его руками за шею, подбежал я, и мы удержали теленка.
- Это маралуха, - сказал Генька. - Я видел такую шкуру у Захара
Васильевича.
- Да, - согласился дядя Миша. - Только она не дохлая, а убита
каким-то негодяем.
Над глазом трупа зияла пулевая рана, с правой задней ноги была
снята кожа и срезано мясо. Охотник не мог унести всю тушу, вырезал
большой кусок и ушел. Тогда, наверно, притаившийся мараленок и
прибежал к матери.
Ради куска мяса было убито большое, сильное животное, да и
мараленок без матери неизбежно должен был погибнуть.
- Таких гадов надо в тюрьму сажать! - сказал Генька.
- Следует, - поддержал дядя Миша, - уже хотя бы потому, что охота
сейчас запрещена. А он убил матку - значит, и теленка тоже.
- Это какой-то чужак, - решил Геннадий. - Наши зверя сейчас не
бьют... Давайте поймаем его!
- Найдешь его! - возразил Пашка. - Как иголку в сене...
Катеринка все время возилась с теленочком: гладила, что-то
приговаривала и целовала в черную мордочку. Тот пятился и мотал
головой. Катеринка сказала, что ни за что не бросит теленка - один он
обязательно пропадет.
- А что с ним делать?
- Возьмем с собой! А, дядя Миша? Я его выкормлю...
- Да чем ты будешь кормить? Он ведь, наверно, травы еще не ест.
- Ест! Ест! - закричала Катеринка. - Смотрите!
Она нарвала немного травы и дала теленку. Тот обнюхал, захватил
немного губами и тут же выронил изо рта.
- Вот видишь, он еще не умеет!
Катерника огорчилась до слез:
- Все равно не брошу! Вот хоть сама с ним останусь - и все!
- Ну что ж, хорошо! Веди своего мараленка.
Катерипка сделала из веревки поводок и надела ему на шею.
Мараленок сначала пятился и упирался, потом смирился и пошел следом за
нею, часто перебирая тонкими ножками.
Но он скоро устал и начал отставать, а вместе с ним и Катеринка.
Тогда дядя Миша спеленал его, как ребенка, и привязал на спину
Звездочке. Катеринка пошла вперед - собирать изредка попадавшуюся
черную смородину.
Обходя завалы, мы не торопясь поднимались по склону, как вдруг
впереди послышались глухие удары и Катеринкин голос:
- Скорей! Скорей сюда!..
Мы бросились на голос, выбежали на поляну. По ней прыгала
Катеринка и толстым суком била по земле. Земля дымилась.
Пожар!
Пламя еще не поднялось, но между островками зелени змеились,
перебегали по сушняку искрящиеся огоньки, распространялись все быстрее
и шире. И уже повис над поляной терпкий, едучий запах гари... Схватив
валявшиеся всюду сучья, мы принялись забивать стремительно
расползающиеся очаги огня.
Подбежали дядя Миша и Пашка. Мы кольцом охватили поляну, чтобы не
пропустить огонь дальше, и молотили, молотили по земле. Огоньки
пригасли, поднялся сизый дым, и в этом предательском дыму то там, то
здесь снова начинали искриться загорающиеся пучки сухой травы.
Наконец огонь был погашен, но трава все еще тлела и дымилась.
Только тогда мы услышали журчанье ручейка, протекавшего по краю
поляны, и, пустив в ход котел, чайник, кружки, тщательно залили все
дымки. Катеринка в этом уже не участвовала. Она сидела на земле и,
держась за ноги, беззвучно плакала. Увидев разгорающийся огонь, она
бросилась сбивать пламя и, сгоряча не чувствуя боли, бегала прямо по
горящей траве, а теперь ожоги дали себя знать. Посмотрев на
Катеринкины ноги, дядя Миша ахнул и схватил свой мешок. Оп обмыл ей
ноги марганцовкой, потом из флакона, предварительно разогрев его,
вылил густую, похожую на воск массу, смазал ожоги и забинтовал.
Катеринка перестала плакать и только всхлипывала.
- Очень больно, Катя? - спросил дядя Миша.
- Печет...
- Зачем же ты кинулась босиком в огонь?
- Перепугалась... Огонь-то - вон он, к валежнику подбирался.
Огонь был остановлен в двух шагах от кучи бурелома, за которым
шел увешанный бородами мха и лишайников сухостой. Дойди огонь туда -
его уже не удалось бы остановить.
В прошлом году мы всей деревней бегали в Колтубы помогать тушить
пожар, зажженный молнией. Огонь шел тогда на дозревающие хлеба...
Нет ничего страшнее, чем пожар в тайге, когда ревущее пламя
стеной вздымается к небу, вспыхивают, как факелы, столетние кедры и
ели; обезумев от ужаса, все живое бежит от огня, и там, где он прошел,
на долгие годы остается черная, мертвая пустыня гари.
Катеринка поступила как герой; и это ничего не значило, что герой
сидел теперь и ревел...
- Что же делать с тобою? А? Ты ведь идти не сможешь?
- Смогу! Правда смогу! - Катеринка вскочила, ойкнула, побледнела
и поспешно села опять. - Нет, не могу... - Слезы снова закапали у нее
из глаз.
Дядя Миша озабоченно потер щеку и задумался:
- Что ж, ребята, придется наш поход свернуть... Погодите! Мы в
пути уже пять дней, продовольствие подходит к концу. Вы, я знаю,
готовы идти на край света, но у Кати серьезные ожоги, ее нужно лечить.
Вы ведь не захотите, чтобы она мучилась ради вашего удовольствия. Нет
ведь?.. Я так и думал. Поэтому объявляется приказ по экспедиции: курс
домой!
А как же изумруды и все открытия, которые мы собирались
совершить, но еще не совершили?
Но что нам оставалось делать, как не согласиться!..
Мы усадили Катеринку на Звездочку рядом с мараленком и тронулись
в путь.
У самого края поляны Геннадий, шедший впереди, остановился и
показал на землю: на разбросанном от костра пепле были видны отпечатки
сапог.
- Видите? Это опять хромой.
Отпечаток сапог был действительно тот самый. Человек, оставивший
следы на берегу озера, шел впереди нас. Должно быть, это он и маралуху
убил, и бросил непогашенный костер.
- Давайте поймаем его, дядя Миша! - предложил Генька, и ноздри
его гневно раздулись.
- Следовало бы... но это нас задержит, а Катю нужно скорее
доставить в деревню...
Дядя Миша прикинул наше местоположение по карте и маршрутным
съемкам (он тоже вел съемку, сказав, что параллельная работа страхует
от ошибок). По прямой до деревни было километров двадцать, но идти
пришлось бы по такой чаще, что пробираться через нее и без Звездочки
трудно, а с ней и вовсе невозможно.
- Вместо того чтобы замкнуть треугольник, - сказал дядя Миша, -
мы замкнем неправильную трапецию. Пойдем не на северо-восток, а прямо
на север, пока не выйдем на дорогу в Колтубы. Так дальше, но легче и,
следовательно, скорее.
Мы пошли наискось по увалу и шли до самой темноты.
- Вы народ выносливый, - сказал дядя Миша, - а нам нужно
торопиться: Кате может стать хуже...
