Дубровин Евгений Пантелеевич. Дивные пещеры

   – Дать совет? – спросил Бондарь сочувственно.
   – Какой там совет… – пробормотал Костя. – Теперь ничего не поможет.
   Бондарь приник вплотную, забубнил на ухо:
   – Сделайся равнодушным. Зажми свои нервы в кулак. Пересиль себя. Начни ухаживать за другой. Посмотришь, ее это заденет, и сама бросится на шею тебе. Не веришь? Сам сколько раз этот прием испытывал. Действует с ходу. А на него зла не держи. Командированный он и есть командированный. А вообще-то иди к нам в цех… Бросай свою канцелярщину… Я тебя всему научу. И столярничать и токарить… А потом и мастером станешь. Ты парень с головой, быстро все поймешь. И справедливый. И совестливый. Я таких ребят люблю. Я бы с ходу тебя своим мастером сделал. Бросай, а? Человеком станешь с ходу… И девки больше мастеровых любят.
   – Ладно… Бывай здоров… – Костя вяло пожал Бондарю крепкую руку.
   На душе у младшего бухгалтера стало немного легче. Он уважал Ивана – Железные руки и ценил его мнение. В цех к Ивану – это здорово. На Ивана можно положиться… Но как все запуталось…
   Костя взял портфель и побрел по аллее к выходу.
   «Конечно, командированный тут ни при чем… – думал Минаков. – При чем тут командированный? Командированный он и есть командированный. Одно на уме: убить вечер. Тяжелый, длинный, вдали от семьи, никому не нужный вечер. Вот он и завел знакомство… Но она, как она могла после всего, что было?.. Хотя ничего и не было… Но ведь приходила к Мичурину? Приходила… Значит, могло быть…»
   Теперь весь гнев Кости перешел с командированного на Леночку.
   «Дам ей по морде, повернусь и уйду, – решил Костя. – Пусть знает… И больше не посмотрю ни разу… И влюблюсь в кого-нибудь еще. Прав Иван… Надо влюбиться в кого-нибудь еще…»
   Дома Леночки не оказалось. Мать, знавшая об их отношениях и, по мнению Минакова, одобрявшая их, сказала, что дочка еще не пришла с работы. Мать бегала, звонила из автомата, Леночка сказала, что придет не скоро – какая-то срочная работа.
   Костя торопливо, стараясь идти ровно, зашагал к заводу. По тому, как разговаривала с ним Леночкина мать, было непохоже, что командированный Токарев скрывается у них дома. Скорее всего он ждет ее где-нибудь в условленном месте. Может быть, в лесу? Лес начинается совсем рядом. Под вековыми соснами никакой дождь не страшен…
   Костя представил, как Леночка, распустив по плечам волосы, будет обнимать командированного под вековыми соснами, и, сжимая в кармане ключ одной рукой, а другой портфель, заспешил к заводу.

9. НОЧЬЮ В БУХГАЛТЕРИИ

   Вахтер поворчал, но пропустил, когда Костя сказал, что забыл в столе командировочное удостоверение. Костя никогда не бывал на заводе поздно вечером.
   Нет привычной суеты во дворе, половина цехов стоят темные, притихшие, лишь гудит трансформаторная будка да из заготовительного цеха доносятся удары прессов. Заводоуправление, не один раз за последние два столетия перестраивавшееся, со своими башнями и уступами теперь похоже на мрачный, темный замок, приготовившийся к осаде. Только одно окошко высоко вверху горит ярким светом, словно там заседает совет замка. Это, кажется, окно бухгалтерии. Значит, Леночка действительно там…
   Костя взбежал по ступенькам на третий этаж, прошел по неосвещенному коридору. Из щели под дверью бухгалтерии пробивалась желтая полоска. Костя нащупал ручку и потянул дверь на себя. Она оказалась незапертой. Минаков шагнул внутрь и зажмурился от яркого света. Когда он открыл глаза, то увидел за столом главного бухгалтера Леночку, которая с испугом смотрела на него. Перед кассиршей лежала груда денежных пачек, стоял арифмометр и лежала сумочка, из которой выкатилась губная помада. Дверца сейфа была распахнута, ключ торчал в замке.
