Страница:
— Говори. — В ее голосе послышалась ирония.
— Ну, у него имеется занятная теория насчет того, что «Филобийский Завет» сам по себе может служить накопителем маны. Нам известно, что имел место несчастный случай; мы знаем, что Гарвард чуть не умер от этого. Мана, несомненно, ушла на предвидение. Экзетер считает, что каждый раз, когда оно подтверждается, количество маны растет.
— Ты в это веришь?
— Я не знаю. Мне кажется, нам нужно вернуться к Профу Роулинсону и посоветоваться, прежде чем предпринимать какие-то действия. Не забывай, — поспешно продолжал он, не дождавшись одобрительных возгласов, — меня послали сюда на разведку. Мы разведчики, а не боевая группа. — Он-то разведчик, конечно. Урсула же могла думать о себе иначе.
— Вздор! Этого достаточно, чтобы Проф рехнулся. Ты что, серьезно веришь в то, что пророчество может каким-то образом жить собственной жизнью, набираясь сил от своих удач? Ты относишься к идее как к чему-то антропоморфному!
— Не я первый, старушка. Вера — это тоже идея, и не одна вера стала антро-как-ты-там-сказала. Религии и национальные государства — это тоже идеи. — Тут Джулиан подумал еще об одном. Если он и не убеждал еще Урсулу, он по крайней мере начинал верить сам. — Подумай, что было бы, если бы Зэц никогда не пытался разрушить «Завет», — ведь тогда не случилось бы куча всего, верно? Но Зэц вмешался, и все это произошло, и все говорят: «Ух ты! Снова сбывается этот „Филобийский Завет“, здорово, правда?» Люди говорят об этом, и его цена повышается. Слава — это источник маны, этого-то ты не будешь отрицать?
— Нет уж, возьмем другой пример! Трафальгарская площадь знаменита? Знаменита! У нее что, тоже есть мана?
— Как знать? — не сдавался Джулиан. — Взять меня: я, например, всегда с гордостью смотрю на старика Горацио на верхушке его дурацкой дымовой трубы note 3. По крайней мере виртуальность там есть. Может, виртуальность для какого-то места — это то же, что мана для человека? Может, места набираются виртуальности от поклонения так же, как люди набирают ману? — Черт подери, а ведь заманчиво! Когда он вернется в Олимп, он не просто спросит об этом у Профа, он обдумает все это письменно и вынесет на всеобщее обсуждение. Впрочем, сейчас для него важнее всего Урсула. И потом, мана не подчиняется законам логики. И харизма тоже. И узлы, и порталы.
И капитан Смедли.
Они уже одолели половину пути. Сотня почти дошла до храма; следом за ней тянулся хвост паломников. От храма остались одни развалины, упавшие колонны сиротливо желтели на белом песке. Джулиану пришло на ум сравнение с желтком на яичнице-глазунье, и он сообразил, что проголодался.
Нагианцы не подпустят к Освободителю никого до тех пор, пока тот не завершит обещанную проповедь. Джулиан сомневался, что они смогут удержать Урсулу, если она захочет вломиться.
— Что еще ты узнал? — спросила она, так и не глядя на него.
— Немного. Ну… у него есть союзники. Астина и Ирепит помогали ему. Он только что имел аудиенцию у Висека.
Теперь она наконец повернула голову — ее глаза сердито блестели.
— Об этом знают? — Она сразу же уловила суть угрозы.
— Не все и не все, — признал он.
— И как он объясняет людям сотрудничество с демонами?
— Гм, тебе лучше спросить это у него самого. Послушай, милая, пообещай, что не сделаешь ничего такого, так как…
— Не буду я ничего обещать!
— Черт возьми, Урсула, ведь это же опасно!
— Что опасно?
— Становиться на пути у пророчества! Зэц уже много лет пытается сделать это. И все, чего он пока добился, — это укокошил уйму невинных людей: родителей Экзетера, Джулиуса Крейтона, бедного старину Волынку… Ты тоже обожжешь пальцы, если полезешь в это дело. И я прошу тебя… Ох, проклятие!
К черту Урсулу. С противоположного берега спускалась на песок длинная вереница улан верхом на моа, направлявшаяся к Освободителю и его Сотне. Их было не меньше ста.
32
33
— Ну, у него имеется занятная теория насчет того, что «Филобийский Завет» сам по себе может служить накопителем маны. Нам известно, что имел место несчастный случай; мы знаем, что Гарвард чуть не умер от этого. Мана, несомненно, ушла на предвидение. Экзетер считает, что каждый раз, когда оно подтверждается, количество маны растет.
— Ты в это веришь?
— Я не знаю. Мне кажется, нам нужно вернуться к Профу Роулинсону и посоветоваться, прежде чем предпринимать какие-то действия. Не забывай, — поспешно продолжал он, не дождавшись одобрительных возгласов, — меня послали сюда на разведку. Мы разведчики, а не боевая группа. — Он-то разведчик, конечно. Урсула же могла думать о себе иначе.
— Вздор! Этого достаточно, чтобы Проф рехнулся. Ты что, серьезно веришь в то, что пророчество может каким-то образом жить собственной жизнью, набираясь сил от своих удач? Ты относишься к идее как к чему-то антропоморфному!
— Не я первый, старушка. Вера — это тоже идея, и не одна вера стала антро-как-ты-там-сказала. Религии и национальные государства — это тоже идеи. — Тут Джулиан подумал еще об одном. Если он и не убеждал еще Урсулу, он по крайней мере начинал верить сам. — Подумай, что было бы, если бы Зэц никогда не пытался разрушить «Завет», — ведь тогда не случилось бы куча всего, верно? Но Зэц вмешался, и все это произошло, и все говорят: «Ух ты! Снова сбывается этот „Филобийский Завет“, здорово, правда?» Люди говорят об этом, и его цена повышается. Слава — это источник маны, этого-то ты не будешь отрицать?
— Нет уж, возьмем другой пример! Трафальгарская площадь знаменита? Знаменита! У нее что, тоже есть мана?
— Как знать? — не сдавался Джулиан. — Взять меня: я, например, всегда с гордостью смотрю на старика Горацио на верхушке его дурацкой дымовой трубы note 3. По крайней мере виртуальность там есть. Может, виртуальность для какого-то места — это то же, что мана для человека? Может, места набираются виртуальности от поклонения так же, как люди набирают ману? — Черт подери, а ведь заманчиво! Когда он вернется в Олимп, он не просто спросит об этом у Профа, он обдумает все это письменно и вынесет на всеобщее обсуждение. Впрочем, сейчас для него важнее всего Урсула. И потом, мана не подчиняется законам логики. И харизма тоже. И узлы, и порталы.
