Страница:
— Не волнуйтесь — Сайсели предана мне. И ей прекрасно известно, что я бы никогда не одобрила ничего подобного. Даже если бы Саймон вдруг решился отступить от своего обещания.
Она старалась не смотреть ему в глаза, и в душе Маркуса внезапно шевельнулось недоброе предчувствие.
— Наверняка решится. Я не верю вашему брату.
И тут она в первый раз взглянула ему в глаза:
—А мне… мне вы верите?
«Если речь идет о нем — нет», — подумал Маркус. Но он был не настолько глуп, чтобы произнести это вслух.
— Конечно, верю.
— Тогда даю вам честное слово, что Сайсели вы можете доверять так же, как и мне. — Взгляд Регины снова обратился к Луизе. — А если вас до сих пор мучают сомнения насчет Саймона, почему бы вам не рассказать о своих подозрениях Луизе? Тогда она будет начеку.
— Она мне не поверит. Ей хорошо известно, что я не доверяю ни принцу, ни его приятелям, — она наверняка скажет, что у меня это стало уже чем-то вроде мании. Чтобы убедить ее, мне пришлось бы сказать ей… — Маркус осекся, в душе проклиная свой слишком длинный язык.
— Сказать ей — что?
Он тяжело вздохнул. Что ж, теперь она его жена, стало быть, имеет полное право узнать наконец правду.
— Что существуют некоторые сомнения насчет того, кем был ее настоящий отец, — во всяком случае, у Принни они точно есть. Он утверждает, что ее отец он.
Странно, но она, похоже, нисколько не удивилась.
— Я так понимаю, что вы лично придерживаетесь другого мнения?
— Что бы он там ни говорил, Луиза не его дочь.
— Вы убеждены?
— Так уж случилось, что это невозможно. Кстати, самому Принни это отлично известно. Да и к тому же, считай он, что Луиза — его дочь, он ни за что не согласился бы, чтобы ее опекуном стал я. Думаю, он поступил бы с ней так же, как в свое время они с миссис Фитцхерберт обошлись с дочерью леди Горации Сеймур.
— Но Минни после смерти матери осталась совершенно одна. У бедняжки не было семьи — одни лишь дядюшки и кузены.
— И ни один из них не верил, что Принни — ее отец. И это при том, что ее мать была его любовницей. Тем не менее принц настоял, что сам станет опекуном несчастной девушки.
— Возможно, он доверил ее вам, потому что знал — Луиза попадет в надежные руки.
Маркус выразительно поднял брови.
— Ему прекрасно известно, до какой степени я презираю его. Он был просто обязан попробовать лишить меня опекунства, хотя бы для того, чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие.
Какое-то время она молчала, видимо, обдумывая его слова.
— А что, для вас было бы таким ударом, если бы выяснилось, что Луиза тоже является дочерью его высочества?
Глаза его налились кровью.
— Знаете, большая часть моей жизни была отравлена сознанием того, что я ублюдок… незаконный сын — ни наследник принца, ни отпрыск виконта. Мне ни на минуту не давали забыть о том, что я плод любовного союза, проклятого церковью и вызывающего презрение у всех порядочных людей. Я чувствовал себя символом всех пороков нашего общества. И скорее умер бы, чем согласился разделить с кем-то это бремя, тем более с Луизой.
— Но она уже взрослая женщина. И вполне способна это перенести.
— Способна ли? Предлагаете так ей и сказать? — Лицо Маркуса потемнело, и Регина поняла, что он с трудом сдерживается. — Только не забудьте тогда заодно сообщить и то, что ваш братец — всего лишь проходимец, который хочет воспользоваться ею как ступенькой, чтобы подняться на самый верх политической лестницы.
Регина побелела как полотно.
— Неправда! — Она затравленно оглянулась. — Но даже если бы это и было так, я бы никогда не решилась ей рассказать, потому что это разбило бы Луизе сердце!
— Вот именно. Как раз поэтому я тоже молчу. И делаю все, чтобы разлучить их. Лучше уж пусть считает меня упрямым тираном, это я уж как-нибудь переживу. Зато есть надежда, что за это время Фоксмуру надоест преследовать ее и он оставит эту затею.
— А если нет? — Маркус вопросительно поднял брови, и Регина торопливо добавила: — Если он будет ухаживать за ней?
— Пусть только попробует нарушить слово, и я собственными руками вырву сердце у него из груди! — И, смерив ее ледяным взглядом, добавил: — И ваше тоже, если вы вздумаете ему помогать!
— Мне и в голову не придет ему помогать, если это разобьет сердце вашей сестре. — И уже более мягким, даже слегка печальным тоном добавила: — Не знаю, поверите вы мне или нет, но я всегда желала Луизе только добра.
— Хорошо.
На этом разговор закончился, оставив после себя едкий привкус горечи, не пропавший даже после нескольких изысканных блюд, поданных гостям в качестве свадебного завтрака. Маркус помрачнел — Регина явно что-то скрывает от него. Он чувствовал это, только никак не мог понять, что же именно.
Это неприятное чувство не исчезло и после завтрака, а когда они уселись в карету, стало только сильнее. После выпитого шампанского у обоих слегка кружилась голова. Регина уже успела переодеться, сменив свадебное платье из серебристой и легкой, как паутинка, ткани на довольно скромный, зато удобный дорожный костюм. Жакет нежнейшего персикового оттенка застегивался до самого подбородка, а длинный ряд пуговиц упирался в изящный, но строгий воротничок, словно предупреждавший: «Руки прочь от меня!»
Нарочитая строгость туалета его молодой жены очень мало волновала бы Маркуса, если бы она не уселась напротив, вместо того чтобы расположиться рядом с ним. Ничего хорошего это не сулило.
Решив слегка разрядить обстановку, он сунул руку в карман и выудил оттуда то, что незадолго до отъезда дала ему Луиза.
— Вот, — объявил он, бросив на колени Регины конверт, когда карета тронулась в путь. — Луиза велела передать это вам, как только мы отправимся. Наверняка какие-нибудь женские штучки вроде «Добро пожаловать в семью!».
Похоже, вместо того чтобы успокоить, он лишь еще больше разволновал ее. Маркус нахмурился, глядя, как Регина трясущимися руками заталкивает конверт в сумочку.
— Спасибо, — пролепетала она.
— Разве вы не собираетесь его прочитать? — удивился он.
— Потом.
— Но я нисколько не возражаю, если…
— Нет. Я предпочитаю читать письма в одиночестве. Со временем вы к этому привыкнете.
— Понятно. — Черта с два ему что-то понятно, мрачно думал про себя Маркус. Возможно, именно так она представляет себе их брак — как некий союз, в котором каждый живет своей собственной жизнью? Его самого это нисколько не устраивало. Но что он может сделать?
