Страница:
— Ни за что бы не поверил, что соглашусь с таргианцем. Тот тип прав, говоря, что он спятил. Так оно и есть.
Алиса прикусила губу.
— Я уверена, он знает, что делает.
— А я нет, — буркнул Джулиан. Он повернулся к Пинки. Если у кого-то и был хитрый ум, способный понять происходящее, так только у него. — Вы-то хоть что-нибудь понимаете?
Пинки сонно прищурился.
— Разумеется, мы должны исходить из того, что тут ведется чрезвычайно изощренная игра, м-м? Игра на нескольких уровнях. Вы согласны? Различные слушатели получают различные послания, как…
— Шш! — прошипела Алиса.
Экзетер вышел на середину комнаты. Он только что объявил войну самой могущественной империи в Соседстве — это все равно что объявить войну Прусской империи на Земле! И он продолжает говорить о заурядных вещах как ни в чем не бывало!
— …говорил об этом прекрасном доме, переживающем тяжелые времена. Мы найдем ему более достойное применение. Давайте превратим это здание в первый храм Неделимого, дабы он утверждал Истину, направлял страждущих и несчастных. Храму положен жрец или жрица, святой человек, подходящий для этой роли. Кто среди вас наиболее достоин этого?
Он огляделся по сторонам. Все молчали. «Какой еще, к чертовой матери, храм?» — хотелось взвизгнуть Джулиану. Он покосился на Пинки, но и тот хмуро молчал — Церковь Неделимого упорно отказывалась заводить мало-мальски постоянные помещения для служений, опасаясь, что они будут привлекать слишком много внимания.
Экзетер вздохнул:
— Никаких предложений? О, друзья мои, неужели вы ничего не видите? Разве это не очевидно? Только двое из нас упомянуты в «Филобийском Завете». Она знает, каково быть нищей и униженной. Она знает, каково быть увечной. Я слышал даже разговоры о том, что ей грех находиться среди порядочных людей. Стыдно, стыдно! Это им, возомнившим о себе, стоило бы склонять головы в ее присутствии. Элиэль Верховная Жрица, выйди сюда.
В дальнем конце комнаты Элиэль неуверенно поднялась; ее явно подтолкнули соседи. Она медленно, ссутулившись, стиснув руки на груди, вышла вперед. Какой бы великолепной актрисой она ни была, она вряд ли могла так изобразить потрясение. Экзетер обнял ее.
— А теперь, жрица, — сказал он, отпуская ее, — нам нужен Круг. Там, над камином, в стену вбит гвоздь, и у тебя есть щит, который лучше всяких слов освятит это помещение. Пусть он всегда напоминает нам Сотню, воины которой стали первыми мучениками нашей Церкви… Первыми, но не последними. Именем Неделимого я освящаю этот щит и этот храм — вы все, смотрите, слушайте и запоминайте, ибо очень скоро и вам предстоит нести слово Его во все вейлы.
Бред сивой кобылы! То ли этот поганец совершенно спятил, то ли он убивает время до тех пор, пока не случится что-то, или… или… Или Джулиан Смедли последний дурак. Почему Экзетер отверг предложение эфора отпустить Свободных с миром? Пинки наверняка все знает или по крайней мере о многом догадывается, только как из него вытянуть это?
Но Пинки смотрел на церемонию, происходящую перед камином. Экзетер снова пошел собственным путем, основав раскольническую секту — Церковь Освободителя… И Элиэль в качестве Верховной Жрицы! Даже не пришелец. Девица, которой нет еще двадцати, туземка, актриса! Бывшая шлюха! Неудивительно, что Пинки бурлит как котел. Ясное дело, он, должно быть, надеялся, что сможет повернуть все по-своему…
Нет! Если Экзетер сбрендил и оставляет Церковь Освободителя на произвол судьбы, Пинки, конечно же, рассчитывает править ею так, как правил Службой, из-за кулис. Но все это зависит от того, сколько верующих переживут завтрашний Апокалипсис. Таргианцы нагрянут на заре с огнем и мечом. Старых, хворых, детей предадут смерти, а крепких тысячами погонят в шахты.
Ужасная истина открылась вдруг ему, оглушив его и лишив сил: Экзетер привел сюда всех этих невинных, чтобы они умерли за него, как умерла Сотня. Вот почему он отверг условия таргианцев. Больше жертв — больше маны! Он пытается побить Зэца его же методами.
56
57
Алиса прикусила губу.
— Я уверена, он знает, что делает.
— А я нет, — буркнул Джулиан. Он повернулся к Пинки. Если у кого-то и был хитрый ум, способный понять происходящее, так только у него. — Вы-то хоть что-нибудь понимаете?
Пинки сонно прищурился.
— Разумеется, мы должны исходить из того, что тут ведется чрезвычайно изощренная игра, м-м? Игра на нескольких уровнях. Вы согласны? Различные слушатели получают различные послания, как…
— Шш! — прошипела Алиса.
Экзетер вышел на середину комнаты. Он только что объявил войну самой могущественной империи в Соседстве — это все равно что объявить войну Прусской империи на Земле! И он продолжает говорить о заурядных вещах как ни в чем не бывало!
— …говорил об этом прекрасном доме, переживающем тяжелые времена. Мы найдем ему более достойное применение. Давайте превратим это здание в первый храм Неделимого, дабы он утверждал Истину, направлял страждущих и несчастных. Храму положен жрец или жрица, святой человек, подходящий для этой роли. Кто среди вас наиболее достоин этого?
Он огляделся по сторонам. Все молчали. «Какой еще, к чертовой матери, храм?» — хотелось взвизгнуть Джулиану. Он покосился на Пинки, но и тот хмуро молчал — Церковь Неделимого упорно отказывалась заводить мало-мальски постоянные помещения для служений, опасаясь, что они будут привлекать слишком много внимания.
Экзетер вздохнул:
— Никаких предложений? О, друзья мои, неужели вы ничего не видите? Разве это не очевидно? Только двое из нас упомянуты в «Филобийском Завете». Она знает, каково быть нищей и униженной. Она знает, каково быть увечной. Я слышал даже разговоры о том, что ей грех находиться среди порядочных людей. Стыдно, стыдно! Это им, возомнившим о себе, стоило бы склонять головы в ее присутствии. Элиэль Верховная Жрица, выйди сюда.
В дальнем конце комнаты Элиэль неуверенно поднялась; ее явно подтолкнули соседи. Она медленно, ссутулившись, стиснув руки на груди, вышла вперед. Какой бы великолепной актрисой она ни была, она вряд ли могла так изобразить потрясение. Экзетер обнял ее.
