Дягилев Владимир. Вечное дерево

   - В другой цех не надо. О бригаде подумаем.
   Журка ждал, что еще посоветует отец. Отец больше ничего не сказал.
   Восьмерка возвращалась с тренировки. Красные майки потемнели, лица девушек блестели на солнце, и казалось, что они светятся и улыбаются специально для Журки.
   * * *
   Песляк нервничал. Все его начинания не находили поддержки в коллективе. Все оборачивалось против него.
   Начальство было недовольно Песляком. Полянцев вызвал в райком, говорил о новых методах руководства, об инициативе масс, о выявлении скрытых резервов. Песляк молча выслушал его, тихо согласился с Полянцевым, а в душе был против этих новых методов, потому что они шли вразрез с его сложившимся представлением о партийной работе. Он был уверен, что вся инициатива и все начинания должны исходить от парткома и от него лично, Песляка, как от движка исходит свет. С этими сложившимися принципами партийной работы и пришел он на завод. И все вроде бы делал как лучше, а получалось, наоборот, плохо. Особенно его раздражал Стрелков: не слушался советов, противился рекомендациям и сейчас, когда его, против воли Песляка, сделали воспитателем молодых рабочих, совершал ошибки, мимо которых парт"
   кому и ему, Песляку, никак нельзя было проходить.
   В цехе Стрелкова брали под защиту, поддерживали н оправдывали, а это раздражало Песляка, задевало самолюбие, и он всеми силами старался доказать свою правоту. И это уже стало его целью.
   - Что у вас там опять произошло? - спросил он Кузьму Ильича, едва тот появился в кабинете.
   - В чем дело?-в свою очередь спросил Кузьма Ильич.
   - Это я у тебя спрашиваю: в чем дело?
   - Мы работаем, по-моему, не хуже, чем всегда.
   - Небольшое утешение - не хуже!.. Пора бы и лучше работать... А для этого надо со всей ответственностью относиться к воспитательной работе в коллективе.
   Что у вас там опять случилось?.. Уже всему заводу известно, а начальник цеха молчит.
   - А коли известно, так нечего и спрашивать. А вообще у меня парторг есть, Дунаянц.
   - Но ты тоже коммунист и тоже отвечаешь за поли^ тико-моральное состояние цеха.
   Песляк умышленно не пригласил Дунаянца, чтоб не вызвать споров, избежать горячности.
   - Что ж, ставьте вопрос перед начальством...- предложил Кузьма Ильич.
   Песляк понял, что перегнул, произнес мягче:
   - Да не о тебе лично речь. Я тебя не для того вызвал. Надо срочно собрание собрать. Давайте прямо в обеденный перерыв или в стыке между сменами.
   - А по поводу? ..
   - Ну, знаешь ли... Не строй из себя невинную девицу, в цехе ЧП, а он "по поводу?"...
   - С Кирилкой, что ли?
   - Это само собой. Я говорю о последнем - о пробеге автокара. Сколько можно?
   - Никакого в этом ЧП... - возразил Кузьма Ильич,
   - Мне надоело это заступничество, - раздражался Песляк, уже не обращая внимания на возражения Кузьмы Ильича.-Я вас не раз предупреждал, ^ерил. Но в ответ вот эти кроссы по цеху. Вы что хотите, чтоб фельетон появился?
   - Нет, я этого не хочу.
   - Вот собери людей, и поговорим.
   - Я не вижу необходимости проводить собрание по этому поводу. Нет повода.
   Песляк вновь было вспыхнул, но Кузьма Ильич упредил его:
   - Если вы приказываете..,
   - Рекомендую.
   - Как вам угодно.
   - Вот это другой разговор.
   - Тогда хоть партийное.
   - Я это и имел в виду, - сказал Песляк.
   - Но почему, опять же, через меня... А Дунаянц?
   - Ну ладно, ладно, не придирайся.
   - Когда?
   - В обеденный перерыв.
   Песляк вышел из-за стола, приблизился к Кузьме Ильичу.
   - Зря косишься,-сказал он примирительно.-Нам надо воспитывать молодежь, бороться за моральную чистоту рабочего человека. Этого от нас требует партия.
