Страница:
Влад вышел на середину кухни, присел на корточки. Быстрое движение – он уже стоит на голове, держась руками за пол.
– Без рук! Без рук! – закричала Галка.
– Пожалуйста…
Сибирский охотник распростер руки над полом. Он был похож на несущегося с вышки пловца.
– Хватит! Молодец! А то шею свернешь! Вставай! – воскликнула Галка.
Влад встал на ноги и сел за стол. Его лицо лишь чуть покраснело, а дыхание даже совсем не участилось.
– Вот так-то. Подставляй нос.
– Ты и вправду все умеешь. На, бей.
Сибирский охотник старательно отпустил в Галкин нос пять увесистых щелчков.
– Больно же!
– А как ты думала? Не спорь в следующий раз.
От щелчков на глазах у Галки выступили слезы, а нос покраснел и распух. Юре стало жалко Галку.
– Я хочу с тобой поспорить, – сказал неожиданно для себя Дымов.
– Ты? – Влад настолько удивился, что перестал есть.
– Да, я.
– О чем же?
– Сейчас.
Юра вышел во двор и нарвал букет цветов.
– Назови все цветы.
– Ах, вон оно что… Ну это чепуха! На щелбаны будем?
– На щелбаны.
– Сколько?
– Двадцать.
– Ну что ж, давай, – усмехнулся Влад, – только, чур, потом не плакать.
– Ладно.
– Двадцать – это много, – сказала Галка. – Можно повредить нос.
– Ты о чьем носе печешься? – спросил сибирский охотник.
– Уж не о твоем, конечно.
– Значит, измена?
– Значит, да.
– Месть за нос?
– Не только.
– Ладно, иду один против носовой солидарности.
Влад назвал все цветы, за исключением двух. Юра и Галка были неприятно удивлены. Правда, названия были не все научные, но факт оставался фактом.
– Какой же из меня охотник, если я не знаю названий растительности, – сказал Влад самодовольно. – Давай нос, два щелчка ликвидируются, поскольку не совсем угадал. Эти из вашей местной флоры. Я не обязан их знать, но так и быть – прощаю. Восемнадцать.
После десятого щелчка нос у Дымова стал фиолетовым, после пятнадцатого пошла кровь.
– Перестань, – вмешалась Галка. – Сила-то бычья.
– Ладно, – сжалился сибирский охотник. – Живи. Но запомни – сначала прикинь, а потом лезь. Сначала соразмерь, соответствует ли, а уж потом начинай. Ты понял, старик?
– Понял, – сказал Юра.
Сибирский охотник еще выпил «Лошади», никому не наливая, и стал учить Дымова жизни.
– В жизни нельзя быть тюфяком, – говорил он, вылизывая хлебом банку из-под скумбрии. – В жизнь надо входить сильным. Все знать, все уметь, а если не знаешь и не умеешь, все равно лезь нахрапом на арапа. Вот я три цветка назвал на арапа, а вы даже не заметили.
– А в результате? – спросил Юра.
– В результате… – Влад расхохотался. – В результате у тебя разбит нос.
– Я не про это, а вообще.
– А если вообще, то сильным достается все: слава, деньги, женщины.
– Ну а если человеку не нужны слава, деньги, женщины?
– Как это не нужны? – Влад был поражен. Он покачал головой. – Такого не бывает. Всем хочется сладкого. Тебе вот не хочется?
– Не знаю… Наверно, нет…
– Хочется, но не умеешь взять, – сказал Влад уверенно.
– Я лес люблю, – сказал Дымов. – И животных. У меня есть собака Тамара…
Но Влад уже не слушал. Он спал, положив голову на стол. Заснул он мгновенно. Наклонился и опустил голову на единственную тарелку. Галка еле растолкала его и увела полусонного на кровать.
Юра ушел спать в сарайчик для дров, у него там было немного накошено сена – на зиму Юра решил купить теленка. Ему почему-то очень хотелось иметь теленка.
Утром, было еще рано, Юра проснулся от треска мотоцикла. Он вышел на улицу. Солнце еще не встало. Лес был в тумане, трава покрыта росой.
Посередине двора возле пускавшего синие клубы дыма мотоцикла стояли Влад с Галкой и крупно разговаривали.
– Ты просто чокнулась, – говорил Влад. – Сначала я думал, что ты шутишь, а ты, оказывается, просто чокнулась.
– Мне его жалко… А ты сильный. Ты нигде не пропадешь.
– Тьфу! – плюнул Влад. – Ну, дура! Жалко ей! Да если всех жалеть, жалелки не хватит!
– Потом я устала от тебя. Я все время предмет опеки. А мне самой хочется кого-нибудь опекать. Найдешь себе еще…
– Да уж в этом не сомневайся. Ну, привет!
– Привет…
Влад дал газ и умчался по дороге, не оглядываясь. Синий дым смешался с туманом, и через полминуты Влад исчез, как космонавт, растворившись в слоях атмосферы. Некоторое время еще доносился стрекот мотоцикла, все тише и тише, пока не стал похож на редкое бульканье воды в кастрюле, когда варится что-нибудь на медленном огне, потом стало абсолютно тихо.
– Что случилось? – спросил Юра, хотя уже знал, что случилось.
– Я решила остаться с тобой, – сказала Галка. – Не прогонишь? Если прогонишь – уеду поездом.
Юра сглотнул слюну.
– Не… не прогоню, – прохрипел он.
Голос не слушался Дымова.
Так он приобрел себе жену. Галка оказалась хорошей женой. Она быстро привела в порядок его жилище, наладила регулярное, как в столовой, питание, насолила грибов. Они купили маленький холодильник, еще кое-что по мелочам, и убежище лесника стало теперь нормальным домом. Дымов предлагал Галке зарегистрироваться, но она наотрез отказалась.
– Не… не буду себя связывать путами. Зимой я все равно уеду. Зимой я люблю ходить по театрам, а здесь у тебя театра нет…
Зимой она в самом деле уехала, и Дымов остался один. Снова в доме стало тоскливо, неприбрано, неуютно. Дымов купил себе теленка, но и теленок не спасал от тоски.
Лесник одичал, редко показывался в поселке. Его серьезно заинтересовали животные и птицы. Дымов вдруг с удивлением убедился, что животные и птицы совсем его не боятся, а даже наоборот – напрашиваются на контакт. Так, например, сороки, не говоря уже о синицах, садились ему на плечи и руки, когда он выносил им еду. Откуда-то появилась белка и тоже, немного поосторожничав, стала брать сухарики из ладони. Он сходил на базар и купил ей кедровых орешков. Дымов все ждал зайца, но заяц так и не показался – наверно, все-таки Влад задавил последнего.
