Страница:
По ту сторону дороги, на склоне, где рядом со скалой-кафедрой стоял шатер Освободителя, суетились, как растревоженные муравьи, воины Сотни; похоже было, что они ищут тела. Прат'ан первым узнал приближавшихся. Здоровяк закричал и большими прыжками понесся им навстречу. Казалось, он готов был заплакать от радости и одновременно пронзить Доша копьем за похищение Освободителя. Остальные воины бежали следом. Дош устало плюхнулся на траву.
Д'вард остался на ногах, хоть его и шатало от усталости.
— Воды, пожалуйста, и еды, если есть. Мне надо умыться и переодеться. Объявите, что я не буду читать проповедь сегодня утром, и ведите их дальше. Нам, похоже, грозят неприятности.
Блеснули зубы.
— Что, мы можем вострить копья? — спросил Гопенум.
— Да. Да, вы можете вострить свои копья. И боюсь, они могут окраситься кровью еще до заката. Очень скоро здесь будет отряд улан. — Д'вард устало потер глаза. — Нам нельзя лежать здесь, как рыба на мелководье. Заставьте всех идти. — Он махнул рукой.
Тропа, на которую он показывал, пересекала реку вброд и вилась дальше по болотистой, поросшей осокой равнине.
— Там не проехать верхом на моа! — заметил Прат'ан чуть разочарованно.
— И не атакуешь больше чем по трое в ряд! — весело крикнул Тьелан Торговец, оказавшийся куда сообразительнее, чем можно было представить там, в Нагвейле. — Хочешь, чтобы мы остановили их, Освободитель? Чтобы мы удержали тропу?
— Нет. Я хочу, чтобы мы пошли перед толпой. Или столько нас, сколько возможно. — Д'вард повернулся и заковылял к шатру. Прат'ан выкрикнул распоряжения и последовал за ним.
Оказавшись вдруг один, Дош вытянулся на траве. Последний, самый жуткий час он вообще был не в силах думать. Он почти забыл про улан. Теперь он вернулся. Освободитель вернулся, и ниолинская кавалерия наверняка тоже скоро пожалует в гости.
Ему нужно было спуститься к реке и умыться, но он сомневался, что сможет сделать еще хоть шаг. Он лучше свернется на траве там, где лежит, и будет надеяться, что уланы не заметят его или по крайней мере не станут будить перед тем, как изрубят на куски. Громкий звон… Он заставил себя открыть глаза. Прат'ан Горшечник небольшой горой возвышался над ним, тряся сумкой и улыбаясь, как камноед.
— Хочешь забрать обратно?
Рот у Доша словно песком набили.
— Не особенно. Подержи пока у себя. Я не в состоянии сейчас хранить это как положено.
Здоровяк ухмыльнулся и протянул ему краюху хлеба размером с два своих кулачища.
— Как тогда насчет этого?
Дош вдруг ощутил чудовищный голод. Он приподнялся на локте.
— Это уже интереснее!
— Сыр? Пикули? Копченую рыбу?
Боясь захлебнуться собственной слюной, Дош поспешно сел.
— Брат Прат'ан, воистину ты заслужил себе место среди звезд. — Он жадно впился зубами в хлеб. — Я хотел сказать, ты навеки соединишься с Истинным Богом, — поправился он с набитым ртом.
Его собеседник одобрительно улыбнулся такому проявлению веры.
Д'вард уже спускался к реке в окружении воинов из Сотни, издалека заметный в своей серой хламиде с капюшоном. Около ста Свободных уже перешли брод и углубились в болота. Все остальные пойдут за Освободителем. Придут уланы, и все — конец. Дош пришпорил свой усталый мозг; он почти нащупал ответ, когда Прат'ан, хмурясь, сам задал ему вопрос:
— Солдаты придут сюда, и что тогда?
Ясно было, что он хочет сказать: «Обычно Д'вард не прячется за своих друзей».
— Они используют множество понятий из военного жаргона, — ответил Дош, не прекращая жевать. — Технические термины для пронзания, расчленения, половых сношений в извращенной форме и многого другого, чего богобоязненные люди вроде тебя не знают. Они не посмеют пройти несколько миль по узкой тропе, по обеим сторонам которой болото и полно укрытий для лучников и людей с копьями, не говоря уже о тысяче мешающихся под ногами паломников. Если они все же попытаются, паломники просто попрыгают в воду и убегут.
Прат'ан расплылся в хищной улыбке.
— Значит, им придется огибать болото дальней дорогой и ждать нас на той стороне?
— Возможно. — Дош застонал и попытался встать.
Прат'ан протянул ему руку, потом поднял копье.
— Возьми это. У тебя ноги — сплошная рана. Когда спустимся к реке, я помогу тебе промыть их. Оберни пока чем-нибудь.
Дош пробормотал что-то в знак благодарности. Ощущая боль в каждой мышце, каждом суставе, он заковылял вниз, опираясь на копье. И переход предстоит долгий, Д'вард говорил…
— Еда? Можешь организовать еду? Кому-то придется пойти вперед и купить… сколько у нас там денег?.. Я готов, брат, — сказал он, преодолевая стыд. — Мне нужна помощь. — Он не может подвести Д'варда, но если он чего и не умел, так это просить о помощи.
— Конечно. Вот только посмотрю, что у тебя с ногами.
Благодарить тоже было не в привычках Доша, но он честно попробовал.
Они подошли к броду.
— Раз уж нам все равно идти через реку, брат Прат'ан, не проделаешь ли ты со мной эти водяные штуки, ну, которые вы делаете с обращенными? — Вместо ответа он получил хлопок по спине и едва удержался на ногах. Здоровяк довольно засмеялся.
— Я думаю, Д'вард будет рад сам крестить тебя в нашу веру, Дош.
— Ему все равно, а мне, пожалуй, хотелось бы получить крещение от тебя.
— Почту за честь! Ты… ты не расскажешь хоть немного?
— Немного? О чем? — Тут Дош заметил в темных глазах нагианца жгучее любопытство. — Ах, об этом? Мы были в Ниоле, в храме. Он объявил, кто он, но они даже не пытались задержать его. Они не посмели! Чудные дела… — С чего начать? — Я видел Висека! Не бога, а две дряхлых мумии. Ох, Прат'ан, он прав! Все, что он говорит, — правда! Я был так не прав, а вы все — правы. Вы верили, а я нет. Я тоже верю теперь. Что за дурак я был, что за дурак!
Горшечник рассмеялся и сжал его плечо.
— Я спрашивал Д'варда о тебе несколько дней назад. Он сказал, чем больше мозгов, тем больше доказательств им нужно, и чтобы я не лез не в свое дело.
