Дункан Дэйв. Предназначение

   — Тридцать одна с последними тремя, милорд. Я стараюсь ускорить — Досточтимый Трукро сейчас выбирает себе одну. Это по договоренности. Сегодня получим еще десять. Хороших.
   Уолли был в восторге от его наглости.
   — Ты знаешь, что с трудом избежал тюрьмы? Тиваникси послал сегодня утром Трукро на покупку лошадей, а ты утроил цену прежде, чем он ступил на улицу. Они все считают, что это работа приспешников Чинарамы. Потом они стали выслеживать Шестого, который перекупил, как сказал мне Тиваникси, седла с корабля. Они не знают, что я заметил уже раньше лошадей, когда ты крутился рядом. Им и в голову не пришло, что это работа Первого, хотя и получившего недавно продвижение. Я согласился не привлекать тебя к сбору и надеюсь, что все это не предательство.
   Катанджи улыбнулся, но ничего не сказал.
   — Кто твой партнер?
   Ничуть не смутившись, Катанджи сказал:
   — Ингиоли, Пятый, милорд. Вообще-то он ковровщик, но знаком с несколькими неплохими торговцами лошадьми.
   — Ясно! Он был очень удивлен, встретившись с тобой снова?
   Катанджи улыбнулся и кивнул.
   — Еще одно, — сказал Уолли. — Это слишком откровенно! Мне сказали, что тебя видели с компанией рекрутов, а воины вились вокруг вас, как.., как… — Он хотел сказать тележки мороженщика, но не смог подобрать перевода.
   — Любовь с первого взгляда! — возразил Катанджи, болтая ногами. — Очень похоже!
   — Любовь? — в ужасе повторил Уолли.
   Невинный взгляд Катанджи подернулся легкой дымкой теплоты.
   — Знаешь этих девчонок, милорд? Прошлой ночью было четыре свадьбы, предыдущим днем — пять…
   На этот раз Уолли не смог удержать громоподобного смеха.
   — Лошади в приданое? Что же за супружество это будет, Катанджи? Как долго будут они вместе после окончания сбора?
   Катанджи пожал плечами в знак того, что чужие проблемы его не интересуют.
   — От сыновей я убегу.
   — Тебе придется бежать от работорговцев. Глаза Катанджи прищурились в ответ на эту морализаторскую вставку в деловой разговор.
   — Воины хотят ездить верхом. Тиваникси получает всадников, да еще с запасными лошадьми. Конезаводчики выручают по двадцать золотых за лошадь, а в особых случаях и больше, например за хороших четырехлеток. Сбор не платит ни гроша — сходная цена! Родители пристраивают своих сыновей на службу, а дочерей — замуж. А какое жителям удовольствие — растить внуков воинов. Кто же в проигрыше?
   — Только не воин Катанджи, в этом я уверен.
   — А вот если ты хочешь ускорить.., ты слишком многих бракуешь, милорд. Согласен, что Олонимпи — неважный материал, но другие могли бы и пройти.
   — Не могли бы.
   — Даже за три лошади? — с надеждой сказал Катанджи. — Только это добавило бы две дюжины поверх тридцати. Я бы сделал для Олонимпи четыре. Не может же он быть худшим воином, чем я был.
   Что-то он обеспокоен по поводу этого мальчишки! Уолли не представлял, чем же хорош кандидат Олонимпи. Но семья его явно была богатой.
   — Нет! — сказал Уолли. — Я не могу изменять наши правила. Сколько стоит тридцать одна лошадь?
   — Больше, чем ты думаешь!
   Уолли подскочил, но Катанджи и бровью не повел. Любой бы на его месте испугался, но Катанджи был знаком с Лордом Шонсу слишком давно.
   — Ты знаешь, что Тиваникси хочет заняться кое-чем еще, помимо кавалерии? Катанджи вкрадчиво спросил:
   — Смола?
   Уолли снова сел. Смола? Он еще не думал о смоле, но она понадобится для катапульт.
   Мальчишка все прочитал по его лицу и постарался не показать самодовольства, которое чувствовал.
