бледные приличные мужчины и женщины. Теперь они спокойны, теперь они стараются, чтобы никакое чувство не отразилось на их лицах, у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: работать для победы над захватчиками.
Алона Стар и Кип Рчак хороши в "Звездном празднике", но Рональд Квар, конечно, самый серьезный артист. Они слушают хилейт-музыку. "Слушают ли?" - подумал генерал, вспоминая об этих танцах, где партнеры не касаются друг друга. Служить в Таможне хорошо и безопасно; работать непосредственно на транспорте, конечно, веселее, и эта работа возбуждает, но лучше ее смотреть в кино - эти транспортные такие странные люди... Более актуально обсуждать стихи Ридры Вонг.
Они часто говорят о Захвате все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением в газетах и по радио. Они редко вспоминают о запретах, и то лишь одним-двумя словами.
Возьми любого из них, возьми миллион - кто они? Чего они хотят? Что они скажут, если у них будет возможность сказать?
Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил изображение в гиперболическом ревю. Парадоксально: военный командир с военной задачей, он теперь шел на встречу с Ридрой Вонг.
Вспыхнули уличные огни, и его отражение внезапно появилось в стекле окна бара."Правильно, что я сегодня не надел мундира", - подумал он. Генерал представил высокого мускулистого человека с властным выражением крючконосого лица, ставшим привычным за пятьдесят лет командования. В сером штатском костюме он чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на людей впечатление высокого и неуклюжего, а после - это изменение совпало с Захватом - впечатление массивного и властного.
Если бы Ридра Вонг пришла к нему в штаб-квартиру Администрации Союза, он чувствовал бы себя лучше. Но он в гражданском, а не в зеленом мундире космонавта. А она - наиболее известная поэтесса в пяти исследованных Галактиках. Впервые за долгое время он почувствовал некоторую неуверенность.
Он вошел. И прошептал:
- Боже, она прекрасна. Я не знал, что она так прекрасна, изображения этого не передают...
Она повернулась к нему, встала со стула и улыбнулась. Он подошел, пожал ей руку, слова "Добрый вечер, мисс Вонг" застряли у него во рту и так и остались невысказанными.
И они начали беседу.
Помада ее была медного цвета, а зрачки глаз напоминали медовые диски...
- Вавилон - 17, - сказала она. - Я не решила этого еще, генерал Форестер.
Вязаное платье цвета индиго, волосы струятся по плечам, как вода в реке.
Он ответил:
- Это не очень удивляет меня, мисс Вонг.
"Удивляет", - подумал он. Она оперлась рукой на стойку, наклонилась вперед, бедра шевельнулись под вязаной синей материей; каждое движение удивляет, поражает, сбивает с толку.
- Но я продвинулась дальше того, на что оказались способны вы, военные.
Мягкая линия ее рта изогнулась в вежливой улыбке.
- Благодаря тому, что я знаю вас, мисс Вонг, это тоже не удивляет меня.
"Кто она?" - подумал он. Он задавал этот вопрос абстрактному собеседнику. Задавал его собственному отражению. Размышляя о ней он непрерывно задавал этот вопрос. Все остальное не имеет значения, но ОН должен знать о ней все. Это очень важно. Он обязан знать.
- Во-первых, генерал, - сказала она, - Вавилон-17 - не код.
Мысли его нехотя вернулись к предмету разговора.
- Не код? Но мне казалось, криптографический отдел установил... - он остановился и потому, что не был уверен в заключении криптографического отдела, и потому, что требовалось время, чтобы вернуться с обрывов ее скул, из пещер ее глаз. Напрягая мышцы лица, он приказал своим мыслям возвратиться к Вавилону-17. Захват Вавилона-17 может оказаться ключом к прекращению этого двадцатилетнего бедствия. - Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать его бессмысленны?
- Это не шифр, не код, - повторила она. - Это язык.
Генерал нахмурился.
- Что ж, как бы вы это не называли - код или язык - мы должны понять его. Пока мы не понимаем его, мы чертовски далеки от цели.
Напряжение последних месяцев превратилось в зверя в его животе, этот зверь ухватил его за язык, сделал хриплым его голос.
Улыбка его исчезла, обе руки он положил на стойку. Он хотел преодолеть хрипоту.
Она сказала:
- Вы непосредственно не связаны с криптографическим отделом? - голос ее был ровным и успокаивающим.
Он покачал головой.
- Тогда позвольте мне кое-что объяснить. В основном, генерал Форестер, существуют два типа кодов. В первом буквы или символы, используемые вместо букв, перемешиваются и искажаются в соответствии с некоторым образцом. Во втором буквы, слова или группы слов заменяются другими буквами, символами или словами. Код может относиться к тому или другому типу или быть их комбинацией. Но оба типа имеют одно общее свойство: когда найден ключ, вы лишь применяете его и тут же получаете логичные предложения. Язык же имеет собственную внутреннюю логику, собственную грамматику, свой способ выражения мыслей в словах. Не существует ключа, подходящего ко всем значениям и выражениям в языке. В лучшем случае вы получите лишь приблизительное представление о значении.
- Вы хотите сказать, что Вавилон-17 декодируется в какой-то язык?
- Вовсе нет. Это я проверила в первую очередь. Мы могли бы взять вероятностную развертку различных элементов и проверить, конгруантны ли они разным языковым образцам, даже если они расположены в совершенно неверном порядке. Нет, Вавилон-17 - сам по себе язык, и мы его не понимаем.
- Я думаю, - генерал Форестер попытался улыбнуться, - что вы хотите сказать: поскольку это не код, а чужой нам язык, то нам придется отступить.
Даже если это поражение, то, исходя от нее, оно становилось облегчением.
