Страница:
Долгая поездка верхом на кролике не располагала к юмору — глаза Дока сердито сверкнули.
Джулиан не сдавался.
— Я не слышал от него ни слова, если вас это интересует. Я знаю о том, что он задумал, не больше, чем вы. — Почти два года назад, сразу после резни в Олимпе, Экзетер ушел оттуда и исчез. Возможно, он сошел с ума? Не самая достойная мысль для его друга. — Так что вам нужно от меня? — Или его тоже заклеймят как предателя?
Док пожал плечами:
— Комитет хочет, чтобы вы вернулись в Олимп. Для консультаций. Я продолжу поездку за вас. — Он не стал говорить, что сделает это гораздо лучше, но его поведение не оставляло сомнений — именно это он имел в виду.
Проклятие! Комитет, должно быть, из кожи вон лезет, пытаясь решить, как им поступить. Похоже, они считают, что, раз Джулиан учился с Экзетером в одном классе, он знает его лучше, чем кто бы то ни было. Но ведь это было столько лет назад! С тех пор утекли реки крови. Что ж, приказ есть приказ, тем более он не может отказаться от всего, что связано с Экзетером, каким бы невероятным это сейчас ни выглядело.
— Тогда мне пора?
— Вы хотите сказать, что поедете ночью? — удивленно заморгал Док.
— Ночь ясная. Луны сегодня должны светить ярко. Почему бы и нет?
— Вам виднее. — Кряхтя, Док поднялся на ноги. — Пойду завалюсь в деревенскую баню.
— Тогда увидимся, когда шишки разберутся со мной, — радостно проговорил Джулиан. Если повезет, он сможет скрыться за горизонтом раньше, чем кто-нибудь расскажет Алистеру о восемнадцати обращенных. Эта мысль грела.
6
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
7
8
Джулиан не сдавался.
— Я не слышал от него ни слова, если вас это интересует. Я знаю о том, что он задумал, не больше, чем вы. — Почти два года назад, сразу после резни в Олимпе, Экзетер ушел оттуда и исчез. Возможно, он сошел с ума? Не самая достойная мысль для его друга. — Так что вам нужно от меня? — Или его тоже заклеймят как предателя?
Док пожал плечами:
— Комитет хочет, чтобы вы вернулись в Олимп. Для консультаций. Я продолжу поездку за вас. — Он не стал говорить, что сделает это гораздо лучше, но его поведение не оставляло сомнений — именно это он имел в виду.
Проклятие! Комитет, должно быть, из кожи вон лезет, пытаясь решить, как им поступить. Похоже, они считают, что, раз Джулиан учился с Экзетером в одном классе, он знает его лучше, чем кто бы то ни было. Но ведь это было столько лет назад! С тех пор утекли реки крови. Что ж, приказ есть приказ, тем более он не может отказаться от всего, что связано с Экзетером, каким бы невероятным это сейчас ни выглядело.
— Тогда мне пора?
— Вы хотите сказать, что поедете ночью? — удивленно заморгал Док.
— Ночь ясная. Луны сегодня должны светить ярко. Почему бы и нет?
— Вам виднее. — Кряхтя, Док поднялся на ноги. — Пойду завалюсь в деревенскую баню.
— Тогда увидимся, когда шишки разберутся со мной, — радостно проговорил Джулиан. Если повезет, он сможет скрыться за горизонтом раньше, чем кто-нибудь расскажет Алистеру о восемнадцати обращенных. Эта мысль грела.
6
Время приближалось к полуночи, а ночь в «Цветущей вишне» выдалась неудачная. Половина столиков пустовала, и шум разговоров был настолько тих, что игру Полтстита Лютниста можно было расслышать даже с другого конца большого полутемного зала.
Настоящий артист, говаривал дедушка Тронг, принимает плохую аудиторию как вызов своему мастерству. Поэтому Элиэль Певица работала с публикой, переходя от столика к столику, улыбаясь, смеясь и болтая с клиентами. Куда ни посмотри, одни мужчины — бесконечное множество бородатых, раскрасневшихся лиц. Молодые мужчины, старые мужчины, просто мужчины. Женщины рядом с ними или навалившиеся на них были из обслуги. В воздухе стоял запах дешевого вина, несвежей еды, чада и немытых тел.
Столики стояли тесно, но это позволяло ей опираться при ходьбе на плечи мужчин или спинки стульев, скрывая хромоту. На ней был черный кожаный лифчик и короткая кожаная юбка, украшенные медными побрякушками. Наряд не из тех, какие нормальная девушка наденет на улицу, однако актер одевается так, как того требует роль, и потом, это единственный наряд, который оправдывал необходимые ей тяжелые башмаки. Ее пышные черные волосы свободно падали на плечи. Если не считать короткой ноги, ее тело — лучшее в этом доме, чем и объяснялись убийственные взгляды, которыми награждали ее шлюхи за столиками. И еще, они-то не могли петь.
А Элиэль могла. Ей предстояло петь через несколько минут.
Она знала почти всех местных завсегдатаев, но не находила среди них тех, кого искала. Она пофлиртовала и подразнила их — всего лишь чуть-чуть, разбудив в их глазах похотливый огонь. Впрочем, она не про них. Они знали, что она не из здешних шлюх. Неожиданно ей представилась возможность доказать это. Мозолистая лапа скользнула по ее бедру. Она резко обернулась и ударила изо всех сил. Обладатель мозолистой лапы чуть не свалился со стула, а шлепок был слышен даже сквозь музыку Полтстита Лютниста. И ее голос тоже — она профессионально возвысила его так, чтобы его слышно было во всех закоулках «Цветущей вишни».
— Если тебе это нужно, здесь есть те, кто это продает. Только не я!
Дружки Мозолистой Лапы зашлись от хохота и дернули его обратно на стул
— он все-таки попытался встать. Ничего, если он будет буянить, Тигурб'л Трактирщик пошлет своих вышибал.
Лампы освещали маленькую сцену. Полтстит Лютнист закончил свое соло и потянулся за бутылкой, стоявшей у ножки его стула. Аплодисментов не последовало. Рядом с ним возник Тигурб'л — бесцветный, похожий на ящерицу человек, такого «красавчика» можно увидеть только во сне после того, как перебрал дешевого ароматизированного вина. Он потер свои длинные, худые руки и облизнул губы бледным языком.
— Господа!