Какое-то время они ехали в молчании, которое обоим было страшно прервать. Наконец Регина решилась.
— Куда мы едем? — дрожащим голосом поинтересовалась она.
— Это сюрприз.
Она сглотнула, стараясь подавить тревогу.
— Приятный, надеюсь?
— Очень рассчитываю, что да. Во всяком случае, там мы сможем побыть вдвоем.
— Долго?
— Сколько захотим.
Она втянула воздух сквозь стиснутые зубы и принялась смущенно разглядывать лежавшие на коленях руки.
— Это ведь… м-м-м… не слишком далеко?
Ее вопрос вновь заставил Маркуса насторожиться.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Я смогу найти там слугу, которого можно было бы отправить с письмом?
— Конечно. А кому вы собираетесь писать?
— Хочу дать знать Сайсели, где мы, — пожала плечами Регина. — Просто на тот случай, если я ей вдруг понадоблюсь.
— Отлично. — Все эти вопросы и странная, почти детская зависимость от кузины почему-то не давали Маркусу покоя. — Надеюсь только, что вам не придет в голову пригласить ее составить нам компанию, — усмехнулся он. — А все остальное — пожалуйста. Пишите, сколько хотите. — Он впился взглядом в ее смущенное лицо и посерьезнел. — Скажите… неужели вы так боитесь остаться со мной наедине?
Регина, вспыхнув, бросила на него настороженный взгляд:
— Нет, конечно!
— Тогда в чем дело? Вы сейчас смахиваете на кошку на раскаленной плите. Даже раньше, когда мы не были еще обручены, вы не так нервничали, как сейчас. А ведь теперь вы моя жена.
Регина с трудом заставила себя улыбнуться, но улыбка вышла вымученной.
— В день своей свадьбы каждая женщина нервничает — это естественно.
— Ну, от этого есть прекрасное лекарство. — Усмехнувшись, Маркус сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени.
— Маркус! — затрепыхалась Регина, стараясь вырваться. — Еще же светло!
— Уже смеркается, — любезно успокоил ее Маркус. — А кроме того, мы женаты, мадам. — И прежде чем она успела возразить, закрыл ей рот поцелуем. Регина так растерялась, что сначала даже не ответила на него. Однако не прошло и нескольких секунд, как ее чувства проснулись и желание вспыхнуло в ней с такой силой, что она даже слегка испугалась.
Почувствовав, как руки жены обвились вокруг его шеи, Маркус довольно зарычал и вновь припал к ее губам с голодной страстью, от которой он изнывал всю эту бесконечно долгую неделю. Кровь ударила ему в голову, но он крепко держал себя в руках. Нет, он скорее умрет, чем позволит себе лишить ее девственности прямо здесь, в карете, как сделал бы дикарь. Но он, черт возьми, джентльмен, и не допустит этого! Однако ничто не мешает ему слегка… э-э-э… скажем так, подготовить молодую жену к первой брачной ночи. Что будет вдвойне полезно, поскольку разожжет ее желание, а заодно облегчит те неприятные ощущения, которые ждут каждую девственницу в тот момент, когда она становится женщиной.
Если, конечно, ему удастся продержаться достаточно долго… С каждым поцелуем Маркусу становилось все труднее брать себя в руки. Вскоре он с горечью понял, что просто умрет от разрыва сердца, если тут же, прямо сейчас не испробует на вкус ее нежную плоть…
Он наклонил голову, чтобы запечатлеть поцелуй на изящно изогнутой шейке своей молодой жены… и едва не лишился при этом одного глаза.
— Дьявольщина! — взревел он, резко отшатнувшись. Потом озадаченно заморгал, разглядывая с безопасного расстояния ее обманчиво шелковистый воротничок. — Проклятие! Что это за колючка у вас на шее?
— Обычный плоеный воротничок, — невозмутимо объяснила Регина. — А внутри проволочка, чтобы он был жестче и не опускался на плечи.
— Нет, это не воротничок, — пробурчал он. — Это какое-то орудие убийства, честное слово! Или вы не желаете, чтобы я даже пальцем прикасался к вам?!
В сумраке кареты смех Регины зазвенел серебряным колокольчиком.
— Если честно, я как-то даже не думала об этом, когда выбирала фасон. В модном журнале он назывался весьма элегантным и наиболее удобным для долгого путешествия в карете. Вы не согласны?
— Э-э-э… не совсем.
— Жаль! Мне казалось, он выглядит весьма соблазнительно.
— Для какого-нибудь дракона — возможно. Глаза Регины вспыхнули.
— Тогда он идеально подходит для жены виконта Дракона. Он криво улыбнулся в ответ.
— Мадам Дракон! Хм, вам идет. Только вам, моя дорогая, могло прийти в голову украсить платье тем, что вполне можно использовать в качестве орудия пытки.
Регина насмешливо подняла одну бровь:
— Ну, знаете, мне и в голову не могло прийти, что вы наброситесь на меня, едва карета тронется с места!
— Вот как? Тогда вы плохо знаете своего мужа, мадам! — Он нежно коснулся мочки ее уха. — Похоже, с нынешнего дня мне придется помогать вам, выбирать себе новые туалеты — хотя бы для того, чтобы не подвергать себя опасности окриветь всякий раз, как мне захочется поцеловать свою жену!
— О, бедняжка дракон! — иронически простонала Регина. — Испугался воротничка на женском платье! Какой позор! Разве после этого вы сможете высоко держать голову среди своих собратьев?
— Никаких других драконов! — зловещим шепотом произнес Маркус. — Слышите, мадам? Только я! И так будет всегда.
Он сразу сообразил, что ляпнул что-то не то, хотя бы потому, что Регина, как-то съежившись, вдруг сникла и вся ее веселость разом пропала.
— Я ведь уже поклялась, что стану вам верной женой, — прошептала она. — А за завтраком вы сами признались, что верите мне.
— Вы меня не так поняли — я не доверяю не вам, а другим драконам!
— Но я вышла замуж не за другого дракона. Я вышла замуж за вас!
— Просто потому, что вас заставили обстоятельства, — пожал плечами Маркус, невольно высказав то, что мучило его все последние дни.
— У меня был выбор, как поступить. Я сама так решила.
— Боюсь, он был весьма невелик, — покачал головой Маркус.
— Это верно. Но меня вполне устраивает моя участь, — отрезала Регина.
— Неужели?
— Между прочим, я сижу у вас на коленях, вы не заметили?
— Одетая в какой-то панцирь вместо платья, — мрачно закончил Маркус.
Регина засмеялась.
— Обещаю больше никогда его не надевать.