И капитан Смедли.
Они уже одолели половину пути. Сотня почти дошла до храма; следом за ней тянулся хвост паломников. От храма остались одни развалины, упавшие колонны сиротливо желтели на белом песке. Джулиану пришло на ум сравнение с желтком на яичнице-глазунье, и он сообразил, что проголодался.
Нагианцы не подпустят к Освободителю никого до тех пор, пока тот не завершит обещанную проповедь. Джулиан сомневался, что они смогут удержать Урсулу, если она захочет вломиться.
— Что еще ты узнал? — спросила она, так и не глядя на него.
— Немного. Ну… у него есть союзники. Астина и Ирепит помогали ему. Он только что имел аудиенцию у Висека.
Теперь она наконец повернула голову — ее глаза сердито блестели.
— Об этом знают? — Она сразу же уловила суть угрозы.
— Не все и не все, — признал он.
— И как он объясняет людям сотрудничество с демонами?
— Гм, тебе лучше спросить это у него самого. Послушай, милая, пообещай, что не сделаешь ничего такого, так как…
— Не буду я ничего обещать!
— Черт возьми, Урсула, ведь это же опасно!
— Что опасно?
— Становиться на пути у пророчества! Зэц уже много лет пытается сделать это. И все, чего он пока добился, — это укокошил уйму невинных людей: родителей Экзетера, Джулиуса Крейтона, бедного старину Волынку… Ты тоже обожжешь пальцы, если полезешь в это дело. И я прошу тебя… Ох, проклятие!
К черту Урсулу. С противоположного берега спускалась на песок длинная вереница улан верхом на моа, направлявшаяся к Освободителю и его Сотне. Их было не меньше ста.
32
Давным-давно, еще в шестнадцатом, приехав с фронта в отпуск в Лондон, Джулиан решил пойти в кинотеатр. То, что происходило перед его глазами сейчас, очень напоминало фильм. Там действие разворачивалось на холсте экрана, здесь — на залитом солнцем песке, но и там, и здесь он видел одинаковые черно-белые фигуры — дергающиеся, бесшумные, немного размытые и какие-то нереальные. Для полноты сходства недоставало только раздолбанного пианино.
В высоту моа достигали десяти или даже двенадцати футов. Они были не только больше страусов, но и намного быстрее их, так что по сравнению с моа земная лошадь казалась бы страдающим артритом шетландским пони. Улан, сидевший верхом на моа, находился вне досягаемости для пешего солдата, а его пятнадцатифутовая пика венчалась трехгранным, острым как бритва стальным наконечником. В полной амуниции он развивал скорость до пятидесяти миль в час, что превращало его в почти недосягаемую мишень.
Кавалеристы устремились в атаку. Развернувшись по трое в ряд, с развевающимися флажками на пиках, они как курьерский поезд пронеслись через пересохшее русло. Клубы пыли из-под копыт усугубляли сходство. Три цепочки всадников разделились — словно выпущенные когти, — неся смерть всему, что оказывалось у них на пути.
Джулиан словно врос в землю. Сотня спешила к храму — легче обороняться, имея за спиной каменную стену. Глупцы! Это же помешает им как следует развернуться! В развалинах всадники потеряют преимущество в скорости, но сохранят — в росте, к тому же в маневренности моа не уступают человеку, так что лабиринт проходов для них не препятствие. Шансы оставались пять или шесть к одному. Два отряда улан уже окружали храм; еще один направился прямо к длинной веренице паломников. Те рванули в сторону Шуджуби. То, что только что было процессией, превратилось в хаос.
— Что ж, занятное испытание для мистера Экзетера, — не без ехидства заметила Урсула.
Джулиан очнулся от наваждения и чуть не закричал: они с Урсулой — два одиноких наблюдателя — стояли посреди песчаной пустоши. Ну и вляпались же они! Их никак не спутаешь с оборванцами из Шуджуби, значит, их примут за паломников. Как мишени они не хуже бескрылых уток. Он отшвырнул башмаки, схватил ее за руку и побежал. Должно быть, она сама все поняла, так как не сопротивлялась.
Бежать по рыхлому, раскаленному песку оказалось настоящей пыткой. До деревни было миллион миль, да и там не особо спрячешься. Моа передвигаются по траве с такой же скоростью, как по песку. Джулиан не помнил точно, как далеко от деревни до болота; главное — далеко, слишком далеко, так что бежать не было смысла. Впрочем, выбора не было. Часть паломников, отделившись от толпы, бежала в их сторону; несколько юнцов порезвее — впереди. В результате они с Урсулой уже бежали вместе с толпой, из целой мишени превратившись в ее маленькую частичку.
Краем глаза он заметил скользнувшую по песку тень. Он повернулся — все, что произошло потом, напоминало страшный сон: смуглый, худющий подросток лет четырнадцати, из последних сил отчаянно бежавший, зарываясь ногами в песок, упал, обливаясь кровью. Моа скользнул мимо него и стремительно исчез. Острие пики перебило пареньку шею. Одно из подкованных копыт отшвырнуло голову бедолаги словно футбольный мяч. И ни звука.
Моа развернулся на девяносто градусов и, не сбившись с шага, устремился прямиком на Джулиана и Урсулу. Почти мгновенно и моа, и всадник заполнили собой все небо. Джулиан оттолкнул Урсулу и шагнул вперед. Он успел увидеть всадника, припавшего к длинной шее скакуна: бронзовый шлем, кожаный костюм, блестящие сапоги в стременах… Он увидел желтые глаза и зубы моа, пену на удилах, прищуренные человеческие глаза и оскаленные в ухмылке зубы, когда всадник нацелил свою окровавленную пику прямо ему в грудь.
Он уцелел под снарядами и бомбами, его не взяли ни пули, ни отравляющий газ, и все для того, чтобы его, как свинью, заколол этот средневековый кошмар, этот оказавшийся не в своем времени ковбой… Он зажмурился.
В ноздри ударил звериный запах — тварь пронеслась мимо. Его осыпало песком.
Он открыл глаза и оглянулся. Улан как раз догонял пожилую седовласую женщину. Его пика ударила ее в спину, как пушинку оторвав от земли. Тело сорвалось с острия и упало; всадник опять развернулся, нацелившись на новую жертву.
Джулиан взглянул на побелевшее лицо Урсулы. Во рту пересохло.
— Это ты сделала? — прохрипел он.
Она кивнула.
— Спасибо. — Он положил дрожащую еще руку ей на плечи, и она прижалась к нему. Большую часть крестьян уже затоптали. Последних закололи, когда те пытались вскарабкаться на песчаный берег. Некоторые укрылись под деревянной пристанью, но всадники заметили и их.