— А теперь, жрица, — сказал он, отпуская ее, — нам нужен Круг. Там, над камином, в стену вбит гвоздь, и у тебя есть щит, который лучше всяких слов освятит это помещение. Пусть он всегда напоминает нам Сотню, воины которой стали первыми мучениками нашей Церкви… Первыми, но не последними. Именем Неделимого я освящаю этот щит и этот храм — вы все, смотрите, слушайте и запоминайте, ибо очень скоро и вам предстоит нести слово Его во все вейлы.
Бред сивой кобылы! То ли этот поганец совершенно спятил, то ли он убивает время до тех пор, пока не случится что-то, или… или… Или Джулиан Смедли последний дурак. Почему Экзетер отверг предложение эфора отпустить Свободных с миром? Пинки наверняка все знает или по крайней мере о многом догадывается, только как из него вытянуть это?
Но Пинки смотрел на церемонию, происходящую перед камином. Экзетер снова пошел собственным путем, основав раскольническую секту — Церковь Освободителя… И Элиэль в качестве Верховной Жрицы! Даже не пришелец. Девица, которой нет еще двадцати, туземка, актриса! Бывшая шлюха! Неудивительно, что Пинки бурлит как котел. Ясное дело, он, должно быть, надеялся, что сможет повернуть все по-своему…
Нет! Если Экзетер сбрендил и оставляет Церковь Освободителя на произвол судьбы, Пинки, конечно же, рассчитывает править ею так, как правил Службой, из-за кулис. Но все это зависит от того, сколько верующих переживут завтрашний Апокалипсис. Таргианцы нагрянут на заре с огнем и мечом. Старых, хворых, детей предадут смерти, а крепких тысячами погонят в шахты.
Ужасная истина открылась вдруг ему, оглушив его и лишив сил: Экзетер привел сюда всех этих невинных, чтобы они умерли за него, как умерла Сотня. Вот почему он отверг условия таргианцев. Больше жертв — больше маны! Он пытается побить Зэца его же методами.
56
Дош сбежал с крыльца и пустился вдогонку за таргианцами. Тишину ночи нарушал лишь шелест листвы под ногами. Диск Трумба был почти идеальным кругом — затмение начнется совсем скоро. Лунного света вполне хватало, чтобы не сбиваться с тропы. Даже если стемнеет раньше, чем он вернется, он легко найдет дорогу по горящим в ночи кострам. Обрывки гимнов вперемешку с народными песнями наглядно говорили, как Свободные отмечают то, что пообещал им Освободитель. Они верили.
Стыдно, но Дош верил в это не так сильно, как ему хотелось бы. Он знал таргианцев и то, как ревностно хранят они свои границы. Он испытал огромное облегчение, когда услышал, что они готовы отпустить Свободных в целости и сохранности, но и сильно удивился этому — не очень красиво с его стороны. Ему стоило бы больше верить в Д'варда и силу Неделимого.
Он увидел впереди силуэты посланников и сбавил шаг. Д'вард велел ему обратиться к ним после того, как они выйдут из леса, не раньше. Он слышал их голоса, лязг доспехов эфора.
Когда Д'вард отверг их условия, Дош был удивлен не меньше других. Нет, он должен верить. Почему, почему Освободитель так поступил? Но Освободитель всегда знал, что делает. Доверься Единственному! Это таргианцам предстоит удивиться, когда они услышат послание, которое несет им Дош. Разумеется, они будут проклинать его, но примут, никуда не денутся. То-то приятно будет посмотреть на их лица!
Что на самом деле странно — так это то, почему Д'вард так беспокоится. Он использовал пароль, означавший, что Дош должен повиноваться беспрекословно, но в этом вовсе не было необходимости. Дош и без того с радостью бы выполнил это поручение. Чего так боялся Д'вард? Возможно, он ожидал чего-то другого или предусмотрел даже несколько возможных путей развития событий, и худшего не произошло. Зачем тогда он использовал этот пароль: «Старые добрые времена»?
— Дош, любимый? — Из-за деревьев на яркий лунный свет выступила чья-то фигура.
Он вскрикнул от страха и отпрянул назад. Нога его зацепилась за корень, и он упал, приземлившись на пятую точку, — у него чуть дух не вышибло. Он поднял глаза на призрак.
Она была совершенно обнажена. Она была совсем еще девочка. Кроме того, она была беременна — груди ее и живот торчали пузырями. Золотые кудри падали ей на плечи.
Он отвернулся и зажмурился.
— Сестра! Тебе не стоит выставлять себя напоказ вот так! Это неприлично. Это тем более не подобает девушке твоего возраста.
И зима! Должно быть, она повредилась рассудком. Он слышал, что будущее материнство оказывает на женщин странное действие. Она безумна! Других объяснений ему в голову не приходило. Ей нужно помочь. Он поднялся на ноги.
Она рассмеялась серебристым, звенящим смехом.
— Раньше я всегда нравилась тебе такой, любимый.
Дош шагнул в сторону и вцепился в древесный ствол, чтобы не упасть. Шероховатость коры под ладонью убеждала его в том, что он бодрствует и это ему не снится. Голоса таргианского посольства стихли вдали. Он посмотрел на нее краем глаза — она все еще была здесь. Точнее, она придвинулась ближе.
— Убирайся! Иди к своему мужу сейчас же!
— Мужу? — Она снова рассмеялась и шагнула еще ближе. — Ты что, забыл меня, Дош? И те славные времена, когда мы были вместе?
Он снова посмотрел на ее лицо, только на лицо! Это было очень хорошенькое личико, мягкое, «красивое, гладкое. Она стояла слишком близко к нему. Он отвернулся.
— Я никогда не видел тебя! — простонал он.
— Ну, не совсем такой, — согласилась она. — Это образец прошлого года. Хороша, да? Или была хороша раньше… Один из гвардейцев, кажется, постарался.
Колени Доша подгибались от пронизывавшего его ужаса. О Боже, храни меня!
Она снова засмеялась, и откуда-то из глубин памяти, из тех ее закоулков, где таились кошмары, всплыло слабое воспоминание о чем-то, невыносимо похожем на этот смех.
— Начинаешь вспоминать, да? — поддразнила она его. — Конечно, проще стереть память, чем воскрешать ее, но посмотрим, что можно сделать. Кстати, ты не хочешь меня поцеловать?
К горлу подступила тошнота. Он прижался лицом к колючей коре.
— Убирайся! Именем Единственного Истинного Бога заклинаю: изыди! — Он начал молиться, но про себя, чтобы она не слышала, как ему страшно. Бог услышит. Бог поможет ему.
— Я все еще здесь, Дош, — весело сказала она. — Так ты уверен, что не хочешь меня поцеловать?
