лицом в землю и подавил этот приступ, который мог нас бесповоротно
погубить... Должно быть, Генька испытывал то же самое, потому что он
то краснел, то бледнел, и все время морщился, будто наелся хвои.
Страдания наши стали совершенно невыносимыми, как вдруг
диверсант, не оборачиваясь, громко сказал:
- Ну ладно, вылезайте! Вы так пыхтите, что скоро ветер достигнет
ураганной силы...
Это было так неожиданно, что я даже зажмурился и уткнулся носом в
землю. Диверсант повернулся к нам и повторил:
- Вылезайте! Хватит прятаться!
Путей к отступлению не было. Потные, красные, мы выбрались из
кустов.
Диверсант смотрел на нас, а мы - на него. Он был совсем молодой и
не страшный, но одежда с головой выдавала его коварную натуру: на нем
была клетчатая рубаха, широкополая шляпа, ботинки на больших, торчащих
из подметок гвоздях, а до коленок - вроде как обрезанные, без головок,
сапоги. Он сел на прежнее место и сказал:
- В таких случаях как будто принято говорить "здравствуйте"?
Генька насупился и мрачно сказал:
- А может, мы не хотим...
- Вот как? - удивился диверсант. - Ну, в таком случае, нечего
здесь вертеться! Грубиянов я не люблю.
Мы не успели ничего ответить - по правде сказать, мы и не знали,
что ответить, - как раздался топот и из-за бома верхом на лошади
вылетел Иван Потапович. За его спиной, держась за председателеву
рубаху, подпрыгивала на крупе лошади Катеринка.
Как только Иван Потапович подскакал, Катеринка сползла с лошади.
Иван Потапович спрыгнул тоже, оглядел палатку, нас, диверсанта и,
поправив усы, сказал ему:
- А ну-ка, позвольте ваши документы, гражданин!
Тот удивленно поднял брови, посмотрел на нас, на председателя,
потом опять на нас и присвистнул:
- Ага, понятно! Прошу!
Он показал Ивану Потаповичу на палатку и влез в нее первый, а
Иван Потапович - за ним.
Это было ужасно опрометчиво - самому, добровольно забраться в
логово врага. Но если таким простодушным оказался Иван Потапович, то
мы были настороже. Генька мигнул, и мы схватили по здоровенному камню.
В палатке гудели голоса, и мы ежесекундно ожидали, что оттуда загремят
выстрелы. Потом голоса смолкли.
Время шло, и это молчание становилось невыносимым. Мы начали
думать, что все кончилось ужасной трагедией, и млели от страха и
неизвестности.
Голоса загудели снова. Иван Потапович, пятясь, вылез из палатки
и, усмехаясь, оглядел нас:
- Эх вы, сыщики! Морочите голову, чтоб вас...
Он сел на лошадь и ускакал.
Топот уже затих, а мы растерянно смотрели на неизвестного,
который опять подошел к нам. Только теперь я увидел, что глаза у него
голубые, ясные и что глаза эти смеются.
- Ну-с, молодые люди, почему вы не кричите "руки вверх"? Я вижу,
вы основательно вооружились.
Камни выпали из наших рук. Генька облизнул пересохшие губы, а
Катеринка выпалила свое:
- А почему?..
- Правильно! С этого надо бы начинать. Любознательность - мать
познания. Итак, давайте знакомиться...
Но в это время сверху раздался крик, посыпались песок и камни.
Забытый нами Пашка видел все, но ничего не понимал. Сгорая от
любопытства, он слишком далеко свесился со скалы, сорвался и полетел
вниз. Он катился по крутому склону и кричал, будто его режут. Мы
замерли от ужаса - он неминуемо должен был разбиться... Неизвестный
бросился к тому месту, где должен был упасть Пашка, и выставил руки,
чтобы поймать его, хотя вряд ли ему удалось бы его удержать - Пашка
толстый и тяжелый.
Однако Пашка не упал. Метрах в десяти ниже обрыва из расселины
торчал куст. Пашка угодил на него, обломал ветки, но рубаха его
зацепилась за корневище, и он повис, как на крючке. Он было затих, но
потом опять завопил что есть силы:
- Ой, сорвуся! Ой, убьюся!
Неизвестный бросился в палатку и выскочил оттуда с веревкой через
плечо.
- Держись! - крикнул он Пашке.
- Ой, сорвуся! - продолжал тот вопить.
- Попробуй только, я тебе задам!
Он очень сердито прокричал это, и Пашка уже значительно тише
прохныкал:
- Так я со страху умру...
- От этого не умирают. Держись!
Он подхватил с земли что-то вроде маленькой кирки и, как кошка,
полез прямо на скалу. Мы все здорово умеем лазить и по деревьям и по
скалам, но ни у кого из нас не хватило бы духу на такое дело: слишком
высоко висел Пашка и слишком гладкой была эта почти отвесная скала. А
он лез! То пальцами, то своей киркой цеплялся за трещины, выступы,
нащупывая ногой какую-то совсем незаметную шероховатость и, опершись
на нее гвоздями ботинок, поднимался вверх, потом искал опору для рук и
снова подтягивался. Иногда шипы на ботинках начинали скользить по
камню или срывались - и мы замирали, ожидая, что вот-вот он упадет, но
он не падал, а взбирался все выше. Катеринка от страха присела на
корточки, зажмурилась и закрыла лицо руками, но, не выдержав, время от
времени взглядывала вверх, тихонько ойкала и опять зажмуривалась.
А он все лез и лез. Он уже добрался до Пашки, набросил на него
веревочную петлю, но не остановился, а полез выше. Взобраться на
вершину скалы было невозможно - она небольшим карнизом нависала над
склоном, - но он и не собирался туда лезть. Немного выше и в стороне
из расселины торчало мощное кривое корневище. Неизвестный добрался до
него, перебросил через корневище веревку и, немного отдохнув, начал
спускаться. Спускался он еще медленнее и осторожнее, так как теперь не
видел опоры и находил ее только ощупью.
Наконец он оказался внизу, отбросил свою кирку, потянул за
веревку и, приподняв Пашку так, что его рубаха отцепилась от корня,
начал понемногу отпускать веревку. Пашка вертелся, как кубарь,
стукался о скалу и скулил. Он сел бы прямо на палатку, но неизвестный
перехватил его и оттащил в сторону:
- Слезай, приехали...
И только тогда мы увидели, что он весь бледный и на лбу у него
выступил пот. Он вздохнул, вытер пот рукавом, и мы тоже облегченно
вздохнули.
- Ну, больше никто сверху не упадет?.. Давайте условимся,
граждане: в гости ко мне ходить можно, но только как все люди -
пешком, а не как этот крикун.
Пашка за "крикуна" обиделся:
- Вовсе я не боялся! А кричал потому, что рубаха новая... Кабы я
изорвал, мне бы так влетело!..
Это он врал, конечно. Мать сшила ему рубаху из чертовой кожи,
чтобы не рвал, и она была целехонькая, а орал он просто от страха.
Незнакомец сел на камень, а мы - прямо на песок.
