Дягилев Владимир. Вечное дерево

   - Это хорошо, - одобрил Степан Степанович.
   - Все не просто,- повторил Полянцев и перешел к теме, которая интересовала больше всего: - Так, так.
   Вот вы кто... А на молодежь, значит, уговорили?
   - Уговорили, - спокойнее, без внутренней предвзятости ответил Степан Степанович. - Я действительно всю жизнь с молодыми, но в армейской обстановке, А тут другое... Совсем другое.
   - Да, - подтвердил Полянцев. - Обстановка другая. Но люди, моаодежь та же.
   - Всякая,- отозвался Степан Степанович, вспомнив Кольку и его дружков, лодырей и волын-щижкв, и -Медведя - старательного п-арая, и своего Журку, который еще ни то ни се, вроде бы работает, ею оказали, что "раже с этими сачками замечен.
   - Ведь и в арчяэьи яршюдилвсь иметь дело с разаивюи.
   по характеру парнями, - сказал Полянцев. - И -обстановка, думадо, бывала равная, "научизшсъ не теряться.
   - Это верно, - водтвердил Стпеяал Степ-айовищ и, вспомвив слова, сказаняъте Клешюа, слова, что (бальаR кольнули его, спросил: - А вот с ними, с молодежью. Кда тут быть с материадьаюй затаитересэдваяэиэстажэ:? Не испортят ли молодежь деньги?
   - А у вас есть дети? -в ов&ю очередь сирогял Полянцев. - Ну и как?Даете вы им зда карзяаишйе раоавди. ?
   - Это другое делR..
   - Другое, - саэтласиася Поляэвдев. - Но и -тут ловсяжому бывает. Ииогда -балуют родители, перебарзздввают. Важно дать мтаувствсяаать, как дастаэотся деньги..
   - Это правильно, - подтвердил Степам Стежанавич, всиомнив сваю иеаижунэ жизнь, ежою мхносшь, когда кажда-я заработатаная вашвика была ему дорога, квтда ия гордился растущим от получки к получке заработайж.
   Полянцев говорил йсторопливо. И эта неторопливость нравилась Степану Стеяляовагау.
   - А то, что достается трудам, - щ-еиитсз, - уверенно сказал Поляаде". Чем труднее достается - теи больше ценится. Мне кажется, одним из недостатков нашей работы с молодежью .н явл-дется то, чтго мы тое даем ей почувствовать цеиу деш&г, вещей, жижи. Пйтому-то " относятся они к ним легко - тратят, бросают, ке берегут
   - Это так, - олять подтвердил Степан Степанович л вспомнил своего Журку, недавний случай, когда тот отказался носить еще приличный джемпер. - Им вынь да подай. За модой гонятся.
   -Пусть гонятся,-сказал Полянцев.-Вопрос в другом. Ка" достается эта мода.? Какая мода?
   Он говорил езде о многом, ао весь разговор сводился к тому, что с молодежью йадта считаться, в се интересы вникать, не властвовать, не командовать, а умело руководить, направлять.
   - Относительно денег... - Полянцев улыбнулся одними губами. - Как же им без них? В кино, на танцы, в кафе без денег не пойдешь. Да если еще с девушкой, представляете?
   - Да, - согласился Степан Степанович и снова подумал о Журке. Никогда еще он не видел его с девушкой, никогда еще тот не просил денег на двоих. Правда, финансированием Журки занималась мать, но, случись такое, она непременно доложила бы.
   - Правда, тратить они не умеют, - сказал Полянцев и улыбнулся. - Помню, мой в первые получки деньги все не на то тратил, то вдруг спиннинг купил, то слаломные лыжи.
   - Сколько же ему? - не удержался от вопроса Степан Степанович.
   - Да двадцать второй, в армии дослуживает... Я в его годы ротой командовал.
   Это сообщение удивило и приблизило Полянцева к Степану Степановичу. "Значит, не такой молодой, как кажется. Значит, фронтовик". А фронтовики были для него своими, особо уважаемыми людьми.
   - На каком фронте были?
   - Да был и на Ленинградском под Пулковом, а после Прорыва, вернее, после ранения - на Второй Белорусский попал.