— Ни за что! Никогда больше! — Все эти грехи остались в его прошлой жизни. Ему нужно выполнить поручение, очень важное поручение. Д'вард полагается на него. Он обошел дерево, оставив девушку стоять с противоположной стороны, и пустился бегом по тропе, поскальзываясь и спотыкаясь, стараясь уворачиваться от нависавших сухих ветвей. Это удавалось ему не всегда, и они больно хлестали его по лицу.
— Боги мои, ну и спешка! — хихикнула она у самого его уха. — Этому телу не очень полезно бегать вот так, Дош. Что, если оно разродится прямо здесь, на тропе? И потом, ты же понимаешь, тебе не убежать от меня. Представь себе, вот это будет сюрприз, если мы объявимся перед эфором вдвоем! Как думаешь, он примет твое сообщение так серьезно, как следует, а?
Дош остановился как вкопанный. Девица врезалась в него сзади и обхватила его руками, весело смеясь. Он попытался высвободиться, и, конечно, силы ей было не занимать. Она весила почти столько же, сколько он сам, и ее чудовищных размеров живот мешал ему больше, чем ей. Они шатались из стороны в сторону, врезаясь в сучья и стволы. Он ругался сквозь стиснутые зубы, он наступал ей на босые ноги, но она лишь хихикала. В конце концов ему удалось высвободить руку. Он ударил ее в лицо так сильно, как мог, и разбил себе кулак.
Она отпустила его и отступила на шаг. Зеленый Трумб осветил ее голые груди и огромный живот.
— Милый, уж не значит ли это, что ты меня больше не любишь? — Она улыбнулась, показав выбитый зуб. Из разбитой губы сочилась кровь. Вздувшаяся грудь вздымалась и опадала при дыхании. — Или ты просто помнишь, как я люблю грубые игры? Ну, ударь меня еще раз! А ногой?
Его трясло так сильно, что он с трудом мог говорить.
— Ты не бог! Ты грязь, ты злой чародей вроде тех двух мумий, которые называют себя Висеком!
— Что верно, то верно. — Она кивнула, глядя на темную струйку, стекавшую по груди на выпуклый живот. — Со стороны Д'варда не очень красиво было говорить это тебе, но это так. Впрочем, любимый, это нас никак не касается. Мы все равно можем заниматься тем, что делали раньше.
— Ты меня околдовал! — Голос его сорвался. Слезы досады затуманили взгляд. Воспоминания копошились в мозгу подобно червям в тухлом мясе. Голые девки, голые парни… Хуже того, к нему начали возвращаться лица, звуки смеха, визги, вздохи, мольбы. — Ты наложил на меня свои заклятия…
Она шагнула вперед. Он отступал, пока не уперся спиной в дерево. Она подступила так близко, что соски ее касались его одежды и запах ее пота щекотал ему ноздри.
— Иногда накладывал, — прохрипела она. — Но на самом деле тебе их и не требовалось. Ты был самым изобретательным из всех моих партнеров, Дош. Таким крепким, таким гибким. Конечно, ты теперь слишком постарел, чтобы быть мной, но мы все еще можем доставить друг другу много удовольствия. Даже если только будем смотреть на других…
— Убирайся! — Он закрыл глаза. Кулаки болели, так сильно он стиснул их.
— Я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!
— Захочешь, если я захочу! — резко проговорила она. — Я могу забрать тебя отсюда прежде, чем Д'вард поймет что-нибудь. Ну ладно, если образец прошлого года тебя не интересует, как тебе свежий образец?
— Носить это даже приятнее, — добавил мужской голос.
Изменение тональности подсказало Дошу, что произошло. Он неохотно поднял глаза. Теперь Тион сделался юношей — стройным, узкоплечим, темноволосым и поразительно смазливым. Голым, разумеется. Он приглашающе облизнул губы.
— Убирайся! — взвизгнул Дош. Он был бессилен против этого чародейства, но ведь Д'вард положился на него. Если ему не удастся передать послание, тысячи людей обречены на смерть и все планы Освободителя рухнут.
Мальчик-Тион скорбно покачал головой.
— Ты ведешь себя ужасно глупо, Дош. Ты хочешь пойти и сказать эфору, что Освободитель только притворялся и что он на деле принимает его условия. Но ты не понял еще, что это послание сделает с тобой, Дош. Д'вард поступает очень некрасиво, я бы сказал, несправедливо по отношению к бедному Дошу. Ты этого еще не понимаешь?
— Пусть! Мне все равно! Я сделаю для него что угодно, потому что он мой друг, настоящий друг, а не проклятое распутное чудовище вроде тебя, Тион Чародей!
Паренек обиженно надул губы.
— Я никогда не обращался с тобой так жестоко, как Д'вард. Ради собственного блага тебе не стоит передавать этого послания, любовь моя.
Тион Юноша — воплощение зла! Если он хочет чего-то, это неправильно, неправильно! Бежать — бесполезно, значит, остается притворяться.
— Тогда что я должен передать эфору?
— Давай подумаем. Ты можешь сказать, что Д'вард обзывает всех таргианцев трусами. Ты можешь сказать, что он назвал эфора Квагьюрка кучей навоза в жестяных доспехах. — Мальчишка хихикнул, и глаза его нехорошо сузились. — Не пытайся надуть меня, любимый. Тебе никогда не удавалось этого раньше, а сейчас ты и вовсе растерян. Д'вард всего-навсего еще один чародей вроде меня. Этого невидимого бога, которого он изобрел, на деле не существует. Д'вард даже не верит в него сам.
— Это неправда! Ты лжешь! Ты заодно с Зэцем! Ты хочешь Д'варду смерти!
Мальчик вздохнул, затрепетав длинными ресницами.
— Нет, любовь моя, нет! Ты опять не прав. Я на стороне Д'варда, поверь! Я всегда поддерживал его. Несколько лет назад он был в моей власти, и я отпустил его. Ты не знал этого? Я послал тебя шпионить за ним, но только из любопытства. Я никогда не пытался помешать ему, ведь правда?
Дош застонал, не в силах говорить. Мысли метались как мотыльки. Молитвы захлебывались во всех этих ужасных воспоминаниях, которые роились у него в голове. Д'вард много раз говорил ему, что Юноша — сумасшедший. Он говорил это и Висеку, и они не спорили с этим.
— Так что, — продолжал Тион, — я и сам рад бы видеть Зэца мертвым, и это единственный способ добиться его смерти. Сам Д'вард еще недостаточно силен. Ему надо сделать одно из двух: или позволить таргианцам убить Свободных, или принять помощь от меня и остальных наших. Пятерых, на которых он так некрасиво клеветал. Я рад бы помочь ему, правда, но я не посмею, потому что знаю: другие на это не пойдут. Ему нужны мы все, Пятеро, и все наши миньоны тоже. А этому не бывать никогда, ибо мы все не доверяем друг другу. Кто-то наверняка струсит и поможет Зэцу, и тогда Зэц победит.