Его обычное приветствие было встречено обычными же насмешками. Он как ни в чем не бывало продолжал заученную речь, представляя публике Ельснол Танцовщицу — великую, чувственную, соблазнительную Ельсиол Танцовщицу, на что публика отозвалась пьяными выкриками. Ельсиол была великой, чувственной, соблазнительной бочкой жира с тараканьими мозгами. Ноги ее по толщине не уступали ногам хорошо откормленных свиней; впрочем, они, должно быть, состояли из крепких мускулов, если выдерживали весь этот вес. Похоже, дело сегодня было дрянь, если она так скоро вышла на сцену.
Полтстит подстроил струны и заиграл. Элиэль Певица потихоньку продвигалась к сцене. Ее выход — следующий, а она еще не нашла никого из своих приятелей. Почти каждую ночь в зале находилось полдюжины ее поклонников, тех, которые приходили сюда специально ради Элиэль Певицы, а уж в удачную ночь… Нет! Вон один, сидит за столиком у самой стены. Она направилась в его сторону. Как там его зовут? С тех пор как он в прошлый раз заходил сюда, прошло четыре или пять ночей. Тронг всегда говорил, что отличная память — непременное требование к артисту, но она никак не могла вспомнить.
— Милый! — Она грациозно опустилась на соседний стул и чмокнула его в щеку. — Милый, как чудесно снова видеть тебя!
Ему было около пятидесяти, он был рыхлый и болезненный, словно его терзала хворь. Его усы начинали седеть, а лицо покрылось морщинами, но он все же выделялся из посетителей «Цветущей вишни» хотя бы одеждой. Он явно принадлежал к весьма удачливым дельцам, что объясняло, как он может столь щедро покровительствовать искусствам.
Он улыбнулся, сжал ее руку, и они обменялись любезностями. На сцене Ельсиол сбросила шаль, и публика взорвалась одобрительными воплями и пожеланиями продолжать в том же духе. Жир толстухи трясся и перекатывался.
Полтстит сфальшивил несколько нот, но поправился. В молодости, задолго до того, как Элиэль появилась на свет, Полтстит играл при дворе. Будучи в форме, он и теперь играл неплохо, но в форме он бывал редко. Весь свой заработок и редкие подачки от посетителей он мгновенно спускал на вино. Обыкновенно в начале вечера его пальцы тряслись, где-то ближе к полуночи они обретали крепость, а иногда и необычайную ловкость, но задолго до рассвета теряли и то, и другое. Сегодня, похоже, это происходило быстрее обычного. Время идти на сцену.
А! Вспомнила — Гульминиан Торговец. Торгует готовым платьем.
— Гульминиан, милый, мне, право же, пора! Мой выход следующий. Но мы не виделись лет сто! Не смейте убегать, не поговорив по-человечески. Зайдите ко мне сразу же после выступления, ладно? Вы разобьете мне сердце, если не зайдете!
Гульминиан обещал. Элиэль с изрядным облегчением дружески похлопала его по плечу и продолжила свой путь к сцене. Она чувствовала себя такой оскорбленной, если никто из поклонников не заходил поздравить ее после выступления. До сих пор такого еще не случалось. Мало ли что может прийти в голову Тигурб'ла, если это вдруг случится.
Она оперлась рукой о спинку еще одного стула и склонилась над следующим столом, включив улыбку. Снова только один человек…
— Элиэль?
О боги! На мгновение она отвернулась, борясь с желанием убежать. Потом заставила себя встретить его взгляд, хоть внутри ее все сжалось.
Пиол Поэт. Как же он постарел! Маленький, сморщенный, словно ему тысяча лет. Его лицо было таким же белым, как редкие волосы, худое-прехудое. Он склонился над столом, стиснув тонкими пальцами стакан — бутылки видно не было. Обычно ему не дали бы занимать целый столик с таким скудным заказом, но клиентов в этот вечер так мало, что радовались, наверное, и ему. Он поднял на нее глаза, и Элиэль прочитала в них мольбу.
Она заставила себя снова улыбнуться.
— Пиол! — Она опустилась на свободный стул рядом с ним, не в силах стоять. — Сколько лет! Как ты?
— Я в порядке, — задыхаясь, проговорил он. По голосу ясно было, что он далеко не в порядке. Да и по виду тоже. — А ты?
— О… у меня все хорошо!
Публика восторженно взревела и заколотила кулаками и кружками по столам
— еще большая часть Ельсиол открылась взглядам. Полтстит сбился с ритма, поправился и продолжал играть.
— Чем ты занят сейчас? — поспешно спросила Элиэль. — Кто играет твои пьесы? — Интересно, каждый ли день он ест?
Он несколько раз моргнул.
— В настоящий момент никто. Над несколькими вроде бы работают. Я надеюсь услышать вскоре о двух или трех. Можешь не сомневаться, на следующих же Празднествах Тиона мое имя прозвучит снова.
— Это замечательно! — Замечательный вздор. Пьесы Пиола мало стоили без Тронга, а Тронга больше нет в живых.
Старик порылся за пазухой.
— И у меня вышла книга. Вот — я принес тебе экземпляр.
Она взяла книгу, поблагодарила и поздравила его. Насколько она помнила, Пиол всегда презирал печатные книги. Подобно автору, книжка была довольно тощей.
— Я с удовольствием почитаю. Можно часть их положить на музыку?
— Возможно. Можешь использовать стихи по своему усмотрению. — Его сухие губы неуверенно улыбнулись. — А что ты?
— О… Целая вечность пройдет, пока о тебе заговорят. Но за последние две недели я дала несколько концертов. — Тоже вздор. Она небрежно отмахнулась от «Цветущей вишни». — Это так, чтобы не терять форму. Без этого мне скучно. — «Если только в мозгах старого Пиола осталась хоть одна извилина, он поймет, что заработать деньги на музыке можно, только исполняя драматические роли, а певице-калеке нечего и надеяться на сценический успех».
— Я помню, как ты пела во дворце у короля, — вздохнул он.
— Только как член труппы. Ничего, я еще пробьюсь туда сама. — Не раньше чем реки потекут вспять. — Э… Что слышно об остальных наших?
Он вздохнул и покачал головой — хотя вряд ли можно было назвать «головой» обтянутый кожей череп, который, казалось, вот-вот упадет с тонкой, морщинистой шеи.
— Слышала, что Гольфрен вернулся к крестьянскому труду? Испольщиком, конечно. И что Утиам наконец-то подарила ему сына? Клип вступил в Лаппинскую армию.
