Страница:
— Скажите, а вы разливаете джин всем нам, бедненьким?
— Ну, у нас тут некоторая неразбериха. Приходится нормировать снабжение, так? Ну и все держатся вместе. Это Полли все организовала. — Взгляд Маккея скользнул за спину Джулиана и обратно. — Вы… один?
— Да. Заходите и присаживайтесь. Мне нужно поговорить с вами.
— О… Мне надо возвращаться. Я только думал, нет ли у вас новостей от Юфимии. Видите ли, мы тут немного беспокоимся.
— Что? Как? Заходите, — твердо проговорил Джулиан. Забрав корзину, он первым прошел в гостиную. Она была невелика и неуютна — он не умел устраиваться, да и времени заниматься этим у него почти не было, но он знал, что там по крайней мере чисто. Он предложил гостю кресло, сам сел в другое и начал разгружать корзину. — Рассказывайте.
Маккей опустился в кресло и уставился в пол.
— Ну, она была недолго на Земле, чтобы забрать кузину Экзетера…
— И вернулась с испанкой. Да, я знаю. Где она сейчас?
— Не знаю. Сам вернулся только вчера из Товейла. Еще не болел, но думаю, что никуда не денусь. Ее уже не было. Думал, может, вы… Ну, вы понимаете. Думал, может, вы знаете.
Джулиан зажал бутыль между коленями и выдернул пробку. Из горлышка вырвалась соблазнительная струйка пара.
— Нет. — Он отпил прямо из бутылки и обжег горло.
— А… Кажется, дня два назад, когда я уезжал, ей удалось уговорить Морковок поставлять нам кой-какую провизию. Потом исчезла. Никому не сказала куда. И записки не оставила. — Глаза Маккея смотрели куда угодно, только не на Джулиана. — Если только вы…
— Боюсь, здесь ее нет. Послушайте, Маккей… Вы ведь знаете, что мы любовники.
Тот отвернулся к камину и пожал плечами:
— Ничего. Мы давно уже живем каждый сам по себе. Вы сделали ее счастливой, старина. Больше, чем… э… ну, вы понимаете.
Больше, чем половина других мужчин поселка, каждый в свое время? Сколько же ей лет? Гордость никогда не позволяла ему спрашивать ее об этом.
— Мы с ней поругались. Мне, конечно, очень жаль, и я хотел бы извиниться. Так вы не знаете, куда она пошла?
— Понятия не имею. Вы же знаете, она работает в Лемодвейле. У нее там знакомые. Или… — Он прикусил губу. — Мне кажется. Морковки могут знать. У нее отношения с ними лучше, чем у большинства из нас.
— Она рассказывала мне про Тимоти.
Их глаза встретились — Маккей покраснел, потом стиснул руки так крепко, что костяшки побелели.
— Все это было давно. Послушайте, мне надо обратно…
— Мне все равно, что она делала. Мне хотелось бы выслушать вашу версию.
— К черту, старина!..
— Прошу вас! — прошептал Джулиан, ощущая, как горит его лицо, но твердо решив узнать правду, чего бы это ему ни стоило. — Ради нее. Я люблю ее, но я задел ее чувства, не желая того. Я хотел извиниться. Я должен понять ее.
— А разве мы все не хотим? Мужчинам не понять женщин, старина. Женщины в любом мире — загадки. С ними не проживешь, без них — тоже. — Маккей снова уставился в пустой камин, пожевывая губу. — Может, это и не ее вина вовсе. Как знать… Ну, во-первых… Она не вписалась сюда, вот что. Женщины к ней плохо относились.
Идиот! А чего он ожидал? Как давно это было? Двадцать лет назад? Пятьдесят? Он представлял, как издевались леди из Олимпа над дочкой ирландского рыбака — так кошки играют с мышью. Легко было понять и то, что эти классовые предрассудки значили гораздо меньше для Джулиана Смедли, прошедшего Большую Войну, чем для этих викторианских реликтов. Но война изменила Англию, она сплотила ее. Теперь все будет по-другому. Но даже если Юфимия и смотрелась бы чужой в Челтенхеме, то здесь, в Соседстве, она была его женщиной, а все остальное ему безразлично.
— Наверное, я меньше помогал ей, чем должен был бы, — угрюмо буркнул Маккей. — Она отуземилась. Ушла к дровосеку из Морковок.
А что еще ей оставалось делать?
— У нее… у них… у них был только один ребенок?
— Ну да. А потом этого ее Морковку сожрал югуляр. Через год или два она вернулась ко мне — с ребенком, пеленками и всем прочим. — Он пожал плечами. — Ну, я ее пустил. Отдельные спальни и все такое… ну, вы понимаете. Так мы лучше ладили. И Тим. Чертовски славный паренек, правда. Растил его как джентльмена. Научил ловить рыбу. Он отправился на Землю два года назад. Последнее, что мы слышали о нем, — он работает в Штаб-Квартире. Там-то он пришелец, само собой. Ну, не будем тыкать пальцами, старина! Не сомневаюсь, от меня тоже залетел кое-кто в поселке.
— Маккей тяжело поднялся.
Для него главным оставалось то, что его жена отуземилась, бросила его ради Морковки. Возможно, он даже не заметил того, какой храбрости потребовалось от нее, чтобы вернуться к нему и его драгоценным друзьям. Ладно, то, что она делала или не делала, мало теперь значило для Джулиана. Лучше уж представить ее влюбленной в молодого Морковку, чем лежащей в постели со скользким Пинки Пинкни. В Морковках нет ничего плохого, если не считать того, что они смертны. Домми, например, во сто крат лучше этого Пинкни или даже этого скудоумного Уильяма Маккея.
— Что слышно про Экзетера? — спросил Маккей, направляясь к двери.
— Ничего хорошего. — Джулиан обрисовал ему ситуацию. — Я больше беспокоюсь за Алису Прескотт. То есть я хотел сказать — Пирсон.
Маккей вяло кивнул.
— Что вы собираетесь делать?
Джулиану пришлось немного подумать, чтобы подытожить все, что он узнал. Если Юфимии нет в Олимпе, ему нет смысла оставаться. С одной рукой он не мог даже помогать в уходе за больными.
— Наверное, вернусь к крестовому походу Экзетера. Алиса — старый друг, а Экзетер, возможно, уже мертв. Я в некотором роде отвечаю за нее. Если Зэц заколдовал ее, она могла тоже погибнуть или сойти с ума. Или Джамбо, если это он отравленная пилюля. Грипп, должно быть, уже охватил все вейлы. Она не знает языка, у нее нет денег. — Эта сучка Урсула вряд ли поможет ей…
— Ну что ж, от вас там больше толку, старина, чем от меня. Мне пора возвращаться в Тронный Зал. Удачи. — Маккей протянул ему вялую руку. — Не рассчитывайте найти здесь особенно много по возвращении, да?