Он протянул руку потрепать Доша по щеке. Дош дернулся и стукнулся головой о сук так, что искры посыпались из глаз.
Мальчишка игриво подергал его за бороду.
— Можешь сам представить себе, что тогда сделает Зэц! Это называется Большая Игра, мой милый. Главное в ней — поставить на победителя, а Д'вард
— не победитель.
— Ты лжешь!
— Нет, милый Дош, не лгу. Поэтому я не позволю тебе доставить это послание. Пусть таргианцы думают, что он сказал им то, что хотел. Глупый мальчик передумал, но они этого не узнают. Тебе этого не понять, но так у Д'варда будет шанс справиться даже без нашей помощи. Зэц перехитрит сам себя — очень изящное решение.
Дош попытался проскользнуть мимо него. Мальчишка поймал его одной рукой, словно сомкнул стальные клещи, — Дош повис в воздухе, едва не вывернув плечо. Тион держал его на весу, даже не напрягаясь. Дош собрался с силами, ударил кулаком прямо по красивому лицу и охнул — кулак словно врезался в каменную стену. Тион явно не почувствовал ничего.
— Что, снова хочешь поиграть в грубые игры? — Он покосился на небо и нахмурился. Быстро темнело, и на большой диск Трумба начинала наползать черная тень. В небе высыпали звезды.
— Ну! — пробормотал чародей. — Это уже забавно!
Дош извернулся, пытаясь выскользнуть из тонких пальцев, — бесполезно. Тион не обращал на него внимания, не сводя глаз с луны.
— Очень забавно! Что ж, это меняет дело. — Чародей усмехнулся. — Ладно, Дош. Ступай и передавай свое послание. Попробуй остановить бойню, если сможешь.
С этими словами он исчез, пропав даже быстрее, чем зеленая луна.
Стыдно, но Дош верил в это не так сильно, как ему хотелось бы. Он знал таргианцев и то, как ревностно хранят они свои границы. Он испытал огромное облегчение, когда услышал, что они готовы отпустить Свободных в целости и сохранности, но и сильно удивился этому — не очень красиво с его стороны. Ему стоило бы больше верить в Д'варда и силу Неделимого.
Он увидел впереди силуэты посланников и сбавил шаг. Д'вард велел ему обратиться к ним после того, как они выйдут из леса, не раньше. Он слышал их голоса, лязг доспехов эфора.
Когда Д'вард отверг их условия, Дош был удивлен не меньше других. Нет, он должен верить. Почему, почему Освободитель так поступил? Но Освободитель всегда знал, что делает. Доверься Единственному! Это таргианцам предстоит удивиться, когда они услышат послание, которое несет им Дош. Разумеется, они будут проклинать его, но примут, никуда не денутся. То-то приятно будет посмотреть на их лица!
Что на самом деле странно — так это то, почему Д'вард так беспокоится. Он использовал пароль, означавший, что Дош должен повиноваться беспрекословно, но в этом вовсе не было необходимости. Дош и без того с радостью бы выполнил это поручение. Чего так боялся Д'вард? Возможно, он ожидал чего-то другого или предусмотрел даже несколько возможных путей развития событий, и худшего не произошло. Зачем тогда он использовал этот пароль: «Старые добрые времена»?
— Дош, любимый? — Из-за деревьев на яркий лунный свет выступила чья-то фигура.
Он вскрикнул от страха и отпрянул назад. Нога его зацепилась за корень, и он упал, приземлившись на пятую точку, — у него чуть дух не вышибло. Он поднял глаза на призрак.
Она была совершенно обнажена. Она была совсем еще девочка. Кроме того, она была беременна — груди ее и живот торчали пузырями. Золотые кудри падали ей на плечи.
Он отвернулся и зажмурился.
— Сестра! Тебе не стоит выставлять себя напоказ вот так! Это неприлично. Это тем более не подобает девушке твоего возраста.
И зима! Должно быть, она повредилась рассудком. Он слышал, что будущее материнство оказывает на женщин странное действие. Она безумна! Других объяснений ему в голову не приходило. Ей нужно помочь. Он поднялся на ноги.
Она рассмеялась серебристым, звенящим смехом.
— Раньше я всегда нравилась тебе такой, любимый.
Дош шагнул в сторону и вцепился в древесный ствол, чтобы не упасть. Шероховатость коры под ладонью убеждала его в том, что он бодрствует и это ему не снится. Голоса таргианского посольства стихли вдали. Он посмотрел на нее краем глаза — она все еще была здесь. Точнее, она придвинулась ближе.
— Убирайся! Иди к своему мужу сейчас же!
— Мужу? — Она снова рассмеялась и шагнула еще ближе. — Ты что, забыл меня, Дош? И те славные времена, когда мы были вместе?
Он снова посмотрел на ее лицо, только на лицо! Это было очень хорошенькое личико, мягкое, «красивое, гладкое. Она стояла слишком близко к нему. Он отвернулся.
— Я никогда не видел тебя! — простонал он.
— Ну, не совсем такой, — согласилась она. — Это образец прошлого года. Хороша, да? Или была хороша раньше… Один из гвардейцев, кажется, постарался.
Колени Доша подгибались от пронизывавшего его ужаса. О Боже, храни меня!
Она снова засмеялась, и откуда-то из глубин памяти, из тех ее закоулков, где таились кошмары, всплыло слабое воспоминание о чем-то, невыносимо похожем на этот смех.
— Начинаешь вспоминать, да? — поддразнила она его. — Конечно, проще стереть память, чем воскрешать ее, но посмотрим, что можно сделать. Кстати, ты не хочешь меня поцеловать?
К горлу подступила тошнота. Он прижался лицом к колючей коре.
— Убирайся! Именем Единственного Истинного Бога заклинаю: изыди! — Он начал молиться, но про себя, чтобы она не слышала, как ему страшно. Бог услышит. Бог поможет ему.
— Я все еще здесь, Дош, — весело сказала она. — Так ты уверен, что не хочешь меня поцеловать?
— Ни за что! Никогда больше! — Все эти грехи остались в его прошлой жизни. Ему нужно выполнить поручение, очень важное поручение. Д'вард полагается на него. Он обошел дерево, оставив девушку стоять с противоположной стороны, и пустился бегом по тропе, поскальзываясь и спотыкаясь, стараясь уворачиваться от нависавших сухих ветвей. Это удавалось ему не всегда, и они больно хлестали его по лицу.
— Боги мои, ну и спешка! — хихикнула она у самого его уха. — Этому телу не очень полезно бегать вот так, Дош. Что, если оно разродится прямо здесь, на тропе? И потом, ты же понимаешь, тебе не убежать от меня. Представь себе, вот это будет сюрприз, если мы объявимся перед эфором вдвоем! Как думаешь, он примет твое сообщение так серьезно, как следует, а?
