Дягилев Владимир. Вечное дерево

   Галка неохотно принесла из кухни сточенный, с кривым лезвием, большой нож.
   Новых гостей кое-как усадили, втиснули на два стула по три человека и еще притащили гладильную доску и на ней меж стульев разместили неустроенных товарищей.
   - Так что ж, - привычно начал Песляк, поднимая рюмку.
   Кирилка постучал ножом по бутылке. Стало тихо.
   - Разрешите от имени, - Песляк оглядел гостей. - Да просто так, по-человечески поздравить и пожелать всяческого добра, на долгие, как говорится, годы.
   Все начали чокаться друг с другом, каждый хотел поздравить молодых. Поднялся шум и образовалась толкучка.
   Степан Степанович заметил, что Кирилка воспользовался этой толкучкой: пропустил лишний стаканчик.
   - Для лучшего звучания,-нагло объяснил он и вновь постучал ножом по опустевшей бутылке. На него сердито покосился Песляк, и он, пожав плечами, сунул ножик в карман пиджака.
   - Нет, какие все! Какие! - шептала Ганна, прижимаясь к Лешиному плечу.
   - Горько!-крикнул Кирилка.
   - Будет тебе, - прицыкнула Полина Матвеевна. - Пей меньше, вот и не будет горько.
   - Так ведь положено.
   - Положено, так и пущай лежит.
   Потом пошли тосты один за другим. Все перемешалось. Образовались отдельные группки. Песляк беседовал с Кузьмой Ильичом и Пепеловым. Сергей с Сеней Огарковым. Девушки и Полина Матвеевна окружили м-слодых.
   Степан Степанович сидел в сторонке, с интересом и душевной симпатией наблюдал за молодежью и думал:
   "Славные ребята...Вот и мой бы..." И тут он вспомнил о неудачном разговоре с сыном, о своем неожиданном срыве-пощечине: "Да-а, не лучший метод воспитания.., Вот к ним бы его..." Но тотчас усмехнулся своим мыслям: "Разве такое возможно? Он сейчас небось загорает на южном солнышке..."
   Кирилка, оказавшийся в одиночестве, допил чей-то неполный стакан и крикнул:
   - Музыки желаю!
   В^дя, что его никто не слушает, он схватил кусок хлеба и запустил им в девушек. Кусок угодил Галке в лицо.
   - Ты, прекрати! - предупредил Леша и шагнул к нему.
   Кирилка вскочил, оскалился и стал так походить на бульдога, что, казалось, вот-вот зарычит от злости.
   - Ты что? А ну угомонись! -строго прикрикнул Песляк.
   Кирилка опустил голову и нехотя сел.
   Разговор продолжался. Шум все нарастал.
   Наступил тот период, когда энергия должна была
   найти выход, когда невозможно уже сидеть спокойно:
   нужно плясать, петь, веселиться до упаду.
   Отодвинули стол, убрали стулья. Песляк и Кузьма
   Ильич, воспользовавшись этим, стали прощаться. С ними
   вместе ушли Пепелов и Клепко. Из старших остались
   Полина Матвеевна и Степан Степанович.
   - Мне спешить некуда. Разрешите остаться? - сказал он,
   - Да как вам не ай-яй-яй!-Ганна обняла его и поцеловала.-Да вы мне как родной.
   - А меня?-нетвердым голосом спросил Кирилка.- Брезгуешь? Строишь из себя.
   Ганна виновато улыбнулась, не зная, что сказать.
   - Перестань, - вмешался Леша. - Прибереги репертуар для другого случая.
   - Другого не будет.
   - Организуем... Через профсоюз.
   Все засмеялись.
   Кирилка почувствовал обиду. Всегда этот Лешка над ним превосходство имел, и по работе, и Ганну увел, и даже здесь.
   Он вскочил, оскалился.
   - Давай... подходи, не боись.
   - Ну-ка! - прикрикнула Полина Матвеевна.
   - А-а... Не боись.
   Леша не двигался. Все приумолкли. Всем было радостно и весело, и непонятно, чего хочет этот Кирилка.
   - Что ж, коленки дрожат? Хорош у тебя муж, храбрый заяц!