   — Всего в Касре две тысячи четыреста восемьдесят один баррель смолы, милорд. Из них восемьсот двенадцать принадлежат Броте. Остальные мои.
   — И баррели смолы легче спрятать, чем лошадей?
   Катанджи улыбнулся:
   — Под ложей есть пыточная камера.
   Катанджи пожал плечами:
   — Ты обещал колдуну.., разве что ты собираешься пытать своих друзей. — К нему снова вернулось его очарование. — Я не думаю, что ты так глуп, чтобы красть наших лошадей, но Ингиоли нервничает и захотел приискать дело ненадежнее. Так мы открыли, чем занимается Брота. Мы опоздали с кожей, но она собиралась наложить лапу и на смолу, — злорадно хихикнул Катанджи.
   Уолли одолели мрачные предчувствия.
   — Сколько ты хочешь запросить с нас за смолу?
   — Я отступлюсь от нее и от лошадей, если ты возьмешь этих отвергнутых кандидатов, а старшины дадут одному известному торговцу исключительное право на ввоз ковров в Каср в течение десяти лет. Тридцать одна лошадь и шестьсот баррелей смолы! И Брота может подавиться своими!
   Это прозвучало как нельзя кстати после вчерашней баталии, как будто Катанджи знал и об этом.
   — Эти отвергнутые кандидаты, — задумчиво сказал Уолли. — Может, их сделать жрецами? Глаза Катанджи расширились.
   — Я не знал, что ты можешь…
   — Это может устроить Хонакура. Пятилетней монополии на шелковые ковры, думаю, будет достаточно.
   Наморщив лоб, Катанджи занялся подсчетом:
   — Смола, сорок одна лошадь, восемь жрецов, шесть жриц, все ковры за пять лет и… Олонимпи — воин.
   Хонакура скажет — двенадцать, он не сможет устроить четырнадцать.
   — По рукам! — сказал Уолли. — За малым исключением.
   Катанджи озабоченно поднял бровь.
   — Ты мне скажешь честно, сколько тебе заплатит семья Олонимпи.
   — Нашу долю?
   — Да. Считай, что я уже поговорил с Хонакурой, — добавил Уолли, — и уладил все со старшинами.
   — Ты не скажешь Наню?
   — О боги, нет! Это может послужить началом восстания.., или хуже того.
   — Это больше, чем с других…
   — Сколько?
   Эту информацию было получить не легче, чем лошадей. Наконец Катанджи неохотно вымолвил:
   — Двенадцать сотен.
   — Катись отсюда, — Уолли старался не смеяться, — организуй с Трукро покупку пони и считай Олонимпи принятым в кавалерию.
   Катанджи все понял и довольно ухмыльнулся. В дверях он приостановился.
   — И обрати внимание на своих закупщиков, милорд, — они сбивают цены — конезаводчики уже проели нам мозги.
   — Катись! И скажи своему брату, что я хочу его видеть.
   Уолли встал и проводил Катанджи в вестибюль, чувствуя себя так, как если бы его боднул бык.
   Двенадцать сотен! Олонимпи один покрывал все расходы синдиката. Все остальное — мелочь. Тысячи! Но сорок одна верховая лошадь абсолютно бесплатно для сбора…
   Линумино проследовал за сеньором, который пересек большими шагами комнату и остановился перед молодым герольдом, стоящим рядом с двумя арестованными Шестыми.
   Выглядели они ужасно: перевязанные глаза, распухшие губы и зверские выражения лиц. Оба неплохие люди: Укилио водил раньше большой отряд свободных мечей, Унамани был ривом большого города. Они чуть было не поубивали друг друга. Уолли прямо чувствовал их вражду — когда он смотрел на одного, второй просто рычал.
   У него не было времени на формальности.
   — Кто из вас Укилио? Значит, ты — Унамани? Вы слышали приговор?
   Они безразлично кивнули. Как может человек оставаться равнодушным перед лицом такого наказания?
   — Вы представляете, что с вами станет после двадцати одного удара?
