Страница:
– Наверно, поддал и заснул? – подмигнул старичок.
– Было дело.
– Сейчас.
– Будьте добры.
– Какая ваша квартира?
Костя напряг память.
– Тринадцать!
– Иду!
Какой любезный, отзывчивый старик! Дрожа от нетерпения, Костя стоял возле дверей и прислушивался к внешним шумам. Хлопнула дверь, гавкнула собака, кто-то пробежал по лестнице, напевая… Наконец послышались шаги. Человек шел шаркающей походкой, с трудом одолевая ступени.
Шаги замерли у двери.
– Это вы? – крикнул Костя.
– Да…
– Нет под ковриком?
– Одну минуточку… – послышалось кряхтение. – Ничего нет…
– Вы хорошо посмотрели?
– Да… Ничего нет… Что же теперь делать? – Старик, видно, и сам был расстроен.
– Сходите к соседям, – сказал Костя. – Эти замки почти у всех одинаковые. Ставили строители.
– Хорошо, – сказал прохожий.
– Вот что… Лучше этажом ниже. Или двумя. Двумя!
Косте пришла мысль, что соседи, которые знают обитателей тринадцатой квартиры, вряд ли дадут старику ключ, а двумя этажами ниже наверняка понятия не имеют, кто живет выше. Так всегда бывает в большом доме.
Прошло минут десять, в течение которых Минаков в кровь искусал себе губы. Наконец опять послышались знакомые шаркающие шаги.
– Есть? – нетерпеливо выкрикнул Костя.
– Да… Два ключа… Одну минуточку… Ага… Нет, не лезет… Теперь вот этот… Этот, кажется…
Раздался щелчок, другой. Костя нажал на дверь, и она распахнулась. Перед ним стоял старичок с ключами в руках.
– Я не знаю, как вас благодарить, – сказал Костя. – Но мне крайне… срочно надо на работу…
– Благодарить меня не надо, – ответил старичок. с достоинством. – Вот если бы вы мне вынесли стакан кефира… Язва разгулялась…
– Я очень тороплюсь… Возьмите сами в холодильнике. Потом закроете дверь и ключи отнесите назад. Идет?
– Мне, право, как-то неловко…
– Я же вам разрешаю.
– Это да… Но все-таки доверять квартиру незнакомому человеку…
– Я вам доверяю. Вы, сразу видно, порядочный человек.
Ответа Костя уже не слышал. Он мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
На втором этаже ему встретился низкий, плотный человек с усами, в огромной плоской фуражке-сковороде. Он внимательно посмотрел на Костю.
– В магазин? – спросил человек с усами.
– Ага, – бросил Минаков на ходу.
– Здорово загулял, – покачал головой усач.
Голос показался Косте знакомым. Это же горный братец! – обомлел младший бухгалтер. Едва он так подумал, как ноги сами со страшной силой понесли тело вниз, вытолкнули на улицу и помчали к автобусной остановке. Мелькнула мысль о старике. «Успеет уйти, – подумал Костя. – Еще три этажа… Что стоит выпить стакан кефира… А если и не успеет – ничего страшного… Отпустит с миром. Милицию-то им вызывать уж никак нельзя», – так Костя усыплял свою совесть.
Тут подошел, автобус, и Минаков вскочил в него. Когда двери захлопнулись, он осторожно выглянул в окно. Никто его не преследовал.
4. НЕОЖИДАННОСТЬ. НЕДОРАЗУМЕНИЕ. СЛУЧАЙ
– Было дело.
– Сейчас.
– Будьте добры.
– Какая ваша квартира?
Костя напряг память.
– Тринадцать!
– Иду!
Какой любезный, отзывчивый старик! Дрожа от нетерпения, Костя стоял возле дверей и прислушивался к внешним шумам. Хлопнула дверь, гавкнула собака, кто-то пробежал по лестнице, напевая… Наконец послышались шаги. Человек шел шаркающей походкой, с трудом одолевая ступени.
Шаги замерли у двери.
– Это вы? – крикнул Костя.
– Да…
– Нет под ковриком?
– Одну минуточку… – послышалось кряхтение. – Ничего нет…
– Вы хорошо посмотрели?
– Да… Ничего нет… Что же теперь делать? – Старик, видно, и сам был расстроен.
– Сходите к соседям, – сказал Костя. – Эти замки почти у всех одинаковые. Ставили строители.
– Хорошо, – сказал прохожий.
– Вот что… Лучше этажом ниже. Или двумя. Двумя!
Косте пришла мысль, что соседи, которые знают обитателей тринадцатой квартиры, вряд ли дадут старику ключ, а двумя этажами ниже наверняка понятия не имеют, кто живет выше. Так всегда бывает в большом доме.
Прошло минут десять, в течение которых Минаков в кровь искусал себе губы. Наконец опять послышались знакомые шаркающие шаги.
– Есть? – нетерпеливо выкрикнул Костя.
– Да… Два ключа… Одну минуточку… Ага… Нет, не лезет… Теперь вот этот… Этот, кажется…
Раздался щелчок, другой. Костя нажал на дверь, и она распахнулась. Перед ним стоял старичок с ключами в руках.
– Я не знаю, как вас благодарить, – сказал Костя. – Но мне крайне… срочно надо на работу…
– Благодарить меня не надо, – ответил старичок. с достоинством. – Вот если бы вы мне вынесли стакан кефира… Язва разгулялась…
– Я очень тороплюсь… Возьмите сами в холодильнике. Потом закроете дверь и ключи отнесите назад. Идет?
– Мне, право, как-то неловко…
– Я же вам разрешаю.
– Это да… Но все-таки доверять квартиру незнакомому человеку…
– Я вам доверяю. Вы, сразу видно, порядочный человек.
Ответа Костя уже не слышал. Он мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
На втором этаже ему встретился низкий, плотный человек с усами, в огромной плоской фуражке-сковороде. Он внимательно посмотрел на Костю.
– В магазин? – спросил человек с усами.
– Ага, – бросил Минаков на ходу.
– Здорово загулял, – покачал головой усач.
Голос показался Косте знакомым. Это же горный братец! – обомлел младший бухгалтер. Едва он так подумал, как ноги сами со страшной силой понесли тело вниз, вытолкнули на улицу и помчали к автобусной остановке. Мелькнула мысль о старике. «Успеет уйти, – подумал Костя. – Еще три этажа… Что стоит выпить стакан кефира… А если и не успеет – ничего страшного… Отпустит с миром. Милицию-то им вызывать уж никак нельзя», – так Костя усыплял свою совесть.
Тут подошел, автобус, и Минаков вскочил в него. Когда двери захлопнулись, он осторожно выглянул в окно. Никто его не преследовал.