   – Привет, – сказал Костя и растянул губы в улыбке.
   – Привет, – прошептала Леночка, сначала не узнав его. – А-а… Это ты? – Кассирша успокоилась.
   – Трудишься?
   – Да… Снимаю кассу…
   – Случилось что-нибудь?
   – Недодала десятку… А может, и нет…. Решила проверить. А ты что здесь делаешь?
   – Пришел убить тебя, – хрипло рассмеялся Костя.
   – Ну ладно. Иди, не мешай, – сказала Леночка. – У меня еще много работы.
   – Что ты говоришь? – притворно удивился Костя. – А как же свидание?
   – Никак… Не мешай. – Леночка придвинула к себе пачку денег.
   – Гм… Никак… Он придет к тебе домой, когда все заснут? Так? – Костя подошел к столу.
   – Да ты пьян, – удивилась Леночка.
   – Ну и что? Какая разница? Тебе, например? От кого погибать – от пьяного или трезвого?
   – Что за бред ты несешь? – вздохнула кассирша. – Ко всему прочему ты еще и пьяницей оказался.
   – К чему «прочему»?
   – Ко всему.
   – Все-таки?
   – К глупости.
   – Значит, я по-твоему дурак?
   – Еще какой.
   Леночка уже не обращала внимания на Костю и продолжала быстро считать деньги. Купюры мелькали в ее руках, словно у фокусника.
   – Я тебя серьезно спрашиваю.
   – А я серьезно отвечаю.
   – В последний раз задаю вопрос: как ты ко мне относишься?
   – Плохо.
   – Почему?
   – Не знаю… – Леночка пожала плечами, не отрывая пальцев от денег.
   – А раньше хорошо относилась?
   Шелест купюр.
   – И раньше плохо…
   – Зачем же тогда…
   – От скуки.
   – А сейчас тебе весело?
   – Весело.
   Молчание. Шелест купюр.
   – Я догадываюсь, почему тебе весело.
   – Догадываешься – и хорошо.
   Пол слегка дрожит от ударов пресса. Сейф, словно открытая пасть, ждущая назад вырванную из глотки пищу.
   – Значит, ты не выйдешь за меня? – выдавил из себя Костя.
   Молчание. Шелест купюр. Легкое дребезжание стекла.
   – Отвечай!
   Пальцы проворно бегут по пачке, словно паук ткет паутину.
   – Ты ответишь или нет?
   Леночка еще ниже склонилась над грудой денег. Она не хочет отвечать, ей некогда заниматься ерундой. Надо быстрей пересчитать деньги и бежать домой.
   Костя взял пачку со стола и неожиданно положил ее в карман плаща. Леночка вытаращила глаза. Пальцы ее замерли.
   – Положи назад.
   – Не положу.
   – Положи.
   – Заплатишь тыщу из своего кармана – в следующий раз не будешь называть дураками умных людей. Сама поумнеешь.
   – Сейчас включу сигнализацию.
   – Не включишь.
   – Включу!
   Глаза у кассирши стали злыми. Ей не идут злые глаза.
   – Клади назад, идиот!
   – Кто, кто?
   – Дурак ненормальный! Разве этим шутят?
   – Ты покрепче шутишь.
   Рука Леночки потянулась к кнопке сигнализации. Лицо у кассирши стало некрасивым, жестоким. Никогда Костя не видел у своей бывшей невесты такого пошлого лица. Ему стало жалко ее и противно. С нее станется, правда включит сигнализацию. Еще секунда, и палец коснется кнопки.
   – Стой!
   Костя выхватил из кармана разводной ключ, замахнулся. Леночка охнула и отдернула руку. Ее глаза стали белыми от страха.
   – Ты что… С ума сошел?
   – Сошел… Готовься к смерти!
   – Опусти ключ… Я пошутила.
   – Что – пошутила?
   – Все… Ты… мне нравишься. И у меня никого нет. Мы будем опять встречаться.
   – Врешь!