   Кирилка взял со стола стакан и спокойно, обдуманно швырнул его на под.
   - Прекратить безобразия!-крикнул Степан Степанович, будто подал команду.
   - Ну-у! Н-новатор! - Кирилка небрежно отмахнулся.
   - А ну-ка, хлопцы, помогите, - решительно произнес Степан Степанович, кинулся к Кирилке и вместе с Сеней, Сергеем и другими ребятами в минуту скрутил его и потащил к дверям.
   - Трус!-орал Кирилка.-За бабью юбку прячешься!
   - Мне просто не хочется рук марать... Такой день у меня сегодня,-сказал Леша.
   - Правильно, Лешенька. Умница. - Ганна обнимала его и успокаивала.
   Кирилку выставили за дверь. Он попробовал вломиться. Дверь не поддавалась. Ему сделалось жарко. Он рванул пиджак и почувствовал в кармане что-то твердое.
   Сунул руку - нож. Кирилка со злостью всадил его в косяк, а сам опустился на пол и вскоре уснул.
   * * *
   У Ганны испортилось настроение. Было неприятно, что так получилось с этим Кирилкой.
   - Я же говорил, дурак дураком,-утешал ее Леша. - Ему пить совсем нельзя.
   И все начали успокаивать Ганну.
   "А гости-то здесь при чем?"-подумала Ганна и, встряхнув головой, улыбнулась.
   - Что же танцы? Мы ж танцевать хотели.
   Все тотчас оживились, довольные, что праздник продолжается.
   Сеня достал из-за дивана баян, медленно, будто нехотя, примостил его на коленях, склонил голову, точно прислушался - не играет ли он сам? А потом неторопливо развел мехи. Полились негромкие, плавные звуки вальса.
   - Что стоишь-то? - спросила Полина Матвеевна. - Начинай... Тебе, тебе положено.-Она подтолкнула Ганну в спину.
   Ганна вся подтянулась, посерьезнела, величаво вскинула голову и, не взглянув на Лешу, положила легкую руку ему на плечо. Леша подхватил ее осторожно, кажется более' всего боясь приблизиться к Ганне вплотную, и, уставив никого не видящий взгляд вдаль, закружился, чуть опережая музыку. Ганна почти незаметно придержала его и, выждав мгновение, закружилась так, что белое платье развернулось колоколом.
   - Вот она у нас какая!-сказала Полина Матвеевна и всхлипнула от умиления.
   - Славная молодежь!-тотчас поддержал Степан Степанович.-Я вот и то думал...-он хотел сказать о своих мыслях, о сыне, о ссоре, об отъезде жены и Журки на Юг, но осекся: ни к чему, не к месту была бы его откровенность. Полина Матвеевна посмотрела на Степана Степановича искоса, словно оценила про себя, и спросила:
   - Не забыл еще?
   Степан Степанович не понял вопроса.
   - Танцевать-то не разучился?
   Степан Степанович проворно вскочил, поклонился и по-военному прищелкнул каблуками.
   - Полундра!-крикнул Сеня, не прерывая игры.
   Молодежь со смехом расступилась, уступая дорогу дородной Полине Матвеевне.
   Ганне снова было весело. Ей хотелось танцевать без конца.
   - Буде! - взмолился Сеня и, пискнув на высокой ноте, перестал играть.
   Всем сделалось душно, захотелось подышать свежим.
   воздухом.
   - Идемте к Неве, - предложили в один голос Нелька и Нюся.
   - Идея!-поддержала их вся компания. Стали собираться.
   - Надень пиджак, - сказала Ганна Леше.
   - Ну-у, теплота.
   Он был розовый, раскрасневшийся, белая рубашка очень шла ему, делала молоденьким и свежим.
   "Ах, какой он у меня красивый",-подумала Ганна и засмеялась от счастья.
   Компания с шумом вышла из квартиры, Леша. чуть приотстал: закрыть двери.
   Шум разбудил Кирилку. Вскинув тяжелую хмельную голову, он увидел перед собой белое пятно. Приглядевшись, различил Лешу.
   - Лешка, а меня? - прохрипел он.
   Леша остановился, хотел что-то ответить, но не ответил, повернулся, чтобы идти.