   - А я на Украинском, на Прибалтийском.
   И тут оба не удержались, ударились в воспоминания.
   Среди разговора Полянцев посмотрел на часы.
   - Извините, - сказал Степан Степанович, поняв этот жест как намек на окончание разговора.
   - Нет, это вы извините, - в свою очередь сказал Полянцев. - Времени действительно мало, мне в горком надо. Но я бы хотел и вас послушать, и у вас поучиться, точнее, посоветоваться. То, что я говорил, - для вас не открытие...
   - Нет, почему же, - проговорил Степан Степаневич.
   - Ладно, не будем... Как вот вы смотрите на молодежь, на рабочую молодежь, почему она не очень стремится к рабочей профессии, почему не держится на одном месте?.. Я спрашиваю у вас потому, что вы опытный человек, а главным образом сравнить можете... Сколько лет вы не были на заводе?
   - Двадцать пять, - с готовностью ответил Степан Степанович. Теперь ему и самому хотелось поговорить по душам, потому что вопрос этот и его волновал. - Я так думаю, - произнес он после паузы, - мало ею занимаются на заводе, терпения не проявляют. А молодым что?
   Им надо дать почувствовать красоту труда, увлечь их надо.
   - Пожалуй, так, - поддержал Полянцев.
   - Потом - коллективность, - продолжал Степан Степанович, довольный тем, что его мысли находят поддержку у секретаря райкома. - Это я уже по армии знаю. Когда они вместе, в коллективе, тут всяким разгильдяям, нерадивым туго приходится. Тут, если, конечно, коллектив правильно настроен, и лодырям надо подтягиваться.
   Он вспомнил о прошедшем дне, о том, что было, но уже не огорчился, а для себя нашел причину недисциплинированности мальчишек: еще нет коллектива, потому так и получается.
   - Тоже согласен. - Полянцев по привычке достал карандаш из пластмассового стаканчика и что-то записал на настольном календаре. - Тут дело не простое.
   Тут у нас разногласия, споры великие. - Видя недоумение Степана Степановича, объяснил: - Есть сторонники индивидуальной работы.
   - Это неверно, - не согласился Степан Степанович. - Я могу доказать... Правда, для этого время нужно...
   - Вот и отлично, - обрадовался Полянцев и вновь посмотрел на часы. Значит, договорились. Наставник из в;ас получается.
   - Да нет.,. При чем здесь наставник?-смутился Степан Степанович.
   - Ладно, ладно, - засмеялся Полянцев. - Заходите почаще...
   И, обняв Степана Степановича за плечи, он вместе с ним вышел из кабинета.
   * * *
   В окно виднелась извилистая ветвь с тремя зазубренными листочками. Ветвь эта время от времени покачивалась, словно кланялась кому-то, а листочки подрагивали, будто зябли. Журка спросонья не понимал, откуда взялась эта ветка, и почему она кланяется, и откуда доносится мерный шумок, точно голуби легонько постукивали клювами по железному карнизу.
   Он приподнял голову и сразу догадался: идет дождь.
   А ветвь протянулась от соседского балкона. Отставной полковник по фамилии Груша, их сосед, разводит цветы па балконе. По натянутым нитям ползет вьюн, все выше, все дальше. Вьюнок этот, видно, очень любопытствующее растение: любит заглядывать в чужие окна.
   Журке тотчас вспомнился другой дождь - южный, капли на других листьях, похожие на ртутные шарики, и его тягостное состояние в тот вечер.
   "А сейчас?.. " Журка хотел сказать, что и сейчас не лучше, но не сказал, потому что вчерашний вечер все исправил, и теперь нужно только не делать ошибок - и будет все хорошо. Вчера они всей бригадой были в "Лягушатнике", ели мороженое. Было весело и легко. Напротив Журки сидела Ганна, и он мог смотреть на нее целый вечер.
   Прощаясь, она подала ему руку и сказала:
   - До завтра. Надеюсь, завтра вы будете лучше, чем сегодня.
   Вспомнив о предстоящем дне, Журка рывком поднялся и начал торопливо собираться, как будто спешил не опоздать на поезд.
