А Д'вард все шагал и шагал. Дош старался не отставать, остро сожалея о том, что не имеет ни малейшего представления, что же должно случиться. Он знал, что Освободитель вызывает у богов странную реакцию. Дош собственными глазами видел, как Ирепит появилась, чтобы протянуть ему руку помощи в Носоквейле всего несколько дней назад. В давние, кажущиеся теперь почти незапамятными времена Прилис встречал Д'варда как старого друга. Карзон, Муж собственной персоной, двинул его как-то в зубы. Впрочем, все это вовсе не означало, что Прародитель не поразит его молнией, не выжжет ему язык или не оторвет ему обе руки, что было обычным наказанием за святотатство.
   Отец высился над ними — величественная сидящая фигура, руки на коленях, окладистая борода. Если мрамор и раскрашивали когда-то, то краска давным-давно осыпалась, правда, черты не потеряли своей четкости, жесткие, но полные любви в теплом сиянии высоких золотых свечей. Дойдя до нижней ступени, Дош приготовился опуститься на колени… но Д'вард продолжал идти: Дош схватил его за руку и дернул назад.
   — Тебе нельзя подниматься! — шепнул он. — Только верховным жрецам…
   — Пошли!
   Д'вард больно стиснул руку Дошу и потащил его вверх по ступенькам. Певец сбился, пропустил пару тактов, но все-таки продолжил гимн. О боги! Это запрещено! Жрецы, должно быть, уже заметили. Они позовут стражу. Дош попробовал оглянуться и чуть не упал, когда нога не нащупала очередную ступеньку…
   Свечи и луна исчезли. Он находился в туннеле. Нет, не в туннеле, ибо под ногами лежал ковер. Нет, все-таки где-то в храме, на уровне земли. Но куда делся бог? Трон? Храм?
   — Где мы? — пискнул он.
   — Будь я проклят, если знаю, — безмятежно откликнулся Д'вард. — Осторожно!
   Дош понял, что они находятся в каком-то большом зале. Единственный свет исходил откуда-то спереди, и Д'вард ослабил свою хватку и пошел первым по узкому проходу в лабиринте разнообразных предметов, угловатых и округлых, больших и маленьких, поставленных друг на друга статуй, столов, непонятных сосудов, канделябров, стульев, котлов, музыкальных инструментов, свитков ткани, кип того, что могло быть одеждой, доспехов и тысяч других предметов, сваленных где попало, — огромные кучи выше человеческого роста. Воздух был сухим и пыльным. Это была огромная кладовая, какая-то сумасшедшая помойка.
   — Что это?
   — Будь я проклят, если знаю и это. Музей? Тайник клептомана? Скорее всего подношения. Люди ведь несут подарки, за века столько всего можно накопить…
   Стараясь не хныкать, бедный Дош тащился за своим провожатым. Ну почему он позволил втянуть себя в то, во что он оказался втянутым сейчас! Ему отчаянно хотелось помочиться.
   Из открытой двери струился свет. Д'вард вошел в нее. Дош скользнул следом, стараясь быть как можно незаметнее. Д'вард остановился.
   Дош заглянул через его плечо. Свет был слишком слабый, чтобы разглядеть что-нибудь, он не отбрасывал теней, и Дош не мог определить источник этого света. Помещение было большое, по крайней мере не меньше гостиной в доме Бандропса Адвоката, и почти такое же захламленное, как зала. Единственным остававшимся свободным местом был треугольник, в одной вершине которого стоял Д'вард, а в других — два массивных кресла лицом друг к другу. Все остальное пространство было завалено все той же рухлядью: мебелью, статуэтками, коробками, керамикой, птичьими клетками, хрусталем, свитками, оружием и всем остальным, что человек может выдумать или просто захотеть. Из-под слоя пыли тускло мерцало золото и самоцветы. Воздух был затхлый, пахло могилой.