4. НЕОЖИДАННОСТЬ. НЕДОРАЗУМЕНИЕ. СЛУЧАЙ
Командированный Сусликов не смог взять билет на проходящий поезд, и пришлось перейти в другую очередь – на фирменный поезд. Фирменный только что ушел, и очередь стояла аж на завтрашнее число, а билеты должны давать лишь после двенадцати ночи. Но ничего другого не оставалось, и командированный Сусликов занял очередь – он привык и не к таким ударам судьбы.
После того как заняли за ним, а за тем человеком еще стала женщина, Сусликов предупредил обоих, что уходит на час, потом объявил троим впереди то же самое и вышел из очереди. Командированный Сусликов был тертым калачом и знал, что нет ничего в мире для командированного более простого и в то же самое время более обидного, нежели потерять очередь. Он не хотел рисковать.
Этот час нужен был Сусликову, чтобы выпить стакан кефира. После неприятности в автобусе, когда у него украли портфель, Сусликов не выпил вовремя кефира, и у него немедленно разыгралась язва. В буфете на автобусной станции была большая очередь, и Сусликов решил ехать прямо на вокзал, взять билет, а уж потом где-нибудь перекусить: пара стаканов кефира и коржик – лучшее лекарство от язвы.
Это было ошибкой. Ажиотаж у кассы проходящего поезда, беготня по вокзалу с вопросом, когда будет следующий, занимание очереди на фирменный отняла много времени, и язва давала себя чувствовать вполне серьезно. Заняв очередь, Сусликов немедленно отправился на поиски кефира.
К несчастью, в вокзальном ресторане кефира не было, пришлось искать его вне вокзала.
Сусликов прошел одну улицу, другую – ничего подходящего не попадалось. Наконец командированный решил расспросить прохожих, где можно найти диетическую столовую. Ему объяснили. Надо было ехать три остановки на автобусе. Сусликов поехал. Перед его глазами стояли бутылка свежего кефира и румяный, поджаристый коржик
Предвкушая скорое окончание мучений, командированный вышел из автобуса и направился к маячившему вдали зданию «Диетическая столовая», как вдруг сверху раздался умоляющий голос:
– Эй! Можно вас на минутку!
За свою долгую командированную жизнь Сусликов попадал во многие переплеты, привык ничему не удивляться и всегда, если это было в его силах, старался помочь человеку, тоже попавшему в переплет, ибо жизнь научила его одной истине: сделай добро – глядишь, и тебя, когда попадешь в переплет, кто-нибудь да выручит. Вот почему, несмотря на свою язву, Сусликов, как это уже нам известно, поднялся на пятый этаж и выручил Костю.
Теперь вечный командированный стоял на лестничной клетке перед раскрытой дверью и боролся с соблазном. С одной стороны, конечно, нехорошо входить в чужую пустую квартиру, даже если это тебе разрешил хозяин и даже если всего лишь нужен стакан кефира. С другой стороны – до столовой еще топать и топать, да и наверняка там придется отстоять очередь; кроме того, неизвестно, есть ли в столовой кефир, ибо вывеска «Диетическая столовая» еще ничего не означает. Опыт вечного командированного подсказывал Сусликову, что там вместо кефира вполне могли распивать водку, закусывая бутербродами с корками искореженного, высохшего сыра.
И все-таки Сусликов не решился бы войти в чужую квартиру, если б не бутылка кефира на столе. Бутылка стояла на самом краю стола, открытая, наполовину опорожненная. Очевидно, кто-то очень спешивший и мучимый жаждой отпил полбутылки, поставил на стол – несколько струек застыли на голубоватом стекле – и убежал; у него не было даже времени поставить кефир в холодильник.
Если бы не эта бутылка, опытный Сусликов ни за что бы не вошел в чужую квартиру. Ибо чужая квартира – это всегда ловушка. Идете ли вы в гости, пробираетесь ли на свидание к чужой жене или вас просто попросил приятель переночевать в его комнате, пока он в командировке, всегда чужая квартира – это ловушка. Она в любой момент может захлопнуться, и неизвестно, что будет потом. Поэтому Сусликов всегда старался как можно реже посещать чужие квартиры.
Но бутылка стояла, и при виде ее сусликовская язва взбунтовалась окончательно. В животе бедного командированного появились рези, его согнуло пополам. Держась за живот, Сусликов вошел в чужую квартиру, слегка прикрыв дверь, и направился на кухню. «В конце концов, я его выручил, – подумал Сусликов. – Выпью – и сразу назад. Займет это полминуты».
Вечному командированному оставалось сделать всего несколько шагов до бутылки, горло его уже непроизвольно делало глотательные движения, как вдруг за спиной кто-то громко сказал:
– Гоп-ля!
Командированный застыл и втянул голову в плечи. Это была Неожиданность. Сусликов привык к Неожиданностям и научился их не бояться. Некоторые при встречах с Неожиданностью кидаются со всех ног бежать, делают резкие движения, вскрикивают или даже теряют сознание и тем самым провоцируют Неожиданность.
Сусликов знал, что провоцировать Неожиданность нельзя, что это опасно во всех отношениях, даже бывает опасно для жизни. Поэтому постепенно он выработал свой особый прием: при встречах с Неожиданностью он застывал на месте и втягивал голову в плечи. Может быть, этот прием вечный командированный неосознанно позаимствовал у черепахи. Во всяком случае, прием не раз спасал Сусликова: и он и Неожиданность имели время подумать.
– Проголодался, кацо?
С втянутой в плечи головой командированный медленно обернулся. Перед ним стоял низкий, коренастый человек с черными усами, оттопыренными ушами, в фуражке, большой и плоской, как аэродром. По тому, как он держался, Сусликов сразу определил, что это один из хозяев квартиры. По всей видимости, черноусый принял его за вора. Ситуация была неприятной, но не безвыходной. Сусликову приходилось бывать в более острых ситуациях и выходить сухим из воды. Сейчас же у него был свидетель: хозяин квартиры, которого он освободил и которому, наверно, можно позвонить по телефону.
– Вы кто такой будете? – спросил Сусликов.
Второй вывод, который сделал для себя вечный командированный из встреч с Неожиданностью, – это то, что лучше задавать самому вопросы, нежели отвечать на них.
– Я? Горный брат. Слышал про такого?
– Нет.
– Не придуривайся, кацо. Тебе уже рассказывали обо мне.
Человек походил на горца, но не был горцем. Он явно старался походить на восточного человека, видно, ему нравилась такая игра,
– Я вам сейчас все расскажу, – начал Сусликов. – Иду я, значит, в диетическую столовую…
И Сусликов начал рассказывать, как у него разыгралась язва, как он не мог нигде выпить кефира и наконец его направили в диетическую столовую, но в этом месте Горный брат прервал вечного командированного:
– Ты почему не пьяный, кацо?
– Не пьяный? – опешил Сусликов. – Я вообще не пьющий. У меня язва.