Дош остановился как вкопанный. Девица врезалась в него сзади и обхватила его руками, весело смеясь. Он попытался высвободиться, и, конечно, силы ей было не занимать. Она весила почти столько же, сколько он сам, и ее чудовищных размеров живот мешал ему больше, чем ей. Они шатались из стороны в сторону, врезаясь в сучья и стволы. Он ругался сквозь стиснутые зубы, он наступал ей на босые ноги, но она лишь хихикала. В конце концов ему удалось высвободить руку. Он ударил ее в лицо так сильно, как мог, и разбил себе кулак.
Она отпустила его и отступила на шаг. Зеленый Трумб осветил ее голые груди и огромный живот.
— Милый, уж не значит ли это, что ты меня больше не любишь? — Она улыбнулась, показав выбитый зуб. Из разбитой губы сочилась кровь. Вздувшаяся грудь вздымалась и опадала при дыхании. — Или ты просто помнишь, как я люблю грубые игры? Ну, ударь меня еще раз! А ногой?
Его трясло так сильно, что он с трудом мог говорить.
— Ты не бог! Ты грязь, ты злой чародей вроде тех двух мумий, которые называют себя Висеком!
— Что верно, то верно. — Она кивнула, глядя на темную струйку, стекавшую по груди на выпуклый живот. — Со стороны Д'варда не очень красиво было говорить это тебе, но это так. Впрочем, любимый, это нас никак не касается. Мы все равно можем заниматься тем, что делали раньше.
— Ты меня околдовал! — Голос его сорвался. Слезы досады затуманили взгляд. Воспоминания копошились в мозгу подобно червям в тухлом мясе. Голые девки, голые парни… Хуже того, к нему начали возвращаться лица, звуки смеха, визги, вздохи, мольбы. — Ты наложил на меня свои заклятия…
Она шагнула вперед. Он отступал, пока не уперся спиной в дерево. Она подступила так близко, что соски ее касались его одежды и запах ее пота щекотал ему ноздри.
— Иногда накладывал, — прохрипела она. — Но на самом деле тебе их и не требовалось. Ты был самым изобретательным из всех моих партнеров, Дош. Таким крепким, таким гибким. Конечно, ты теперь слишком постарел, чтобы быть мной, но мы все еще можем доставить друг другу много удовольствия. Даже если только будем смотреть на других…
— Убирайся! — Он закрыл глаза. Кулаки болели, так сильно он стиснул их.
— Я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!
— Захочешь, если я захочу! — резко проговорила она. — Я могу забрать тебя отсюда прежде, чем Д'вард поймет что-нибудь. Ну ладно, если образец прошлого года тебя не интересует, как тебе свежий образец?
— Носить это даже приятнее, — добавил мужской голос.
Изменение тональности подсказало Дошу, что произошло. Он неохотно поднял глаза. Теперь Тион сделался юношей — стройным, узкоплечим, темноволосым и поразительно смазливым. Голым, разумеется. Он приглашающе облизнул губы.
— Убирайся! — взвизгнул Дош. Он был бессилен против этого чародейства, но ведь Д'вард положился на него. Если ему не удастся передать послание, тысячи людей обречены на смерть и все планы Освободителя рухнут.
Мальчик-Тион скорбно покачал головой.
— Ты ведешь себя ужасно глупо, Дош. Ты хочешь пойти и сказать эфору, что Освободитель только притворялся и что он на деле принимает его условия. Но ты не понял еще, что это послание сделает с тобой, Дош. Д'вард поступает очень некрасиво, я бы сказал, несправедливо по отношению к бедному Дошу. Ты этого еще не понимаешь?
— Пусть! Мне все равно! Я сделаю для него что угодно, потому что он мой друг, настоящий друг, а не проклятое распутное чудовище вроде тебя, Тион Чародей!
Паренек обиженно надул губы.
— Я никогда не обращался с тобой так жестоко, как Д'вард. Ради собственного блага тебе не стоит передавать этого послания, любовь моя.
Тион Юноша — воплощение зла! Если он хочет чего-то, это неправильно, неправильно! Бежать — бесполезно, значит, остается притворяться.
— Тогда что я должен передать эфору?
— Давай подумаем. Ты можешь сказать, что Д'вард обзывает всех таргианцев трусами. Ты можешь сказать, что он назвал эфора Квагьюрка кучей навоза в жестяных доспехах. — Мальчишка хихикнул, и глаза его нехорошо сузились. — Не пытайся надуть меня, любимый. Тебе никогда не удавалось этого раньше, а сейчас ты и вовсе растерян. Д'вард всего-навсего еще один чародей вроде меня. Этого невидимого бога, которого он изобрел, на деле не существует. Д'вард даже не верит в него сам.
— Это неправда! Ты лжешь! Ты заодно с Зэцем! Ты хочешь Д'варду смерти!
Мальчик вздохнул, затрепетав длинными ресницами.
— Нет, любовь моя, нет! Ты опять не прав. Я на стороне Д'варда, поверь! Я всегда поддерживал его. Несколько лет назад он был в моей власти, и я отпустил его. Ты не знал этого? Я послал тебя шпионить за ним, но только из любопытства. Я никогда не пытался помешать ему, ведь правда?
Дош застонал, не в силах говорить. Мысли метались как мотыльки. Молитвы захлебывались во всех этих ужасных воспоминаниях, которые роились у него в голове. Д'вард много раз говорил ему, что Юноша — сумасшедший. Он говорил это и Висеку, и они не спорили с этим.
— Так что, — продолжал Тион, — я и сам рад бы видеть Зэца мертвым, и это единственный способ добиться его смерти. Сам Д'вард еще недостаточно силен. Ему надо сделать одно из двух: или позволить таргианцам убить Свободных, или принять помощь от меня и остальных наших. Пятерых, на которых он так некрасиво клеветал. Я рад бы помочь ему, правда, но я не посмею, потому что знаю: другие на это не пойдут. Ему нужны мы все, Пятеро, и все наши миньоны тоже. А этому не бывать никогда, ибо мы все не доверяем друг другу. Кто-то наверняка струсит и поможет Зэцу, и тогда Зэц победит.
Он протянул руку потрепать Доша по щеке. Дош дернулся и стукнулся головой о сук так, что искры посыпались из глаз.
Мальчишка игриво подергал его за бороду.
— Можешь сам представить себе, что тогда сделает Зэц! Это называется Большая Игра, мой милый. Главное в ней — поставить на победителя, а Д'вард
— не победитель.
— Ты лжешь!
— Нет, милый Дош, не лгу. Поэтому я не позволю тебе доставить это послание. Пусть таргианцы думают, что он сказал им то, что хотел. Глупый мальчик передумал, но они этого не узнают. Тебе этого не понять, но так у Д'варда будет шанс справиться даже без нашей помощи. Зэц перехитрит сам себя — очень изящное решение.