- Теперь давайте все-таки познакомимся, чтобы вы, чего доброго,
не вздумали обстреливать меня камнями... Я геолог, кандидат
геологических наук, и зовут меня Михаил Александрович Рузов. Можно
просто "дядя Миша". Там, - он махнул рукой в сторону горы, на которой
мы видели таинственное сверкание, - мои товарищи. Мы разделились,
чтобы разными маршрутами охватить ваш район. Будь вы менее
предприимчивы, завтра я пришел бы в вашу деревню сам, и вам не
пришлось бы так долго ползать на животах и обдирать себе коленки...
Поверите так или предъявить документы?
- Поверим, - вздохнула Катеринка.
- Очень хорошо! - улыбнулся дядя Миша. - Вы, я вижу, народ
решительный и бесстрашный. Какие же подвиги вы совершили, прежде чем
предприняли эту смертельно опасную охоту за диверсантами?
Генька покраснел - это же он выдумал про диверсантов, - а я и
Катеринка засмеялись. Он мне определенно нравился, этот "бывший
диверсант". Он говорил серьезно, даже не улыбался, только голубые
открытые глаза его смеялись так весело, что нисколько не было обидно и
самому хотелось засмеяться.
Катеринка, хотя ее никто не просил, сразу выпалила про Пашкину
механику, про летопись и что вообще у нас как-то ничего интересного не
получается и нам очень обидно. Дядя Миша внимательно слушал, только
лицо у него вдруг стало каменное и почему-то на него напал такой
сильный кашель, что на глазах выступили слезы и он даже ненадолго
отвернулся.
- Та-ак! Значит, окружающие не оценили ваших порывов? Понимаю. И
со мной это раньше бывало... Ну, а что же вам хотелось бы делать? А?
Катеринка сказала, что еще не решила, но, наверно, будет доктором
или летчицей, Пашка - что он поедет в город, выучится и будет
придумывать всякие машины, а я - что стану моряком и все время буду
путешествовать по земному шару; потом подумал и добавил, что иногда
придется возвращаться, а то мать будет беспокоиться и плакать.
Генька сначала ничего не хотел говорить, а потом сказал, что
уедет насовсем. Тут, мол, скучно и настоящему человеку негде
развернуться.
- Вот как? - Дядя Миша засмеялся. - Скука появляется от
безделья... Вы пионеры?
- Ага.
- А что это значит?
- Ну - те, которые за дело Ленина.
- Правильно! А что значит слово "пионеры"? Это идущие впереди!
Как же и куда вы идете?.. Думаете, что ваше дело - только забавляться
да гнезда драть?
- Это только Пашка... - сказала Катеринка.
У Пашки покраснели уши.
- Я не так себе деру, а для науки. Яйца собираю в коллекцию.
- А зачем науке твоя коллекция? Давным-давно известно, какие яйца
несут птицы, а ты без всякой пользы убиваешь будущих птиц.
Пашка сидел красный и надутый.
- А вы тоже хороши! - сказал нам дядя Миша. - Товарищ
безобразничает, а вам все равно. Какие же вы пионеры? Нехорошо,
граждане! Люди делом занимаются, а у вас, я вижу, только цыпки и
расквашенные носы...
Катеринка поджала под себя ноги, а Генька повернулся так, чтобы
не было видно вчерашней царапины.
- Чем же занимается ваша пионерская организация?
Я сказал, что сейчас каникулы и мы в Колтубы не ходим. Все равно
Мария Сергеевна - она наша учительница и пионервожатая - уехала в
отпуск, в Бийск.
- И вы не можете найти себе занятие? А что вы раньше делали?
- Я раньше, когда война была, облепиху собирала для раненых. В
ней витаминов ужас сколько! - сказала Катеринка.
- Мы с Генькой общественную работу вели: стенную газету писали, -
вспомнил я.
- И на этом ваша деятельность закончилась?
Мы признались, что да, закончилась.
- Маловато! Ну, а как вы думаете, пятилетка вас касается или нет?
- Да ведь пятилетка - это где заводы строят, - сказал Генька.
- Она везде, где есть советский человек. Конечно, вы не можете
строить заводы, но и для вас дела немало. Раньше человек главным
образом оборонялся от природы, а теперь советский человек осваивает
ее. Вот и вы, уважаемые граждане, можете участвовать в этом освоении,
а со временем стать в нем идущими впереди... Готовы ли вы к этому?
Мы переглянулись. Конечно, мы были готовы, только не знали, куда
нужно идти.
- Ну хорошо. Мне нужно побывать в вашей деревне. Вы меня
проводите, дорогой и поговорим.
Он быстро сложил палатку и вещи. Мы взялись помогать. Пашке
достались топорик и котелок, Катеринке - кирка, которая, оказалось,
называется "ледоруб", а мы с Генькой уговорились по очереди нести
палатку.
- Готовы? - спросил дядя Миша. - Пошли!.. Итак, чем бы вы могли
заниматься? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать ваше
житье-бытье. Расскажите мне, как вы живете и чем знаменита ваша
деревня.
Генька сказал, что живем мы обыкновенно, а деревня решительно
ничем не знаменита.
Дядя Миша засмеялся:
- Конечно, я не думал, что у вас растут баобабы, по улицам ходят
слоны, а избы выстроены из хрусталя. Но и в самой обыкновенной деревне
обыкновенные мальчики и девочки найдут множество важных дел, если
научатся видеть и понимать окружающее. Вот посмотрите! (Мы были на
вершине гривы, и с нее как на ладони была видна наша деревня.) Там
живете вы и ваши родители, а на всю деревню две хилые березки, и то на
околице.
- Ну и что же? - сказал Пашка. - Вон кругом лесу сколько хошь.
Тайга. Не продерешься!
- Да, пока лесу много. Но ведь его рубят и на дрова и на
постройки. Что будет здесь лет через двадцать? Будет уже не деревня, а
село, и, наверно, большое. И может случиться так, что лес на гривах
вырубят или сожгут, и среди голых бугров будут стоять голые избы... В
Америке есть штаты, где выращивают много хлопка. Раньше там тоже были
леса и кустарники. Их уничтожили, и землю сплошь запахивают под
хлопок. Климат стал суше и резче. Ничто не задерживает ветер, и там
часто бывают "черные бури" - ветер поднимает в воздух плодородную
почву и уносит ее. Земля становится все хуже и хуже и скоро
превратится в бесплодную пустыню. Так делают капиталисты-хищники. А мы
- хозяева своей земли и должны беречь ее. Вот почему нужно охранять
каждое деревце и кустик, не допускать порубок и пожаров.
Я представил себе Тыжу посреди голых скал, с которых ветер сдул
всю землю, "черную бурю", завывающую над родной деревней, и мне стало
жутко. Генька сказал, что правильно - деревья надо охранять и что дядя
Миша может быть уверен - мы возьмем это на себя.