— Ладно, не буду.
41
42
43
— Ну, у нас тут некоторая неразбериха. Приходится нормировать снабжение, так? Ну и все держатся вместе. Это Полли все организовала. — Взгляд Маккея скользнул за спину Джулиана и обратно. — Вы… один?
— Да. Заходите и присаживайтесь. Мне нужно поговорить с вами.
— О… Мне надо возвращаться. Я только думал, нет ли у вас новостей от Юфимии. Видите ли, мы тут немного беспокоимся.
— Что? Как? Заходите, — твердо проговорил Джулиан. Забрав корзину, он первым прошел в гостиную. Она была невелика и неуютна — он не умел устраиваться, да и времени заниматься этим у него почти не было, но он знал, что там по крайней мере чисто. Он предложил гостю кресло, сам сел в другое и начал разгружать корзину. — Рассказывайте.
Маккей опустился в кресло и уставился в пол.
— Ну, она была недолго на Земле, чтобы забрать кузину Экзетера…
— И вернулась с испанкой. Да, я знаю. Где она сейчас?
— Не знаю. Сам вернулся только вчера из Товейла. Еще не болел, но думаю, что никуда не денусь. Ее уже не было. Думал, может, вы… Ну, вы понимаете. Думал, может, вы знаете.
Джулиан зажал бутыль между коленями и выдернул пробку. Из горлышка вырвалась соблазнительная струйка пара.
— Нет. — Он отпил прямо из бутылки и обжег горло.
— А… Кажется, дня два назад, когда я уезжал, ей удалось уговорить Морковок поставлять нам кой-какую провизию. Потом исчезла. Никому не сказала куда. И записки не оставила. — Глаза Маккея смотрели куда угодно, только не на Джулиана. — Если только вы…
— Боюсь, здесь ее нет. Послушайте, Маккей… Вы ведь знаете, что мы любовники.
Тот отвернулся к камину и пожал плечами:
— Ничего. Мы давно уже живем каждый сам по себе. Вы сделали ее счастливой, старина. Больше, чем… э… ну, вы понимаете.
Больше, чем половина других мужчин поселка, каждый в свое время? Сколько же ей лет? Гордость никогда не позволяла ему спрашивать ее об этом.
— Мы с ней поругались. Мне, конечно, очень жаль, и я хотел бы извиниться. Так вы не знаете, куда она пошла?
— Понятия не имею. Вы же знаете, она работает в Лемодвейле. У нее там знакомые. Или… — Он прикусил губу. — Мне кажется. Морковки могут знать. У нее отношения с ними лучше, чем у большинства из нас.
— Она рассказывала мне про Тимоти.
Их глаза встретились — Маккей покраснел, потом стиснул руки так крепко, что костяшки побелели.
— Все это было давно. Послушайте, мне надо обратно…
— Мне все равно, что она делала. Мне хотелось бы выслушать вашу версию.
— К черту, старина!..
— Прошу вас! — прошептал Джулиан, ощущая, как горит его лицо, но твердо решив узнать правду, чего бы это ему ни стоило. — Ради нее. Я люблю ее, но я задел ее чувства, не желая того. Я хотел извиниться. Я должен понять ее.
— А разве мы все не хотим? Мужчинам не понять женщин, старина. Женщины в любом мире — загадки. С ними не проживешь, без них — тоже. — Маккей снова уставился в пустой камин, пожевывая губу. — Может, это и не ее вина вовсе. Как знать… Ну, во-первых… Она не вписалась сюда, вот что. Женщины к ней плохо относились.
Идиот! А чего он ожидал? Как давно это было? Двадцать лет назад? Пятьдесят? Он представлял, как издевались леди из Олимпа над дочкой ирландского рыбака — так кошки играют с мышью. Легко было понять и то, что эти классовые предрассудки значили гораздо меньше для Джулиана Смедли, прошедшего Большую Войну, чем для этих викторианских реликтов. Но война изменила Англию, она сплотила ее. Теперь все будет по-другому. Но даже если Юфимия и смотрелась бы чужой в Челтенхеме, то здесь, в Соседстве, она была его женщиной, а все остальное ему безразлично.
— Наверное, я меньше помогал ей, чем должен был бы, — угрюмо буркнул Маккей. — Она отуземилась. Ушла к дровосеку из Морковок.
А что еще ей оставалось делать?
— У нее… у них… у них был только один ребенок?
— Ну да. А потом этого ее Морковку сожрал югуляр. Через год или два она вернулась ко мне — с ребенком, пеленками и всем прочим. — Он пожал плечами. — Ну, я ее пустил. Отдельные спальни и все такое… ну, вы понимаете. Так мы лучше ладили. И Тим. Чертовски славный паренек, правда. Растил его как джентльмена. Научил ловить рыбу. Он отправился на Землю два года назад. Последнее, что мы слышали о нем, — он работает в Штаб-Квартире. Там-то он пришелец, само собой. Ну, не будем тыкать пальцами, старина! Не сомневаюсь, от меня тоже залетел кое-кто в поселке.
— Маккей тяжело поднялся.
Для него главным оставалось то, что его жена отуземилась, бросила его ради Морковки. Возможно, он даже не заметил того, какой храбрости потребовалось от нее, чтобы вернуться к нему и его драгоценным друзьям. Ладно, то, что она делала или не делала, мало теперь значило для Джулиана. Лучше уж представить ее влюбленной в молодого Морковку, чем лежащей в постели со скользким Пинки Пинкни. В Морковках нет ничего плохого, если не считать того, что они смертны. Домми, например, во сто крат лучше этого Пинкни или даже этого скудоумного Уильяма Маккея.
— Что слышно про Экзетера? — спросил Маккей, направляясь к двери.
— Ничего хорошего. — Джулиан обрисовал ему ситуацию. — Я больше беспокоюсь за Алису Прескотт. То есть я хотел сказать — Пирсон.
Маккей вяло кивнул.
— Что вы собираетесь делать?
Джулиану пришлось немного подумать, чтобы подытожить все, что он узнал. Если Юфимии нет в Олимпе, ему нет смысла оставаться. С одной рукой он не мог даже помогать в уходе за больными.
— Наверное, вернусь к крестовому походу Экзетера. Алиса — старый друг, а Экзетер, возможно, уже мертв. Я в некотором роде отвечаю за нее. Если Зэц заколдовал ее, она могла тоже погибнуть или сойти с ума. Или Джамбо, если это он отравленная пилюля. Грипп, должно быть, уже охватил все вейлы. Она не знает языка, у нее нет денег. — Эта сучка Урсула вряд ли поможет ей…
— Ну что ж, от вас там больше толку, старина, чем от меня. Мне пора возвращаться в Тронный Зал. Удачи. — Маккей протянул ему вялую руку. — Не рассчитывайте найти здесь особенно много по возвращении, да?