Но она покачала головой:
- Боюсь, что вы меня не поняли. Неизвестный язык может быть дешифрован без перевода. Вспомните, например, линеарный язык В и хеттский язык. Но если я попытаюсь сделать это, мне нужно гораздо больше знать.
Генерал поднял брови.
- Что еще вам нужно знать? Мы передали вам все образцы. Когда получим новые, мы обязательно...
- Генерал, я должна знать все о Вавилоне-17: где вы получили его, когда, при каких обстоятельствах - все, что может оказаться ключом к этому языку.
Вы дали мне десять страниц искаженных магнитных записей с кодами под условным названием "Вавилон-17" и спросили, что он означает. Все, что я могла, я вам сказала. Будет больше сведений, я смогу сделать еще что-нибудь. Очень просто.
Он подумал: "Если бы это было так просто, мы никогда не обратились бы к тебе, Ридра Вонг".
Словно прочитав его мысли, она промолвила:
- Если бы это было так просто, вы никогда не обратились бы ко мне, генерал Форестер.
Он уставился на нее, на какое-то мгновение поверив в абсурдную мысль, будто бы она читает у него в мозгу. Но, конечно же, она просто знает это.
- Генерал Форестер, установил ли ваш криптографический отдел, что это за язык?
- Если и установил, мне об этом не говорили.
- Я уверена, что они об этом не знают. Я сделала несколько структуральных набросков грамматики. А они сделали это? Генерал, хотя они знают чертовски много о кодах, они ничего не знают о сущности языков. Именно эта идиотская специализация - причина того, что я не работаю с ними уже шесть лет...
"Кто она!" - подумал он вновь. Сегодня утром ему прислали ее секретное досье, но он передал его адъютанту, лишь заметив пометку "одобряется". Он услышал свой собственный голос:
- Возможно, если вы расскажете мне немного о себе, мисс Вонг, я свободнее буду говорить с вами.
Нелогично, однако он проговорил это со спокойствием и уверенностью. Насмешливо ли она смотрит на него?
- Что вы хотите знать?
- Я знаю только ваше имя и то, что несколько лет назад вы работали в военном криптографическом отделе. Знаю, что уже и тогда, несмотря на ваш юный возраст, у вас была отличная репутация. Поэтому, когда наши люди безуспешно возились с Вавилоном-17 в течении месяцев, они единодушно сказали: "Пошлите это Ридре Вонг", - он помолчал. - И вы говорите, что кое в чем разобрались. Следовательно, они были правы.
- Выпьем, - предложила она.
Бармен подошел с двумя небольшими стаканами с дымчато-зеленой жидкостью. Она пригубила, наблюдая за генералом. "Ее раскосые глаза, подумал он, - похожи на изумительные крылья".
- Я не с Земли, - сказала она. Мой отец был инженером связи в Звездном центре с индексом X-II-B, как раз за Ураном. Мать была переводчицей Двора Внешних Миров. До семи лет я росла в Звездном центре. Там было мало детей. В пятьдесят втором мы переселились на Уран-XXYП. К двенадцати годам я знала семь земных языков и пять неземных. Я запоминала языки, как люди запоминают мелодии популярных песен. Во время второго запрета погибли мои родители.
- Во время Запрета вы были на Уране?
- Вы знаете, что произошло?
- Знаю, что внешние планеты пострадали гораздо больше внутренних.
- Вы ничего не знаете. Конечно, они пострадали больше, - она глубоко вздохнула, отгоняя воспоминания. - Одной порции недостаточно, чтобы я могла говорить об этом... Когда я вышла из госпиталя, врачи не исключали возможность помешательства.
- Помешательства?
- А что вы хотите? Длительное недоедание плюс невралгическая чума.
- Я знаю об этой чуме.
- Итак, я попала на Землю, жила у тети и дяди и получала невротерапию. Но я не нуждалась в ней. Не знаю, психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с еще более обостренным чутьем к языкам. Я пронесла это чутье через всю жизнь и постепенно привыкла к нему. К тому же, я научилась хорошо излагать свои мысли.
- Не связано ли это с легкостью расчетов и эйдетической памятью? Эти качества очень нужны криптографии.
- Я плохой математик и совсем не умею рассчитывать. Зрительное восприятие и специальные тексты - например, цветные сны и тому подобное все это у меня есть; но главное, в чем проявляются мои качества - в словесном оформлении. В то время я начала писать. Один год я работала переводчицей при правительстве и одновременно занялась кодами. Через некоторое время я как криптограф приобрела определенную профессиональную легкость. Но я плохой криптограф. У меня нет достаточного терпения, чтобы корпеть над чем-то, написанным другим. Мне хочется писать самой. К тому же, я невротична: это вторая причина, по которой я обратилась к поэзии. Но мое профессиональное мастерство часто меня пугало. Иногда, когда было слишком много работы и мне хотелось сделать что-нибудь еще, внезапно все, что я знала, укладывалось в стройную картину у меня в голове, и я легко читала лежавшее передо мной, а потом становилась усталой, испуганной и жалкой.
Она взглянула на свой стакан.
- Постепенно я подчинила себе свое умение. В девятнадцать лет у меня была репутация маленькой девочки, которая может расшифровать что угодно. Я уже кое-что знала о языке и легко распознавала типичные его конструкции, его грамматический строй, распознавала чутьем, что я и сделала с Вавилоном-17.
- Почему вы оставили эту работу?
- Я назвала вам две причины. А третья заключалась в том, что, овладев профессиональным мастерством, я захотела использовать его в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и... да, вышла замуж и начала серьезно писать. Три года спустя вышла моя первая книга, - она пожала плечами, улыбнулась. - Об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.
- И теперь в мирах пяти Галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества...
Последние слова выпрыгнули из фразы, как бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним; она была великой, а он, оторванный от обычной военной жизни, чувствовал себя таким одиноким; и он был отчаянно влюб... Нет!