Дош попытался проскользнуть мимо него. Мальчишка поймал его одной рукой, словно сомкнул стальные клещи, — Дош повис в воздухе, едва не вывернув плечо. Тион держал его на весу, даже не напрягаясь. Дош собрался с силами, ударил кулаком прямо по красивому лицу и охнул — кулак словно врезался в каменную стену. Тион явно не почувствовал ничего.
— Что, снова хочешь поиграть в грубые игры? — Он покосился на небо и нахмурился. Быстро темнело, и на большой диск Трумба начинала наползать черная тень. В небе высыпали звезды.
— Ну! — пробормотал чародей. — Это уже забавно!
Дош извернулся, пытаясь выскользнуть из тонких пальцев, — бесполезно. Тион не обращал на него внимания, не сводя глаз с луны.
— Очень забавно! Что ж, это меняет дело. — Чародей усмехнулся. — Ладно, Дош. Ступай и передавай свое послание. Попробуй остановить бойню, если сможешь.
С этими словами он исчез, пропав даже быстрее, чем зеленая луна.
57
Церемония завершилась. Алиса не поняла из нее ни слова, но действия сами по себе были достаточно ясны. Элиэль, сладкоголосую инженю, провозгласили Епископом Таргвейлским, а может. Архиепископом Всея Вейлов. Она оправилась от потрясения и уже вживалась в новую роль, принимая поздравления от Носителей Щита с царственным достоинством. Эдвард сегодня непредсказуем! На лицо Пинки стоило посмотреть. На лицо Урсулы, пожалуй, даже уже не стоило. Джулиан погрузился в мрачные раздумья. Огонь в камине прогорел, оставив только редкие тлеющие головешки, и изменения в саду за окнами подсказывали, что начинается затмение.
Должно быть, Эдвард приказал начинать пир, так как люди уже расходились. Он стоял у двери, заговаривая с каждым Носителем Щита — голос его казался достаточно бодрым, так что это походило скорее на личный инструктаж, чем на прощание. Ну уж от Алисы он так просто не отделается. Она хотела знать, что все это значит, и она не уйдет, пока не узнает этого, так-то! Она встала и потянулась.
Джулиан продолжал хмуриться, она ответила ему сердитым взглядом.
— Что случилось? Вы сомневаетесь, что из Элиэль выйдет плохой Папа?
Он пожал плечами — это его совершенно не волновало.
— Я хочу понять, зачем он отверг предложение таргианцев. И то, каким образом он это сделал! Черт возьми, Алиса, эфор — все равно что король или президент, третья часть абсолютного тирана.
— Мне кажется, я знаю это. Я даже скажу вам, если вы только обещаете никому не говорить.
— Идет! — как-то слишком быстро согласился Джулиан. Он явно считал, что он знает ответ, а она — нет.
Она оглянулась — не услышит ли ее Эдвард? Он как раз прощался у дверей с Элиэль, но она была последняя.
— Это старая проблема, государство и церковь… Это довольно трудно описать словами. Я даже не уверена, что это смог бы сделать сам Эдвард. Мне кажется, он повинуется инстинкту.
— Инстинкту! Инстинкту? Он нас всех угробит или отдаст в рабство со своим чертовым инстинктом.
— В некотором роде это не имеет значения. — Интересно, сможет ли она объяснить это человеку, который до сих пор не понял этого? Джулиан слишком прямолинеен, нормальный англосакс. Эдвард тоже был реалистом, но в жилах его текла толика кельтской крови, этакое подводное течение, отвергающее простую логику. — Суть в том, что это венец всего, для чего он трудился, верно? Поэтому важны даже детали. То, что мы видели сегодня, может стать легендой для тысяч или миллионов людей. Это был его бенефис, его апофеоз, и он не мог позволить, чтобы его видели принимающим милости из рук таргианцев.
— Если вы так считаете, вы тоже сошли с ума, как и он. Это же Таргия, девушка!
Теперь пришла ее очередь пожать плечами.
— Я не думаю, чтобы Эдвард видел в этом человеке эфора Квагьюрка. Мне кажется, он видел перед собой Понтия Пилата.
Джулиан разинул рот.
— Он был здесь совершенно неуместен, — объяснила она. — Как Пилат. Иногда военная сила ничего не значит. Генералы и их армии вынуждены играть по другим правилам и служить целям, постичь которые сами не в силах.
Джулиан и сам бывший солдат. Это забавнее всего. Его глаза уставились поверх ее головы.
Она повернулась. К ним приближался Эдвард, но смотрел он не на них, а в окно.
— Слишком поздно задавать вопросы, — проворчал он так, словно кто-то из них что-то сказал.
— Но… — начал было Джулиан.
— Нет. Осталось только верить. — Эдвард коротко глянул на него и протянул ему руку, хотя все внимание его было по-прежнему приковано к саду.
Джулиан сделал вид, что не замечает его руки.
— Скажи мне только, почему…
— Нет. До свидания, Джулиан. Спасибо. — Эдвард положил руку на плечо Алисы так, словно собирался увести ее.
— Спасибо за что? Я ничего не сделал, и…
— Еще сделаешь. — Эдвард отвел Алису к стене. — Если ты будешь держаться в тени, тебе ничто не грозит. Постарайся не привлекать к себе внимания.
Она взяла его руку в свою. Рука была холодна как лед. Лицо словно окаменело.
— Эдвард! Что… — Он попытался уйти, и она схватила его за плечи. — Что ты собираешься делать? Скажи!
— Ты тоже должна хранить надежду. — Он вымученно улыбнулся ей и подошел к окнам. Такие, как он, могут умирать от страха и все равно идти вперед, выполняя свой долг.
Призрачный зеленый свет становился все слабее и слабее. Она крепко обхватила себя руками, глядя на то, как он перешагивает через подоконник. Раздвигая сухие кусты и сучья, он спешил к расчищенному пятачку.
Она думала, что Джулиан ушел, но тот передумал, вернулся и стал рядом с ней. Оба молчали, но его рука нащупала ее пальцы и сжала их. Алиса была благодарна ему за общество.
Трумб почти исчез. Ночь, казалось, надвигалась на них, делаясь все темнее и холоднее, Эдвард стоял, скрестив руки, и ждал, едва видный из окна сквозь ветки. Ждал кого? Часы в Вейлах измерялись весьма приблизительно. Как договориться о встрече заранее? «Встретимся с затмением Трумба» — что ж, звучит неплохо. Но кого же он ждет?