- Очень хорошо! Теперь я буду спать спокойно... Полезные дела не
нужно искать, они сами ищут и ждут вас. Я бы на вашем месте завел
такую книгу - скажем, "Книгу полезных дел" - и записывал в нее все,
что сделано за день интересного и хорошего. Но не просто приятное, а
то, что облегчает людям жизнь...
- Это пусть Колька-летописец, - сказала Катеринка. - Он любит
писать.
- Хорошо, пусть пишет он, а делать нужно всем. Запомните, молодые
люди: день пропал, если за день ты не сделал ничего хорошего для
других!.. Ну, вот мы и пришли.
Каждому хотелось, чтобы дядя Миша остановился в его избе, но он
сказал, что ему нужно так, чтобы было поменьше народу: он не будет
мешать и ему не будут мешать, а то ему нужно привести в порядок свои
записи. Тогда мы решили, что лучше всего в Катеринкиной избе, потому
что там только Катеринка да мать, и она, конечно, согласится. Мы
довели дядю Мишу до избы. Он поблагодарил за помощь и сказал, чтобы
теперь мы шли по своим делам - ему нужно заниматься, а вечером к нему
можно прийти опять.
Я всю дорогу обдумывал, что бы мне такое сделать хорошее и
полезное, но не успел придумать, как мать увидела меня из окна и
закричала:
- Где ты ходишь, бессовестный? Иди посиди с девчонкой, мне к тете
Маше надо...
Я играл с Соней, а потом надо было полоть картошку, и я полол до
самого вечера.
Мы почти одновременно собрались на завалинке Катеринкиной избы.
Должно быть, и у других дела обстояли не лучше, чем у меня, потому что
все молчали. Катеринка поминутно бегала то в избу, то к нам и
докладывала, что делает дядя Миша.
- Ест картошку и с мамой разговаривает...
- Пьет молоко...
- Зубы чистит...
Катеринкиной матери надоела эта беготня, и она прикрикнула:
- Что ты юлишь, егоза, не даешь с человеком поговорить?
Взад-вперед, взад-вперед, как заводная... Сиди смирно, а то иди на
улицу да там и бегай...
Наконец дядя Миша вышел и подсел к нам на завалинку:
- Ну-с, молодые люди, как ваши дела? Что сделали за день?
Катеринка, конечно, выскочила первая:
- Я тети Машина бычка нашла! Он в кустах блукал, блукал и аж на
гриву забрался... И тетя Маша сказала; "Спасибо, доченька"...
- Очень хорошо!
Пашка сказал, что он хотел построить водопровод от колодца на
огород, чтобы не носить воду ведрами. Только вот беда: труб нет,
придется делать желоб из коры, и отец может заругать.
Я огорченно признался, что ничего такого не сделал, а целый день
то с сестренкой возился, то грядки полол.
- Ну, это совсем не так плохо!.. А ты? - обратился дядя Миша к
Геньке.
- Ваське Щербатому в ухо дал!
- За что?
- За порубку. Он у околицы кусты топором рубил. Ну, я и дал
ему...
- Это, брат, не то! В ухо - это очень даже просто. Ты убеди его
садить, а не рубить, - вот это будет дело... А так это обыкновенная
драка.
Генька покраснел и сказал, что все-таки тут дела для настоящего
человека нет, потому что бычков искать и картошку полоть умеет всякий,
а ему это скучно, и вообще, если так будет продолжаться, он все равно
убежит в такие места, где интересно.
- А здесь неинтересно, говоришь? - сказал дядя Миша. - Это что? -
Он поднял с земли небольшой камешек.
- Камень.
- Камень-то камень, да какой? Это полевой шпат, и без него нельзя
сделать оконное стекло, фарфор, фаянс, электрические изоляторы...
Человек должен много знать, чтобы стать настоящим хозяином природы.
Вот вы ходите по земле, и она для вас просто земля, а на самом деле вы
ходите по сокровищам и не подозреваете об этом. Горный Алтай, братцы
мои, - это сундук. У которого мы еще только крышку приподнимаем. А что
будет, когда внутрь заберемся!..
Мы невольно с уважением и робостью посмотрели под ноги, как бы
ожидая, что там вдруг засверкают всякие сокровища, но земля была
обыкновенная - серая, с песком и мусором.
Дядя Миша засмеялся:
- Нет, это не так просто! Вы сумейте найти да отобрать у нее эти
сокровища.
- А что вы ищете? Золото? - спросила Катеринка.
- Подвернется - мы и его, конечно, возьмем на заметку, но это не
главная задача... Могли бы мы сейчас жить без железа?
Это был смешной вопрос. Какая же может быть жизнь без железа! А я
сказал, что и без свинца нельзя. Захар Васильевич говорил, что ему без
свинца жизни нету.
- Охотник?.. Правильно! Так вот, есть металлы - скромные
труженики, работяги - скажем, железо, медь, свинец, алюминий, - и есть
фанфароны, вроде золота...
Мы все засмеялись, а Генька сказал, что это неправда, потому что
оно дороже всего и за ним все гоняются, про это и в книжках сколько
написано.
- Есть металлы дороже золота - например, платина или радий, и они
очень полезны. А золото? Это красивый металл, и его трудно добывать,
поэтому он ценится дорого... Но я хотел вам не о золоте рассказать.
Есть металлы скрытого благородства - молчальники и скромники. Их очень
трудно найти, еще труднее добывать, но они обладают такими свойствами,
что в будущем техника без них развиваться не сможет.
Знаете ли вы, что по мостам нельзя ходить строем, в ногу? В одном
городе через реку построили мост. Мост был красив и прочен, и
городские власти очень гордились им. Однажды по мосту проходила
воинская часть. Офицеры были строгими, и солдаты шли как один, дружно
отбивая шаг. Часть шла довольно долго, и вдруг мост стал дрожать,
зашатался и рухнул. Прежде мост выдерживал большие тяжести, а теперь
обрушился под ногами солдат.
Никто не мог понять этого странного события, и его приписали
божьему гневу.
Однако мало-помалу стали известны и другие подобные факты. Колеса
и машины, прочные и неизношенные, вдруг неожиданно разваливались по
совершенно непонятным причинам.
Ученые начали докапываться до этих причин, и оказалось, что
"божий гнев" здесь ни при чем.
Если материалы подвергать толчкам или напряжению и особенно если
толчки идут в такт, через определенные промежутки времени, в материале
происходят наружно незаметные, но весьма опасные изменения: он устает.
Когда солдаты, идя по мосту, отбивали шаг, они вызывали ритмическое
колебание моста; эти правильные колебания быстро утомили материал, из
которого был построен мост, и он разрушился.
Усталость металлов - очень серьезная болезнь, и она становится
все более опасной в наше время больших скоростей. Детали машин,
колеса, самолетные винты, турбины делают тысячи оборотов в минуту, и
металлы, из которых они сделаны, устают все быстрее и быстрее...
- Как же так? - сказала Катеринка. - Тогда их лечить надо, эти
металлы...
- Вылечить заболевший металл нельзя, но можно предотвратить
болезнь, если заранее сделать "прививку".
- Чего же им прививать - оспу? - фыркнул Пашка.