Катеринка крепилась изо всех сил и не жаловалась, хотя ей,
наверно, было очень больно. Я срывал попадавшиеся по дороге ягоды и
отдавал ей, однако она не ела, а совала мараленку. Тот мял их губами,
но не глотал, и это огорчало Катеринку больше, чем обожженные ноги, -
она все боялась, что он умрет от голода.
Поужинали мы уже в темноте. Катеринка и здесь возилась с
теленком: поила его с пальца и с тряпки теплой сахарной водой.
Рано утром, наскоро позавтракав, мы пошли дальше и к полудню
достигли точки, откуда должен был начаться спуск на противоположную
сторону горы.
- Стойте! - вдруг крикнул Геннадий. - Вон он!
Не далее как в километре от нас в безветренном воздухе поднимался
дым костра.
- Это он! - кричал Генька. - Бежим скорее!
Дядя Миша, прищурившись, посмотрел на дым, потом на нас, проверил
свое ружье и сказал:
- Хорошо! Павлу и Кате оставаться со Звездочкой здесь. Пошли!
Всю дорогу мы почти бежали, боясь, что человек, зажегший костер,
опять бесследно исчезнет. Шум ключа, бившего из-под скалы, заглушал
наши шаги и позволил незаметно подойти к деревьям у самого края
лужайки.
Возле костра сидел бородатый человек без рубахи. Рубаха лежала
неподалеку на траве, должно быть только что выстиранная и разложенная
на солнце для просушки. Над огнем висел закопченный котелок. Человек
поднялся, прихрамывая подошел к разостланной одежде и взялся за
рубаху. В этот момент дядя Миша, жестом остановив нас, вышел из-за
деревьев и громко сказал:
- Здравствуйте!
Человек рывком натянул затрещавшую рубаху и оглянулся. Глаза его
угрюмо и настороженно уставились на дядю Мишу. Ничего не ответив, он
вернулся к костру и только здесь ответил:
- Здоров.
Дядя Миша подошел ближе, разглядывая человека и его имущество. Он
увидел кусок шкуры с рыже-красной шерстью и кивнул на него головой:
- Свежинка?
- Ты что, оголодал? Садись, угощу...
- Я не в гости пришел.
- А не в гости, так проходи дальше.
- Да нет, погожу. Погляжу.
- Ну-ну, погляди, я за это денег не беру.
- И то ладно.
Они перебрасывались отрывочными фразами, как бы примериваясь и
оценивая друг друга.
- Ну, поглядел? Теперь проваливай!
- Еще не все поглядел. Я хочу на твои документы поглядеть.
- А ты что за спрос? - нахмурился хромой. - Иди
подобру-поздорову, а то я тебе покажу документ... Он у меня
нарезной... - И он шагнул к дереву, к которому было прислонено ружье.
- Стой на месте! - скомандовал дядя Миша. - И не дури - у меня
десятизарядное!..
Хромой остановился и с деланным равнодушием уставился в сторону.
Я тоже невольно посмотрел туда и тут только заметил, что Геньки рядом
нет. Неужто он струсил и убежал?
- Давай лучше по-хорошему, - сказал дядя Миша. - Показывай
документ!
- Я его замарать боюсь, - с издевкой ответил хромой, - дома
хороню...
- А стыд ты тоже дома оставил?.. Ты маралуху убил? Закона не
знаешь?
- Ты меня законам не учи. Нашелся законник!
- Я учить не буду, другие научат. Зачем по тайге бродишь?
- Да что ты ко мне привязался, как репей? - закричал хромой. - Я
сам себе хозяин, хочу - и хожу...
- Себе, может, и хозяин, хотя и плохой, а тайге - нет. Понял? И
не кричи - не страшен...
Из-за дерева, к которому было прислонено ружье хромого,
показалась рука и, схватив ружье, скрылась. Это была Генькина рука! Я
чуть не подпрыгнул от восторга.
Генька взял ружье наперевес и стал сзади хромого.
- Ну, так как? Есть у тебя документы?
Хромой нагнулся к голенищу и начал там копаться, но в это время
позади Геньки затрещали кусты, оттуда, как кошка, выпрыгнул и бросился
на него какой-то парень. Генька от толчка не устоял на ногах, и они,
сцепившись, покатились по траве. Тут уж я не выдержал и бросился на
подмогу. Парень оказался жилистый и верткий, как вьюн, но все-таки мы
распластали его на траве и... окаменели от удивления:
- Васька?!
- Ну, Васька, - задыхаясь, проговорил Васька Щербатый. - Тоже
храбрые - двое на одного... А ну, пустите! Навалились...
- Вы что, знаете его, ребята? - спросил дядя Миша.
- Так это же наш, деревенский... Васька Щербатый.
- Отпустите его. А этот? - кивнул он на бородатого.
- Не знаем. Чужой какой-то...
- Это дядька мой, - угрюмо сказал Васька, одергивая рубаху.
- Да врешь ты, нет у тебя никакого дядьки!
- Нет, есть. Он под Минусинском живет. А теперь к нам приехал,
погостевать...
- И заодно золотишко поискать? - повернулся дядя Миша к
незнакомцу. - Лопата и кайло зачем?
- Ты меня поймал?
- На хищничестве - нет, а на браконьерстве поймал. Бить зверя
сейчас нельзя, а ты самку убил, изуродовал и бросил. Значит, вы самые
настоящие браконьеры. Да, кроме того, и тайгу подожгли...
- Мы не поджигали! - вскинулся Васька.
- Оставить непогашенный костер - все одно что поджечь. Понятно? В
общем, так, граждане: разбираться в этом будут власти, а пока...
Геннадий, подбери ружье! Ружье мы передадим в сельсовет и вас туда же
доставим. Там и объясните, кто вы такой и чем занимаетесь... Ну, так
как, пойдете добровольно?
Хромой посмотрел на ружье, которое Генька снова направил на него,
переглянулся с Васькой и махнул рукой:
- Ладно, Васька, собирай манатки, там поглядим еще...
Он подобрал кайло, лопату и тощий заплечный мешок, а Васька слил
из котелка воду и прикрыл мясо пучком травы.
Хромой и Васька пошли вперед. Следом за ними, все так же держа
ружье наперевес, шел Геннадий, а потом - дядя Миша и я. Дядя Миша взял
у Геньки ружье и тихонько вынул патроны. Тот обиделся, но дядя Миша
сделал правильно, потому что, в случае чего, Генка сгоряча мог и
бабахнуть.
Катеринка и Пашка вытаращили на нас глаза. Кто же мог ожидать,
что здесь окажется Васька?.. Я рассказал им, как все было и каким
молодцом оказался Геннадий. Катеринка ужасалась и восторгалась, а
Пашка сказал, что ничего особенного, он бы тоже так сделал, а может,
даже и лучше, если б его не заставили сторожить Катеринку и Звездочку.
Катеринка на него накричала - и правильно сделала, потому что он
всегда храбрый после времени.
К вечеру мы спустились в небольшую долину, которая, по расчетам
дяди Миши, должна была вывести нас на дорогу в Колтубы.