— Чем больше дурак, тем больше доказательств, ты хочешь сказать?
— Верно. Только Д'вард так не говорил.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. А потом оба рассмеялись вместе.
28
29
Д'вард остался на ногах, хоть его и шатало от усталости.
— Воды, пожалуйста, и еды, если есть. Мне надо умыться и переодеться. Объявите, что я не буду читать проповедь сегодня утром, и ведите их дальше. Нам, похоже, грозят неприятности.
Блеснули зубы.
— Что, мы можем вострить копья? — спросил Гопенум.
— Да. Да, вы можете вострить свои копья. И боюсь, они могут окраситься кровью еще до заката. Очень скоро здесь будет отряд улан. — Д'вард устало потер глаза. — Нам нельзя лежать здесь, как рыба на мелководье. Заставьте всех идти. — Он махнул рукой.
Тропа, на которую он показывал, пересекала реку вброд и вилась дальше по болотистой, поросшей осокой равнине.
— Там не проехать верхом на моа! — заметил Прат'ан чуть разочарованно.
— И не атакуешь больше чем по трое в ряд! — весело крикнул Тьелан Торговец, оказавшийся куда сообразительнее, чем можно было представить там, в Нагвейле. — Хочешь, чтобы мы остановили их, Освободитель? Чтобы мы удержали тропу?
— Нет. Я хочу, чтобы мы пошли перед толпой. Или столько нас, сколько возможно. — Д'вард повернулся и заковылял к шатру. Прат'ан выкрикнул распоряжения и последовал за ним.
Оказавшись вдруг один, Дош вытянулся на траве. Последний, самый жуткий час он вообще был не в силах думать. Он почти забыл про улан. Теперь он вернулся. Освободитель вернулся, и ниолинская кавалерия наверняка тоже скоро пожалует в гости.
Ему нужно было спуститься к реке и умыться, но он сомневался, что сможет сделать еще хоть шаг. Он лучше свернется на траве там, где лежит, и будет надеяться, что уланы не заметят его или по крайней мере не станут будить перед тем, как изрубят на куски. Громкий звон… Он заставил себя открыть глаза. Прат'ан Горшечник небольшой горой возвышался над ним, тряся сумкой и улыбаясь, как камноед.
— Хочешь забрать обратно?
Рот у Доша словно песком набили.
— Не особенно. Подержи пока у себя. Я не в состоянии сейчас хранить это как положено.
Здоровяк ухмыльнулся и протянул ему краюху хлеба размером с два своих кулачища.
— Как тогда насчет этого?
Дош вдруг ощутил чудовищный голод. Он приподнялся на локте.
— Это уже интереснее!
— Сыр? Пикули? Копченую рыбу?
Боясь захлебнуться собственной слюной, Дош поспешно сел.
— Брат Прат'ан, воистину ты заслужил себе место среди звезд. — Он жадно впился зубами в хлеб. — Я хотел сказать, ты навеки соединишься с Истинным Богом, — поправился он с набитым ртом.
Его собеседник одобрительно улыбнулся такому проявлению веры.
Д'вард уже спускался к реке в окружении воинов из Сотни, издалека заметный в своей серой хламиде с капюшоном. Около ста Свободных уже перешли брод и углубились в болота. Все остальные пойдут за Освободителем. Придут уланы, и все — конец. Дош пришпорил свой усталый мозг; он почти нащупал ответ, когда Прат'ан, хмурясь, сам задал ему вопрос:
— Солдаты придут сюда, и что тогда?
Ясно было, что он хочет сказать: «Обычно Д'вард не прячется за своих друзей».
— Они используют множество понятий из военного жаргона, — ответил Дош, не прекращая жевать. — Технические термины для пронзания, расчленения, половых сношений в извращенной форме и многого другого, чего богобоязненные люди вроде тебя не знают. Они не посмеют пройти несколько миль по узкой тропе, по обеим сторонам которой болото и полно укрытий для лучников и людей с копьями, не говоря уже о тысяче мешающихся под ногами паломников. Если они все же попытаются, паломники просто попрыгают в воду и убегут.
Прат'ан расплылся в хищной улыбке.
— Значит, им придется огибать болото дальней дорогой и ждать нас на той стороне?
— Возможно. — Дош застонал и попытался встать.
Прат'ан протянул ему руку, потом поднял копье.
— Возьми это. У тебя ноги — сплошная рана. Когда спустимся к реке, я помогу тебе промыть их. Оберни пока чем-нибудь.
Дош пробормотал что-то в знак благодарности. Ощущая боль в каждой мышце, каждом суставе, он заковылял вниз, опираясь на копье. И переход предстоит долгий, Д'вард говорил…
— Еда? Можешь организовать еду? Кому-то придется пойти вперед и купить… сколько у нас там денег?.. Я готов, брат, — сказал он, преодолевая стыд. — Мне нужна помощь. — Он не может подвести Д'варда, но если он чего и не умел, так это просить о помощи.
— Конечно. Вот только посмотрю, что у тебя с ногами.
Благодарить тоже было не в привычках Доша, но он честно попробовал.
Они подошли к броду.
— Раз уж нам все равно идти через реку, брат Прат'ан, не проделаешь ли ты со мной эти водяные штуки, ну, которые вы делаете с обращенными? — Вместо ответа он получил хлопок по спине и едва удержался на ногах. Здоровяк довольно засмеялся.
— Я думаю, Д'вард будет рад сам крестить тебя в нашу веру, Дош.
— Ему все равно, а мне, пожалуй, хотелось бы получить крещение от тебя.
— Почту за честь! Ты… ты не расскажешь хоть немного?
— Немного? О чем? — Тут Дош заметил в темных глазах нагианца жгучее любопытство. — Ах, об этом? Мы были в Ниоле, в храме. Он объявил, кто он, но они даже не пытались задержать его. Они не посмели! Чудные дела… — С чего начать? — Я видел Висека! Не бога, а две дряхлых мумии. Ох, Прат'ан, он прав! Все, что он говорит, — правда! Я был так не прав, а вы все — правы. Вы верили, а я нет. Я тоже верю теперь. Что за дурак я был, что за дурак!
Горшечник рассмеялся и сжал его плечо.
— Я спрашивал Д'варда о тебе несколько дней назад. Он сказал, чем больше мозгов, тем больше доказательств им нужно, и чтобы я не лез не в свое дело.
— Чем больше дурак, тем больше доказательств, ты хочешь сказать?
— Верно. Только Д'вард так не говорил.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. А потом оба рассмеялись вместе.