   Пойми..,
   * * *
   Журка шел на завод с трепещущим сердцем: как-то встретят? От этого зависела вся дальнейшая судьба.
   Встретят с насмешкой-в цехе не работать. А значит, отдалиться от Ганньг. Значит, пропадает смысл всей этой затеи с заводом.
   Он шел с отцом, чувствуя себя, как в детстве, маленьким н беззащитным.
   У самого цеха отец приотстал, придержал Журку за локоть.
   - Помни, что ты Стрелков. Сын полковника Стрел - КОва. И действуй соответственно. Потерпи. Полюби свою работу, а уж она тебе... Ясно?
   - Да, ясно,-вздохнул Журка.
   Подходя к своему участку, Журка все равно заробел, остановился поодаль.
   - Здравствуйте, Витя,-издали окликнула его Ганна.
   Он заметил, что она сегодня пасмурная, у рта морщинки.
   Чтоб не разжалобиться и не отступить от того, что задумал, он вздохнул сдержанно и спросил отчетливо:
   - Мне что? .. Это... В другую бригаду?
   - Это почему же? Девочки, вы слышали?
   Девчонки загалдели, но Журка их не слушал. С трудом сдерживая радость, он подошел к своему станку:
   "Привет... Покажем, на что мы способны..."
   Рядом, на соседнем участке, начиналась менее радостная жизнь. Кроме Медведя, никто из учеников к положенному часу не явился.
   - Где же бригада? - крикнул от своего станка Клепко. - Нам скучно без спектаклей.
   Степан Степанович промолчал.
   Через час, не выдержав, остановил станок, направился к начальнику цеха.
   - Вот сукины дети!-воскликнул Кузьма Ильич.- Видно, перепугал ты их до смерти.
   - Как бы не удрали. Ты расчета не давай.
   - Договорились.
   На всякий случай Степан Степанович прошел в отдел кадров к Хорошевскому. Хорошевский, выслушав его, начальственно заметил:
   - Их учить надо, а не шутами выставлять.
   - Их воспитывать надо, - возразил Степан Степанович.
   - Но я говорю о методике.
   - Методика проверенная.
   - Нет, нет. Вы так мне всех слесарей разгоните.
   Надо ж быть чутким.
   - Чутким!-разозлился Степан Степанович.-Чуткость, доведенная до равнодушия...
   Ученики заявились к десяти часам, и то лишь двое:
   Боб и Мишель.
   - Где третий? - спросил Степан Степанович.
   - Болен. Мы как раз у него были.
   - Приступайте к работе.
   Степан Степанович уловил, что без третьего, без Кольки Шамина, они робеют и тушуются.
   Однако эти робеющие оказались не такими уж безобидными. Через какие-нибудь час-полтора, когда на них перестали обращать внимание, они вновь дружненько смылись.
   - ПНУ! -услышал Журка.
   Из-за станка высунулись головы Боба и Мишеля, белесоватая и черная.
   Журка помедлил, остановил станок, подошел к ним.
   - ПНУ, - повторили они.
   - А ну-ка. Напрочь. И чтоб больше не совались.
   Мишель и Боб не приняли всерьез слова Журки.
   - Брось. Хиляй. Покурим.
   Тогда Журка взял их за плечи и столкнул так, что оба крякнули.
   - Понятно? Клоуны!
   Они молча удалились и больше не подходили к Журке.
   - А где ребята? - спохватился Степан Степанович.
   Медведь пожал плечами.
   Степан Степанович нашел их в курилке, скомандовал:
   "Идите".
   - Конвоируешь?! - не выдержал Клепко. - Нянька будь здоров. Гляди, они у тебя станок утащат...
   Колька Шамин явился на третий день, ни слова не говоря, протянул Степану Степановичу бумагу.
   - Справка от эскулапа.
   - Сдашь в канцелярию.
   Колька был на удивление послушен, встал к станку, выполнял все, что говорил Степан Степанович.
   После работы бригадир велел всей бригаде собраться в скверике.