Катеринке вовсе не стало хуже, как опасался дядя Миша. Должно
быть, мазь оказалась здорово целебной, потому что вечером Катеринка,
опираясь на палку, ковыляла уже сама, нянчилась с мараленком и
приставала к нам, как его назвать. Пашка предложил назвать Найденышем,
но Геннадий сказал, что это самка и мужское имя не годится.
- Ну, тогда пусть... пусть тогда будет Найда! - сказала
Катеринка.
Найда так Найда! Нам было не до этого, потому что мы были
озабочены одним: как бы наши пленники не сбежали.
Они сели в сторонке, подальше от нас, всухомятку съели свое мясо
и, отказавшись от чая, который предложил дядя Миша, улеглись спать. Но
эта хитрая уловка не могла нас обмануть. Мы с Генькой решили спать
поочередно и караулить. Дядя Миша, заметив, что я не собираюсь
ложиться, спросил, в чем дело. Я тихонько рассказал о наших
подозрениях и решении сторожить браконьеров, не спуская с них глаз.
- А-а! - улыбнулся дядя Миша. - Что ж вы меня в заговор не
посвятили? Давай так: сначала я посторожу, потом ты. А пока иди спать,
ты и так клюешь носом.
Спать мне, правда, хотелось нестерпимо, и я сразу же заснул, хотя
меня и мучило предчувствие, что это добром не кончится.
Так и случилось.
Я проснулся на заре, словно от толчка, и первое, что увидел, была
синяя рубаха убегавшего Васьки. Оглянувшись, он заметил, что я смотрю
на него, погрозил кулаком и скрылся за деревьями. Я закричал, все
вскочили, но было уже поздно пускаться в погоню. А хромой бежать и не
думал: он проснулся, когда я поднял кряк.
Мы ужасно расстроились, а дядя Миша только посмеивался: он совсем
не собирался стеречь Ваську.
Часам к четырем мы вышли на Колтубовскую дорогу, а там оказалось
рукой подать до нашей деревни.
Ребята увидели нас еще на выгоне и встретили за околицей молча,
как почетный караул. Караул немедленно сомкнулся вокруг нас тесным
кольцом, и так мы торжественно прошествовали к кузнице, где Иван
Потапович проверял отремонтированную лобогрейку.
- А, путешественники прибыли? - сказал он, увидя нас и здороваясь
с дядей Мишей. - Ну как? Все в порядке?.. А Федосьина гостя-то по
дороге, что ли, подобрали? На подмогу?
Дядя Миша коротко рассказал, как и почему мы задержали хромого.
- Вон оно что! - нахмурился Иван Потапович. - Как же это ты,
гражданин хороший? А?
Но тут в круг ворвалась тетка Федосья, Васькина мать; должно
быть, Васька все ей рассказал, и она прибежала на выручку.
- Ты куда глядишь, Иван Потапович? Человек в гости приехал, а над
ним каждые-всякие изгаляться будут?.. А ты кто такой? - накинулась она
на дядю Мишу. - По какому такому праву власть из себя строишь? Видали
мы и таких и этаких... Пошли домой, Сидор! Нечего с ними тут
растабарывать...
- Ты, Федосья, не шуми, а разберись сначала. Приехал твой Сидор в
гости, мы не против - гостюй! А почто он в тайгу пошел?
- А кто ему закажет? Что он - не человек, как другие?
- Человек - когда он к делу приставлен и им занимается, а ежели
нет, тогда он не человек, а так, шалтай-болтай... Ты знаешь, что он
против закона зверя бил и мало тайгу не поджег?.. Да коли бы не они, -
кивнул Иван Потапович на нас, - пал уже до деревни бы дошел. Ветер-то
с той стороны тянет, а кругом такая сушь, что твой порох... Вот что
твой гостенек мог наделать! Нам такие гости не с руки, и серчай не
серчай, а мы представим его в сельсовет - пусть там сами глядят что и
как.
Федосья хотела было еще что-то говорить, но, увидев суровые лица
окружающих, смолчала и, поджав губы, отошла. Хромой сидел на пеньке и
безучастно смотрел куда-то в сторону, словно все происходящее
нисколько его не касалось.
- Геннадий, - сказал Иван Потапович, - слетай, скажи, чтобы
запрягли Касатку... И тебе, Михал Александрыч, придется съездить со
мной, потому ты главный свидетель.
- Хорошо, вот только умоюсь, - ответил дядя Миша.
...Марья Осиповна перепугалась, увидев Катеринкины забинтованные
ноги, но дядя Миша уверил ее, что ничего опасного нет, да и Катеринка
держалась таким молодцом, так весело рассказала про пожар и как она
его тушила, а теперь ей нисколечко не больно, что мать успокоилась.
Найда совсем ослабела от голода и оттого, что все время лежала
связанная. Катеринка хотела напоить ее молоком, но Найда не умела пить
из миски. Я вспомнил, что у нас есть соска, которая надевается на
бутылку, и помчался домой.
Мать и Соня обрадовались так, будто меня не было целый год, и
начали про все расспрашивать, но я сказал, что мне некогда, схватил
соску и убежал.
Найда уже стояла, однако была так слаба, что ее все время качало
и ноги у нее разъезжались. Катеринка налила в бутылку молока и всунула
соску в рот теленку. Найда мотала головой и пятилась, но, почувствовав
молоко, зачмокала, начала сосать.
Она так уморительно перебирала от нетерпения ножками и вертела
кисточкой, которая у нее вместо хвоста, что все засмеялись.
- Будет, опоишь, - сказала Марья Осиповна и отобрала бутылку,
когда та наполовину опустела.
Тут подъехал Иван Потапович и вместе с дядей Мишей увез хромого в
Колтубы.
Вернулись они еще засветло.
- Ну как? Что с ним сделают? - обступили мы их.
- Что сделают? Отправят в аймак, а там рассудят.
Мы разошлись по домам, но дома не сиделось: мы так привыкли все
время быть вместе, что после ужина опять пришли в Катеринкину избу.
Собралась чуть не вся деревня: всем ведь было интересно узнать про
наше путешествие. Мы наперебой рассказывали обо всем сразу, и,
конечно, не столько рассказывали, сколько мешали друг другу.
- Погодите, - сказал Иван Потапович. - Что вы все трещите как
сороки? Давайте по одному...
Рассказывать в одиночку оказалось очень трудно, и у нас ничего не
вышло.
- Ну, вы, я вижу, рассказчики аховые... Ты б, Михал Александрыч,
сам, что ли... ну, вроде доклада или беседы. Народ очень даже
интересуется, какие есть камни и какая от них польза.
- Пожалуйста, - сказал дядя Миша, - ничего не имею против.
Закончу обработку материалов, и перед отъездом побеседуем. Только... -
Он наклонился к уху Ивана Потаповича, что-то пошептал ему, и тот
кивнул головой. - Только сделаем так: сначала один из участников
сделает доклад о походе - должны же мы отчитаться, правда? - а потом
дополню я. Согласны?
Я думал, что доклад будет делать Генька, но дядя Миша решил
иначе:
- Я полагаю, такой доклад должен прочитать секретарь нашей
экспедиции Николай Березин. Геннадий Фролов подготовит коллекцию
собранных образцов, а Павел Долгих начертит карту обследованного
района...