— Нет, нет, непременно надевайте — особенно если вам придется иметь дело с драконами, а меня почему-то не окажется рядом. Я согласен даже самолично облачить вас в этот наряд!
Вся сияя, Регина обхватила ладонями его лицо:
— Вы просто неотразимы, когда ревнуете! Маркус посмотрел ей в глаза:
— Я вовсе не шучу. Клянусь, я не намерен делить вас ни с кем.
— Я тоже, — серьезно ответила она. — Я не из тех, кто делится.
Маркус разинул рот:
— Вы шутите?
— Можно подумать, вы не заметили, как все дамы в «Олмаке» пожирали вас глазами, — усмехнулась она.
— Ну, может быть, одна или две, — с притворной скромностью пожал плечами Маркус, донельзя польщенный тем, что она тоже обратила на это внимание. — И то лишь из любопытства. А уж если бы им пришлось выбирать между красивым молодым человеком из вашего бывшего окружения и таким неуклюжим дикарем…
— Никакой вы не неуклюжий, — перебила его Регина, и он даже опешил слегка, с таким возмущением это было сказано. Вдруг ее пальцы запутались у него в волосах. — Если хотите знать, я нахожу вас весьма… эффектным.
Вообще говоря, она слегка покривила душой, так ей хотелось развеять его мрачное настроение. Но как ни странно, это сработало.
— Эффектным, значит? Что ж, неплохо… Регина осторожно погладила его по щеке:
— Ну а теперь, когда мы женаты, может, вы расскажете наконец, откуда у вас этот шрам?
— Святители небесные, для чего вам это знать?
— Потому что я ваша жена. И мне хочется знать о вас все. — Регина с притворным гневом расправила плечи. — А если вы станете молчать, то я буду колоть вас своим воротничком! — пригрозила она.
Неуверенная улыбка тронула губы Маркуса.
— Ладно, ваша взяла. Хватит с меня и одного шрама.
— Вы ведь получили его не при падении с лошади, я угадала? — спросила Регина.
Тяжело вздохнув, он посадил ее поудобнее.
— Нет, конечно. Там, в «Олмаке», вы были абсолютно правы — это ожог. От раскаленной кочерги.
Лоб Регины прорезала глубокая морщина.
— Ожог?! — ахнула она. — На лице?!
— Ну, справедливости ради замечу, что человек, у которого кочерга оказалась в руках, не собирался ударить меня по лицу. Если бы удар пришелся по спине, как и было задумано, то пострадал бы только мой сюртук, а я отделался бы синяком. Но я обернулся, и кочерга попала мне по щеке.
— О, мой бедный… дорогой… — В глазах Регины блеснули слезы. Она ласково погладила его по изуродованной щеке, словно давний ожог еще мог болеть. — Как ты, должно быть, мучился…
«Дорогой»! Она назвала его «дорогой»! Эх и дурак же он — нужно было с самого начала рассказать ей, откуда у него этот проклятый шрам!
— Да, некоторое время было довольно больно, — мрачно признался он. — Но мне пришлось бы куда хуже, если бы не моя не по летам развитая сестра. Бедная крошка настояла на том, чтобы самолично менять мне повязки, пропитанные каким-то чудодейственным бальзамом, рецепт которого она вычитала в одном дамском журнале. Как бы то ни было, но он действительно мне помог.
— Луиза была там?! — поразилась Регина.
— Нет, нет, она не видела, как это произошло, а я никогда не рассказывал ей, что было на самом деле. Но в то время она была дома.
Глаза Регины подозрительно сузились.
— Это случилось в Каслмейне? — инквизиторским тоном осведомилась она. — И кто же, интересно, осмелился поднять на вас руку? Да еще в вашем собственном доме?
— Не думаю, что вам стоит это знать… — Его охватил такой стыд, что Маркус отвел глаза. Ему было страшно даже думать о том, что может прийти ей в голову…
— Нет уж, извините. Я хочу это знать! В конце концов, я ваша жена. — Внезапно губы ее задрожали. — Вы можете рассказать мне все, дорогой!
«Дорогой»! Снова это сладкое слово! У Маркуса никогда и в мыслях не было, что женщина когда-нибудь сможет сказать про него «дорогой»… Тем более Регина. На мгновение он онемел.
— Это была моя мать…
Какое-то время она смотрела на него с открытым ртом. Маркус помрачнел — теперь его жена поняла наконец, в какую чудовищную семью она вошла… и уже горько раскаивается, что совершила такую глупость.
Он ждал слез, упреков — и страшно растерялся, когда ее лицо вдруг исказилось яростью.
— Ваша мать?! Ваша мать ударила вас кочергой?! Да как она могла?! Эх, жаль, что ее тут нет! Я бы… я бы… Впрочем, у меня еще будет время придумать, как ей отомстить! Ужас, какой! Ударить собственного сына раскаленной кочергой, да еще по лицу?! Что она — с ума сошла?! Чудовище, а не женщина!
Регину трясло от негодования. Маркус даже оторопел слегка — ничего подобного он не ожидал. Неужели она так расстроилась из-за него?
— Ну, это уж слишком… — пробормотал он. — Просто она была не в себе. Пришла в ярость и… по-моему, даже не понимала, что делает.
— Разве что-нибудь может оправдать женщину, когда она поднимает руку на собственного ребенка!
Маркус почувствовал себя на редкость неловко — впервые в жизни ему приходилось защищать свою мать.
— Она как раз собиралась поворошить угли в камине, чтобы огонь разгорелся пожарче. И в этот момент я потребовал, чтобы они с Принни навсегда убрались из Каслмейна. Теперь, став владельцем замка, я имел на это право. Это привело ее в бешенство. Принни запротестовал, и тогда я сказал ему все, что накипело у меня на душе, о… — Маркус осекся. Ему не хотелось об этом говорить, во всяком случае, сегодня. — Как бы то ни было, она потеряла голову. И бросилась на меня с кочергой. Принни вскрикнул: «Осторожно!» Я обернулся. И вот, пожалуйста. С тех пор у меня на щеке этот шрам.
— Ее следовало повесить за то, что она изуродовала ваше прекрасное лицо, — стиснув зубы, ледяным тоном процедила Регина.
Его прекрасное лицо?! Так жена находит его привлекательным?! Поразительно!
— Она уже получила свое. Принни так и не простил ей этой выходки. Впрочем, и того, что его вышвырнули из замка, как нагадившего кота, тоже. Для них обоих это стало началом конца. А как вы думаете, почему она распускает обо мне все эти ужасные слухи? О том, как мерзко я якобы вел себя с ней, как заставил умирающего отца вычеркнуть ее из завещания, и прочую чепуху? Просто мать так и не простила мне того, что из-за меня прервалась ее связь с Принни.