28
Джулиан с Урсулой прибыли в Носоквейл накануне вечером только для того, чтобы узнать: Освободитель уже прошел здесь. Они поспешили по его следам через Тадрилпасс и теперь спускались в Ниолвейл.
Когда Джулиан с час назад впервые увидел Ниовейл, долина произвела на него большое впечатление. Во-первых, она была гораздо больше тех долин Соседства, которые он уже успел повидать; окружающие ее горы раздвигались далеко в стороны и исчезали за горизонтом. Во-вторых, она отличалась исключительной плодородностью. Голые каменистые склоны Ниолслоупа резко сменялись буйной симфонией зелени и серебра. Далеко на севере белели жемчужинами на утреннем солнце маленькие деревушки, а чуть раньше, с горы, он разглядел город — по словам Т'лина, сам Ниол. Южнее лежали озера, болота и реки, и только редкие островки были возделаны человеком.
Однако теперь география интересовала его куда меньше, чем демография. Сколько народа собралось вон в той толпе? Никак не меньше батальона, прикинул он; роты три наберется точно — скажем, человек семьсот или восемьсот. Авангард уже почти скрылся из вида, углубившись в болота по узкой, извилистой тропе.
Драконы не любят перемещаться вплотную друг к другу, так что разговаривать можно было только на коротких остановках. Когда до равнинной дороги оставалось еще около тысячи футов спуска, Т'лин выкрикнул: «Заппан!», и Звездный Луч послушно остановился. Остальные драконы, отдуваясь и порыгивая, сгрудились вокруг него, глядя друг на друга и на своих седоков умными, ясными как самоцветы глазами.
— Драконы не любят воду, — пробормотал Т'лин, хмуро почесывая рыжую бороду.
— Ну и что из этого? Можно не сомневаться, что это и есть компания Тайки Кисстера, вон та.
— Да, Святой Каптаан. Я никогда еще не видел подобного сборища. Это они.
— Но толпа больше, чем в Джоалвейле?
— О, во много раз, ваше святейшество.
— Куда это они все? — Голос у Урсулы был угрюмый, а вид — и того пуще.
— Дорога с Тадрилпасса раздваивается здесь, ваше святейшество. Вот эта ведет в Ниол. Другая, кажется, в Шуджуби. Должно быть, по ней ближе до Лоспасса, в Юргвейл… Не знаю точно. Я бывал в Шуджуби, но никогда не ехал этой дорогой. Драконы не любят воды.
— Мошкары там… — беззаботно протянул Джулиан. Он не понимал, с чего это Урсула вдруг так резко скисла. Совсем недавно, в палатке перед завтраком, она была очень даже игрива, он, помнится, еще подумал тогда, что ее настроение всегда удивительно быстро передается ему. Может, она завидует, что Эдвард смог так быстро набрать столько последователей? Но это просто глупо с ее стороны. Чертовски приятное зрелище, да и сил у него будет больше!
— Экзетер должен идти впереди, — мрачно проговорила она.
— Пророк всегда во главе своих избранников. Уж Эдвард — точно. Что говорить, давайте-ка спустимся и посмотрим сами.
Т'лин закатил глаза, вцепился в бороду обеими руками и застонал:
— Драконы не любят воды!
— О! — Джулиан начал понемногу проникаться общим настроением. — Вы хотите сказать, нам стоило явиться сюда чуть раньше и отрезать его от воды?
Урсула испепелила его взглядом.
— Блестящее предложение! — Она повернулась и окинула взглядом склоны Ниолслоупа, потом снова обратилась к Т'лину: — Что такое эта твоя Шуджуби?
— Просто деревня, ваше святейшество. — Т'лин немного подумал и добавил:
— Там сохранились развалины храма, наполовину в песке.
Урсула молча кивнула. Джулиан не сомневался, что она думает: «Узел!» Если Экзетер собирает ману во время проповедей, он наверняка старается делать это по возможности на узлах.
— Мы можем срезать через холмы и выйти туда раньше него?
— Разумеется, ваше святейшество.
Это было разумное предложение, поскольку драконы хорошо чувствуют себя на пересеченной местности, в особенности на голых холмах, однако Джулиану осточертело сидеть целый день на спине какой-то бробдиньягской ящерицы, привязанному словно мешок с этими ихними дерьмоягодами, только и зная, что выкрикивая «Зайб!», «Варч!» или «Смотрите, что за вид!»
— Давайте пошлем Т'лина и его зверей по главной дороге. Что до меня, я вовсе не прочь прогуляться на своих двоих — для разнообразия.
— Пешком? — фыркнула Урсула. — Среди всего этого сброда? Ты останешься без кошелька, зато наберешь блох.
Джулиан отказывался сдаваться так просто.
— У меня нет кошелька. И потом, мы здесь затем, чтобы выяснить намерения Экзетера, ты не забыла? По-моему, чертовски хорошая идея — выяснить сперва, что говорят о нем участники его крестового похода.
Она надулась, явно не в состоянии опровергнуть его доводов. Чем дольше Джулиан обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась, но, конечно же, Урсула ни за что не пойдет на попятный и не согласится с ним. Ей просто не хотелось идти пешком, а Джулиану хотелось — так он вполне мог узнать, что затевает Экзетер. Конечно, может возникнуть проблема языка. Он до сих пор неважно говорил по-джоалийски, и уж конечно, так далеко от Рэндорвейла не найдется никого, говорящего по-рэндориански. Правда, он-то знал того, кто поможет ему с джоалийским.
Домми продолжал невозмутимо сидеть верхом на Голубом Камне, ожидая дальнейших распоряжений тайков. Он снял шапку, и его рыжие волосы сияли на солнце. Его лицо покраснело и покрылось капельками пота — ибо, кроме шапки, он не посмел больше ничего снять. Это напомнило Джулиану, что он и сам до сих пор закутан в меха и вот-вот растает. Он расстегнул седельный ремень и окликнул своего слугу:
— Будь так добр, Домми, голубые джоалийские штаны. И оранжевую рубаху. Или ты считаешь, что для религиозного шествия требуется что-нибудь поскромнее? Может, зеленую?
Домми уже стоял у его стремени, чтобы помочь ему спешиться.
— Возможно, оранжевый будет слишком ярким. Тайка, если вы не хотите выделяться из толпы. И позвольте предложить вам кожаные башмаки. Если у меня есть немного времени, я могу покрыть их еще одним слоем воска, хотя, думаю, они и так не пропускают воду.
— О, я не сомневаюсь в этом. И повяжи мне тюрбан, как у этих мошенников.
Пока слуга копался в седельных мешках Голубого Камня, Джулиан расстегнул несколько пуговиц и покосился на ближайшие камни — который из них комната для переодевания джентльменов?