   Уолли не представлял, но он догадывался. Они снова кивнули.
   — Мне не нравится это, — сказал он, — вы выйдете из строя на год, а может, и больше. Лучше иметь одного целого Шестого, чем двух битых Шестых.
   Еще по крайней мере две дюжины людей прислушивались сейчас к его словам за стеной.
   — От Шестых мне требуется умение руководить, поэтому я собираюсь устроить каждому из вас проверку на это умение, в каком-то роде соревнование. Победитель получает от проигравшего один удар плетью. Победитель потом может бить проигравшего сколько захочет, может даже запороть его насмерть.
   Жертвы уставились на него. Потом посмотрели друг на друга. Заплывшие глаза сощурились, распухшие губы сложились в зеркально-симметричные кривые ухмылки.
   — Лорд Линумино, — сказал Уолли, — вернет вам ваши мечи и даст два золотых на расходы. Вы должны выкопать колодцы. Вот правила. Герольд, ты будешь объявлять об этом во время двух ближайших трапез. Лорд Линумино выберет места для раскопок и куда сваливать землю — во дворе ничего не должно оставаться. Вы можете купить себе необходимые инструменты и набрать не больше двенадцати человек, любых, ниже шестого ранга. Вы не имеете права переманивать людей друг от друга. Нарушитель будет считаться проигравшим. Срок на подготовку — один день. Я буду одним из судей. Двух других выберете сами. Команда, первой доставшая баррель воды, считается победившей. — Он повернулся к Линумино, который ухмылялся — ужасное зрелище. — Какие нам еще нужны правила?
   — Поощряющие или наказывающие.
   — Правильно!
   Конечно, это было уловкой. Свободные мечи никогда не имели денег; некоторые из них отказывались от еды, чтобы оставить средства на развлечения.
   — Команда-победительница будет послана в Дри в бордели приобрести самых привлекательных девочек. Все расходы оплачиваются. Как вы думаете, справитесь?
   Адъютант кашлянул.
   — Необходимо срочно приступить к делу, милорд. Промедление невыносимо, как понимаешь. Так что Уолли осталось сказать:
   — Вы не должны ни угрожать, ни принуждать, ни бить ваших людей. Вы должны убедить их копать для вас. Если вы сделаете это — станете настоящими предводителями. Есть вопросы?
   — Когда нам начинать, мой сеньор? — спросил Укилио, тот, что повыше.
   — Сейчас.
   — Когда закончим, мой сеньор, можем мы подождать день до порки? Я хотел бы отдохнуть, чтобы отделать его хорошенько.
   Они обменялись взглядами.
   — Это достаточно справедливо. Добавь, герольд. Их мечи, Адъютант.
   Я — бог, подумал Уолли, я играю человеческими жизням и. И все же выигранный шанс лучше, чем вообще без него. Быть запоротым насмерть не многим хуже, чем получить двадцать один удар плетью. И может быть, — пожалуйста, боги! — победитель будет милосерден. Это, кроме того, развлечет остальных — порка не слишком приятное зрелище.
   Унамани и Укилио забрали свои мечи и кинулись в дверь с дуэтом проклятий. И чуть не врезались в Тану, которую сопровождала высокая, представительная женщина в голубых одеждах. Женщины удивленно посмотрели вслед Шестым.
   Так, подумал Уолли, определенно сегодня Семейный Вечер. Но Тану необходимо было принять, хотя остальные посетители при этом отодвигались в сторону. Она не была его вассалом, поэтому совершила формальное приветствие, он ответил. Потом она представила ширококостную седоволосую матрону… Олонангхи, ткачиха седьмого ранга. Уолли проводил их к себе и предложил сесть, уступив Леди Олонангхи кресло.
   Тана по-прежнему упорно носила свое речное бикини — две узкие полоски, но ни один мужчина не смел ничего сказать ей. Со своей обычной решительностью она начала беседу.
   — Мы не займем у тебя много времени, милорд. Я услышала от Ннанджи, что ты озабочен зимней одеждой. В частности, шерстяными плащами, я думаю.