Это невозможно, это отвратительно, это было слишком просто для объяснения того, что происходит в его мозгу, что пульсирует в его руках.
- Выпьем еще? - автоматическая защита. Но она приняла ее за автоматическую вежливость. Бармен подошел, отошел.
- Миры пяти Галактик, - повторила она. - Удивительно. Мне всего двадцать шесть лет.
Глаза ее остановились на чем-то невидимом, она еще не выпила и половины первой порции.
- В вашем возрасте Китс уже был мертв.
Она пожала плечами.
- Это странное время. Оно так быстро и внезапно выдвигает героев и так же быстро и внезапно убивает их.
Он кивнул, вспомнив о полдюжине певцов, писателей, которые в конце второго или в начале третьего десятилетия своей жизни объявлялись гениями, чтобы исчезнуть через год-другой. Ее репутация удерживается очень долго.
- Я принадлежу своему времени, - сказала она. - Я хотела бы вырваться за его пределы, но время не пускает меня, - руки ее оторвались от гладкой поверхности стекла. - Вы в армии должны испытывать то же самое, - она подняла голову. - Дала ли я вам то, чего вы хотели?
Он кивнул. Легче было солгать жестом, а не словом.
- Хорошо. Теперь, генерал Форестер, расскажите мне о Вавилоне-17.
Он оглянулся в поисках бармена, но сияние вернуло его взгляд к ее лицу: сияние оказалось просто ее улыбкой - краем глаза он принял эту улыбку за вспышку света.
- Возьмите, - сказала она, пододвигая к нему свой второй стакан. - Я еще не кончила первый.
Он взял его, отхлебнул.
- Захват, мисс Вонг... Это связано с Захватом.
Она оперлась рукой, слушая с сузившимися глазами.
- Это началось с серии несчастных случаев, точнее, вначале они казались несчастными случаями, но теперь мы уверены, что это диверсия. Они происходят на всем пространстве Союза с шестьдесят восьмого года. Некоторые - на боевых кораблях, некоторые - на базах космического флота... Обычно не срабатывает самое важное оборудование. Дважды взрывы привели к гибели правительственных деятелей. Несколько раз эти случаи происходили на индустриальных предприятиях, производящих важную военную продукцию.
- Что же объединяет все эти "случаи" кроме того, что они связаны с войной? При современном развитии экономики любой случай нетрудно связать с войной.
- Их объединяет Вавилон-17.
Он смотрел, как она заканчивает свою порцию и аккуратно ставит стакан на влажный круг.
- Непосредственно перед, в течении и сразу после каждого случая пространство заполнялось радиопереговорами из неизвестных источников. Некоторые из них по мощности отстоят на сотни ярдов, но иногда встречаются и такие, которые доносятся за световые годы. Во время последних трех "случаев" мы записали эти радиопередачи и дали им рабочее название Вавилон-17. Вот. Сможете ли вы из этого что-нибудь извлечь?
- Да. Есть хорошая возможность перехватить того, кто передает эти радиоинструкции для саботажа...
- Но мы ничего не можем найти! - в его голосе прорвалось раздражение. - Нет ничего, кроме этого проклятого бормотания! И, наконец, кто-то заметил повторение в передачах и заподозрил существование кода. Криптографы потратили много сил, но целый месяц ничего не могли сделать, поэтому и обратились к вам.
Продолжая говорить, он заметил, что она задумалась. После продолжительного раздумья она сказала:
- Генерал Форестер, вам нужен оригинал записи радиопереговоров плюс полный отчет, если можно, секунда за секундой, обо всем происшедшем во время "случая".
- Не знаю, можно ли...
- Если вы не можете получить такой отчет, постарайтесь его составить во время следующего "случая". Если этот радиохлам представляет собой разговор, обмен репликами, я сумею выяснить, о чем в них говорится. Вы могли бы заметить, что в той копии, которую мне передали из криптографического отдела, нет обозначений, кому принадлежат реплики. Нет даже пауз, не говоря уже о словах. Простая техническая запись.
- Я могу дать вам все, кроме оригинала записи...
- Но вы должны. Я хочу сама составить транскрипцию, тщательно и со своими обозначениями.
- Мы сделаем для вас перезапись по вашим указаниям.
Она покачала головой.
- Я должна все проделать сама, иначе я ничего не могу обещать. Вся проблема заключается сейчас в распознавании фонематических и аллофонических противопоставлений. Ваши люди даже не поняли, что это язык, поэтому эта проблема их не заинтересовала...
Теперь он прервал ее:
- Что за противопоставления?
- Вы знаете, что некоторые люди азиатского происхождения путают Р и Л, когда говорят на западных языках. Это потому, что в западных языках это разные фонемы, а восточные люди на их месте слышат и пишут одно и то же. Или сравните межзубное "th" в "они" (They) и "театр" (Theator).
- А в чем же разница между этими "т"?
- Они различаются так же, как В и Ф: из них один звук звонкий, а другой глухой.
- Понятно.
- Но проблема заключается в том, чтобы иностранец мог правильно затранскрибировать язык, который изучает. Иначе он может просто не услышать различий, которых нет в его собственном языке.
- А как вы собираетесь сделать это?
- Используя свои знания звуковых систем множества языков, а также при помощи чутья.
- Опять профессиональное мастерство?
Она улыбнулась.
- Я надеюсь.
Она ждала его одобрения. Но что он должен одобрить? На какое-то мгновение он был отвлечен ее голосом.
- Конечно, мисс Вонг, - сказал он, - вы наш эксперт. Приходите завтра в криптографический отдел и получите все необходимое.
- Спасибо, генерал Форестер. Я направлю вам свой официальный доклад.