В храме еще что-то происходило. Похоже, там уланы встретили упорное сопротивление. Перед храмом лежало несколько мертвых моа, и еще несколько бегали без своих хозяев. Это, конечно, дело рук нагианцев, но копья все равно короче пик — значит, воинам приходилось их метать. Пусть нагианцам повезло и копье нашло свою цель, но что они будут делать потом?
Силы были неравны с самого начала. Даже если каждому нагианцу и удалось убить по улану, он останется безоружным — нож не в счет. Сколько паломников успело укрыться в храме? Сотня? Две? Джулиан видел, как люди словно муравьи карабкаются на стены. Он решил, что теперь всадники спешатся и полезут за ними с мечами. Экзетер наверняка уже мертв — ну как же, он ведь главная цель. Домми тоже там где-то, бедолага…
Они так и стояли на белом песке, усеянном трупами, — он и Урсула. Наверное, им надо идти, но от шока он плохо соображал. Он не мог решить, что делать дальше, куда идти.
— Сколько ты сможешь тянуть этот трюк с невидимостью?
Она, дрожа, еще крепче прижалась к нему.
— Мы не невидимы. Я ввела в заблуждение только того, одного. Если их больше одного… ну, двух, это уже не сработает. И потом, им теперь не на что больше отвлекаться.
— Ты хочешь сказать… — К чему вопросы! Та старуха все равно уже мертва. — Тогда нам надо… — Он огляделся по сторонам на случай, если к ним скачет еще какой-нибудь Ланселот. Со стороны пристани доносились слабые крики. Несколько всадников спешились и полезли на стены за беглецами. Он отвернулся.
Он зажмурился. Потом открыл глаза и снова зажмурился. Нет, это ему не мерещилось.
— Эй, мне кажется, наш автобус!
Из-за поворота реки по песку к ним неслись четыре дракона. На переднем мелькнул черный тюрбан и рыжая борода Т'лина. Джулиан замахал ему, и тот махнул в ответ. Значит, он их видит. Давно ли Урсула знает об этом? Какая разница… Спасены!
Ну, возможно, спасены. Знающий игрок на скачках поставил бы на моа. К счастью, драконы чертовски дороги. Ни один солдат не спутает джентльмена на драконе с нищим паломником. Это все равно что выехать на место преступления на «роллсе» — бобби будут отдавать тебе честь и обращаться к тебе «сэр».
Он видел труп женщины и голову мальчика, лежавшую в луже крови далеко от тела. Проклятый убийца! Конечно, артиллерийский огонь тоже убивает людей, но то на поле боя и солдат. Это же было умышленное убийство безоружных мужчин и женщин. «Будь проклят Эдвард Экзетер и его чертов крестьянский бунт!»
Покончив с бойней у пристани, солдаты из Шуджуби снова взгромоздились на своих скакунов и не спеша двинулись через пустошь. Теперь никто не мешал им разделаться с теми двумя, которых они пропустили в первый заход.
Т'лин на Звездном Луче подъехал к Джулиану, разбрызгивая песок; Голубой Камень, Молния и Туманный Беглец следовали за ним. Джулиан рявкнул Драконоторговцу какое-то неразборчивое приветствие, потом закричал команды драконам, что оказалось совершенно лишним. Драконы часто выказывают поразительную сообразительность; вот и теперь Туманный Беглец направился прямиком к Урсуле. Молния подлетел к Джулиану и опустился рядом с ним на брюхо. Дракон явно страдал от жары, он тяжело, с хрипом дышал и хлопал длинными складками-жабо на шее, как крыльями.
Джулиан повис на седле, отчаянно трепыхаясь, пока не уцепился здоровой рукой за спинную пластину и не перекинул ногу. Что дальше? Оставаться в опасной близости от улан или бежать в холмы? Пока Джулиан раздумывал, пытаясь одновременно нащупать ногой левое стремя, Урсула, видимо, уже все решив, подала громкую команду своему дракону. Отчаянный крик Т'лина: «Драконы не могут бежать „зомфом“ в такую жару!» — потонул в диком грохоте.
Туманный Беглец несся в туче песка по направлению к храму. Ну да, Домми же там!
— Зомф! — Умница, Урсула!
Молния рванул с места так, что Джулиана швырнуло назад, на вьючную пластину. Бегство с поля боя могло бы привлечь внимание и вызвать погоню, но Домми заслуживал спасения — если был, конечно, еще жив. Домми-то заслуживал, а вот Экзетер Кровавый — нет! Это его сумасшедшие мессианские пророчества привели к кровавой бойне. Правы были Джамбо и остальные в Олимпе, правы с самого начала.
— Но это же убьет их! — причитал Драконоторговец.
— Нас тоже может, — ободряюще заметил Джулиан. Хотя он все еще оставался безоружным, уже одно то, что он сидел верхом, придавало ему силы. Конечно, не самое приятное ощущение стоять этаким одиноким утесом перед фронтом атакующей кавалерии, но средние века есть средние века!
Они миновали первого убитого моа; всадник лежал тут же рядом, с перерезанным горлом. По следам можно было понять, куда делся победитель-нагианец, забравший свое копье, а также, судя по всему, и уланскую пику. Но одна победа все равно не уравнивала шансы.
Дальше тел становилось все больше: мужчины, женщины, даже маленькие дети, многие до неузнаваемости изуродованы пиками. Песок пропитался кровью. Бой еще продолжался — Джулиан слышал доносившиеся из храма крики и вопли; ему и самому хотелось кричать. Помочь он не мог ничем. Вот если бы эти их драконы были настоящими огнедышащими монстрами, а не кроткими, щиплющими травку милашками…
Чертовски мощный узел, говорил Экзетер, и правда, Джулиан уже ощущал кожей покалывание виртуальности. Святое место, древнее святилище… При ближайшем рассмотрении руины поражали своей величиной. От храма почти ничего не осталось — Джулиан так к не понял, на что это было похоже прежде. Кое-где сохранились даже древние рельефы. Ветер изрядно потрудился над камнями, придав некоторым из них причудливые формы, а время отполировало их почти до блеска. Песок тоже внес свою лепту — то тут, то там из песчаных пирамид торчали остатки стен и колонны. Теперь на них гроздьями висели спасающиеся от улан паломники. На верхушке одной из высоких колонн Джулиан увидел двух женщин и мужчину. Как они забрались туда? Казалось, стоит кому-нибудь из них чихнуть, и они свалятся. Он тщетно оглядывался по сторонам в поисках рыжей шевелюры Домми.