   Кирилка вдруг вспомнил обиду, что его выгнали со свадьбы, увидел нож и, не соображая, что делает, крикнул:
   - Ну, так и ты не пойдешь!
   Он выдернул нож из косяка и кинулся на белое пятно - на Лешу.
   Послышался необычный звук: не то крик, не то стон.
   Все обернулись. Леша, держась за перила, начал както странно оседать. На белой рубашке под левой лопаткой появилось красное пятно. Рядом с Лешей стоял Кирилка и дикими глазами, далеко отставив руки, смотрел на нож, весь в крови.
   - Леша?-прошептала Ганна.-Леша!-крикнула она и подбежала, подставляя руки под его спину.
   - Держите убийцу!-закричала Полина Матвеевна.
   - Не надо. Не убегу.
   Кирилка выпустил нож и обмяк, опустился на ступени. Нож долго звенел, подпрыгивая внизу, на каменной площадке.
   Лешу обступили.
   -"Скорую". Быстро,-приказал Степан Степанович.
   Сергей бросился к телефону.
   Когда приехала "скорая", Леша, не приходя в сознание, умер.
   * * *
   В окно был виден кусочек неба, крыша соседнего дома, оцинкованный карниз. Все было покрыто тусклым ночным светом. Все было хорошо различимо, но казалось необычным, неживым. По небу клубились тусклые облака, похожие на дым, точно там, высоко, бушевал пожар без огня, без искорки, с одним бесконечным дымом. К карнизу прильнул тускло-серый голубь и сидел не шевелясь, не дрогнув, будто мертвый.
   Ганна переводила взгляд на небо, но неподвижный голубь снова и снова притягивал ее внимание, и она опять смотрела на него, и опять он представлялся ей мертвой птицей. И тусклость за окном мертвая. И тишина вокруг могильная. И комната как склеп, хотя и стоят четыре кровати, хотя и спят в них Галка, Нелли я Нюся.
   - Ты все не спишь? - раздался знакомый шепот Галки. После паузы послышалось шлепанье босых ног. - Уснула бы. Ведь третьи сутки...
   "Зачем она? И для чего спать, когда все мертво? И он мертв".
   - Выпей снотворного.
   Ганна с неприязнью глянула на подружку, перевела взгляд и опять увидела мертвую птицу.
   "Для чего они мешают? Он оживет, и я должна поддержать его. Только бы на этот раз не упустить мгновение, только бы не помешали..."
   Это случилось на кладбище. Ганна замолчала, ушла в себя, как бы выбыла из жизни.
   До того времени она все ждала, что это кончится и он встанет, и жизнь будет продолжаться. Даже когда он лежал в гробу и играла печальная музыка, она не верила в смерть. Он лежал в белой рубашке, красивый, почти не изменившийся, только бледный и строгий. Он просто очень устал и очень измучился от боли, и ему надо было отдохнуть. И она не мешала, не будила его. И не плакала.
   Даже когда гроб поставили перед могилой и она опустилась перед ним на колени, поцеловала любимого в губы, она все еще надеялась, что он встанет.
   Но он не встал. Его закрыли и засыпали землей.
   И кто-то сказал: "Вот и все".
   "Как же так?"-хотела спросить Ганна и оцепенела в недоумении.
   - Поплачь - полегчает, - посоветовала Полина Матвеевна.
   Но Ганна не плакала, смотрела недоуменно, широко открытыми глазами.
   "Как же так?-мысленно повторяла она.-А свадьба? А жизнь?"
   Никто не отвечал на ее вопросы, все только утешали, сочувствовали, плакали, то есть соглашались с тем, что его нет. Она смотрела на всех с неприязнью и хотела лишь одного - чтобы они оставили ее в покое, не мешали думать о нем, ждать, надеяться.
   "Да не может этого быть! Не может он не вернуться, зная, что я жду его",-
   Ей врезался в память момент, когда он опускался на ступени, стараясь удержать голову.
   "Ах, если бы я успела поддержать его... Но сейчас важно не упустить мгновения..."
   "Клянусь, что буду свято хранить этот свет",-услышала она его голос.
   "А я клянусь, клянусь, прекрасный мой... - и она стала произносить те слова, что не сказала тогда:-Ты вечно будешь со мной. Всегда-всегда. Ты даже не знаешь, как ты мне дорог и как нужен..."