Он стоял неподвижно, окаменев от ее улыбки. "Я должен идти, - в отчаянии подумал он. - О, нет, сначала нужно что-то сказать".
- Хорошо, мисс Вонг. Потом мы еще поговорим...
Что-то еще, что-то еще...
Он начал поворачиваться. Надо сказать еще спасибо, спасибо. Подошел к двери, по-прежнему размышляя: "Кто она? О, что-то я должен сказать! Я груб, властен, я военный. Но богатство мыслей и слов отдано ей."
Дверь раскрылась, и вечер опустил ему на глаза свои синие пальцы.
"Боже, - подумал он, когда прохлада коснулась его лица, - все это во сне. А она не знает. Я не могу этого выразить! - слова притаились где-то в глубине. На поверхности было молчание. Не могу ничего сказать!"
Ридра встала, ухватилась руками за стойку. Она смотрела в зеркало. Подошел бармен, чтобы унести стаканы. Он нахмурился.
- Мисс Вонг?
Лицо ее было напряжено.
- Мисс Вонг, но...
Костяшки пальцев ее побелели, и бармен видел, как белизна ползет по ее руке.
- Вам плохо, Мисс Вонг?
Она повернулась к нему.
- Вы заметили?
Голос ее был резким, хриплым, саркастическим, напряженным. Она отодвинулась от стойки и подошла к двери, остановилась и, закашлявшись, вышла.
2
- Моки, помогите мне!
- Ридра? - доктор Маркус Тиварба оторвался в темноте от подушки. В дымном свете над постелью появилось ее лицо. - Где вы?
- Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами.
Ее возбужденное лицо двигалось справа налево, стараясь избежать его взгляда. Он зажмурился от света, потом снова открыл глаза.
- Поднимайся.
Лицо исчезло.
Он взмахнул рукой в направлении контрольного света, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотое одеяло, встал на меховой ковер, снял с искривленной бронзовой подставки черный шелковый костюм и накинул его. Встроенные в костюм контуры расправили его на плечах и груди. Он нажал впускной клапан в раме стиля рококо, алюминиевая откидная доска опустилась, открыв внутренности бара. Оттуда выдвинулся дымящийся кофейник и графин с выпивкой.
Повинуясь другому жесту, на полу выросло пузырьковое кресло. Доктор Тиварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась и появилась Ридра.
- Кофе? - он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к ней. - Чем ты занимаешься?
- Моки, это... я...
- Пей кофе.
Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.
- Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
- Какао? - он извлек две маленькие бутылки. - Алкоголь тоже способен обмануть. У меня кое-что осталось от обеда, собиралась компания.
Она покачала головой.
- Только какао.
Бутылочка последовала за кофе по силовому полю.
- У меня был ужасно утомительный день, - он потер руки. Работать после полудня не удалось, за обедом гости, все хотели разговаривать со мной, да и после обеда докучали своими вызовами. Минут десять назад лег спать, - он улыбнулся. - Как ты провела вечер?
- Моки, это... Это было ужасно!
Доктор Тиварба отпил из чашки.
- Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.
Вопреки своему желанию она улыбнулась.
- Я всегда... всегда могу рас-считывать на в-вашу помощь и симпатию, Моки.
- Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? - взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ней. Край сиденья легонько ударил ее под колени, и она села. - Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, - голос его стал очень мягким и убедительным.
Он еще раз отпил кофе.
- Код, вы помните, я работаю над кодом?
Доктор Тиварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
- Я помню, тебя просили поработать над чем-то для правительства. Ты довольно презрительно отзывалась об этом деле.
- Да. И... ну, это не код... это язык. Но сегодня вечером я... я разговаривала с главнокомандующим... с генералом Форестером, и это случилось... Я имею в виду - это случилось, и я знаю!
- Что знаешь?
- Как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
- Ты читаешь в его мозгу?
- Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.
- Ты уже пыталась объяснить это мне раньше, но я не понял, мне кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
Она покачала головой, снова качнулась.
Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
- "У меня теперь есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься выразить, дорогая, но ты должна высказать это сама". Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?
Тиварба поднял седые брови.
- Да. Это. И ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне...
- Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я, - она почти встала со своего кресла.
Он сказал:
- Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
Ридра продолжала:
- Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не этим. Вы знаете, что я делала? Я слышала людей, улавливала их полумысли, полупредложения, в которых они не могли выразить ничего, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выплавляла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски, заменяла кричащие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.
- Голос века, - сказал Тиварба.
Она ответила непечатным выражением, и в глазах у нее появились слезы.
- То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только... она снова покачала головой. - Я не могу сказать этого.
- Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
Она кивнула.
- Моки, год назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать люди. Я думала, это мои собственные мысли.
- Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.
- А теперь у меня есть собственные мысли, у меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже сказанного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.
ВАВИЛОН-17
Нигде цивилизация не отражается
так совершенно, как в языке. Если
мы плохо знаем Язык как таковой,
то мы плохо знаем и цивилизацию.
Марио Пей
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РИДРА ВОНГ
1
Это город-порт.
"Здесь испарения покрывают ржавчиной небо", - подумал генерал. Промышленные газы окрашивают вечер в оранжевый, розовый, пурпурные цвета. Опускающиеся и поднимающиеся транспорты, перевозящие грузы в звездные центры и на спутники, разрывают облака. "И гниющий город тоже", - подумал генерал, огибая угол по засыпанной мусором и отбросами обочине.
Со времени Захвата шесть губительных запретов задушили город, чей жизненный путь поддерживается звездной торговлей. Изолированный, как мог этот город существовать? Шесть раз за последние двадцать лет задавал он этот вопрос, а ответ? Его не было.
Паника, мятежи, пожары, каннибализм...