— Это не ваша, а ее собственная вина! А вы почему молчите? — напала на растерявшегося мужа Регина.
Он пожал плечами:
— Предлагаете разболтать всем о том, что моя собственная мать ненавидела меня до такой степени, что, не задумываясь, ударила по лицу раскаленной кочергой? Нет уж, увольте. Не хочу. И потом, она тут же примется на каждом шагу рассказывать, как я якобы бил ее и что она, мол, просто была вынуждена защищать свою жизнь. Или придумает еще что-нибудь.
— Но принц…
— …наверняка подтвердит любую, даже самую нелепую, ее выдумку. Вряд ли он захочет, чтобы все узнали, что за чудовище его бывшая возлюбленная. — Маркус скрипнул зубами. — Да он и раньше всегда становился на ее сторону, когда она, так сказать, занималась моим «воспитанием».
— Что вы имеете в виду? — удивилась Регина.
— Ничего, — буркнул он. — Просто пытаюсь сказать, что с моей стороны глупо объяснять, как все было на самом деле. В ответ она бы только наворотила еще гору самой чудовищной лжи. — Стыд, о котором он уже стал забывать, возвратился с новой силой. — К тому же сделать из меня какого-то монстра не составляло никакого труда — тем более ей. Не забывайте, я ведь вышвырнул из дома принца! И потом, в двадцать два года я был страшно неуклюжим, угрюмым, иными словами, просто отвратительным — словно сама природа предназначила меня на роль этакого деревенского олуха. В то время я уже был на полпути к тому, чтобы стать всеобщим посмешищем. Сколько лет у меня ушло на то, чтобы избавиться от всех тех нелепых и обидных прозвищ, которыми меня наградили в школе! — Горькая складка залегла у его губ. — И потом… отец.
— Принц?
— Нет. Виконт, — вырвалось у него.
— Но ведь принц — ваш настоящий отец, разве нет? Я слышала, что виконт, вернувшись из путешествия по Италии, которое длилось без малого полгода, нашел вашу мать беременной.
— Да, — угрюмо усмехнулся Маркус. — Вечный стыд моей жизни… Ведь все знали, что я ублюдок… «принцево отродье»… И я тоже это знал. Моя мать оказалась слишком нетерпеливой, чтобы сначала родить мужу наследника или двух. А он после этой истории просто повернулся к ней спиной. И с чем же она осталась? Да, тщеславие ее было вознаграждено вполне — юный принц не вылезал из ее постели. А кроме этого? Парочка не слишком дорогих подарков, несколько комплиментов, и все.
— Виконт уехал один на полгода? А сколько они к тому времени были женаты?
— Два года.
— И он решился оставить ее так надолго?
— Он не оставлял ее! — вдруг возмутился Маркус. — Просто он надумал ей в угоду перестроить Каслмейн, чтобы он был достоин женщины такой необыкновенной красоты. И ее положения. — Его мать была из очень родовитой семьи, правда, к этому времени совсем разорившейся. Собственно говоря, тогда они уже впали в полную нищету, из которой им удалось выбраться лишь благодаря щедрости виконта. — Он и в Италию-то отправился лишь затем, чтобы выбрать для Каслмейна мрамор, статуи, мебель, ну и все остальное…
— На полгода?! И не взял с собой жену?
Только сейчас, после этого ее вопроса, Маркусу впервые пришло в голову, что все это действительно выглядит несколько странно.
— Ну, она могла поехать с ним, — неуверенно протянул он, раздумывая, что бы еще сказать в защиту человека, которого привык считать отцом. — Но предпочла остаться в Англии. Точнее, в Лондоне.
— Не могу представить себе, чтобы женщина с радостью рассталась с мужем на полгода, даже если бы он отправился выбирать статуи для их будущего дома! — твердо заявила Регина.
— Стало быть, вы оправдываете ее измену? — холодно осведомился Маркус.
— Нет, конечно. — В глазах Регины что-то блеснуло. — Но если бы мой супруг счел мое общество скучным до такой степени, что предпочел бы путешествовать по Италии без меня, я бы связала его по рукам и ногам, а потом устроила бы ему допрос с пристрастием, чтобы узнать почему. Ха! Попробовал бы он уехать без меня!
Как ни странно, на душе у Маркуса внезапно стало тепло.
— Примерно так я и думал. — И легким поцелуем коснулся ее лба. — В любом случае я не стану это проверять.
— Да уж, лучше не стоит, — проворковала она.
В ответ Маркус коснулся поцелуем ее губ. Желание охватило его мгновенно — так вспыхивает сухой хворост, если поднести к нему спичку. После нескольких мучительных для него поцелуев, когда его губы стало саднить от жесткой ткани костюма Регины, Маркус пришел в такую ярость, что готов был голыми руками разорвать на ней проклятую тряпку. Но тут карета резко остановилась, заставив обоих прийти в себя.
Маркус выглянул в окошко и чуть не застонал от досады, обнаружив, что они уже добрались до места. Потом на губах его появилась легкая улыбка.
— Приехали, дорогая.
Глава 17
Регина сползла с колен мужа и тоже выглянула в окно. Но все, что она могла рассмотреть со своей стороны экипажа, — это ствол дуба и несколько берез.
— Где это мы? — спросила она, сгорая от любопытства. Он повернул ее руку ладонью вверх и бережно поцеловал.
— Это мое имение. Только самого дома отсюда не видно. Онемев от изумления, Регина одернула платье, потом машинально поправила слегка растрепавшиеся волосы.
— Мы проведем медовый месяц в вашей охотничьей сторожке?
— Не совсем. Пойдемте.
Словно из-под земли вырос грум, чтобы распахнуть перед ними дверцу ландо. Выйдя из экипажа, Регина огляделась по сторонам — и не поверила своим глазам. Не знай она, куда они приехали, наверняка бы решила, что Маркус с помощью какого-то волшебства одним махом перенес их из Англии куда-нибудь в самое сердце Индии. Или Турции. Стоявший перед ними дом с двумя обращенными на восток изящными минаретами по бокам горделиво вздымал вверх похожий на луковку купол. И сам дом, и минареты были украшены затейливой золотой вязью, впрочем, так же, как и узкие стрельчатые окна, а колонны у входа походили на пальмы. Это был настоящий дворец какого-нибудь восточного владыки, только в миниатюре.
— Господи помилуй, вот тебе и охотничий домик! — растерянно ахнула она.
Маркус хмыкнул.
— Мой отец считал себя эклектиком — во всяком случае, когда речь шла об архитектуре. Побывав в Индии, он объявил, что непременно выстроит себе дворец в восточном стиле — дескать, прямо рядом с замком. Мы привыкли называть его Иллирия[16].