Т'лин исчез. Молния следом за Туманным Беглецом петлял по лабиринту — поворот, еще поворот, потом перевалил через песчаную дюну и чуть не врезался в толпу верещавших моа, которых загнали в тупик. Двое верховых улан стерегли их. Их работа и так, возможно, была не из легких, но теперь, с появлением драконов, моа и вовсе ударились в панику. Солдаты взревели от ярости. Урсула повернула Туманного Беглеца и направила его прямо на стену. Молния, не дожидаясь приказа, последовал за ним. Незастегнутые горные ремни бесполезно болтались за спиной — Джулиан ухватился здоровой рукой за пластину, едва не вылетев из седла.
Человек ни за что бы не забрался по такой стене, да и драконы одолели ее довольно медленно, изо всех сил скребя когтями по кладке. Джулиан оглянулся, не собираются ли их пронзать пиками, но уланам хватало хлопот и с моа.
А потом Молния добрался до верха стены и замер, балансируя на самом краю рядом с Туманным Беглецом и извергая клубы пара. Урсула даже не оглянулась. Она смотрела на драму, развернувшуюся прямо под ней. Когда-то, судя по всему, это было огромным залом, а теперь представляло собой тенистый двор. Песчаный пол полого сбегал к заросшему зеленой ряской пруду, а над прудом возвышалась стена — из нее торчали еще полусгнившие обломки балок, на которые раньше опиралась крыша. Остальные стены превратились в каменные зубы, на остриях которых сидели, свесив ноги, паломники Экзетера.
Арка входа была забита песком и камнями, так что моа пройти под ней не могли. Даже пешему приходилось пробираться под ней сгорбившись — здесь нагианские копейщики могли наконец сдерживать превосходящие силы ниолийцев. Трое нагианцев уже погибли, пытаясь остановить врага, но все, чего они добились, — это чуть отдалили конец для своих товарищей, которых теперь обходили с флангов. Солдаты рвались в пустые оконные проемы и провалы в стенах. У нагианцев были щиты, но их копья заметно уступали в длине пикам противника. И их было слишком мало. Отважное сопротивление обернулось разгромом. Солдаты кричали; зрители визжали; умирающие стонали. Это, конечно, не шло ни в какое сравнение с ужасом Западного фронта, но все равно зрелище было ужасное.
И тут же был этот идиот Экзетер в своем монашеском облачении — разбрызгивая ряску, он брел через пруд в сопровождении двух нагианцев. Оставшиеся в живых воины пытались прикрыть его отступление, и их методично выбивали. Отступление? У безоружного Экзетера почти не было шанса убежать, к тому же этого от него Джулиан никак не ожидал. В злобном отчаянии смотрел он, как эти трое добрели наконец до стены. Ну же, ну, они должны повернуть назад — дальше дороги не было. Вместо этого тот нагианец, что был покрепче, опустился на четвереньки в воду, второй вспрыгнул ему на спину и потянул своего предводителя вверх. Он сцепил руки; Экзетер взобрался к нему на плечи и потянулся к выступу в стене. Чуть выше в стене виднелось окно. Пожалуй, он мог бы даже добраться до него, но неужели он надеется, что ему дадут так просто уйти?
Тот, что стоял наверху, спрыгнул вниз, второй поднялся с четверенек. Они снова взяли в руки копья, как раз когда последние оставшиеся в живых несколько их товарищей отступили к ним, в воду. А потом ниолийцы навалились на них. Пруд из зеленого стал красным — нагианцы упали, пронзенные четырьмя или пятью пиками одновременно.
Джулиан вздрогнул и отвернулся. Лицо Урсулы застыло в болезненной гримасе. Он торопливо обвел взглядом зрителей на стенах, надеясь увидеть рыжую шевелюру Домми — того нигде не было. Он снова посмотрел вниз, на кричавших и скачущих от восторга победителей, и снова ощутил загривком знакомый холодок близкой смерти. Мирные паломники будут следующими: бойня у пристани показала, что кто-то распорядился вырезать всех.
— Мне кажется, нам пора убираться отсюда к черту. Для Освободителя спектакль окончен.
— Подожди! — сказала она.
Экзетер добрался до своей цели — круглого отверстия футах в пятнадцати над прудом. Когда-то это было, наверное, большое окно. Он выпрямился в нем во весь рост, темный силуэт на фоне солнца. Он стоял, широко расставив ноги и раскинув руки. Ветер трепал его серую хламиду, словно пытаясь сбросить вниз обезумевшее чудовище. Он был идеальной мишенью, крестом в круге. Ниолийцы не могли не видеть его.
Офицер выкрикнул команду, и солдаты разошлись по сторонам, чтобы дать возможность своему командиру прицелиться как следует. Бросок был не из сложных, и хотя пика была слишком тяжелой, чтобы метать ее на далекое расстояние, в этом случае дальность не превышала нескольких футов. Он поднял древко и приготовился к разбегу.
— Стойте! — рявкнул Экзетер. — Посмотрите, что вы наделали, идиоты!
По замершим в ожидании солдатам пробежало волнение, словно камень упал в неподвижный пруд. Освободитель перестал вдруг быть мишенью.
— Даже Карзон запрещает убивать кающихся и паломников! Неужели никто из вас не читал Писания? Или вы забыли свою присягу? — Слова его отдавались эхом, усиленные причудливой акустикой и мощной виртуальностью. Он парил над собравшимися разгневанным ангелом. Капитан в смятении уронил пику и, открыв рот, глядел на своего обвинителя.
— Покайтесь, покайтесь! — Даже у Джулиана, громоздившегося на дальней стене, закололо кожу от мощи этого призыва, а ведь он был всего лишь наблюдателем. Экзетер бичевал улан, обрушив на них гнев за кровопролитие. Он цитировал им их же собственные заповеди: Зеленое Писание, священные слова Карзона, бога войны; Синие Писания Астины, богини воинов. Строка за строкой доказывал он грешникам, насколько велик их грех, как далеко преступили они закон. Он процитировал даже тайные клятвы культа Карзона, культа Крови и Молота. Это-то он откуда знал?
Джулиан снова покосился на Урсулу, но та, казалось, не дышала, зачарованная, как и все остальные. Ему, наверное, стоило уйти отсюда, уйти искать Домми, искать среди живых и среди мертвых, но он не мог двинуться с места. От волн харизмы и властности, исходивших от Экзетера, мутилось в голове.
— И если даже эти порочные учения осуждают ваши деяния, что должен думать о вас Единственный Истинный Бог? Неделимый, тот, чье имя не может быть произнесено? Отворите слух свой словам истины и трепещите! Вот его воля…
Почему этот идиот обращается к ниолийцам по-английски?