– Тебя, кацо, плохо поили, – покачал головой человек в аэродромной фуражке. – Теперь поить тебя буду я. По-кавказски, кацо. Ты пил когда-нибудь, кацо, по-кавказски?
Сусликов не очень хорошо понимал, что происходит. Черноусый, назвавший себя Горным братом, вел себя непонятно. Как сумасшедший, но он не был похож на сумасшедшего.
– Вы меня не поняли… Я здесь случайно… Иду я, значит, в диетическую столову…
Сусликов опять начал рассказывать свою историю, но Горный брат опять прервал его.
– Чем они тут с тобой, кацо, занимались? В шашки, что ли, играли? Ты свежий, как огурчик. Ну это мы наверстаем. Ты у меня скоро запоешь горские народные песни. Пел когда-нибудь горские песни, кацо?
Командированный вздохнул.
– Ну хорошо, – сказал он. – Я вижу, вы мне не верите. Тогда вызывайте милицию.
– Вай-вай-вай! – засмеялся Горный брат. – Чего захотел! Милицию! Плохо они с тобой работали, кацо, если не смогли выбить такие мысли. О милиции, кацо, забудь раз и навсегда. А сейчас мы с тобой начнем пить по-кавказски.
Мужчина в кепке вышел и вскоре вернулся с большим рогом на цепочке.
– Это бараний рог, – пояснил он. – Вай, хороший рог. В бараний рог человека сворачивает, кацо. – Горный брат рассмеялся, довольный своей шуткой. – Держи!
Командированный взял бараний рог. Горный брат открыл холодильник, достал бутылку водки, откупорил ее.
– Подставляй, кацо!
В рог вошло почти три четверти бутылки.
– До дна, кацо! За удачу. Пусть тебе всегда сопутствует удача. Вай, кацо, почему сморщился?
– У меня язва, – сказал Сусликов. – Я умру, если выпью.
– Не умрешь, кацо! Я тебя уверяю, не умрешь! Только добрым станешь, разговаривать хорошо станешь. Почтительным станешь. Людей уважать научишься. Вай, пей до дна, кацо!
– Не могу! – прохрипел командированный.
– А если с этим, то сможешь, кацо? – Коренастый человек быстрым и ловким движением выхватил из-за пояса кинжал. Кинжал был длинным и красивым. – С этим, кацо?
Горный брат приставил нож к животу Сусликова. Вечный командированный поднял рог дрожащей рукой. Рог был тяжелый, от дрожания руки цепочка позвякивала.
– Вай! Никак боишься, кацо? Тогда, может, по-хорошему договоримся, а? Тебе они треть обещали? Ага? И мне треть. Давай, кацо, поровну делить будем. Скажи, где спрятал, и мы помчимся туда, как ветер. Как горная речка в ущелье! Скажи, кацо, а? Зачем мучиться будешь, а? Учти, ты и умереть можешь. Язва твоя проткнет кишку, а кишка от водки слабая-слабая, и конец тебе, кацо. Или я тебя зарежу. Больно уж я до денег горячий. Не совладать могу с собой и зарежу. Зачем тебе это, кацо? Скажи. Они только ночью вернутся, а ночью мы с тобой уже там будем, в Петровске. Поделим денежки, сядем на поезд и ищи-свищи ветра в горах.
Человек с усами вдруг тяжело задышал, глаза его засверкали. Он забегал по комнате.
– Зачем нам третий, кацо, а? Нам не нужен третий. Тебе половина и мне половина. Даже в песне так поется. Вай, хорошая песня. Говори быстрей, кацо, где спрятал?
Сусликов сник. Он понял, что произошло самое худшее из того, что могло произойти. Недоразумение. Он попал в Недоразумение. От Недоразумения нельзя было спастись ни при помощи уговоров, ни путем логических доказательств или поступков. Недоразумение – это трясина. Чем больше ты барахтаешься, тем больше увязаешь. Если произошло Недоразумение, не надо барахтаться, стараться что-либо доказать. Надо застыть и ждать.
Против Недоразумения есть только одно средство – время. Надо выиграть время. Надо как можно дольше тянуть время. А там настанет момент, когда все разъяснится. Никогда не бывает так, чтобы не разъяснилось. Все на свете разъясняется. Только не надо пить этот рог. Рог – это смерть. Его принимают за кого-то другого. Ну что ж, надо стать этим другим, пока все не разъяснится.
– Скажи, кацо, деньги в Петровске?
– В Петровске, – сказал Сусликов.
Бегавший кругами по комнате Горный брат споткнулся и застыл, словно наткнулся на невидимое препятствие. Он снял свою фуражку-аэродром и вытер ладонью вспотевший лоб. Под фуражкой оказался белобрысый чубчик. Он очень не гармонировал с черными усами.
– Вай! – сказал он тихо. – Где спрятал?
– Я спрятал… В Пещере… В Петровске есть такие Пещеры. Называются Дивными. Дивные пещеры. Вот там я и спрятал.
Горный брат засунул кинжал за пояс, вырвал из рук Сусликова рог и кинул его в раковину.
– Скорей надо! Скорей! Они могут прийти!
Человек с усами опять заметался по комнате. Сусликов взял бутылку кефира и жадно припал к ней. Горный брат не обратил на это внимания. Оружие, которое Сусликов применил против Недоразумения, уже принесло первую победу.
– Сразу так нельзя, – сказал командированный. – Я спрятал глубоко… Пещеры тянутся на многие сотни километров. Там запросто можно заблудиться. Поэтому надо специальное снаряжение: веревки, фонари…
Вечный командированный прислушался к себе. Язва начала медленно сворачиваться, засыпать, словно сытая кошка, подтягивая под себя лапы. Вот если бы еще булочку…
Сусликов открыл хлебницу. Там лежала булочка с повидлом. Командированный откусил. Булочка оказалась свежей.
– Вай, – задохнулся Горный брат. – Зачем фонарь, зачем веревка! Без фонаря! Без веревки! Надо только мешок! Где мешок? Надо мешок!
Черноусый бросил на стул кепку и заметался по квартире в поисках мешка. Когда он с проклятьями начал рыться в кладовке, Сусликов осторожно стал продвигаться к выходу. Но у Горного брата словно на спине оказались глаза. Он вскочил, глаза его дико блеснули. Командированный стоял почти в коридоре.
– Вай! – завизжал Черноусый. – Зарежу! – он схватился за нож. – Еще шаг – и зарежу!
– Да я просто жду вас, – спокойно произнес Сусликов.
Горный брат сразу остыл.
– Смотри у меня, – сказал он. – Удрать не пытайся. На улице тоже. Людей не побоюсь. Зарежу при всех. Как барана. Мне бояться нечего. Я ловкий, уйду. В горах никто не найдет.
– Я не буду убегать. Зачем мне убегать? – успокоил его Сусликов.
– То-то же…
Мешка не нашлось, пришлось взять рюкзак.