Вечерами Дымов читал лесные книги, мастерил кормушки, скворечники. Кормушки и скворечники выходили странными: неуклюжими, непривычными, но прочными. Днем Юра с ружьем обходил лес, развешивал кормушки и скворечники, высматривал браконьеров. Но браконьеров не было – ленились ходить зимой в лес, да и делать там было нечего: охотиться не на кого. Правда, Евгений Семенович обещал со временем приобрести и запустить в речушку, протекавшую через лес и едва дотягивавшую до большой реки, пару бобров – «Тебе и мне на воротники», – пошутил главный инженер – и даже завезти лося, но пока лишь птичьи крики нарушали тишину леса.
Теперь на обходы Юра опять ходил один: Тамара ощенилась, и ей стало не до Дымова – семейные заботы; Юра почувствовал себя еще в большем одиночестве.
Иногда, правда, наезжал с гостями Громов. Всегда неожиданно, навеселе. Привозили много спиртного, жгли костер, жарили шашлыки, стреляли из ружей – Евгений Семенович купил Юре специально для этих дел еще два ружья – по развешанным на деревьях консервным банкам.
Было весело, но как-то жутковато. Юра угощал гостей насоленными Галкой грибами, настойками собственного приготовления. Гостям это нравилось, они лезли целоваться к Юре, приглашали в гости в Москву, Суходольск, Киев, Комсомольск-на-Амуре.
В душе Юра не одобрял образа жизни, который вел Главный инженер, но он любил Евгения Семеновича и все прощал ему. Дымов любил Громова за те качества, которых не было у него самого: за жизнерадостность, уверенность в себе, умение нравиться людям, за грубоватый юмор. За то, что главный инженер все понимал с первого взгляда и видел человека насквозь.
Но самое главное – Дымов был безмерно благодарен Евгению Семеновичу за этот лес, за домик, за птиц, которые клевали из ладони, за белку, за Галку, подарившую ему два счастливых месяца…
Иногда, правда, они спорили с главным инженером. В основном о смысле жизни.
– Я многому научился у животных, – говорил Юра. – Они чище и лучше людей. Мне кажется, надо жить так, как они: без подлости, без суеты. Естественной жизнью. Животное никогда не сделает подлости себе подобному. Да, оно убивает, но оно не знает, что это убийство, и поэтому убийство не считается убийством. В сущности, все животные в своей натуре склонны к добру.
– Эх, милый юноша! – восклицал главный инженер. – Добро, добро… Человечество, сколько себя помнит, все твердит о добре, а под прикрытием добра занимается черт знает чем.
Впрочем, спорили Юра и главный инженер редко. Громову было всегда некогда – он занимался гостями, веселил публику, вел длинные деловые переговоры.
Этой же весной Дымов подал документы в лесной институт на заочное отделение.
Весна принесла свои заботы. Надо было чинить крышу и крыльцо, обнести оградой поляну возле дома, чтобы не ушел в лес уже подросший теленок, ловить на реке браконьеров, гонять по лесу мальчишек, разорявших птичьи гнезда.
Потом горячим шаром накатилось лето. Теперь Дымова было не узнать. Тело его окрепло, на руках, ногах появились мускулы, кожа на животе и спине стала упругой. По утрам из зеркала на Дымова смотрел незнакомый сухощавый человек в военной фуражке, похожий на пограничника.
Однажды вечером Дымов вернулся домой и увидел на лужайке перед домом новенький красный «Москвич». Он прошел в дом и натолкнулся на Галку. Она мыла в комнате пол.
– Как ты сюда попала? – спросил Юра.
– У меня ключ был. Ты же не сменил замок…
Галка разогнулась. Она постарела и пополнела, но была все равно красивой. Они уставились друг другу в глаза, но тут из кухни вышел с шампуром в руках Влад.
– Привет, старик, – сказал он.
– Привет, – сказал Дымов.
Сибирский охотник тоже постарел и пополнел, На шампур были нанизаны куски любительской колбасы. Видно, зайцы уходят от «Москвича».
– Как ты тут?
– Да ничего. А ты?
– Тоже ничего.
– Ну, порядок. А мы тебе зайца привезли. В багажнике, в клетке сидит. Настоящий, сибирский. Сам ловил. Ты рад?
– Очень.
– Вот. Я свое слово всегда держу.
– Я рад.
– Давайте за стол, а, мальчики? – сказала Галка.
Влад достал из заграничной сумки, стоявшей под столом, несколько банок консервов, бутылку «Столичной».
– Я привык к «Белой лошади», – сказал Юра,
– Старик, – сказал Влад со вздохом. – «Белая лошадь» – сугубо холостяцкое животное. При семейном образе жизни она отбрасывает копыта.
Они выпили, закусили. Влад все-таки сильно располнел. Теперь, пожалуй, ему не удалось бы встать на голову.
– Давай поспорим, – сказал Дымов.
– О чем? – удивился Влад.
– О чем-нибудь. На щелчки по носу.
– А-а, – вспомнил Влад. – Хочешь отыграться, Я уже, старик, подобными глупостями давно не занимаюсь. Семейная жизнь не располагает. Да и отстал кое в чем.
– Теперь не все умеешь? – спросил Юра.
– Нет. Поотстал малость. Семейная жизнь – машина. Затягивает.
– Хочешь, я на голову встану? – спросил Юра. – На пять щелчков.
– Не, – сказал Влад. – Не хочу рисковать.
– Тогда я без спора встану.
– Не надо, старик, мучиться. Я и так верю.
Но Дымов поднялся из-за стола и встал на голову. Потом он поднял руки, как тогда Влад. Зимой Юра много тренировался, и под конец у него стало получаться.
Галка заплакала.
– Подставь ему нос! – приказала Галка мужу. – Ты проиграл.
– Но я и не собирался с ним спорить! – возразил Влад.
– Все равно подставь.
– Если ты настаиваешь, – пожал плечами сибирский охотник. – На, бей, старик, только не сильно, а то милиция может придраться, скажет – за рулем алкоголик.
– Ладно уж, – сказал Дымов. – Живи.
– Нет, врежь ему! – настаивала Галка.
– Мне не хочется.
– Я тебя прошу!
Юра отпустил Владу в нос пять щелчков, но удовольствия от этого не получил.
Весь вечер Влад ходил за женой по пятам и только перед сном Юре удалось увидеть Галку с глазу на глаз. На веранде.
Галка молча обняла его за шею и прижалась щекой к щеке. Так они постояли немного.
– Вот и кончилась моя юность, – прошептала Галка.
– Быстро же она у тебя кончилась.
– У кого как… У меня вот так…
– Тебе хорошо?
– У меня будет ребенок…
– Это прекрасно, ребенок, – сказал Юра.
– Но я всегда, всегда буду тебя помнить… Ты необыкновенный… И то лето было необыкновенное… Как во сне… Самое мое счастливое лето. Прости меня, если можешь. Я была такой дурой… Прощаешь?
– Прощаю, – сказал Дымов.