   - Раненько ты, - заметил отец.
   Он еще умывался и видел Журку через полуоткрытую дверь ванной комнаты.
   - Надо, - ответил Журка.
   Отец одобрительно кивнул головой, подумал, вспомнив разговор с Кузьмой Ильичом: "Сам выправляется.
   Стружку снимать не буду".
   - Ешь как следует,-проговорила Нина Владимировна, оглядывая его сочувствующим взглядом. - С плохим аппетитом какой из тебя рабочий.
   - Нормально, - ответил Журка и выпрямился во весь рост.
   В последние дни ему почему-то не хотелось сутулиться и казаться меньше, а хотелось быть самим собой, как на баскетбольной площадке.
   В цехе никого не было. Лишь рядом со своим участком Журка увидел бровастого неприятного дядьку. Тот тоже заметил Журку, что-то пробурчал себе под нос.
   - Привет!-издали крикнул Сеня Огарков.-Сверлить будем?
   Вскоре появились девушки, как всегда добродушно посмеялись над Сеней и встали к своим станкам.
   Журка заметил, что когда Нелька и Нюся смеялись, то делали это так, чтобы Сеня обратил на них внимание.
   И еще он заметил, что все у них привычно, чувствуют они себя здесь как в своей комнате. А когда они включили станки, то лица у девчат повзрослели, улыбки слетели с губ, глаза сделались острыми, а руки быстрыми.
   Пришла Ганна, крикнула: "Порядок!"-и встала на свое рабочее место.
   Почувствовав ее близко, Журка весь напрягся, надавил на рычажок покрепче, стараясь показать, какой он сильный, точно она могла видеть его, - сверло треснуло и сломалось, как соломинка.
   Подошел Сеня, молча остановил Журкин станок, сменил сверло, молча показал, как надо сверлить, не пережимая ручку и не скашивая пластины. И опять отошел к своему рабочему месту.
   Журке не терпелось взглянуть на Ганну, увидеть ее лицо, ее глаза, ее руки. Он мысленно представлял, как они двигаются. Слышно было, как в железную коробку падают детали, обработанные этими руками. Он с огромным трудом сдерживал себя, не обернулся, лишь стал прислушиваться к тупому позваниванию деталей. Это была она. Это была весточка от нее: позванивание ее пластин слышалось чуть раньше, чуть быстрее, чем у других. Журке захотелось не отстать от Ганны.
   - ПНУ! - раздалось над самым Журкиным ухом.
   Журка вздрогнул и опять сломал сверло.
   Он поморщился с досады и покосился на Кольку Шамина со злостью.
   - ПНУ! - повторил тот еще громче и крутнул круглой башкой в берете.
   - Я те пну!-сказал подскочивший к Журке Сеня Огарков.
   Колька невозмутимо изобразил на своей морде дурацкую улыбку.
   - О, дорогой пэр? Неужели вы...
   - Меня зовут Семен, - прервал Сеня.
   - ...неужели вы подумали, что я могу физически воздействовать на своего школьного друга? Фи! Как можно?!
   - Иди отсюда. Не мешай,-сказал Сеня.
   Подошла Ганна.
   - В чем дело? Это опять вы?
   Колька галантно поклонился.
   - Рад видеть вас бодрой и энергичной. Вы так оригинальны в вашем головном уборе...
   - Вы в какой бригаде? Почему не работаете?
   - Оргнеполадки.
   - Сачок. Что, я не знаю?-вмешался Сеня.
   - Зачем же в таком разрезе? Я явился из благородных побуждений. Наш друг, - он хлопнул Журку по спине,-мастер баскетбола, и заводские товарищи заинтересовались им.
   - Это после работы.
   - Увы, я выполняю общественное поручение.
   Колька вновь улыбнулся, как будто ему шла эта противная улыбка.
   - Да ну, напрочь! - воспротивился Журка, готовый стукнуть сверху по Колькиной круглой башке.
   -Минуточку.-Глаза Кольки лукаво блеснули:- Вы действительно его не знаете... Он какой... Хотите, он лампочку из-под потолка вывернет? ..