   В креслах кто-то сидел. В одном мужчина, в другом женщина, и оба полулежали без движения, сложив на коленях руки. Волосы их ниспадали белыми волнами на плечи, «кожа лица была гладкой, как пергамент, а одежды вылиняли до неопределенного серого цвета. Борода мужчины доходила до пояса. Он опустил подбородок на грудь, глядя, казалось, на ноги женщины, в то время как она, откинув голову, смотрела поверх него. Ни мужчина, ни женщина посетителей не замечали.
   Молчание. Доша отчаянно трясло. Конечно, это не могли быть живые люди, это всего лишь образы Отца и Матери, это Висек. Должно быть, они лежат здесь уже много лет, собирая пыль; впрочем, каким-то образом они избежали той завесы из паутины, которая покрывала весь остальной хлам. Но какой скульптор смог изваять столь убедительные изображения и из какого материала? Волосы на его затылке встали дыбом.
   — Кто там? — проскрипел мужчина, не поднимая головы. Он даже не пошевелился, только усы едва заметно дрогнули. От долгого молчания его голос словно усох.
   Ни звука.
   — Пришелец, — наконец пробормотала женщина. — Полагаю, пришел искать работу. — Она продолжала слепо смотреть в пустоту.
   Молчание.
   — У нас есть вакантные места?
   Молчание затянулось.
   — Не помню. — Очень медленно она повернула голову, чтобы взглянуть на Д'варда. На лице ее не было ни морщинки, и все же на нем отражался возраст, древнее древнего. Глаза ее не были подернуты пленкой катаракты, как это бывает у стариков. Просто две безжизненные стекляшки.
   — Уходи… мы заняты… зайди лет через сто.
   — Я Д'вард Освободитель, предсказанный в «Филобийском Завете».
   Голова женщины опять откинулась, а глаза уставились в одну ей известную точку.
   Даже Д'вард казался растерянным. Когда никто так и не сказал больше ни слова, он вспыхнул, уперев руки в бедра.
   — Я Освободитель! Предсказано, что я принесу смерть Смерти.
   — Реформатор, — пробормотала женщина.
   — Что, еще один? Ничего не выйдет. Гони его прочь.
   Зубы Доша стучали. Он вцепился в челюсть обеими руками и держал рот открытым. Мочевой пузырь готов был лопнуть от ужаса.
   — Я Д'вард Освободитель. Вы двое и есть Висек? Как давно вы сидите здесь?
   — Уходи, — пробормотала женщина.
   — Вы же умираете от скуки! Я предлагаю для разнообразия немного развлечься. Ну же, кое-что новенькое! Я собираюсь убить Зэца.
   Мужчина вздохнул — усы опять едва заметно дрогнули.
   — Кого?
   — Зэца! — Д'вард даже не пытался скрыть своего раздражения. — Того, кто называет себя богом смерти. Он пьет ману из человеческих жертвоприношений. Это зло, это позор для Вейлов и вашей религии.
   Долгая, долгая пауза… С медлительностью ледника мужчина поднял голову; глаза его оказались такими же до смерти безразличными, как и у женщины.
   — Тогда ступай, и сделай это, и не тревожь нас понапрасну.
   — У меня пока мало силы. Мне нужно больше маны. Я перехожу с узла на узел. Вербую последователей, проповедую, но мне нужна помощь. Вы поможете мне? Вы одолжите мне ману?
   Новый вздох.
   — Нет.
   — Но вы хотя бы можете обещать мне покровительство на то время, пока я здесь, в Ниолвейле, чтобы миньоны Зэца не могли…
   — Нет. Ты лезешь не в свое дело. Играй в Игру так, как остальные, или плати. Ступай прочь. — Мужчина закрыл глаза и снова уронил голову на грудь.
   — Тьфу! — возмутился Д'вард. — Играть в вашу Игру? Да у Зэца больше маны, чем у вас! Возможно, у него больше сил, чем у всего Пентатеона, вместе взятого! Что, если ему захочется побыть Висеком? Он убьет вас и займет ваше место! Как вам понравится такой ход? Или вам уже все равно?