- Кое-что подороже... В древние времена самыми драгоценными
камнями считали рубин и смарагд, или изумруд. Очень твердый, чистого
ярко-зеленого цвета изумруд ценится чрезвычайно высоко...
- А почем он, такой камень? - спросил Генька.
- Это зависит от величины, цвета и чистоты. В Ленинградском
горном институте хранится большой кристалл. Он стоит почти пятьдесят
тысяч рублей золотом.
- Это да, камень! Вот бы найти!..
- Ну что ж, поищи! - засмеялся дядя Миша. - Изумруд был все время
только дорогим камнем, и больше ничего. Потом химики открыли, что в
состав изумруда входит металл бериллий. У этого бериллия оказались
чудодейственные свойства. Он всего в два раза тяжелее воды. Самолет,
построенный из сплава бериллия с алюминием, будет на одну треть легче
современного - из дюралюминия. Сплав бериллия с железом не поддается
действию жара и ржавчине. Сплав бериллия с медью приобретает свойство
стали - его можно закаливать, и бериллиевая закаленная бронза не
теряет закала даже при красном калении. Но самое драгоценное его
свойство - то, что "прививка" бериллия или, вернее, сплавы с ним
предохраняет металлы от усталости... Только, к сожалению, бериллий не
так легко найти и очень трудно добывать. Этот чудотворец очень
скрытен...
- Так это вы его и ищите? - спросил Пашка.
- Не только его, но и его тоже.
Генька хотел что-то сказать, но в это время подошел его отец,
Иван Потапович:
- И вы тут? А ну, идите по домам! Не дадите человеку отдохнуть!
Иван Потапович начал расспрашивать про Москву и всякие новости, и
мы уже никак не могли уйти и слушали из-за угла. Потом они пошли в
избу, ничего не стало слышно, но Катеринка потихоньку провела нас
следом. Иван Потапович и дядя Миша с Катеринкиной матерью сидели за
столом, а мы залезли на печь и притаились. Позже пришли Федор
Елизарович, Захар Васильевич, соседи - чуть не вся деревня.
Говорили про все: и про урожай, и как в Москве живут, и чего дядя
Миша ищет, и про то, что хотя война закончилась, но ухо надо держать
востро. Пашка слушал, слушал, а потом заснул да как захрапит!
- Что это моя Катя храпеть начала? - забеспокоилась Марья
Осиповна, Катеринкина мать. - Простудилась, что ли?
Она подошла к печи и, конечно, увидела нас. Иван Потапович
рассердился:
- Вы что же это, сорванцы? Я кому сказал - по домам?
Дядя Миша вступился за нас:
- Не гоните их, Иван Потапович! Им ведь тоже интересно.
- "Интересно"! От их интересу покоя не стало...
Нам пришлось уйти.
Я пробовал рассказать дома про изумруды, но сестренка ничего не
поняла, а мать не стала слушать:
- Еще чего выдумал! Какие тут драгоценные камни? Ложись-ка спать
лучше...
Ночью мне приснилось, будто я нашел изумруд с конскую голову, мне
за это дали орден, и Михаил Петрович больше не ставит мне плохих
отметок по математике, а то ведь неудобно: орденоносец - и вдруг с
двойками...
На другой день мы несколько раз прибегали к дяде Мише, но он
сидел и писал; потом к нему приходил Захар Васильевич, и они долго про
что-то говорили. Освободился он только к вечеру. Мы молча сидели на
завалинке.
- Ну, что приуныли, герои? - спросил дядя Миша.
- Мы не приуныли, мы просто так, - сказала Катеринка. - Я думаю:
до чего бы хорошо найти большой-большой изумруд!..
Оказывается, мы все думали об одном и том же.
- Дядя Миша, - попросил Генька, - научите нас искать.
- Это, брат, дело нешуточное. Нужно очень долго учиться, кончить
вуз, практиковаться, и то еще неизвестно, найдешь ли... Люди годами
ищут и не находят, а ты хочешь сразу...
- Ну, все равно возьмите меня с собой! Я вам помогать буду. Ну,
хоть что-нибудь буду делать - кашу варить, палатку носить...
Катеринка закусила губу. Пашка засопел. Должно быть, они подумали
то же, что и я. А я подумал, что это нечестно с Генькиной стороны: то
все вместе, а тут он один выскакивает, как будто мы хуже.
- А я лучше тебя кашу сварю! Ты совсем и не умеешь, - сказала
Катеринка.
- Носить и я могу, - сказал Пашка. - И палатку и все, что нужно.
Подумаешь!
- Вы возьмите нас всех, - сказал я. - Мы будем помогать и все
делать. Честное слово! Почему один Генька? Мы тоже хотим.
- Да куда же я вас возьму? Ведь я теперь в горы, в глушь пойду.
Это же не забава!
Дядя Миша долго молчал, поглядывал на нас и о чем-то думал.
Он так ничего и не сказал, потому что снова пришел Генькин отец.
Удивительно не вовремя он всегда приходит!
- Опять вы здесь!.. Ты гони их, Михал Александрыч, а то ведь их
только помани, потом и сладу не будет.
- Зачем же гнать? Мы поладили... У меня к тебе, Иван Потапович,
разговор есть. Пойдем-ка в избу.
Они ушли, а мы остались, решив ни за что не уходить, пока не
добьемся от дяди Миши ответа. Они долго про что-то говорили, потом
Иван Потапович открыл окно и сказал:
- Павел, слетай за отцом, а ты, Катерина, разыщи мать... Иван
Степаныч сам идет?.. Хорошо.
Иван Степаныч - это мой отец. Он, видно, тоже захотел поговорить
с новым человеком.
Катеринка позвала мать с огорода, а Пашка побежал за отцом. Тот
пришел вместе с Федором Елизаровичем.
Они все ушли в избу, а мы сидели на завалинке, ломали голову,
зачем их собрали, и настроение у нас становилось все хуже и хуже.
- Вот они там наябедничают про нас дяде Мише, - сказал Пашка, -
он и не захочет с нами водиться.
- Что они, маленькие - ябедничать-то? - возразила Катеринка. - Мы
сами все рассказали...
- Это ты рассказала. Просили тебя? Всегда выскакиваешь!..
Открылось окно, и Иван Потапович выглянул на улицу:
- А ну, ребята, идите сюда.
Мы вошли. Все сидят за столом, смотрят на нас, и не поймешь - не
то будут ругать, не то еще чего.
- Вот что, сорванцы, - начал Иван Потапович. - Грехи ваши я
считать не буду - сами их знаете. Вместо того чтобы заниматься делом,
быть примером, вы... Ну да ладно! Наш дорогой гость, Михаил
Александрыч, вас не знает и говорит, что вы подходящие ребята... Вы
вот с ним просились... Мы тут посоветовались и решили, пока до уборки
время есть, отпустить вас с ним - может, и в самом деле от хорошего
человека ума наберетесь. Коли он такую обузу на себя берет, ему
видней. На недельку мы вас отпустим и снабдим как полагается. Только
смотрите: не оправдаете доверия - пеняйте на себя!.. Ну, что молчите?