Она старалась не смотреть ему в глаза, и в душе Маркуса внезапно шевельнулось недоброе предчувствие.
— Наверняка решится. Я не верю вашему брату.
И тут она в первый раз взглянула ему в глаза:
—А мне… мне вы верите?
«Если речь идет о нем — нет», — подумал Маркус. Но он был не настолько глуп, чтобы произнести это вслух.
— Конечно, верю.
— Тогда даю вам честное слово, что Сайсели вы можете доверять так же, как и мне. — Взгляд Регины снова обратился к Луизе. — А если вас до сих пор мучают сомнения насчет Саймона, почему бы вам не рассказать о своих подозрениях Луизе? Тогда она будет начеку.
— Она мне не поверит. Ей хорошо известно, что я не доверяю ни принцу, ни его приятелям, — она наверняка скажет, что у меня это стало уже чем-то вроде мании. Чтобы убедить ее, мне пришлось бы сказать ей… — Маркус осекся, в душе проклиная свой слишком длинный язык.
— Сказать ей — что?
Он тяжело вздохнул. Что ж, теперь она его жена, стало быть, имеет полное право узнать наконец правду.
— Что существуют некоторые сомнения насчет того, кем был ее настоящий отец, — во всяком случае, у Принни они точно есть. Он утверждает, что ее отец он.
Странно, но она, похоже, нисколько не удивилась.
— Я так понимаю, что вы лично придерживаетесь другого мнения?
— Что бы он там ни говорил, Луиза не его дочь.
— Вы убеждены?
— Так уж случилось, что это невозможно. Кстати, самому Принни это отлично известно. Да и к тому же, считай он, что Луиза — его дочь, он ни за что не согласился бы, чтобы ее опекуном стал я. Думаю, он поступил бы с ней так же, как в свое время они с миссис Фитцхерберт обошлись с дочерью леди Горации Сеймур.
— Но Минни после смерти матери осталась совершенно одна. У бедняжки не было семьи — одни лишь дядюшки и кузены.
— И ни один из них не верил, что Принни — ее отец. И это при том, что ее мать была его любовницей. Тем не менее принц настоял, что сам станет опекуном несчастной девушки.
— Возможно, он доверил ее вам, потому что знал — Луиза попадет в надежные руки.
Маркус выразительно поднял брови.
— Ему прекрасно известно, до какой степени я презираю его. Он был просто обязан попробовать лишить меня опекунства, хотя бы для того, чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие.
Какое-то время она молчала, видимо, обдумывая его слова.
— А что, для вас было бы таким ударом, если бы выяснилось, что Луиза тоже является дочерью его высочества?
Глаза его налились кровью.
— Знаете, большая часть моей жизни была отравлена сознанием того, что я ублюдок… незаконный сын — ни наследник принца, ни отпрыск виконта. Мне ни на минуту не давали забыть о том, что я плод любовного союза, проклятого церковью и вызывающего презрение у всех порядочных людей. Я чувствовал себя символом всех пороков нашего общества. И скорее умер бы, чем согласился разделить с кем-то это бремя, тем более с Луизой.
— Но она уже взрослая женщина. И вполне способна это перенести.
— Способна ли? Предлагаете так ей и сказать? — Лицо Маркуса потемнело, и Регина поняла, что он с трудом сдерживается. — Только не забудьте тогда заодно сообщить и то, что ваш братец — всего лишь проходимец, который хочет воспользоваться ею как ступенькой, чтобы подняться на самый верх политической лестницы.
Регина побелела как полотно.
— Неправда! — Она затравленно оглянулась. — Но даже если бы это и было так, я бы никогда не решилась ей рассказать, потому что это разбило бы Луизе сердце!
— Вот именно. Как раз поэтому я тоже молчу. И делаю все, чтобы разлучить их. Лучше уж пусть считает меня упрямым тираном, это я уж как-нибудь переживу. Зато есть надежда, что за это время Фоксмуру надоест преследовать ее и он оставит эту затею.
— А если нет? — Маркус вопросительно поднял брови, и Регина торопливо добавила: — Если он будет ухаживать за ней?
— Пусть только попробует нарушить слово, и я собственными руками вырву сердце у него из груди! — И, смерив ее ледяным взглядом, добавил: — И ваше тоже, если вы вздумаете ему помогать!
— Мне и в голову не придет ему помогать, если это разобьет сердце вашей сестре. — И уже более мягким, даже слегка печальным тоном добавила: — Не знаю, поверите вы мне или нет, но я всегда желала Луизе только добра.
— Хорошо.
На этом разговор закончился, оставив после себя едкий привкус горечи, не пропавший даже после нескольких изысканных блюд, поданных гостям в качестве свадебного завтрака. Маркус помрачнел — Регина явно что-то скрывает от него. Он чувствовал это, только никак не мог понять, что же именно.
Это неприятное чувство не исчезло и после завтрака, а когда они уселись в карету, стало только сильнее. После выпитого шампанского у обоих слегка кружилась голова. Регина уже успела переодеться, сменив свадебное платье из серебристой и легкой, как паутинка, ткани на довольно скромный, зато удобный дорожный костюм. Жакет нежнейшего персикового оттенка застегивался до самого подбородка, а длинный ряд пуговиц упирался в изящный, но строгий воротничок, словно предупреждавший: «Руки прочь от меня!»
Нарочитая строгость туалета его молодой жены очень мало волновала бы Маркуса, если бы она не уселась напротив, вместо того чтобы расположиться рядом с ним. Ничего хорошего это не сулило.
Решив слегка разрядить обстановку, он сунул руку в карман и выудил оттуда то, что незадолго до отъезда дала ему Луиза.
— Вот, — объявил он, бросив на колени Регины конверт, когда карета тронулась в путь. — Луиза велела передать это вам, как только мы отправимся. Наверняка какие-нибудь женские штучки вроде «Добро пожаловать в семью!».
Похоже, вместо того чтобы успокоить, он лишь еще больше разволновал ее. Маркус нахмурился, глядя, как Регина трясущимися руками заталкивает конверт в сумочку.
— Спасибо, — пролепетала она.
— Разве вы не собираетесь его прочитать? — удивился он.
— Потом.
— Но я нисколько не возражаю, если…
— Нет. Я предпочитаю читать письма в одиночестве. Со временем вы к этому привыкнете.
— Понятно. — Черта с два ему что-то понятно, мрачно думал про себя Маркус. Возможно, именно так она представляет себе их брак — как некий союз, в котором каждый живет своей собственной жизнью? Его самого это нисколько не устраивало. Но что он может сделать?
Какое-то время они ехали в молчании, которое обоим было страшно прервать. Наконец Регина решилась.