— И немного еды, ладно, Домми? И себе возьми, если хочешь со мной.
Домми обернулся — его глаза сияли.
— Я буду счастлив идти с вами. Тайка.
Урсула все сидела верхом, продолжая хмуро глядеть вслед уходящей толпе. Что не дает ей покоя — то, сколько сторонников у Экзетера? За последние несколько недель он наверняка набрал от них огромное количество маны. Неужели Урсула чувствует, что он ей не по зубам? Тогда хочет она этого или нет, но ей придется пойти на честные переговоры без каких-то там шаманских штучек.
— Послушай, старушка, — сказал Джулиан. — Я ведь не пытаюсь испортить тебе подачу. Обещаю, я даже не упомяну о тебе при нем, идет? Никаких намеков или предупреждений. Я просто хочу понять его. Мы с Домми пойдем пешком. Встретимся с тобой у штаба Экзетера вечером. В Шуджуби или где-то еще.
Она безразлично пожала плечами, как будто его поступки не значили ровным счетом ничего.
— Постарайся не принести с собой блох.
Домми достал одежду — чистую и отглаженную. Пора переодеваться.
— Вы можете доехать с нами до реки, ваше святейшество, — предложил Т'лин, которого подобная перемена планов, похоже, тревожила.
До реки оставалось только полмили или чуть больше, и когда Джулиан дойдет туда, часть паломников еще не переправится.
— Нет, так я привлеку к себе слишком много внимания. Ты ведь как следует позаботишься о Святой Урсуле, да? Что это за штука полосатая? Надеюсь, не мой тюрбан? Ради всего святого, Домми, неужели ты полагаешь, что джентльмен может показаться на людях в этом?
Примерно через час у Джулиана появились некоторые сомнения, уж не погорячился ли он. Через два часа эти сомнения перешли в твердую уверенность. В воздухе пахло мокрой листвой. Мошкары, как он и предполагал, тьма-тьмущая. Отраженный от воды солнечный свет слепил глаза. Насквозь пропитанные потом рубаха и штаны пиявками липли к коже. Впрочем, сами пиявки — тоже. Тропа была узкая, скользкая и забитая народом; он медленно протискивался вперед, надеясь все-таки переговорить с Экзетером наедине.
Там и здесь тропа пересекала островки, и тогда он мог обгонять других паломников по обочине, если только дорога не шла между огородными грядками. Местные жители вышли из хижин посмотреть на это загадочное шествие. Должно быть, все происходящее казалось им странным сном.
Как бы то ни было, он шел все же быстрее остальных, так что рано или поздно он обязательно догонит Экзетера. За все время его обогнали только два человека — они бежали бегом, бряцая оружием и крича, чтобы им освободили дорогу. Пожалуй, это было единственное оружие, которое он видел здесь. Никто не выказал при виде воинов ни удивления, ни тревоги.
— Любопытно! — сказал Джулиан. — Интересно, кто такие эти шутники?
— Я видел их в самом начале. Тайка, на дереве. Мне кажется, это могут быть нагианцы. Тайка. — Веснушчатое лицо Домми оставалось спокойным. Он не хуже Джулиана знал, что свой первый год в Соседстве Экзетер провел в нагианской армии.
Дозорные? Может, их оставили следить, куда направятся драконы?
Ко всему прочему паломники оказались не столь дружелюбными, как надеялся Джулиан. Их джоалийский был полон жаргонных словечек и сильно отличался от того, который Джулиан учил в Олимпе. Даже Домми часто не понимал их. Но и без этого разговор через переводчика не давал почти ничего. Большинство вообще плохо представляли себе, зачем они участвуют в этой странной экспедиции, и знали только, что святой Д'вард — это предсказанный Освободитель, что он принесет смерть Смерти и что он призвал их присоединиться к Свободным и идти за ним. Это был идеальный пример действия харизмы. Они шли за ним потому, что он был вождем. Джулиан это и так знал. Пришельцы в Олимпе могли бы без особого труда повторить этот эффект, если бы только не опасались навлечь на себя гнев Пентатеона и властей Вейлов.
Все сборище представляло собой любопытный срез местного общества. Одни шли в лохмотьях, другие — в богатых одеждах. Джулиан видел стариков на костылях, крепких молодых людей с детьми и кормящих матерей. У него зародилось опасение, что Экзетер, возможно, и не представляет себе, как решительно и бесцеремонно вторгся он в жизнь этих людей. Сотен людей. Куда он ведет их? Что будет с ними? Вне зависимости от того, выиграет или проиграет он свою сумасшедшую игру, он уже посеял социальный хаос. Каким бы справедливым ни было его дело, он чертовски несправедливо обходится с этими людьми. Черт, да они скорее жертвы, чем участники! Джулиан не помнил, чтобы кто-нибудь в Олимпе выдвигал этот аргумент.
Ближе к полудню многие паломники расположились на отдых в тени деревьев или кустов. На тропе сразу стало свободнее. Решив, что истинный англичанин уж как-нибудь вынесет полуденное солнце в этом мире ничуть не хуже, чем в любом другом, Джулиан прибавил ходу. Домми достал из своего мешка обед, и они перекусили на ходу.
— Тайка? — вдруг прошептал Домми и остановился, скинув мешок на землю. Дорога шла здесь по низкому, каменистому островку, слишком маленькому, чтобы возделывать его. Правда, на нем росло несколько похожих на ивы деревьев, под которыми отдыхали человек десять или двенадцать паломников. Там разгорелся спор. Джулиан не понимал из него ни слова, но Домми, похоже, уловил по меньшей мере часть разговора. Он хмурился.
Центром возмущения был невысокий светловолосый юнец, забравшийся на камень. На голове его не было тюрбана; собственно, на нем вообще не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий да еще окровавленных тряпок на ногах. Остальные собрались вокруг него, словно ученики вокруг учителя. Впрочем, класс не отличался должной почтительностью к наставнику, ибо слушатели то и дело выкрикивали возражения. Потом до Джулиана дошло то, что Домми, должно быть, заметил с самого начала: в ушах у большинства слушателей поблескивали золотые серьги Неделимого. Им явно не нравилось то, что они слышали.
Паренек, размахивавший руками и выкрикивавший что-то, несомненно, был туземцем; обладай он харизмой пришельца, его слова не встретили бы такого неодобрения. Точно так же можно было не сомневаться — он искренне верил в то, что выкрикивал. Фанатик! Впрочем, он был вовсе не так молод, как показалось Джулиану сначала, хотя его малый рост и светлые волосы действительно придавали ему сходство с мальчиком. Этакий начинающий лысеть херувимчик. Но очень сердитый херувимчик! Возможно, это был преданный сторонник Пентатеона, ниспровергающий враждебную теологию Службы, а может
— ученик Освободителя. Как бы то ни было, теология Вейлов приобретала все более запутанный характер.