   - Сегодня работали неплохо,-проговорил Степан Степанович таким тоном, каким, бывало, разбирал тактическое учение.-Но еще медленно, еще много времени теряем напрасно. Там секунда, там минута-набирается Десяток, а то и больше. А наш рабочий день состоит не Только из часов, но и из минут.
   - Неужели? - съязвил Колька Шамин.
   Степан Степанович хотел резко оборвать его, но сдержался, перешел к главному:
   - Слушайте, ребята, вы ж получали всего ничего, По двадцать рублей в месяц. Я гарантирую вам приличрый заработок.
   - Вы ж сами отказывались от общего наряда,- вставил Колька.
   - Я - это другое дело... И вообще старшего не обсуждают.
   Он посмотрел на парней строго. Колька понял: спорить глупо, как бы там ни было, перед ним герой войны, такой же, как отец его. Он замолчал. И всю неделю молЧал, слушался, делал то, что приказывали, только изредка перемигивался с дружками, строил рожи, над которыми те хохотали до слез.
   "Пусть, - думал Степан Степанович. - Молодежь.
   Повеселиться хочется". В душе он был доволен ребятами. "А говорили: "не могут". А говорили: "сачки".
   В конце недели сдавали продукцию. Степана Степановича неожиданно вызвали в ОТК. Семьдесят процентов шин, прошедших через руки учеников, оказались запоротыми. Отверстия с перекосом. Сверловка не соответствовала заданному размеру.
   * * *
   Коммунисты собрались в красном уголке. Пристроились кто как мог. Одни на уголках стола уселись. Другие бринесли с собой "персональные кресла"-железные коробки из-под деталей. Многие не успели перекусить, тут же ели, уложив бутерброды и бутылки с кефиром на колени.
   Пришел Песляк, с ним несколько человек, среди них - Куницын.
   Коммунисты притихли, понимая, что так, по-пустякам, секретарь парткома не появится.
   Собрание открыл Дунаянц и сразу же предоставил слово Песляку.
   Песляк помедлил, оглядел собравшихся строгим взглядом. Это был его излюбленный прием. Не спешить.
   Подготовить внимание, создать видимость, что сказано будет такое, чего нельзя не выслушать.
   - Уж извините,-начал Песляк негромко, тише, чем говорил обычно, чтобы люди не только слушали, но и вслушивались в его слова. - Обеденный перерыв маленько порчу. А вы ешьте, товарищи. Это не помешает. Получится вроде товарищеской беседы за столом. Приятного вам аппетита.
   Он почувствовал, что начало понравилось. И опять замолчал. Сейчас следовало еще больше усилить внимание.
   - Вот какое дело, - произнес он в раздумье, словно и в самом деле не знал, о чем говорить. - Партийный комитет хотел бы посоветоваться с вами. Да, именно посоветоваться...
   "Куда он гнет?"-думал Степан Степанович, предчувствуя, что с приходом Песляка связана какая-то неприятность, и не представляя еще, откуда ждать ее, к чему готовиться.
   - Разрешите сразу перейти к конкретным фактам, - продолжал Песляк так же негромко. - Ваш цех в основном работает неплохо. И рабочий коллектив в целом хороший. Но в последнее время... - Песляк глубоко вздохнул, поморщился, всем своим видом показывая, как ему неприятно говорить о нехороших фактах. - К сожалению, в вашем цехе участились случаи, порочащие высокое звание рабочего человека. Отказы от нарядов.
   Обмен деталями. "Кроссы" по цехам и, наконец, небывалый в истории завода случай-"пробег автокара"...
   - Ну скажи! - произнес Куницын свое любимое восклицание, и все услышали его, зашевелились, отыскивая глазами того, кто сказал эти слова.
   - И скажу. Затем и пришел,-проговорил Песляк командным тоном.
   И этот резкий переход от спокойной и бесстрастной речи к командному тону, как он и полагал, еще сильнее насторожил аудиторию.
   - Скажу, как это мне ни больно, как ни неприятно... Особенно много нареканий за последнее время на товарища Стрелкова.
   Наступила тишина. Коммунисты смотрели на Степана Степановича.