– Места хватит? – спросил Горный брат, вытряхивая из огромного зеленого рюкзака какое-то барахло.
– Еще и останется, – сказал командированный, не подумав.
– Как это останется? – заволновался Черноусый. – Оставаться нельзя. Никак нельзя. Черт! Надо брать чемодан!
– Да я пошутил.
– Кацо! – искренне воскликнул Горный брат. – Запомни! Я шуток не понимаю! Я даже над анекдотами не смеюсь! Такой я уродился. Понял? Поэтому, дорогой, я очень тебя прошу: не надо шутить. Прошу тебя, как брата, кацо. Зарезать могу. Мне человека зарезать, кацо, легче, чем барана. Барану голову надо задирать, а у человека, кацо, голова всегда задрана.
– Я больше не буду шутить, – сказал Сусликов.
– То-то же… На всякий случай напишем на рюкзаке твою фамилию. Мало ли чего… Где ручка?.. Ага… вот ручка… Так… Минаков, кажется? Ми-на-ков…
– Пусть будет Минаков, – сказал Сусликов.
Горный брат закрыл квартиру, и они быстро пошли вниз по лестнице. Язва совсем отпустила Сусликова, и он немного повеселел. «Все как-нибудь устроится, – подумал опытный командированный. – Не может быть, чтобы не устроилось. Во всяком случае, от рога я ушел, уйду и от кинжала».
На улице Горный брат крепко взял Сусликова под руку левой рукой, а правой все время похлопывал по скрытому под пиджаком ножу, давая понять, что в случае чего немедленно пустит его в ход. По дороге к стоянке такси черноусый бормотал:
– Надо быстрей… Надо успеть… Мы имеем всего несколько часов… Эти жуки сразу смекнут, в чем дело… Кинутся в погоню… Обязательно кинутся, кацо. Обязательно… Очень деньги любят… Все деньги любят, кацо, но эти прямо трясутся над ними, кацо… Битва будет, кацо… Один я не справлюсь… Ты же меня защищать не будешь… Знаю я таких, как ты, кацо… Конечно, не будешь… Бросишь, плюнешь и ногой разотрешь. Сколько туда километров?
– Двести, – сказал Сусликов.
– Двести… Вай-вай-вай! Дорого, кацо… Очень дорого… Какие деньги кобелю под хвост… Но надо, надо, кацо, на такси: Они тоже на таксе поедут… Жадные, но тут не пожалеют… Вай, не пожалеют… Расходы пополам, кацо.
– Я не согласен, – сказал Сусликов. – Вы меня везете насильно, и поэтому платить должны вы.
– Не надо сердить меня, кацо! Вай, не надо! В песне говорится: хлеба краюху и ту пополам. Тебе половина и мне половина. Зачем обижаешь брата, кацо? Я тебе отдаю большую половину, ох большую, а ты мне маленькую не хочешь отдать. Нехорошо, дорогой! Вай, нехорошо!
Разговаривая таким образом, они добрались до стоянки такси. На такси доехали до автовокзала, там сразу же сели на междугороднее такси и под монотонное щелкание счетчика помчались в Петровск.
Чем ближе подъезжали к Петровску, тем возбужденнее делался Горный брат. Он чуть ли не считал километровые столбы. Привалившись к вечному командированному, он шептал ему в ухо:
– Вай, заживу я, кацо! Дом себе построю как княжеский дворец! Машину «Волгу» куплю! Красавицу молодую украду! Фрукты в бухту Находка на самолете возить буду. Почему у нас не продаются самолеты, кацо? Купил бы самолет и ездил по стране, фрукты продавал. В «Овощторге» разве это фрукты? Вот у меня будут фрукты. По десять рублей за кило брать стану. И дадут. Кому надо, тот сколько хочешь рублей отдаст за то, что ему надо. Деньги в золото оборачивать буду, кацо. Золото в воде не ржавеет, в огне не горит, в земле не плесневеет. В землю, кацо, золото стану закапывать. Никто мне тогда не страшен. Посадят – выпустят. Золото цело. Беда какая – золото выручит. Вот так-то, дорогой. А ты куда свою половину денешь, кацо? Детям небось раздашь. Сейчас мода такая – детям все отдавать. Мы уже свое, дескать, отжили, пусть дети поживут. Так, кацо? Себе на язву тысячонку небось оставишь, а остальное – детям, щенкам неразумным. Бросятся сразу же щенки гарнитуры полированные покупать, барахло разное, а потом скорее гостей звать – перед ними гарнитуром и барахлом выхваляться. Сгорят твои деньги на ветру, кацо.
Сусликов не отвечал. Ему надоел этот сумасшедший со своим псевдовосточным колоритом. Сусликов подремывал, убаюканный быстрой ездой, довольный, что залитая кефиром язва пока спит. О побеге командированный не думал. Теперь он знал, что слова Горного брата не пустая трепотня. Золото блестело перед глазами Черноусого, а за золото он зарежет не задумываясь. Ну да ничего. Жизнь разнообразная штука. Еще есть впереди несколько часов жизни. Неизвестно, что может произойти.
Время от времени Горный брат обращался к шоферу:
– Погоняй, кацо! Погоняй свою серую! А то солнце сядет, волки напасть могут.
Шофер и так гнал вовсю. Ему явно не нравились пассажиры. Привалились друг к другу, шепчутся, словно замышляют что-то, говорят какие-то глупые слова про волков, которых сто лет уже нет. Шофер нервно курил, косился в зеркало.
Дело быстро шло к ночи. Из посадок, вдоль которых бежало шоссе, ползли черные тени, по-пластунски подбирались к шоссе. Кое-где им уже удалось пересечь его, и тогда машина на какое-то мгновение из дня врывалась в ночь. Появлялись ночные сырые запахи: пахло болотным туманом, гниющими листьями, побитой росою травой. Но тут же снова – предзакатное горячее солнце, ослепительный свет, запах скошенного подсохшего сена, созревших яблок, дневного летнего асфальта.
Сусликов закрывал глаза, когда они ехали ночью, и открывал, когда врывалось солнце. «Может, и пронесет, – думал он, – подставляя лицо солнечному теплу, – раньше-то проносило…» Сусликов все вспоминал, как его окликнули сверху, пытался вызвать в себе раскаяние – не надо, ах, не надо было идти на помощь этому опухшему от водки пропойце, – но раскаяния не было. Сусликов знал себя, свой характер; все равно бы он не удержался, помог. А если бы удержался, то потом замучили бы угрызения совести… Ничего, что-нибудь да произойдет. Не может не произойти, слишком туго закрутилась спираль Недоразумения. В какой-то момент она обязательно должна лопнуть. Или раскрутиться обратно со страшной скоростью.