Наконец Домми закинул мешок за спину и бросил на Джулиана извиняющийся взгляд, означающий, что он готов идти дальше.
— Подождем еще, если хочешь.
— Кажется, я услышал все. Тайка. Они начали повторяться.
— Тогда ладно. — Они двинулись дальше. Джулиан ждал разъяснений. Домми молчал.
— О чем они спорили?
— Кажется, о теологии, Тайка.
— Ты меня удивил. То есть нет, напротив, ничуть не удивил. Кто и что отстаивал?
— Я понял только отдельные куски. Тайка.
— Так переведи хотя бы их.
Домми повиновался неожиданно неохотно, и его английский сделался еще более многословным, чем обычно. В конце концов он признал, что маленький проповедник утверждает, что он близкий сподвижник Освободителя и что разногласия у них вышли во взглядах на природу загробной жизни. До сих пор Церковь Неделимого разделяла версию Пентатеона, согласно которой истинно верующим обещалось вечное место среди звезд на небосклоне, в то время как все грешники обречены на вечное одиночество во мраке. У Освободителя имелась на этот счет своя собственная точка зрения, хотя Домми так до конца не понял, какая именно.
Это объясняло хмурое выражение его лица. Тайки оказались теперь разобщены, так что его преданность Службе вступила в противоречие с привязанностью к прежнему господину, Экзетеру. Олимп вряд ли обрадуется известию, что Освободитель разбил его Реформацию на враждующие секты. А вот Пентатеон обрадуется — это уж точно!
— Может, это просто недоразумение, — безмятежно проговорил Джулиан. Пройдя еще немного и не слыша ничего, кроме шлепанья ног по грязи, он решил, что спор, которому он стал свидетелем, велся о чем-то более важном. И Домми явно продолжал терзаться сомнениями. — Там шел разговор о чем-то еще, так ведь?
Дальнейшая обработка Домми вынудила в конце концов его признаться в том, что загробная жизнь была всего лишь второстепенной причиной раздора. Основной спор разгорелся вокруг природы традиционных богов Вейлов. Согласно Церкви Неделимого, Висек и ему подобные были демонами. Освободитель же утверждал, что они люди, хоть и чародеи.
Конечно, это была правда. И одновременно — важнейшее различие в доктринах.
— Черт! — не удержался Джулиан. Все оказалось гораздо серьезнее. Проф Роулинсон со своими соавторами, создавая Истинное Писание, долго размышляли и спорили, прежде чем допустить в него тщательно дозированную неправду. Они в конце концов сошлись на том, что гораздо проще и безопаснее использовать демонов, чем пытаться объяснять харизматических пришельцев, поскольку демоны злы уже по определению. Таково было, во всяком случае, официальное объяснение. Джулиан не сомневался, что подлинной причиной этому было то, что сами апостолы — тоже пришельцы и тоже обладали харизмой. Приравняй вождей одной стороны к вождям другой, и это вызовет резонный вопрос, имеются ли вообще между ними различия. Проще обозвать противников демонами, чем доказывать, что они — плохие парни, тогда как мы — хорошие. Очевидным ответом на этот вопрос было бы: «Сами-то кто?»
— Черт! — повторил он. — Думает ли, черт возьми, Экзетер о том, что творит? — Он и не подозревал, что говорит это вслух, пока Домми не ответил ему:
— Он принимает их помощь, Тайка!
— Он… что?
Домми жалко кивнул; лицо его так сморщилось, что все веснушки, казалось, вот-вот спрыгнут с него и разбегутся в разные стороны.
— Тот человек на камне. Тайка, он говорил, что Демон Ирепит появлялась в Ринувейле, что она на стороне Освободителя. Она рассеяла для него отряд королевских солдат. И он говорил, что сам-был прошлой ночью с Освободителем в Ниоле и собственными глазами видел Демона Висека в храме. Тайка!
Джулиан отпустил несколько словечек, которыми не пользовался со времен битвы при Сомме. Неужели Экзетер продался оппонентам Зэца в Пентатеоне? Ревун и остальные в Олимпе совершенно правы. Освободитель обрушит Церковь Неделимого, как Самсон храм Дагона.
Урсулу хватит кондрашка.
Когда Джулиан с час назад впервые увидел Ниовейл, долина произвела на него большое впечатление. Во-первых, она была гораздо больше тех долин Соседства, которые он уже успел повидать; окружающие ее горы раздвигались далеко в стороны и исчезали за горизонтом. Во-вторых, она отличалась исключительной плодородностью. Голые каменистые склоны Ниолслоупа резко сменялись буйной симфонией зелени и серебра. Далеко на севере белели жемчужинами на утреннем солнце маленькие деревушки, а чуть раньше, с горы, он разглядел город — по словам Т'лина, сам Ниол. Южнее лежали озера, болота и реки, и только редкие островки были возделаны человеком.
Однако теперь география интересовала его куда меньше, чем демография. Сколько народа собралось вон в той толпе? Никак не меньше батальона, прикинул он; роты три наберется точно — скажем, человек семьсот или восемьсот. Авангард уже почти скрылся из вида, углубившись в болота по узкой, извилистой тропе.
Драконы не любят перемещаться вплотную друг к другу, так что разговаривать можно было только на коротких остановках. Когда до равнинной дороги оставалось еще около тысячи футов спуска, Т'лин выкрикнул: «Заппан!», и Звездный Луч послушно остановился. Остальные драконы, отдуваясь и порыгивая, сгрудились вокруг него, глядя друг на друга и на своих седоков умными, ясными как самоцветы глазами.
— Драконы не любят воду, — пробормотал Т'лин, хмуро почесывая рыжую бороду.
— Ну и что из этого? Можно не сомневаться, что это и есть компания Тайки Кисстера, вон та.
— Да, Святой Каптаан. Я никогда еще не видел подобного сборища. Это они.
— Но толпа больше, чем в Джоалвейле?
— О, во много раз, ваше святейшество.
— Куда это они все? — Голос у Урсулы был угрюмый, а вид — и того пуще.
— Дорога с Тадрилпасса раздваивается здесь, ваше святейшество. Вот эта ведет в Ниол. Другая, кажется, в Шуджуби. Должно быть, по ней ближе до Лоспасса, в Юргвейл… Не знаю точно. Я бывал в Шуджуби, но никогда не ехал этой дорогой. Драконы не любят воды.