Зэца? Не может быть. Ожидай он Зэца, он не позволил бы ей остаться. Он знал, на что шел, когда затевал свой крестовый поход, но ей все время казалось, что опасность еще далеко. Эта внезапная спешка застала ее врасплох. Нет, это не может быть Зэц — главное действие. Но это что-то жизненно важное, иначе Эдвард не нервничал бы так. Она сотворила короткую молитву: «Боже, двое мужчин, которых я любила, уже взяты от меня. Пребудь с ним, сохрани его».
Кто-то стоял теперь на полянке — лицом к Эдварду, футах в десяти от него. Мужчина! Он был строен и темноволос… Он был совершенно раздет.
Джулиан негромко втянул воздух сквозь зубы.
— Тион! Это может быть только он!
Алиса подобралась поближе к нему. Она начинала дрожать от холода и напряжения. Этому парню на улице полагалось бы закоченеть до смерти, если только он не согревался с помощью маны и если здесь вообще был он сам, а не что-то вроде его проекции.
Освободитель и Юноша, возможно, и говорили о чем-то, но слишком тихо, чтобы их было слышно. Еще одна фигура… Этот мужчина был крупнее, даже мощнее, одетый вполне прилично, чернобородый. Наверное, это был Карзон, Муж. Два новых человека появились почти одновременно. Это были всего только неясные очертания, но Алиса разглядела девушку в синей хламиде и зрелую женщину в красном. Так по крайней мере требовала мифология Вейлов.
— Ничего не получится! — прошептал Джулиан.
— Тес!
— Висека нет, видишь? Пятеро никогда не действовали сообща… Они столетиями ссорились… они никогда не доверятся друг другу, не говоря уж… — Его голос захлебнулся.
О чем говорится на этой неземной встрече? Алиса дала бы руку на отсечение, только бы ей позволили подслушать. И где же пятый, Висек? Среди Свободных гуляла легенда, согласно которой Освободитель встречался раз с Прародителем в Ниоле. Насколько было известно Алисе, сам Эдвард никогда не говорил о такой встрече. Авторство этой истории приписывалось Дошу в псалме святого Доша.
Темнело так быстро, что она уже с трудом могла разглядеть даже свою руку. Узел снова завибрировал, и еще две фигуры замкнули круг. Их появление было заметно только потому, что обе были одеты в белое или почти белое. Звездный свет блестел на седых волосах. Семь человек: Освободитель и Пентатеон.
— Вот! — прошептала она. — Он собрал их всех!
— Он с ума сошел, если доверится им, — фыркнул Джулиан. — И с какой стати они будут доверять ему?
— Ты думаешь, он просит их о помощи? Он хочет занять у них маны?
— А что же еще? Но все, что он может предложить им взамен, — это убрать Зэца, и они еще должны поверить ему, что он вернет потом им то, что взял взаймы. Черта с два они поверят.
Алиса не ответила, Конечно, она не знала этого точно, но ей казалось, что Эдвард обдумал все давным-давно, еще до начала своего крестового похода. Он поставил на кон свою жизнь, чтобы дойти до этой точки, так что не позволит, чтобы Пентатеон обманом лишил его всего, что он завоевал. И все же они не могли не понимать, что он загнан в угол. События приближались к развязке, и если ему нужна их помощь, то именно сейчас. Не самое лучшее положение для того, чтобы торговаться.
Храни надежду!
Наступило полное затмение Трумба. Самое время Жнецам вершить свою грязную работу, самое время Пентатеону встретиться с Освободителем — Зэц сейчас слишком занят, поглощает ману, текущую к нему рекой. Звездного света хватало только на то, чтобы блестеть на сырых ветвях и на стенах, окружавших дворик. Что бы там ни происходило, о чем бы там ни договаривались, сцена оставалась невидимой и неслышной. Ей отчаянно хотелось выбежать и крикнуть: «Верьте ему!»
Ибо Эдварду можно было верить. Слово джентльмена для него значило все; никто не верил в это так, как он. Если он занял ману, пообещав вернуть ее позже, он сдержит слово, даже если это убьет его. Он вернет все до последнего пенни. Но как могли эти столетние псевдобоги поверить в это? Он сделал все, чтобы доказать им свою состоятельность, но как могут они поверить? Они судят о нем своими мерками, мерками погрязших в хитрости и обмане игроков Большой Игры, Игры, весь смысл которой заключался в искусстве обмануть соперников. Что за интерес от игры, в которой обещание нельзя нарушить по первой прихоти?
Должно быть, Эдвард приказал начинать пир, так как люди уже расходились. Он стоял у двери, заговаривая с каждым Носителем Щита — голос его казался достаточно бодрым, так что это походило скорее на личный инструктаж, чем на прощание. Ну уж от Алисы он так просто не отделается. Она хотела знать, что все это значит, и она не уйдет, пока не узнает этого, так-то! Она встала и потянулась.
Джулиан продолжал хмуриться, она ответила ему сердитым взглядом.
— Что случилось? Вы сомневаетесь, что из Элиэль выйдет плохой Папа?
Он пожал плечами — это его совершенно не волновало.
— Я хочу понять, зачем он отверг предложение таргианцев. И то, каким образом он это сделал! Черт возьми, Алиса, эфор — все равно что король или президент, третья часть абсолютного тирана.
— Мне кажется, я знаю это. Я даже скажу вам, если вы только обещаете никому не говорить.
— Идет! — как-то слишком быстро согласился Джулиан. Он явно считал, что он знает ответ, а она — нет.
Она оглянулась — не услышит ли ее Эдвард? Он как раз прощался у дверей с Элиэль, но она была последняя.
— Это старая проблема, государство и церковь… Это довольно трудно описать словами. Я даже не уверена, что это смог бы сделать сам Эдвард. Мне кажется, он повинуется инстинкту.
— Инстинкту! Инстинкту? Он нас всех угробит или отдаст в рабство со своим чертовым инстинктом.
— В некотором роде это не имеет значения. — Интересно, сможет ли она объяснить это человеку, который до сих пор не понял этого? Джулиан слишком прямолинеен, нормальный англосакс. Эдвард тоже был реалистом, но в жилах его текла толика кельтской крови, этакое подводное течение, отвергающее простую логику. — Суть в том, что это венец всего, для чего он трудился, верно? Поэтому важны даже детали. То, что мы видели сегодня, может стать легендой для тысяч или миллионов людей. Это был его бенефис, его апофеоз, и он не мог позволить, чтобы его видели принимающим милости из рук таргианцев.
— Если вы так считаете, вы тоже сошли с ума, как и он. Это же Таргия, девушка!
Теперь пришла ее очередь пожать плечами.
— Я не думаю, чтобы Эдвард видел в этом человеке эфора Квагьюрка. Мне кажется, он видел перед собой Понтия Пилата.
Джулиан разинул рот.