…В Петровок приехали уже поздно вечером. Солнце село, и с каждой минутой темнело все больше и больше. Они остановились у автовокзала, и их охватила почти деревенская тишина. После бешеной гонки все казалось как в замедленной киносъемке: не спеша погнал мальчишка домой корову, осторожно прошла женщина с ведром воды от колонки; шагая в ногу, тянулась на ночлег цепочка гусей. Скрип калиток, мычание коров, ленивый лай собак – извечные деревенские звуки. Откуда-то тянуло кизячным дымком.
– Гони двадцатку, кацо, – сказал Горный брат, роясь в нагрудном кармане пиджака. – Тебе половина, и мне половина.
Сусликов протянул шоферу две десятки. Он не стал спорить. Денег оставалось совсем мало, но ничего, на билет хватит, а там он продержится до дома на кефире. Не впервой…
– Будь здоров, дорогой! – Черноусый сунул шоферу скомканные деньги.
Тот пересчитал их. Видно, денег было меньше, чем он ожидал, потому что шофер зло сплюнул, открыл капот и стал что-то высматривать в моторе.
– Веди, кацо. Веди, дорогой. Шевелись. Далеко эти твои Пещеры?
Сусликов понятия не имел, где Пещеры. Ляпнул он тогда первое, что пришло на ум. В Петровске он слышал про Дивные пещеры, вот они и вспомнились ему. Теперь надо было выкручиваться.
– Я с этого места плохо ориентируюсь, – сказал Сусликов. – Да и ночью тогда дело было. Спросить придется…
Горному брату надо было удивиться этим словам, но он был так возбужден предстоящим обладанием денег, что не придал заявлению Сусликова никакого значения.
– Бабка! Эй, старый человек! – погнался он за какой-то старушкой, волоча за собой командированного. – Скажи, как пройти на Пещеры?
– На Пещеры? – удивилась старушка. – Чегой-то вы на ночь глядя?
– Летучих мышей ловить. Мы ученые.
Старушка недоверчиво покачала головой, но все же объяснила:
– Пойдешь, касатик, по этой улице до самого конца, потом тропка будет полем. За полем посадочку увидите с большим дубом, за посадочкой речка. Через речку переберетесь – вот вам и Пещеры.
– Черт! Я плавать не умею! – выругался Горный брат. – Ты умеешь плавать, кацо?
– Если ветра нет, – пошутил невесело Сусликов.
– Понимаешь, кацо, у нас там реки быстрые, мелкие, камни несут. Войдешь – с ног собьет, камнями голову расшибет. Потому и не научился.
«Жаль, что не расшибло», – подумал командированный.
– Плыть никуда и не надыть, касатики, – сказала старушка. – Там мост железнодорожный есть. По мосту и пройдете.
– Вай, хорошо! Пойдем! – Горный брат дернул Сусликова за рукав, и они пошли по улице. Старушка смотрела им вслед.
По дороге Горный брат все время оглядывался. Он опасался погони.
– Такси не найдет, машину чью-нибудь угонит, он такой, – бормотал Черноусый. – Он заводной. Догонит – ой, битва будет. И сестрица моя двоюродная не отстанет. Тигрицей в горло вцепится. Вай, быстрей надо, кацо! За город выйдем, бегом пойдем, кацо.
Бедный командированный и так задыхался, обливаясь потом. Желудок его ходил ходуном. Язва проснулась и стала ворочаться, пробуя когти на стенках живота.
Когда скрылся последний дом, они побежали. Горный брат бежал легко, его дыхание почти не было слышно – сказывалась жизнь на лоне природы. Сусликов же волочил ноги по тропе, как тряпичная кукла. Наконец стало сдавать сердце. Появились перебои, грудь наполнилась железом, и это железо тянуло вниз, било по желудку, а тот отдавал острой болью.
После того как заняли за ним, а за тем человеком еще стала женщина, Сусликов предупредил обоих, что уходит на час, потом объявил троим впереди то же самое и вышел из очереди. Командированный Сусликов был тертым калачом и знал, что нет ничего в мире для командированного более простого и в то же самое время более обидного, нежели потерять очередь. Он не хотел рисковать.
Этот час нужен был Сусликову, чтобы выпить стакан кефира. После неприятности в автобусе, когда у него украли портфель, Сусликов не выпил вовремя кефира, и у него немедленно разыгралась язва. В буфете на автобусной станции была большая очередь, и Сусликов решил ехать прямо на вокзал, взять билет, а уж потом где-нибудь перекусить: пара стаканов кефира и коржик – лучшее лекарство от язвы.
Это было ошибкой. Ажиотаж у кассы проходящего поезда, беготня по вокзалу с вопросом, когда будет следующий, занимание очереди на фирменный отняла много времени, и язва давала себя чувствовать вполне серьезно. Заняв очередь, Сусликов немедленно отправился на поиски кефира.
К несчастью, в вокзальном ресторане кефира не было, пришлось искать его вне вокзала.
Сусликов прошел одну улицу, другую – ничего подходящего не попадалось. Наконец командированный решил расспросить прохожих, где можно найти диетическую столовую. Ему объяснили. Надо было ехать три остановки на автобусе. Сусликов поехал. Перед его глазами стояли бутылка свежего кефира и румяный, поджаристый коржик
Предвкушая скорое окончание мучений, командированный вышел из автобуса и направился к маячившему вдали зданию «Диетическая столовая», как вдруг сверху раздался умоляющий голос:
– Эй! Можно вас на минутку!
За свою долгую командированную жизнь Сусликов попадал во многие переплеты, привык ничему не удивляться и всегда, если это было в его силах, старался помочь человеку, тоже попавшему в переплет, ибо жизнь научила его одной истине: сделай добро – глядишь, и тебя, когда попадешь в переплет, кто-нибудь да выручит. Вот почему, несмотря на свою язву, Сусликов, как это уже нам известно, поднялся на пятый этаж и выручил Костю.
Теперь вечный командированный стоял на лестничной клетке перед раскрытой дверью и боролся с соблазном. С одной стороны, конечно, нехорошо входить в чужую пустую квартиру, даже если это тебе разрешил хозяин и даже если всего лишь нужен стакан кефира. С другой стороны – до столовой еще топать и топать, да и наверняка там придется отстоять очередь; кроме того, неизвестно, есть ли в столовой кефир, ибо вывеска «Диетическая столовая» еще ничего не означает. Опыт вечного командированного подсказывал Сусликову, что там вместо кефира вполне могли распивать водку, закусывая бутербродами с корками искореженного, высохшего сыра.
И все-таки Сусликов не решился бы войти в чужую квартиру, если б не бутылка кефира на столе. Бутылка стояла на самом краю стола, открытая, наполовину опорожненная. Очевидно, кто-то очень спешивший и мучимый жаждой отпил полбутылки, поставил на стол – несколько струек застыли на голубоватом стекле – и убежал; у него не было даже времени поставить кефир в холодильник.