— Мошкары там… — беззаботно протянул Джулиан. Он не понимал, с чего это Урсула вдруг так резко скисла. Совсем недавно, в палатке перед завтраком, она была очень даже игрива, он, помнится, еще подумал тогда, что ее настроение всегда удивительно быстро передается ему. Может, она завидует, что Эдвард смог так быстро набрать столько последователей? Но это просто глупо с ее стороны. Чертовски приятное зрелище, да и сил у него будет больше!
— Экзетер должен идти впереди, — мрачно проговорила она.
— Пророк всегда во главе своих избранников. Уж Эдвард — точно. Что говорить, давайте-ка спустимся и посмотрим сами.
Т'лин закатил глаза, вцепился в бороду обеими руками и застонал:
— Драконы не любят воды!
— О! — Джулиан начал понемногу проникаться общим настроением. — Вы хотите сказать, нам стоило явиться сюда чуть раньше и отрезать его от воды?
Урсула испепелила его взглядом.
— Блестящее предложение! — Она повернулась и окинула взглядом склоны Ниолслоупа, потом снова обратилась к Т'лину: — Что такое эта твоя Шуджуби?
— Просто деревня, ваше святейшество. — Т'лин немного подумал и добавил:
— Там сохранились развалины храма, наполовину в песке.
Урсула молча кивнула. Джулиан не сомневался, что она думает: «Узел!» Если Экзетер собирает ману во время проповедей, он наверняка старается делать это по возможности на узлах.
— Мы можем срезать через холмы и выйти туда раньше него?
— Разумеется, ваше святейшество.
Это было разумное предложение, поскольку драконы хорошо чувствуют себя на пересеченной местности, в особенности на голых холмах, однако Джулиану осточертело сидеть целый день на спине какой-то бробдиньягской ящерицы, привязанному словно мешок с этими ихними дерьмоягодами, только и зная, что выкрикивая «Зайб!», «Варч!» или «Смотрите, что за вид!»
— Давайте пошлем Т'лина и его зверей по главной дороге. Что до меня, я вовсе не прочь прогуляться на своих двоих — для разнообразия.
— Пешком? — фыркнула Урсула. — Среди всего этого сброда? Ты останешься без кошелька, зато наберешь блох.
Джулиан отказывался сдаваться так просто.
— У меня нет кошелька. И потом, мы здесь затем, чтобы выяснить намерения Экзетера, ты не забыла? По-моему, чертовски хорошая идея — выяснить сперва, что говорят о нем участники его крестового похода.
Она надулась, явно не в состоянии опровергнуть его доводов. Чем дольше Джулиан обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась, но, конечно же, Урсула ни за что не пойдет на попятный и не согласится с ним. Ей просто не хотелось идти пешком, а Джулиану хотелось — так он вполне мог узнать, что затевает Экзетер. Конечно, может возникнуть проблема языка. Он до сих пор неважно говорил по-джоалийски, и уж конечно, так далеко от Рэндорвейла не найдется никого, говорящего по-рэндориански. Правда, он-то знал того, кто поможет ему с джоалийским.
Домми продолжал невозмутимо сидеть верхом на Голубом Камне, ожидая дальнейших распоряжений тайков. Он снял шапку, и его рыжие волосы сияли на солнце. Его лицо покраснело и покрылось капельками пота — ибо, кроме шапки, он не посмел больше ничего снять. Это напомнило Джулиану, что он и сам до сих пор закутан в меха и вот-вот растает. Он расстегнул седельный ремень и окликнул своего слугу:
— Будь так добр, Домми, голубые джоалийские штаны. И оранжевую рубаху. Или ты считаешь, что для религиозного шествия требуется что-нибудь поскромнее? Может, зеленую?
Домми уже стоял у его стремени, чтобы помочь ему спешиться.
— Возможно, оранжевый будет слишком ярким. Тайка, если вы не хотите выделяться из толпы. И позвольте предложить вам кожаные башмаки. Если у меня есть немного времени, я могу покрыть их еще одним слоем воска, хотя, думаю, они и так не пропускают воду.
— О, я не сомневаюсь в этом. И повяжи мне тюрбан, как у этих мошенников.
Пока слуга копался в седельных мешках Голубого Камня, Джулиан расстегнул несколько пуговиц и покосился на ближайшие камни — который из них комната для переодевания джентльменов?
— И немного еды, ладно, Домми? И себе возьми, если хочешь со мной.
Домми обернулся — его глаза сияли.
— Я буду счастлив идти с вами. Тайка.
Урсула все сидела верхом, продолжая хмуро глядеть вслед уходящей толпе. Что не дает ей покоя — то, сколько сторонников у Экзетера? За последние несколько недель он наверняка набрал от них огромное количество маны. Неужели Урсула чувствует, что он ей не по зубам? Тогда хочет она этого или нет, но ей придется пойти на честные переговоры без каких-то там шаманских штучек.
— Послушай, старушка, — сказал Джулиан. — Я ведь не пытаюсь испортить тебе подачу. Обещаю, я даже не упомяну о тебе при нем, идет? Никаких намеков или предупреждений. Я просто хочу понять его. Мы с Домми пойдем пешком. Встретимся с тобой у штаба Экзетера вечером. В Шуджуби или где-то еще.
Она безразлично пожала плечами, как будто его поступки не значили ровным счетом ничего.
— Постарайся не принести с собой блох.
Домми достал одежду — чистую и отглаженную. Пора переодеваться.
— Вы можете доехать с нами до реки, ваше святейшество, — предложил Т'лин, которого подобная перемена планов, похоже, тревожила.
До реки оставалось только полмили или чуть больше, и когда Джулиан дойдет туда, часть паломников еще не переправится.
— Нет, так я привлеку к себе слишком много внимания. Ты ведь как следует позаботишься о Святой Урсуле, да? Что это за штука полосатая? Надеюсь, не мой тюрбан? Ради всего святого, Домми, неужели ты полагаешь, что джентльмен может показаться на людях в этом?
Примерно через час у Джулиана появились некоторые сомнения, уж не погорячился ли он. Через два часа эти сомнения перешли в твердую уверенность. В воздухе пахло мокрой листвой. Мошкары, как он и предполагал, тьма-тьмущая. Отраженный от воды солнечный свет слепил глаза. Насквозь пропитанные потом рубаха и штаны пиявками липли к коже. Впрочем, сами пиявки — тоже. Тропа была узкая, скользкая и забитая народом; он медленно протискивался вперед, надеясь все-таки переговорить с Экзетером наедине.