Нет, не так. По-джоалийски. Нет, по-рэндориански… Как бы то ни было, слушатели понимали его. На глазах у Джулиана солдаты попадали на колени, он слышал, как они всхлипывают. Он чувствовал, как и его глаза начинает пощипывать, а Экзетер все обрушивал на их головы обвинение за обвинением. Последний отряд улан, тот, что задержался в Шуджуби, вступил в арку, но и этот отряд, услышав ужасные слова Экзетера, пал на колени. Наконец анафема закончилась.
— И все же возможно прощение! Да, у вас есть еще надежда! Если вы искренне раскаетесь. Неделимый может и отвратить от вас свой гнев…
Джулиан уже достаточно насмотрелся, что делает с пришельцами мана. Но такого он еще не видел! Всего час назад — нет, гораздо меньше — Экзетер изнемогал от усталости и мог идти только за счет силы, которую черпал от своих последователей. Теперь он сиял в этом окне полуденным солнцем. Голос его гремел властностью самого Бога.
— Принимаете ли вы мой суд?
— Да! Да! Скажи нам! — воздев руки, кричали солдаты.
— Есть ли среди вас тот, кто не пролил кровь сегодня?
Шестеро или семеро человек неуверенно подняли руки. Остальные понуро стояли на коленях.
— Тогда вот каким будет ваше наказание: ступайте. Найдите своих скакунов и как можно быстрее поезжайте в Ниол. Передайте мои слова самой королеве Эльванайф. Скажите ей в лицо, как провинилась она перед народом, которому должна была стать матерью. Скажите ей, что она должна прийти сюда оплакать их могилы — пешком, босой, с распущенными волосами. Скажите ей, что только так она может надеяться спасти свою душу. Ступайте!
Полдюжины людей повскакивали на ноги и, оступаясь в песке, выбежали в арку. Остальные безропотно ждали приговора.
Освободитель превратил победоносную армию в сборище всхлипывающих грешников.
— И когда вы соберете их всех и выроете могилы…
Он приказывал остальным солдатам похоронить погибших.
Но больше всего трупов лежало прямо перед ним. Там, в маленькой грязной луже, нашли свою смерть последние из его Сотни.
Нарыв лопнул. Джулиан зажал уши руками. Горло сжималось от приступов тошноты. Чудовище! Презренный убийца! Ханжа! Пророчество предупреждало Экзетера, что в Ниолвейле должна пролиться кровь. Он предвидел эту бойню и использовал ее. Он принес в жертву своих последователей, крестьян — мужчин, женщин, детей — и своих старых боевых друзей из Нагвейла.
Вот откуда у него столько маны.
Освободитель не лучше Зэца.
Нет, хуже. Совершая человеческие жертвоприношения, Зэц по крайней мере не убивает своих друзей.
В высоту моа достигали десяти или даже двенадцати футов. Они были не только больше страусов, но и намного быстрее их, так что по сравнению с моа земная лошадь казалась бы страдающим артритом шетландским пони. Улан, сидевший верхом на моа, находился вне досягаемости для пешего солдата, а его пятнадцатифутовая пика венчалась трехгранным, острым как бритва стальным наконечником. В полной амуниции он развивал скорость до пятидесяти миль в час, что превращало его в почти недосягаемую мишень.
Кавалеристы устремились в атаку. Развернувшись по трое в ряд, с развевающимися флажками на пиках, они как курьерский поезд пронеслись через пересохшее русло. Клубы пыли из-под копыт усугубляли сходство. Три цепочки всадников разделились — словно выпущенные когти, — неся смерть всему, что оказывалось у них на пути.
Джулиан словно врос в землю. Сотня спешила к храму — легче обороняться, имея за спиной каменную стену. Глупцы! Это же помешает им как следует развернуться! В развалинах всадники потеряют преимущество в скорости, но сохранят — в росте, к тому же в маневренности моа не уступают человеку, так что лабиринт проходов для них не препятствие. Шансы оставались пять или шесть к одному. Два отряда улан уже окружали храм; еще один направился прямо к длинной веренице паломников. Те рванули в сторону Шуджуби. То, что только что было процессией, превратилось в хаос.
— Что ж, занятное испытание для мистера Экзетера, — не без ехидства заметила Урсула.
Джулиан очнулся от наваждения и чуть не закричал: они с Урсулой — два одиноких наблюдателя — стояли посреди песчаной пустоши. Ну и вляпались же они! Их никак не спутаешь с оборванцами из Шуджуби, значит, их примут за паломников. Как мишени они не хуже бескрылых уток. Он отшвырнул башмаки, схватил ее за руку и побежал. Должно быть, она сама все поняла, так как не сопротивлялась.
Бежать по рыхлому, раскаленному песку оказалось настоящей пыткой. До деревни было миллион миль, да и там не особо спрячешься. Моа передвигаются по траве с такой же скоростью, как по песку. Джулиан не помнил точно, как далеко от деревни до болота; главное — далеко, слишком далеко, так что бежать не было смысла. Впрочем, выбора не было. Часть паломников, отделившись от толпы, бежала в их сторону; несколько юнцов порезвее — впереди. В результате они с Урсулой уже бежали вместе с толпой, из целой мишени превратившись в ее маленькую частичку.
Краем глаза он заметил скользнувшую по песку тень. Он повернулся — все, что произошло потом, напоминало страшный сон: смуглый, худющий подросток лет четырнадцати, из последних сил отчаянно бежавший, зарываясь ногами в песок, упал, обливаясь кровью. Моа скользнул мимо него и стремительно исчез. Острие пики перебило пареньку шею. Одно из подкованных копыт отшвырнуло голову бедолаги словно футбольный мяч. И ни звука.
Моа развернулся на девяносто градусов и, не сбившись с шага, устремился прямиком на Джулиана и Урсулу. Почти мгновенно и моа, и всадник заполнили собой все небо. Джулиан оттолкнул Урсулу и шагнул вперед. Он успел увидеть всадника, припавшего к длинной шее скакуна: бронзовый шлем, кожаный костюм, блестящие сапоги в стременах… Он увидел желтые глаза и зубы моа, пену на удилах, прищуренные человеческие глаза и оскаленные в ухмылке зубы, когда всадник нацелил свою окровавленную пику прямо ему в грудь.
Он уцелел под снарядами и бомбами, его не взяли ни пули, ни отравляющий газ, и все для того, чтобы его, как свинью, заколол этот средневековый кошмар, этот оказавшийся не в своем времени ковбой… Он зажмурился.
В ноздри ударил звериный запах — тварь пронеслась мимо. Его осыпало песком.
Он открыл глаза и оглянулся. Улан как раз догонял пожилую седовласую женщину. Его пика ударила ее в спину, как пушинку оторвав от земли. Тело сорвалось с острия и упало; всадник опять развернулся, нацелившись на новую жертву.