   Кто-то пришел, послышались голоса.
   "Ах, зачем они? Как они не понимают?"
   - Тебе жить надо... ~ сказала Полина Матвеевна, подсаживаясь к ней на кровать.-Тебе жить надо.
   Ганна вся сжалась, наморщилась и отвернулась от Полины Матвеевны.
   - Слеза не идет,-сказала Полина Матвеевна" вставая с кровати.-Прорвало бы-полегчало бы. Водки не давали?
   - Не пьет, не ест.
   - Давай-ка я покормлю.
   Ганна взяла чашку, чтобы только они отвязались, выпила сладкий чай с вареньем, от бутербродов отказалась.
   - Ну, доченька, ну еще,-упрашивала Полина Матвеевна.
   Ганна ничего не брала, на все уговоры не отвечала.
   - Кто-нибудь оставайтесь с ней,-наказала Полина Матвеевна.-Я договорюсь. А после работы сама приду.
   Когда все ушли и осталась только Галка, Ганна снова легла на спину и уставилась в окно.
   Небо просветлело. А голубя уже не было.
   "Ну вот. Упустила. Помешали".
   В дверь постучали. Галка долго переговаривалась с кем-то, потом подошла и сказала:
   - Нужно одеваться. Давай я помогу.
   Появился Степан Степанович, поздоровался.
   - Пойдем, подышим.
   У Ганны не было сил сопротивляться, и она пошла.
   Степан Степанович шел молча, придерживая ее под руку, словно боясь, что она упадет. И то, что Степан Степанович не утешал ее, не сочувствовал, как все, зна* чит, не соглашался, что его нет,-успокоило Ганну.
   Она покорно дошла до скамейки в тенистом углу сада, покорно села и замерла в ожидании.
   - Тебе еще раз спасибо,-тихо сказал Степан Степанович. - Теперь дело пошло.
   "О чем это он? И что может быть хорошего, когда его нет?"
   - Через неделю, думаю, вполне освоюсь.
   "Ах, да. Он о работе. Еще привыкнуть не может".
   Впервые за трое суток Ганна подумала о другом, и удивилась, что существует это другое.
   - Ты мне большую помощь оказала, - продолжал Степан Степанович.-Важное это дело-вовремя поддержать человека. У тебя способность на это. Ты прямотаки... Ты сама не знаешь, какое добро несешь. Для этого стоит жить...
   По аллейке, переваливаясь с лапки на лапку, шагал серый голубь. Он покачивал точеной головкой, на шее переливались перья - фиолетовые, зеленые, серые. Крылья вздрагивали, бусинки глаз блестели.
   "Голубь ожил, - подумала Ганна. -А он не оживет". -
   И тут она вполне ясно поняла, что ждать его больше нечего, о н не встанет, не придет, не вернется.
   - Нет... Нет, нет, - проговорила она и впервые заплакала.
   * * *
   С этой минуты Ганне сделалось легче. Она стала разговаривать с подругами, слушать их и спрашивать:
   - Почему так случилось? Скажите?
   Все отвечали по-разному. Полина Матвеевна сказала:
   "Судьба". Девочки - "Случай". А Сергей Дегтярев, пришедший ее навестить, - "Недоглядели. Наша вина".
   Сознанием Ганна понимала, что ничего теперь не изменишь. Его не вернешь, но сердце не могло примириться с этой мыслью. Сердце все еще ожидало чуда. Ганна часто настораживалась, замолкала среди разговора, прислушивалась, все ей казалось, что вот-вот раздастся его голос.
   Она попробовала пойти на завод, в цех, не потому, что ей так хотелось, - ей больше всего хотелось быть одной со своими мыслями и воспоминаниями. Она пошла в цех. из жалости к Галке, которая измучилась, ухаживая за нею.
   В цехе ее встретили хорошо. Все были приветливы и внимательны, старались не говорить о случившемся. Но как только она подошла к своему станку, ей невольно захотелось посмотреть налево, на его станок. Она не могла удержаться,и повернула голову. Но его там не было. Станок не работал. Он стоял сиротливо и неподвижно среди шума, движения и грохота.