   Так, теперь Тана пустилась в дела.
   — Это правда.
   — Пятнадцать серебряных, он упоминал? Уолли кивнул. Ннанджи был его названым братом, значит, Тана была его названой невесткой и — Великие боги!
   — Брота — названой тещей?
   — Леди Олонангхи считает, что может предложить лучшую цену, милорд.
   — Мой отец был воином, милорд, поэтому в моем сердце есть специально отведенное воинам место.
   Уолли вежливо пробормотал что-то в ответ, подумав, что многие женщины могли бы к ней присоединиться в мыслях, хотя, может, и не в таком возрасте.
   Тут его осенило!
   — Вы случайно не родственники с юным Олонимпи, а?
   Морщинистое лицо просияло.
   — Мой внучек!
   Теперь Уолли все понял и с трудом скрыл улыбку.
   — Очень многообещающий парень. Совсем близок к включению в наши списки, но, конечно, огромное число желающих…
   — Может, поговорим о плащах, милорд? — сказала Тана ледяным тоном — нити интриги ускользали из ее рук.
   — Мы могли бы пойти на десять серебряных за штуку, — предложила Леди Олонангхи.
   — Я надеюсь найти ему место в кавалерии, — задумчиво сказал Уолли, — конечно, конкурс очень велик — это же престижный дивизион, как вы сами понимаете.., прошу прощения, миледи, я отвлекся. Так вы сказали «шесть»?
   Леди Олонангхи поджала губы:
   — Восемь я сказала, милорд!
   — Тогда контракт ваш! И я думаю, мы сумеем найти место для парня с такими замечательными способностями.
   — В престижном дивизионе? — уточнила Леди Олонангхи.
   — Естественно. Я же сказал, что он совершенно подходит.
   Он отправил их к Линумино для уточнения деталей, размышляя, кто лучше выпутается из этой ситуации. Тана и Катанджи оба купили одного Олонимпи. Наверное, Катанджи. Когда дело доходит до денег, ему нет равных.
   И завтра Уолли опустится на колени перед этим недоделанным Олонимпи, преподнося ему меч. Для Первого из престижного дивизиона ему придется на это пойти.
   Пришел следующий посетитель, и Тана вылетела у него из головы, когда он увидел Доа. Он проводил ее к себе и старательно закрыл дверь.
   Потом она улыбнулась. Как всегда, его бросило в жар.
   Сегодня она опять была в длинном, но вырез по-прежнему был глубоким, светящийся голубой шелк был так прозрачен, как ни одна из материй, что ему приходилось видеть, и блестел он как лакированный. У нее не было с собой лютни. Единственным украшением был подаренный им сапфир, который она повесила на серебряную цепочку.
   Как нужен он был бы сейчас казне сбора!
   Доа прошла через комнату, задвинула шторы, и его глаза ловили любое движение этого изумительного тела. Время потеряло для него значение. Почти каждую ночь выполнять перед ней функции кавалера и слушать, как почти каждую ночь ее просят петь. Танцевала она превосходно, но интимные движения вроде вальсовых были незнакомы Миру, так что ему оставалось довольствоваться только касанием рук, да и то редко. Они были великолепной парой, он знал это, парой, возвышающейся над другими. Она — известная примадонна, звезда Касра, предмет божественного поклонения любителей эпоса. Только сеньор мог быть достоин появляться с ней рядом.
   Он сообщил ей о полученных приглашениях.
   — Отлично! — сказала она — первые слова, произнесенные с момента прихода. Она подошла к очагу, облокотилась на его стенку — любимое место — и наградила зовущим взглядом.
   — Что ты думаешь о выставке, которую устроила Мастерица Сола той ночью? Ты заметил, что ее муж…
   Она обладала большим запасом сплетен и беспощадной мимикой. Каждый день она приходила к нему только за этим. Она пересказывала слухи и события в высшем свете Касра и в среде старшего состава воинов. Уолли очень мало все это интересовало, но его восхищало ее мастерство пародиста. Иногда он не мог удержать смех — когда она изображала Ннанджи. Но обычно он сидел в тишине, вежливо улыбался и предавался распутным мечтам.