— Ладно, не буду.
41
Поверхностный осмотр поселка подтвердил рассказ Маккея. Полли Мургатройд организовала питание и уход за больными, но Морковки полностью контролировали снабжение продовольствием и могли в любой момент прекратить его. Помочь Джулиан не мог ничем. Он обнаружил, что три четверти пришельцев бежали, и никто из оставшихся не мог или не хотел составить капитану Смедли компанию в его стомильной прогулке. На конюшне не осталось ни одного кролика, а когда он дошел до загона для драконов, то обнаружил пустым и его. Должно быть, Семьдесят Седьмой разобрался в ситуации и избрал единственно верный путь.
Он захватил одеяло, запасную одежду, немного денег и вышел в путь с мешком за спиной и зонтом в здоровой руке. Он мог успеть в Рэндорвейл засветло. Конечно, он мог нести с собой инфекцию, но его опередило столько народа из Службы, что вряд ли это изменило бы ситуацию. Из Рэндорвейла он пойдет в Лаппинвейл, Мапвейл и Юргвейл — все эти перевалы проходимы. Если потребуется, он продолжит путь и в Ниолвейл, но прежде он должен узнать, что нового слышно про Освободителя. К этому времени он наверняка узнает уже, как тяжело ударил грипп по Соседству. Эпидемия, обогнувшая земной шар за пять месяцев, охватит Вейлы за несколько дней.
За пятнадцать минут он дошел до деревни Морковок. Его приближение заметили, и встречать его вышли трое мужчин. Двоих пожилых он не помнил, но третий — помоложе — служил раньше дворецким у Пинкни, хотя как его зовут, Джулиан тоже забыл. Когда до них оставалось двадцать или тридцать футов, тот, что помоложе, крикнул: «Стой!»
Джулиан остановился где был, в грязи, под зонтом.
— Сколько ваших заболело? Сколько умерло?
— Слишком много! Пусть тайки заботятся о своих больных и не трогают Морковок. Тебе нет хода сюда. — Зеленые глаза были непривычно враждебны.
— Я не понимаю… Мы принесли этой долине столько процветания, мы сделали вашему народу столько добра. И стоило прийти болезни, как вы…
— Уходи, Каптаан! — прокричал другой. — Вы навлекли на нас гнев богов. Многие из нас хотели сжечь ваши большие дома и выгнать вас вон. Не искушай нашу молодежь. Уходи.
— Я и пытаюсь.
— Тогда иди вдоль реки, — посоветовал бывший дворецкий.
Это был изрядный крюк, но харизма, очевидно, больше не действовала.
— Энтайка Маккей у вас?
— Нет.
— У меня с собой два письма — одно для нее, если она вернется, и одно от Домми для Айеты.
— Положи их на этот пень и уходи.
Джулиан подчинился и повернул прочь. Поведение Морковок раздражало, но было понятным. Для них легче приписать болезнь гневу Зэца и Пентатеона. Возможно, буря могла бы сойти на нет, если бы тайки вели себя увереннее и тверже. Но теперь Службе была нанесена смертельная рана. И Служба не могла винить в этом ни Экзетера, ни Пентатеон: кару Небесную она навлекла на себя сама.
Он захватил одеяло, запасную одежду, немного денег и вышел в путь с мешком за спиной и зонтом в здоровой руке. Он мог успеть в Рэндорвейл засветло. Конечно, он мог нести с собой инфекцию, но его опередило столько народа из Службы, что вряд ли это изменило бы ситуацию. Из Рэндорвейла он пойдет в Лаппинвейл, Мапвейл и Юргвейл — все эти перевалы проходимы. Если потребуется, он продолжит путь и в Ниолвейл, но прежде он должен узнать, что нового слышно про Освободителя. К этому времени он наверняка узнает уже, как тяжело ударил грипп по Соседству. Эпидемия, обогнувшая земной шар за пять месяцев, охватит Вейлы за несколько дней.
За пятнадцать минут он дошел до деревни Морковок. Его приближение заметили, и встречать его вышли трое мужчин. Двоих пожилых он не помнил, но третий — помоложе — служил раньше дворецким у Пинкни, хотя как его зовут, Джулиан тоже забыл. Когда до них оставалось двадцать или тридцать футов, тот, что помоложе, крикнул: «Стой!»
Джулиан остановился где был, в грязи, под зонтом.
— Сколько ваших заболело? Сколько умерло?
— Слишком много! Пусть тайки заботятся о своих больных и не трогают Морковок. Тебе нет хода сюда. — Зеленые глаза были непривычно враждебны.
— Я не понимаю… Мы принесли этой долине столько процветания, мы сделали вашему народу столько добра. И стоило прийти болезни, как вы…
— Уходи, Каптаан! — прокричал другой. — Вы навлекли на нас гнев богов. Многие из нас хотели сжечь ваши большие дома и выгнать вас вон. Не искушай нашу молодежь. Уходи.
— Я и пытаюсь.
— Тогда иди вдоль реки, — посоветовал бывший дворецкий.
Это был изрядный крюк, но харизма, очевидно, больше не действовала.
— Энтайка Маккей у вас?
— Нет.
— У меня с собой два письма — одно для нее, если она вернется, и одно от Домми для Айеты.
— Положи их на этот пень и уходи.
Джулиан подчинился и повернул прочь. Поведение Морковок раздражало, но было понятным. Для них легче приписать болезнь гневу Зэца и Пентатеона. Возможно, буря могла бы сойти на нет, если бы тайки вели себя увереннее и тверже. Но теперь Службе была нанесена смертельная рана. И Служба не могла винить в этом ни Экзетера, ни Пентатеон: кару Небесную она навлекла на себя сама.
42
Никто не знал, за что Ревущая Пещера заслужила столь неподходящее название, ибо мало где можно было найти место тише этого. Это была огромная пещера в склоне, выходящем на Лоспасс — один из самых оживленных перевалов в Вейлах. Элиэль уже ночевала в ней несколько дней назад по пути в Ниолвейл, так что вернулась сюда, как в хорошо знакомое место. Мышцы ее не привыкли еще к новым нагрузкам и болели так, будто их терзали раскаленными клещами. Старый Пиол выглядел по крайней мере не хуже ее, но оба замерзли под дождем как ледышки. Они вместе с дюжиной паломников вскарабкались по склону ко входу в пещеру, и там их встретил один из Носителей Щита, помощников Освободителя.
— Мы только что развели еще один костер. — Он горделиво выпятил грудь.
— Ступайте за мной, и я провожу вас туда, только постарайтесь не шуметь.