Там и здесь тропа пересекала островки, и тогда он мог обгонять других паломников по обочине, если только дорога не шла между огородными грядками. Местные жители вышли из хижин посмотреть на это загадочное шествие. Должно быть, все происходящее казалось им странным сном.
Как бы то ни было, он шел все же быстрее остальных, так что рано или поздно он обязательно догонит Экзетера. За все время его обогнали только два человека — они бежали бегом, бряцая оружием и крича, чтобы им освободили дорогу. Пожалуй, это было единственное оружие, которое он видел здесь. Никто не выказал при виде воинов ни удивления, ни тревоги.
— Любопытно! — сказал Джулиан. — Интересно, кто такие эти шутники?
— Я видел их в самом начале. Тайка, на дереве. Мне кажется, это могут быть нагианцы. Тайка. — Веснушчатое лицо Домми оставалось спокойным. Он не хуже Джулиана знал, что свой первый год в Соседстве Экзетер провел в нагианской армии.
Дозорные? Может, их оставили следить, куда направятся драконы?
Ко всему прочему паломники оказались не столь дружелюбными, как надеялся Джулиан. Их джоалийский был полон жаргонных словечек и сильно отличался от того, который Джулиан учил в Олимпе. Даже Домми часто не понимал их. Но и без этого разговор через переводчика не давал почти ничего. Большинство вообще плохо представляли себе, зачем они участвуют в этой странной экспедиции, и знали только, что святой Д'вард — это предсказанный Освободитель, что он принесет смерть Смерти и что он призвал их присоединиться к Свободным и идти за ним. Это был идеальный пример действия харизмы. Они шли за ним потому, что он был вождем. Джулиан это и так знал. Пришельцы в Олимпе могли бы без особого труда повторить этот эффект, если бы только не опасались навлечь на себя гнев Пентатеона и властей Вейлов.
Все сборище представляло собой любопытный срез местного общества. Одни шли в лохмотьях, другие — в богатых одеждах. Джулиан видел стариков на костылях, крепких молодых людей с детьми и кормящих матерей. У него зародилось опасение, что Экзетер, возможно, и не представляет себе, как решительно и бесцеремонно вторгся он в жизнь этих людей. Сотен людей. Куда он ведет их? Что будет с ними? Вне зависимости от того, выиграет или проиграет он свою сумасшедшую игру, он уже посеял социальный хаос. Каким бы справедливым ни было его дело, он чертовски несправедливо обходится с этими людьми. Черт, да они скорее жертвы, чем участники! Джулиан не помнил, чтобы кто-нибудь в Олимпе выдвигал этот аргумент.
Ближе к полудню многие паломники расположились на отдых в тени деревьев или кустов. На тропе сразу стало свободнее. Решив, что истинный англичанин уж как-нибудь вынесет полуденное солнце в этом мире ничуть не хуже, чем в любом другом, Джулиан прибавил ходу. Домми достал из своего мешка обед, и они перекусили на ходу.
— Тайка? — вдруг прошептал Домми и остановился, скинув мешок на землю. Дорога шла здесь по низкому, каменистому островку, слишком маленькому, чтобы возделывать его. Правда, на нем росло несколько похожих на ивы деревьев, под которыми отдыхали человек десять или двенадцать паломников. Там разгорелся спор. Джулиан не понимал из него ни слова, но Домми, похоже, уловил по меньшей мере часть разговора. Он хмурился.
Центром возмущения был невысокий светловолосый юнец, забравшийся на камень. На голове его не было тюрбана; собственно, на нем вообще не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий да еще окровавленных тряпок на ногах. Остальные собрались вокруг него, словно ученики вокруг учителя. Впрочем, класс не отличался должной почтительностью к наставнику, ибо слушатели то и дело выкрикивали возражения. Потом до Джулиана дошло то, что Домми, должно быть, заметил с самого начала: в ушах у большинства слушателей поблескивали золотые серьги Неделимого. Им явно не нравилось то, что они слышали.
Паренек, размахивавший руками и выкрикивавший что-то, несомненно, был туземцем; обладай он харизмой пришельца, его слова не встретили бы такого неодобрения. Точно так же можно было не сомневаться — он искренне верил в то, что выкрикивал. Фанатик! Впрочем, он был вовсе не так молод, как показалось Джулиану сначала, хотя его малый рост и светлые волосы действительно придавали ему сходство с мальчиком. Этакий начинающий лысеть херувимчик. Но очень сердитый херувимчик! Возможно, это был преданный сторонник Пентатеона, ниспровергающий враждебную теологию Службы, а может
— ученик Освободителя. Как бы то ни было, теология Вейлов приобретала все более запутанный характер.
Наконец Домми закинул мешок за спину и бросил на Джулиана извиняющийся взгляд, означающий, что он готов идти дальше.
— Подождем еще, если хочешь.
— Кажется, я услышал все. Тайка. Они начали повторяться.
— Тогда ладно. — Они двинулись дальше. Джулиан ждал разъяснений. Домми молчал.
— О чем они спорили?
— Кажется, о теологии, Тайка.
— Ты меня удивил. То есть нет, напротив, ничуть не удивил. Кто и что отстаивал?
— Я понял только отдельные куски. Тайка.
— Так переведи хотя бы их.
Домми повиновался неожиданно неохотно, и его английский сделался еще более многословным, чем обычно. В конце концов он признал, что маленький проповедник утверждает, что он близкий сподвижник Освободителя и что разногласия у них вышли во взглядах на природу загробной жизни. До сих пор Церковь Неделимого разделяла версию Пентатеона, согласно которой истинно верующим обещалось вечное место среди звезд на небосклоне, в то время как все грешники обречены на вечное одиночество во мраке. У Освободителя имелась на этот счет своя собственная точка зрения, хотя Домми так до конца не понял, какая именно.
Это объясняло хмурое выражение его лица. Тайки оказались теперь разобщены, так что его преданность Службе вступила в противоречие с привязанностью к прежнему господину, Экзетеру. Олимп вряд ли обрадуется известию, что Освободитель разбил его Реформацию на враждующие секты. А вот Пентатеон обрадуется — это уж точно!
— Может, это просто недоразумение, — безмятежно проговорил Джулиан. Пройдя еще немного и не слыша ничего, кроме шлепанья ног по грязи, он решил, что спор, которому он стал свидетелем, велся о чем-то более важном. И Домми явно продолжал терзаться сомнениями. — Там шел разговор о чем-то еще, так ведь?