   Ее истинная цель и заключалась в том, чтобы насладиться его страданиями. Она соблазняла и мучила его, как ненасытная шлюха.
   Она сошла с ума, и он тоже.
   Сегодня он не чувствовал обычных мучений плоти. Прошлой ночью он навестил Джию. В их каюте. И опять, как теперь всегда бывало, между ними произошла стычка. О, она была покорна, рабыне не приходится выбирать. Она даже показывала, что старается удовлетворить хозяина, но это были действия хорошо вышколенной, опытной ночной рабыни. Женщина, которую он знал, друг и любимая, исчезла.. И все его попытки вернуть ее кончались тем, что Джия начинала плакать, а он разъярялся. У него не хватало терпения, чтобы сладить с ее твердым тихим сопротивлением.
   Так что он имел Доа для удовлетворения общественных потребностей. Джию
   — для физических. Чем он недоволен? Большинство мужчин были бы обрадованы такой ситуацией.
   Он пошел к Доа, и она тут же замолчала, наградив предупреждающим взглядом. И он знал, что любые попытки приблизиться будут встречены сверкающими глазами, царапающимися ногтями, угрозами и визгом. Визг Доа должен бы быть слышен в Вуле.
   — Зачем ты пришла? — спросил он.
   — Я думала, тебе доставляют удовольствие наши беседы, милорд.
   Он покачал головой:
   — Будь хоть раз честна.
   Она глянула доверчиво и усмехнулась презрительно:
   — Потому что твои телохранители хотят знать, где ты спишь, с кем спишь, или я должна сказать «без кого»? И теперь они считают, что самое время тебе развлечься. Хочешь ли ты, чтобы они узнали правду? Мальчики засмеют тебя.
   — А может, и тебя? Она улыбнулась:
   — Не думаю.
   Он тоже так не думал. Внезапно его руки затряслись, но в какой степени от ярости, а в какой — от возбуждения, он не знал.
   — Какова цена, миледи? Сколько стоит поцелуй? Или больше чем поцелуй?
   — Ты знаешь свое обещание, Шонсу. Она уже ссылалась на него раньше, но всегда отказывалась объяснять.
   — Я не помню обещаний.
   Глаза вспыхнули, но прежде чем она успела заговорить, он сказал:
   — Прошу тебя, будь честной! Ты отличный знаток людей, Доа. Разве ты не видишь, что я другой Шонсу?
   Она глядела на него в яростном молчании.
   — Ты знаешь! А я не знаю, что тебе обещал тот Шонсу, так что просвети меня. Она неохотно ответила:
   — Сделать меня королевой.
   — Что?
   — Королевой, Шонсу! Королевой Вула! Ты поклялся на мече! Это твое обещание, и я полагаю, ты его выполнишь.
   Уолли снова сел в свое кресло. Королева Вула? Может быть, именно поэтому Шонсу пошел на Вул? Не мстить за погибших воинов, но для того, чтобы добиться постели этой женщины? Сорок девять смертей!
   — Вул — дальняя цель, миледи. Как насчет небольшого королевства для начала? Тау, скажем? Она улыбнулась своей кошачьей улыбкой.
   — Это можно обсудить, на первых порах… — Потом она увидела, что он шутит, и разозлилась.
   — Но, думаю, я обошлась бы меньшим подарком, удовлетворившим бы меня на время. Он уже осыпал ее подарками.
   — Ты и так владеешь половиной самоцветов Касра. Чего тебе еще?
   — Рабыню.
   — Какую рабыню?
   Она подошла к окну и отдернула занавеси.
   — Все знают, что Лорд Шонсу владеет прекраснейшей наложницей в городе. Я видела ее мельком на корабле.
   Он подскочил.
   — Никогда! Ты ее изуродуешь!
   — Немножко, может быть. Доа подошла к двери.
   — Но я хочу ее. И побыстрее!