   И Ганна заплакала.
   Товарищи подхватили ее под руки и повели к начальнику цеха.
   - Она не может работать,-сказала Полина Матвеевна, сдерживая одышку.
   - Отведите ее домой. - Кузьма Ильич повернулся к Ганне и, стараясь придать своему сегодня особенно почерневшему лицу д,оброе выражение, сказал:-Ты отдыхай. Мы отпуск дадим.
   - Ей бы уехать, - вмешался Степан Степанович. - Путевку бы.
   - Ходил в завком... И комсомол этим делом занимается.
   - Очень долго раскачиваются...
   Начальник цеха перебил Степана Степановича:
   - Вот вы и пособите. А мне сейчас... - Кузьма Ильич только махнул рукой.
   - Иди, полковник. Ты вес имеешь,-сказала Полина Матвеевна.
   И Степан Степанович пошел прямо к Песляку.
   Песляк сидел весь багровый, держа телефонную трубку в руке. Видно, только что происходил неприятный разговор с начальством. Увидев Степана Степановича, он заговорил первым:
   - Вот расхлебывай теперь. У вас там воспитательная работа на обе ноги хромает, а мне... - он хлопнул себя по жирному затылку.
   - Выдержит,-пошутил Степан Степанович.
   - Тебе что, - буркнул Песляк. - Ты от этого далек.
   - Да нет,-не согласился Степан Степанович.- Я с молодежью двадцать пять лет дело имел.
   - Опять не понимаешь... То армия,-возразил Песляк.
   - Те же люди.
   - Сравнил. - Песляк вновь начал краснеть. - Тут не командовать, тут индивидуально воспитывать надо.
   Степан Степанович смекнул, что спор ему вовсе ни к чему, не затем пришел, упредил Песляка:
   - Я вот что... Цыбулько путевку достать бы надо.
   Песляк посмотрел на него проницательно.
   - Такое состояние...-поспешил объяснить свою просьбу Степан Степанович. - И на народ подействует.
   Вот это и будет воспитанием.
   Песляк кивнул в анак согласия и уже вслед Степану Степановичу буркнул:
   - Со стороны легко...
   Степан Степанович сделал вид, что не расслышал этих слов.
   Не успел он вернуться к станку, ему передали вызов к начальнику цеха.
   Кузьма Ильич погладил небритые щеки и указал Степану Степановичу на стул.
   - Цыбулько дают путевку на Юг.
   - Хорошо.
   - Завтра уезжает.-Кузьма Ильич помедлил.- Надо бригаду принимать.
   - Кому? Мне? - Степан Степанович привстал. Предложение было неожиданным.
   - А что особенного? Я уверен, что справитесь.
   Кузьма Ильич придвинул свой стул поближе к Степану Степановичу, вытащил из кармана пачку "Беломора". Когда закурили, Кузьма Ильич выпустил дым в сторонку и спросил:
   - Так как же?
   - Так я ж план не выполняю. Я только-только...
   - Это известно. Но больше некому. А вы имеете опыт работы с людьми.
   - Но я сам еще плохо работаю. Я еще не привык...
   Я еще чувствую себя не на месте...
   - Тут важен опыт работы с людьми, - перебил Кузьма Ильич.
   Степан Степанович вспомнил, что полчаса назад он сам как раз об этом говорил Песляку, и замолчал, не стал возражать, иначе получилось бы, что он возражает сам себе.
   - Опыт и крепкая рука, - повторил Кузьма Ильич.
   Степан Степанович невольно взглянул на свои руки, успевшие за эти дни потемнеть от масла и стружки.
   - Я вас очень прошу. На время. Пока Цыбулько отдыхает.
   Степан Степанович не знал, что делать. Доводы Кузьмы Ильича были убедительными: действительно не хватает слесарей и в бригаде зеленая молодежь, действи* тельно у него опыт.
   - Так как?
   Лицо у Кузьмы Ильича было усталое, и весь он какой-то переутомленный, измученный.
   "Наверное, досталось ему за это ЧП". - Степан Степанович вспомнил Песляка, его слова: "У вас там воспитательная работа хромает..." И опять свои слова;
   "Я с молодежью двадцать пять лет дело имел".