– Наверно, мы больше никогда не увидимся.
– Наверно,
– Живи долго, долго…
– Постараюсь. Живи и ты.
В комнате послышались шаги.
– Галка, куда ты запропастилась? – закричал Влад.
Галка отпрянула от Юры, торопливо стала вытирать слезы.
– Я здесь! Здесь! Ведро ищу!
Она еще раз порывисто обняла Юру, достала что-то из кармана брюк.
– На… Это твой ключ.
– Оставь себе на память, – сказал Дымов. – Ключик от счастливого лета.
– Хорошо.
– Я не буду менять замок,
– Теперь это не имеет значения.
– Я все равно не буду менять замок, – сказал Дымов.
– Галка! – опять позвал Влад.
– Иду! Иду!
Она убежала.
Ночью Юра спал на сене в сарайчике для дров. И опять его разбудил на рассвете рокот мотора. Дымов набросил куртку и вышел наружу. «Москвича» уже не было, только плотный след синего дыма тянулся в лес, смешиваясь с несмелым, редким туманом.
Дверь дома была распахнута. Юра взбежал на крыльцо, заглянул в комнату и на кухню.
Дом был пуст.
Скоро фонарик почти перестал давать свет, и Юра выключил его. Он очень устал. Нащупав выступ в стене, лесник сел. Да, не стоило идти в эти проклятые Пещеры. Но Дымову почудилось, что в голосе главного инженера, когда он отказывался показать гостю Пещеры, было сожаление, что гость их не увидит, Юре даже показалось, что Громов несколько раз глянул на него, Дымова, растерянно и просяще, и Дымов решил идти в Пещеры. Он чувствовал, что сегодняшний ночной гость был важной птицей и главный инженер очень нуждался в нем. Вот почему Дымов решил идти.
А может, Громов… может, он… Юре не хотелось додумывать эту мысль. Она была слишком страшна и нелепа.
Дымов попытался настроить себя на страх, даже ужас, но ни страха, ни ужаса не было. Было лишь жалко, что теленок останется сегодня утром не кормленным. Но, в конце концов, когда узнают об исчезновении Дымова, теленка заберут куда-нибудь. Теленок не пропадет. И Тамара не пропадет. Кто-нибудь возьмет. Псина видная.
Было жалко птиц и белку, которые останутся зимой без подкормки.
Больше всего было жалко зайца. Дымов совсем приручил его, и тот каждое утро приходил есть из миски свою морковку и капусту.
Да, зайца жалко… Хороший заяц. Сибирский. Все-таки Влад сдержал свое слово. Конечно, при помощи Галки. А теперь лес снова останется без зайца. Уж сибирский гость наверняка не выживет. Застрелят. Узнают, что нет лесника, придут с ружьем и застрелят. Просто так, для забавы. Даже шкуру снимать не будут. Застрелят и бросят в кусты.
Да, зайца было жалко.
3. ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК ПОД ОКНОМ
– Без рук! Без рук! – закричала Галка.
– Пожалуйста…
Сибирский охотник распростер руки над полом. Он был похож на несущегося с вышки пловца.
– Хватит! Молодец! А то шею свернешь! Вставай! – воскликнула Галка.
Влад встал на ноги и сел за стол. Его лицо лишь чуть покраснело, а дыхание даже совсем не участилось.
– Вот так-то. Подставляй нос.
– Ты и вправду все умеешь. На, бей.
Сибирский охотник старательно отпустил в Галкин нос пять увесистых щелчков.
– Больно же!
– А как ты думала? Не спорь в следующий раз.
От щелчков на глазах у Галки выступили слезы, а нос покраснел и распух. Юре стало жалко Галку.
– Я хочу с тобой поспорить, – сказал неожиданно для себя Дымов.
– Ты? – Влад настолько удивился, что перестал есть.
– Да, я.
– О чем же?
– Сейчас.
Юра вышел во двор и нарвал букет цветов.
– Назови все цветы.
– Ах, вон оно что… Ну это чепуха! На щелбаны будем?
– На щелбаны.
– Сколько?
– Двадцать.
– Ну что ж, давай, – усмехнулся Влад, – только, чур, потом не плакать.
– Ладно.
– Двадцать – это много, – сказала Галка. – Можно повредить нос.
– Ты о чьем носе печешься? – спросил сибирский охотник.
– Уж не о твоем, конечно.
– Значит, измена?
– Значит, да.
– Месть за нос?
– Не только.
– Ладно, иду один против носовой солидарности.
Влад назвал все цветы, за исключением двух. Юра и Галка были неприятно удивлены. Правда, названия были не все научные, но факт оставался фактом.
– Какой же из меня охотник, если я не знаю названий растительности, – сказал Влад самодовольно. – Давай нос, два щелчка ликвидируются, поскольку не совсем угадал. Эти из вашей местной флоры. Я не обязан их знать, но так и быть – прощаю. Восемнадцать.
После десятого щелчка нос у Дымова стал фиолетовым, после пятнадцатого пошла кровь.
– Перестань, – вмешалась Галка. – Сила-то бычья.
– Ладно, – сжалился сибирский охотник. – Живи. Но запомни – сначала прикинь, а потом лезь. Сначала соразмерь, соответствует ли, а уж потом начинай. Ты понял, старик?
– Понял, – сказал Юра.
Сибирский охотник еще выпил «Лошади», никому не наливая, и стал учить Дымова жизни.
– В жизни нельзя быть тюфяком, – говорил он, вылизывая хлебом банку из-под скумбрии. – В жизнь надо входить сильным. Все знать, все уметь, а если не знаешь и не умеешь, все равно лезь нахрапом на арапа. Вот я три цветка назвал на арапа, а вы даже не заметили.
– А в результате? – спросил Юра.
– В результате… – Влад расхохотался. – В результате у тебя разбит нос.
– Я не про это, а вообще.
– А если вообще, то сильным достается все: слава, деньги, женщины.
– Ну а если человеку не нужны слава, деньги, женщины?
– Как это не нужны? – Влад был поражен. Он покачал головой. – Такого не бывает. Всем хочется сладкого. Тебе вот не хочется?
– Не знаю… Наверно, нет…
– Хочется, но не умеешь взять, – сказал Влад уверенно.
– Я лес люблю, – сказал Дымов. – И животных. У меня есть собака Тамара…
Но Влад уже не слушал. Он спал, положив голову на стол. Заснул он мгновенно. Наклонился и опустил голову на единственную тарелку. Галка еле растолкала его и увела полусонного на кровать.
Юра ушел спать в сарайчик для дров, у него там было немного накошено сена – на зиму Юра решил купить теленка. Ему почему-то очень хотелось иметь теленка.
Утром, было еще рано, Юра проснулся от треска мотоцикла. Он вышел на улицу. Солнце еще не встало. Лес был в тумане, трава покрыта росой.