Катеринку не нагрузили ничем, потому что она еще была больна.
Дядя Миша, чтобы я не путал и не заикался - кому охота это
слушать! - посоветовал мне написать доклад, и я целый день напролет
просидел за столом, а потом показал дяде Мише. Он сказал, что написано
прилично, у меня, кажется, есть литературные задатки.
Вечер прошел торжественно. Пашка повесил на стену свою карту, а
дядя Миша сказал вступительное слово.
- Больше чем двести лет тому назад сын холмогорского крестьянина
гениальный ученый Михаил Ломоносов бросил призыв: "Пойдем ныне по
своему отечеству, станем осматривать положение мест и разделим к
произведению руд способные от неспособных... Дорога будет не скучна, в
которой хотя и не везде сокровища нас встречать станут, однако везде
увидим минералы, в обществе потребные..."
Только через двести лет народ услышал призыв своего великого
соотечественника и последовал ему. Это стало возможным потому, что
народ стал хозяином своей судьбы и своей земли. Как рачительный
хозяин, он изучает свое хозяйство и год от году становится богаче и
сильнее. И у вас в Тыже сделан первый, пусть небольшой, но очень
важный шаг...
Я прочитал свой доклад; он всем понравился, и мне хлопали, как
настоящему докладчику. Потом Генька внес и расставил коллекцию, а дядя
Миша долго рассказывал, что находится в наших горах и какая может быть
польза от разных минералов.
А на следующий день дядя Миша уехал - по его расчетам, товарищи
его уже должны были добраться до аймака. Повез дядю Мишу мой отец, у
которого были свои дела в аймаке. Еще на зорьке мы собрались к
Катеринкиной избе. Вещи дяди Миши сложили на подводу, он попрощался с
Марьей Осиповной и Иваном Потаповичем.
- Вы поезжайте, Иван Степанович, а мы с ребятами пройдем пешком,
- сказал дядя Миша.
Мы проводили его до самых Колтубов.
Невеселая это была прогулка. Конечно, дядя Миша не мог остаться с
нами навсегда, мы это хорошо понимали, но расставаться было очень
грустно. Тут хочешь не хочешь, а повесишь нос и начнешь вздыхать! Дяде
Мише, должно быть, надоели наши унылые вздохи:
- Вы что, граждане, хоронить меня идете, что ли? Почему такие
постные физиономии?
Я объяснил начистоту все, что думал, и ребята сказали, что
правильно, они тоже так думают.
- А что же вы теперь будете делать?
- Да что ж? Доучимся и уедем. Будем ездить, пока не найдем такое,
чтобы было интересно.
- Та-ак! А не думаете ли вы, друзья, что это похоже на трусость?
- Почему трусость? - спросила Катеринка. - Мы ничего не боимся.
- Выходит, боитесь. Советский человек не ищет хорошего места для
себя, а сам создает эти хорошие места. И когда-нибудь вам станет
стыдно. Куда бы вас ни закинула судьба или собственная прихоть, рано
или поздно вас потянет в те места, где вы родились и выросли. Вы
приедете и будете любоваться каждым камешком и веткой. Жизнь здесь
изменится, она станет лучше и легче. Но добьются этого другие, и вам
станет стыдно, что вы ничего не сделали для своего края, бросили и
забыли родное гнездо...
- А что же нам делать?
- Ищите, думайте. Вы же пионеры! Не прячьтесь за чужие спины,
идите впереди... Экспедиция, конечно, хорошее дело, но и та была
проведена плохо...
- Почему?
- Да ведь в ней только вы участвовали - четверо! А остальные
ребята?.. Им ведь тоже интересно. Недаром этот Щербатый увязался за
своим дядькой. Он, может, для того и пошел, чтобы доказать, что он не
хуже вас...
- Все одно ничего не докажет!
- Почему же это?
- Он несознательный, только и знает что каверзы строить...
- Ну, он несознательный, а вы сознательные. Привлеките его на
свою сторону, перевоспитайте...
- Перевоспитаешь его, как же! - сказал Пашка.
- Трудно? А если легко - в том и доблесть не большая... Ну какие
же вы идущие впереди, если за вами никто не идет!.. Командирам без
армии грош цена... Так-то, братцы!
Катеринка всю дорогу рвала цветы, и, когда мы подошли к Колтубам,
у нее собралась целая охапка. Она обложила ее листьями папоротника и
отдала дяде Мише.
На прощанье Катеринка разревелась, у меня тоже как-то першило в
горле и щипало глаза: очень уж мы полюбили дядю Мишу и жаль было с ним
расставаться!
Он дал нам свой адрес и просил написать. Мы обещали писать часто
и много, жали ему руки и потом долго смотрели вслед удаляющейся
телеге. Наконец она скрылась за березовым колком*, и мы пошли домой.
(* Колок - отдельная рощица, лесок или лесной остров.)
Подавленные разлукой, мы долго шли молча. Катеринка несколько раз
порывалась что-то сказать и наконец не выдержала:
- Правильно!
- Что правильно?
- Дядя Миша говорил. Надо перевоспитывать!
- Кого ты будешь перевоспитывать, "диких"?
- А что?.. И раз у них Васька главный, с него и начать...
- Я с этим браконьером водиться не буду! - сердито сказал Генька.
Они заспорили, и, чтобы примирить их, Пашка сказал, что, конечно,
надо как-то поладить с "дикими", но начинать не с Васьки, потому что
он самый упорный, а с кого-нибудь послабее.
Неподалеку от деревни дорога идет между горбами, круто
вздымающимися с обеих сторон. Когда мы поравнялись с этими горбами,
сверху посыпались камни. Мы прижались к откосу, и камни перестали
падать, но, как только мы поднялись, они посыпались снова. Это была
работа "диких".
- Трусы! - закричал Генька, - Чего исподтишка кидаетесь?
- Бей "рябчиков"! - послышался в ответ Фимкин голос, и град
камней обрушился на дорогу.
"Дикие" бросали не целясь, и нам не очень попало, только Геньке
камень угодил по ноге.
- Эй ты, браконьер! - закричал Генька. - Боишься нос показать?
Погоди, я тебя поймаю...
Васьки среди "диких" не было, или он не захотел ответить, только
никто не отозвался.
- Вот! - сказал Генька. - А ты еще с ними мириться хотела!..
- Ну и что? - возразила Катеринка. - Они же не знают, что мы
хотим мириться. И раз мы сознательные, должны показать пример.
- Если теперь к ним пойти, они подумают, что мы струсили, -
сказал Генька. - Вы как хотите, а я не пойду.
- Они не подумают, - рассудил я. - Разве мало мы дрались?
По-моему, тоже - надо это дело кончать. И не к Ваське идти, и не
искать, кто послабее, а сразу ко всем. Прийти и сказать: "Подрались -
хватит, теперь давайте по-хорошему". И идти вот сейчас, сразу...
Генька хмуро молчал, а Пашка, помявшись, сказал:
- Да, п-пойдешь, а они к-как дадут жизни...
- Боишься, так не ходи, мы вон с Колькой пойдем, - сказала
Катеринка. - Пойдешь?