   – Честное слово… Опусти ключ…
   – Ты врешь из страха!
   – Вот еще… Ты мне всегда очень нравился… Ты умный, хороший, добрый…
   Кассирша протянула руку, чтобы погладить Костю по голове. Голос у нее был неискренний, в глазах стоял испуг. Косте стало вдруг противно. Противно и очень обидно.
   – Дрянь… Брехливая дрянь! – вырвалось у младшего бухгалтера. Он переложил ключ в левую руку, а правой с силой ударил Леночку по щеке.
   Кассирша отшатнулась, наткнулась на стул и, не сохранив равновесия, упала. Деньги соскользнули со стола и посыпались на пол лавиной.
   Костя схватил свой портфель, выскочил из бухгалтерии и, не оглядываясь, побежал по коридору. Хлопнула наружная дверь.
   Леночка встала, оправила платье. Щека ее горела.
   – Идиот, – прошептала она. – Ревнивый идиот… Пьяный, ревнивый идиот… Теперь где его искать? Унес, дурак, тыщу…
   – Унес тыщу?
   Кассирша вскрикнула от неожиданности. В дверях стоял главный инженер.
   – Извини… Я, кажется, испугал тебя. – Громов вошел в комнату. – Что здесь произошло? Я ждал междугородный разговор, вдруг слышу крики, грохот, кто-то бежит по коридору.
   – Да так… Любовная сцена у сейфа… Приходил Минаков, я с ним раньше дружила… немножко. Приревновал к кому-то… Пьяный… Замахивался разводным ключом, скандалил… Сунул в карман тыщу… Теперь ищи его, пьяного дурака.
   – И вы сильно дружили? – усмехнулся Евгений Семенович.
   – Да нет… так… ерунда… Гладил мою руку – вот и все…
   Главный инженер покачал головой.
   – И на этом основании он уже считал тебя своей?
   – Как видишь…
   – Да… Какая нынче самоуверенная молодежь пошла. Грозил разводным ключом. Убить, что ли, тебя хотел?
   – Не знаю… Пьяный… Пугал, наверно.
   – А мог и убить. Так сказать, в состоянии аффекта. Тыщу взял?
   – Взял.
   – Тоже пугал?
   – Наверно…
   – Ах, как нехорошо получается. Ворвался ночью в бухгалтерию, пьяный, грозился убить кассиршу, взял казенные деньги. И все это так, в шутку.
   – Это он из ревности.
   – Не важно из-за чего. Щека-то горит отчего?
   – Ударил…
   – Ах, мерзавец! Да он еще и руки распускали Такое нельзя прощать. Надо вот что сделать… Пойди-ка, Ленок, сюда…
   Леночка подошла к Евгению Семеновичу, приникла к его груди.
   Главный инженер отстранил от себя Леночку, взял за подбородок, – она думала, что Евгений Семенович хочет полюбоваться ею и сделала соответствующее выражение, – но Громов вдруг коротко, не размахиваясь, ударил ее в лицо.
   Леночка рухнула на пол.
   Второй раз уже за этот вечер.

10. НОЧЬЮ В ГОСТИНИЦЕ «ТИХИЕ ЗОРИ»

   Командированный Сусликов лежал на кровати и за отсутствием других развлечений читал старый, со следами пиршеств других командированных журнал. Дела на заводе были все сделаны, завтра предстояло отбыть на родину, в тихий домик на окраине большого города, затерявшийся среди синего неба и подсолнухов, и у Сусликова было благодушное настроение. Тем более от здешнего кефира его язва не разыгралась, как он опасался, а, наоборот, притихла, затаилась. «Надо будет взять в дорогу этого кефира, – думал Сусликов, читая скучную статью о лесорубах. – Очень хороший кефир… Неделю здесь, а язва молчит, еще не было ни одного приступа…»
   «Семашко ловко размахнулся топором…» Только кефир может прокиснуть… «Но в этот момент раздался крик…» Можно купить термос… «Стой, – закричал Кирпилин. – Не видишь какая красота…» Несколько термосов…
   Послышался скрип двери… Сусликов оторвался от журнала и глянул поверх очков, кто там идет. Может, это его куда-то запропастившийся сосед?