Пол в пещере был по большей части ровный, но усеянный камнями, обрушившимися, судя по всему, со свода. Извилистая тропа вела в полумрак. Поначалу Элиэль не видела ничего, кроме спины Пиола прямо перед собой, но постепенно ее глаза привыкали к неяркому свету множества костров, вокруг которых небольшими кружками собрались люди. Не шуметь их просили потому, что все слушали Д'варда. Он сидел у одного из костров, но говорил громко, так, чтобы слышали все. Он не проповедовал, он просто отвечал на вопросы.
Элиэль усадили у дымной, шипящей, еще не разгоревшейся как следует груды ветвей, и она протиснулась поближе к ней, не прекращая дрожать. Сквозь треск веток и стук зубов она почти не слышала, о чем идет речь. В пещере сильно пахло мокрой одеждой, но она радовалась обществу. Огонь разгорался, и она понемногу отогревалась. Только тут она поняла, что один из притиснутых к ней людей — Дош. Свет костра блеснул в его глазах, когда он увидел, что она узнала его.
— Ты что, следишь за мной? — сердито прошептала она.
Он кивнул и прижал палец к губам.
Она огляделась по сторонам. Все новые люди набивались в пещеру. Рядом развели еще один костер, и вновь пришедших вели уже к нему. Тишина для такой толпы стояла неправдоподобная.
Д'вард поднялся и перешел к следующему костру. Кто-то освободил камень, чтобы он мог сесть. Теперь он сидел ближе к ней, так что она слышала лучше.
— Ну? — весело спросил он. — Вопросы есть?
— У меня есть вопрос к тебе, еретик! — Резкий голос принадлежал рослому мужчине в темной хламиде. Элиэль не могла разобрать цвет хламиды, но узнала в нем одного из жрецов Падлопана, ехавшего вчера в телеге вместе с ней.
Голос Д'варда звучал не мягче.
— Ты растратил жизнь, поклоняясь ложному богу болезней! Не знаю, найдутся ли слова, способные пробиться сквозь годы извращенного мышления, но спрашивай.
Жрец поднялся на ноги и стоял теперь массивной темной фигурой на фоне пляшущего огня.
— Ты говоришь, ты идешь убить Смерть? Тогда скажи нам, что будет потом, когда Смерть погибнет! Будем ли мы жить вечно?
Освободитель вздохнул:
— Что бы я ни ответил тебе, ты все равно не поверишь мне. Ступай с нами и увидишь сам, что случится. У кого еще вопросы?
— Я еще не кончил, — взревел жрец. — У меня еще много вопросов! — Ответом ему был взрыв негодования толпы. Это заметно потрясло жреца, но не поколебало его решимости. Д'вард что-то резко сказал ему, и он опустился, скрывшись из вида.
Элиэль чуть не захихикала. Она встретилась взглядом с Дошем и увидела, что тот ухмыляется так, словно уже слышал такие разговоры раньше.
Следующего вопроса она не расслышала.
— А! — сказал Д'вард. — Не все расслышали это. У тебя, жрец, отменно громкий голос. Повтори-ка этим добрым людям, что спросила госпожа?
На этот раз жрец не вставал, но голос его не сделался от этого тише.
— С удовольствием, с удовольствием! Эта женщина говорит, что ее ребенок умирает, так что можешь ли ты. Освободитель, убить Смерть вовремя, чтобы спасти его? Да, ответь нам, Освободитель!
Д'вард молчал, и в Ревущей Пещере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только негромким потрескиванием веток в кострах.
— Передайте мне этого ребенка, — произнес он наконец.
Элиэль приподнялась на коленях, надеясь хоть что-нибудь увидеть, но перед ней было слишком много тел и камней, а люди за ее спиной зашипели на нее, так что ей снова пришлось сесть. Все, что она разглядела в узкий просвет, — это знакомое лицо Д'варда, освещенное бликами костра. Он склонился над ребенком.
— Вот! — сказал он. — Я надеюсь, это ответит на твой вопрос, мать, и на твой тоже, жрец. Бедная кроха голодна. Ни у кого не найдется капельки еды для голодного ребенка? Спасибо, брат, и да благослови тебя Неделимый. А ты ступай к маме, киска!
Ревущая Пещера не наполнилась ревом, но по ней пронесся шелест шепота, а потом несколько голосов вскричали: «Чудо!»
Элиэль оглянулась, и выражение лица Доша было насмешливым, как она и ожидала.
— Как меня? — спросила она. — Он исцеляет других? Он делает это все время?
Дош кивнул. Она съежилась, лихорадочно размышляя.
Д'вард подождал, пока голоса не стихнут.
— На нашего гостя снизошло благословение Неделимого. Кто еще хочет задать вопрос?
Это продолжалось больше часа. Он переходил от костра к костру и за это время исцелил женщину с парализованной рукой, и еще одного ребенка, у которого был жар, и вернул зрение слепому. Иногда он шутил и смеялся, иногда был серьезен. Порой его ответы превращались в короткие притчи, объяснявшие суть, но не дававшие жрецам повода для придирок. Он вел себя неизменно приветливо со всеми, кроме жрецов. К ним он обращался так же, как и они к нему, — уничтожающе грубо. Это можно было понять, ибо они не оставляли попыток подловить его на чем угодно. Впрочем, этого им так ни разу и не удалось, хотя некоторые из его ответов отличались уклончивостью, как тот, который он дал жрецу Падлопана.
Его мастерство потрясало. Элиэль и раньше доводилось видеть завороженных зрителей, но ни разу — так долго и тем более не в результате импровизации, ибо Д'вард явно действовал без какого-либо предварительного сценария. В конце концов он оказался совсем рядом с их костром, и она ждала его, дрожа от страха, что он может повернуть и пойти куда-то еще.
Когда он дошел до них, за высокой аркой входа в пещеру стемнело, и не просто стемнело, а дождь сменился снегом. Люди потеснились, чтобы дать ему место, но он остался стоять, скрестив руки. Она вспомнила, как он играл Джинуу в «Трагедии Трастоса». Тогда на нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и свет факелов заставил его сиять как бога, которого он изображал. О, какой это был триумф! У нее перехватило горло, и она затрепетала от нестерпимого желания вскочить и обнять его.
Он посмотрел на нее, словно не узнавая, потом обвел взглядом всю их группу.
— Кто будет спрашивать здесь?
— Надвигается буря! — закричал сидевший рядом с ней старик громким, невыразительным голосом глухого. — Мои кости чувствуют это! Мои кости всегда предупреждают меня, когда надвигается непогода! Поведешь ли ты нас дальше завтра, молодой человек, или останешься здесь переждать ее, а? — Это был хороший вопрос. Глухой казался еще старше Пиола, и на нем не было почти ничего, кроме крошечной повязки, — нищий как нищий, наверняка присоединившийся к Свободным ради дармовой кормежки.