Если бы не эта бутылка, опытный Сусликов ни за что бы не вошел в чужую квартиру. Ибо чужая квартира – это всегда ловушка. Идете ли вы в гости, пробираетесь ли на свидание к чужой жене или вас просто попросил приятель переночевать в его комнате, пока он в командировке, всегда чужая квартира – это ловушка. Она в любой момент может захлопнуться, и неизвестно, что будет потом. Поэтому Сусликов всегда старался как можно реже посещать чужие квартиры.
Но бутылка стояла, и при виде ее сусликовская язва взбунтовалась окончательно. В животе бедного командированного появились рези, его согнуло пополам. Держась за живот, Сусликов вошел в чужую квартиру, слегка прикрыв дверь, и направился на кухню. «В конце концов, я его выручил, – подумал Сусликов. – Выпью – и сразу назад. Займет это полминуты».
Вечному командированному оставалось сделать всего несколько шагов до бутылки, горло его уже непроизвольно делало глотательные движения, как вдруг за спиной кто-то громко сказал:
– Гоп-ля!
Командированный застыл и втянул голову в плечи. Это была Неожиданность. Сусликов привык к Неожиданностям и научился их не бояться. Некоторые при встречах с Неожиданностью кидаются со всех ног бежать, делают резкие движения, вскрикивают или даже теряют сознание и тем самым провоцируют Неожиданность.
Сусликов знал, что провоцировать Неожиданность нельзя, что это опасно во всех отношениях, даже бывает опасно для жизни. Поэтому постепенно он выработал свой особый прием: при встречах с Неожиданностью он застывал на месте и втягивал голову в плечи. Может быть, этот прием вечный командированный неосознанно позаимствовал у черепахи. Во всяком случае, прием не раз спасал Сусликова: и он и Неожиданность имели время подумать.
– Проголодался, кацо?
С втянутой в плечи головой командированный медленно обернулся. Перед ним стоял низкий, коренастый человек с черными усами, оттопыренными ушами, в фуражке, большой и плоской, как аэродром. По тому, как он держался, Сусликов сразу определил, что это один из хозяев квартиры. По всей видимости, черноусый принял его за вора. Ситуация была неприятной, но не безвыходной. Сусликову приходилось бывать в более острых ситуациях и выходить сухим из воды. Сейчас же у него был свидетель: хозяин квартиры, которого он освободил и которому, наверно, можно позвонить по телефону.
– Вы кто такой будете? – спросил Сусликов.
Второй вывод, который сделал для себя вечный командированный из встреч с Неожиданностью, – это то, что лучше задавать самому вопросы, нежели отвечать на них.
– Я? Горный брат. Слышал про такого?
– Нет.
– Не придуривайся, кацо. Тебе уже рассказывали обо мне.
Человек походил на горца, но не был горцем. Он явно старался походить на восточного человека, видно, ему нравилась такая игра,
– Я вам сейчас все расскажу, – начал Сусликов. – Иду я, значит, в диетическую столовую…
И Сусликов начал рассказывать, как у него разыгралась язва, как он не мог нигде выпить кефира и наконец его направили в диетическую столовую, но в этом месте Горный брат прервал вечного командированного:
– Ты почему не пьяный, кацо?
– Не пьяный? – опешил Сусликов. – Я вообще не пьющий. У меня язва.
– Тебя, кацо, плохо поили, – покачал головой человек в аэродромной фуражке. – Теперь поить тебя буду я. По-кавказски, кацо. Ты пил когда-нибудь, кацо, по-кавказски?
Сусликов не очень хорошо понимал, что происходит. Черноусый, назвавший себя Горным братом, вел себя непонятно. Как сумасшедший, но он не был похож на сумасшедшего.
– Вы меня не поняли… Я здесь случайно… Иду я, значит, в диетическую столову…
Сусликов опять начал рассказывать свою историю, но Горный брат опять прервал его.
– Чем они тут с тобой, кацо, занимались? В шашки, что ли, играли? Ты свежий, как огурчик. Ну это мы наверстаем. Ты у меня скоро запоешь горские народные песни. Пел когда-нибудь горские песни, кацо?
Командированный вздохнул.
– Ну хорошо, – сказал он. – Я вижу, вы мне не верите. Тогда вызывайте милицию.
– Вай-вай-вай! – засмеялся Горный брат. – Чего захотел! Милицию! Плохо они с тобой работали, кацо, если не смогли выбить такие мысли. О милиции, кацо, забудь раз и навсегда. А сейчас мы с тобой начнем пить по-кавказски.
Мужчина в кепке вышел и вскоре вернулся с большим рогом на цепочке.
– Это бараний рог, – пояснил он. – Вай, хороший рог. В бараний рог человека сворачивает, кацо. – Горный брат рассмеялся, довольный своей шуткой. – Держи!
Командированный взял бараний рог. Горный брат открыл холодильник, достал бутылку водки, откупорил ее.
– Подставляй, кацо!
В рог вошло почти три четверти бутылки.
– До дна, кацо! За удачу. Пусть тебе всегда сопутствует удача. Вай, кацо, почему сморщился?
– У меня язва, – сказал Сусликов. – Я умру, если выпью.
– Не умрешь, кацо! Я тебя уверяю, не умрешь! Только добрым станешь, разговаривать хорошо станешь. Почтительным станешь. Людей уважать научишься. Вай, пей до дна, кацо!
– Не могу! – прохрипел командированный.
– А если с этим, то сможешь, кацо? – Коренастый человек быстрым и ловким движением выхватил из-за пояса кинжал. Кинжал был длинным и красивым. – С этим, кацо?
Горный брат приставил нож к животу Сусликова. Вечный командированный поднял рог дрожащей рукой. Рог был тяжелый, от дрожания руки цепочка позвякивала.
– Вай! Никак боишься, кацо? Тогда, может, по-хорошему договоримся, а? Тебе они треть обещали? Ага? И мне треть. Давай, кацо, поровну делить будем. Скажи, где спрятал, и мы помчимся туда, как ветер. Как горная речка в ущелье! Скажи, кацо, а? Зачем мучиться будешь, а? Учти, ты и умереть можешь. Язва твоя проткнет кишку, а кишка от водки слабая-слабая, и конец тебе, кацо. Или я тебя зарежу. Больно уж я до денег горячий. Не совладать могу с собой и зарежу. Зачем тебе это, кацо? Скажи. Они только ночью вернутся, а ночью мы с тобой уже там будем, в Петровске. Поделим денежки, сядем на поезд и ищи-свищи ветра в горах.
Человек с усами вдруг тяжело задышал, глаза его засверкали. Он забегал по комнате.
– Зачем нам третий, кацо, а? Нам не нужен третий. Тебе половина и мне половина. Даже в песне так поется. Вай, хорошая песня. Говори быстрей, кацо, где спрятал?