погубить... Должно быть, Генька испытывал то же самое, потому что он
то краснел, то бледнел, и все время морщился, будто наелся хвои.
Страдания наши стали совершенно невыносимыми, как вдруг
диверсант, не оборачиваясь, громко сказал:
- Ну ладно, вылезайте! Вы так пыхтите, что скоро ветер достигнет
ураганной силы...
Это было так неожиданно, что я даже зажмурился и уткнулся носом в
землю. Диверсант повернулся к нам и повторил:
- Вылезайте! Хватит прятаться!
Путей к отступлению не было. Потные, красные, мы выбрались из
кустов.
Диверсант смотрел на нас, а мы - на него. Он был совсем молодой и
не страшный, но одежда с головой выдавала его коварную натуру: на нем
была клетчатая рубаха, широкополая шляпа, ботинки на больших, торчащих
из подметок гвоздях, а до коленок - вроде как обрезанные, без головок,
сапоги. Он сел на прежнее место и сказал:
- В таких случаях как будто принято говорить "здравствуйте"?
Генька насупился и мрачно сказал:
- А может, мы не хотим...
- Вот как? - удивился диверсант. - Ну, в таком случае, нечего
здесь вертеться! Грубиянов я не люблю.
Мы не успели ничего ответить - по правде сказать, мы и не знали,
что ответить, - как раздался топот и из-за бома верхом на лошади
вылетел Иван Потапович. За его спиной, держась за председателеву
рубаху, подпрыгивала на крупе лошади Катеринка.
Как только Иван Потапович подскакал, Катеринка сползла с лошади.
Иван Потапович спрыгнул тоже, оглядел палатку, нас, диверсанта и,
поправив усы, сказал ему:
- А ну-ка, позвольте ваши документы, гражданин!
Тот удивленно поднял брови, посмотрел на нас, на председателя,
потом опять на нас и присвистнул:
- Ага, понятно! Прошу!
Он показал Ивану Потаповичу на палатку и влез в нее первый, а
Иван Потапович - за ним.
Это было ужасно опрометчиво - самому, добровольно забраться в
логово врага. Но если таким простодушным оказался Иван Потапович, то
мы были настороже. Генька мигнул, и мы схватили по здоровенному камню.
В палатке гудели голоса, и мы ежесекундно ожидали, что оттуда загремят
выстрелы. Потом голоса смолкли.
Время шло, и это молчание становилось невыносимым. Мы начали
думать, что все кончилось ужасной трагедией, и млели от страха и
неизвестности.
Голоса загудели снова. Иван Потапович, пятясь, вылез из палатки
и, усмехаясь, оглядел нас:
- Эх вы, сыщики! Морочите голову, чтоб вас...
Он сел на лошадь и ускакал.
Топот уже затих, а мы растерянно смотрели на неизвестного,
который опять подошел к нам. Только теперь я увидел, что глаза у него
голубые, ясные и что глаза эти смеются.
- Ну-с, молодые люди, почему вы не кричите "руки вверх"? Я вижу,
вы основательно вооружились.
Камни выпали из наших рук. Генька облизнул пересохшие губы, а
Катеринка выпалила свое:
- А почему?..
- Правильно! С этого надо бы начинать. Любознательность - мать
познания. Итак, давайте знакомиться...
Но в это время сверху раздался крик, посыпались песок и камни.
Забытый нами Пашка видел все, но ничего не понимал. Сгорая от
любопытства, он слишком далеко свесился со скалы, сорвался и полетел
вниз. Он катился по крутому склону и кричал, будто его режут. Мы
замерли от ужаса - он неминуемо должен был разбиться... Неизвестный
бросился к тому месту, где должен был упасть Пашка, и выставил руки,
чтобы поймать его, хотя вряд ли ему удалось бы его удержать - Пашка
толстый и тяжелый.
Однако Пашка не упал. Метрах в десяти ниже обрыва из расселины
торчал куст. Пашка угодил на него, обломал ветки, но рубаха его
зацепилась за корневище, и он повис, как на крючке. Он было затих, но
потом опять завопил что есть силы:
- Ой, сорвуся! Ой, убьюся!
Неизвестный бросился в палатку и выскочил оттуда с веревкой через
плечо.
- Держись! - крикнул он Пашке.
- Ой, сорвуся! - продолжал тот вопить.
- Попробуй только, я тебе задам!
Он очень сердито прокричал это, и Пашка уже значительно тише
прохныкал:
- Так я со страху умру...
- От этого не умирают. Держись!
Он подхватил с земли что-то вроде маленькой кирки и, как кошка,
полез прямо на скалу. Мы все здорово умеем лазить и по деревьям и по
скалам, но ни у кого из нас не хватило бы духу на такое дело: слишком
высоко висел Пашка и слишком гладкой была эта почти отвесная скала. А
он лез! То пальцами, то своей киркой цеплялся за трещины, выступы,
нащупывая ногой какую-то совсем незаметную шероховатость и, опершись
на нее гвоздями ботинок, поднимался вверх, потом искал опору для рук и
снова подтягивался. Иногда шипы на ботинках начинали скользить по
камню или срывались - и мы замирали, ожидая, что вот-вот он упадет, но
он не падал, а взбирался все выше. Катеринка от страха присела на
корточки, зажмурилась и закрыла лицо руками, но, не выдержав, время от
времени взглядывала вверх, тихонько ойкала и опять зажмуривалась.
А он все лез и лез. Он уже добрался до Пашки, набросил на него
веревочную петлю, но не остановился, а полез выше. Взобраться на
вершину скалы было невозможно - она небольшим карнизом нависала над
склоном, - но он и не собирался туда лезть. Немного выше и в стороне
из расселины торчало мощное кривое корневище. Неизвестный добрался до
него, перебросил через корневище веревку и, немного отдохнув, начал
спускаться. Спускался он еще медленнее и осторожнее, так как теперь не
видел опоры и находил ее только ощупью.
Наконец он оказался внизу, отбросил свою кирку, потянул за
веревку и, приподняв Пашку так, что его рубаха отцепилась от корня,
начал понемногу отпускать веревку. Пашка вертелся, как кубарь,
стукался о скалу и скулил. Он сел бы прямо на палатку, но неизвестный
перехватил его и оттащил в сторону:
- Слезай, приехали...
И только тогда мы увидели, что он весь бледный и на лбу у него
выступил пот. Он вздохнул, вытер пот рукавом, и мы тоже облегченно
вздохнули.
- Ну, больше никто сверху не упадет?.. Давайте условимся,
граждане: в гости ко мне ходить можно, но только как все люди -
пешком, а не как этот крикун.
Пашка за "крикуна" обиделся:
- Вовсе я не боялся! А кричал потому, что рубаха новая... Кабы я
изорвал, мне бы так влетело!..
Это он врал, конечно. Мать сшила ему рубаху из чертовой кожи,
чтобы не рвал, и она была целехонькая, а орал он просто от страха.
Незнакомец сел на камень, а мы - прямо на песок.