Д'вард пожал плечами:
— Здесь нам тепло, в лесах хватает дров, в реке — воды, к нам гонят мясо — так зачем нам спешить навстречу завтрашним невзгодам?
— Потому, что мне осталось не так уж много «завтра», молодой человек, вот почему!
Д'вард рассмеялся и похлопал старика по костлявому плечу.
— У тебя впереди целая вечность, дед! Но если твои кости говорят правду, тогда, пожалуй, нам лучше переждать непогоду здесь. Не у одного тебя нет нормальной одежды. Я не хочу, чтобы кто-нибудь замерз. Ладно, если среди нас есть богатые люди, готовые купить башмаки и теплую одежду для Свободных, это было бы очень достойным деянием в глазах Неделимого.
Он снова обвел взглядом сидевших у костра, словно ожидая нового вопроса. Глаза его, вспыхнув сапфирами, на мгновение задержались на Элиэль. Знает ли он про ее пояс с деньгами? Должно быть, у нее больше денег, чем у любого другого из них. Она не позволит Д'варду забрать эти деньги на свою богохульственную блажь.
А если позволит, забудет ли он свои несправедливые подозрения? Поймет ли он то, что теперь она всего лишь хочет быть его другом?
Обнимет ли он ее хоть раз, только раз, чтобы показать, что верит ей?
— Могу я спросить? — послышался голос Пиола Поэта, каким-то образом оказавшегося по другую сторону костра. — Только боюсь, господин, что он может показаться тебе дерзким.
Д'вард усмехнулся:
— От тебя я жду только проницательных вопросов, старый друг. Спрашивай.
— Ты учишь вещам, которых нет ни в одной священной книге. От чьего имени ты говоришь?
Освободитель поднял голову, чтобы ответ его был слышен всей пещере.
— Пиол Поэт спрашивает, от чьего имени я говорю. Ох, Пиол, Пиол, неужели ты так веришь книгам? Кому как не тебе знать, как часто ошибается переписчик, копируя текст. Ты ведь знаешь, что даже оригинал написан рукою смертного, ибо писания никогда не создаются самими богами. Так разве не лучше слышать слова самого учителя, нежели бесчисленные пересказы? Я говорю от имени Единственного Истинного Бога, который послал меня.
Несколько человек разом заговорили. Д'вард кивнул самому громкому из них, угрюмому на вид мужчине, сидевшему, обняв одной рукой девушку не старше Элиэль. Возможно, он находился здесь только из-за нее, ибо поведение его было далеко от почтительного.
— Ты утверждаешь, что ты Освободитель, предсказанный «Филобийским Заветом». Но если верить «Завету», Освободитель родился меньше пяти лет назад. Как тогда ты можешь быть этим Освободителем?
Д'вард не обрушился на него, хотя кое-кто из слушателей и зарычал сердито в ответ на это кощунство.
— В «Завете» обо мне говорится немного по-другому, и я могу призвать свидетеля того, что происходило на самом деле. Элиэль Певица здесь, та самая Элиэль, о которой тоже говорится в пророчестве, та самая Элиэль, которая исполнила пророчество. Встань, Элиэль, и скажи всем, что ты видела.
Страха перед сценой Элиэль не испытывала с малых лет. Однако теперь она в ужасе смотрела прямо в синие глаза Д'варда. Она не могла говорить просто так!
— Давай, давай! — Дош подтолкнул ее. — Дай им главное представление в своей жизни. Певица! Только раздеваться не надо!
Она сердито шлепнула его по руке.
И тут Д'вард улыбнулся ей. Она и забыла, как он улыбается. Она неуверенно поднялась на ноги.
— Иди сюда и расскажи все, — повторил он. — Вот сюда! Прости, дед.
Он предлагал ей залезть на плоский камень, на котором сидел старик. Она протянула руку, чтобы он помог ей, но он не обратил на это внимания. Тогда Дош обхватил ее за талию и поставил на эту импровизированную сцену. Огромная пещера, полная мерцающих огней… бесчисленные нетерпеливые лица. Она никогда еще не выступала перед такой большой аудиторией, и слов своих она не учила. Пиол даже не написал еще ее роли. Биение сердца, казалось, заполнило всю пещеру; внутренности сжались в тугой комок.
— Начни с самого начала, — сказал Д'вард снизу. — Как ты рассказывала Дошу. — Он снова улыбнулся.
Она повернулась к слушателям и набрала в грудь побольше воздуха.
— Меня зовут Элиэль Певица. — Она услышала, как ее голос эхом отразился от каменных стен. — Пять лет назад я пришла в Наршвейл с труппой бродячих актеров. Невинным ребенком была я тогда и не думала, что злые силы замыслили убить меня и что мне суждено сыграть одну из главных ролей на сцене истории…
Дальше все пошло как по маслу. Она рассказала все, или почти все. Она опустила только поспешное исчезновение Д'варда из Сусса, но упомянула и первое чудо, когда он избавил Дольма Актера от его заклятия, и чудо вчерашнее, когда он исцелил ее ногу. Когда она закончила свой рассказ, небо снаружи сделалось совсем черным. Она ожидала оваций, ибо не сомневалась в том, что это лучшее представление за всю ее жизнь. Ее встретила мертвая тишина. Ну и ладно! В храмах не аплодируют, а сегодня эта пещера превратилась в храм. Тишина уже знак признания, а в пещере было очень тихо. Ни звука. Она проповедовала за еретика! Она ни капельки не жалела об этом, хотя и гадала, что бы сказал на это ее отец.
Она повернулась на своем возвышении, намереваясь прыгнуть в руки Д'варду — чтобы он обнял ее и поздравил шепотом, а может, даже и поцеловал.
Но Д'вард уже ушел.
— Мы только что развели еще один костер. — Он горделиво выпятил грудь.
— Ступайте за мной, и я провожу вас туда, только постарайтесь не шуметь.
Пол в пещере был по большей части ровный, но усеянный камнями, обрушившимися, судя по всему, со свода. Извилистая тропа вела в полумрак. Поначалу Элиэль не видела ничего, кроме спины Пиола прямо перед собой, но постепенно ее глаза привыкали к неяркому свету множества костров, вокруг которых небольшими кружками собрались люди. Не шуметь их просили потому, что все слушали Д'варда. Он сидел у одного из костров, но говорил громко, так, чтобы слышали все. Он не проповедовал, он просто отвечал на вопросы.
Элиэль усадили у дымной, шипящей, еще не разгоревшейся как следует груды ветвей, и она протиснулась поближе к ней, не прекращая дрожать. Сквозь треск веток и стук зубов она почти не слышала, о чем идет речь. В пещере сильно пахло мокрой одеждой, но она радовалась обществу. Огонь разгорался, и она понемногу отогревалась. Только тут она поняла, что один из притиснутых к ней людей — Дош. Свет костра блеснул в его глазах, когда он увидел, что она узнала его.