   Жуткая, вонючая комната поплыла у Доша перед глазами. Кровь барабанным боем пульсировала в ушах. Эти говорящие мумии не могут быть богами, значит, Д'вард все это время говорил правду и боги — всего лишь смертные фокусники, сумевшие растянуть свои жизни на несчетные столетия. Пауки, запутавшиеся в собственной паутине, умирающие от скуки! Все, во что он верил до сих пор, оказалось совершенной ложью, преступным вздором. Его живот свело судорогой.
   Женщина первой отреагировала на колкости Д'варда, хотя неохотно. Она посмотрела на него.
   — Ты богохульствуешь, оскорбляя Висека.
   — Но это правда! Поговорите с Карзоном, или с Эльтианой, или с Астиной! Черт, да поговорите хоть с сумасшедшим Тионом, если доверяете ему! Люди погибают каждую ночь, чтобы Зэц мог сосать ману из их смертей. Прилис говорил мне, что это Висек три тысячи лет назад запретил по всем Вейлам человеческие жертвоприношения. Так это были вы или кто-то из ваших предшественников?
   — Кажется, это были мы, — пробормотал мужчина, в первый раз выказав слабые признаки хоть какого-то интереса. — Не так ли, дорогая?
   — Значит, Зэц нарушил ваш запрет! — фыркнул Д'вард. — Он — зло, смерть и опасность для вас. Пророчество…
   — Мы — бог пророчества. Помимо всего прочего.
   — Другие тоже пророчествуют. Пророчество гласит, что я принесу смерть Смерти. Если тот, кто зовет себя Зэцем, станет Висеком, он не будет больше Смертью и окажется в безопасности, верно?
   — Богохульство! — взвизгнула женщина. Оба смотрели теперь на Д'варда. Оба выказывали теперь признаки злости или по меньшей мере неодобрения.
   — Астина может подтвердить то, что я говорю.
   — Надо побеседовать как-нибудь с Астиной, дорогая, — пробормотал мужчина.
   — Да, милый, надо.
   Ну да, раскачаются они, как же.
   Д'вард стукнул кулаками по бедрам.
   — Я прошу у вас только того, что обещала мне Астина: во-первых, защитить меня от Жнецов в своих владениях, во-вторых, приказать своим жрецам, чтобы те удерживали власти от…
   — Нет, — отрезал мужчина и снова закрыл глаза.
   Женщина хихикнула и проскрипела:
   — Если ты не можешь сам себя защитить от этого, как ты надеешься одолеть бога?
   — Но на это уйдет мана! Вы же понимаете, чем больше я наберу, тем быстрее я смогу набрать еще. Мне нужна помощь, чтобы построить…
   — Революцию? — Мужчина зевнул. — Не выйдет. Мы построили все слишком крепко.
   Д'вард ругнулся себе под нос незнакомыми Дошу словами.
   — Никому еще не удавалось проповедовать смуту больше чем в двух вейлах одновременно, так утверждает Прилис.
   Женщина беззвучно пошевелила губами.
   — Это правда.
   — Я иду уже по четвертому! Я продержался почти месяц. Я что-то новое, слышите? Что-то такое, чего вы еще не видели! Я предсказан цепью пророчеств, цепью, которую Зэцу не удалось порвать на протяжении тридцати лет, как бы он ни пытался. Если вы не хотите охранять меня в Ниолвейле, будете ли вы по крайней мере смотреть на мои усилия? Будете ли вы следить за тем, как далеко я зайду, где и как погибну?
   С медлительностью ледника мужчина поднял руку и почесал бороду ногтями, напоминавшими маленькие костяные наконечники стрел.
   — Это может быть и забавно, — решил он.
   — Мы уже тысячу лет не видели ничего нового, — пробормотала женщина.
   Д'вард глубоко вздохнул, словно одержал победу.