Джулиан взглянул на побелевшее лицо Урсулы. Во рту пересохло.
— Это ты сделала? — прохрипел он.
Она кивнула.
— Спасибо. — Он положил дрожащую еще руку ей на плечи, и она прижалась к нему. Большую часть крестьян уже затоптали. Последних закололи, когда те пытались вскарабкаться на песчаный берег. Некоторые укрылись под деревянной пристанью, но всадники заметили и их.
В храме еще что-то происходило. Похоже, там уланы встретили упорное сопротивление. Перед храмом лежало несколько мертвых моа, и еще несколько бегали без своих хозяев. Это, конечно, дело рук нагианцев, но копья все равно короче пик — значит, воинам приходилось их метать. Пусть нагианцам повезло и копье нашло свою цель, но что они будут делать потом?
Силы были неравны с самого начала. Даже если каждому нагианцу и удалось убить по улану, он останется безоружным — нож не в счет. Сколько паломников успело укрыться в храме? Сотня? Две? Джулиан видел, как люди словно муравьи карабкаются на стены. Он решил, что теперь всадники спешатся и полезут за ними с мечами. Экзетер наверняка уже мертв — ну как же, он ведь главная цель. Домми тоже там где-то, бедолага…
Они так и стояли на белом песке, усеянном трупами, — он и Урсула. Наверное, им надо идти, но от шока он плохо соображал. Он не мог решить, что делать дальше, куда идти.
— Сколько ты сможешь тянуть этот трюк с невидимостью?
Она, дрожа, еще крепче прижалась к нему.
— Мы не невидимы. Я ввела в заблуждение только того, одного. Если их больше одного… ну, двух, это уже не сработает. И потом, им теперь не на что больше отвлекаться.
— Ты хочешь сказать… — К чему вопросы! Та старуха все равно уже мертва. — Тогда нам надо… — Он огляделся по сторонам на случай, если к ним скачет еще какой-нибудь Ланселот. Со стороны пристани доносились слабые крики. Несколько всадников спешились и полезли на стены за беглецами. Он отвернулся.
Он зажмурился. Потом открыл глаза и снова зажмурился. Нет, это ему не мерещилось.
— Эй, мне кажется, наш автобус!
Из-за поворота реки по песку к ним неслись четыре дракона. На переднем мелькнул черный тюрбан и рыжая борода Т'лина. Джулиан замахал ему, и тот махнул в ответ. Значит, он их видит. Давно ли Урсула знает об этом? Какая разница… Спасены!
Ну, возможно, спасены. Знающий игрок на скачках поставил бы на моа. К счастью, драконы чертовски дороги. Ни один солдат не спутает джентльмена на драконе с нищим паломником. Это все равно что выехать на место преступления на «роллсе» — бобби будут отдавать тебе честь и обращаться к тебе «сэр».
Он видел труп женщины и голову мальчика, лежавшую в луже крови далеко от тела. Проклятый убийца! Конечно, артиллерийский огонь тоже убивает людей, но то на поле боя и солдат. Это же было умышленное убийство безоружных мужчин и женщин. «Будь проклят Эдвард Экзетер и его чертов крестьянский бунт!»
Покончив с бойней у пристани, солдаты из Шуджуби снова взгромоздились на своих скакунов и не спеша двинулись через пустошь. Теперь никто не мешал им разделаться с теми двумя, которых они пропустили в первый заход.
Т'лин на Звездном Луче подъехал к Джулиану, разбрызгивая песок; Голубой Камень, Молния и Туманный Беглец следовали за ним. Джулиан рявкнул Драконоторговцу какое-то неразборчивое приветствие, потом закричал команды драконам, что оказалось совершенно лишним. Драконы часто выказывают поразительную сообразительность; вот и теперь Туманный Беглец направился прямиком к Урсуле. Молния подлетел к Джулиану и опустился рядом с ним на брюхо. Дракон явно страдал от жары, он тяжело, с хрипом дышал и хлопал длинными складками-жабо на шее, как крыльями.
Джулиан повис на седле, отчаянно трепыхаясь, пока не уцепился здоровой рукой за спинную пластину и не перекинул ногу. Что дальше? Оставаться в опасной близости от улан или бежать в холмы? Пока Джулиан раздумывал, пытаясь одновременно нащупать ногой левое стремя, Урсула, видимо, уже все решив, подала громкую команду своему дракону. Отчаянный крик Т'лина: «Драконы не могут бежать „зомфом“ в такую жару!» — потонул в диком грохоте.
Туманный Беглец несся в туче песка по направлению к храму. Ну да, Домми же там!
— Зомф! — Умница, Урсула!
Молния рванул с места так, что Джулиана швырнуло назад, на вьючную пластину. Бегство с поля боя могло бы привлечь внимание и вызвать погоню, но Домми заслуживал спасения — если был, конечно, еще жив. Домми-то заслуживал, а вот Экзетер Кровавый — нет! Это его сумасшедшие мессианские пророчества привели к кровавой бойне. Правы были Джамбо и остальные в Олимпе, правы с самого начала.
— Но это же убьет их! — причитал Драконоторговец.
— Нас тоже может, — ободряюще заметил Джулиан. Хотя он все еще оставался безоружным, уже одно то, что он сидел верхом, придавало ему силы. Конечно, не самое приятное ощущение стоять этаким одиноким утесом перед фронтом атакующей кавалерии, но средние века есть средние века!
Они миновали первого убитого моа; всадник лежал тут же рядом, с перерезанным горлом. По следам можно было понять, куда делся победитель-нагианец, забравший свое копье, а также, судя по всему, и уланскую пику. Но одна победа все равно не уравнивала шансы.
Дальше тел становилось все больше: мужчины, женщины, даже маленькие дети, многие до неузнаваемости изуродованы пиками. Песок пропитался кровью. Бой еще продолжался — Джулиан слышал доносившиеся из храма крики и вопли; ему и самому хотелось кричать. Помочь он не мог ничем. Вот если бы эти их драконы были настоящими огнедышащими монстрами, а не кроткими, щиплющими травку милашками…
Чертовски мощный узел, говорил Экзетер, и правда, Джулиан уже ощущал кожей покалывание виртуальности. Святое место, древнее святилище… При ближайшем рассмотрении руины поражали своей величиной. От храма почти ничего не осталось — Джулиан так к не понял, на что это было похоже прежде. Кое-где сохранились даже древние рельефы. Ветер изрядно потрудился над камнями, придав некоторым из них причудливые формы, а время отполировало их почти до блеска. Песок тоже внес свою лепту — то тут, то там из песчаных пирамид торчали остатки стен и колонны. Теперь на них гроздьями висели спасающиеся от улан паломники. На верхушке одной из высоких колонн Джулиан увидел двух женщин и мужчину. Как они забрались туда? Казалось, стоит кому-нибудь из них чихнуть, и они свалятся. Он тщетно оглядывался по сторонам в поисках рыжей шевелюры Домми.