Сусликов сник. Он понял, что произошло самое худшее из того, что могло произойти. Недоразумение. Он попал в Недоразумение. От Недоразумения нельзя было спастись ни при помощи уговоров, ни путем логических доказательств или поступков. Недоразумение – это трясина. Чем больше ты барахтаешься, тем больше увязаешь. Если произошло Недоразумение, не надо барахтаться, стараться что-либо доказать. Надо застыть и ждать.
Против Недоразумения есть только одно средство – время. Надо выиграть время. Надо как можно дольше тянуть время. А там настанет момент, когда все разъяснится. Никогда не бывает так, чтобы не разъяснилось. Все на свете разъясняется. Только не надо пить этот рог. Рог – это смерть. Его принимают за кого-то другого. Ну что ж, надо стать этим другим, пока все не разъяснится.
– Скажи, кацо, деньги в Петровске?
– В Петровске, – сказал Сусликов.
Бегавший кругами по комнате Горный брат споткнулся и застыл, словно наткнулся на невидимое препятствие. Он снял свою фуражку-аэродром и вытер ладонью вспотевший лоб. Под фуражкой оказался белобрысый чубчик. Он очень не гармонировал с черными усами.
– Вай! – сказал он тихо. – Где спрятал?
– Я спрятал… В Пещере… В Петровске есть такие Пещеры. Называются Дивными. Дивные пещеры. Вот там я и спрятал.
Горный брат засунул кинжал за пояс, вырвал из рук Сусликова рог и кинул его в раковину.
– Скорей надо! Скорей! Они могут прийти!
Человек с усами опять заметался по комнате. Сусликов взял бутылку кефира и жадно припал к ней. Горный брат не обратил на это внимания. Оружие, которое Сусликов применил против Недоразумения, уже принесло первую победу.
– Сразу так нельзя, – сказал командированный. – Я спрятал глубоко… Пещеры тянутся на многие сотни километров. Там запросто можно заблудиться. Поэтому надо специальное снаряжение: веревки, фонари…
Вечный командированный прислушался к себе. Язва начала медленно сворачиваться, засыпать, словно сытая кошка, подтягивая под себя лапы. Вот если бы еще булочку…
Сусликов открыл хлебницу. Там лежала булочка с повидлом. Командированный откусил. Булочка оказалась свежей.
– Вай, – задохнулся Горный брат. – Зачем фонарь, зачем веревка! Без фонаря! Без веревки! Надо только мешок! Где мешок? Надо мешок!
Черноусый бросил на стул кепку и заметался по квартире в поисках мешка. Когда он с проклятьями начал рыться в кладовке, Сусликов осторожно стал продвигаться к выходу. Но у Горного брата словно на спине оказались глаза. Он вскочил, глаза его дико блеснули. Командированный стоял почти в коридоре.
– Вай! – завизжал Черноусый. – Зарежу! – он схватился за нож. – Еще шаг – и зарежу!
– Да я просто жду вас, – спокойно произнес Сусликов.
Горный брат сразу остыл.
– Смотри у меня, – сказал он. – Удрать не пытайся. На улице тоже. Людей не побоюсь. Зарежу при всех. Как барана. Мне бояться нечего. Я ловкий, уйду. В горах никто не найдет.
– Я не буду убегать. Зачем мне убегать? – успокоил его Сусликов.
– То-то же…
Мешка не нашлось, пришлось взять рюкзак.
– Места хватит? – спросил Горный брат, вытряхивая из огромного зеленого рюкзака какое-то барахло.
– Еще и останется, – сказал командированный, не подумав.
– Как это останется? – заволновался Черноусый. – Оставаться нельзя. Никак нельзя. Черт! Надо брать чемодан!
– Да я пошутил.
– Кацо! – искренне воскликнул Горный брат. – Запомни! Я шуток не понимаю! Я даже над анекдотами не смеюсь! Такой я уродился. Понял? Поэтому, дорогой, я очень тебя прошу: не надо шутить. Прошу тебя, как брата, кацо. Зарезать могу. Мне человека зарезать, кацо, легче, чем барана. Барану голову надо задирать, а у человека, кацо, голова всегда задрана.
– Я больше не буду шутить, – сказал Сусликов.
– То-то же… На всякий случай напишем на рюкзаке твою фамилию. Мало ли чего… Где ручка?.. Ага… вот ручка… Так… Минаков, кажется? Ми-на-ков…
– Пусть будет Минаков, – сказал Сусликов.
Горный брат закрыл квартиру, и они быстро пошли вниз по лестнице. Язва совсем отпустила Сусликова, и он немного повеселел. «Все как-нибудь устроится, – подумал опытный командированный. – Не может быть, чтобы не устроилось. Во всяком случае, от рога я ушел, уйду и от кинжала».
На улице Горный брат крепко взял Сусликова под руку левой рукой, а правой все время похлопывал по скрытому под пиджаком ножу, давая понять, что в случае чего немедленно пустит его в ход. По дороге к стоянке такси черноусый бормотал:
– Надо быстрей… Надо успеть… Мы имеем всего несколько часов… Эти жуки сразу смекнут, в чем дело… Кинутся в погоню… Обязательно кинутся, кацо. Обязательно… Очень деньги любят… Все деньги любят, кацо, но эти прямо трясутся над ними, кацо… Битва будет, кацо… Один я не справлюсь… Ты же меня защищать не будешь… Знаю я таких, как ты, кацо… Конечно, не будешь… Бросишь, плюнешь и ногой разотрешь. Сколько туда километров?
– Двести, – сказал Сусликов.
– Двести… Вай-вай-вай! Дорого, кацо… Очень дорого… Какие деньги кобелю под хвост… Но надо, надо, кацо, на такси: Они тоже на таксе поедут… Жадные, но тут не пожалеют… Вай, не пожалеют… Расходы пополам, кацо.
– Я не согласен, – сказал Сусликов. – Вы меня везете насильно, и поэтому платить должны вы.
– Не надо сердить меня, кацо! Вай, не надо! В песне говорится: хлеба краюху и ту пополам. Тебе половина и мне половина. Зачем обижаешь брата, кацо? Я тебе отдаю большую половину, ох большую, а ты мне маленькую не хочешь отдать. Нехорошо, дорогой! Вай, нехорошо!
Разговаривая таким образом, они добрались до стоянки такси. На такси доехали до автовокзала, там сразу же сели на междугороднее такси и под монотонное щелкание счетчика помчались в Петровск.