   — Астина обещала мне еще одну вещь. Если я смогу продержаться достаточно, чтобы сразиться с Зэцем на его узле, она одолжит мне немного маны для последнего…
   — Ох нет! — буркнула женщина и на этот раз действительно заерзала в своем кресле. — Как мы можем быть уверены, что ты вернешь ее? Ты говоришь, что Зэц опасен для нас, но, если ты победишь, ты будешь еще сильнее, чем он.
   — Даю вам свое честное слово, что…
   — Драконий навоз!.. — Ее прозрачные глаза перебежали с Освободителя на Доша и, казалось, ожили. — Это еще кто? — завизжала она. — Ты привел в наше святилище смертного?
   Мужчина распрямился в кресле, чтобы посмотреть на Доша, и его одежды рассыпались в пыль.
   — Уходи! — прошептал Д'вард, не оборачиваясь. — Беги!
   Дош повернулся и стрелой вылетел из комнаты.

27

   В полнейшей панике искал он дорогу сквозь темноту, отлетая рикошетом от мебели, натыкаясь на высокие урны, кувыркаясь через сундуки, роняя вазы и кубки, огромные канделябры и боевые доспехи. За его спиной разлетались по полу осколки, и бегство его, должно быть, со стороны напоминало землетрясение. Он не имел ни малейшего представления о том, какую дверь он должен найти, где она и сможет ли он открыть ее, если все-таки найдет. Однако двери не оказалось — он вылетел на лунный свет и кувырком покатился по ступенькам.
   На этом злоключения его не кончились. Судя по всему, злостное вторжение каких-то проходимцев в святая святых не осталось незамеченным, и весь персонал храма в полном составе собрался молить Висека о прощении. По меньшей мере сорок жрецов и жриц в белых облачениях стояли на коленях, распевая покаянную песнь. Дош свалился на перепуганных служителей снежной лавиной, сбив с ног чуть ли не половину из них, прежде чем смог остановиться.
   Над его головой вращалась в небе зеленая луна в сопровождении огненных языков и звезд — столько он еще никогда не видел. Трое или четверо мужчин навалились на него сверху, хотя он и без этого не смог бы сесть, не говоря о том, чтобы бежать.
   Пение сменилось криками. Порядок или по крайней мере подобие его был быстро восстановлен.
   Дош обнаружил себя лежащим на полу с прижатыми к земле руками и ногами. Из разбитого носа шла кровь. В голове гудело. По всему телу разлилась какая-то противная слабость. Он обвел взглядом круг разъяренных лиц. Несколько человек пытались говорить разом, пока какой-то пожилой тип не взял допрос в свои руки.
   — Где твой помощник? — визгливым голосом спросил он. Он стоял меж раздвинутых в стороны ног Доша, и по виду его можно было предположить, что он вполне способен двинуть ногой в случае нежелательного ответа.
   Дош облизнул губы, залитые сочившейся из носа кровью. Левая лодыжка отчаянно болела.
   — Как это «где»? У святого Висека, конечно!
   Старик явно колебался, бить или нет.
   Несчастному Дошу приходилось попадать в переплет и раньше, но чтоб так
   — никогда. Насколько мог, он принял самоуверенный вид — что в сложившейся ситуации было не так-то просто.
   — Он скоро будет. Вы всегда так встречаете гостей Великого?
   Как ни странно, это подействовало; по крайней мере старик так и не двинул ногой, что в настоящий момент было важнее всего. Он нахмурился и отступил на пару шагов.
   — Поднимите его!
   Руки, державшие его, разжались. Его рывком поставили на пол. Голова закружилась, и острая боль пронзила лодыжку. Он пошатнулся, но его удержали, и он остался стоять на одной ноге, борясь с волнами тошноты.
   — Кто ты?
   Хороший вопрос; жаль только, удобоваримого ответа на него не находилось. «Тион» — никто не посмеет оспаривать право одного бога заглянуть поболтать к другому, однако вряд ли бог свалится с лестницы или будет бояться перенести вес на левую ногу.