Посередине двора возле пускавшего синие клубы дыма мотоцикла стояли Влад с Галкой и крупно разговаривали.
– Ты просто чокнулась, – говорил Влад. – Сначала я думал, что ты шутишь, а ты, оказывается, просто чокнулась.
– Мне его жалко… А ты сильный. Ты нигде не пропадешь.
– Тьфу! – плюнул Влад. – Ну, дура! Жалко ей! Да если всех жалеть, жалелки не хватит!
– Потом я устала от тебя. Я все время предмет опеки. А мне самой хочется кого-нибудь опекать. Найдешь себе еще…
– Да уж в этом не сомневайся. Ну, привет!
– Привет…
Влад дал газ и умчался по дороге, не оглядываясь. Синий дым смешался с туманом, и через полминуты Влад исчез, как космонавт, растворившись в слоях атмосферы. Некоторое время еще доносился стрекот мотоцикла, все тише и тише, пока не стал похож на редкое бульканье воды в кастрюле, когда варится что-нибудь на медленном огне, потом стало абсолютно тихо.
– Что случилось? – спросил Юра, хотя уже знал, что случилось.
– Я решила остаться с тобой, – сказала Галка. – Не прогонишь? Если прогонишь – уеду поездом.
Юра сглотнул слюну.
– Не… не прогоню, – прохрипел он.
Голос не слушался Дымова.
Так он приобрел себе жену. Галка оказалась хорошей женой. Она быстро привела в порядок его жилище, наладила регулярное, как в столовой, питание, насолила грибов. Они купили маленький холодильник, еще кое-что по мелочам, и убежище лесника стало теперь нормальным домом. Дымов предлагал Галке зарегистрироваться, но она наотрез отказалась.
– Не… не буду себя связывать путами. Зимой я все равно уеду. Зимой я люблю ходить по театрам, а здесь у тебя театра нет…
Зимой она в самом деле уехала, и Дымов остался один. Снова в доме стало тоскливо, неприбрано, неуютно. Дымов купил себе теленка, но и теленок не спасал от тоски.
Лесник одичал, редко показывался в поселке. Его серьезно заинтересовали животные и птицы. Дымов вдруг с удивлением убедился, что животные и птицы совсем его не боятся, а даже наоборот – напрашиваются на контакт. Так, например, сороки, не говоря уже о синицах, садились ему на плечи и руки, когда он выносил им еду. Откуда-то появилась белка и тоже, немного поосторожничав, стала брать сухарики из ладони. Он сходил на базар и купил ей кедровых орешков. Дымов все ждал зайца, но заяц так и не показался – наверно, все-таки Влад задавил последнего.
Вечерами Дымов читал лесные книги, мастерил кормушки, скворечники. Кормушки и скворечники выходили странными: неуклюжими, непривычными, но прочными. Днем Юра с ружьем обходил лес, развешивал кормушки и скворечники, высматривал браконьеров. Но браконьеров не было – ленились ходить зимой в лес, да и делать там было нечего: охотиться не на кого. Правда, Евгений Семенович обещал со временем приобрести и запустить в речушку, протекавшую через лес и едва дотягивавшую до большой реки, пару бобров – «Тебе и мне на воротники», – пошутил главный инженер – и даже завезти лося, но пока лишь птичьи крики нарушали тишину леса.
Теперь на обходы Юра опять ходил один: Тамара ощенилась, и ей стало не до Дымова – семейные заботы; Юра почувствовал себя еще в большем одиночестве.
Иногда, правда, наезжал с гостями Громов. Всегда неожиданно, навеселе. Привозили много спиртного, жгли костер, жарили шашлыки, стреляли из ружей – Евгений Семенович купил Юре специально для этих дел еще два ружья – по развешанным на деревьях консервным банкам.
Было весело, но как-то жутковато. Юра угощал гостей насоленными Галкой грибами, настойками собственного приготовления. Гостям это нравилось, они лезли целоваться к Юре, приглашали в гости в Москву, Суходольск, Киев, Комсомольск-на-Амуре.
В душе Юра не одобрял образа жизни, который вел Главный инженер, но он любил Евгения Семеновича и все прощал ему. Дымов любил Громова за те качества, которых не было у него самого: за жизнерадостность, уверенность в себе, умение нравиться людям, за грубоватый юмор. За то, что главный инженер все понимал с первого взгляда и видел человека насквозь.
Но самое главное – Дымов был безмерно благодарен Евгению Семеновичу за этот лес, за домик, за птиц, которые клевали из ладони, за белку, за Галку, подарившую ему два счастливых месяца…
Иногда, правда, они спорили с главным инженером. В основном о смысле жизни.
– Я многому научился у животных, – говорил Юра. – Они чище и лучше людей. Мне кажется, надо жить так, как они: без подлости, без суеты. Естественной жизнью. Животное никогда не сделает подлости себе подобному. Да, оно убивает, но оно не знает, что это убийство, и поэтому убийство не считается убийством. В сущности, все животные в своей натуре склонны к добру.
– Эх, милый юноша! – восклицал главный инженер. – Добро, добро… Человечество, сколько себя помнит, все твердит о добре, а под прикрытием добра занимается черт знает чем.
Впрочем, спорили Юра и главный инженер редко. Громову было всегда некогда – он занимался гостями, веселил публику, вел длинные деловые переговоры.
Этой же весной Дымов подал документы в лесной институт на заочное отделение.
Весна принесла свои заботы. Надо было чинить крышу и крыльцо, обнести оградой поляну возле дома, чтобы не ушел в лес уже подросший теленок, ловить на реке браконьеров, гонять по лесу мальчишек, разорявших птичьи гнезда.
Потом горячим шаром накатилось лето. Теперь Дымова было не узнать. Тело его окрепло, на руках, ногах появились мускулы, кожа на животе и спине стала упругой. По утрам из зеркала на Дымова смотрел незнакомый сухощавый человек в военной фуражке, похожий на пограничника.
Однажды вечером Дымов вернулся домой и увидел на лужайке перед домом новенький красный «Москвич». Он прошел в дом и натолкнулся на Галку. Она мыла в комнате пол.
– Как ты сюда попала? – спросил Юра.
– У меня ключ был. Ты же не сменил замок…
Галка разогнулась. Она постарела и пополнела, но была все равно красивой. Они уставились друг другу в глаза, но тут из кухни вышел с шампуром в руках Влад.
– Привет, старик, – сказал он.
– Привет, – сказал Дымов.
Сибирский охотник тоже постарел и пополнел, На шампур были нанизаны куски любительской колбасы. Видно, зайцы уходят от «Москвича».
– Как ты тут?
– Да ничего. А ты?
– Тоже ничего.
– Ну, порядок. А мы тебе зайца привезли. В багажнике, в клетке сидит. Настоящий, сибирский. Сам ловил. Ты рад?
– Очень.
– Вот. Я свое слово всегда держу.