   - Пошли, - Журка невольно ссутулился и дернул Кольку за руку. Скотина, - произнес он, когда они очутились в проходе между цехами.
   - Это старого товарища, - обиделся Колька.
   - Эх, какой ты!..
   - Стоп! Вернулись.
   - Зачем?
   - Лампочку вывертывать.
   Журка ускорил шаг. Некоторое время шли молча, потом Колька сказал:
   - Я здесь так, между прочим... Меня заставили...
   А ты?
   - Ладно,-отмахнулся Журка, ненавидя себя за свое бессилие.
   На этот раз Колька посмотрел на него серьезно и сказал без обычного ломания:
   - Вижу, магнитом тянет. Пустой номер, старик.
   Журка остановился и решительно произнес:
   - Я рернусь.
   Колька не ответил.
   Тогда Журка скорым шагом направился к своему станку. Вернувшись, он невольно покосился на Ганну.
   И она посмотрела на него. И Галка, и Сеня, и Нюся с Нелькой посмотрели. В глазах Ганны он заметил одобрение и почувствовал радость-такую радость, как при выигрыше ответственной игры. Сейчас он и в самом деле готов был вывернуть для нее лампочку из-под потолка.
   "Пусть не думает, что я сачок. Пусть не думает..." - повторил он про себя, запуская станок и больше всего желая работать так, чтобы вновь и вновь вызывать ее одобрение.
   * * *
   Отставные смеялись так, что стол дрожал и костяшки домино подпрыгивали, путая игру.
   - Ну скажи, уморил,-произнес Груша, утирая слезы со щек.
   - Надо же, в соседний цех махнули,-удивился Копна. - Ты хоть точки-то засеки, где они укрываются.
   Тебе карту надо иметь.
   - Да я и так как будто все изучил, все темные уголки, - отозвался Степан Степанович..
   Он тоже смеялся вместе со всеми.
   Только Куницын не принимал участия в общем веселье. Он знал об этом случае-о побеге мальчишекиз других источников, от Песляка. В понимании секретаря парткома случай выглядел совсем в ином, отнюдь не в шуточном свете.
   Куницын случайно был свидетелем разговора по телефону Песляка с начальником цеха, в котором работает Стрелков.
   - Ну так что? Что я говорил? - кричал в трубку Песляк. - Как ничего особенного?! Бегают по цехам. Что это еще за кроссы?.. Ну смотри, ну смотри... Воспитание, да еще молодежи, - дело серьезное.
   Куницын принес заявление об уходе, но вовремя понял, что теперь не подходящий момент для этого, и, придумав какую-то причину своего появления, быстро ушел от Песляка.
   Сейчас, глядя на смеющиеся лица товарищей, он вспомнил физиономию Песляка, красную и злую.
   "Зря вы смеетесь, зря. Вы еще не знаете, чем это кончится, - хотел сказать Куницын, но не сказал, понимая, что он никому и ничего сейчас не докажет.
   - Ну, не могу, - не унимался Груша. - Представляю, как ты их сопровождаешь.
   - В общем-то, смешного мало, - заметил Копна, который тоже смеялся вместе со всеми.-Хотя они и салаги... Но тут такой случай, тут, как говорится, честь фирмы... И еще неизвестно, как обернется...
   - Вот именно, - пробасил Куницын.
   Все тотчас стали серьезными.
   - Так мой, говоришь, главный зачинщик? - строго спросил Шамип.
   - Так точно, - ответил Степан Степанович. - Признаться, не думал.
   - Приму меры, - пообещал Шамии.
   - Только не с маху, - предупредил Копна.
   - Тут приказом или наказанием ничего не сделаешь, - поддержал Груша. Тем более что речь идет не об одном,а о группе...
   - Что ж с ними-чикаться?-спросил Шамин.
   Груша подался вперед.
   - Ничего не даст, уверяю. Обманывать будет, хитрить. Он уже не мальчишка...
   - Гнилой либерализм, - пробурчал Шамин, усаживаясь поплотнее.
   - Нет, я с тобой не согласен,-возражал Груша.
   - Нужна выдержка и терпение,-вставил Копна.
   - Требовательность и дисциплина,-стоял на своем Шамин.