   Она помолчала, как будто стараясь скрыть нерешительность. Никогда она не была так близка к потере самоуверенности.
   — Я должна уйти и заняться некоторыми новыми песнями. Они подумают, что сегодня ты справился невероятно быстро, милорд.
   И она вышла.
   Уолли остался сидеть, глядя на закрытую дверь. Королева Вула? Она, конечно, могла и лгать… Впрочем, какие бы цели ни преследовал Шонсу, идя на Вул, он должен был собираться стать его королем. Что же еще он мог бы делать с побежденным колдовским городом? Так что он вполне мог предложить Доа место на своем будущем троне.
   Обещание как таковое не могло, однако, иметь большого значения. Новые песни, сказала она, — это угроза. Уолли попал в ту же западню, что и Шонсу. Одно было теперь ясно: Шонсу не был с Доа. Она несомненно получала огромное извращенное удовольствие, балансируя на краю насилия, постоянно побуждая к нему. Но любой мужчина, добившийся силой ее близости, рисковал обессмертить свое имя в едких, сатирических песнях. Репутация его была бы навек погублена, он выставил бы себя на посмешище. Но он не мог отказаться от нее, рискуя тем же. Отдать ей Джию? Немыслимо. Может, Доа удовлетворится королевским троном в Тау?
   А сегодня обед у каменщиков.., как всегда, дела. Да, вернемся к делам. Отбросив мысли о Доа на дно души, он встал, подошел к двери и открыл ее.
   Снаружи стоял громкий хохот. Ннанджи, сидя на краю стола Линумино, повторял слова герольда. Увидев Уолли, он встал и салютовал, не теряя улыбки.
   — Запоротый насмерть победителем? Наш сеньор знает, чем заинтересовать людей, разве не так, Лорд Адъютант?
   Он пошел за Уолли в комнату, задержавшись на минуту, посмотреть в зеркало на подживающие метки на лбу.
   Сейчас, когда Хонакура объяснил ему настоящее пророчество, Уолли с трудом переносил присутствие Ннанджи.
   Внешне тот по-прежнему оставался говорливым, симпатичным юнцом, честным настолько же, насколько его брат плутоватым, ни в чем не виновным. Кроме того, как уже знал Уолли, он был абсолютно безжалостным убийцей. Если учесть историю Икондорины и его брата, вставшую между ними, комбинация получалась зловещей.
   Закрыв дверь, Уолли показал на синяки и ссадины на ребрах Ннанджи:
   — Как может Седьмой оказаться таким избитым?
   Ннанджи недовольно поморщился.
   — Нечестный Седьмой? Он берет тридцать девять Шестых и велит им начать снизу (они не могут отказаться, они его — вассалы). Со временем он говорит двадцати двум, что уже избит! Со временем он скажет тридцати девяти, что они все уже избиты! — закончил он обнадеживающе.
   Шестые измочалили его в поединках? Ничего странного. Вундеркинды непопулярны среди старшего поколения.
   — Ты уверен, что они не собирались тебя серьезно поранить?
   Ннанджи пожал плечами:
   — Не думаю, я раздражал их, им хотелось наставить мне синяков. Но нанести серьезный вред сеньору они не решились. Они на самом деле боятся тебя, брат. — Потом он снова улыбнулся. — А когда они еще услышали об этом приговоре о колодцах…
   Уолли снова сел в свое кресло и показал рукой на стул, но Ннанджи продолжал бесцельно расхаживать по комнате.
   — Где ты нашел время? Ннанджи посмотрел на него лукаво:
   — Я успел все, что ты просил, разве не так? Он принялся перечислять, загибая пальцы, Большой:
   — Я запомнил все умения воинов, которыми они владеют помимо воинского. Линумино потребовались лозоходцы, я дал ему три имени. Зоарийи попросил колесников — у нас нет ни одного.
   Указательный:
   — Река патрулируется, днем и ночью, и особенно «Сапфир», конечно. Ни одно судно не входит в город без таможенной проверки.