Т'лин исчез. Молния следом за Туманным Беглецом петлял по лабиринту — поворот, еще поворот, потом перевалил через песчаную дюну и чуть не врезался в толпу верещавших моа, которых загнали в тупик. Двое верховых улан стерегли их. Их работа и так, возможно, была не из легких, но теперь, с появлением драконов, моа и вовсе ударились в панику. Солдаты взревели от ярости. Урсула повернула Туманного Беглеца и направила его прямо на стену. Молния, не дожидаясь приказа, последовал за ним. Незастегнутые горные ремни бесполезно болтались за спиной — Джулиан ухватился здоровой рукой за пластину, едва не вылетев из седла.
Человек ни за что бы не забрался по такой стене, да и драконы одолели ее довольно медленно, изо всех сил скребя когтями по кладке. Джулиан оглянулся, не собираются ли их пронзать пиками, но уланам хватало хлопот и с моа.
А потом Молния добрался до верха стены и замер, балансируя на самом краю рядом с Туманным Беглецом и извергая клубы пара. Урсула даже не оглянулась. Она смотрела на драму, развернувшуюся прямо под ней. Когда-то, судя по всему, это было огромным залом, а теперь представляло собой тенистый двор. Песчаный пол полого сбегал к заросшему зеленой ряской пруду, а над прудом возвышалась стена — из нее торчали еще полусгнившие обломки балок, на которые раньше опиралась крыша. Остальные стены превратились в каменные зубы, на остриях которых сидели, свесив ноги, паломники Экзетера.
Арка входа была забита песком и камнями, так что моа пройти под ней не могли. Даже пешему приходилось пробираться под ней сгорбившись — здесь нагианские копейщики могли наконец сдерживать превосходящие силы ниолийцев. Трое нагианцев уже погибли, пытаясь остановить врага, но все, чего они добились, — это чуть отдалили конец для своих товарищей, которых теперь обходили с флангов. Солдаты рвались в пустые оконные проемы и провалы в стенах. У нагианцев были щиты, но их копья заметно уступали в длине пикам противника. И их было слишком мало. Отважное сопротивление обернулось разгромом. Солдаты кричали; зрители визжали; умирающие стонали. Это, конечно, не шло ни в какое сравнение с ужасом Западного фронта, но все равно зрелище было ужасное.
И тут же был этот идиот Экзетер в своем монашеском облачении — разбрызгивая ряску, он брел через пруд в сопровождении двух нагианцев. Оставшиеся в живых воины пытались прикрыть его отступление, и их методично выбивали. Отступление? У безоружного Экзетера почти не было шанса убежать, к тому же этого от него Джулиан никак не ожидал. В злобном отчаянии смотрел он, как эти трое добрели наконец до стены. Ну же, ну, они должны повернуть назад — дальше дороги не было. Вместо этого тот нагианец, что был покрепче, опустился на четвереньки в воду, второй вспрыгнул ему на спину и потянул своего предводителя вверх. Он сцепил руки; Экзетер взобрался к нему на плечи и потянулся к выступу в стене. Чуть выше в стене виднелось окно. Пожалуй, он мог бы даже добраться до него, но неужели он надеется, что ему дадут так просто уйти?
Тот, что стоял наверху, спрыгнул вниз, второй поднялся с четверенек. Они снова взяли в руки копья, как раз когда последние оставшиеся в живых несколько их товарищей отступили к ним, в воду. А потом ниолийцы навалились на них. Пруд из зеленого стал красным — нагианцы упали, пронзенные четырьмя или пятью пиками одновременно.
Джулиан вздрогнул и отвернулся. Лицо Урсулы застыло в болезненной гримасе. Он торопливо обвел взглядом зрителей на стенах, надеясь увидеть рыжую шевелюру Домми — того нигде не было. Он снова посмотрел вниз, на кричавших и скачущих от восторга победителей, и снова ощутил загривком знакомый холодок близкой смерти. Мирные паломники будут следующими: бойня у пристани показала, что кто-то распорядился вырезать всех.
— Мне кажется, нам пора убираться отсюда к черту. Для Освободителя спектакль окончен.
— Подожди! — сказала она.
Экзетер добрался до своей цели — круглого отверстия футах в пятнадцати над прудом. Когда-то это было, наверное, большое окно. Он выпрямился в нем во весь рост, темный силуэт на фоне солнца. Он стоял, широко расставив ноги и раскинув руки. Ветер трепал его серую хламиду, словно пытаясь сбросить вниз обезумевшее чудовище. Он был идеальной мишенью, крестом в круге. Ниолийцы не могли не видеть его.
Офицер выкрикнул команду, и солдаты разошлись по сторонам, чтобы дать возможность своему командиру прицелиться как следует. Бросок был не из сложных, и хотя пика была слишком тяжелой, чтобы метать ее на далекое расстояние, в этом случае дальность не превышала нескольких футов. Он поднял древко и приготовился к разбегу.
— Стойте! — рявкнул Экзетер. — Посмотрите, что вы наделали, идиоты!
По замершим в ожидании солдатам пробежало волнение, словно камень упал в неподвижный пруд. Освободитель перестал вдруг быть мишенью.
— Даже Карзон запрещает убивать кающихся и паломников! Неужели никто из вас не читал Писания? Или вы забыли свою присягу? — Слова его отдавались эхом, усиленные причудливой акустикой и мощной виртуальностью. Он парил над собравшимися разгневанным ангелом. Капитан в смятении уронил пику и, открыв рот, глядел на своего обвинителя.
— Покайтесь, покайтесь! — Даже у Джулиана, громоздившегося на дальней стене, закололо кожу от мощи этого призыва, а ведь он был всего лишь наблюдателем. Экзетер бичевал улан, обрушив на них гнев за кровопролитие. Он цитировал им их же собственные заповеди: Зеленое Писание, священные слова Карзона, бога войны; Синие Писания Астины, богини воинов. Строка за строкой доказывал он грешникам, насколько велик их грех, как далеко преступили они закон. Он процитировал даже тайные клятвы культа Карзона, культа Крови и Молота. Это-то он откуда знал?
Джулиан снова покосился на Урсулу, но та, казалось, не дышала, зачарованная, как и все остальные. Ему, наверное, стоило уйти отсюда, уйти искать Домми, искать среди живых и среди мертвых, но он не мог двинуться с места. От волн харизмы и властности, исходивших от Экзетера, мутилось в голове.