   Груша вздохнул, покачал головой:
   - Не прав ты, не прав. Ты по-армейски действуешь.
   Нельзя так. Тебе ж известно, как нелегко иные парни привыкают к дисциплине. Ломка характера происходит...
   - По-научному это называется: изменение динамического стереотипа,-вставил Куницын.
   - Может, и так,-согласился Груша.-Только многие тяжело переживают изменения условий жизни...
   А здесь зачем ломка? Тут лучше всего личным примером. ,.Понятно?
   - Либерализм, - упрямо повторял Шамин. - Охламонов учить нужно...
   - Ребята они неплохие...-сказал Степан Степанович.
   Все посмотрели на него. С некоторых пор он сделался центром внимания. К Стрелкову прислушивались и приглядывались товарищи.
   - Славные ребята, - повторил он. - Но они еще не взрослые, но уже и не дети... У них еще нет твердой линии, взгляда на жизнь, привычки, цели. Они просто еще не почувствовали красоту труда. Нужно дать им это почувствовать. Я так понимаю свою задачу.
   - Ну и конвоируй,-заметил Шамин.
   - Это ничего, - не обиделся Степан Степанович. - Это, я думаю, у них пройдет. Повзрослеют, и пройдет.
   - Воспитывать-это не значит потворствовать нарушениям, - настаивал Шамин.
   - Вот что,-поднялся Копна.-Мнение большинства такое: курс у тебя правильный. Так держать...
   "Не только от него все зависит, - подумал Куницын, - Еще повернуться может. Дело это о двух концах", Но опять-таки он ничего не сказал, кашлянул в усы и прикрыл рот рукою.
   * * *
   А ученики снова удрали. Стоило Степану Степановичу отлучиться к мастеру, их как ветром сдунуло.
   Вскоре послышалось знакомое тарахтение автокара.
   Красная тележка то и дело разъезжала по цеху. К ней привыкли, как к шуму своего станка.
   На этот раз рейс был необычным. Он сопровождался свистом и криком:
   - Э-гей! Полундра! Дорогу! Токари-и-пекари-и-и!
   На каре ехала вся троица. Колька управлял. Боб и Мишель торчали из ящика, улыбаясь, как именинники.
   - Вот оторвы!-с удовольствием засмеялся Клепко и бросился к Пепелову:-Смотри: вот клоунада!
   Тележка прокатила мимо и задержалась у соседнего участка. Тотчас оттуда донеслись крики, хихиканье, возмущенный женский голос:
   - Не смейте! Слышите?! Не смейте!
   Автокар чихнул и покатил.
   - Эгей! Полундра!
   Вдруг он остановился, сдержанно рыча, будто у него не хватило силы ехать дальше. Перед автокаром, преграждая дорогу, стоял Степан Степанович.
   Колька замер. Боб и Мишель по инерции продолжали улыбаться и удерживать в ящике Журку, которого они втолкнули туда так, что из ящика торчали только Журкины длинные ноги в синих кедах.
   - Сеня, ты управлять можешь?-не уступая дороги и не оглядываясь, спросил Степан Степанович.
   - Могу, - решительно отозвался Сеня.
   - Ганна Тимофеевна, - все также не оборачиваясь, позвал Степан Степанович.
   Ганна подошла к нему. Степан Степанович что-то шепнул ей, и через какие-то секунды Ганна -принесла железный лист, на котором маслом, крупно и жирно, было написано: "Везем брак!"
   - Кати!-крикнул Степан Степанович, прикрепив лист к автокару. - Кати по всему цеху. И по другим цехам можно!
   Он втолкнул Кольку Шамина в тележку и уступил автокару дорогу.
   Красная тележка покатилась по цеху, а вслед ей несся нарастающий хохот. Он переносился, как эхо, от участка к участку. Он нарастал. Смеялся весь цех. И негде было скрыться от этого уничтожающего хохота.
   * * *
   - Ну, хватит, накатались!-сказал Сеня Огарков и остановил автокар.