   В щель двери просунулась рука в черной кожаной перчатке. Сусликов вскочил на кровати, ничего не понимая. Рука стала шарить по стене… Командированный с ужасом следил за ней. От испуга он не мог ни крикнуть, ни пошевелиться. Рука показалась ему маленькой, хрупкой, от этого было еще страшнее. Продлись еще несколько мгновений это зрелище – и сердце командированного не выдержало бы, но тут рука нащупала, что искала, – выключатель. Раздался щелчок, и свет в комнате погас.
   Затем дверь раскрылась… и в комнату вошел человек. Сусликов различал лишь силуэт – в номере было темно, только слабый свет из окна освещал стол и часть кровати.
   – Что вам надо? – спросил Сусликов срывающимся голосом. – Кто вы такой?
   Вошедший ничего не ответил. Глаза командированного привыкли к темноте немного, и он вдруг явственно увидел, что вместо лица у пришельца свиное рыло. Сусликову даже показалось, что человек хрюкнул. Командированный слабо вскрикнул и потерял сознание. У него была слабая нервная система.
   Когда Сусликов пришел в себя, он не мог ни говорить, ни шевелиться. Его тело было крепко привязано к кровати, во рту торчал кляп. Кляп отдавал туалетным мылом – наверно, было использовано казенное полотенце. В комнате никого не было.
   «Обокрали, – подумал Сусликов. – Чтобы я еще раз в этот город…»
   Он принялся раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь ослабить веревки, но привязан он был на совесть. По всей видимости, бельевыми веревками. У бельевых веревок получаются очень крепкие узлы. Не удалось вытолкнуть и кляп.
   После часа усилий Сусликов устал и затих. В окно начал пробиваться рассвет.
   «Хоть бы пришел этот, второй… сосед, – подумал Сусликов. – А то можно так пролежать до вечера… Плакала теперь четвертная, – у Сусликова оставалось в кармане пиджака двадцать пять рублей, – и почти новый костюм», – Сусликов проходил в нем десять лет.
   И бедный командированный заплакал.
   Это единственное, что он мог еще делать.

11. НОЧЬЮ НА ВОКЗАЛЕ

   Последний автобус в областной центр отходил в двадцать два часа. Этим рейсом мало кто ездил, зато утром обычно не бывало мест, и Костя Минаков решил, что лучше всего отправиться в двадцать два часа.
   Минаков любил вокзал. Когда он чувствовал себя одиноким, то шел на вокзал. Здесь всегда было людно, шумно, в ресторане и возле газетного киоска толпились красивые, модно одетые женщины, и Косте нравилось разглядывать их, ловить на себе пристальные взгляды, которые могут позволить себе лишь проезжие незнакомые женщины.
   Особенно уютно здесь было ночью. Костя выпивал пивную кружку петровского вина, покупал два пирожка, газету и усаживался на неудобный и все же уютный диван, отполированный тысячами спин и задов до зеркального блеска. Мимо бежали с узлами и чемоданами люди, не спеша прогуливались роскошные дамы в макси-платьях и брюках с остановившегося в Петровске на несколько минут экспресса Москва – Адлер; суетились девчонки с голыми коленками, разглядывая побрякушки в витрине закрытого киоска «Сувениры»; деловито, с железной последовательностью мели опилки уборщицы в белых фартуках, и, казалось, ничто не может остановить их движения: ни груда чемоданов, ни ноги спящих, ни ноги бегущих; ревели за стеклянными стенами зала ожидания автобусы с мягкими сиденьями, сонными пассажирами и таинственной, загадочной, как у «Скорой помощи», фарой на верху кабины, которая до поры до времени высокомерно дремлет, но стоит лишь гигантам вырваться за пределы городка, как она вспыхнет, засияет, будто электросварка, и пойдет полосовать сильными лучами придорожные посадки, спящие деревушки, встречную белую колокольню с черным колючим крестом… Посапывали отдыхавшие тепловозы, суетились возле них темные фигуры с фонарями…
   Как хорошо сидеть среди этой суеты, жевать пирожок, листать газету промасленными пальцами, пахнущими постным маслом, ловить взгляды красивых, уже отдохнувших у моря или едущих отдыхать женщин, чувствовать, как по крови разливается горячее, сделанное из лета вино…
   …На вокзале было почти пусто. Только что ушел экспресс на Москву, и уехали почти все автобусы, поезд межобластной должен был быть только через двадцать минут. У входа в пустой ресторан скучал швейцар… Он покосился на Костю.