   Степан Степанович выдержал эти взгляды. Он еще не успел осмыслить, что происходит и в какой степени это касается его.
   - Вот так, товарищи. Как ни странно, именно на Стрелкова...-повторил Песляк тем извиняющимся тоном, который как бы говорил: "Я тут ни при чем. Что есть - то есть".
   - От кого?-спросил Кузьма Ильич. Спросил специально, чтобы слышали и знали: руководство цеха к этим "сигналам" отношения не имеет.
   - Не от меня же,-быстро ответил Песляк, уловив коварный смысл этого вопроса. - Я как раз и пришел выяснить, так ли это? Лично в моей голове не укладывается: Стрелков-и нарушения. Заслуженный человек, полковник в отставке...
   - И у нас не укладывается, - не удержался Дунаянц.
   - Мы его встретили как подобает, - продолжал Песляк, не обратив внимания на задиристую реплику парторга цеха. - Статью, портрет напечатали в многотиражке. Помните?
   - Помним,-отозвались коммунисты.-У чужого станка.
   - Хотели авторитет создать. Как бы вексель выдавали, надеялись, что товарищ Стрелков оправдает наше доверие... А он... Деталями поменялся.., Молодежь портит...
   - Вас неправильно информировали,-все-таки вмешался Дунаянц.
   - Затем и пришел, чтоб на месте решить. - Песляк повернулся всем корпусом к Стрелкову: - Товарищ Стрелков, быть может, вы проясните?
   - Если разрешите.-Степан Степанович как-то даже и не воспринял весь разговор серьезно. И сейчас, встретившись глазами с Песляком, он подумал не о себе, а о нем и в душе посочувствовал ему, как сочувствуют больному или инвалиду.
   - Давайте только честно, прямо, по-военному,- проговорил Песляк, словно и в самом деле хотел подбодрить его, как необстрелянного солдатика.
   Степан Степанович заметил огонек папиросы, блеснувший в дальнем углу, и различил лицо Клепко.
   "Ах, вот оно что..."-подумал он и тотчас в уме связал слова Песляка и это лицо. И вдруг заволновался, начал совсем не так, как собирался:
   - Я, товарищи, действительно полковник. Ушел в отставку по рапорту. И к вам-добровольно. Сам настоял на этом. Мне и должности давали, и другую работу предлагали. А я не захотел. Это трудно объяснить.
   Как бы сказать? В общем, в родные места в конце жизни каждому съездить охота. Вот что-то похожее. Захотелось с юностью свидеться. Любил я слесарное дело. С него и в армию ушел. Да и другой гражданской специальности у меня нет.
   - Один вопрос, - прервал Песляк.-Вы нарядом с бригадой Пепелова поменялись?
   - Нет. Я поменялся деталями с товарищем Клепко.
   - Но это уже уточнение, - сказал Песляк. - Важно, что был такой факт. Был?
   - Да,-подтвердил Степан Степанович, Детали, расценки были больным местом цеха.
   Народ зашумел.
   - На жирненькое потянуло.
   - Он ухватит. Привык к власти.
   Степан Степанович смотрел на Песляка, ожидая, когда тот наведет порядок. Песляк стоял высокий, солидный, довольный собой. И вдруг он начал уменьшаться в глазах Степана Степановича, точно он посмотрел на него в перевернутый бинокль, начал как бы таять на глазах: настолько ясны стали его намерения, его задача.
   "А я-то думал - фигура".
   - Это недоразумение,-произнес Степан Степанович, сдерживая возмущение. - Я все объясню.
   Но Песляк прервал его:
   - Может, лучше ваши товарищи выскажутся... Чтобы всем было ясно...
   "Не хитри, - подумал Куницын, молча наблюдавший за ходом собрания и все понимавший.-Злопамятный, опасный ты человек... И хорошо, что я ухожу. Правильно". Ему не терпелось сказать все, что он думает и знает.
   Но как в его положении это сделать?
   - Вот товарищи Пепелов или Клепко. Пожалуйста, - предложил Песляк. Пусть они выскажутся.
   Из дальнего угла протиснулся Клепко, передернул щекой и губами, будто муху спугнул.