Какие это новости… Только подумать, Утиам — красавица, замечательная актриса — работает в поле, растит детей! Возможно, она растолстела, как Ельсиол. Гэртол умер. До Элиэль даже доходили слухи, будто бы молодой Клип погиб в какой-то местной заварухе, но она не слишком-то доверяла досужим сплетням. Интересно, сколько плохих новостей Пиол от нее утаивает?
— Славные были времена! — Она мечтательно вздохнула.
Труппа Тронга… да… но вовсе не ее дед удерживал всех их вместе. Никто особенно и не задумывался над этим до тех пор, пока Амбрия в одночасье не умерла от лихорадки и вся труппа не лопнула, как перезревший гриб-дождевик. Тронг умер — сердце не выдержало. Труппа заменяла Элиэль семью, другой она и не знала. У них никогда не было денег, даже в лучшие времена, но они были дружны и радовались этому.
— В твоем возрасте самые лучшие дни еще впереди, Элиэль, дорогая.
— Надеюсь, — рассмеялась она. Не то чтобы дни были так уж плохи, но вот ночи…
Ельсиол разошлась вовсю, прыгая по сцене в облаках пыли и криках ободрения. Ей осталось скинуть с себя каких-нибудь два лоскутка. Элиэль пора идти и приветствовать поклонников. Деликатничать некогда.
— Ты ешь нормально? Где ты живешь? Тебе нужны деньги, Пиол?
Он отчаянно замотал головой, раздвинув губы в подобии улыбки.
— Нет, нет! Со мной все в порядке!
— Послушай, это не бог весть какое место, но платят здесь неплохо. Ты уверен…
Он опять качнул головой, ткнув в книгу, которую она все еще держала в руках.
— У меня комната над печатной мастерской… помогаю набирать, иногда проверяю набор.
Раздался оглушительный рев. Ельсиол разоблачилась почти до нитки. Элиэль отодвинула стул.
— Мой выход! Замечательно было встретить тебя, Пиол. — Она не кривила душой, хотя было бы лучше, если бы ее не видели в таком месте. Интересно, как Пиол нашел ее и сколько других бывших членов труппы знают об этом? — Я хочу как следует поговорить с тобой, правда.
Он улыбнулся:
— Мне не терпится услышать, как ты поешь, Элиэль. Возвращайся сюда после того, как закончишь, ладно? — Для человека, некогда считавшегося литературным гением, Пиол всегда отличался почти детской наивностью.
— Э… не сегодня, боюсь. Я… я договорилась с приятелем. Извини. Может, лучше как-нибудь днем?
Его ответ потонул в реве — Ельсиол осталась в чем мать родила. Несколько ее поклонников вскочили с мест и бросились вперед, не дожидаясь конца аплодисментов — в надежде навестить звезду в ее гримерной и поздравить ее, конечно, как и положено поклонникам. Элиэль надеялась, что кто-нибудь придет навестить и ее. Условия Тигурб'ла Трактирщика на эту ночь будут довольно умеренными.
Элиэль похлопала Пиола по костлявой, бородавчатой руке и поднялась.
— Заходи как-нибудь днем! — крикнула она и повернулась, чтобы идти на сцену.
Он изогнулся и протянул к ней руку:
— Элиэль!
Она обернулась. Ей уже пора было выходить.
— Элиэль… — Голос Пиола дрогнул. — Я забыл тебе сказать. Ты слыхала новости об Освободителе?
Она пошатнулась, словно он ударил ее.
— О ком?
Пиол на мгновение зажмурился и улыбнулся.
— По городу ходят слухи, будто Освободитель объявился в Джоалвейле. Вот мне и интересно было, слышала ли ты?
— Д'вард?
— Насколько я понимаю, это должен быть Д'вард.
Она окаменела, почти не замечая того, что Тигурб'л уже вышел на сцену объявлять ее выход. Д'вард! После стольких лет! Пол ходил ходуном у нее под ногами. Д'вард! Этот мерзавец?
Пиол, казалось, не замечал, что с ней творится.
— Это очень странно! Я совершенно не понимаю, как он осмелился открыто объявить свое имя, зная про «Филобийский Завет». Я хочу сказать, не может быть, чтобы об этом не узнал Зэц. Так что, возможно, это и не Д'вард вовсе, а какой-нибудь самозванец, хотя самозванцу глупо провозглашать себя Освободителем. Но в случае, если это все-таки Д'вард, мне казалось, тебе будет интересно узнать, ведь я помню, как увлечена ты была…
— Увлечена? Ты хочешь сказать, увлечена Д'вардом, старый дурак?
Улыбка сбежала с лица Пиола.
— Что не так? Мне казалось, тебе… Что не так?
О, как же он глуп! Ей хотелось схватить его за тонкую шейку и хорошенько потрясти. Она попробовала крикнуть, но смогла лишь прошептать:
— Все в порядке, Пиол. Все в полном порядке! Я с удовольствием повидалась бы снова с Д'вардом!
«И вырвала бы его чертовы легкие, и заставила бы его сожрать их, и все равно это было бы не хуже того, что есть сейчас. Это по его вине я служу шлюхой в борделе».
Настоящий артист, говаривал дедушка Тронг, принимает плохую аудиторию как вызов своему мастерству. Поэтому Элиэль Певица работала с публикой, переходя от столика к столику, улыбаясь, смеясь и болтая с клиентами. Куда ни посмотри, одни мужчины — бесконечное множество бородатых, раскрасневшихся лиц. Молодые мужчины, старые мужчины, просто мужчины. Женщины рядом с ними или навалившиеся на них были из обслуги. В воздухе стоял запах дешевого вина, несвежей еды, чада и немытых тел.
Столики стояли тесно, но это позволяло ей опираться при ходьбе на плечи мужчин или спинки стульев, скрывая хромоту. На ней был черный кожаный лифчик и короткая кожаная юбка, украшенные медными побрякушками. Наряд не из тех, какие нормальная девушка наденет на улицу, однако актер одевается так, как того требует роль, и потом, это единственный наряд, который оправдывал необходимые ей тяжелые башмаки. Ее пышные черные волосы свободно падали на плечи. Если не считать короткой ноги, ее тело — лучшее в этом доме, чем и объяснялись убийственные взгляды, которыми награждали ее шлюхи за столиками. И еще, они-то не могли петь.
А Элиэль могла. Ей предстояло петь через несколько минут.