   – Хоть бы умылся, молодой человек, – сказал он осуждающе.
   «Почему мне надо умыться? – удивился Минаков, но пошел в туалет. Вышедший из туалета мужчина пристально посмотрел на младшего бухгалтера и, как показалось Косте, с брезгливостью. Минаков, ступая по мокрому полу, усыпанному опилками, подошел к раковине и заглянул в мутное, облупившееся зеркало. На него вытаращилось незнакомое опухшее, вымазанное кровью лицо. От неожиданности Костя отшатнулся. Откуда взялась кровь? Потом он увидел, что и правая рука его в крови.
   «Это ее кровь, – догадался Костя. – Наверно, я ей разбил нос, а потом вытирал пот…»
   Минаков вымыл руки, протер лицо платком. Рука его, когда он лез в карман за платком, наткнулась на гаечный ключ. Младший бухгалтер швырнул его на подоконник.
   «Может быть, я даже убил ее, – думал Костя, направляясь к ресторану, – и она сейчас лежит мертвая… Попал в висок… Или сильно ранил… Что ж, тем лучше, пусть знает».
   Он, конечно, не верил своим мыслям, но все же подошел к автомату и набрал номер бухгалтерии.
   Телефон долго не отвечал. Потом испуганный голос сказал:
   – Алло! Алло! Кто это? Почему вы молчите?
   Костя повесил трубку. Итак, Леночка продолжала считать деньги.
   «Это не ее кровь. Я просто где-то оцарапал палец. И палец побаливает, вот и ранка».
   Минаков купил билет на автобус и прошел в ресторан. В дверях он подмигнул швейцару.
   – Теперь все в порядке, отец?
   – Хоть в загс, – пошутил швейцар, не улыбаясь.
   До отхода автобуса оставалось еще двадцать минут.
   В пустом зале было лишь несколько посетителей. Неподалеку сидела тоненькая женщина в платье из материала в цветной горошек, чем-то похожая на цыганку, но не цыганка. Она ужинала. Перед ней стояла тарелка борща, бутылка ситро «Яблочный напиток» и второе – куриная шея с рисом.
   Пару раз Костя встретился с ней глазами. У женщины был деланно-равнодушный взгляд. Костя налил в стакан пива и слегка наклонил голову, показывая женщине, что пьет за ее здоровье. Взгляд у женщины стал еще более равнодушным, но Костя заметил, что она слегка улыбнулась.
   «Вот, – подумал он, – я нравлюсь женщинам, а она… со своим командированным…»
   Он не спеша расплатился, дал десять копеек швейцару и солидно прошел к стоявшему у дверей вокзала огромному пустому «Икарусу». Шофер курил, открыв дверцу.
   – Один пришел, – сказал он весело. – Еще одного дождемся и поедем.
   Костя сел на свое место у кабинки водителя и стал смотреть в окно. За окном было пусто, сиял бледный неоновый свет, и ночной ветерок катил стаканчики из-под мороженого.
   Пришел второй пассажир. Им оказалась та женщина из ресторана. Костя почему-то не удивился. Женщина поднялась по ступенькам, внимательно разглядывая свой билет.
   – Второе, – сказала она вслух.
   – Это рядом со мной, – Костя подвинулся.
   – Благодарю вас. – Женщина поставила в проходе небольшую, но, видно, тяжелую сумку и села рядом с Костей.
   Шофер посмотрел на них через стекло, закрыл двери. Мотор заработал, послышался легкий толчок от включаемой скорости, и автобус тронулся.