   "Так оно и есть",-подумал Степан Степанович и как-то сразу успокоился. К нему пришла присущая ему шутливость.
   - Давайте сюда,-предложил он.-Тут повиднее...
   Клепко стрельнул на него злым взглядом и произнес хрипловато:
   - Был факт. С реостатами... Поменял, а потом... - он хотел сказать, как все узнали об этом и как корили его за ловкачество, но вовремя понял, что многие об этом знают, и перевел на другое:-А потом расценки сбил, будь здоров...
   - Он внес рацпредложение, - вставил Кузьма Ильич,
   - Мы свидетели, - с места поддержала Ганна.
   - Тебя ж не было, - отговорился Клепко.
   - Я был. Дайте слово, - попросил Сеня Огарков.
   - Ас молодежью? - спросил Песляк, жестом велев Клепко идти на место.-А "кроссы" по цехам? А "пробег автокара"? Разве этого не было?
   - Было,-признался Степан Степанович.-Я с малолетства люблю кроссы. Хобби у меня такое.
   Шутка понравилась. Собрание засмеялось.
   - Шутить можно, товарищи,-сказал Песляк.-Но тут партсобрание. Вопрос-то серьезный.
   Все притихли. Было слышно, как Кузьма Ильич поглаживает лицо и щетина на бороде потрескивает под его рукой.
   - Я желаю,-донеслось из дальнего угла.
   К столу протискивался Георгий Фадеевич. Песляк вспомнил неприятный разговор с ним в парткоме, хотел воспрепятствовать выступлению, но было уже поздно.
   Георгий Фадеевич стоял у стола, и аудитория приготовилась слушать его. - Геогрий Фадеевич заложил руки за спину, потом переложил на живот, будто нашел для них удобное место, и сказал негромко:
   - С расценками у нас, конечно, безобразие. Один вал чуть покороче другого, а цена...
   - Так это ж не из той оперы, - прервал Песляк.
   - Отчего же? - не смутился Георгий Фадеевич. - Все из одной. И если вы уж дали слово, то не нарушайте демократию. Она у нас у всех одна -у начальников и у рядовых коммунистов.
   Собрание одобрительно зашумело.
   - Так вот... - невозмутимо продолжал Георгий Фадеевич. - Вы б лучше этими вопросами занимались, а не высасывали из пальца.
   - То есть как?! - повысил голос Песляк.
   - Да очень даже и просто. - Георгий Фадеевич поклонился Песляку, что должно означать: "мы не глупее тебя - видим".
   "Его не только я раскусил",-подумал Куницын и рассмеялся, будто закашлялся.
   Песляк окинул его сердитым взглядом, но не сказал ни слова, уткнулся в свои бумаги, для виду разложенные перед ним.
   - Что, мы не видим? - продолжал Георгий Фадеевич.-Мы ж знаем, кто чем дышит. Этот полковник.
   он ведь что? Он коренной работяга. На кой хрен ему наш завод, наша грязь, ежели бы...
   Степан Степанович почувствовал комок в горле и отвернулся.
   - И на кой хрен ему эта зелень, сачки... Да что, мы не видим, как он за ними гоняется...
   Тут опять зашумели все разом.
   - Видели.
   - Знаем.
   - Терпенье надо иметь.
   - Пора,-быстро проговорил Кузьма Ильич, точно обрадовавшись повороту собрания и в то же время желая помочь секретарю парткома выбраться из неловкого положения, в которое, впрочем, он попал по доброй воле. Обеденный перерыв кончился. Работать, товарищи.
   Песляк мысленно поблагодарил начальника цеха, встал и, приняв невозмутимый вид, закруглился:
   - Ну что ж, товарищи коммунисты... Коль так, то действительно нас неправильно информировали... А то, что поговорили по душам,-неплохо... Желаю вам всем и вам лично... - Он повернулся к Стрелкову, намереваясь пожать ему руку, но Степан Степанович уже направлялся к выходу.
   * * *
   Кузьма Ильич тронул Степана Степановича за плечи.
   - Зайдем ко мне.