Генерал взглянул на силуэты грузовых башен, выдававшихся над шатким монорельсом на фоне грязных строений. В этом районе улицы были уже, на них толпились транспортные рабочие, грузчики, несколько космонавтов в зеленых мундирах и орды бледных, прилично одетых мужчин и женщин, руководивших сложными и запутанными таможенными операциями."Теперь они спокойны, занятые работой и домом", - подумал генерал. Но, однако, эти люди двадцать лет жили под Захватом. Они голодали во время запретов, разбитых окон, грабежей, толп, убегавших от пожарных брандспойтов; их лишенные кальция зубы рвали мясо трупов.
Что за животное мужчина? Он задавал себе этот вопрос, чтобы отогнать воспоминания. Легче, будучи генералом, задавать такой вопрос, чем вспоминать о женщине, сидящей посреди тротуара во время последнего запрета, держа на коленях скелет своего ребенка, вспоминать о трех истощенных девочках-подростках, напавших на него посреди улицы с бритвами (...передняя свистнула сквозь коричневые зубы: "Иди сюда, Бифштекс! Иди ко мне, Лангет..." Его спасло каратэ), или о слепце, с криком бежавшим посреди улицы.
Бледные приличные мужчины и женщины. Теперь они спокойны, теперь они стараются, чтобы никакое чувство не отразилось на их лицах, у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: работать для победы над захватчиками.
Алона Стар и Кип Рчак хороши в "Звездном празднике", но Рональд Квар, конечно, самый серьезный артист. Они слушают хилейт-музыку. "Слушают ли?" - подумал генерал, вспоминая об этих танцах, где партнеры не касаются друг друга. Служить в Таможне хорошо и безопасно; работать непосредственно на транспорте, конечно, веселее, и эта работа возбуждает, но лучше ее смотреть в кино - эти транспортные такие странные люди... Более актуально обсуждать стихи Ридры Вонг.
Они часто говорят о Захвате все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением в газетах и по радио. Они редко вспоминают о запретах, и то лишь одним-двумя словами.
Возьми любого из них, возьми миллион - кто они? Чего они хотят? Что они скажут, если у них будет возможность сказать?
Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил изображение в гиперболическом ревю. Парадоксально: военный командир с военной задачей, он теперь шел на встречу с Ридрой Вонг.
Вспыхнули уличные огни, и его отражение внезапно появилось в стекле окна бара."Правильно, что я сегодня не надел мундира", - подумал он. Генерал представил высокого мускулистого человека с властным выражением крючконосого лица, ставшим привычным за пятьдесят лет командования. В сером штатском костюме он чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на людей впечатление высокого и неуклюжего, а после - это изменение совпало с Захватом - впечатление массивного и властного.
Если бы Ридра Вонг пришла к нему в штаб-квартиру Администрации Союза, он чувствовал бы себя лучше. Но он в гражданском, а не в зеленом мундире космонавта. А она - наиболее известная поэтесса в пяти исследованных Галактиках. Впервые за долгое время он почувствовал некоторую неуверенность.
Он вошел. И прошептал:
- Боже, она прекрасна. Я не знал, что она так прекрасна, изображения этого не передают...
Она повернулась к нему, встала со стула и улыбнулась. Он подошел, пожал ей руку, слова "Добрый вечер, мисс Вонг" застряли у него во рту и так и остались невысказанными.
И они начали беседу.
Помада ее была медного цвета, а зрачки глаз напоминали медовые диски...
- Вавилон - 17, - сказала она. - Я не решила этого еще, генерал Форестер.
Вязаное платье цвета индиго, волосы струятся по плечам, как вода в реке.
Он ответил:
- Это не очень удивляет меня, мисс Вонг.
"Удивляет", - подумал он. Она оперлась рукой на стойку, наклонилась вперед, бедра шевельнулись под вязаной синей материей; каждое движение удивляет, поражает, сбивает с толку.
- Но я продвинулась дальше того, на что оказались способны вы, военные.
Мягкая линия ее рта изогнулась в вежливой улыбке.
- Благодаря тому, что я знаю вас, мисс Вонг, это тоже не удивляет меня.
"Кто она?" - подумал он. Он задавал этот вопрос абстрактному собеседнику. Задавал его собственному отражению. Размышляя о ней он непрерывно задавал этот вопрос. Все остальное не имеет значения, но ОН должен знать о ней все. Это очень важно. Он обязан знать.
- Во-первых, генерал, - сказала она, - Вавилон-17 - не код.
Мысли его нехотя вернулись к предмету разговора.
- Не код? Но мне казалось, криптографический отдел установил... - он остановился и потому, что не был уверен в заключении криптографического отдела, и потому, что требовалось время, чтобы вернуться с обрывов ее скул, из пещер ее глаз. Напрягая мышцы лица, он приказал своим мыслям возвратиться к Вавилону-17. Захват Вавилона-17 может оказаться ключом к прекращению этого двадцатилетнего бедствия. - Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать его бессмысленны?
- Это не шифр, не код, - повторила она. - Это язык.
Генерал нахмурился.
- Что ж, как бы вы это не называли - код или язык - мы должны понять его. Пока мы не понимаем его, мы чертовски далеки от цели.
Напряжение последних месяцев превратилось в зверя в его животе, этот зверь ухватил его за язык, сделал хриплым его голос.
Улыбка его исчезла, обе руки он положил на стойку. Он хотел преодолеть хрипоту.
Она сказала:
- Вы непосредственно не связаны с криптографическим отделом? - голос ее был ровным и успокаивающим.
Он покачал головой.