12. НОЧЬЮ В КВАРТИРЕ ГРОМОВА

   – У тебя глаза светятся, не смотри на меня…
   – Это от приемника.
   – Все равно… зеленые, как у кошки…
   – Это от приемника… Хочешь выключу?
   – Не надо… Пусть играет… А глаза я закрою. – Леночка прикрыла ладонью глаза Громова.
   Они лежали на узкой холостяцкой кровати Евгения Семеновича. В комнате было светло от встававшей луны, от еще не успевшего потемнеть неба и от реки, протекавшей неподалеку за окном. Где-то рядом настойчиво и монотонно ныл комар.
   – Я хочу есть, – сказал Громов.
   – Холодильник, конечно, пустой?
   – Там еще остались шпроты и колбаса.
   Леночка набросила на себя рубашку и прошла в кухню. Евгений Семенович слышал, как она в темноте при свете лампочки холодильника готовит бутерброды.
   – И принеси коньячку! – крикнул Громов.
   В буфете звякнули рюмки. Мягко, коварно захлопнулся холодильник.
   – Не могу найти лимона. – Голос у Леночки был деловитый, как у всех женщин, когда они попадают на кухню, пусть даже чужую.
   – Мы его съели. Больше нет. Обойдемся.
   Послышалось журчание воды: Леночка вымыла руки.
   Она постоянно мыла руки, словно врач.
   Из открытого окна потянуло свежестью. Запахло тиной, мокрыми камышами, лягушками, сырым песком. Евгений Семенович жадно втянул воздух, волнующий детскими воспоминаниями, и натянул простыню до подбородка.
   Пришла Леночка, села на край кровати, поставила тарелку с бутербродами Евгению Семеновичу на грудь. В ее правой руке, зажатые между пальцами, позвякивали рюмки.
   – У тебя дрожат руки? Ты замерзла?
   – Нет… Я просто нервничаю.
   – Боишься, кто-нибудь придет?
   – Нет… Я знаю, к тебе никто не придет. Ты нелюдим. Хотя у тебя огромная квартира. Зачем тебе такая квартира?
   – Ты боишься, что…
   – Не говори про это.
   – Поэтому, да?
   – Вся моя жизнь изменилась…
   – Моя тоже. Давай выпьем за это.
   – Давай.
   Он приподнялся на локте и взял из ее руки рюмку. Звон стекла на мгновение заглушил писк комара и далекий шум деревьев – это шумел под ветром дубовый лес за речкой. Иногда доносилось урчание машин, осторожно пробиравшихся через хлипкий деревянный мост.
   – Кончилась пластинка… Хочешь еще включу?
   – Включи…
   – Что?
   – Поставь наугад.
   Леночка, морщась, выпила рюмку, подошла к приемнику и поставила пластинку. Зазвучал вальс Штрауса.
   – Вечная мелодии.
   – Да…
   Леночка опять села на кровать.
   – Хочу, чтобы всегда было так: ночь, ты и музыка.
   Он обнял ее за талию.
   – Глупая. Так не бывает…
   Она вздохнула.
   – К сожалению.
   – Возьми бутерброд, а то я все съем.
   – Не хочу… Мне приятно так…
   – Ты, как пьяница, не закусываешь. Иди ко мне, а то замерзнешь.
   – Подожди… Я хочу сказать… В ту ночь, когда ты вдруг подошел ко мне в темноте… в пещере… Я сразу поняла, что произойдет такое… Вся моя жизнь словно раскололась на две части: прошлую и будущую… Я, наверно, предчувствовала… Я тогда подумала: вон кто-то идет. Чьи-то шаги. Это шаги судьбы… Я ни капли не испугалась, даже обрадовалась… Кто бы ни вышел из-за поворота, все равно прежней Лене конец, будет новая… Хорошо, что это оказался ты. Ты мне всегда очень нравился.
   – Ты вся тряслась.
   – Это от неизвестности… Но я, честно, не боялась… За те часы, что я пробыла одна, я уже похоронила себя… и шаги означали для меня новую жизнь… Даже если бы пришел Старик…
   – Не надо про это.
   – Хорошо, что пришел именно ты.