– Я рад.
– Давайте за стол, а, мальчики? – сказала Галка.
Влад достал из заграничной сумки, стоявшей под столом, несколько банок консервов, бутылку «Столичной».
– Я привык к «Белой лошади», – сказал Юра,
– Старик, – сказал Влад со вздохом. – «Белая лошадь» – сугубо холостяцкое животное. При семейном образе жизни она отбрасывает копыта.
Они выпили, закусили. Влад все-таки сильно располнел. Теперь, пожалуй, ему не удалось бы встать на голову.
– Давай поспорим, – сказал Дымов.
– О чем? – удивился Влад.
– О чем-нибудь. На щелчки по носу.
– А-а, – вспомнил Влад. – Хочешь отыграться, Я уже, старик, подобными глупостями давно не занимаюсь. Семейная жизнь не располагает. Да и отстал кое в чем.
– Теперь не все умеешь? – спросил Юра.
– Нет. Поотстал малость. Семейная жизнь – машина. Затягивает.
– Хочешь, я на голову встану? – спросил Юра. – На пять щелчков.
– Не, – сказал Влад. – Не хочу рисковать.
– Тогда я без спора встану.
– Не надо, старик, мучиться. Я и так верю.
Но Дымов поднялся из-за стола и встал на голову. Потом он поднял руки, как тогда Влад. Зимой Юра много тренировался, и под конец у него стало получаться.
Галка заплакала.
– Подставь ему нос! – приказала Галка мужу. – Ты проиграл.
– Но я и не собирался с ним спорить! – возразил Влад.
– Все равно подставь.
– Если ты настаиваешь, – пожал плечами сибирский охотник. – На, бей, старик, только не сильно, а то милиция может придраться, скажет – за рулем алкоголик.
– Ладно уж, – сказал Дымов. – Живи.
– Нет, врежь ему! – настаивала Галка.
– Мне не хочется.
– Я тебя прошу!
Юра отпустил Владу в нос пять щелчков, но удовольствия от этого не получил.
Весь вечер Влад ходил за женой по пятам и только перед сном Юре удалось увидеть Галку с глазу на глаз. На веранде.
Галка молча обняла его за шею и прижалась щекой к щеке. Так они постояли немного.
– Вот и кончилась моя юность, – прошептала Галка.
– Быстро же она у тебя кончилась.
– У кого как… У меня вот так…
– Тебе хорошо?
– У меня будет ребенок…
– Это прекрасно, ребенок, – сказал Юра.
– Но я всегда, всегда буду тебя помнить… Ты необыкновенный… И то лето было необыкновенное… Как во сне… Самое мое счастливое лето. Прости меня, если можешь. Я была такой дурой… Прощаешь?
– Прощаю, – сказал Дымов.
– Наверно, мы больше никогда не увидимся.
– Наверно,
– Живи долго, долго…
– Постараюсь. Живи и ты.
В комнате послышались шаги.
– Галка, куда ты запропастилась? – закричал Влад.
Галка отпрянула от Юры, торопливо стала вытирать слезы.
– Я здесь! Здесь! Ведро ищу!
Она еще раз порывисто обняла Юру, достала что-то из кармана брюк.
– На… Это твой ключ.
– Оставь себе на память, – сказал Дымов. – Ключик от счастливого лета.
– Хорошо.
– Я не буду менять замок,
– Теперь это не имеет значения.
– Я все равно не буду менять замок, – сказал Дымов.
– Галка! – опять позвал Влад.
– Иду! Иду!
Она убежала.
Ночью Юра спал на сене в сарайчике для дров. И опять его разбудил на рассвете рокот мотора. Дымов набросил куртку и вышел наружу. «Москвича» уже не было, только плотный след синего дыма тянулся в лес, смешиваясь с несмелым, редким туманом.
Дверь дома была распахнута. Юра взбежал на крыльцо, заглянул в комнату и на кухню.
Дом был пуст.
* * *
Юра шел наугад два часа. Потом он повернулся в перпендикулярном направлении и шел еще два часа. Фонарик уже начал сдавать, и тусклый желтый свет почти не освещал дорогу. Дымов стал экономить батарейку, выключал фонарик и осторожно двигался в темноте, нащупывая дорогу ногами, чтобы не упасть в колодец. Сначала он кричал, но было жутко слышать свой какой-то придушенный, ватный голос, не дающий эха, и Дымов перестал кричать.Скоро фонарик почти перестал давать свет, и Юра выключил его. Он очень устал. Нащупав выступ в стене, лесник сел. Да, не стоило идти в эти проклятые Пещеры. Но Дымову почудилось, что в голосе главного инженера, когда он отказывался показать гостю Пещеры, было сожаление, что гость их не увидит, Юре даже показалось, что Громов несколько раз глянул на него, Дымова, растерянно и просяще, и Дымов решил идти в Пещеры. Он чувствовал, что сегодняшний ночной гость был важной птицей и главный инженер очень нуждался в нем. Вот почему Дымов решил идти.
А может, Громов… может, он… Юре не хотелось додумывать эту мысль. Она была слишком страшна и нелепа.
Дымов попытался настроить себя на страх, даже ужас, но ни страха, ни ужаса не было. Было лишь жалко, что теленок останется сегодня утром не кормленным. Но, в конце концов, когда узнают об исчезновении Дымова, теленка заберут куда-нибудь. Теленок не пропадет. И Тамара не пропадет. Кто-нибудь возьмет. Псина видная.
Было жалко птиц и белку, которые останутся зимой без подкормки.
Больше всего было жалко зайца. Дымов совсем приручил его, и тот каждое утро приходил есть из миски свою морковку и капусту.
Да, зайца жалко… Хороший заяц. Сибирский. Все-таки Влад сдержал свое слово. Конечно, при помощи Галки. А теперь лес снова останется без зайца. Уж сибирский гость наверняка не выживет. Застрелят. Узнают, что нет лесника, придут с ружьем и застрелят. Просто так, для забавы. Даже шкуру снимать не будут. Застрелят и бросят в кусты.
Да, зайца было жалко.
3. ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК ПОД ОКНОМ
Костя Минаков медленно приходил в себя. Сначала он ощутил, что задыхается, пересохло во рту, горло казалось сделанным из жести, по нему, грохоча, неслось его дыхание; нос заложило вовсе. Потом дала себя знать голова – по затылку ездил скрепер, лоб и виски будто разрывались изнутри. Затем включились остальные части тела: свернутая набок шея, которая никак не хотела принимать первоначальное положение; ноющие ребра; затекшие, чужие ноги.
Костя сделал попытку открыть глаза. Открылся только один. Младший бухгалтер ощупал второй – огромная шишка свисала со лба и закрывала глаз. Минаков огляделся одним глазом. Он находился в ванной. Порошки, шампунь, пластмассовые тазики, развешанное на батарее женское белье.