   Средний палец:
   — Катанджи выборочно проверяет отшвартовавшиеся корабли, особенно если у людей Фиендори возникнут подозрения. Так мы уже выявили четырех любителей голубей и установили за ними слежку. Да, они покупали пергамент, как ты и думал.
   Безымянный:
   — Томияно и другие моряки собирают все слухи и просили купцов, отплывающих в колдовские города, быть нашими агентами. Ответа еще рано ждать.
   Мизинец:
   — На улицах вокруг ложи караул стоит днем и ночью. Посетители конвоируются. Все ящики и пакеты проверяются на предмет громового порошка, который тебя так беспокоит. Любой остановившийся фургон сразу окружается.
   Большой палец:
   — Я послал два ботика наблюдать за противоположным берегом: как ведут себя колдуны. В Гобе и Аге, в двух ближайших деревушках, — ничего. Но мы собираемся прочесать берег вверх и вниз от них.
   Указательный:
   — Я нашел — Томияно нашел — четырех людей, которые хорошо знают окрестности Сена и Уола и деревушки рядом с ними, все их сведения у меня, могу рассказать, как только потребуешь. Я должен оставаться в ложе, брат! Они должны суметь меня найти, как только понадобится. Я что-нибудь пропустил?
   Возможно, единственное, чего сейчас Уолли хотелось, — это прогнать его мечом. Но он улыбнулся одобрительно:
   — Нет! Я действительно передержал тебя. Ты очень хорош с людьми, гораздо лучше, чем я. Ну а что там за история с отравленными голубями?..
   Он рассказал, что идея заключается в подкупе моряков, которые при заходе в колдовские города рассыпали бы отравленное зерно вокруг башен. Уолли напомнил, что горожане с наступлением ночи к башням не подпускаются. Ннанджи пообещал обсудить это с Томияно.
   — Кстати, брат, мне нужны кое-какие деньги! Я поиздержался.
   Уолли поднялся и подошел к сундуку в углу.
   — Тебе бы надо свои держать отдельно, — заметил он.
   Впрочем, это было невозможно по причине отсутствия гроссбухов и расходных книг. Он сам же покупал подарки Доа из казны сбора.
   — Я тоже так думаю, — ответил Ннанджи, — но Катанджи понадобились. Когда он передавал твое сообщение, обобрал меня дочиста.
   — Катанджи? — Не говоря больше ни слова, он выдал Ннанджи мешочек с монетами и захлопнул сундук.
   — Да, Катанджи! — расхохотался Ннанджи. — Я по сравнению с ним мальчишка, несмотря на то что старше. Все, за что ни возьмется, он делает отлично, разве нет?
   Он помолчал и вдруг покраснел.
   — Катанджи говорит, что часть из забракованных тобой мальчиков на самом деле не так уж плохи. Я сказал, что он может пообещать им еще раз посмотреть на них, не больше пяти, я думаю. Это правильно?
   Уолли посмотрел на него:
   — Да, если только они не полные калеки. Ннанджи взглянул ему в глаза:
   — Ты не думаешь… Он не может брать деньги с их родителей, а?
   Это было тонким местом. Для самого Ннанджи этот вопрос был несколько щекотливым.
   — Мы проверим его рекрутов, не беспокойся! Ннанджи нахмурился и отвернулся.
   — С него станется брать по пять, а то и по десять золотых с каждого. Дьяволенок! — Потом снова усмехнулся. — Что бы он там ни делал, зарабатывает он хорошо. А когда Тана покинет «Сапфир», на ее долю придутся тысячи, ты не знал об этом? Здорово, да, брат? Я никогда не копил денег. Все, что я хотел от жизни, — это холодное пиво и любящие девочки. А теперь я, похоже, обзавожусь богатой женой и богатым братом. Если мне понадобятся деньги, Катанджи ведь даст их мне?
   Что-то в этом роде думал и Уолли.
   — И твое добро — мое добро?
   — Конечно! — сказал Ннанджи, определенно имея в виду только то, что говорил. Тут во дворе прозвенел гонг.