Чем ближе подъезжали к Петровску, тем возбужденнее делался Горный брат. Он чуть ли не считал километровые столбы. Привалившись к вечному командированному, он шептал ему в ухо:
– Вай, заживу я, кацо! Дом себе построю как княжеский дворец! Машину «Волгу» куплю! Красавицу молодую украду! Фрукты в бухту Находка на самолете возить буду. Почему у нас не продаются самолеты, кацо? Купил бы самолет и ездил по стране, фрукты продавал. В «Овощторге» разве это фрукты? Вот у меня будут фрукты. По десять рублей за кило брать стану. И дадут. Кому надо, тот сколько хочешь рублей отдаст за то, что ему надо. Деньги в золото оборачивать буду, кацо. Золото в воде не ржавеет, в огне не горит, в земле не плесневеет. В землю, кацо, золото стану закапывать. Никто мне тогда не страшен. Посадят – выпустят. Золото цело. Беда какая – золото выручит. Вот так-то, дорогой. А ты куда свою половину денешь, кацо? Детям небось раздашь. Сейчас мода такая – детям все отдавать. Мы уже свое, дескать, отжили, пусть дети поживут. Так, кацо? Себе на язву тысячонку небось оставишь, а остальное – детям, щенкам неразумным. Бросятся сразу же щенки гарнитуры полированные покупать, барахло разное, а потом скорее гостей звать – перед ними гарнитуром и барахлом выхваляться. Сгорят твои деньги на ветру, кацо.
Сусликов не отвечал. Ему надоел этот сумасшедший со своим псевдовосточным колоритом. Сусликов подремывал, убаюканный быстрой ездой, довольный, что залитая кефиром язва пока спит. О побеге командированный не думал. Теперь он знал, что слова Горного брата не пустая трепотня. Золото блестело перед глазами Черноусого, а за золото он зарежет не задумываясь. Ну да ничего. Жизнь разнообразная штука. Еще есть впереди несколько часов жизни. Неизвестно, что может произойти.
Время от времени Горный брат обращался к шоферу:
– Погоняй, кацо! Погоняй свою серую! А то солнце сядет, волки напасть могут.
Шофер и так гнал вовсю. Ему явно не нравились пассажиры. Привалились друг к другу, шепчутся, словно замышляют что-то, говорят какие-то глупые слова про волков, которых сто лет уже нет. Шофер нервно курил, косился в зеркало.
Дело быстро шло к ночи. Из посадок, вдоль которых бежало шоссе, ползли черные тени, по-пластунски подбирались к шоссе. Кое-где им уже удалось пересечь его, и тогда машина на какое-то мгновение из дня врывалась в ночь. Появлялись ночные сырые запахи: пахло болотным туманом, гниющими листьями, побитой росою травой. Но тут же снова – предзакатное горячее солнце, ослепительный свет, запах скошенного подсохшего сена, созревших яблок, дневного летнего асфальта.
Сусликов закрывал глаза, когда они ехали ночью, и открывал, когда врывалось солнце. «Может, и пронесет, – думал он, – подставляя лицо солнечному теплу, – раньше-то проносило…» Сусликов все вспоминал, как его окликнули сверху, пытался вызвать в себе раскаяние – не надо, ах, не надо было идти на помощь этому опухшему от водки пропойце, – но раскаяния не было. Сусликов знал себя, свой характер; все равно бы он не удержался, помог. А если бы удержался, то потом замучили бы угрызения совести… Ничего, что-нибудь да произойдет. Не может не произойти, слишком туго закрутилась спираль Недоразумения. В какой-то момент она обязательно должна лопнуть. Или раскрутиться обратно со страшной скоростью.
…В Петровок приехали уже поздно вечером. Солнце село, и с каждой минутой темнело все больше и больше. Они остановились у автовокзала, и их охватила почти деревенская тишина. После бешеной гонки все казалось как в замедленной киносъемке: не спеша погнал мальчишка домой корову, осторожно прошла женщина с ведром воды от колонки; шагая в ногу, тянулась на ночлег цепочка гусей. Скрип калиток, мычание коров, ленивый лай собак – извечные деревенские звуки. Откуда-то тянуло кизячным дымком.
– Гони двадцатку, кацо, – сказал Горный брат, роясь в нагрудном кармане пиджака. – Тебе половина, и мне половина.
Сусликов протянул шоферу две десятки. Он не стал спорить. Денег оставалось совсем мало, но ничего, на билет хватит, а там он продержится до дома на кефире. Не впервой…
– Будь здоров, дорогой! – Черноусый сунул шоферу скомканные деньги.
Тот пересчитал их. Видно, денег было меньше, чем он ожидал, потому что шофер зло сплюнул, открыл капот и стал что-то высматривать в моторе.
– Веди, кацо. Веди, дорогой. Шевелись. Далеко эти твои Пещеры?
Сусликов понятия не имел, где Пещеры. Ляпнул он тогда первое, что пришло на ум. В Петровске он слышал про Дивные пещеры, вот они и вспомнились ему. Теперь надо было выкручиваться.
– Я с этого места плохо ориентируюсь, – сказал Сусликов. – Да и ночью тогда дело было. Спросить придется…
Горному брату надо было удивиться этим словам, но он был так возбужден предстоящим обладанием денег, что не придал заявлению Сусликова никакого значения.
– Бабка! Эй, старый человек! – погнался он за какой-то старушкой, волоча за собой командированного. – Скажи, как пройти на Пещеры?
– На Пещеры? – удивилась старушка. – Чегой-то вы на ночь глядя?
– Летучих мышей ловить. Мы ученые.
Старушка недоверчиво покачала головой, но все же объяснила:
– Пойдешь, касатик, по этой улице до самого конца, потом тропка будет полем. За полем посадочку увидите с большим дубом, за посадочкой речка. Через речку переберетесь – вот вам и Пещеры.
– Черт! Я плавать не умею! – выругался Горный брат. – Ты умеешь плавать, кацо?
– Если ветра нет, – пошутил невесело Сусликов.
– Понимаешь, кацо, у нас там реки быстрые, мелкие, камни несут. Войдешь – с ног собьет, камнями голову расшибет. Потому и не научился.
«Жаль, что не расшибло», – подумал командированный.
– Плыть никуда и не надыть, касатики, – сказала старушка. – Там мост железнодорожный есть. По мосту и пройдете.
– Вай, хорошо! Пойдем! – Горный брат дернул Сусликова за рукав, и они пошли по улице. Старушка смотрела им вслед.
По дороге Горный брат все время оглядывался. Он опасался погони.
– Такси не найдет, машину чью-нибудь угонит, он такой, – бормотал Черноусый. – Он заводной. Догонит – ой, битва будет. И сестрица моя двоюродная не отстанет. Тигрицей в горло вцепится. Вай, быстрей надо, кацо! За город выйдем, бегом пойдем, кацо.
Бедный командированный и так задыхался, обливаясь потом. Желудок его ходил ходуном. Язва проснулась и стала ворочаться, пробуя когти на стенках живота.
Когда скрылся последний дом, они побежали. Горный брат бежал легко, его дыхание почти не было слышно – сказывалась жизнь на лоне природы. Сусликов же волочил ноги по тропе, как тряпичная кукла. Наконец стало сдавать сердце. Появились перебои, грудь наполнилась железом, и это железо тянуло вниз, било по желудку, а тот отдавал острой болью.