Из крана капала вода. Костя с трудом встал, шатаясь, сделал к раковине шаг, открыл кран и припал к нему железными, шелушащимися, словно с мороза, губами. Он пил до тех пор, пока живот его не раздулся и не стал холодным шаром, от которого по всему телу побежал озноб.
В ванной было зеркало. Минаков заглянул в него. И тут же невольно отпрянул. На Костю из зеркала смотрела жуткая физиономия неандертальца: всклокоченные волосы, низкий красный лоб, распухший нос, вывернутые губы, заросший рыжеватой щетиной подбородок. И в довершение всего чудовищная шишка на лбу. Младший бухгалтер еще никогда не видел таких шишек.
Косте захотелось в туалет. Он поискал глазом. Это был раздельный санузел. Минаков дернул дверь. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой. Костя забарабанил в дверь. Вскоре послышались шаги. Было слышно, как откинулся крючок. Дверь раскрылась, и Минаков увидел ухмыляющуюся физиономию своего мучителя.
– Как спалось, Костырик? – спросил шофер. Он был свеж и трезв – наверно, собирался в рейс. В свете лампочки его бритая голова пускала зайчики. Плечи еле помещались в коридоре.
– Я хочу в туалет, – сказал Минаков.
– Пожалуйста, Костырик. О чем речь… Вот сюда, прошу, – мучитель сделал галантный жест и деликатно удалился.
В туалете было напихано много разного хлама. Костя обратил внимание на продолговатый крашенный белой масляной краской ящик, Минаков открыл его, еще не зная, зачем он это делает. В ящике лежал слесарный инструмент, гайки, болты, прокладки. Костя выбрал себе длинный прочный напильник с острой ручкой и спрятал его во внутренний карман пиджака.
Едва он успел это сделать, как снова послышались те же уверенные шаги.
– Все в порядке, Костырик? Мы с супругой имеем честь пригласить вас к столу. Прошу.
Костя вошел в комнату и зажмурился. Утреннее солнце било в окно густым раскаленным столбом света. Столб пересекал комнату из конца в конец. Он был буквально начинен мерцавшими серебристыми пылинками. Вокруг стола хлопотала нарядная Люба. На ней было свободное белое платье и желтый передник с большими золотистыми цветами.
– Доброе утро, – кивнула она Косте как ни в чем не бывало.
– Доброе утро… – пробормотал Минаков.
Люба сервировала стол для чая. На белой скатерти она расставляла блюдца, чашки, сахарницу, кувшинчик для сливок, розетки с вареньем, положила ложечки, вилки, ножи… Минаков сглотнул слюну, ему страшно захотелось чаю со сливками и с вареньем.
– Садитесь вот сюда, – Люба показала ему на стул.
Костя мысленно оглядел себя: мятый, в пыли пиджак, зверская физиономия… Он опустился на край стула. Хозяйка продолжала хлопотать. Она не смотрела на Костю. Минакову очень хотелось поймать ее взгляд: может быть, это окажется взгляд союзника, но Люба, казалось, вся была поглощена своим делом…
Только тут Костя заметил, что стол накрыт на две персоны и что перед ним ничего не стояло.
– Мне чаю не положено? – спросил Костя.
Люба ничего не ответила. Из кухни появился шофер Петя.
– Чай потом, Костырик, – сказал он, – Ты продрых всю ночь и, наверно, проголодался. Надо сначала перекусить.
Шофер поставил перед Минаковым тарелку с куском вареного мяса и двумя помидорами. Затем он принес налитый до краев стакан водки. При виде водки по Костиному телу пробежала длинная судорога.
– Я не хочу водку, – сказал Минаков.
– Опохмелиться надо, – строго заметил мучитель.
– Я хочу чаю.
– О чае потом поговорим. Сговоримся – будет чай.
Люба и Петя сели за стол. Люба налила мужу чаю. Тот с наслаждением отхлебнул. Запах водки дошел до Минакова, и младший бухгалтер опять ощутил судорогу.
– Ну так что, Костырик? Скажешь, где спрятал деньги, или будем продолжать ломаться? – спросил шофер, жмурясь. Свет из окна бил прямо ему в лицо.
– Я не знаю ни про какие деньги. Взял только тысячу. Вы же ее у меня отобрали. Что вам еще нужно? – Костя постарался придать своему голосу твердость, но голос задрожал. Костя со страхом почувствовал, что может расплакаться. Только этого еще не хватало.
– Завел старую песню. Слышали уже. Надоело. Придумал бы что-нибудь поновее. – Шофер стал не спеша намазывать на хлеб масло, потом обильно наложил сверху клубничного варенья.
– Я не брал деньги. Больше мне нечего сказать. Поверьте мне…
– Чур, эмоции поберечь до милиции, – сострил шофер, – Может, там и клюнут. А здесь номер не пройдет.
– Костя, – вдруг услышал Минаков участливый голос. – Расскажите все, не мучьте себя. – Костя поднял глаза от тарелки с мясом и впервые за все время встретился взглядом с Любой. Она смотрела на него пристально. – Ведь все равно придется сказать. Все так закружилось, что мы все трое соединены навечно. Никто из нас вырваться не может. Что, вам жалко денег? Я понимаю, трудно делиться деньгами. Тем более вы их добыли один, без нашей помощи. Но если уж так получилось, Костя? Мы же не все отнимаем. Только половину. А половина достанется вам. Это тоже очень большие деньги.
– Треть, – сказал шофер, пожирая бутерброд. – Теперь уже треть. Ты забыла про своего братца. Сегодня прибывает твой горный братец. Меньше трети он не возьмет.
– Ну хорошо, треть. Тоже прилично. Скажите только одно слово – «да». Мы берем такси, забираем деньги, и к вечеру вы свободны и богаты. Вечером приезжает мой брат из горного аула, вы садитесь на самолет – и концы в воду. Горный воздух, здоровая свежая пища, ключевая вода, виноградное вино, девушки-горянки… Пока вас перестанет искать милиция. А, Костя, что же здесь плохого?
– Прекрасный план, – сказал Минаков. – В нем есть только один недостаток. Я не брал денег.
Шофер кивнул в сторону жены.
– А ведь она права, Костырик. Зря упрямишься. Все равно придется сказать. Будем поить тебя водкой до тех пор, пока или скажешь, или сойдешь с ума. Третьего не дано. Надо будет – месяц будешь пить, надо – два, надо – год, но скажешь, все равно скажешь, не выдержишь. День и ночь будешь пить. Ее братец с тобой станет заниматься. Он хоть и не горец, но долго прожил среди горцев и стал очень горячим. А жадный до денег! Спасу нет! Зубами скрежещет, если десятка светит. На три метра вверх скачет! А тут не десятка, а тысячи, представляешь? Он не то что мы… Он бы давно с тобой разговоры перестал водить. Не выдержал бы – зарезал. А, Костырик? Подумай. С кинжалом ведь приедет. Наверняка с кинжалом. Горцы никогда с кинжалом не расстаются. Мы с Лютиком на работе, а он с тобой. Подумай, Костырик, а? Что будет? Плохо будет. Ой, плохо будет.