- Теперь давайте все-таки познакомимся, чтобы вы, чего доброго,
не вздумали обстреливать меня камнями... Я геолог, кандидат
геологических наук, и зовут меня Михаил Александрович Рузов. Можно
просто "дядя Миша". Там, - он махнул рукой в сторону горы, на которой
мы видели таинственное сверкание, - мои товарищи. Мы разделились,
чтобы разными маршрутами охватить ваш район. Будь вы менее
предприимчивы, завтра я пришел бы в вашу деревню сам, и вам не
пришлось бы так долго ползать на животах и обдирать себе коленки...
Поверите так или предъявить документы?
- Поверим, - вздохнула Катеринка.
- Очень хорошо! - улыбнулся дядя Миша. - Вы, я вижу, народ
решительный и бесстрашный. Какие же подвиги вы совершили, прежде чем
предприняли эту смертельно опасную охоту за диверсантами?
Генька покраснел - это же он выдумал про диверсантов, - а я и
Катеринка засмеялись. Он мне определенно нравился, этот "бывший
диверсант". Он говорил серьезно, даже не улыбался, только голубые
открытые глаза его смеялись так весело, что нисколько не было обидно и
самому хотелось засмеяться.
Катеринка, хотя ее никто не просил, сразу выпалила про Пашкину
механику, про летопись и что вообще у нас как-то ничего интересного не
получается и нам очень обидно. Дядя Миша внимательно слушал, только
лицо у него вдруг стало каменное и почему-то на него напал такой
сильный кашель, что на глазах выступили слезы и он даже ненадолго
отвернулся.
- Та-ак! Значит, окружающие не оценили ваших порывов? Понимаю. И
со мной это раньше бывало... Ну, а что же вам хотелось бы делать? А?
Катеринка сказала, что еще не решила, но, наверно, будет доктором
или летчицей, Пашка - что он поедет в город, выучится и будет
придумывать всякие машины, а я - что стану моряком и все время буду
путешествовать по земному шару; потом подумал и добавил, что иногда
придется возвращаться, а то мать будет беспокоиться и плакать.
Генька сначала ничего не хотел говорить, а потом сказал, что
уедет насовсем. Тут, мол, скучно и настоящему человеку негде
развернуться.
- Вот как? - Дядя Миша засмеялся. - Скука появляется от
безделья... Вы пионеры?
- Ага.
- А что это значит?
- Ну - те, которые за дело Ленина.
- Правильно! А что значит слово "пионеры"? Это идущие впереди!
Как же и куда вы идете?.. Думаете, что ваше дело - только забавляться
да гнезда драть?
- Это только Пашка... - сказала Катеринка.
У Пашки покраснели уши.
- Я не так себе деру, а для науки. Яйца собираю в коллекцию.
- А зачем науке твоя коллекция? Давным-давно известно, какие яйца
несут птицы, а ты без всякой пользы убиваешь будущих птиц.
Пашка сидел красный и надутый.
- А вы тоже хороши! - сказал нам дядя Миша. - Товарищ
безобразничает, а вам все равно. Какие же вы пионеры? Нехорошо,
граждане! Люди делом занимаются, а у вас, я вижу, только цыпки и
расквашенные носы...
Катеринка поджала под себя ноги, а Генька повернулся так, чтобы
не было видно вчерашней царапины.
- Чем же занимается ваша пионерская организация?
Я сказал, что сейчас каникулы и мы в Колтубы не ходим. Все равно
Мария Сергеевна - она наша учительница и пионервожатая - уехала в
отпуск, в Бийск.
- И вы не можете найти себе занятие? А что вы раньше делали?
- Я раньше, когда война была, облепиху собирала для раненых. В
ней витаминов ужас сколько! - сказала Катеринка.
- Мы с Генькой общественную работу вели: стенную газету писали, -
вспомнил я.
- И на этом ваша деятельность закончилась?
Мы признались, что да, закончилась.
- Маловато! Ну, а как вы думаете, пятилетка вас касается или нет?
- Да ведь пятилетка - это где заводы строят, - сказал Генька.
- Она везде, где есть советский человек. Конечно, вы не можете
строить заводы, но и для вас дела немало. Раньше человек главным
образом оборонялся от природы, а теперь советский человек осваивает
ее. Вот и вы, уважаемые граждане, можете участвовать в этом освоении,
а со временем стать в нем идущими впереди... Готовы ли вы к этому?
Мы переглянулись. Конечно, мы были готовы, только не знали, куда
нужно идти.
- Ну хорошо. Мне нужно побывать в вашей деревне. Вы меня
проводите, дорогой и поговорим.
Он быстро сложил палатку и вещи. Мы взялись помогать. Пашке
достались топорик и котелок, Катеринке - кирка, которая, оказалось,
называется "ледоруб", а мы с Генькой уговорились по очереди нести
палатку.
- Готовы? - спросил дядя Миша. - Пошли!.. Итак, чем бы вы могли
заниматься? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать ваше
житье-бытье. Расскажите мне, как вы живете и чем знаменита ваша
деревня.
Генька сказал, что живем мы обыкновенно, а деревня решительно
ничем не знаменита.
Дядя Миша засмеялся:
- Конечно, я не думал, что у вас растут баобабы, по улицам ходят
слоны, а избы выстроены из хрусталя. Но и в самой обыкновенной деревне
обыкновенные мальчики и девочки найдут множество важных дел, если
научатся видеть и понимать окружающее. Вот посмотрите! (Мы были на
вершине гривы, и с нее как на ладони была видна наша деревня.) Там
живете вы и ваши родители, а на всю деревню две хилые березки, и то на
околице.
- Ну и что же? - сказал Пашка. - Вон кругом лесу сколько хошь.
Тайга. Не продерешься!
- Да, пока лесу много. Но ведь его рубят и на дрова и на
постройки. Что будет здесь лет через двадцать? Будет уже не деревня, а
село, и, наверно, большое. И может случиться так, что лес на гривах
вырубят или сожгут, и среди голых бугров будут стоять голые избы... В
Америке есть штаты, где выращивают много хлопка. Раньше там тоже были
леса и кустарники. Их уничтожили, и землю сплошь запахивают под
хлопок. Климат стал суше и резче. Ничто не задерживает ветер, и там
часто бывают "черные бури" - ветер поднимает в воздух плодородную
почву и уносит ее. Земля становится все хуже и хуже и скоро
превратится в бесплодную пустыню. Так делают капиталисты-хищники. А мы
- хозяева своей земли и должны беречь ее. Вот почему нужно охранять
каждое деревце и кустик, не допускать порубок и пожаров.
Я представил себе Тыжу посреди голых скал, с которых ветер сдул
всю землю, "черную бурю", завывающую над родной деревней, и мне стало
жутко. Генька сказал, что правильно - деревья надо охранять и что дядя
Миша может быть уверен - мы возьмем это на себя.
- Очень хорошо! Теперь я буду спать спокойно... Полезные дела не
нужно искать, они сами ищут и ждут вас. Я бы на вашем месте завел
такую книгу - скажем, "Книгу полезных дел" - и записывал в нее все,
что сделано за день интересного и хорошего. Но не просто приятное, а
то, что облегчает людям жизнь...