   Курили. Молчали.
   - Хорошо еще, что о браке не успели доложить, а то бы... - после долгого молчания произнес Степан Степанович.
   - Доложат,-отозвался Кузьма Ильич.-Будь ко всему готов.
   - А вы-то как?
   - Да все так же...
   - Наверно, в душе раскаиваетесь, что меня бригадиром сделали? - спросил Степан Степанович. - Сами настояли.
   - И правильно,-подтвердил Кузьма Ильич.-Ты только не вздумай... в смысле отказываться.
   - Теперь не отступлю.
   Кузьма Ильич одобрительно кивнул.
   - А как быть с браком? - спросил Степан Степанович.
   - Подумаем.
   - И я тоже приму меры. Больше следить буду. Проверять чаще.
   - Ты упрости,-посоветовал Кузьма Ильич.-Дай каждому по одной операции.
   - Так у Ганны... И я хотел...
   - Вот и делай... А главное, не вздумай...
   - Об этом и говорить нечего... Отступать не приучен...
   Домой Степан Степанович шел с двойным чувством:
   приятно было, что не только начальство цеха, но и товарищи поняли его и большинство на его стороне, но и досадно, что Песляк недоволен им, проверяет, и, конечно;
   у него есть основания сомневаться в бригадирских и воспитательских способностях Степана Степановича: дело-то пока идет плохо, мальчишки-то брак выдали...
   Нина Владимировна встретила его хмуро. И по тому, как взлетели брови, Степан Степанович понял: предстоит неприятный разговор.
   Он еще попробовал оттянуть время, зашел в ванную комнату, долго мылся. Но это не помогло.
   Нина Владимировна сидела за столом и ждала его выхода.
   - Ты действительно бегаешь по заводу вдогонку за мальчишками? спросила она, глядя на Степана Степановича исподлобья.
   Он медлил, сдерживая раздражение, вызванное ее вопросом, ее непривычным вмешательством в его дела. Он чувствовал, что после всего именно сегодня может не сдержаться и произойдет серьезная стычка. Он не хотел лишних тревог и волнений.
   - Я тебя спрашиваю.
   - Да. Было.
   Степан Степанович ожидал крика, обычной вспышки, упреков и оскорбительных слов. Но Нина Владимировна сказала необычно сдержанно, почти шепотом:
   - Что же это? За что семью позоришь?
   Этот ее полушепот подействовал на него сильнее всякого крика, он был как бы новым оружием, против которого Степан Степанович не нашел еще защиты.
   Он не понимал, что такое произошло и что могло так обидеть ее.
   А произошло вот что. Сначала Нина Владимировна надеялась, что вся эта блажь с работой на заводе пройдет, муж сам убедится в бессмысленности своей затеи.
   Затем она увидела, что это надолго, что он упорствует, и смирилась, как смиряются с недугом больного человека. Ее внимание переключилось на Журку, на его судьбу. Она все предпринимала, что было в ее силах, чтобы образумить сына. Это никак не удавалось. Неизвестная сила влекла его на завод. Против этой силы
   Нина Владимировна была бессильна, как перед стихией.
   Она понимала только одно: стихия отнимает от нее ребенка и она ничем не может спасти его. Впервые в жизни она была такой слабой и немощной. Впервые сын не слушался ее, не поддавался ее влиянию. Если бы это случилось не сразу, если бы отдаление происходило постепенно и не на ее глазах, Нина Владимировна не терзалась бы так мучительно, как терзалась теперь. Она видела, что сын, отдаляясь от нее, приближается к отцу.
   А отец чудит. Через Инессу Аркадьевну Нина Владимировна знала о каждом его шаге. Инесса Аркадьевна рассказывала ей обо всем будто бы с сочувствием, с желанием облегчить ее состояние, но Нина Владимировна улавливала злорадство в ее словах. И это больше всего действовало на Нину Владимировну. За годы жизни в гарнизонах она привыкла к победам, к своему превосходству над другими дамами и потому сейчас болезненно переживала эти удары. И главное, от кого? От своей основной и последней конкурентки.