– Я не брал никаких денег, – сказал Костя.
– Ну смотри, твое дело, – вздохнул шофер. – Ах, падла! – вдруг выкрикнул он, наливаясь кровью. – Цацкаюсь тут с ним! А он! Да другой бы на моем месте!
– Петя! Не волнуйся! У тебя давление! – Люба беспокойно поднялась с места.
– А ну пей, мразь! – шофер схватил со стола нож с остатками повидла и сжал в руке. – Пей, кому говорю!
Минаков взял стакан и, содрогаясь от отвращения, отхлебнул глоток мерзкой теплой жидкости.
– Всю! До дна! До дна!
Костя выпил до дна, схватил помидор, заткнул рвущуюся назад жидкость.
– Вы закусывайте, закусывайте, – сказала Люба.
Костя взял кусок мяса, откусил. На какое-то время ему стало легче.
– Зря вы так… Не брал я ничего… – оказал Костя.
– Где спрятал? – Палач приставил нож к горлу Кости.
Горячая волна ударила Минакову в голову, помутила рассудок,
– Где спрятал?
Комната качалась.
– Под полом? В лесу? В Пещерах? Ну, быстро! Я свой! Я друг! Я твой брат! Отец! Ну!
– Не брал…
Костя сполз со стула…
…Он спал пьяным сном. Иногда сознание возвращалось к Минакову, и тогда он слышал чьи-то голоса, шаги, звон посуды…
– За ваше здоровье! Пусть жизнь ваша цветет, как розовый куст весной! – слышался хрипловатый наглый голос с нарочитым восточным акцентом. – Пусть будет полон ваш дом, как эта чаша с вином!
Очевидно, приехал горный братец.
Окончательно пришел в себя Костя от тишины. Не зная почему, но он вдруг ощутил, что квартира пуста. Костя встал, ополоснул водой лицо, прислушался. Тишина.
– Эй, – крикнул Минаков. – Хочу в туалет!
Тишина.
Трясущимися руками вытащил Костя напильник и стал отковыривать лапки крючка, загнутые с его стороны. Лапки подались легко. Костя налег плечом на дверь. Крючок отскочил.
Минаков несмело прошелся по комнате, заглянул на кухню. Пусто. Но на плите кипит открытая кастрюля с мясом, из духовки тянет запахом жареного пирога, – значит, отлучились совсем ненадолго. Скорее всего в магазин…
Костя помчался к двери, попытался открыть замок. Замок открылся, но дверь не поддавалась. Закрыли на нижний ключ, догадался Костя.
Оставалось окно. Минаков подошел к нему, открыл и выглянул. Очень высоко. Наверно, пятый этаж. Внизу – тротуар. Прыгнешь – разобьешься. Улица была пуста. Только шел небольшой старичок.
– Эй! – крикнул Костя. – Можно вас на минутку?
Старичок остановился, растерянно посмотрел вверх.
– Вы мне?
– Да! Да!
– Что случилось?
– Вы понимаете, – торопливо заговорил Костя. – Ушла жена, закрыла на ключ. Машинально. А я спал. Не могли бы вы посмотреть, нет ли ключа под ковриком и открыть дверь? Мне надо срочно бежать на работу.
Костя сделал попытку открыть глаза. Открылся только один. Младший бухгалтер ощупал второй – огромная шишка свисала со лба и закрывала глаз. Минаков огляделся одним глазом. Он находился в ванной. Порошки, шампунь, пластмассовые тазики, развешанное на батарее женское белье.
Из крана капала вода. Костя с трудом встал, шатаясь, сделал к раковине шаг, открыл кран и припал к нему железными, шелушащимися, словно с мороза, губами. Он пил до тех пор, пока живот его не раздулся и не стал холодным шаром, от которого по всему телу побежал озноб.
В ванной было зеркало. Минаков заглянул в него. И тут же невольно отпрянул. На Костю из зеркала смотрела жуткая физиономия неандертальца: всклокоченные волосы, низкий красный лоб, распухший нос, вывернутые губы, заросший рыжеватой щетиной подбородок. И в довершение всего чудовищная шишка на лбу. Младший бухгалтер еще никогда не видел таких шишек.
Косте захотелось в туалет. Он поискал глазом. Это был раздельный санузел. Минаков дернул дверь. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой. Костя забарабанил в дверь. Вскоре послышались шаги. Было слышно, как откинулся крючок. Дверь раскрылась, и Минаков увидел ухмыляющуюся физиономию своего мучителя.
– Как спалось, Костырик? – спросил шофер. Он был свеж и трезв – наверно, собирался в рейс. В свете лампочки его бритая голова пускала зайчики. Плечи еле помещались в коридоре.
– Я хочу в туалет, – сказал Минаков.
– Пожалуйста, Костырик. О чем речь… Вот сюда, прошу, – мучитель сделал галантный жест и деликатно удалился.
В туалете было напихано много разного хлама. Костя обратил внимание на продолговатый крашенный белой масляной краской ящик, Минаков открыл его, еще не зная, зачем он это делает. В ящике лежал слесарный инструмент, гайки, болты, прокладки. Костя выбрал себе длинный прочный напильник с острой ручкой и спрятал его во внутренний карман пиджака.
Едва он успел это сделать, как снова послышались те же уверенные шаги.
– Все в порядке, Костырик? Мы с супругой имеем честь пригласить вас к столу. Прошу.
– Доброе утро, – кивнула она Косте как ни в чем не бывало.
– Доброе утро… – пробормотал Минаков.
Люба сервировала стол для чая. На белой скатерти она расставляла блюдца, чашки, сахарницу, кувшинчик для сливок, розетки с вареньем, положила ложечки, вилки, ножи… Минаков сглотнул слюну, ему страшно захотелось чаю со сливками и с вареньем.
– Садитесь вот сюда, – Люба показала ему на стул.
Костя мысленно оглядел себя: мятый, в пыли пиджак, зверская физиономия… Он опустился на край стула. Хозяйка продолжала хлопотать. Она не смотрела на Костю. Минакову очень хотелось поймать ее взгляд: может быть, это окажется взгляд союзника, но Люба, казалось, вся была поглощена своим делом…
Только тут Костя заметил, что стол накрыт на две персоны и что перед ним ничего не стояло.
– Мне чаю не положено? – спросил Костя.
Люба ничего не ответила. Из кухни появился шофер Петя.
– Чай потом, Костырик, – сказал он, – Ты продрых всю ночь и, наверно, проголодался. Надо сначала перекусить.