Дальнейшая обработка Домми вынудила в конце концов его признаться в том, что загробная жизнь была всего лишь второстепенной причиной раздора. Основной спор разгорелся вокруг природы традиционных богов Вейлов. Согласно Церкви Неделимого, Висек и ему подобные были демонами. Освободитель же утверждал, что они люди, хоть и чародеи.
Конечно, это была правда. И одновременно — важнейшее различие в доктринах.
— Черт! — не удержался Джулиан. Все оказалось гораздо серьезнее. Проф Роулинсон со своими соавторами, создавая Истинное Писание, долго размышляли и спорили, прежде чем допустить в него тщательно дозированную неправду. Они в конце концов сошлись на том, что гораздо проще и безопаснее использовать демонов, чем пытаться объяснять харизматических пришельцев, поскольку демоны злы уже по определению. Таково было, во всяком случае, официальное объяснение. Джулиан не сомневался, что подлинной причиной этому было то, что сами апостолы — тоже пришельцы и тоже обладали харизмой. Приравняй вождей одной стороны к вождям другой, и это вызовет резонный вопрос, имеются ли вообще между ними различия. Проще обозвать противников демонами, чем доказывать, что они — плохие парни, тогда как мы — хорошие. Очевидным ответом на этот вопрос было бы: «Сами-то кто?»
— Черт! — повторил он. — Думает ли, черт возьми, Экзетер о том, что творит? — Он и не подозревал, что говорит это вслух, пока Домми не ответил ему:
— Он принимает их помощь, Тайка!
— Он… что?
Домми жалко кивнул; лицо его так сморщилось, что все веснушки, казалось, вот-вот спрыгнут с него и разбегутся в разные стороны.
— Тот человек на камне. Тайка, он говорил, что Демон Ирепит появлялась в Ринувейле, что она на стороне Освободителя. Она рассеяла для него отряд королевских солдат. И он говорил, что сам-был прошлой ночью с Освободителем в Ниоле и собственными глазами видел Демона Висека в храме. Тайка!
Джулиан отпустил несколько словечек, которыми не пользовался со времен битвы при Сомме. Неужели Экзетер продался оппонентам Зэца в Пентатеоне? Ревун и остальные в Олимпе совершенно правы. Освободитель обрушит Церковь Неделимого, как Самсон храм Дагона.
Урсулу хватит кондрашка.
29
Тропа поднималась на островок, на одном конце которого располагалось маленькое крестьянское хозяйство, а остальная часть его заросла высоким кустарником. На краю тропы стояло пятеро мужчин с копьями и большими круглыми щитами. Не требовалось наполеоновского гения, чтобы догадаться: где-то за их спиной расположился на отдых Эдвард Экзетер.
Джулиан дошел сюда в сопровождении Домми, Гартуг'на Бумажника, жены Гартуг'на и их детей — двое старших всю дорогу молчали, а младший, трехлетний малыш, хныкал не переставая. Гартуг'н говорил на джоалийском, который худо-бедно понимал даже Джулиан. Он подробно поведал, как они возвращались домой, в Ниол, из гостей от престарелой матери, как они остановились послушать проповедь Освободителя и как их глазам чудесным образом открылась правда. Гартуг'н сразу же решил последовать за Освободителем и захватил с собой семью. Он словно качался на волнах религиозного экстаза. Жена же его, неприметная, непривлекательная женщина, казалась озабоченной. Дети — грязны, голодны, усталы и сбиты с толку.
Ближний часовой был крепким молодым мужчиной с темными волосами и курчавой бородой. Его кожу покрывал ровный коричневый загар — такой встречается у испанцев или индусов высших каст, если те, конечно, живут на свежем воздухе и ходят только в набедренной повязке. Копье представляло собой шест в запястье толщиной, увенчанный сверкающим металлическим острием, на вид очень острым и устрашающим. Часовой оскалил белоснежные зубы в приветливой улыбке и выпалил заученное приветствие на ломаном джоалийском, служившем основным языком общения в Вейлах:
— Освободитель будет проповедовать сегодня вечером в Шуджуби. Еда будет там. Пожалуйста, проходите, дайте ему отдохнуть, и да пребудет с вами благословение Неделимого.
Гартуг'н покорился немедленно, прикрикнул на младшего, чтобы тот прекратил хныкать, и погнал свое семейство дальше.
Джулиан улыбнулся в ответ:
— Он захочет видеть меня. Мы с ним старые друзья. Конечно, если он спит…
Улыбка слегка померкла.
— Пожалуйста, проходи, брат.
— Уверяю вас, я знал Освободителя с детства, и он будет очень рад видеть меня. — Джулиан шагнул вперед и обнаружил, что путь ему перегораживает большой щит из бычьей кожи. Парень уже не улыбался.
Джулиан дошел сюда в сопровождении Домми, Гартуг'на Бумажника, жены Гартуг'на и их детей — двое старших всю дорогу молчали, а младший, трехлетний малыш, хныкал не переставая. Гартуг'н говорил на джоалийском, который худо-бедно понимал даже Джулиан. Он подробно поведал, как они возвращались домой, в Ниол, из гостей от престарелой матери, как они остановились послушать проповедь Освободителя и как их глазам чудесным образом открылась правда. Гартуг'н сразу же решил последовать за Освободителем и захватил с собой семью. Он словно качался на волнах религиозного экстаза. Жена же его, неприметная, непривлекательная женщина, казалась озабоченной. Дети — грязны, голодны, усталы и сбиты с толку.
Ближний часовой был крепким молодым мужчиной с темными волосами и курчавой бородой. Его кожу покрывал ровный коричневый загар — такой встречается у испанцев или индусов высших каст, если те, конечно, живут на свежем воздухе и ходят только в набедренной повязке. Копье представляло собой шест в запястье толщиной, увенчанный сверкающим металлическим острием, на вид очень острым и устрашающим. Часовой оскалил белоснежные зубы в приветливой улыбке и выпалил заученное приветствие на ломаном джоалийском, служившем основным языком общения в Вейлах:
— Освободитель будет проповедовать сегодня вечером в Шуджуби. Еда будет там. Пожалуйста, проходите, дайте ему отдохнуть, и да пребудет с вами благословение Неделимого.
Гартуг'н покорился немедленно, прикрикнул на младшего, чтобы тот прекратил хныкать, и погнал свое семейство дальше.
Джулиан улыбнулся в ответ:
— Он захочет видеть меня. Мы с ним старые друзья. Конечно, если он спит…
Улыбка слегка померкла.
— Пожалуйста, проходи, брат.
— Уверяю вас, я знал Освободителя с детства, и он будет очень рад видеть меня. — Джулиан шагнул вперед и обнаружил, что путь ему перегораживает большой щит из бычьей кожи. Парень уже не улыбался.