   Все четверо выскочили из тележки и, не говоря ни слова, пошли прочь, все убыстряя шаги, словно боясь, что их вновь усадят в эту проклятую каталку на всеобщее посмешище, как придурков. Даже Колька был удручен и молчал. Впервые в жизни не он над другими, а над ш;м посмеялись.
   Не сговариваясь, они зашли все в тот же гардероб и забились в свой темный угол. Колька попробовал закурить и все не мог зажечь спичку. Наконец прикурил и, не глядя, протянул коробок дружкам.
   Было тихо. Доносился отдаленный гул станков, да резец все пел на высокой ноте, как будто огромный комар искал и никак не находил выхода.
   В этой угнетающей тишине вдруг послышались всхлипывания. Они были неожиданными, отчетливыми и потому подействовали на всех как стон, как крик о помощи.
   Всхлипывал Журка. Он сидел, весь сложившись, уткнув лицо в острые колени.
   Все трое подскочили к нему, не зная, что сказать.
   Он сам заговорил сквозь слезы:
   - И так балдею... Выгляжу недоумком... И так она... И так...
   Он выдавал свою тайну. Он говорил о самом сокровенном, не опасаясь ни открытия своего секрета, ни Колькиных насмешек. Теперь он ничего и никого не боялся. Она все видела. Он опозорен. Что может быть хуже этого?
   - Уходим, - после долгой паузы произнес Колька.
   Колька, Боб и Мишель прошли к своим ящикам, начали переодеваться. Журка сидел все в той же позе, не отрывая лица от колен.
   - Мы уходим,-тихо сказал Колька и, подождав минуту, махнул дружкам.
   Журка не двигался, слушал, как надоедливо поет резец, точно сверлит само сердце, нанизывает его на острие, как медную пластинку.
   Послышались чьи-то шаги, на секунду они задержались, затем решительно направились в Журкин угол.
   Журка не двинулся с места, не утер слез, только посмотрел на пришельца, как смотрит на любого подошедшего безоружный, связанный, тяжело раненный боец, попавший в плен.
   Перед ним стоял отец. По старой, с детства выработанной привычке Журка заглянул отцу в глаза и заметил, что выражение их резко меняется: в первое мгновение взгляд был злой, потом-удивленный, а сейчассочувствующий. Журка отчетливо уловил это изменение.
   Но никак не отреагировал на него, просто подсознательно отметил.
   Отец рассматривал его и тоже ничего не говорил.
   Опытным солдатским глазом он углядел: Журка в слезах, Журке нужна "скорая".
   - Никуда не уходи, - приказал он и ушел. , И хотя Журке было все равно, эта короткая фраза подействовала. Опять-таки подсознательно он понял; ему хотят помочь. И не стал сопротивляться этому.
   Через много времени отец вернулся.
   - Переодевайся.
   Они вышли на улицу, сели в трамвай и куда-то поехали. Ехали долго, медленно. Отец за всю дорогу не проронил ни слова.
   Это молчание еще более убедило Журку, что отец понимает его, желает добра и знает что-то такое, чего не знает он...
   Они очутились в парке, среди высоких деревьев, белых скамеек, спокойных прудов. Меж деревьев, сверкая на солнце, летали паутинки. Под ногами изредка шуршали сухие листья.
   "Уже осень, - подумал Журка. - Листья опадают, а потом опять появятся. Хорошо быть деревом, расцветать весной, засыпать на зиму",
   "Хорошо быть волком, - вспомнил он слова Кольки Шамина.-Спи сколько хочешь. Захотел жрать-рванул за зайцем. Цоп! Пожрал и опять спать".
   - Пообедаем,-предложил отец.
   В ресторане "Дельфин" было пусто. Почти все столики свободны. Они поднялись на открытую веранду под зеленым тентом, сели так, чтобы виден был залив. По заливу скользили яхты, чем дальше, тем тише. Вдали у горизонта движение их как будто совсем замирало.
   Казалось, что это не яхты, а бабочки сидят на золотистой воде, сложив белые крылья.
   - Уйду, - сказал Журка негромко и повторил, чтобы отец понял, о чем идет речь:-Уйду с завода.
   Отец не возразил и не поддержал разговора.
   Официантка принесла обед. Отец начал есть неторопливо и серьезно, словно продолжал выполнять работу.