   «Друг Освободителя» — другая возможность. Это была чистая правда, но она могла привести к совершенно нежелательным последствиям.
   — Я не волен отвечать, — выдавил Дош.
   Кто-то ударил его, и храм снова поплыл по кругу. На этот раз его вырвало, что по крайней мере заставило старшего жреца отступить и повременить с продолжением допроса.
   Но ненадолго.
   — Стража! — взвизгнул старик, почти заикаясь от ярости.
   Круг жрецов и жриц расступился, пропуская отряд вооруженных мужчин; лунный свет играл на клинках, броне и в их глазах рептилий.
   — Допросите этого преступника! — махнул рукой старший жрец. — Я хочу знать, кто он и что он делает. Выбейте из него правду!
   Пышно разряженный стражник неуверенно огляделся по сторонам.
   — Прямо здесь, ваше преподобие?
   — Да, здесь! Сейчас же!
   Жрецов, удерживавших Доша за руки, сменили солдаты, и он приготовился к худшему. Ох, бедный, бедный Дош!
   — Что вы делаете? — раздался знакомый голос. Перепрыгивая через ступеньки, к ним спускался Д'вард. — Отпустите этого человека!
   На нем не было ничего, кроме набедренной повязки крестьянина, но голос его звучал громче боевого рога. Толпа расступилась; мужчины, женщины и даже солдаты попятились от него. Дош пошатнулся, но устоял на одной ноге.
   Голубые глаза гипнотизировали собравшихся.
   — Отойдите! — Все отступили еще на шаг. — Дальше! — Свободное пространство расширилось. Д'вард повернулся к Дошу и скривился от увиденного. Он протянул руку и дотронулся до расквашенного носа. Боль стихла немедленно. Дош вытер кровь рукой.
   — Что с твоей ногой?
   Дош уже чувствовал себя лучше. Возможно, передышка была лишь временной, но каждая минута, отдалявшая допрос, уже радовала.
   — Сломал лодыжку. — Он надеялся, что это только растяжение, но не хотел вдаваться в подробности.
   — Кто ты? — Верховный Жрец с трудом пришел в себя.
   Д'вард повернулся и долго смотрел на него в упор.
   — Кто, говоришь, у вас бог пророчеств?
   Старик презрительно дернул губой.
   — Ваатун — аватара святого Висека.
   — А я Д'вард Освободитель, предсказанный пророчеством.
   — Еретик? — Визг поднялся до опасной частоты.
   Не удостоив его ответом, Д'вард опустился на колено и взялся руками за лодыжку Доша. Его пальцы казались холодными как лед. Он поставил ногу Доша на пол.
   — Попробуй.
   Дош перенес вес на левую ногу, и ничего не случилось.
   — Уже хорошо, — спокойно проговорил он. — Спасибо. — Должно быть, он ударился головой сильнее, чем думал, ибо этого, конечно, не могло быть на самом деле. С другой стороны, жрецы — все до единого — замерли разинув рот.
   Д'вард встал и смерил их взглядом, каким гордая хозяйка смотрит на тараканов в своей кладовке. Он был выше их всех.
   — Я Освободитель. У меня с Висеком дела, которые вас не касаются. Предсказано, что я принесу смерть Смерти. И написано: «Увечья, и болезни, и смерть саму уберет он от нас. О, возрадуйтесь!»
   Колени Верховного Жреца задрожали, однако стоявший рядом с ним человек помладше поймал его за локоть и не дал упасть.
   — Но Освободитель проповедует злостную ересь против святых Богов!
   Д'вард презрительно посмотрел на него:
   — Ты часто слышал проповеди Освободителя?
   — Я не позволю его лжи осквернять мой слух!
   — Так пусть дела его отворят глаза твои! «Возрадуйтесь!» — гласит пророчество. Ты видел чудо. Что еще нужно, чтобы спасти тебя от ошибок и невежества? Говорю тебе: возрадуйся!