— И если даже эти порочные учения осуждают ваши деяния, что должен думать о вас Единственный Истинный Бог? Неделимый, тот, чье имя не может быть произнесено? Отворите слух свой словам истины и трепещите! Вот его воля…
Почему этот идиот обращается к ниолийцам по-английски?
Нет, не так. По-джоалийски. Нет, по-рэндориански… Как бы то ни было, слушатели понимали его. На глазах у Джулиана солдаты попадали на колени, он слышал, как они всхлипывают. Он чувствовал, как и его глаза начинает пощипывать, а Экзетер все обрушивал на их головы обвинение за обвинением. Последний отряд улан, тот, что задержался в Шуджуби, вступил в арку, но и этот отряд, услышав ужасные слова Экзетера, пал на колени. Наконец анафема закончилась.
— И все же возможно прощение! Да, у вас есть еще надежда! Если вы искренне раскаетесь. Неделимый может и отвратить от вас свой гнев…
Джулиан уже достаточно насмотрелся, что делает с пришельцами мана. Но такого он еще не видел! Всего час назад — нет, гораздо меньше — Экзетер изнемогал от усталости и мог идти только за счет силы, которую черпал от своих последователей. Теперь он сиял в этом окне полуденным солнцем. Голос его гремел властностью самого Бога.
— Принимаете ли вы мой суд?
— Да! Да! Скажи нам! — воздев руки, кричали солдаты.
— Есть ли среди вас тот, кто не пролил кровь сегодня?
Шестеро или семеро человек неуверенно подняли руки. Остальные понуро стояли на коленях.
— Тогда вот каким будет ваше наказание: ступайте. Найдите своих скакунов и как можно быстрее поезжайте в Ниол. Передайте мои слова самой королеве Эльванайф. Скажите ей в лицо, как провинилась она перед народом, которому должна была стать матерью. Скажите ей, что она должна прийти сюда оплакать их могилы — пешком, босой, с распущенными волосами. Скажите ей, что только так она может надеяться спасти свою душу. Ступайте!
Полдюжины людей повскакивали на ноги и, оступаясь в песке, выбежали в арку. Остальные безропотно ждали приговора.
Освободитель превратил победоносную армию в сборище всхлипывающих грешников.
— И когда вы соберете их всех и выроете могилы…
Он приказывал остальным солдатам похоронить погибших.
Но больше всего трупов лежало прямо перед ним. Там, в маленькой грязной луже, нашли свою смерть последние из его Сотни.
Нарыв лопнул. Джулиан зажал уши руками. Горло сжималось от приступов тошноты. Чудовище! Презренный убийца! Ханжа! Пророчество предупреждало Экзетера, что в Ниолвейле должна пролиться кровь. Он предвидел эту бойню и использовал ее. Он принес в жертву своих последователей, крестьян — мужчин, женщин, детей — и своих старых боевых друзей из Нагвейла.
Вот откуда у него столько маны.
Освободитель не лучше Зэца.
Нет, хуже. Совершая человеческие жертвоприношения, Зэц по крайней мере не убивает своих друзей.
33
После заката ветер немного стих, и теперь воздух был полон болотных запахов и насекомых. Джулиан старался уйти как можно дальше от наводящей ужас виртуальности узла. Он нашел сухой древесный ствол и уселся на нем, глядя невидящими глазами на небо над Ниолволлом — сначала багрово-красное, потом угольно-черное, усеянное мириадами звезд-слезинок. До восхода зеленой луны оставалось еще несколько часов, но Иш, Кирб'л и Эльтиана давали достаточно света, чтобы видеть кипевшую на равнине деятельность. Солдаты продолжали собирать тела убитых и копать могилы. Они работали молча — черные гномы в молочно-опаловом мире, — пытаясь рвением своим снять с души кровавое бремя греха.
Т'лина с драконами отослали наверх, в холмы, чтобы бедные зверюги смогли попастись и отдохнуть немного. Утром они вернутся. Урсула осталась где-то в храме. Домми был жив и здоров.
Должно быть, Экзетер разослал гонцов оповестить остальных своих сторонников, что продолжению паломничества ничего не мешает. Возможно, часть его сторонников решила разойтись по домам, и все же удивительно много их поверили его словам и сходились к храму сотнями, час за часом.
На закате объявились двое нагианцев со щитами и копьями, они гнали перед собой небольшое стадо овцеподобных тварей. «Интересно, — подумал Джулиан, — каково сейчас этим двоим, единственным спасшимся из всей Сотни?» И тут же понял, что прекрасно знает как, ибо сам ощущал это каждый день на протяжении двух лет на Западном фронте. Они испытывают чудовищное облегчение от того, что живы, тогда как все их товарищи мертвы, и чудовищную вину от того же.
И что, интересно, ощущал теперь сам Джулиан Смедли? Он не мог найти слов, способных описать его отвращение, ужас, злость… Власть разлагает, но жажда власти разлагает еще сильнее. Он ни за что бы не поверил, что старый фэлловианец может пасть так низко, тем более Эдвард Экзетер. Он жалел, что не бросил своего бывшего друга в палате для психов тогда, в Стаффлз, в семнадцатом году. Палата в Бродмуре — и то лучше, чем это преступное безумие.
Т'лина с драконами отослали наверх, в холмы, чтобы бедные зверюги смогли попастись и отдохнуть немного. Утром они вернутся. Урсула осталась где-то в храме. Домми был жив и здоров.
Должно быть, Экзетер разослал гонцов оповестить остальных своих сторонников, что продолжению паломничества ничего не мешает. Возможно, часть его сторонников решила разойтись по домам, и все же удивительно много их поверили его словам и сходились к храму сотнями, час за часом.
На закате объявились двое нагианцев со щитами и копьями, они гнали перед собой небольшое стадо овцеподобных тварей. «Интересно, — подумал Джулиан, — каково сейчас этим двоим, единственным спасшимся из всей Сотни?» И тут же понял, что прекрасно знает как, ибо сам ощущал это каждый день на протяжении двух лет на Западном фронте. Они испытывают чудовищное облегчение от того, что живы, тогда как все их товарищи мертвы, и чудовищную вину от того же.
И что, интересно, ощущал теперь сам Джулиан Смедли? Он не мог найти слов, способных описать его отвращение, ужас, злость… Власть разлагает, но жажда власти разлагает еще сильнее. Он ни за что бы не поверил, что старый фэлловианец может пасть так низко, тем более Эдвард Экзетер. Он жалел, что не бросил своего бывшего друга в палате для психов тогда, в Стаффлз, в семнадцатом году. Палата в Бродмуре — и то лучше, чем это преступное безумие.