   - Вы ж видная фигура,-сказал Кузьма Ильич.
   - Так мне и не можете простить прошлого, - пошутил Степан Степанович.
   - Оно у вас-дай бог, как говорится, каждому.
   Боевое. Им гордиться можно. Я рад, что в моем цехе такой человек появился...
   Степан Степанович вдруг ощутил теплоту в груди, в памяти вспыхнули картины этого прошлого. Он - комсорг роты, и весь в работе. Боевые листки, самодеятельность... А через два года он уже заместитель начальника политотдела по комсомолу, выступает с трибуны Съезда от имени армейских комсомольцев. Молодежь любила его, слушалась, понимала. И он любил молодежь. Даже в последний год службы выкраивал время, чтобы побеседовать с новобранцами, побывать на первых занятиях, первых стрельбах,
   - Что ж... Придется. - Степан Степанович по военной привычке встал.
   - Посиди. Давай еще покурим,-сказал Кузьма Ильич, сразу переходя на "ты".
   * * *
   Кузьма Ильич погасил папиросу о чугунную пепельницу и сказал по-свойски:
   - Завтра приходи пораньше. Помозгуем насчет наряда. Дело тонкое. Тут надо... - он почему-то замялся и улыбнулся неловко, одними губами.
   Только вечером, когда Степан Степанович вернулся домой и поужинал в одиночку, он догадался, почему надо "мозговать насчет наряда" и отчего начальник цеха замялся при этих словах.
   "Так он же хочет дать работу полегче, не надеется на меня, старается, как говорится, подпереть с тылу".
   Степан Степанович разделся, лег, но никак не мог уснуть. В доме было как-то особенно тихо и пусто, как в нежилом помещении. Что-то пощелкивало, резко и равномерно, как метроном. Это пощелкивание напомнило эпизод из времен войны. Под Данцигом было. Их штаб разместился в двухэтажном помещичьем доме. Степан Степанович вернулся из госпиталя, еще трудно ходил и потому занял полуподвальную комнату-дворницкую.
   Вот так же не спалось. И среди ночи он услышал тиканье.
   Срочно вызвал саперов. Оказалось, дом заминирован и через два часа взлетел бы на воздух.
   "Тогда можно было разминировать. Приказал - и сделают. А сейчас... Я хуже их работаю, а получать буду столько же, сколько и они. Это несправедливо...
   Я должен взять себе отдельный наряд",
   И как только ему пришла эта мысль, стало легче, и он уснул.
   Проснулся Степан Степанович рано, сразу, как привык просыпаться за годы службы. Вновь услышал пощелкивание и лишь теперь выяснил, что пощелкивает счетчик, он забыл с вечера выключить свет в прихожей.
   "Зато не забыл главного. Вот сейчас приду к начальнику цеха и начну с этого, с наряда".
   Кузьмы Ильича не было. Нормировщица молча подала Степану Степановичу уже готовый наряд.
   У первого же станка Степан Степанович столкнулся со своим мастером, по фамилии Дунаянц.
   - Здравствуй, дорогой, - сказал тот приветливо.
   Степан Степанович удивился этой приветливости.
   В первые дни работы мастер вообще не замечал его. После злополучной рекламы - статьи в многотиражке и фотографии -мастер при виде его хмыкал и отворачивался.
   После того как Степан Степанович возмутился незаслуженной шумихой, отказался принимать корреспондентов-мастер начал отвечать на приветствия. А сегодня сам поздоровался.
   - Идем, дорогой бригадир. Покажу и расскажу, что делать надо.
   - Тут такое дело, - прервал его Степан Степанович. - Относительно наряда.
   - А что, разве не получил?
   - Получить-то получил...
   - Не бойся, дорогой. - Дунаянц дружелюбно похлопал его по плечу.-Справишься. Работа нетрудная.
   Идем.
   Степан Степанович не двигался.
   - Я хочу иметь отдельный наряд,-сказал он.
   Темно-карие глаза Дунаянца блеснули таким осуждающим светом, что Степан Степанович поспешил объяснить:
   - Я не ради своего... Не думайте... Я о заработке молодежи забочусь...
   - Не то, не то говоришь. - Мастер весь сморщился и махнул рукой, что означало: "Следуй за мной".