По правде сказать, идти вдвоем, да еще с ней, мне не очень
хотелось - неизвестно ведь, какой оборот примет дело, - но отступить я
- Это маралуха, - сказал Генька. - Я видел такую шкуру у Захара
Васильевича.
- Да, - согласился дядя Миша. - Только она не дохлая, а убита
каким-то негодяем.
Над глазом трупа зияла пулевая рана, с правой задней ноги была
снята кожа и срезано мясо. Охотник не мог унести всю тушу, вырезал
большой кусок и ушел. Тогда, наверно, притаившийся мараленок и
прибежал к матери.
Ради куска мяса было убито большое, сильное животное, да и
мараленок без матери неизбежно должен был погибнуть.
- Таких гадов надо в тюрьму сажать! - сказал Генька.
- Следует, - поддержал дядя Миша, - уже хотя бы потому, что охота
сейчас запрещена. А он убил матку - значит, и теленка тоже.
- Это какой-то чужак, - решил Геннадий. - Наши зверя сейчас не
бьют... Давайте поймаем его!
- Найдешь его! - возразил Пашка. - Как иголку в сене...
Катеринка все время возилась с теленочком: гладила, что-то
приговаривала и целовала в черную мордочку. Тот пятился и мотал
головой. Катеринка сказала, что ни за что не бросит теленка - один он
обязательно пропадет.
- А что с ним делать?
- Возьмем с собой! А, дядя Миша? Я его выкормлю...
- Да чем ты будешь кормить? Он ведь, наверно, травы еще не ест.
- Ест! Ест! - закричала Катеринка. - Смотрите!
Она нарвала немного травы и дала теленку. Тот обнюхал, захватил
немного губами и тут же выронил изо рта.
- Вот видишь, он еще не умеет!
Катерника огорчилась до слез:
- Все равно не брошу! Вот хоть сама с ним останусь - и все!
- Ну что ж, хорошо! Веди своего мараленка.
Катерипка сделала из веревки поводок и надела ему на шею.
Мараленок сначала пятился и упирался, потом смирился и пошел следом за
нею, часто перебирая тонкими ножками.
Но он скоро устал и начал отставать, а вместе с ним и Катеринка.
Тогда дядя Миша спеленал его, как ребенка, и привязал на спину
Звездочке. Катеринка пошла вперед - собирать изредка попадавшуюся
черную смородину.
Обходя завалы, мы не торопясь поднимались по склону, как вдруг
впереди послышались глухие удары и Катеринкин голос:
- Скорей! Скорей сюда!..
Мы бросились на голос, выбежали на поляну. По ней прыгала
Катеринка и толстым суком била по земле. Земля дымилась.
Пожар!
Пламя еще не поднялось, но между островками зелени змеились,
перебегали по сушняку искрящиеся огоньки, распространялись все быстрее
и шире. И уже повис над поляной терпкий, едучий запах гари... Схватив
валявшиеся всюду сучья, мы принялись забивать стремительно
расползающиеся очаги огня.
Подбежали дядя Миша и Пашка. Мы кольцом охватили поляну, чтобы не
пропустить огонь дальше, и молотили, молотили по земле. Огоньки
пригасли, поднялся сизый дым, и в этом предательском дыму то там, то
здесь снова начинали искриться загорающиеся пучки сухой травы.
Наконец огонь был погашен, но трава все еще тлела и дымилась.
Только тогда мы услышали журчанье ручейка, протекавшего по краю
поляны, и, пустив в ход котел, чайник, кружки, тщательно залили все
дымки. Катеринка в этом уже не участвовала. Она сидела на земле и,
держась за ноги, беззвучно плакала. Увидев разгорающийся огонь, она
бросилась сбивать пламя и, сгоряча не чувствуя боли, бегала прямо по
горящей траве, а теперь ожоги дали себя знать. Посмотрев на
Катеринкины ноги, дядя Миша ахнул и схватил свой мешок. Оп обмыл ей
ноги марганцовкой, потом из флакона, предварительно разогрев его,
вылил густую, похожую на воск массу, смазал ожоги и забинтовал.
Катеринка перестала плакать и только всхлипывала.
- Очень больно, Катя? - спросил дядя Миша.
- Печет...
- Зачем же ты кинулась босиком в огонь?
- Перепугалась... Огонь-то - вон он, к валежнику подбирался.
Огонь был остановлен в двух шагах от кучи бурелома, за которым
шел увешанный бородами мха и лишайников сухостой. Дойди огонь туда -
его уже не удалось бы остановить.
В прошлом году мы всей деревней бегали в Колтубы помогать тушить
пожар, зажженный молнией. Огонь шел тогда на дозревающие хлеба...
Нет ничего страшнее, чем пожар в тайге, когда ревущее пламя
стеной вздымается к небу, вспыхивают, как факелы, столетние кедры и
ели; обезумев от ужаса, все живое бежит от огня, и там, где он прошел,
на долгие годы остается черная, мертвая пустыня гари.
Катеринка поступила как герой; и это ничего не значило, что герой
сидел теперь и ревел...
- Что же делать с тобою? А? Ты ведь идти не сможешь?
- Смогу! Правда смогу! - Катеринка вскочила, ойкнула, побледнела
и поспешно села опять. - Нет, не могу... - Слезы снова закапали у нее
из глаз.
Дядя Миша озабоченно потер щеку и задумался:
- Что ж, ребята, придется наш поход свернуть... Погодите! Мы в
пути уже пять дней, продовольствие подходит к концу. Вы, я знаю,
готовы идти на край света, но у Кати серьезные ожоги, ее нужно лечить.
Вы ведь не захотите, чтобы она мучилась ради вашего удовольствия. Нет
ведь?.. Я так и думал. Поэтому объявляется приказ по экспедиции: курс
домой!
А как же изумруды и все открытия, которые мы собирались
совершить, но еще не совершили?
Но что нам оставалось делать, как не согласиться!..
Мы усадили Катеринку на Звездочку рядом с мараленком и тронулись
в путь.
У самого края поляны Геннадий, шедший впереди, остановился и
показал на землю: на разбросанном от костра пепле были видны отпечатки
сапог.
- Видите? Это опять хромой.
Отпечаток сапог был действительно тот самый. Человек, оставивший
следы на берегу озера, шел впереди нас. Должно быть, это он и маралуху
убил, и бросил непогашенный костер.
- Давайте поймаем его, дядя Миша! - предложил Генька, и ноздри
его гневно раздулись.
- Следовало бы... но это нас задержит, а Катю нужно скорее
доставить в деревню...
Дядя Миша прикинул наше местоположение по карте и маршрутным
съемкам (он тоже вел съемку, сказав, что параллельная работа страхует
от ошибок). По прямой до деревни было километров двадцать, но идти
пришлось бы по такой чаще, что пробираться через нее и без Звездочки
трудно, а с ней и вовсе невозможно.
- Вместо того чтобы замкнуть треугольник, - сказал дядя Миша, -
мы замкнем неправильную трапецию. Пойдем не на северо-восток, а прямо
на север, пока не выйдем на дорогу в Колтубы. Так дальше, но легче и,
следовательно, скорее.
Мы пошли наискось по увалу и шли до самой темноты.
- Вы народ выносливый, - сказал дядя Миша, - а нам нужно
торопиться: Кате может стать хуже...