   Нина Владимировна утешалась одним. Муж Инессы Аркадьевны Самофал все чаще пил, все сильнее на виду у всех опускался. И потому она могла таким же мнимым сочувствием платить Инессе Аркадьевне, высказывать с неискренним вздохом сожаления по поводу Ивана Дмитриевича. Получалась ничья.
   Но сегодня произошло событие, резко переменившее обстановку. Ивана Дмитриевича по решению партийной организации чуть ли не силой увезли на специальное лечение. Узнав про это, Нина Владимировна пошла к своей конкурентке, чтобы высказать сожаление. Но Инесса Аркадьевна на этот раз встретила ее непривычно холодно, упредив ее торжество:
   - Да, мужья!.. Они не радуют нас. Ваш-то как опозорился. За мальчишками по цехам гоняется. Весь завод смеется.
   Это сказано было в лоб, без привычных словесноулыбчатых прикрытий, и потому страшно поразило Нину Владимировну. Она почувствовала себя униженной, оскорбленной и опозоренной...
   - Так что же я все-таки делаю?-прервал Степан Степанович затянувшуюся паузу.
   - Позоришь нас... По-зо-ришь... Инесса Аркадьевна...
   - Наплюй ты на нее. Известная мещанка.
   Нина Владимировна заплакала, но опять-таки не так, как всегда, а молча, без рыданий и выкриков. Слезы текли по щекам, и она не вытирала их.
   Степан Степанович растерялся.
   - Ну, все это не так... Она извращает, сгущает краски...
   - Я уеду,-прошептала Нина Владимировна.- Возьму Иринку и уеду. К маме уеду.
   - Подумай. Ты уже не раз принимала подобные решения. Вспомни, чем это кончалось.
   Плечи у Нины Владимировны задрожали, и она зарыдала.
   Чтобы не дать волю нарастающей злости, Степан Степанович встал и пошел из дому.
   * * *
   - Ай, дорогой! А я к тебе как раз. Принимаешь гостя?
   Степан Степанович был настолько расстроен ссорой
   с женой и настолько ему сейчас было все безразлично,
   что ответил неприветливо:
   - Нет, потому что сам как гость.
   Он покосился на растерявшегося Дунаянца, взял себя в руки, поправился:
   - В парк иду. Составь компанию.
   Дунаянц пошел рядом. Он сразу понял, что у Степана Степановича неприятности в доме, что ему сейчас ни до чего, и не решился говорить.
   - Извини, - после долгой паузы сказал Степан Степанович.
   - Ничего. Бывает, дорогой. Бывает.
   Прошел дождь. Тотчас утих ветер. Выглянуло солнце, и все подобрело, потеплело, посветлело вокруг. Вновь наступило лето. Утром осень- вечером лето.
   Смеркалось. Небо все еще было светлым, но земля темнела с каждой секундой. В воде отражались тени деревьев и небо. Пруд зеркально блестел, но блеск этот с каждой секундой блек, угасал, и вода все больше чернела.
   В домах зажглись огни. Лампочки светились желтыми расплывчатыми пятнами. Комнат еще не было видно.
   Остаток дня, свет неба как будто соперничал с электрическим светом и не давал ему силы, объемности и широты освещения.
   Степан Степанович и Дунаянц сидели у пруда и следили за приближением ночи. От аллейки донеслась громкая музыка, и через некоторое время появилась парочка-два белых пятна.
   - Вай! - воскликнул Дунаянц. - На всю железку.
   - Пусть, - сказал Степан Степанович, как будто недовольный тем, что Дунаянц прервал молчание.
   Но Дунаянц уже заговорил, уже начал:
   - Скажи, пожалуйста... Мы вот тут посоветовались с членами партбюро... Может быть, тебе хочется сдать бригаду? .. Скажи... Ты, конечно, человек подходящий, настоящий наставник, но раз так... Незаменимых нет.
   - Я отступать не собираюсь,-прервал его Степан Степанович.
   - Не отступать, дорогой... Мы сделаем это тактично...
   - Это что ж? Указания Песляка?
   - За кого ты нас принимаешь?!
   - Скажи честно. А чего крутить?!