- Это пусть Колька-летописец, - сказала Катеринка. - Он любит
писать.
- Хорошо, пусть пишет он, а делать нужно всем. Запомните, молодые
люди: день пропал, если за день ты не сделал ничего хорошего для
других!.. Ну, вот мы и пришли.
Каждому хотелось, чтобы дядя Миша остановился в его избе, но он
сказал, что ему нужно так, чтобы было поменьше народу: он не будет
мешать и ему не будут мешать, а то ему нужно привести в порядок свои
записи. Тогда мы решили, что лучше всего в Катеринкиной избе, потому
что там только Катеринка да мать, и она, конечно, согласится. Мы
довели дядю Мишу до избы. Он поблагодарил за помощь и сказал, чтобы
теперь мы шли по своим делам - ему нужно заниматься, а вечером к нему
можно прийти опять.
Я всю дорогу обдумывал, что бы мне такое сделать хорошее и
полезное, но не успел придумать, как мать увидела меня из окна и
закричала:
- Где ты ходишь, бессовестный? Иди посиди с девчонкой, мне к тете
Маше надо...
Я играл с Соней, а потом надо было полоть картошку, и я полол до
самого вечера.
Мы почти одновременно собрались на завалинке Катеринкиной избы.
Должно быть, и у других дела обстояли не лучше, чем у меня, потому что
все молчали. Катеринка поминутно бегала то в избу, то к нам и
докладывала, что делает дядя Миша.
- Ест картошку и с мамой разговаривает...
- Пьет молоко...
- Зубы чистит...
Катеринкиной матери надоела эта беготня, и она прикрикнула:
- Что ты юлишь, егоза, не даешь с человеком поговорить?
Взад-вперед, взад-вперед, как заводная... Сиди смирно, а то иди на
улицу да там и бегай...
Наконец дядя Миша вышел и подсел к нам на завалинку:
- Ну-с, молодые люди, как ваши дела? Что сделали за день?
Катеринка, конечно, выскочила первая:
- Я тети Машина бычка нашла! Он в кустах блукал, блукал и аж на
гриву забрался... И тетя Маша сказала; "Спасибо, доченька"...
- Очень хорошо!
Пашка сказал, что он хотел построить водопровод от колодца на
огород, чтобы не носить воду ведрами. Только вот беда: труб нет,
придется делать желоб из коры, и отец может заругать.
Я огорченно признался, что ничего такого не сделал, а целый день
то с сестренкой возился, то грядки полол.
- Ну, это совсем не так плохо!.. А ты? - обратился дядя Миша к
Геньке.
- Ваське Щербатому в ухо дал!
- За что?
- За порубку. Он у околицы кусты топором рубил. Ну, я и дал
ему...
- Это, брат, не то! В ухо - это очень даже просто. Ты убеди его
садить, а не рубить, - вот это будет дело... А так это обыкновенная
драка.
Генька покраснел и сказал, что все-таки тут дела для настоящего
человека нет, потому что бычков искать и картошку полоть умеет всякий,
а ему это скучно, и вообще, если так будет продолжаться, он все равно
убежит в такие места, где интересно.
- А здесь неинтересно, говоришь? - сказал дядя Миша. - Это что? -
Он поднял с земли небольшой камешек.
- Камень.
- Камень-то камень, да какой? Это полевой шпат, и без него нельзя
сделать оконное стекло, фарфор, фаянс, электрические изоляторы...
Человек должен много знать, чтобы стать настоящим хозяином природы.
Вот вы ходите по земле, и она для вас просто земля, а на самом деле вы
ходите по сокровищам и не подозреваете об этом. Горный Алтай, братцы
мои, - это сундук. У которого мы еще только крышку приподнимаем. А что
будет, когда внутрь заберемся!..
Мы невольно с уважением и робостью посмотрели под ноги, как бы
ожидая, что там вдруг засверкают всякие сокровища, но земля была
обыкновенная - серая, с песком и мусором.
Дядя Миша засмеялся:
- Нет, это не так просто! Вы сумейте найти да отобрать у нее эти
сокровища.
- А что вы ищете? Золото? - спросила Катеринка.
- Подвернется - мы и его, конечно, возьмем на заметку, но это не
главная задача... Могли бы мы сейчас жить без железа?
Это был смешной вопрос. Какая же может быть жизнь без железа! А я
сказал, что и без свинца нельзя. Захар Васильевич говорил, что ему без
свинца жизни нету.
- Охотник?.. Правильно! Так вот, есть металлы - скромные
труженики, работяги - скажем, железо, медь, свинец, алюминий, - и есть
фанфароны, вроде золота...
Мы все засмеялись, а Генька сказал, что это неправда, потому что
оно дороже всего и за ним все гоняются, про это и в книжках сколько
написано.
- Есть металлы дороже золота - например, платина или радий, и они
очень полезны. А золото? Это красивый металл, и его трудно добывать,
поэтому он ценится дорого... Но я хотел вам не о золоте рассказать.
Есть металлы скрытого благородства - молчальники и скромники. Их очень
трудно найти, еще труднее добывать, но они обладают такими свойствами,
что в будущем техника без них развиваться не сможет.
Знаете ли вы, что по мостам нельзя ходить строем, в ногу? В одном
городе через реку построили мост. Мост был красив и прочен, и
городские власти очень гордились им. Однажды по мосту проходила
воинская часть. Офицеры были строгими, и солдаты шли как один, дружно
отбивая шаг. Часть шла довольно долго, и вдруг мост стал дрожать,
зашатался и рухнул. Прежде мост выдерживал большие тяжести, а теперь
обрушился под ногами солдат.
Никто не мог понять этого странного события, и его приписали
божьему гневу.
Однако мало-помалу стали известны и другие подобные факты. Колеса
и машины, прочные и неизношенные, вдруг неожиданно разваливались по
совершенно непонятным причинам.
Ученые начали докапываться до этих причин, и оказалось, что
"божий гнев" здесь ни при чем.
Если материалы подвергать толчкам или напряжению и особенно если
толчки идут в такт, через определенные промежутки времени, в материале
происходят наружно незаметные, но весьма опасные изменения: он устает.
Когда солдаты, идя по мосту, отбивали шаг, они вызывали ритмическое
колебание моста; эти правильные колебания быстро утомили материал, из
которого был построен мост, и он разрушился.
Усталость металлов - очень серьезная болезнь, и она становится
все более опасной в наше время больших скоростей. Детали машин,
колеса, самолетные винты, турбины делают тысячи оборотов в минуту, и
металлы, из которых они сделаны, устают все быстрее и быстрее...
- Как же так? - сказала Катеринка. - Тогда их лечить надо, эти
металлы...
- Вылечить заболевший металл нельзя, но можно предотвратить
болезнь, если заранее сделать "прививку".
- Чего же им прививать - оспу? - фыркнул Пашка.