— Куда мы едем? — дрожащим голосом поинтересовалась она.
— Это сюрприз.
Она сглотнула, стараясь подавить тревогу.
— Приятный, надеюсь?
— Очень рассчитываю, что да. Во всяком случае, там мы сможем побыть вдвоем.
— Долго?
— Сколько захотим.
Она втянула воздух сквозь стиснутые зубы и принялась смущенно разглядывать лежавшие на коленях руки.
— Это ведь… м-м-м… не слишком далеко?
Ее вопрос вновь заставил Маркуса насторожиться.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Я смогу найти там слугу, которого можно было бы отправить с письмом?
— Конечно. А кому вы собираетесь писать?
— Хочу дать знать Сайсели, где мы, — пожала плечами Регина. — Просто на тот случай, если я ей вдруг понадоблюсь.
— Отлично. — Все эти вопросы и странная, почти детская зависимость от кузины почему-то не давали Маркусу покоя. — Надеюсь только, что вам не придет в голову пригласить ее составить нам компанию, — усмехнулся он. — А все остальное — пожалуйста. Пишите, сколько хотите. — Он впился взглядом в ее смущенное лицо и посерьезнел. — Скажите… неужели вы так боитесь остаться со мной наедине?
Регина, вспыхнув, бросила на него настороженный взгляд:
— Нет, конечно!
— Тогда в чем дело? Вы сейчас смахиваете на кошку на раскаленной плите. Даже раньше, когда мы не были еще обручены, вы не так нервничали, как сейчас. А ведь теперь вы моя жена.
Регина с трудом заставила себя улыбнуться, но улыбка вышла вымученной.
— В день своей свадьбы каждая женщина нервничает — это естественно.
— Ну, от этого есть прекрасное лекарство. — Усмехнувшись, Маркус сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени.
— Маркус! — затрепыхалась Регина, стараясь вырваться. — Еще же светло!
— Уже смеркается, — любезно успокоил ее Маркус. — А кроме того, мы женаты, мадам. — И прежде чем она успела возразить, закрыл ей рот поцелуем. Регина так растерялась, что сначала даже не ответила на него. Однако не прошло и нескольких секунд, как ее чувства проснулись и желание вспыхнуло в ней с такой силой, что она даже слегка испугалась.
Почувствовав, как руки жены обвились вокруг его шеи, Маркус довольно зарычал и вновь припал к ее губам с голодной страстью, от которой он изнывал всю эту бесконечно долгую неделю. Кровь ударила ему в голову, но он крепко держал себя в руках. Нет, он скорее умрет, чем позволит себе лишить ее девственности прямо здесь, в карете, как сделал бы дикарь. Но он, черт возьми, джентльмен, и не допустит этого! Однако ничто не мешает ему слегка… э-э-э… скажем так, подготовить молодую жену к первой брачной ночи. Что будет вдвойне полезно, поскольку разожжет ее желание, а заодно облегчит те неприятные ощущения, которые ждут каждую девственницу в тот момент, когда она становится женщиной.
Если, конечно, ему удастся продержаться достаточно долго… С каждым поцелуем Маркусу становилось все труднее брать себя в руки. Вскоре он с горечью понял, что просто умрет от разрыва сердца, если тут же, прямо сейчас не испробует на вкус ее нежную плоть…
Он наклонил голову, чтобы запечатлеть поцелуй на изящно изогнутой шейке своей молодой жены… и едва не лишился при этом одного глаза.
— Дьявольщина! — взревел он, резко отшатнувшись. Потом озадаченно заморгал, разглядывая с безопасного расстояния ее обманчиво шелковистый воротничок. — Проклятие! Что это за колючка у вас на шее?
— Обычный плоеный воротничок, — невозмутимо объяснила Регина. — А внутри проволочка, чтобы он был жестче и не опускался на плечи.
— Нет, это не воротничок, — пробурчал он. — Это какое-то орудие убийства, честное слово! Или вы не желаете, чтобы я даже пальцем прикасался к вам?!
В сумраке кареты смех Регины зазвенел серебряным колокольчиком.
— Если честно, я как-то даже не думала об этом, когда выбирала фасон. В модном журнале он назывался весьма элегантным и наиболее удобным для долгого путешествия в карете. Вы не согласны?
— Э-э-э… не совсем.
— Жаль! Мне казалось, он выглядит весьма соблазнительно.
— Для какого-нибудь дракона — возможно. Глаза Регины вспыхнули.
— Тогда он идеально подходит для жены виконта Дракона. Он криво улыбнулся в ответ.
— Мадам Дракон! Хм, вам идет. Только вам, моя дорогая, могло прийти в голову украсить платье тем, что вполне можно использовать в качестве орудия пытки.
Регина насмешливо подняла одну бровь:
— Ну, знаете, мне и в голову не могло прийти, что вы наброситесь на меня, едва карета тронется с места!
— Вот как? Тогда вы плохо знаете своего мужа, мадам! — Он нежно коснулся мочки ее уха. — Похоже, с нынешнего дня мне придется помогать вам, выбирать себе новые туалеты — хотя бы для того, чтобы не подвергать себя опасности окриветь всякий раз, как мне захочется поцеловать свою жену!
— О, бедняжка дракон! — иронически простонала Регина. — Испугался воротничка на женском платье! Какой позор! Разве после этого вы сможете высоко держать голову среди своих собратьев?
— Никаких других драконов! — зловещим шепотом произнес Маркус. — Слышите, мадам? Только я! И так будет всегда.
Он сразу сообразил, что ляпнул что-то не то, хотя бы потому, что Регина, как-то съежившись, вдруг сникла и вся ее веселость разом пропала.
— Я ведь уже поклялась, что стану вам верной женой, — прошептала она. — А за завтраком вы сами признались, что верите мне.
— Вы меня не так поняли — я не доверяю не вам, а другим драконам!
— Но я вышла замуж не за другого дракона. Я вышла замуж за вас!
— Просто потому, что вас заставили обстоятельства, — пожал плечами Маркус, невольно высказав то, что мучило его все последние дни.
— У меня был выбор, как поступить. Я сама так решила.
— Боюсь, он был весьма невелик, — покачал головой Маркус.
— Это верно. Но меня вполне устраивает моя участь, — отрезала Регина.
— Неужели?
— Между прочим, я сижу у вас на коленях, вы не заметили?
— Одетая в какой-то панцирь вместо платья, — мрачно закончил Маркус.
Регина засмеялась.
— Обещаю больше никогда его не надевать.
— Нет, нет, непременно надевайте — особенно если вам придется иметь дело с драконами, а меня почему-то не окажется рядом. Я согласен даже самолично облачить вас в этот наряд!