- Тогда позвольте мне кое-что объяснить. В основном, генерал Форестер, существуют два типа кодов. В первом буквы или символы, используемые вместо букв, перемешиваются и искажаются в соответствии с некоторым образцом. Во втором буквы, слова или группы слов заменяются другими буквами, символами или словами. Код может относиться к тому или другому типу или быть их комбинацией. Но оба типа имеют одно общее свойство: когда найден ключ, вы лишь применяете его и тут же получаете логичные предложения. Язык же имеет собственную внутреннюю логику, собственную грамматику, свой способ выражения мыслей в словах. Не существует ключа, подходящего ко всем значениям и выражениям в языке. В лучшем случае вы получите лишь приблизительное представление о значении.
- Вы хотите сказать, что Вавилон-17 декодируется в какой-то язык?
- Вовсе нет. Это я проверила в первую очередь. Мы могли бы взять вероятностную развертку различных элементов и проверить, конгруантны ли они разным языковым образцам, даже если они расположены в совершенно неверном порядке. Нет, Вавилон-17 - сам по себе язык, и мы его не понимаем.
- Я думаю, - генерал Форестер попытался улыбнуться, - что вы хотите сказать: поскольку это не код, а чужой нам язык, то нам придется отступить.
Даже если это поражение, то, исходя от нее, оно становилось облегчением.
Но она покачала головой:
- Боюсь, что вы меня не поняли. Неизвестный язык может быть дешифрован без перевода. Вспомните, например, линеарный язык В и хеттский язык. Но если я попытаюсь сделать это, мне нужно гораздо больше знать.
Генерал поднял брови.
- Что еще вам нужно знать? Мы передали вам все образцы. Когда получим новые, мы обязательно...
- Генерал, я должна знать все о Вавилоне-17: где вы получили его, когда, при каких обстоятельствах - все, что может оказаться ключом к этому языку.
Вы дали мне десять страниц искаженных магнитных записей с кодами под условным названием "Вавилон-17" и спросили, что он означает. Все, что я могла, я вам сказала. Будет больше сведений, я смогу сделать еще что-нибудь. Очень просто.
Он подумал: "Если бы это было так просто, мы никогда не обратились бы к тебе, Ридра Вонг".
Словно прочитав его мысли, она промолвила:
- Если бы это было так просто, вы никогда не обратились бы ко мне, генерал Форестер.
Он уставился на нее, на какое-то мгновение поверив в абсурдную мысль, будто бы она читает у него в мозгу. Но, конечно же, она просто знает это.
- Генерал Форестер, установил ли ваш криптографический отдел, что это за язык?
- Если и установил, мне об этом не говорили.
- Я уверена, что они об этом не знают. Я сделала несколько структуральных набросков грамматики. А они сделали это? Генерал, хотя они знают чертовски много о кодах, они ничего не знают о сущности языков. Именно эта идиотская специализация - причина того, что я не работаю с ними уже шесть лет...
"Кто она!" - подумал он вновь. Сегодня утром ему прислали ее секретное досье, но он передал его адъютанту, лишь заметив пометку "одобряется". Он услышал свой собственный голос:
- Возможно, если вы расскажете мне немного о себе, мисс Вонг, я свободнее буду говорить с вами.
Нелогично, однако он проговорил это со спокойствием и уверенностью. Насмешливо ли она смотрит на него?
- Что вы хотите знать?
- Я знаю только ваше имя и то, что несколько лет назад вы работали в военном криптографическом отделе. Знаю, что уже и тогда, несмотря на ваш юный возраст, у вас была отличная репутация. Поэтому, когда наши люди безуспешно возились с Вавилоном-17 в течении месяцев, они единодушно сказали: "Пошлите это Ридре Вонг", - он помолчал. - И вы говорите, что кое в чем разобрались. Следовательно, они были правы.
- Выпьем, - предложила она.
Бармен подошел с двумя небольшими стаканами с дымчато-зеленой жидкостью. Она пригубила, наблюдая за генералом. "Ее раскосые глаза, подумал он, - похожи на изумительные крылья".
- Я не с Земли, - сказала она. Мой отец был инженером связи в Звездном центре с индексом X-II-B, как раз за Ураном. Мать была переводчицей Двора Внешних Миров. До семи лет я росла в Звездном центре. Там было мало детей. В пятьдесят втором мы переселились на Уран-XXYП. К двенадцати годам я знала семь земных языков и пять неземных. Я запоминала языки, как люди запоминают мелодии популярных песен. Во время второго запрета погибли мои родители.
- Во время Запрета вы были на Уране?
- Вы знаете, что произошло?
- Знаю, что внешние планеты пострадали гораздо больше внутренних.
- Вы ничего не знаете. Конечно, они пострадали больше, - она глубоко вздохнула, отгоняя воспоминания. - Одной порции недостаточно, чтобы я могла говорить об этом... Когда я вышла из госпиталя, врачи не исключали возможность помешательства.
- Помешательства?
- А что вы хотите? Длительное недоедание плюс невралгическая чума.
- Я знаю об этой чуме.
- Итак, я попала на Землю, жила у тети и дяди и получала невротерапию. Но я не нуждалась в ней. Не знаю, психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с еще более обостренным чутьем к языкам. Я пронесла это чутье через всю жизнь и постепенно привыкла к нему. К тому же, я научилась хорошо излагать свои мысли.
- Не связано ли это с легкостью расчетов и эйдетической памятью? Эти качества очень нужны криптографии.
- Я плохой математик и совсем не умею рассчитывать. Зрительное восприятие и специальные тексты - например, цветные сны и тому подобное все это у меня есть; но главное, в чем проявляются мои качества - в словесном оформлении. В то время я начала писать. Один год я работала переводчицей при правительстве и одновременно занялась кодами. Через некоторое время я как криптограф приобрела определенную профессиональную легкость. Но я плохой криптограф. У меня нет достаточного терпения, чтобы корпеть над чем-то, написанным другим. Мне хочется писать самой. К тому же, я невротична: это вторая причина, по которой я обратилась к поэзии. Но мое профессиональное мастерство часто меня пугало. Иногда, когда было слишком много работы и мне хотелось сделать что-нибудь еще, внезапно все, что я знала, укладывалось в стройную картину у меня в голове, и я легко читала лежавшее передо мной, а потом становилась усталой, испуганной и жалкой.