   – Я тебя искал повсюду… Кричал, бежал…
   – Меня одну?
   – Всех, но тебя особенно.
   – Я все думаю об этом командированном…
   – Его найдут… Он не мог далеко уйти.
   – Не найдут… Его поманил Старик… Я сама видела…
   – Выбрось этот бред из головы. Мы же договорились.
   – Ладно… Теперь все это позади… Как интересно устроено в мире. Я жила размеренно, скучно, каждый день одно и то же. Хоть от мужа ушла, а то бы уже народила кучу детей… И вдруг все изменилось. Понеслось в бешеном темпе. Неизвестность впереди. Риск. Каждый час – как год… Я даже не знала, что так можно жить… Представляешь, даже не подозревала… Оказывается, можно, да еще как интересно. Не встреть я тебя, так бы и ссохлась в этом Петровске. Оглянуться не успела бы, а уже старуха. И ничего не видела. Ничего не испытала. Самое главное, считала бы, что это нормально… Потом бы меня закопали, и все. А ведь посмотри, какое у меня молодое, сильное, красивое тело!
   Леночка сбросила рубашку.
   – Я знаю… Оденься, а то холодно,
   – И я здорова.
   – Ну и прекрасно. Успокойся.
   – Мне только двадцать семь. Еще десять лет я буду красивой, сильной! Представляешь? Целых десять лет! Ты меня не разлюбишь за десять, лет?
   – Нет, конечно.
   – Может, и разлюбишь. – Леночка сразу сникла. – Встретишь какую-нибудь получше, помоложе, но года два ты все равно мой. Никуда от меня не денешься, мы с тобой связаны теперь одной веревочкой. Когда мы уедем?
   – Ты же знаешь. Сейчас нельзя.
   – Ну приблизительно?
   – Может быть, через полгода… Если все будет хорошо…
   – Все будет хорошо. Я верю тебе. Ты такой умный, такой решительный… Ничего не боишься.
   – Хочешь бутерброд?
   – Нет.
   – Тогда я доем.
   Евгений Семенович доел бутерброд. Леночка смахнула с его груди крошки и отнесла на кухню тарелку и рюмки.
   – Значит, еще полгода.?
   – Да.
   – Я никогда не ездила на теплоходе… Сколько прожила, а не ездила…
   – Ну вот теперь поедешь.
   – И мы построим себе дом в горах…
   – Да.
   – Как это здорово – дом в горах… Свежий ветер… Я повешу на окна занавески с птицами… Ветер будет трепать занавески, и будет казаться, что птицы прыгают…. И я посажу маленький огород для себя… помидоры, огурцы, капусту, морковку… Веранду построим на восток, чтобы утром солнце…
   – Хватит болтать, иди ко мне.
   Леночка скользнула под простыню: тело у нее было гладкое и холодное, словно мраморное.
   – Милый, – шепнула она, прижимаясь. – Мне жалко его… Мы ведь на его несчастье строим свое счастье…
   Он нашел ее губы.

13. НОЧЬЮ В АВТОБУСЕ

   Костя видел в окне ее отраженный профиль. Женщина достала из сумочки зеркальце, потом помаду, чуть подвела губы. Через минуту она смахнула с плеча пушинку. Ее лицо летело по оврагам и посадкам.
   – Странно, – сказал Костя, не обращаясь прямо к соседке, – автобус совсем пустой.
   Женщина чуть повернула голову в его сторону.
   – Наверно, у завода сядут, – сказала она.
   Но автобус прошел мимо заводских ворот – на остановке под фонарем не было никого. Костя, пригнувшись, посмотрел на заводоуправление. Все окна были темны, значит, Леночка дома…
   – Вы живете в Петровске? – спросил Костя. – Что-то я вас ни разу не видел.
   – Нет. Я приезжала в гости. – Женщина ответила сухо.
   Костя откинулся на спинку сиденья. У соседки был красивый профиль и красивая грудь.
   «Если она живет в Суходольске, – подумал Костя, – надо с ней провести завтрашний день. Что я – хуже других? Или не командированный?»