   Мужчина посмотрел на нос Доша, потом на его лодыжку и рухнул на колени. Верховный Жрец, кряхтя, последовал его примеру, а за ним и все остальные. Бронзовые шлемы и белые тюрбаны уткнулись в пол. Да, вот это было зрелище!
   — Радуйтесь! — фыркнул Д'вард. — Радуйтесь, пока не встанет солнце, чтобы согреть ваши холодные, полные неверия сердца. — Он подтолкнул Доша и затрусил к выходу.
   Странное дело, но никто не пытался задержать их. Солдаты и жрецы простерлись ниц, и самый злостный еретик Вейлов гордо проследовал мимо них, а с ним и его спутник.
   — Знаешь, на этот раз все висело на волоске, — как бы невзначай проговорил Д'вард, сбегая по ступеням.
   — Не одни жрецы страдали неверием. — Глаза Доша тоже открылись этой ночью. — Я был глупцом! — всхлипнул он. — Боже, прости меня!
   — Не бери в голову! Бежать можешь? У меня не осталось ни капли! Нам придется полагаться только на собственные ноги. Так можешь бежать?
   — Да, господин.
   — Умница. Тогда давай, пока они не передумали.
   Они бежали. Обратный путь показался им в тысячу раз длиннее. Затмение началось. Трумб клонился к западу — черная луна на фоне полного звезд неба. Только холодное голубое сияние Иш заливало дорогу. Дошу стоило бы теперь остерегаться Жнецов, но ему было не до таких мелочей. Наконец затмение кончилось, небо затянуло тучами, и пошел дождь, который еще сильнее замедлил их бег.
   Его терзали разом раскаяние и злоба. Какой же он слепец! Он знал Д'варда уже не первый год и понял, что он Освободитель, раньше, чем кто-либо другой. Он видел, как тот творит чудеса; конечно, тогда это были не слишком явные чудеса, которые можно было списать на случайность или везение, но могло хватить и их. Нехватка нравственности не слишком беспокоила его, но ему больно было сознавать себя глупцом. За последнюю неделю он слышал с дюжину проповедей Д'варда, но позволял словам скользить мимо сознания — так вода скользит по свечному воску. Теперь он пытался вспомнить все эти слова хотя бы для того, чтобы знать, сколько он потерял.
   Но кто же тогда Д'вард? Посланец богов или сам бог? Ведь только бог может исцелить сломанную лодыжку. Но Д'вард отрицает богов. Есть только один бог, говорил он, бог Неделимый. Нет, загадка слишком сложна, чтобы пытаться решить ее в эту холодную, сырую ночь, на бегу, оскальзываясь на грязи. Усталость мешала ему думать, и в конце концов он плюнул на все и заспешил вперед, стараясь не потерять из виду спину Д'варда, бледным пятном мелькавшую в темноте.
   В первый же раз, когда они задержались у ручья напиться, он, даже не смыв остатки высохшей крови с лица, попытался просить Освободителя о прощении и наставлении.
   — Не думай об этом сейчас, — сказал Д'вард. — Будет еще время все прояснить. Как твои синяки?
   Тянулись часы. Дош начал оступаться все чаще и чаще. Каждый раз Д'вард слышал, как смолкало шлепанье его ног по грязи, возвращался, помогал ему, перемазанному грязью с головы до ног, встать и заставлял его бежать дальше. А потом даже Д'вард начал выбиваться из сил, ибо тоже падал все чаще и чаще. Дождь превратился в ливень.
   Они укрылись под мостом в том месте, где дорога некоторое время тянулась прямо по насыпи через болота. Время от времени дорога взбегала на деревянные мосты, пропуская под собой ручьи, однако вода в это время года стояла низко, обнажая песчаное ложе. Они залезли под поросшие зеленым мхом бревна и, блаженно кряхтя, вытянули усталые ноги. Дождь барабанил по доскам всего в нескольких дюймах над ними, но до них не доставал.
   Почти не доставал. Дош отодвинулся от просочившейся струйки.
   — Поспи немного, — пробормотал Д'вард.