Вся сияя, Регина обхватила ладонями его лицо:
— Вы просто неотразимы, когда ревнуете! Маркус посмотрел ей в глаза:
— Я вовсе не шучу. Клянусь, я не намерен делить вас ни с кем.
— Я тоже, — серьезно ответила она. — Я не из тех, кто делится.
Маркус разинул рот:
— Вы шутите?
— Можно подумать, вы не заметили, как все дамы в «Олмаке» пожирали вас глазами, — усмехнулась она.
— Ну, может быть, одна или две, — с притворной скромностью пожал плечами Маркус, донельзя польщенный тем, что она тоже обратила на это внимание. — И то лишь из любопытства. А уж если бы им пришлось выбирать между красивым молодым человеком из вашего бывшего окружения и таким неуклюжим дикарем…
— Никакой вы не неуклюжий, — перебила его Регина, и он даже опешил слегка, с таким возмущением это было сказано. Вдруг ее пальцы запутались у него в волосах. — Если хотите знать, я нахожу вас весьма… эффектным.
Вообще говоря, она слегка покривила душой, так ей хотелось развеять его мрачное настроение. Но как ни странно, это сработало.
— Эффектным, значит? Что ж, неплохо… Регина осторожно погладила его по щеке:
— Ну а теперь, когда мы женаты, может, вы расскажете наконец, откуда у вас этот шрам?
— Святители небесные, для чего вам это знать?
— Потому что я ваша жена. И мне хочется знать о вас все. — Регина с притворным гневом расправила плечи. — А если вы станете молчать, то я буду колоть вас своим воротничком! — пригрозила она.
Неуверенная улыбка тронула губы Маркуса.
— Ладно, ваша взяла. Хватит с меня и одного шрама.
— Вы ведь получили его не при падении с лошади, я угадала? — спросила Регина.
Тяжело вздохнув, он посадил ее поудобнее.
— Нет, конечно. Там, в «Олмаке», вы были абсолютно правы — это ожог. От раскаленной кочерги.
Лоб Регины прорезала глубокая морщина.
— Ожог?! — ахнула она. — На лице?!
— Ну, справедливости ради замечу, что человек, у которого кочерга оказалась в руках, не собирался ударить меня по лицу. Если бы удар пришелся по спине, как и было задумано, то пострадал бы только мой сюртук, а я отделался бы синяком. Но я обернулся, и кочерга попала мне по щеке.
— О, мой бедный… дорогой… — В глазах Регины блеснули слезы. Она ласково погладила его по изуродованной щеке, словно давний ожог еще мог болеть. — Как ты, должно быть, мучился…
«Дорогой»! Она назвала его «дорогой»! Эх и дурак же он — нужно было с самого начала рассказать ей, откуда у него этот проклятый шрам!
— Да, некоторое время было довольно больно, — мрачно признался он. — Но мне пришлось бы куда хуже, если бы не моя не по летам развитая сестра. Бедная крошка настояла на том, чтобы самолично менять мне повязки, пропитанные каким-то чудодейственным бальзамом, рецепт которого она вычитала в одном дамском журнале. Как бы то ни было, но он действительно мне помог.
— Луиза была там?! — поразилась Регина.
— Нет, нет, она не видела, как это произошло, а я никогда не рассказывал ей, что было на самом деле. Но в то время она была дома.
Глаза Регины подозрительно сузились.
— Это случилось в Каслмейне? — инквизиторским тоном осведомилась она. — И кто же, интересно, осмелился поднять на вас руку? Да еще в вашем собственном доме?
— Не думаю, что вам стоит это знать… — Его охватил такой стыд, что Маркус отвел глаза. Ему было страшно даже думать о том, что может прийти ей в голову…
— Нет уж, извините. Я хочу это знать! В конце концов, я ваша жена. — Внезапно губы ее задрожали. — Вы можете рассказать мне все, дорогой!
«Дорогой»! Снова это сладкое слово! У Маркуса никогда и в мыслях не было, что женщина когда-нибудь сможет сказать про него «дорогой»… Тем более Регина. На мгновение он онемел.
— Это была моя мать…
Какое-то время она смотрела на него с открытым ртом. Маркус помрачнел — теперь его жена поняла наконец, в какую чудовищную семью она вошла… и уже горько раскаивается, что совершила такую глупость.
Он ждал слез, упреков — и страшно растерялся, когда ее лицо вдруг исказилось яростью.
— Ваша мать?! Ваша мать ударила вас кочергой?! Да как она могла?! Эх, жаль, что ее тут нет! Я бы… я бы… Впрочем, у меня еще будет время придумать, как ей отомстить! Ужас, какой! Ударить собственного сына раскаленной кочергой, да еще по лицу?! Что она — с ума сошла?! Чудовище, а не женщина!
Регину трясло от негодования. Маркус даже оторопел слегка — ничего подобного он не ожидал. Неужели она так расстроилась из-за него?
— Ну, это уж слишком… — пробормотал он. — Просто она была не в себе. Пришла в ярость и… по-моему, даже не понимала, что делает.
— Разве что-нибудь может оправдать женщину, когда она поднимает руку на собственного ребенка!
Маркус почувствовал себя на редкость неловко — впервые в жизни ему приходилось защищать свою мать.
— Она как раз собиралась поворошить угли в камине, чтобы огонь разгорелся пожарче. И в этот момент я потребовал, чтобы они с Принни навсегда убрались из Каслмейна. Теперь, став владельцем замка, я имел на это право. Это привело ее в бешенство. Принни запротестовал, и тогда я сказал ему все, что накипело у меня на душе, о… — Маркус осекся. Ему не хотелось об этом говорить, во всяком случае, сегодня. — Как бы то ни было, она потеряла голову. И бросилась на меня с кочергой. Принни вскрикнул: «Осторожно!» Я обернулся. И вот, пожалуйста. С тех пор у меня на щеке этот шрам.
— Ее следовало повесить за то, что она изуродовала ваше прекрасное лицо, — стиснув зубы, ледяным тоном процедила Регина.
Его прекрасное лицо?! Так жена находит его привлекательным?! Поразительно!
— Она уже получила свое. Принни так и не простил ей этой выходки. Впрочем, и того, что его вышвырнули из замка, как нагадившего кота, тоже. Для них обоих это стало началом конца. А как вы думаете, почему она распускает обо мне все эти ужасные слухи? О том, как мерзко я якобы вел себя с ней, как заставил умирающего отца вычеркнуть ее из завещания, и прочую чепуху? Просто мать так и не простила мне того, что из-за меня прервалась ее связь с Принни.
— Это не ваша, а ее собственная вина! А вы почему молчите? — напала на растерявшегося мужа Регина.