Катеринка крепилась изо всех сил и не жаловалась, хотя ей,
наверно, было очень больно. Я срывал попадавшиеся по дороге ягоды и
отдавал ей, однако она не ела, а совала мараленку. Тот мял их губами,
но не глотал, и это огорчало Катеринку больше, чем обожженные ноги, -
она все боялась, что он умрет от голода.
Поужинали мы уже в темноте. Катеринка и здесь возилась с
теленком: поила его с пальца и с тряпки теплой сахарной водой.
Рано утром, наскоро позавтракав, мы пошли дальше и к полудню
достигли точки, откуда должен был начаться спуск на противоположную
сторону горы.
- Стойте! - вдруг крикнул Геннадий. - Вон он!
Не далее как в километре от нас в безветренном воздухе поднимался
дым костра.
- Это он! - кричал Генька. - Бежим скорее!
Дядя Миша, прищурившись, посмотрел на дым, потом на нас, проверил
свое ружье и сказал:
- Хорошо! Павлу и Кате оставаться со Звездочкой здесь. Пошли!
Всю дорогу мы почти бежали, боясь, что человек, зажегший костер,
опять бесследно исчезнет. Шум ключа, бившего из-под скалы, заглушал
наши шаги и позволил незаметно подойти к деревьям у самого края
лужайки.
Возле костра сидел бородатый человек без рубахи. Рубаха лежала
неподалеку на траве, должно быть только что выстиранная и разложенная
на солнце для просушки. Над огнем висел закопченный котелок. Человек
поднялся, прихрамывая подошел к разостланной одежде и взялся за
рубаху. В этот момент дядя Миша, жестом остановив нас, вышел из-за
деревьев и громко сказал:
- Здравствуйте!
Человек рывком натянул затрещавшую рубаху и оглянулся. Глаза его
угрюмо и настороженно уставились на дядю Мишу. Ничего не ответив, он
вернулся к костру и только здесь ответил:
- Здоров.
Дядя Миша подошел ближе, разглядывая человека и его имущество. Он
увидел кусок шкуры с рыже-красной шерстью и кивнул на него головой:
- Свежинка?
- Ты что, оголодал? Садись, угощу...
- Я не в гости пришел.
- А не в гости, так проходи дальше.
- Да нет, погожу. Погляжу.
- Ну-ну, погляди, я за это денег не беру.
- И то ладно.
Они перебрасывались отрывочными фразами, как бы примериваясь и
оценивая друг друга.
- Ну, поглядел? Теперь проваливай!
- Еще не все поглядел. Я хочу на твои документы поглядеть.
- А ты что за спрос? - нахмурился хромой. - Иди
подобру-поздорову, а то я тебе покажу документ... Он у меня
нарезной... - И он шагнул к дереву, к которому было прислонено ружье.
- Стой на месте! - скомандовал дядя Миша. - И не дури - у меня
десятизарядное!..
Хромой остановился и с деланным равнодушием уставился в сторону.
Я тоже невольно посмотрел туда и тут только заметил, что Геньки рядом
нет. Неужто он струсил и убежал?
- Давай лучше по-хорошему, - сказал дядя Миша. - Показывай
документ!
- Я его замарать боюсь, - с издевкой ответил хромой, - дома
хороню...
- А стыд ты тоже дома оставил?.. Ты маралуху убил? Закона не
знаешь?
- Ты меня законам не учи. Нашелся законник!
- Я учить не буду, другие научат. Зачем по тайге бродишь?
- Да что ты ко мне привязался, как репей? - закричал хромой. - Я
сам себе хозяин, хочу - и хожу...
- Себе, может, и хозяин, хотя и плохой, а тайге - нет. Понял? И
не кричи - не страшен...
Из-за дерева, к которому было прислонено ружье хромого,
показалась рука и, схватив ружье, скрылась. Это была Генькина рука! Я
чуть не подпрыгнул от восторга.
Генька взял ружье наперевес и стал сзади хромого.
- Ну, так как? Есть у тебя документы?
Хромой нагнулся к голенищу и начал там копаться, но в это время
позади Геньки затрещали кусты, оттуда, как кошка, выпрыгнул и бросился
на него какой-то парень. Генька от толчка не устоял на ногах, и они,
сцепившись, покатились по траве. Тут уж я не выдержал и бросился на
подмогу. Парень оказался жилистый и верткий, как вьюн, но все-таки мы
распластали его на траве и... окаменели от удивления:
- Васька?!
- Ну, Васька, - задыхаясь, проговорил Васька Щербатый. - Тоже
храбрые - двое на одного... А ну, пустите! Навалились...
- Вы что, знаете его, ребята? - спросил дядя Миша.
- Так это же наш, деревенский... Васька Щербатый.
- Отпустите его. А этот? - кивнул он на бородатого.
- Не знаем. Чужой какой-то...
- Это дядька мой, - угрюмо сказал Васька, одергивая рубаху.
- Да врешь ты, нет у тебя никакого дядьки!
- Нет, есть. Он под Минусинском живет. А теперь к нам приехал,
погостевать...
- И заодно золотишко поискать? - повернулся дядя Миша к
незнакомцу. - Лопата и кайло зачем?
- Ты меня поймал?
- На хищничестве - нет, а на браконьерстве поймал. Бить зверя
сейчас нельзя, а ты самку убил, изуродовал и бросил. Значит, вы самые
настоящие браконьеры. Да, кроме того, и тайгу подожгли...
- Мы не поджигали! - вскинулся Васька.
- Оставить непогашенный костер - все одно что поджечь. Понятно? В
общем, так, граждане: разбираться в этом будут власти, а пока...
Геннадий, подбери ружье! Ружье мы передадим в сельсовет и вас туда же
доставим. Там и объясните, кто вы такой и чем занимаетесь... Ну, так
как, пойдете добровольно?
Хромой посмотрел на ружье, которое Генька снова направил на него,
переглянулся с Васькой и махнул рукой:
- Ладно, Васька, собирай манатки, там поглядим еще...
Он подобрал кайло, лопату и тощий заплечный мешок, а Васька слил
из котелка воду и прикрыл мясо пучком травы.
Хромой и Васька пошли вперед. Следом за ними, все так же держа
ружье наперевес, шел Геннадий, а потом - дядя Миша и я. Дядя Миша взял
у Геньки ружье и тихонько вынул патроны. Тот обиделся, но дядя Миша
сделал правильно, потому что, в случае чего, Генка сгоряча мог и
бабахнуть.
Катеринка и Пашка вытаращили на нас глаза. Кто же мог ожидать,
что здесь окажется Васька?.. Я рассказал им, как все было и каким
молодцом оказался Геннадий. Катеринка ужасалась и восторгалась, а
Пашка сказал, что ничего особенного, он бы тоже так сделал, а может,
даже и лучше, если б его не заставили сторожить Катеринку и Звездочку.
Катеринка на него накричала - и правильно сделала, потому что он
всегда храбрый после времени.
К вечеру мы спустились в небольшую долину, которая, по расчетам
дяди Миши, должна была вывести нас на дорогу в Колтубы.