Она знала почти всех местных завсегдатаев, но не находила среди них тех, кого искала. Она пофлиртовала и подразнила их — всего лишь чуть-чуть, разбудив в их глазах похотливый огонь. Впрочем, она не про них. Они знали, что она не из здешних шлюх. Неожиданно ей представилась возможность доказать это. Мозолистая лапа скользнула по ее бедру. Она резко обернулась и ударила изо всех сил. Обладатель мозолистой лапы чуть не свалился со стула, а шлепок был слышен даже сквозь музыку Полтстита Лютниста. И ее голос тоже — она профессионально возвысила его так, чтобы его слышно было во всех закоулках «Цветущей вишни».
— Если тебе это нужно, здесь есть те, кто это продает. Только не я!
Дружки Мозолистой Лапы зашлись от хохота и дернули его обратно на стул
— он все-таки попытался встать. Ничего, если он будет буянить, Тигурб'л Трактирщик пошлет своих вышибал.
Лампы освещали маленькую сцену. Полтстит Лютнист закончил свое соло и потянулся за бутылкой, стоявшей у ножки его стула. Аплодисментов не последовало. Рядом с ним возник Тигурб'л — бесцветный, похожий на ящерицу человек, такого «красавчика» можно увидеть только во сне после того, как перебрал дешевого ароматизированного вина. Он потер свои длинные, худые руки и облизнул губы бледным языком.
— Господа!
Его обычное приветствие было встречено обычными же насмешками. Он как ни в чем не бывало продолжал заученную речь, представляя публике Ельснол Танцовщицу — великую, чувственную, соблазнительную Ельсиол Танцовщицу, на что публика отозвалась пьяными выкриками. Ельсиол была великой, чувственной, соблазнительной бочкой жира с тараканьими мозгами. Ноги ее по толщине не уступали ногам хорошо откормленных свиней; впрочем, они, должно быть, состояли из крепких мускулов, если выдерживали весь этот вес. Похоже, дело сегодня было дрянь, если она так скоро вышла на сцену.
Полтстит подстроил струны и заиграл. Элиэль Певица потихоньку продвигалась к сцене. Ее выход — следующий, а она еще не нашла никого из своих приятелей. Почти каждую ночь в зале находилось полдюжины ее поклонников, тех, которые приходили сюда специально ради Элиэль Певицы, а уж в удачную ночь… Нет! Вон один, сидит за столиком у самой стены. Она направилась в его сторону. Как там его зовут? С тех пор как он в прошлый раз заходил сюда, прошло четыре или пять ночей. Тронг всегда говорил, что отличная память — непременное требование к артисту, но она никак не могла вспомнить.
— Милый! — Она грациозно опустилась на соседний стул и чмокнула его в щеку. — Милый, как чудесно снова видеть тебя!
Ему было около пятидесяти, он был рыхлый и болезненный, словно его терзала хворь. Его усы начинали седеть, а лицо покрылось морщинами, но он все же выделялся из посетителей «Цветущей вишни» хотя бы одеждой. Он явно принадлежал к весьма удачливым дельцам, что объясняло, как он может столь щедро покровительствовать искусствам.
Он улыбнулся, сжал ее руку, и они обменялись любезностями. На сцене Ельсиол сбросила шаль, и публика взорвалась одобрительными воплями и пожеланиями продолжать в том же духе. Жир толстухи трясся и перекатывался.
Полтстит сфальшивил несколько нот, но поправился. В молодости, задолго до того, как Элиэль появилась на свет, Полтстит играл при дворе. Будучи в форме, он и теперь играл неплохо, но в форме он бывал редко. Весь свой заработок и редкие подачки от посетителей он мгновенно спускал на вино. Обыкновенно в начале вечера его пальцы тряслись, где-то ближе к полуночи они обретали крепость, а иногда и необычайную ловкость, но задолго до рассвета теряли и то, и другое. Сегодня, похоже, это происходило быстрее обычного. Время идти на сцену.
А! Вспомнила — Гульминиан Торговец. Торгует готовым платьем.
— Гульминиан, милый, мне, право же, пора! Мой выход следующий. Но мы не виделись лет сто! Не смейте убегать, не поговорив по-человечески. Зайдите ко мне сразу же после выступления, ладно? Вы разобьете мне сердце, если не зайдете!
Гульминиан обещал. Элиэль с изрядным облегчением дружески похлопала его по плечу и продолжила свой путь к сцене. Она чувствовала себя такой оскорбленной, если никто из поклонников не заходил поздравить ее после выступления. До сих пор такого еще не случалось. Мало ли что может прийти в голову Тигурб'ла, если это вдруг случится.
Она оперлась рукой о спинку еще одного стула и склонилась над следующим столом, включив улыбку. Снова только один человек…
— Элиэль?
О боги! На мгновение она отвернулась, борясь с желанием убежать. Потом заставила себя встретить его взгляд, хоть внутри ее все сжалось.
Пиол Поэт. Как же он постарел! Маленький, сморщенный, словно ему тысяча лет. Его лицо было таким же белым, как редкие волосы, худое-прехудое. Он склонился над столом, стиснув тонкими пальцами стакан — бутылки видно не было. Обычно ему не дали бы занимать целый столик с таким скудным заказом, но клиентов в этот вечер так мало, что радовались, наверное, и ему. Он поднял на нее глаза, и Элиэль прочитала в них мольбу.
Она заставила себя снова улыбнуться.
— Пиол! — Она опустилась на свободный стул рядом с ним, не в силах стоять. — Сколько лет! Как ты?
— Я в порядке, — задыхаясь, проговорил он. По голосу ясно было, что он далеко не в порядке. Да и по виду тоже. — А ты?
— О… у меня все хорошо!
Публика восторженно взревела и заколотила кулаками и кружками по столам
— еще большая часть Ельсиол открылась взглядам. Полтстит сбился с ритма, поправился и продолжал играть.
— Чем ты занят сейчас? — поспешно спросила Элиэль. — Кто играет твои пьесы? — Интересно, каждый ли день он ест?
Он несколько раз моргнул.
— В настоящий момент никто. Над несколькими вроде бы работают. Я надеюсь услышать вскоре о двух или трех. Можешь не сомневаться, на следующих же Празднествах Тиона мое имя прозвучит снова.
— Это замечательно! — Замечательный вздор. Пьесы Пиола мало стоили без Тронга, а Тронга больше нет в живых.
Старик порылся за пазухой.
— И у меня вышла книга. Вот — я принес тебе экземпляр.
Она взяла книгу, поблагодарила и поздравила его. Насколько она помнила, Пиол всегда презирал печатные книги. Подобно автору, книжка была довольно тощей.
— Я с удовольствием почитаю. Можно часть их положить на музыку?