— Ты что, следишь за мной? — сердито прошептала она.
Он кивнул и прижал палец к губам.
Она огляделась по сторонам. Все новые люди набивались в пещеру. Рядом развели еще один костер, и вновь пришедших вели уже к нему. Тишина для такой толпы стояла неправдоподобная.
Д'вард поднялся и перешел к следующему костру. Кто-то освободил камень, чтобы он мог сесть. Теперь он сидел ближе к ней, так что она слышала лучше.
— Ну? — весело спросил он. — Вопросы есть?
— У меня есть вопрос к тебе, еретик! — Резкий голос принадлежал рослому мужчине в темной хламиде. Элиэль не могла разобрать цвет хламиды, но узнала в нем одного из жрецов Падлопана, ехавшего вчера в телеге вместе с ней.
Голос Д'варда звучал не мягче.
— Ты растратил жизнь, поклоняясь ложному богу болезней! Не знаю, найдутся ли слова, способные пробиться сквозь годы извращенного мышления, но спрашивай.
Жрец поднялся на ноги и стоял теперь массивной темной фигурой на фоне пляшущего огня.
— Ты говоришь, ты идешь убить Смерть? Тогда скажи нам, что будет потом, когда Смерть погибнет! Будем ли мы жить вечно?
Освободитель вздохнул:
— Что бы я ни ответил тебе, ты все равно не поверишь мне. Ступай с нами и увидишь сам, что случится. У кого еще вопросы?
— Я еще не кончил, — взревел жрец. — У меня еще много вопросов! — Ответом ему был взрыв негодования толпы. Это заметно потрясло жреца, но не поколебало его решимости. Д'вард что-то резко сказал ему, и он опустился, скрывшись из вида.
Элиэль чуть не захихикала. Она встретилась взглядом с Дошем и увидела, что тот ухмыляется так, словно уже слышал такие разговоры раньше.
Следующего вопроса она не расслышала.
— А! — сказал Д'вард. — Не все расслышали это. У тебя, жрец, отменно громкий голос. Повтори-ка этим добрым людям, что спросила госпожа?
На этот раз жрец не вставал, но голос его не сделался от этого тише.
— С удовольствием, с удовольствием! Эта женщина говорит, что ее ребенок умирает, так что можешь ли ты. Освободитель, убить Смерть вовремя, чтобы спасти его? Да, ответь нам, Освободитель!
Д'вард молчал, и в Ревущей Пещере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только негромким потрескиванием веток в кострах.
— Передайте мне этого ребенка, — произнес он наконец.
Элиэль приподнялась на коленях, надеясь хоть что-нибудь увидеть, но перед ней было слишком много тел и камней, а люди за ее спиной зашипели на нее, так что ей снова пришлось сесть. Все, что она разглядела в узкий просвет, — это знакомое лицо Д'варда, освещенное бликами костра. Он склонился над ребенком.
— Вот! — сказал он. — Я надеюсь, это ответит на твой вопрос, мать, и на твой тоже, жрец. Бедная кроха голодна. Ни у кого не найдется капельки еды для голодного ребенка? Спасибо, брат, и да благослови тебя Неделимый. А ты ступай к маме, киска!
Ревущая Пещера не наполнилась ревом, но по ней пронесся шелест шепота, а потом несколько голосов вскричали: «Чудо!»
Элиэль оглянулась, и выражение лица Доша было насмешливым, как она и ожидала.
— Как меня? — спросила она. — Он исцеляет других? Он делает это все время?
Дош кивнул. Она съежилась, лихорадочно размышляя.
Д'вард подождал, пока голоса не стихнут.
— На нашего гостя снизошло благословение Неделимого. Кто еще хочет задать вопрос?
Это продолжалось больше часа. Он переходил от костра к костру и за это время исцелил женщину с парализованной рукой, и еще одного ребенка, у которого был жар, и вернул зрение слепому. Иногда он шутил и смеялся, иногда был серьезен. Порой его ответы превращались в короткие притчи, объяснявшие суть, но не дававшие жрецам повода для придирок. Он вел себя неизменно приветливо со всеми, кроме жрецов. К ним он обращался так же, как и они к нему, — уничтожающе грубо. Это можно было понять, ибо они не оставляли попыток подловить его на чем угодно. Впрочем, этого им так ни разу и не удалось, хотя некоторые из его ответов отличались уклончивостью, как тот, который он дал жрецу Падлопана.
Его мастерство потрясало. Элиэль и раньше доводилось видеть завороженных зрителей, но ни разу — так долго и тем более не в результате импровизации, ибо Д'вард явно действовал без какого-либо предварительного сценария. В конце концов он оказался совсем рядом с их костром, и она ждала его, дрожа от страха, что он может повернуть и пойти куда-то еще.
Когда он дошел до них, за высокой аркой входа в пещеру стемнело, и не просто стемнело, а дождь сменился снегом. Люди потеснились, чтобы дать ему место, но он остался стоять, скрестив руки. Она вспомнила, как он играл Джинуу в «Трагедии Трастоса». Тогда на нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и свет факелов заставил его сиять как бога, которого он изображал. О, какой это был триумф! У нее перехватило горло, и она затрепетала от нестерпимого желания вскочить и обнять его.
Он посмотрел на нее, словно не узнавая, потом обвел взглядом всю их группу.
— Кто будет спрашивать здесь?
— Надвигается буря! — закричал сидевший рядом с ней старик громким, невыразительным голосом глухого. — Мои кости чувствуют это! Мои кости всегда предупреждают меня, когда надвигается непогода! Поведешь ли ты нас дальше завтра, молодой человек, или останешься здесь переждать ее, а? — Это был хороший вопрос. Глухой казался еще старше Пиола, и на нем не было почти ничего, кроме крошечной повязки, — нищий как нищий, наверняка присоединившийся к Свободным ради дармовой кормежки.
Д'вард пожал плечами:
— Здесь нам тепло, в лесах хватает дров, в реке — воды, к нам гонят мясо — так зачем нам спешить навстречу завтрашним невзгодам?
— Потому, что мне осталось не так уж много «завтра», молодой человек, вот почему!
Д'вард рассмеялся и похлопал старика по костлявому плечу.
— У тебя впереди целая вечность, дед! Но если твои кости говорят правду, тогда, пожалуй, нам лучше переждать непогоду здесь. Не у одного тебя нет нормальной одежды. Я не хочу, чтобы кто-нибудь замерз. Ладно, если среди нас есть богатые люди, готовые купить башмаки и теплую одежду для Свободных, это было бы очень достойным деянием в глазах Неделимого.