Катеринке вовсе не стало хуже, как опасался дядя Миша. Должно
быть, мазь оказалась здорово целебной, потому что вечером Катеринка,
опираясь на палку, ковыляла уже сама, нянчилась с мараленком и
приставала к нам, как его назвать. Пашка предложил назвать Найденышем,
но Геннадий сказал, что это самка и мужское имя не годится.
- Ну, тогда пусть... пусть тогда будет Найда! - сказала
Катеринка.
Найда так Найда! Нам было не до этого, потому что мы были
озабочены одним: как бы наши пленники не сбежали.
Они сели в сторонке, подальше от нас, всухомятку съели свое мясо
и, отказавшись от чая, который предложил дядя Миша, улеглись спать. Но
эта хитрая уловка не могла нас обмануть. Мы с Генькой решили спать
поочередно и караулить. Дядя Миша, заметив, что я не собираюсь
ложиться, спросил, в чем дело. Я тихонько рассказал о наших
подозрениях и решении сторожить браконьеров, не спуская с них глаз.
- А-а! - улыбнулся дядя Миша. - Что ж вы меня в заговор не
посвятили? Давай так: сначала я посторожу, потом ты. А пока иди спать,
ты и так клюешь носом.
Спать мне, правда, хотелось нестерпимо, и я сразу же заснул, хотя
меня и мучило предчувствие, что это добром не кончится.
Так и случилось.
Я проснулся на заре, словно от толчка, и первое, что увидел, была
синяя рубаха убегавшего Васьки. Оглянувшись, он заметил, что я смотрю
на него, погрозил кулаком и скрылся за деревьями. Я закричал, все
вскочили, но было уже поздно пускаться в погоню. А хромой бежать и не
думал: он проснулся, когда я поднял кряк.
Мы ужасно расстроились, а дядя Миша только посмеивался: он совсем
не собирался стеречь Ваську.
Часам к четырем мы вышли на Колтубовскую дорогу, а там оказалось
рукой подать до нашей деревни.
Ребята увидели нас еще на выгоне и встретили за околицей молча,
как почетный караул. Караул немедленно сомкнулся вокруг нас тесным
кольцом, и так мы торжественно прошествовали к кузнице, где Иван
Потапович проверял отремонтированную лобогрейку.
- А, путешественники прибыли? - сказал он, увидя нас и здороваясь
с дядей Мишей. - Ну как? Все в порядке?.. А Федосьина гостя-то по
дороге, что ли, подобрали? На подмогу?
Дядя Миша коротко рассказал, как и почему мы задержали хромого.
- Вон оно что! - нахмурился Иван Потапович. - Как же это ты,
гражданин хороший? А?
Но тут в круг ворвалась тетка Федосья, Васькина мать; должно
быть, Васька все ей рассказал, и она прибежала на выручку.
- Ты куда глядишь, Иван Потапович? Человек в гости приехал, а над
ним каждые-всякие изгаляться будут?.. А ты кто такой? - накинулась она
на дядю Мишу. - По какому такому праву власть из себя строишь? Видали
мы и таких и этаких... Пошли домой, Сидор! Нечего с ними тут
растабарывать...
- Ты, Федосья, не шуми, а разберись сначала. Приехал твой Сидор в
гости, мы не против - гостюй! А почто он в тайгу пошел?
- А кто ему закажет? Что он - не человек, как другие?
- Человек - когда он к делу приставлен и им занимается, а ежели
нет, тогда он не человек, а так, шалтай-болтай... Ты знаешь, что он
против закона зверя бил и мало тайгу не поджег?.. Да коли бы не они, -
кивнул Иван Потапович на нас, - пал уже до деревни бы дошел. Ветер-то
с той стороны тянет, а кругом такая сушь, что твой порох... Вот что
твой гостенек мог наделать! Нам такие гости не с руки, и серчай не
серчай, а мы представим его в сельсовет - пусть там сами глядят что и
как.
Федосья хотела было еще что-то говорить, но, увидев суровые лица
окружающих, смолчала и, поджав губы, отошла. Хромой сидел на пеньке и
безучастно смотрел куда-то в сторону, словно все происходящее
нисколько его не касалось.
- Геннадий, - сказал Иван Потапович, - слетай, скажи, чтобы
запрягли Касатку... И тебе, Михал Александрыч, придется съездить со
мной, потому ты главный свидетель.
- Хорошо, вот только умоюсь, - ответил дядя Миша.
...Марья Осиповна перепугалась, увидев Катеринкины забинтованные
ноги, но дядя Миша уверил ее, что ничего опасного нет, да и Катеринка
держалась таким молодцом, так весело рассказала про пожар и как она
его тушила, а теперь ей нисколечко не больно, что мать успокоилась.
Найда совсем ослабела от голода и оттого, что все время лежала
связанная. Катеринка хотела напоить ее молоком, но Найда не умела пить
из миски. Я вспомнил, что у нас есть соска, которая надевается на
бутылку, и помчался домой.
Мать и Соня обрадовались так, будто меня не было целый год, и
начали про все расспрашивать, но я сказал, что мне некогда, схватил
соску и убежал.
Найда уже стояла, однако была так слаба, что ее все время качало
и ноги у нее разъезжались. Катеринка налила в бутылку молока и всунула
соску в рот теленку. Найда мотала головой и пятилась, но, почувствовав
молоко, зачмокала, начала сосать.
Она так уморительно перебирала от нетерпения ножками и вертела
кисточкой, которая у нее вместо хвоста, что все засмеялись.
- Будет, опоишь, - сказала Марья Осиповна и отобрала бутылку,
когда та наполовину опустела.
Тут подъехал Иван Потапович и вместе с дядей Мишей увез хромого в
Колтубы.
Вернулись они еще засветло.
- Ну как? Что с ним сделают? - обступили мы их.
- Что сделают? Отправят в аймак, а там рассудят.
Мы разошлись по домам, но дома не сиделось: мы так привыкли все
время быть вместе, что после ужина опять пришли в Катеринкину избу.
Собралась чуть не вся деревня: всем ведь было интересно узнать про
наше путешествие. Мы наперебой рассказывали обо всем сразу, и,
конечно, не столько рассказывали, сколько мешали друг другу.
- Погодите, - сказал Иван Потапович. - Что вы все трещите как
сороки? Давайте по одному...
Рассказывать в одиночку оказалось очень трудно, и у нас ничего не
вышло.
- Ну, вы, я вижу, рассказчики аховые... Ты б, Михал Александрыч,
сам, что ли... ну, вроде доклада или беседы. Народ очень даже
интересуется, какие есть камни и какая от них польза.
- Пожалуйста, - сказал дядя Миша, - ничего не имею против.
Закончу обработку материалов, и перед отъездом побеседуем. Только... -
Он наклонился к уху Ивана Потаповича, что-то пошептал ему, и тот
кивнул головой. - Только сделаем так: сначала один из участников
сделает доклад о походе - должны же мы отчитаться, правда? - а потом
дополню я. Согласны?
Я думал, что доклад будет делать Генька, но дядя Миша решил
иначе:
- Я полагаю, такой доклад должен прочитать секретарь нашей
экспедиции Николай Березин. Геннадий Фролов подготовит коллекцию
собранных образцов, а Павел Долгих начертит карту обследованного
района...
Катеринку не нагрузили ничем, потому что она еще была больна.