— Возможно. Можешь использовать стихи по своему усмотрению. — Его сухие губы неуверенно улыбнулись. — А что ты?
— О… Целая вечность пройдет, пока о тебе заговорят. Но за последние две недели я дала несколько концертов. — Тоже вздор. Она небрежно отмахнулась от «Цветущей вишни». — Это так, чтобы не терять форму. Без этого мне скучно. — «Если только в мозгах старого Пиола осталась хоть одна извилина, он поймет, что заработать деньги на музыке можно, только исполняя драматические роли, а певице-калеке нечего и надеяться на сценический успех».
— Я помню, как ты пела во дворце у короля, — вздохнул он.
— Только как член труппы. Ничего, я еще пробьюсь туда сама. — Не раньше чем реки потекут вспять. — Э… Что слышно об остальных наших?
Он вздохнул и покачал головой — хотя вряд ли можно было назвать «головой» обтянутый кожей череп, который, казалось, вот-вот упадет с тонкой, морщинистой шеи.
— Слышала, что Гольфрен вернулся к крестьянскому труду? Испольщиком, конечно. И что Утиам наконец-то подарила ему сына? Клип вступил в Лаппинскую армию.
Какие это новости… Только подумать, Утиам — красавица, замечательная актриса — работает в поле, растит детей! Возможно, она растолстела, как Ельсиол. Гэртол умер. До Элиэль даже доходили слухи, будто бы молодой Клип погиб в какой-то местной заварухе, но она не слишком-то доверяла досужим сплетням. Интересно, сколько плохих новостей Пиол от нее утаивает?
— Славные были времена! — Она мечтательно вздохнула.
Труппа Тронга… да… но вовсе не ее дед удерживал всех их вместе. Никто особенно и не задумывался над этим до тех пор, пока Амбрия в одночасье не умерла от лихорадки и вся труппа не лопнула, как перезревший гриб-дождевик. Тронг умер — сердце не выдержало. Труппа заменяла Элиэль семью, другой она и не знала. У них никогда не было денег, даже в лучшие времена, но они были дружны и радовались этому.
— В твоем возрасте самые лучшие дни еще впереди, Элиэль, дорогая.
— Надеюсь, — рассмеялась она. Не то чтобы дни были так уж плохи, но вот ночи…
Ельсиол разошлась вовсю, прыгая по сцене в облаках пыли и криках ободрения. Ей осталось скинуть с себя каких-нибудь два лоскутка. Элиэль пора идти и приветствовать поклонников. Деликатничать некогда.
— Ты ешь нормально? Где ты живешь? Тебе нужны деньги, Пиол?
Он отчаянно замотал головой, раздвинув губы в подобии улыбки.
— Нет, нет! Со мной все в порядке!
— Послушай, это не бог весть какое место, но платят здесь неплохо. Ты уверен…
Он опять качнул головой, ткнув в книгу, которую она все еще держала в руках.
— У меня комната над печатной мастерской… помогаю набирать, иногда проверяю набор.
Раздался оглушительный рев. Ельсиол разоблачилась почти до нитки. Элиэль отодвинула стул.
— Мой выход! Замечательно было встретить тебя, Пиол. — Она не кривила душой, хотя было бы лучше, если бы ее не видели в таком месте. Интересно, как Пиол нашел ее и сколько других бывших членов труппы знают об этом? — Я хочу как следует поговорить с тобой, правда.
Он улыбнулся:
— Мне не терпится услышать, как ты поешь, Элиэль. Возвращайся сюда после того, как закончишь, ладно? — Для человека, некогда считавшегося литературным гением, Пиол всегда отличался почти детской наивностью.
— Э… не сегодня, боюсь. Я… я договорилась с приятелем. Извини. Может, лучше как-нибудь днем?
Его ответ потонул в реве — Ельсиол осталась в чем мать родила. Несколько ее поклонников вскочили с мест и бросились вперед, не дожидаясь конца аплодисментов — в надежде навестить звезду в ее гримерной и поздравить ее, конечно, как и положено поклонникам. Элиэль надеялась, что кто-нибудь придет навестить и ее. Условия Тигурб'ла Трактирщика на эту ночь будут довольно умеренными.
Элиэль похлопала Пиола по костлявой, бородавчатой руке и поднялась.
— Заходи как-нибудь днем! — крикнула она и повернулась, чтобы идти на сцену.
Он изогнулся и протянул к ней руку:
— Элиэль!
Она обернулась. Ей уже пора было выходить.
— Элиэль… — Голос Пиола дрогнул. — Я забыл тебе сказать. Ты слыхала новости об Освободителе?
Она пошатнулась, словно он ударил ее.
— О ком?
Пиол на мгновение зажмурился и улыбнулся.
— По городу ходят слухи, будто Освободитель объявился в Джоалвейле. Вот мне и интересно было, слышала ли ты?
— Д'вард?
— Насколько я понимаю, это должен быть Д'вард.
Она окаменела, почти не замечая того, что Тигурб'л уже вышел на сцену объявлять ее выход. Д'вард! После стольких лет! Пол ходил ходуном у нее под ногами. Д'вард! Этот мерзавец?
Пиол, казалось, не замечал, что с ней творится.
— Это очень странно! Я совершенно не понимаю, как он осмелился открыто объявить свое имя, зная про «Филобийский Завет». Я хочу сказать, не может быть, чтобы об этом не узнал Зэц. Так что, возможно, это и не Д'вард вовсе, а какой-нибудь самозванец, хотя самозванцу глупо провозглашать себя Освободителем. Но в случае, если это все-таки Д'вард, мне казалось, тебе будет интересно узнать, ведь я помню, как увлечена ты была…
— Увлечена? Ты хочешь сказать, увлечена Д'вардом, старый дурак?
Улыбка сбежала с лица Пиола.
— Что не так? Мне казалось, тебе… Что не так?
О, как же он глуп! Ей хотелось схватить его за тонкую шейку и хорошенько потрясти. Она попробовала крикнуть, но смогла лишь прошептать:
— Все в порядке, Пиол. Все в полном порядке! Я с удовольствием повидалась бы снова с Д'вардом!
«И вырвала бы его чертовы легкие, и заставила бы его сожрать их, и все равно это было бы не хуже того, что есть сейчас. Это по его вине я служу шлюхой в борделе».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Встаньте, выйдите из среды народа моего.
Ветхий Завет. Вторая книга Моисеева.