   — Неделю или две?
   — Лучше уж одну. Когда Прат'ан проснется и обнаружит, что меня еще нет, он мне шею свернет.
   С минуту Дош озадаченно думал над этим, потом до него дошло, что это звучит забавно, и он сам удивился своему смеху.
   — М-м? — не понял Д'вард. — Ох да, свернет, конечно, когда я вернусь. Ничего, он справится как-нибудь без меня, верно? Понимаешь, сегодня нам как раз предстоит долгий переход.
   — Так отложи его, — посоветовал Дош. Освободитель говорил Висеку, что переходит с узла на узел. Интересно, что это за узлы такие? — Отдохни сегодня, пройдешь завтра.
   Д'вард начал бормотать что-то про надвигающуюся зиму и проблемы с едой в случае, если Свободные задерживаются на одном месте, но его голос уже доносился до Доша откуда-то издалека…
   — Осторожно! — Чья-то рука поймала голову Доша как раз вовремя, чтобы не дать ей врезаться в балку.
   Дош встревоженно щурился спросонок, пытаясь сообразить, где он, почему ему так омерзительно холодно и что за болван брызгает на него водой. Потом он услышал шум и понял, что это бревна над головой, сотрясаясь, стряхивают на него влагу. Вода рядом с мостом отсвечивала зеленым лунным светом, значит, они проспали совсем немного. Час, максимум два. Дождь прекратился.
   — Что?
   — Солдаты!
   По мосту цокали копыта. Много копыт.
   Дош приподнялся на локте, чтобы взглянуть поверх своего спутника на тени на водной глади. Он увидел очертания улан верхом на моа. Они спешили на запад. Он посмотрел на Д'варда — от него виднелись только поблескивающие в темноте глаза — и спросил:
   — Они за нами?
   — Думаю, не только за нами. За всеми Свободными. Нам надо переждать, а потом вернуться и попробовать срезать по тому берегу озера.
   — Нет, — возразил Дош. — Стоит им сойти с моста, и они поедут намного быстрее. Нам не успеть раньше них, каким бы путем мы ни пошли.
   Д'вард тихонько застонал.
   — Возможно, ты прав.
   Арьергард прошел, и шум стих.
   Зачем идти дальше? Если ниолийская кавалерия выступила против Свободных, все, что застанет Освободитель, вернувшись в лагерь, — это только арестованных или убитых последователей. Впрочем, Д'вард все равно вернется. Уговаривать его бежать и скрываться — пустая трата времени. А если он вернется, он, возможно, совершит еще одно чудо, даже без помощи Ирепит. Он же Освободитель.
   Дош припомнил времена своей службы у Тариона, командующего нагианской кавалерией. Что ж, может, и не все так плохо? До рассвета солдаты станут на бивуак, чтобы дать отдохнуть моа. Возможно, они с Д'вардом и успеют вернуться в лагерь.
   Это казалось невозможным. Это и было невозможно — два изможденных человека на сбитых в кровь ногах не могут обогнать отряд верховых улан. Но они сделали это.
   С рассветом, окрасившим далекие склоны Ниолволла в розовый цвет, они миновали поле, на котором паслись стреноженные моа и грелись у походных костров люди. Королевские уланы не проявили интереса к двум крестьянам, спешившим куда-то пешком, и не стали задерживать их. Как только поле скрылось за поворотом дороги, Д'вард ускорил бег. Каким-то образом Дош ухитрялся не отставать, даже несмотря на то что ноги у него были короче.
   Лагерь Свободных был организован гораздо хуже и занимал гораздо больше места, чем лагерь королевских улан. Паломники уже проснулись, и большая часть их собралась на берегу реки, умываясь, собирая постель — у кого она была, конечно, — распевая гимны или подъедая то, что осталось от вчерашнего ужина. Мало кто из них обратил внимание на двух оборванных, перепачканных грязью молодых людей, которые плелись по раскисшей дороге, и уж точно никто не узнал в одном из них своего предводителя.