— Он был здесь совершенно неуместен, — объяснила она. — Как Пилат. Иногда военная сила ничего не значит. Генералы и их армии вынуждены играть по другим правилам и служить целям, постичь которые сами не в силах.
Джулиан и сам бывший солдат. Это забавнее всего. Его глаза уставились поверх ее головы.
Она повернулась. К ним приближался Эдвард, но смотрел он не на них, а в окно.
— Слишком поздно задавать вопросы, — проворчал он так, словно кто-то из них что-то сказал.
— Но… — начал было Джулиан.
— Нет. Осталось только верить. — Эдвард коротко глянул на него и протянул ему руку, хотя все внимание его было по-прежнему приковано к саду.
Джулиан сделал вид, что не замечает его руки.
— Скажи мне только, почему…
— Нет. До свидания, Джулиан. Спасибо. — Эдвард положил руку на плечо Алисы так, словно собирался увести ее.
— Спасибо за что? Я ничего не сделал, и…
— Еще сделаешь. — Эдвард отвел Алису к стене. — Если ты будешь держаться в тени, тебе ничто не грозит. Постарайся не привлекать к себе внимания.
Она взяла его руку в свою. Рука была холодна как лед. Лицо словно окаменело.
— Эдвард! Что… — Он попытался уйти, и она схватила его за плечи. — Что ты собираешься делать? Скажи!
— Ты тоже должна хранить надежду. — Он вымученно улыбнулся ей и подошел к окнам. Такие, как он, могут умирать от страха и все равно идти вперед, выполняя свой долг.
Призрачный зеленый свет становился все слабее и слабее. Она крепко обхватила себя руками, глядя на то, как он перешагивает через подоконник. Раздвигая сухие кусты и сучья, он спешил к расчищенному пятачку.
Она думала, что Джулиан ушел, но тот передумал, вернулся и стал рядом с ней. Оба молчали, но его рука нащупала ее пальцы и сжала их. Алиса была благодарна ему за общество.
Трумб почти исчез. Ночь, казалось, надвигалась на них, делаясь все темнее и холоднее, Эдвард стоял, скрестив руки, и ждал, едва видный из окна сквозь ветки. Ждал кого? Часы в Вейлах измерялись весьма приблизительно. Как договориться о встрече заранее? «Встретимся с затмением Трумба» — что ж, звучит неплохо. Но кого же он ждет?
Зэца? Не может быть. Ожидай он Зэца, он не позволил бы ей остаться. Он знал, на что шел, когда затевал свой крестовый поход, но ей все время казалось, что опасность еще далеко. Эта внезапная спешка застала ее врасплох. Нет, это не может быть Зэц — главное действие. Но это что-то жизненно важное, иначе Эдвард не нервничал бы так. Она сотворила короткую молитву: «Боже, двое мужчин, которых я любила, уже взяты от меня. Пребудь с ним, сохрани его».
Кто-то стоял теперь на полянке — лицом к Эдварду, футах в десяти от него. Мужчина! Он был строен и темноволос… Он был совершенно раздет.
Джулиан негромко втянул воздух сквозь зубы.
— Тион! Это может быть только он!
Алиса подобралась поближе к нему. Она начинала дрожать от холода и напряжения. Этому парню на улице полагалось бы закоченеть до смерти, если только он не согревался с помощью маны и если здесь вообще был он сам, а не что-то вроде его проекции.
Освободитель и Юноша, возможно, и говорили о чем-то, но слишком тихо, чтобы их было слышно. Еще одна фигура… Этот мужчина был крупнее, даже мощнее, одетый вполне прилично, чернобородый. Наверное, это был Карзон, Муж. Два новых человека появились почти одновременно. Это были всего только неясные очертания, но Алиса разглядела девушку в синей хламиде и зрелую женщину в красном. Так по крайней мере требовала мифология Вейлов.
— Ничего не получится! — прошептал Джулиан.
— Тес!
— Висека нет, видишь? Пятеро никогда не действовали сообща… Они столетиями ссорились… они никогда не доверятся друг другу, не говоря уж… — Его голос захлебнулся.
О чем говорится на этой неземной встрече? Алиса дала бы руку на отсечение, только бы ей позволили подслушать. И где же пятый, Висек? Среди Свободных гуляла легенда, согласно которой Освободитель встречался раз с Прародителем в Ниоле. Насколько было известно Алисе, сам Эдвард никогда не говорил о такой встрече. Авторство этой истории приписывалось Дошу в псалме святого Доша.
Темнело так быстро, что она уже с трудом могла разглядеть даже свою руку. Узел снова завибрировал, и еще две фигуры замкнули круг. Их появление было заметно только потому, что обе были одеты в белое или почти белое. Звездный свет блестел на седых волосах. Семь человек: Освободитель и Пентатеон.
— Вот! — прошептала она. — Он собрал их всех!
— Он с ума сошел, если доверится им, — фыркнул Джулиан. — И с какой стати они будут доверять ему?
— Ты думаешь, он просит их о помощи? Он хочет занять у них маны?
— А что же еще? Но все, что он может предложить им взамен, — это убрать Зэца, и они еще должны поверить ему, что он вернет потом им то, что взял взаймы. Черта с два они поверят.
Алиса не ответила, Конечно, она не знала этого точно, но ей казалось, что Эдвард обдумал все давным-давно, еще до начала своего крестового похода. Он поставил на кон свою жизнь, чтобы дойти до этой точки, так что не позволит, чтобы Пентатеон обманом лишил его всего, что он завоевал. И все же они не могли не понимать, что он загнан в угол. События приближались к развязке, и если ему нужна их помощь, то именно сейчас. Не самое лучшее положение для того, чтобы торговаться.
Храни надежду!
Наступило полное затмение Трумба. Самое время Жнецам вершить свою грязную работу, самое время Пентатеону встретиться с Освободителем — Зэц сейчас слишком занят, поглощает ману, текущую к нему рекой. Звездного света хватало только на то, чтобы блестеть на сырых ветвях и на стенах, окружавших дворик. Что бы там ни происходило, о чем бы там ни договаривались, сцена оставалась невидимой и неслышной. Ей отчаянно хотелось выбежать и крикнуть: «Верьте ему!»
Ибо Эдварду можно было верить. Слово джентльмена для него значило все; никто не верил в это так, как он. Если он занял ману, пообещав вернуть ее позже, он сдержит слово, даже если это убьет его. Он вернет все до последнего пенни. Но как могли эти столетние псевдобоги поверить в это? Он сделал все, чтобы доказать им свою состоятельность, но как могут они поверить? Они судят о нем своими мерками, мерками погрязших в хитрости и обмане игроков Большой Игры, Игры, весь смысл которой заключался в искусстве обмануть соперников. Что за интерес от игры, в которой обещание нельзя нарушить по первой прихоти?