Исход, гл.12, 31
7
Все утро Дош Кучер наслаждался неспешной поездкой по Джоалвейлу. Он приехал в Жилвенби где-то около полудня. Моа одолел бы это расстояние и быстрее, но он не слишком погонял его, ибо не опасался погони. Небольшое вчерашнее недоразумение вряд ли будет обнаружено раньше чем через несколько часов, и потом, откуда им знать, что он отправился именно на восток? Краанард наверняка из военных, но даже если он и выступал в качестве официального лица, его начальству потребуется некоторое время, чтобы организовать преследование. Его братья по секте Эльтианы, конечно же, тоже пожелают наложить лапы на виновного, но они скорее всего не узнают о произошедшем еще несколько дней, так что Дош все-таки надеялся, что он в безопасности. До сих пор его жизнь не баловала. Но ведь он заслужил богатство, а теперь и заработал его благодаря сообразительности и предусмотрительности — очень кстати оказались его попытки приручить моа.
Жилвенби была заурядной деревушкой, примерно такой, какой он ее себе и представлял, — горстка глинобитных домишек под раскачивающимися на ветру пальмами, окруженная со всех сторон полями. Жители ее наверняка были честными, работящими, нищими и скучными, как глина, из которой слеплены их хибары. Единственное, что отличало это место, — так только то, что фоном ему служили живописные горные вершины, припорошенные первым снегом; впрочем, то же самое можно сказать почти про любое место в Вейлах.
Первым делом ему надо найти Д'варда. Вряд ли это будет трудно в такой дыре, разве что он живет здесь под чужим именем — судя по всему, именно поэтому Краанарду понадобился кто-то, кто может опознать его. Человек, заполучивший себе в личные враги бога смерти, иначе не прожил бы и дня. Возможно, он скрывался в этом свинарнике все эти годы, зарабатывая на хлеб собственным горбом, — страшненькая мысль! Деревенские мужланы, как правило, недолюбливают чужих, но все это имело и оборотную сторону. Если Д'варду удалось завоевать расположение местных, они отнесутся с большой подозрительностью к любому чужаку, расспрашивающему о нем. Ничего, серебро обыкновенно развязывает языки.
Деревушка стояла на противоположном берегу маленькой речки. Когда Ласточка одолела брод, Дош заметил крестьянина, что-то жующего в тени деревьев-зонтиков. Судя по инструментам, разложенным вокруг него на травке, он занимался починкой ограды. Простое благоразумие подсказало Дошу, что неплохо бы разнюхать обстановку, прежде чем приниматься за поиски в самой деревне.
Он подъехал к крестьянину, заставил Ласточку лечь, легко соскользнул с седла и стреножил моа, захлестнув повод вокруг его ноги. Вынув из седельного мешка свою снедь, он подошел поближе, напустив на себя равнодушный вид человека, достаточно богатого, чтобы владеть моа.
— Привет, братец. Славный денек выдался. Мое общество не помешает, а?
«Братец» оказался седым, тучным субъектом, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки. На его небритом лице застыло кислое выражение. Вместо ответа он откусил здоровенный кусок от краюхи хлеба и продолжил молча жевать.
«Да, с этой деревенщиной требуется терпение». Дош выбрал полоску мха в тени с наветренной стороны от седовласого «братца» и уселся, с облегчением вытянув ноги. Ехать верхом на моа довольно удобно, но он не привык к долгим поездкам и изрядно сбил себе промежность. Он развернул узел, выбрал кусок колбасы и принялся за еду, наслаждаясь осенним солнцем. Эта часть Джоалвейла лежала выше, чем он предполагал: зеленые холмы перемежались темными скалами и полосами снега. Ветвистые деревья покачивались в ленивом танце. Ласточка паслась, выщипывая траву большими зубами.
— Вы опоздали, — проворчал мужлан. — Он уже ушел.
Теперь настала очередь Доша молча жевать, обдумывая это странное заявление.
— Кто ушел? — спросил он наконец.
— Освободитель.
«Отлично!» Он пожевал еще.
— А кто это такой?
— Тот, предсказанный. Был здесь три, может, четыре дня. Он да его сброд. Саранча! — Трудяга сплюнул.
Эта информация — не колбаса, ее следовало переваривать получше. Все его предположения оказались неверными. Так, и что же дальше?
— Ни разу не слышал о таком. Что еще за сброд? Что они делали?
— Затоптали все мое поле, изгороди повалили, стояли здесь лагерем, жгли костры, намусорили, распевали всю ночь гимны, проповедовали всякую ересь.
— Крестьянин оживился, распаляя в себе справедливый гнев. — Их под конец, поди, сотня собралась, и все новые подходили. — Он подозрительно покосился на Доша.
— Только не я! Я вообще не слышал ни о каком Освободителе. Куда, говоришь, они пошли, чтобы я не наткнулся на них?
— Они говорили, собираются через Рагпасс.
— В Носоквейл? О, тогда все в порядке. Я все равно не проеду на моа через Рагпасс, верно?
— Почему нет?
— Мне казалось, перевал слишком высокий для моа.
— Не… — Мужик продолжал пристально разглядывать его. — А вы куда тогда?
Хороший вопрос, и нельзя ошибиться с ответом.
Если Д'вард объявил себя Освободителем, возглавив своего рода религиозное восстание, все предыдущие предположения Доша не стоят и ломаного гроша. Джоалийское правительство будет действовать против потенциального мятежника куда быстрее и решительнее, чем против одинокого беглеца. Если покойный Краанард Воин действовал официально, его смерть могут счесть свидетельством того, что заговор проник уже в столицу. Власти отнесутся к этому делу серьезнее, чем Дош надеялся раньше.
Короче говоря, погоня может быть гораздо ближе, чем он думал. Самое время позаботиться о ложном следе.
— Я? Я направляюсь по дороге в Суссвейл.
— Через Монпасс моа не перевести, — торжествующе проговорил мужик. — Да и через Шампасс навряд ли.
— У меня там приятель — он присмотрит за моа, пока меня не будет.
Мужлан принялся молча чесаться; подозрительности у него явно прибавилось.
Если. Д'вард не скрывается и у него сотня сторонников, ему, наверное, и не нужна информация Доша о служителе Эльтианы, да и знак на ноге Краанарда скорее всего не имеет значения, ибо восстание должно тревожить больше его военное начальство, чем Владычицу. Но теперь бедный Дош оказался в западне в восточном Джоалвейле с единственным перевалом, по которому мог пройти моа. Похоже, все идет к тому, что ему придется следовать за Освободителем в Носоквейл, хочет он того или нет.
Он зажевал быстрее.