Она взглянула на свой стакан.
- Постепенно я подчинила себе свое умение. В девятнадцать лет у меня была репутация маленькой девочки, которая может расшифровать что угодно. Я уже кое-что знала о языке и легко распознавала типичные его конструкции, его грамматический строй, распознавала чутьем, что я и сделала с Вавилоном-17.
- Почему вы оставили эту работу?
- Я назвала вам две причины. А третья заключалась в том, что, овладев профессиональным мастерством, я захотела использовать его в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и... да, вышла замуж и начала серьезно писать. Три года спустя вышла моя первая книга, - она пожала плечами, улыбнулась. - Об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.
- И теперь в мирах пяти Галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества...
Последние слова выпрыгнули из фразы, как бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним; она была великой, а он, оторванный от обычной военной жизни, чувствовал себя таким одиноким; и он был отчаянно влюб... Нет!
Это невозможно, это отвратительно, это было слишком просто для объяснения того, что происходит в его мозгу, что пульсирует в его руках.
- Выпьем еще? - автоматическая защита. Но она приняла ее за автоматическую вежливость. Бармен подошел, отошел.
- Миры пяти Галактик, - повторила она. - Удивительно. Мне всего двадцать шесть лет.
Глаза ее остановились на чем-то невидимом, она еще не выпила и половины первой порции.
- В вашем возрасте Китс уже был мертв.
Она пожала плечами.
- Это странное время. Оно так быстро и внезапно выдвигает героев и так же быстро и внезапно убивает их.
Он кивнул, вспомнив о полдюжине певцов, писателей, которые в конце второго или в начале третьего десятилетия своей жизни объявлялись гениями, чтобы исчезнуть через год-другой. Ее репутация удерживается очень долго.
- Я принадлежу своему времени, - сказала она. - Я хотела бы вырваться за его пределы, но время не пускает меня, - руки ее оторвались от гладкой поверхности стекла. - Вы в армии должны испытывать то же самое, - она подняла голову. - Дала ли я вам то, чего вы хотели?
Он кивнул. Легче было солгать жестом, а не словом.
- Хорошо. Теперь, генерал Форестер, расскажите мне о Вавилоне-17.
Он оглянулся в поисках бармена, но сияние вернуло его взгляд к ее лицу: сияние оказалось просто ее улыбкой - краем глаза он принял эту улыбку за вспышку света.
- Возьмите, - сказала она, пододвигая к нему свой второй стакан. - Я еще не кончила первый.
Он взял его, отхлебнул.
- Захват, мисс Вонг... Это связано с Захватом.
Она оперлась рукой, слушая с сузившимися глазами.
- Это началось с серии несчастных случаев, точнее, вначале они казались несчастными случаями, но теперь мы уверены, что это диверсия. Они происходят на всем пространстве Союза с шестьдесят восьмого года. Некоторые - на боевых кораблях, некоторые - на базах космического флота... Обычно не срабатывает самое важное оборудование. Дважды взрывы привели к гибели правительственных деятелей. Несколько раз эти случаи происходили на индустриальных предприятиях, производящих важную военную продукцию.
- Что же объединяет все эти "случаи" кроме того, что они связаны с войной? При современном развитии экономики любой случай нетрудно связать с войной.
- Их объединяет Вавилон-17.
Он смотрел, как она заканчивает свою порцию и аккуратно ставит стакан на влажный круг.
- Непосредственно перед, в течении и сразу после каждого случая пространство заполнялось радиопереговорами из неизвестных источников. Некоторые из них по мощности отстоят на сотни ярдов, но иногда встречаются и такие, которые доносятся за световые годы. Во время последних трех "случаев" мы записали эти радиопередачи и дали им рабочее название Вавилон-17. Вот. Сможете ли вы из этого что-нибудь извлечь?
- Да. Есть хорошая возможность перехватить того, кто передает эти радиоинструкции для саботажа...
- Но мы ничего не можем найти! - в его голосе прорвалось раздражение. - Нет ничего, кроме этого проклятого бормотания! И, наконец, кто-то заметил повторение в передачах и заподозрил существование кода. Криптографы потратили много сил, но целый месяц ничего не могли сделать, поэтому и обратились к вам.
Продолжая говорить, он заметил, что она задумалась. После продолжительного раздумья она сказала:
- Генерал Форестер, вам нужен оригинал записи радиопереговоров плюс полный отчет, если можно, секунда за секундой, обо всем происшедшем во время "случая".
- Не знаю, можно ли...
- Если вы не можете получить такой отчет, постарайтесь его составить во время следующего "случая". Если этот радиохлам представляет собой разговор, обмен репликами, я сумею выяснить, о чем в них говорится. Вы могли бы заметить, что в той копии, которую мне передали из криптографического отдела, нет обозначений, кому принадлежат реплики. Нет даже пауз, не говоря уже о словах. Простая техническая запись.
- Я могу дать вам все, кроме оригинала записи...
- Но вы должны. Я хочу сама составить транскрипцию, тщательно и со своими обозначениями.
- Мы сделаем для вас перезапись по вашим указаниям.
Она покачала головой.
- Я должна все проделать сама, иначе я ничего не могу обещать. Вся проблема заключается сейчас в распознавании фонематических и аллофонических противопоставлений. Ваши люди даже не поняли, что это язык, поэтому эта проблема их не заинтересовала...
Теперь он прервал ее:
- Что за противопоставления?