   Глядя на него, Журка почувствовал, что проголодался, и тоже взялся за ложку.
   - Ничего солянка, - сказал отец.
   - Нормальная,-подтвердил Журка.
   Сейчас Журке было все безразлично, и он мог говорить о чем угодно, отвечать на любые вопросы. Но отец по-прежнему не разговаривал и не задавал вопросов.
   Пообедав, они прошли на Стрелку, сели на скамейку у гранитных львов.
   - Видишь справа?-спросил отец.-Там Малая Ижора. Там меня ранило.
   Журка посмотрел на синеющую вдали полоску земли и удивился. Никогда отец не рассказывал ему про войну, про свои ранения, точнее сказать, говорил вообще, о других, о том, что не связано было с ним.
   Журка приготовился слушать, но отец не сказал больше ни слова. Он сидел в профиль и походил на беркута, посаженного в клетку, (Журка видел такого у своего тренера.) Отец казался большим, но обессиленным, опечаленным. Привычный "столбик" опять исчез, плечи были опущены, спина ссутулилась, непричесанные волосы торчали, как перья.
   - Из окопов не убегают, - произнес отец после длительного молчания.
   Журка не понял: к чему это?
   Народу в парке прибывало. Слышались голоса, смех, всплеск воды. Залив засверкал еще ярче, еще нестерпимее. Появилась лодка, похожая на длинную сигару. Восемь девушек в красных майках ритмично гребли, то нагибаясь, то откидываясь, чуть ли не падая на спину.
   Через несколько минут лодка отдалилась и стала походить на необычную стрекозу, машущую крылышками над самой водой.
   Подошла парочка, подсела на соседнюю скамейку.
   Парень поставил на колени "Спидолу" и включил ее на полную мощность.
   Отец встал, жестом приказал Журке: уходим.
   Они нашли тихий затененный уголок между прудом и речным протоком. По пруду катались на водных велосипедах. На солнце сверкали брызги и колени седоков.
   По протоку проходили академические лодки. Шла тренировка гребцов. Раздавались команды. Пристукивали уключины. Лодки то скользили по блестящей накатанной глади, то останавливались, чтобы вновь с удвоенной силой устремиться вперед. Все это можно было наблюдать, оно не мешало молчанию и мыслям.
   "И-и раз... И-и раз..." - стучали уключины. Лодка проходила близко от берега. Журка разглядел пот на лицах гребцов.
   - Из окопов, говорю, не убегают, - повторил отец.
   Теперь Журка догадался: слова относятся к нему, к его заявлению.
   - Смеяться будут, - произнес он.
   - Вряд ли, - не согласился отец. -.А если и посмеются, то - как ты говоришь? - напрочь.
   "А она?"-подумал Журка, но ничего не сказал.
   - Попробуй не обращать внимания, - посоветовал отец. - Работай как все. Поставь задачу, и все.
   Впервые в жизни они разговаривали на равных. Впер"
   вые у них были общие интересы.
   "Ах, если бы он знал... Задача!.. К чему она мне?"
   - Докажи. Отыграйся. Ты ж спортсмен.
   - Хм, спортсмен, - хмыкнул Журка и тут же почувствовал, что эти слова затронули его.
   - Неужели не сможешь? Что ты, урод у меня или дурак? Ты же отличный баскетболист. Разве там легче?
   - Не легче,-ответил Журка и подумал: "Но там нет Ганны".
   "И-и раз... И-и раз..."-слышалась команда. Уключины то пристукивали, то замирали, и лодка бесшумно скользила по воде.
   "Уже неплохо получается, - одобрил Журка. - Действительно, что я?! Уйду, так и будут думать: трус!"
   - Соберись. Вот этот, ваш парень... Неуклюжий такой...
   - Медведь, - подсказал Журка.
   - Старается, и у него получается... Я уже тебе говорил. Потерпи. Полюби работу. А уж она отплатит сторицей. Отплатит.
   Спокойные, без обычного назидания слова отца все больше возбуждали Журку.
   - Только надо в другой цех, может, в другую бригаду,-сказал он после раздумья.