Он снова обвел взглядом сидевших у костра, словно ожидая нового вопроса. Глаза его, вспыхнув сапфирами, на мгновение задержались на Элиэль. Знает ли он про ее пояс с деньгами? Должно быть, у нее больше денег, чем у любого другого из них. Она не позволит Д'варду забрать эти деньги на свою богохульственную блажь.
А если позволит, забудет ли он свои несправедливые подозрения? Поймет ли он то, что теперь она всего лишь хочет быть его другом?
Обнимет ли он ее хоть раз, только раз, чтобы показать, что верит ей?
— Могу я спросить? — послышался голос Пиола Поэта, каким-то образом оказавшегося по другую сторону костра. — Только боюсь, господин, что он может показаться тебе дерзким.
Д'вард усмехнулся:
— От тебя я жду только проницательных вопросов, старый друг. Спрашивай.
— Ты учишь вещам, которых нет ни в одной священной книге. От чьего имени ты говоришь?
Освободитель поднял голову, чтобы ответ его был слышен всей пещере.
— Пиол Поэт спрашивает, от чьего имени я говорю. Ох, Пиол, Пиол, неужели ты так веришь книгам? Кому как не тебе знать, как часто ошибается переписчик, копируя текст. Ты ведь знаешь, что даже оригинал написан рукою смертного, ибо писания никогда не создаются самими богами. Так разве не лучше слышать слова самого учителя, нежели бесчисленные пересказы? Я говорю от имени Единственного Истинного Бога, который послал меня.
Несколько человек разом заговорили. Д'вард кивнул самому громкому из них, угрюмому на вид мужчине, сидевшему, обняв одной рукой девушку не старше Элиэль. Возможно, он находился здесь только из-за нее, ибо поведение его было далеко от почтительного.
— Ты утверждаешь, что ты Освободитель, предсказанный «Филобийским Заветом». Но если верить «Завету», Освободитель родился меньше пяти лет назад. Как тогда ты можешь быть этим Освободителем?
Д'вард не обрушился на него, хотя кое-кто из слушателей и зарычал сердито в ответ на это кощунство.
— В «Завете» обо мне говорится немного по-другому, и я могу призвать свидетеля того, что происходило на самом деле. Элиэль Певица здесь, та самая Элиэль, о которой тоже говорится в пророчестве, та самая Элиэль, которая исполнила пророчество. Встань, Элиэль, и скажи всем, что ты видела.
Страха перед сценой Элиэль не испытывала с малых лет. Однако теперь она в ужасе смотрела прямо в синие глаза Д'варда. Она не могла говорить просто так!
— Давай, давай! — Дош подтолкнул ее. — Дай им главное представление в своей жизни. Певица! Только раздеваться не надо!
Она сердито шлепнула его по руке.
И тут Д'вард улыбнулся ей. Она и забыла, как он улыбается. Она неуверенно поднялась на ноги.
— Иди сюда и расскажи все, — повторил он. — Вот сюда! Прости, дед.
Он предлагал ей залезть на плоский камень, на котором сидел старик. Она протянула руку, чтобы он помог ей, но он не обратил на это внимания. Тогда Дош обхватил ее за талию и поставил на эту импровизированную сцену. Огромная пещера, полная мерцающих огней… бесчисленные нетерпеливые лица. Она никогда еще не выступала перед такой большой аудиторией, и слов своих она не учила. Пиол даже не написал еще ее роли. Биение сердца, казалось, заполнило всю пещеру; внутренности сжались в тугой комок.
— Начни с самого начала, — сказал Д'вард снизу. — Как ты рассказывала Дошу. — Он снова улыбнулся.
Она повернулась к слушателям и набрала в грудь побольше воздуха.
— Меня зовут Элиэль Певица. — Она услышала, как ее голос эхом отразился от каменных стен. — Пять лет назад я пришла в Наршвейл с труппой бродячих актеров. Невинным ребенком была я тогда и не думала, что злые силы замыслили убить меня и что мне суждено сыграть одну из главных ролей на сцене истории…
Дальше все пошло как по маслу. Она рассказала все, или почти все. Она опустила только поспешное исчезновение Д'варда из Сусса, но упомянула и первое чудо, когда он избавил Дольма Актера от его заклятия, и чудо вчерашнее, когда он исцелил ее ногу. Когда она закончила свой рассказ, небо снаружи сделалось совсем черным. Она ожидала оваций, ибо не сомневалась в том, что это лучшее представление за всю ее жизнь. Ее встретила мертвая тишина. Ну и ладно! В храмах не аплодируют, а сегодня эта пещера превратилась в храм. Тишина уже знак признания, а в пещере было очень тихо. Ни звука. Она проповедовала за еретика! Она ни капельки не жалела об этом, хотя и гадала, что бы сказал на это ее отец.
Она повернулась на своем возвышении, намереваясь прыгнуть в руки Д'варду — чтобы он обнял ее и поздравил шепотом, а может, даже и поцеловал.
Но Д'вард уже ушел.
43
Когда Элиэль Певица как следует разошлась в своем изрядно драматизированном представлении о Пришествии Освободителя, Д'вард кивнул Дошу, чтобы тот шел за ним, и тихонько выскользнул из круга людей. Никем не замеченный, он шагнул в темноту. Огромный щит мешал Дошу так же легко и быстро передвигаться, но Дош принял вызов. Он первым добрался до перегораживавшего пещеру каменного завала. Д'вард появился чуть позже и оглянулся в поисках своего исчезнувшего спутника. Дош бесшумной тенью подкрался к нему сзади и прошептал: «Господин?»
Д'вард подпрыгнул от неожиданности и засмеялся.
— Пытаешься напугать меня до смерти? — В слабом свете костров лица его почти не было видно, но он улыбался, и если чьи-то улыбки и могут светиться в темноте, то эта была из таких. — Знаешь эту пещеру?
— Лучший ночлег в Вейлах за такие деньги.
— Верно. Значит, ты знаешь маленькую пещерку вот здесь?
Дош кивнул:
— Она называется Блошиной Ямой.
— Возможно, не без оснований. Я попросил Килпиана поддерживать там огонь. Постарайся не пускать туда никого, кроме Друзей и Носителей Щита, ладно?
Ох, проклятие! Пещера была шириной не меньше пятидесяти шагов, и хотя перекрыть основной проход через завал не составляло труда, здесь было полно других лазеек. Ревущую Пещеру Дош облазил еще в детстве — она служила Лудильщикам любимым местом стоянки. Он помнил пять или шесть мест, по которым можно было пролезть в Блошиную Яму. Темнело, но, пока горят костры, в пещере не будет темно по-настоящему. Желающие смогут пролезть через завал и без факела, если ползти не спеша.
Он вздохнул:
— Ты всегда находишь мне самые трудные поручения!