- Вы знаете, что некоторые люди азиатского происхождения путают Р и Л, когда говорят на западных языках. Это потому, что в западных языках это разные фонемы, а восточные люди на их месте слышат и пишут одно и то же. Или сравните межзубное "th" в "они" (They) и "театр" (Theator).
- А в чем же разница между этими "т"?
- Они различаются так же, как В и Ф: из них один звук звонкий, а другой глухой.
- Понятно.
- Но проблема заключается в том, чтобы иностранец мог правильно затранскрибировать язык, который изучает. Иначе он может просто не услышать различий, которых нет в его собственном языке.
- А как вы собираетесь сделать это?
- Используя свои знания звуковых систем множества языков, а также при помощи чутья.
- Опять профессиональное мастерство?
Она улыбнулась.
- Я надеюсь.
Она ждала его одобрения. Но что он должен одобрить? На какое-то мгновение он был отвлечен ее голосом.
- Конечно, мисс Вонг, - сказал он, - вы наш эксперт. Приходите завтра в криптографический отдел и получите все необходимое.
- Спасибо, генерал Форестер. Я направлю вам свой официальный доклад.
Он стоял неподвижно, окаменев от ее улыбки. "Я должен идти, - в отчаянии подумал он. - О, нет, сначала нужно что-то сказать".
- Хорошо, мисс Вонг. Потом мы еще поговорим...
Что-то еще, что-то еще...
Он начал поворачиваться. Надо сказать еще спасибо, спасибо. Подошел к двери, по-прежнему размышляя: "Кто она? О, что-то я должен сказать! Я груб, властен, я военный. Но богатство мыслей и слов отдано ей."
Дверь раскрылась, и вечер опустил ему на глаза свои синие пальцы.
"Боже, - подумал он, когда прохлада коснулась его лица, - все это во сне. А она не знает. Я не могу этого выразить! - слова притаились где-то в глубине. На поверхности было молчание. Не могу ничего сказать!"
Ридра встала, ухватилась руками за стойку. Она смотрела в зеркало. Подошел бармен, чтобы унести стаканы. Он нахмурился.
- Мисс Вонг?
Лицо ее было напряжено.
- Мисс Вонг, но...
Костяшки пальцев ее побелели, и бармен видел, как белизна ползет по ее руке.
- Вам плохо, Мисс Вонг?
Она повернулась к нему.
- Вы заметили?
Голос ее был резким, хриплым, саркастическим, напряженным. Она отодвинулась от стойки и подошла к двери, остановилась и, закашлявшись, вышла.
2
- Моки, помогите мне!
- Ридра? - доктор Маркус Тиварба оторвался в темноте от подушки. В дымном свете над постелью появилось ее лицо. - Где вы?
- Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами.
Ее возбужденное лицо двигалось справа налево, стараясь избежать его взгляда. Он зажмурился от света, потом снова открыл глаза.
- Поднимайся.
Лицо исчезло.
Он взмахнул рукой в направлении контрольного света, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотое одеяло, встал на меховой ковер, снял с искривленной бронзовой подставки черный шелковый костюм и накинул его. Встроенные в костюм контуры расправили его на плечах и груди. Он нажал впускной клапан в раме стиля рококо, алюминиевая откидная доска опустилась, открыв внутренности бара. Оттуда выдвинулся дымящийся кофейник и графин с выпивкой.
Повинуясь другому жесту, на полу выросло пузырьковое кресло. Доктор Тиварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась и появилась Ридра.
- Кофе? - он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к ней. - Чем ты занимаешься?
- Моки, это... я...
- Пей кофе.
Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.
- Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
- Какао? - он извлек две маленькие бутылки. - Алкоголь тоже способен обмануть. У меня кое-что осталось от обеда, собиралась компания.
Она покачала головой.
- Только какао.
Бутылочка последовала за кофе по силовому полю.
- У меня был ужасно утомительный день, - он потер руки. Работать после полудня не удалось, за обедом гости, все хотели разговаривать со мной, да и после обеда докучали своими вызовами. Минут десять назад лег спать, - он улыбнулся. - Как ты провела вечер?
- Моки, это... Это было ужасно!
Доктор Тиварба отпил из чашки.
- Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.
Вопреки своему желанию она улыбнулась.
- Я всегда... всегда могу рас-считывать на в-вашу помощь и симпатию, Моки.
- Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? - взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ней. Край сиденья легонько ударил ее под колени, и она села. - Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, - голос его стал очень мягким и убедительным.
Он еще раз отпил кофе.
- Код, вы помните, я работаю над кодом?
Доктор Тиварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
- Я помню, тебя просили поработать над чем-то для правительства. Ты довольно презрительно отзывалась об этом деле.
- Да. И... ну, это не код... это язык. Но сегодня вечером я... я разговаривала с главнокомандующим... с генералом Форестером, и это случилось... Я имею в виду - это случилось, и я знаю!
- Что знаешь?
- Как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
- Ты читаешь в его мозгу?
- Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.
- Ты уже пыталась объяснить это мне раньше, но я не понял, мне кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
Она покачала головой, снова качнулась.
Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
- "У меня теперь есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься выразить, дорогая, но ты должна высказать это сама". Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?
Тиварба поднял седые брови.
- Да. Это. И ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне...
- Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я, - она почти встала со своего кресла.
Он сказал:
- Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
Ридра продолжала:
- Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не этим. Вы знаете, что я делала? Я слышала людей, улавливала их полумысли, полупредложения, в которых они не могли выразить ничего, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выплавляла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски, заменяла кричащие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.
- Голос века, - сказал Тиварба.
Она ответила непечатным выражением, и в глазах у нее появились слезы.
- То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только... она снова покачала головой. - Я не могу сказать этого.
- Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
Она кивнула.
- Моки, год назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать люди. Я думала, это мои собственные мысли.
- Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.
- А теперь у меня есть собственные мысли, у меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже сказанного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.