Дядя Миша, чтобы я не путал и не заикался - кому охота это
слушать! - посоветовал мне написать доклад, и я целый день напролет
просидел за столом, а потом показал дяде Мише. Он сказал, что написано
прилично, у меня, кажется, есть литературные задатки.
Вечер прошел торжественно. Пашка повесил на стену свою карту, а
дядя Миша сказал вступительное слово.
- Больше чем двести лет тому назад сын холмогорского крестьянина
гениальный ученый Михаил Ломоносов бросил призыв: "Пойдем ныне по
своему отечеству, станем осматривать положение мест и разделим к
произведению руд способные от неспособных... Дорога будет не скучна, в
которой хотя и не везде сокровища нас встречать станут, однако везде
увидим минералы, в обществе потребные..."
Только через двести лет народ услышал призыв своего великого
соотечественника и последовал ему. Это стало возможным потому, что
народ стал хозяином своей судьбы и своей земли. Как рачительный
хозяин, он изучает свое хозяйство и год от году становится богаче и
сильнее. И у вас в Тыже сделан первый, пусть небольшой, но очень
важный шаг...
Я прочитал свой доклад; он всем понравился, и мне хлопали, как
настоящему докладчику. Потом Генька внес и расставил коллекцию, а дядя
Миша долго рассказывал, что находится в наших горах и какая может быть
польза от разных минералов.
А на следующий день дядя Миша уехал - по его расчетам, товарищи
его уже должны были добраться до аймака. Повез дядю Мишу мой отец, у
которого были свои дела в аймаке. Еще на зорьке мы собрались к
Катеринкиной избе. Вещи дяди Миши сложили на подводу, он попрощался с
Марьей Осиповной и Иваном Потаповичем.
- Вы поезжайте, Иван Степанович, а мы с ребятами пройдем пешком,
- сказал дядя Миша.
Мы проводили его до самых Колтубов.
Невеселая это была прогулка. Конечно, дядя Миша не мог остаться с
нами навсегда, мы это хорошо понимали, но расставаться было очень
грустно. Тут хочешь не хочешь, а повесишь нос и начнешь вздыхать! Дяде
Мише, должно быть, надоели наши унылые вздохи:
- Вы что, граждане, хоронить меня идете, что ли? Почему такие
постные физиономии?
Я объяснил начистоту все, что думал, и ребята сказали, что
правильно, они тоже так думают.
- А что же вы теперь будете делать?
- Да что ж? Доучимся и уедем. Будем ездить, пока не найдем такое,
чтобы было интересно.
- Та-ак! А не думаете ли вы, друзья, что это похоже на трусость?
- Почему трусость? - спросила Катеринка. - Мы ничего не боимся.
- Выходит, боитесь. Советский человек не ищет хорошего места для
себя, а сам создает эти хорошие места. И когда-нибудь вам станет
стыдно. Куда бы вас ни закинула судьба или собственная прихоть, рано
или поздно вас потянет в те места, где вы родились и выросли. Вы
приедете и будете любоваться каждым камешком и веткой. Жизнь здесь
изменится, она станет лучше и легче. Но добьются этого другие, и вам
станет стыдно, что вы ничего не сделали для своего края, бросили и
забыли родное гнездо...
- А что же нам делать?
- Ищите, думайте. Вы же пионеры! Не прячьтесь за чужие спины,
идите впереди... Экспедиция, конечно, хорошее дело, но и та была
проведена плохо...
- Почему?
- Да ведь в ней только вы участвовали - четверо! А остальные
ребята?.. Им ведь тоже интересно. Недаром этот Щербатый увязался за
своим дядькой. Он, может, для того и пошел, чтобы доказать, что он не
хуже вас...
- Все одно ничего не докажет!
- Почему же это?
- Он несознательный, только и знает что каверзы строить...
- Ну, он несознательный, а вы сознательные. Привлеките его на
свою сторону, перевоспитайте...
- Перевоспитаешь его, как же! - сказал Пашка.
- Трудно? А если легко - в том и доблесть не большая... Ну какие
же вы идущие впереди, если за вами никто не идет!.. Командирам без
армии грош цена... Так-то, братцы!
Катеринка всю дорогу рвала цветы, и, когда мы подошли к Колтубам,
у нее собралась целая охапка. Она обложила ее листьями папоротника и
отдала дяде Мише.
На прощанье Катеринка разревелась, у меня тоже как-то першило в
горле и щипало глаза: очень уж мы полюбили дядю Мишу и жаль было с ним
расставаться!
Он дал нам свой адрес и просил написать. Мы обещали писать часто
и много, жали ему руки и потом долго смотрели вслед удаляющейся
телеге. Наконец она скрылась за березовым колком*, и мы пошли домой.
(* Колок - отдельная рощица, лесок или лесной остров.)
Подавленные разлукой, мы долго шли молча. Катеринка несколько раз
порывалась что-то сказать и наконец не выдержала:
- Правильно!
- Что правильно?
- Дядя Миша говорил. Надо перевоспитывать!
- Кого ты будешь перевоспитывать, "диких"?
- А что?.. И раз у них Васька главный, с него и начать...
- Я с этим браконьером водиться не буду! - сердито сказал Генька.
Они заспорили, и, чтобы примирить их, Пашка сказал, что, конечно,
надо как-то поладить с "дикими", но начинать не с Васьки, потому что
он самый упорный, а с кого-нибудь послабее.
Неподалеку от деревни дорога идет между горбами, круто
вздымающимися с обеих сторон. Когда мы поравнялись с этими горбами,
сверху посыпались камни. Мы прижались к откосу, и камни перестали
падать, но, как только мы поднялись, они посыпались снова. Это была
работа "диких".
- Трусы! - закричал Генька, - Чего исподтишка кидаетесь?
- Бей "рябчиков"! - послышался в ответ Фимкин голос, и град
камней обрушился на дорогу.
"Дикие" бросали не целясь, и нам не очень попало, только Геньке
камень угодил по ноге.
- Эй ты, браконьер! - закричал Генька. - Боишься нос показать?
Погоди, я тебя поймаю...
Васьки среди "диких" не было, или он не захотел ответить, только
никто не отозвался.
- Вот! - сказал Генька. - А ты еще с ними мириться хотела!..
- Ну и что? - возразила Катеринка. - Они же не знают, что мы
хотим мириться. И раз мы сознательные, должны показать пример.
- Если теперь к ним пойти, они подумают, что мы струсили, -
сказал Генька. - Вы как хотите, а я не пойду.
- Они не подумают, - рассудил я. - Разве мало мы дрались?
По-моему, тоже - надо это дело кончать. И не к Ваське идти, и не
искать, кто послабее, а сразу ко всем. Прийти и сказать: "Подрались -
хватит, теперь давайте по-хорошему". И идти вот сейчас, сразу...
Генька хмуро молчал, а Пашка, помявшись, сказал:
- Да, п-пойдешь, а они к-как дадут жизни...
- Боишься, так не ходи, мы вон с Колькой пойдем, - сказала
Катеринка. - Пойдешь?
По правде сказать, идти вдвоем, да еще с ней, мне не очень
хотелось - неизвестно ведь, какой оборот примет дело, - но отступить я