   Он издали подал знак Сене Огаркову, и тот, прекратив разговор с друзьями, подбежал к нему. Вместе с Сеней подошли девушки - Галка, Нюся и Нелька.
   - Вот, пожалуйста.-Мастер кивнул в сторону Степана Степановича.-Он не хочет с вами на один наряд работать.
   Девушки переглянулись, а Сеня Огарков вздернул длинные брови и проговорил ни к селу ни к городу:
   - Неубедительно.
   - Как же так? - спросила Галка. - Мы привыкли все вместе. Как же так отдельно?
   - Я хуже вас работаю. Меньше заработаем на одном наряде.
   - Что вы такое говорите?!-возмутилась Галка.- Ну, девочки!
   - В самом деле,-в один голос сказали Нелька и Нюся.
   Степан Степанович повысил голос.
   - Дослушайте меня,-настаивал он. Ему казалось, что его совершенно не понимают, что неверно истолковывают его добрые намерения.-Я хуже вас работаю,- повторил он,-а котел у нас общий, то есть заработок.
   Значит, незаслуженно буду получать столько же, сколько и вы...
   - Не смейте так! - перебила его Галка. - И не думайте...
   - Но эта несправедливо,-доказывал Степан Степанович.
   Галка обиженно пожала плечами и отвернулась.
   Молчавший все это время Сеня Огарков сделал шаг вперед и спросил:
   - А если бы вы, например, воевали с нами... представьте, товарищ полковник... Вы тоже бы выбрали себе отдельный участок?
   - Нет, почему же? - смешался Степан Степанович. - Я воевал т'ам, где все.
   - А почему теперь отдельно?-спросил Сеня.
   Хорошим, искренним, далеким, тем бескорыстным чувством, что наполняло Степана Степановича и его друзей в годы юности, повеяло сейчас от этой молодежи, от Сени, Галки, Нюси и Нельки. Он понял, что его отдельный наряд для них оскорбление, вроде бы как он с подчиненными, с товарищами по службе за один стол сесть не пожелал.
   Степан Степанович минуту помедлил, кашлянул и, все еще не решаясь произнести ответ, протянул руку Галке и Сене Огаркову.
   - Наряд тебе, дорогой, вне очереди за ошибки!- воскликнул мастер и хлопнул укрощенного бригадира по плечу.
   * * *
   Весь этот день Степан Степанович не отходил от станка. Лишь к концу работы не выдержал и, найдя предлог, прошел мимо Сени Огаркова, косясь на железную коробку у его ног. В коробке лежали готовые детали-тусклые пластинки с тремя разнокалиберными отверстиями. Даже не считая, заметно было: Сеня выработал больше его.
   Степан Степанович возвратился к станку, опять взялся за дело, стараясь догнать молодого товарища. Он чувствовал, что рубашка прилипла к спине, и видел, как от сверла шел легкий дымок, как будто и оно вместе с ним вспотело от напряжения.
   Он снова поглядел на Сеню. У того ловко все получалось, споро, красиво. Пластинки нанизывались на сверло одна за другой, и получался "шашлычок". Новая порция. Новый "шашлычок".-
   Степан Степанович попробовал также нанизывать пластинки на сверло. Не вышло.
   Металл не поддавался. Сверло входило в него, как в мокрую глину.
   Степан Степанович посильнее' нажал на рычаг. Послышался резкий треск. Он оглянулся. Клепко не смотрел. А вот Сеня заметил. Остановил станок.
   - Вы почаще маслом смазывайте,-сказал он участливо, приближаясь к Степану Степановичу почти вплотную. - Сверло горит. Сталь вязкая. У вас кисточки-то есть?
   - Да, есть,-сказал Степан Степанович, не глядя на Сеню.
   - А сверлишко я подброшу. У меня в запасе имеется.
   Поблагодарив Сеню за сверло, Степан Степанович пошел покурить, успокоиться. В проходе между цехами, под плывущим над головой мостовым краном, его встретил Куницын.
   - Здравия желаю, товарищ полковник! .Как служба?
   - Плохо,-ответил Степан Степанович откровенно, потому что ему все равно было, что подумает о нем в данном случае Куницын.