— И что именно проповедовали эти недоумки?
— Не знаю, — ответил крестьянин. — Да и знать не хочу. По мне, так и Дева хороша, да сияет имя ее.
— Аминь! — благочестиво произнес Дош. Ему хотелось узнать еще, как далеко до Рагпасса и намного ли опережает его Д'вард. Во всяком случае, никого в Жилвенби он спрашивать об этом не собирался.
Жилвенби была заурядной деревушкой, примерно такой, какой он ее себе и представлял, — горстка глинобитных домишек под раскачивающимися на ветру пальмами, окруженная со всех сторон полями. Жители ее наверняка были честными, работящими, нищими и скучными, как глина, из которой слеплены их хибары. Единственное, что отличало это место, — так только то, что фоном ему служили живописные горные вершины, припорошенные первым снегом; впрочем, то же самое можно сказать почти про любое место в Вейлах.
Первым делом ему надо найти Д'варда. Вряд ли это будет трудно в такой дыре, разве что он живет здесь под чужим именем — судя по всему, именно поэтому Краанарду понадобился кто-то, кто может опознать его. Человек, заполучивший себе в личные враги бога смерти, иначе не прожил бы и дня. Возможно, он скрывался в этом свинарнике все эти годы, зарабатывая на хлеб собственным горбом, — страшненькая мысль! Деревенские мужланы, как правило, недолюбливают чужих, но все это имело и оборотную сторону. Если Д'варду удалось завоевать расположение местных, они отнесутся с большой подозрительностью к любому чужаку, расспрашивающему о нем. Ничего, серебро обыкновенно развязывает языки.
Деревушка стояла на противоположном берегу маленькой речки. Когда Ласточка одолела брод, Дош заметил крестьянина, что-то жующего в тени деревьев-зонтиков. Судя по инструментам, разложенным вокруг него на травке, он занимался починкой ограды. Простое благоразумие подсказало Дошу, что неплохо бы разнюхать обстановку, прежде чем приниматься за поиски в самой деревне.
Он подъехал к крестьянину, заставил Ласточку лечь, легко соскользнул с седла и стреножил моа, захлестнув повод вокруг его ноги. Вынув из седельного мешка свою снедь, он подошел поближе, напустив на себя равнодушный вид человека, достаточно богатого, чтобы владеть моа.
— Привет, братец. Славный денек выдался. Мое общество не помешает, а?
«Братец» оказался седым, тучным субъектом, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки. На его небритом лице застыло кислое выражение. Вместо ответа он откусил здоровенный кусок от краюхи хлеба и продолжил молча жевать.
«Да, с этой деревенщиной требуется терпение». Дош выбрал полоску мха в тени с наветренной стороны от седовласого «братца» и уселся, с облегчением вытянув ноги. Ехать верхом на моа довольно удобно, но он не привык к долгим поездкам и изрядно сбил себе промежность. Он развернул узел, выбрал кусок колбасы и принялся за еду, наслаждаясь осенним солнцем. Эта часть Джоалвейла лежала выше, чем он предполагал: зеленые холмы перемежались темными скалами и полосами снега. Ветвистые деревья покачивались в ленивом танце. Ласточка паслась, выщипывая траву большими зубами.
— Вы опоздали, — проворчал мужлан. — Он уже ушел.
Теперь настала очередь Доша молча жевать, обдумывая это странное заявление.
— Кто ушел? — спросил он наконец.
— Освободитель.
«Отлично!» Он пожевал еще.
— А кто это такой?
— Тот, предсказанный. Был здесь три, может, четыре дня. Он да его сброд. Саранча! — Трудяга сплюнул.
Эта информация — не колбаса, ее следовало переваривать получше. Все его предположения оказались неверными. Так, и что же дальше?
— Ни разу не слышал о таком. Что еще за сброд? Что они делали?
— Затоптали все мое поле, изгороди повалили, стояли здесь лагерем, жгли костры, намусорили, распевали всю ночь гимны, проповедовали всякую ересь.
— Крестьянин оживился, распаляя в себе справедливый гнев. — Их под конец, поди, сотня собралась, и все новые подходили. — Он подозрительно покосился на Доша.
— Только не я! Я вообще не слышал ни о каком Освободителе. Куда, говоришь, они пошли, чтобы я не наткнулся на них?
— Они говорили, собираются через Рагпасс.
— В Носоквейл? О, тогда все в порядке. Я все равно не проеду на моа через Рагпасс, верно?
— Почему нет?
— Мне казалось, перевал слишком высокий для моа.
— Не… — Мужик продолжал пристально разглядывать его. — А вы куда тогда?
Хороший вопрос, и нельзя ошибиться с ответом.
Если Д'вард объявил себя Освободителем, возглавив своего рода религиозное восстание, все предыдущие предположения Доша не стоят и ломаного гроша. Джоалийское правительство будет действовать против потенциального мятежника куда быстрее и решительнее, чем против одинокого беглеца. Если покойный Краанард Воин действовал официально, его смерть могут счесть свидетельством того, что заговор проник уже в столицу. Власти отнесутся к этому делу серьезнее, чем Дош надеялся раньше.
Короче говоря, погоня может быть гораздо ближе, чем он думал. Самое время позаботиться о ложном следе.
— Я? Я направляюсь по дороге в Суссвейл.
— Через Монпасс моа не перевести, — торжествующе проговорил мужик. — Да и через Шампасс навряд ли.
— У меня там приятель — он присмотрит за моа, пока меня не будет.
Мужлан принялся молча чесаться; подозрительности у него явно прибавилось.
Если. Д'вард не скрывается и у него сотня сторонников, ему, наверное, и не нужна информация Доша о служителе Эльтианы, да и знак на ноге Краанарда скорее всего не имеет значения, ибо восстание должно тревожить больше его военное начальство, чем Владычицу. Но теперь бедный Дош оказался в западне в восточном Джоалвейле с единственным перевалом, по которому мог пройти моа. Похоже, все идет к тому, что ему придется следовать за Освободителем в Носоквейл, хочет он того или нет.
Он зажевал быстрее.
— И что именно проповедовали эти недоумки?
— Не знаю, — ответил крестьянин. — Да и знать не хочу. По мне, так и Дева хороша, да сияет имя ее.
— Аминь! — благочестиво произнес Дош. Ему хотелось узнать еще, как далеко до Рагпасса и намного ли опережает его Д'вард. Во всяком случае, никого в Жилвенби он спрашивать об этом не собирался.