— Да, — серьезно ответил Д'вард. — Отчасти потому, что могу быть уверен: ты выполнишь их лучше любого другого, отчасти — потому, что знаю: ты любишь трудные. — Он снова улыбнулся. — Разве не так?
— Нет! — Но тут Дош понял, что ему нравится незнакомое ощущение чужого доверия к себе. — Ну, может быть. Наверное, да. — Он сам не знал этого точно, но это было так. Уже не в первый раз он подумал, что Освободитель, возможно, знает его лучше, чем он сам. — Я пригляжу за тем, чтобы тебя не беспокоили, господин.
— Молодец. — Д'вард сжал его плечо. — Ты никогда не подводил меня, Дош.
— Он исчез в темноте.
С минуту Дош стоял, обдумывая последние слова Д'варда. Никогда не подводил его! Как же это приятно слышать! И как странно то, что он может так думать — он, Дош Прислужник, кого никогда не заботило ничего, кроме плотских наслаждений, причем чем грязнее были эти наслаждения, тем лучше. Что ж, некоторые чудеса не так заметны, как другие… Потом он вскинул тяжелый щит Прат'ана на плечи, поправил (ужасно тяжелый) мешок с деньгами на поясе и отправился искать себе помощников.
Он взял на эту работу Носителей Щита Тьелана и Гастика, двоих Друзей и еще трех смышленых ниолийских юнцов, на которых положил глаз чуть раньше. Потом отыскал Титтрага Каменщика, нового Носителя Щита, достаточно здорового, чтобы сдвинуть весь завал голыми руками. Он расставил их парами, перекрыв все возможные места проникновения лазутчиков. Никто особенно не обрадовался новому заданию — все боялись Жнецов.
— Не бойтесь их, — успокаивал он. — При желании Жнец может пробраться невидимым, а в этом случае он не захочет оставлять за собой мертвые тела — зачем ему поднимать лишний шум? То же самое относится и к членам секты Эльтианы, или ублюдкам Крови-и-Молота, или любым другим убийцам, которых могут наслать на Д'варда злые чародеи. Не бойтесь их, ибо они не боятся вас и вы все равно не сможете ничего поделать с ними. Если они объявятся, ими займется сам Д'вард. Ваша задача — отгонять докучливых. Будьте вежливыми и внимательными, но твердыми. Если возникнут сложности, крикните меня. Я буду ходить вдоль завала.
Отгонять докучливых… Некоторые хотят говорить с Освободителем лично, чтобы рассказать о своих бедах, поведать правду богов или указать Д'варду на его ошибки. С большинством из них Д'вард разбирался в течение дня, но такие люди обычно не понимают, что у него могут быть дела и поважнее, например, сон. Больше всего пока докучали жрецы. За Освободителем увязалось уже несколько дюжин жрецов, и каждый был исполнен решимости изобличить его ересь.
Д'вард подпрыгнул от неожиданности и засмеялся.
— Пытаешься напугать меня до смерти? — В слабом свете костров лица его почти не было видно, но он улыбался, и если чьи-то улыбки и могут светиться в темноте, то эта была из таких. — Знаешь эту пещеру?
— Лучший ночлег в Вейлах за такие деньги.
— Верно. Значит, ты знаешь маленькую пещерку вот здесь?
Дош кивнул:
— Она называется Блошиной Ямой.
— Возможно, не без оснований. Я попросил Килпиана поддерживать там огонь. Постарайся не пускать туда никого, кроме Друзей и Носителей Щита, ладно?
Ох, проклятие! Пещера была шириной не меньше пятидесяти шагов, и хотя перекрыть основной проход через завал не составляло труда, здесь было полно других лазеек. Ревущую Пещеру Дош облазил еще в детстве — она служила Лудильщикам любимым местом стоянки. Он помнил пять или шесть мест, по которым можно было пролезть в Блошиную Яму. Темнело, но, пока горят костры, в пещере не будет темно по-настоящему. Желающие смогут пролезть через завал и без факела, если ползти не спеша.
Он вздохнул:
— Ты всегда находишь мне самые трудные поручения!
— Да, — серьезно ответил Д'вард. — Отчасти потому, что могу быть уверен: ты выполнишь их лучше любого другого, отчасти — потому, что знаю: ты любишь трудные. — Он снова улыбнулся. — Разве не так?
— Нет! — Но тут Дош понял, что ему нравится незнакомое ощущение чужого доверия к себе. — Ну, может быть. Наверное, да. — Он сам не знал этого точно, но это было так. Уже не в первый раз он подумал, что Освободитель, возможно, знает его лучше, чем он сам. — Я пригляжу за тем, чтобы тебя не беспокоили, господин.
— Молодец. — Д'вард сжал его плечо. — Ты никогда не подводил меня, Дош.
— Он исчез в темноте.
С минуту Дош стоял, обдумывая последние слова Д'варда. Никогда не подводил его! Как же это приятно слышать! И как странно то, что он может так думать — он, Дош Прислужник, кого никогда не заботило ничего, кроме плотских наслаждений, причем чем грязнее были эти наслаждения, тем лучше. Что ж, некоторые чудеса не так заметны, как другие… Потом он вскинул тяжелый щит Прат'ана на плечи, поправил (ужасно тяжелый) мешок с деньгами на поясе и отправился искать себе помощников.
Он взял на эту работу Носителей Щита Тьелана и Гастика, двоих Друзей и еще трех смышленых ниолийских юнцов, на которых положил глаз чуть раньше. Потом отыскал Титтрага Каменщика, нового Носителя Щита, достаточно здорового, чтобы сдвинуть весь завал голыми руками. Он расставил их парами, перекрыв все возможные места проникновения лазутчиков. Никто особенно не обрадовался новому заданию — все боялись Жнецов.
— Не бойтесь их, — успокаивал он. — При желании Жнец может пробраться невидимым, а в этом случае он не захочет оставлять за собой мертвые тела — зачем ему поднимать лишний шум? То же самое относится и к членам секты Эльтианы, или ублюдкам Крови-и-Молота, или любым другим убийцам, которых могут наслать на Д'варда злые чародеи. Не бойтесь их, ибо они не боятся вас и вы все равно не сможете ничего поделать с ними. Если они объявятся, ими займется сам Д'вард. Ваша задача — отгонять докучливых. Будьте вежливыми и внимательными, но твердыми. Если возникнут сложности, крикните меня. Я буду ходить вдоль завала.
Отгонять докучливых… Некоторые хотят говорить с Освободителем лично, чтобы рассказать о своих бедах, поведать правду богов или указать Д'варду на его ошибки. С большинством из них Д'вард разбирался в течение дня, но такие люди обычно не понимают, что у него могут быть дела и поважнее, например, сон. Больше всего пока докучали жрецы. За Освободителем увязалось уже несколько дюжин жрецов, и каждый был исполнен решимости изобличить его ересь.