- Кое-что подороже... В древние времена самыми драгоценными
камнями считали рубин и смарагд, или изумруд. Очень твердый, чистого
ярко-зеленого цвета изумруд ценится чрезвычайно высоко...
- А почем он, такой камень? - спросил Генька.
- Это зависит от величины, цвета и чистоты. В Ленинградском
горном институте хранится большой кристалл. Он стоит почти пятьдесят
тысяч рублей золотом.
- Это да, камень! Вот бы найти!..
- Ну что ж, поищи! - засмеялся дядя Миша. - Изумруд был все время
только дорогим камнем, и больше ничего. Потом химики открыли, что в
состав изумруда входит металл бериллий. У этого бериллия оказались
чудодейственные свойства. Он всего в два раза тяжелее воды. Самолет,
построенный из сплава бериллия с алюминием, будет на одну треть легче
современного - из дюралюминия. Сплав бериллия с железом не поддается
действию жара и ржавчине. Сплав бериллия с медью приобретает свойство
стали - его можно закаливать, и бериллиевая закаленная бронза не
теряет закала даже при красном калении. Но самое драгоценное его
свойство - то, что "прививка" бериллия или, вернее, сплавы с ним
предохраняет металлы от усталости... Только, к сожалению, бериллий не
так легко найти и очень трудно добывать. Этот чудотворец очень
скрытен...
- Так это вы его и ищите? - спросил Пашка.
- Не только его, но и его тоже.
Генька хотел что-то сказать, но в это время подошел его отец,
Иван Потапович:
- И вы тут? А ну, идите по домам! Не дадите человеку отдохнуть!
Иван Потапович начал расспрашивать про Москву и всякие новости, и
мы уже никак не могли уйти и слушали из-за угла. Потом они пошли в
избу, ничего не стало слышно, но Катеринка потихоньку провела нас
следом. Иван Потапович и дядя Миша с Катеринкиной матерью сидели за
столом, а мы залезли на печь и притаились. Позже пришли Федор
Елизарович, Захар Васильевич, соседи - чуть не вся деревня.
Говорили про все: и про урожай, и как в Москве живут, и чего дядя
Миша ищет, и про то, что хотя война закончилась, но ухо надо держать
востро. Пашка слушал, слушал, а потом заснул да как захрапит!
- Что это моя Катя храпеть начала? - забеспокоилась Марья
Осиповна, Катеринкина мать. - Простудилась, что ли?
Она подошла к печи и, конечно, увидела нас. Иван Потапович
рассердился:
- Вы что же это, сорванцы? Я кому сказал - по домам?
Дядя Миша вступился за нас:
- Не гоните их, Иван Потапович! Им ведь тоже интересно.
- "Интересно"! От их интересу покоя не стало...
Нам пришлось уйти.
Я пробовал рассказать дома про изумруды, но сестренка ничего не
поняла, а мать не стала слушать:
- Еще чего выдумал! Какие тут драгоценные камни? Ложись-ка спать
лучше...
Ночью мне приснилось, будто я нашел изумруд с конскую голову, мне
за это дали орден, и Михаил Петрович больше не ставит мне плохих
отметок по математике, а то ведь неудобно: орденоносец - и вдруг с
двойками...
На другой день мы несколько раз прибегали к дяде Мише, но он
сидел и писал; потом к нему приходил Захар Васильевич, и они долго про
что-то говорили. Освободился он только к вечеру. Мы молча сидели на
завалинке.
- Ну, что приуныли, герои? - спросил дядя Миша.
- Мы не приуныли, мы просто так, - сказала Катеринка. - Я думаю:
до чего бы хорошо найти большой-большой изумруд!..
Оказывается, мы все думали об одном и том же.
- Дядя Миша, - попросил Генька, - научите нас искать.
- Это, брат, дело нешуточное. Нужно очень долго учиться, кончить
вуз, практиковаться, и то еще неизвестно, найдешь ли... Люди годами
ищут и не находят, а ты хочешь сразу...
- Ну, все равно возьмите меня с собой! Я вам помогать буду. Ну,
хоть что-нибудь буду делать - кашу варить, палатку носить...
Катеринка закусила губу. Пашка засопел. Должно быть, они подумали
то же, что и я. А я подумал, что это нечестно с Генькиной стороны: то
все вместе, а тут он один выскакивает, как будто мы хуже.
- А я лучше тебя кашу сварю! Ты совсем и не умеешь, - сказала
Катеринка.
- Носить и я могу, - сказал Пашка. - И палатку и все, что нужно.
Подумаешь!
- Вы возьмите нас всех, - сказал я. - Мы будем помогать и все
делать. Честное слово! Почему один Генька? Мы тоже хотим.
- Да куда же я вас возьму? Ведь я теперь в горы, в глушь пойду.
Это же не забава!
Дядя Миша долго молчал, поглядывал на нас и о чем-то думал.
Он так ничего и не сказал, потому что снова пришел Генькин отец.
Удивительно не вовремя он всегда приходит!
- Опять вы здесь!.. Ты гони их, Михал Александрыч, а то ведь их
только помани, потом и сладу не будет.
- Зачем же гнать? Мы поладили... У меня к тебе, Иван Потапович,
разговор есть. Пойдем-ка в избу.
Они ушли, а мы остались, решив ни за что не уходить, пока не
добьемся от дяди Миши ответа. Они долго про что-то говорили, потом
Иван Потапович открыл окно и сказал:
- Павел, слетай за отцом, а ты, Катерина, разыщи мать... Иван
Степаныч сам идет?.. Хорошо.
Иван Степаныч - это мой отец. Он, видно, тоже захотел поговорить
с новым человеком.
Катеринка позвала мать с огорода, а Пашка побежал за отцом. Тот
пришел вместе с Федором Елизаровичем.
Они все ушли в избу, а мы сидели на завалинке, ломали голову,
зачем их собрали, и настроение у нас становилось все хуже и хуже.
- Вот они там наябедничают про нас дяде Мише, - сказал Пашка, -
он и не захочет с нами водиться.
- Что они, маленькие - ябедничать-то? - возразила Катеринка. - Мы
сами все рассказали...
- Это ты рассказала. Просили тебя? Всегда выскакиваешь!..
Открылось окно, и Иван Потапович выглянул на улицу:
- А ну, ребята, идите сюда.
Мы вошли. Все сидят за столом, смотрят на нас, и не поймешь - не
то будут ругать, не то еще чего.
- Вот что, сорванцы, - начал Иван Потапович. - Грехи ваши я
считать не буду - сами их знаете. Вместо того чтобы заниматься делом,
быть примером, вы... Ну да ладно! Наш дорогой гость, Михаил
Александрыч, вас не знает и говорит, что вы подходящие ребята... Вы
вот с ним просились... Мы тут посоветовались и решили, пока до уборки
время есть, отпустить вас с ним - может, и в самом деле от хорошего
человека ума наберетесь. Коли он такую обузу на себя берет, ему
видней. На недельку мы вас отпустим и снабдим как полагается. Только
смотрите: не оправдаете доверия - пеняйте на себя!.. Ну, что молчите?