8
На джоалийском, основном языке Вейлов, название животного, к которому члены Службы привыкли относиться как к «кролику», звучало как «роллих». Английские этимологи проследили корни слова «кролик» вплоть до старофламандского, однако оно, несомненно, было занесено на Землю каким-то неизвестным уроженцем Соседства, попавшим к нам много столетий назад и употребившим джоалийское «роллих» применительно ко внешне похожему местному животному. Конечно, кролики из Соседства были гораздо крупнее.
Кроме того, у них были бивни. От концов бивней до кончика короткого хвоста они превосходили в длину лошадь, зато рост имели почти вдвое меньший, из-за чего всадникам приходилось сидеть, задрав ноги, — это положение становилось крайне неудобным уже через несколько часов верховой езды. При достойной восхищения выносливости и захватывающей дух скорости кролики имели один, но весьма существенный недостаток: они не умели поддерживать эту скорость постоянно. Они неслись во весь опор минут пятнадцать — двадцать, а затем начинали замедлять ход до тех пор, пока ощутимый удар пяткой не посылал их снова вперед. Примерно через каждый час им требовался перерыв, чтобы немного попастись. Ими можно было управлять — точнее, требовались постоянные усилия, чтобы поддерживать нужное направление, — несильно дергая за кончики длинных ушей. Джулиан относился к ним, как к заправляемым сеном мотоциклам. По части интеллекта, во всяком случае, они мало чем от них отличались.
Правда, управлять ими однорукому человеку было гораздо труднее, чем лошадью. Для торможения приходилось тянуть за оба уха одновременно, так что останавливаться Джулиан мог, только направив своего кролика на высокую стену. Даже так Прохвост пытался порой взять препятствие — каждый раз с непредсказуемым результатом. Прежде чем спешиваться, кролика необходимо было стреножить, что тоже прибавило Джулиану хлопот. По опыту он уже знал, что ему проще не останавливаться до самого прибытия в пункт назначения, так что он почувствовал себя везунчиком, добравшись до Олимпа засветло, проведя в пути почти двадцать четыре часа.
Он почти радовался возвращению. Как говорил Джамбо, один местный вид уже стоил того. Маленькая, поросшая лесом долина угнездилась между горами, которым члены Службы присвоили имена Кука, Нанга Парбат, Маттерхорн и Килиманджаро — коренные жители Вейлов редко дают имена горам: слишком уж их было бы много. Удовольствие Джулиану портило только то, что особы, которую он хотел бы видеть здесь более других, он не застанет, ибо она уехала с миссией в Лемод днем раньше.
В дороге он успел все обдумать и пришел к выводу, что тот человек в Джоалвейле скорее всего самозванец. Зэц наверняка бы только приветствовал лже-Освободителей, ведь это дискредитировало бы легенду; он мог даже сам послать этого лже-Освободителя, тем самым подстроив западню для Службы, а может, и для самого Экзетера.
В тот единственный раз, когда Экзетер обсуждал пророчество при Джулиане, он уверял, что никогда и ни за что не будет пытаться исполнить его. Он не может принести смерть Смерти, говорил он, поскольку единственный способ сделать это — самому стать еще более сильным псевдобогом, а единственный способ набрать столько маны — использовать порочную тактику Палаты. Исключено, обсуждению не подлежит.
Но конечно, если этот Освободитель — Экзетер, он вполне мог найти другое решение, и в таком случае лучший друг Джулиана включился в игру, стоящую свеч. Значит, он должен отправиться ему на помощь, вне зависимости от того, как к этому относится Служба.
Кроме того, у них были бивни. От концов бивней до кончика короткого хвоста они превосходили в длину лошадь, зато рост имели почти вдвое меньший, из-за чего всадникам приходилось сидеть, задрав ноги, — это положение становилось крайне неудобным уже через несколько часов верховой езды. При достойной восхищения выносливости и захватывающей дух скорости кролики имели один, но весьма существенный недостаток: они не умели поддерживать эту скорость постоянно. Они неслись во весь опор минут пятнадцать — двадцать, а затем начинали замедлять ход до тех пор, пока ощутимый удар пяткой не посылал их снова вперед. Примерно через каждый час им требовался перерыв, чтобы немного попастись. Ими можно было управлять — точнее, требовались постоянные усилия, чтобы поддерживать нужное направление, — несильно дергая за кончики длинных ушей. Джулиан относился к ним, как к заправляемым сеном мотоциклам. По части интеллекта, во всяком случае, они мало чем от них отличались.
Правда, управлять ими однорукому человеку было гораздо труднее, чем лошадью. Для торможения приходилось тянуть за оба уха одновременно, так что останавливаться Джулиан мог, только направив своего кролика на высокую стену. Даже так Прохвост пытался порой взять препятствие — каждый раз с непредсказуемым результатом. Прежде чем спешиваться, кролика необходимо было стреножить, что тоже прибавило Джулиану хлопот. По опыту он уже знал, что ему проще не останавливаться до самого прибытия в пункт назначения, так что он почувствовал себя везунчиком, добравшись до Олимпа засветло, проведя в пути почти двадцать четыре часа.
Он почти радовался возвращению. Как говорил Джамбо, один местный вид уже стоил того. Маленькая, поросшая лесом долина угнездилась между горами, которым члены Службы присвоили имена Кука, Нанга Парбат, Маттерхорн и Килиманджаро — коренные жители Вейлов редко дают имена горам: слишком уж их было бы много. Удовольствие Джулиану портило только то, что особы, которую он хотел бы видеть здесь более других, он не застанет, ибо она уехала с миссией в Лемод днем раньше.
В дороге он успел все обдумать и пришел к выводу, что тот человек в Джоалвейле скорее всего самозванец. Зэц наверняка бы только приветствовал лже-Освободителей, ведь это дискредитировало бы легенду; он мог даже сам послать этого лже-Освободителя, тем самым подстроив западню для Службы, а может, и для самого Экзетера.
В тот единственный раз, когда Экзетер обсуждал пророчество при Джулиане, он уверял, что никогда и ни за что не будет пытаться исполнить его. Он не может принести смерть Смерти, говорил он, поскольку единственный способ сделать это — самому стать еще более сильным псевдобогом, а единственный способ набрать столько маны — использовать порочную тактику Палаты. Исключено, обсуждению не подлежит.
Но конечно, если этот Освободитель — Экзетер, он вполне мог найти другое решение, и в таком случае лучший друг Джулиана включился в игру, стоящую свеч. Значит, он должен отправиться ему на помощь, вне зависимости от того, как к этому относится Служба.