Шофер поставил перед Минаковым тарелку с куском вареного мяса и двумя помидорами. Затем он принес налитый до краев стакан водки. При виде водки по Костиному телу пробежала длинная судорога.
– Я не хочу водку, – сказал Минаков.
– Опохмелиться надо, – строго заметил мучитель.
– Я хочу чаю.
– О чае потом поговорим. Сговоримся – будет чай.
Люба и Петя сели за стол. Люба налила мужу чаю. Тот с наслаждением отхлебнул. Запах водки дошел до Минакова, и младший бухгалтер опять ощутил судорогу.
– Ну так что, Костырик? Скажешь, где спрятал деньги, или будем продолжать ломаться? – спросил шофер, жмурясь. Свет из окна бил прямо ему в лицо.
– Я не знаю ни про какие деньги. Взял только тысячу. Вы же ее у меня отобрали. Что вам еще нужно? – Костя постарался придать своему голосу твердость, но голос задрожал. Костя со страхом почувствовал, что может расплакаться. Только этого еще не хватало.
– Завел старую песню. Слышали уже. Надоело. Придумал бы что-нибудь поновее. – Шофер стал не спеша намазывать на хлеб масло, потом обильно наложил сверху клубничного варенья.
– Я не брал деньги. Больше мне нечего сказать. Поверьте мне…
– Чур, эмоции поберечь до милиции, – сострил шофер, – Может, там и клюнут. А здесь номер не пройдет.
– Костя, – вдруг услышал Минаков участливый голос. – Расскажите все, не мучьте себя. – Костя поднял глаза от тарелки с мясом и впервые за все время встретился взглядом с Любой. Она смотрела на него пристально. – Ведь все равно придется сказать. Все так закружилось, что мы все трое соединены навечно. Никто из нас вырваться не может. Что, вам жалко денег? Я понимаю, трудно делиться деньгами. Тем более вы их добыли один, без нашей помощи. Но если уж так получилось, Костя? Мы же не все отнимаем. Только половину. А половина достанется вам. Это тоже очень большие деньги.
– Треть, – сказал шофер, пожирая бутерброд. – Теперь уже треть. Ты забыла про своего братца. Сегодня прибывает твой горный братец. Меньше трети он не возьмет.
– Ну хорошо, треть. Тоже прилично. Скажите только одно слово – «да». Мы берем такси, забираем деньги, и к вечеру вы свободны и богаты. Вечером приезжает мой брат из горного аула, вы садитесь на самолет – и концы в воду. Горный воздух, здоровая свежая пища, ключевая вода, виноградное вино, девушки-горянки… Пока вас перестанет искать милиция. А, Костя, что же здесь плохого?
– Прекрасный план, – сказал Минаков. – В нем есть только один недостаток. Я не брал денег.
Шофер кивнул в сторону жены.
– А ведь она права, Костырик. Зря упрямишься. Все равно придется сказать. Будем поить тебя водкой до тех пор, пока или скажешь, или сойдешь с ума. Третьего не дано. Надо будет – месяц будешь пить, надо – два, надо – год, но скажешь, все равно скажешь, не выдержишь. День и ночь будешь пить. Ее братец с тобой станет заниматься. Он хоть и не горец, но долго прожил среди горцев и стал очень горячим. А жадный до денег! Спасу нет! Зубами скрежещет, если десятка светит. На три метра вверх скачет! А тут не десятка, а тысячи, представляешь? Он не то что мы… Он бы давно с тобой разговоры перестал водить. Не выдержал бы – зарезал. А, Костырик? Подумай. С кинжалом ведь приедет. Наверняка с кинжалом. Горцы никогда с кинжалом не расстаются. Мы с Лютиком на работе, а он с тобой. Подумай, Костырик, а? Что будет? Плохо будет. Ой, плохо будет.
– Я не брал никаких денег, – сказал Костя.
– Ну смотри, твое дело, – вздохнул шофер. – Ах, падла! – вдруг выкрикнул он, наливаясь кровью. – Цацкаюсь тут с ним! А он! Да другой бы на моем месте!
– Петя! Не волнуйся! У тебя давление! – Люба беспокойно поднялась с места.
– А ну пей, мразь! – шофер схватил со стола нож с остатками повидла и сжал в руке. – Пей, кому говорю!
Минаков взял стакан и, содрогаясь от отвращения, отхлебнул глоток мерзкой теплой жидкости.
– Всю! До дна! До дна!
Костя выпил до дна, схватил помидор, заткнул рвущуюся назад жидкость.
– Вы закусывайте, закусывайте, – сказала Люба.
Костя взял кусок мяса, откусил. На какое-то время ему стало легче.
– Зря вы так… Не брал я ничего… – оказал Костя.
– Где спрятал? – Палач приставил нож к горлу Кости.
Горячая волна ударила Минакову в голову, помутила рассудок,
– Где спрятал?
Комната качалась.
– Под полом? В лесу? В Пещерах? Ну, быстро! Я свой! Я друг! Я твой брат! Отец! Ну!
– Не брал…
…Он спал пьяным сном. Иногда сознание возвращалось к Минакову, и тогда он слышал чьи-то голоса, шаги, звон посуды…
– За ваше здоровье! Пусть жизнь ваша цветет, как розовый куст весной! – слышался хрипловатый наглый голос с нарочитым восточным акцентом. – Пусть будет полон ваш дом, как эта чаша с вином!
Очевидно, приехал горный братец.
Окончательно пришел в себя Костя от тишины. Не зная почему, но он вдруг ощутил, что квартира пуста. Костя встал, ополоснул водой лицо, прислушался. Тишина.
– Эй, – крикнул Минаков. – Хочу в туалет!
Тишина.
Трясущимися руками вытащил Костя напильник и стал отковыривать лапки крючка, загнутые с его стороны. Лапки подались легко. Костя налег плечом на дверь. Крючок отскочил.
Минаков несмело прошелся по комнате, заглянул на кухню. Пусто. Но на плите кипит открытая кастрюля с мясом, из духовки тянет запахом жареного пирога, – значит, отлучились совсем ненадолго. Скорее всего в магазин…
Костя помчался к двери, попытался открыть замок. Замок открылся, но дверь не поддавалась. Закрыли на нижний ключ, догадался Костя.
Оставалось окно. Минаков подошел к нему, открыл и выглянул. Очень высоко. Наверно, пятый этаж. Внизу – тротуар. Прыгнешь – разобьешься. Улица была пуста. Только шел небольшой старичок.
– Эй! – крикнул Костя. – Можно вас на минутку?
Старичок остановился, растерянно посмотрел вверх.
– Вы мне?
– Да! Да!
– Что случилось?
– Вы понимаете, – торопливо заговорил Костя. – Ушла жена, закрыла на ключ. Машинально. А я спал. Не могли бы вы посмотреть, нет ли ключа под ковриком и открыть дверь? Мне надо срочно бежать на работу.