Он пожал плечами:
— Предлагаете разболтать всем о том, что моя собственная мать ненавидела меня до такой степени, что, не задумываясь, ударила по лицу раскаленной кочергой? Нет уж, увольте. Не хочу. И потом, она тут же примется на каждом шагу рассказывать, как я якобы бил ее и что она, мол, просто была вынуждена защищать свою жизнь. Или придумает еще что-нибудь.
— Но принц…
— …наверняка подтвердит любую, даже самую нелепую, ее выдумку. Вряд ли он захочет, чтобы все узнали, что за чудовище его бывшая возлюбленная. — Маркус скрипнул зубами. — Да он и раньше всегда становился на ее сторону, когда она, так сказать, занималась моим «воспитанием».
— Что вы имеете в виду? — удивилась Регина.
— Ничего, — буркнул он. — Просто пытаюсь сказать, что с моей стороны глупо объяснять, как все было на самом деле. В ответ она бы только наворотила еще гору самой чудовищной лжи. — Стыд, о котором он уже стал забывать, возвратился с новой силой. — К тому же сделать из меня какого-то монстра не составляло никакого труда — тем более ей. Не забывайте, я ведь вышвырнул из дома принца! И потом, в двадцать два года я был страшно неуклюжим, угрюмым, иными словами, просто отвратительным — словно сама природа предназначила меня на роль этакого деревенского олуха. В то время я уже был на полпути к тому, чтобы стать всеобщим посмешищем. Сколько лет у меня ушло на то, чтобы избавиться от всех тех нелепых и обидных прозвищ, которыми меня наградили в школе! — Горькая складка залегла у его губ. — И потом… отец.
— Принц?
— Нет. Виконт, — вырвалось у него.
— Но ведь принц — ваш настоящий отец, разве нет? Я слышала, что виконт, вернувшись из путешествия по Италии, которое длилось без малого полгода, нашел вашу мать беременной.
— Да, — угрюмо усмехнулся Маркус. — Вечный стыд моей жизни… Ведь все знали, что я ублюдок… «принцево отродье»… И я тоже это знал. Моя мать оказалась слишком нетерпеливой, чтобы сначала родить мужу наследника или двух. А он после этой истории просто повернулся к ней спиной. И с чем же она осталась? Да, тщеславие ее было вознаграждено вполне — юный принц не вылезал из ее постели. А кроме этого? Парочка не слишком дорогих подарков, несколько комплиментов, и все.
— Виконт уехал один на полгода? А сколько они к тому времени были женаты?
— Два года.
— И он решился оставить ее так надолго?
— Он не оставлял ее! — вдруг возмутился Маркус. — Просто он надумал ей в угоду перестроить Каслмейн, чтобы он был достоин женщины такой необыкновенной красоты. И ее положения. — Его мать была из очень родовитой семьи, правда, к этому времени совсем разорившейся. Собственно говоря, тогда они уже впали в полную нищету, из которой им удалось выбраться лишь благодаря щедрости виконта. — Он и в Италию-то отправился лишь затем, чтобы выбрать для Каслмейна мрамор, статуи, мебель, ну и все остальное…
— На полгода?! И не взял с собой жену?
Только сейчас, после этого ее вопроса, Маркусу впервые пришло в голову, что все это действительно выглядит несколько странно.
— Ну, она могла поехать с ним, — неуверенно протянул он, раздумывая, что бы еще сказать в защиту человека, которого привык считать отцом. — Но предпочла остаться в Англии. Точнее, в Лондоне.
— Не могу представить себе, чтобы женщина с радостью рассталась с мужем на полгода, даже если бы он отправился выбирать статуи для их будущего дома! — твердо заявила Регина.
— Стало быть, вы оправдываете ее измену? — холодно осведомился Маркус.
— Нет, конечно. — В глазах Регины что-то блеснуло. — Но если бы мой супруг счел мое общество скучным до такой степени, что предпочел бы путешествовать по Италии без меня, я бы связала его по рукам и ногам, а потом устроила бы ему допрос с пристрастием, чтобы узнать почему. Ха! Попробовал бы он уехать без меня!
Как ни странно, на душе у Маркуса внезапно стало тепло.
— Примерно так я и думал. — И легким поцелуем коснулся ее лба. — В любом случае я не стану это проверять.
— Да уж, лучше не стоит, — проворковала она.
В ответ Маркус коснулся поцелуем ее губ. Желание охватило его мгновенно — так вспыхивает сухой хворост, если поднести к нему спичку. После нескольких мучительных для него поцелуев, когда его губы стало саднить от жесткой ткани костюма Регины, Маркус пришел в такую ярость, что готов был голыми руками разорвать на ней проклятую тряпку. Но тут карета резко остановилась, заставив обоих прийти в себя.
Маркус выглянул в окошко и чуть не застонал от досады, обнаружив, что они уже добрались до места. Потом на губах его появилась легкая улыбка.
— Приехали, дорогая.
Глава 17
Заранее приучите свою подопечную к мысли, что она ничего не должна скрывать от мужа. Это очень облегчит ее семейную жизнь.
Мисс Сайсели Тремейн. Идеальная компаньонка
Регина сползла с колен мужа и тоже выглянула в окно. Но все, что она могла рассмотреть со своей стороны экипажа, — это ствол дуба и несколько берез.
— Где это мы? — спросила она, сгорая от любопытства. Он повернул ее руку ладонью вверх и бережно поцеловал.
— Это мое имение. Только самого дома отсюда не видно. Онемев от изумления, Регина одернула платье, потом машинально поправила слегка растрепавшиеся волосы.
— Мы проведем медовый месяц в вашей охотничьей сторожке?
— Не совсем. Пойдемте.
Словно из-под земли вырос грум, чтобы распахнуть перед ними дверцу ландо. Выйдя из экипажа, Регина огляделась по сторонам — и не поверила своим глазам. Не знай она, куда они приехали, наверняка бы решила, что Маркус с помощью какого-то волшебства одним махом перенес их из Англии куда-нибудь в самое сердце Индии. Или Турции. Стоявший перед ними дом с двумя обращенными на восток изящными минаретами по бокам горделиво вздымал вверх похожий на луковку купол. И сам дом, и минареты были украшены затейливой золотой вязью, впрочем, так же, как и узкие стрельчатые окна, а колонны у входа походили на пальмы. Это был настоящий дворец какого-нибудь восточного владыки, только в миниатюре.
— Господи помилуй, вот тебе и охотничий домик! — растерянно ахнула она.
Маркус хмыкнул.
— Мой отец считал себя эклектиком — во всяком случае, когда речь шла об архитектуре. Побывав в Индии, он объявил, что непременно выстроит себе дворец в восточном стиле — дескать, прямо рядом с замком. Мы привыкли называть его Иллирия[16].