Джеффрис Сабрина. Загадочный виконт

   Бросив на мужа скептический взгляд, Регина позволила ему помочь ей спешиться. Они долго бродили по узким аккуратным тропинкам между клумб с цветами, которым отчаянно не хватало заботливых рук, но Регина упорно молчала.
   Она явно давала ему понять, что в этом смысле рассчитывать на нее не приходится.
   Они как раз обошли небольшой садик и спускались по склону холма в направлении цветущего розария, когда позади них вдруг раздался леденящий душу крик. Шарахнувшись от испуга, Маркус с Региной разом обернулись и увидели, как по склону холма, обхватив руками ногу, кубарем катится мальчишка лет семи. Из ноги его толчками бьет кровь.
   Застыв на мгновение, Маркус только спустя какое-то время сообразил, что это сын садовника, страшный непоседа и егоза. Первой опомнилась Регина. Подлетев к захлебывающемуся от рыданий мальчику, она упала перед ним на колени и принялась осматривать окровавленную ногу. К тому времени как подоспел Маркус, она уже сорвала с шеи шарфик и, отыскав на земле небольшую дощечку, умудрилась сделать нечто вроде примитивной лангетки.
   — Я… простите, милорд, — пролепетал малыш, заливаясь слезами. — Я только хотел увидеть… вашу леди, да свалился с изгороди и пропорол ногу. — Он повернулся к Регине. Его замурзанная мордашка была перекошена от страха. — Я ведь не умру, нет, а, миледи?
   — Конечно, нет, — твердо заявила Регина. Вид крови, похоже, ничуть ее не пугал, во всяком случае, рваная рана не вызывала у нее ни страха, ни брезгливости. — Я видела раны и похуже, причем у совсем маленьких, и никто из них не умер, поверь мне. И никто не плакал. А такая царапинка, как у тебя, живо заживет, ты и глазом моргнуть не успеешь!
   Ах да… кажется, она упоминала, что работала в госпитале, спохватился вконец растерявшийся Маркус.
   — Чем я могу помочь? — неловко спросил он.
   — Лучше всего немедленно отнести его в дом. И как следует обработать рану. Когда они подошли к задней двери флигеля, где располагалась кухня, они наткнулись на кухарку. Та, увидев из окна как хозяин несет на руках ее окровавленного сынишку, сначала пронзительно завопила, а потом кубарем кинулась им навстречу. За ней толпой неслись перепуганные горничные и судомойки.
   — Тимми! Боже, спаси нас и помилуй! Тимми!
   — Ничего страшного. — Регина обняла испуганную женщину за плечи, а Маркус внес мальчика на кухню.
   Поспешно оглядев сына и рану у него на ноге, кухарка, похоже, убедилась, что молодая хозяйка говорит правду, и из груди ее вырвался облегченный вздох.
   Регина, заметив посреди кухни стол, повелительно махнула мужу:
   — Клади его туда. — Потом повернулась к кухарке: — Слушайте внимательно. Мне нужна иголка, крепкая нитка, много чистого белья — сухого и влажного. Лучше всего подойдет полотно, только чистое! И мазь Тейлора, если она у вас есть.
   — Есть, миледи, как же не быть! — Кухарка метнулась к шкафу и принялась суетливо хлопать дверцами ящиков. — И иголка есть. И нитки найдутся — те самые, которыми я зашиваю животы фаршированным курам. Эти подойдут? — Тут ей на глаза попалась одна из горничных, и кухарка набросилась на нее с руганью: — А ты что стоишь, раззявив рот?! А ну живо беги за мазью! Видишь — ее светлость ждет!
   Перепуганная девушка улетучилась. А дородная кухарка, подбоченившись, обернулась к сыну.
   — Право слово, миледи, этот парнишка когда-нибудь вгонит меня в гроб! — запричитала она. — Дня не проходит, чтобы он не поранился! — И, смахнув слезы, принялась раскладывать на столе все, о чем просила Регина.
   — Мальчишки все такие! — со слабым подобием улыбки кивнула в ответ Регина. — С ними одна головная боль!
   Но стоило ей только взять в руки иголку с ниткой, как Тимми, только что вопивший благим матом, моментально побелел как полотно и жалобно заскулил.
   Маркус крепко взял его за руку:
   — Тихо, тихо, парень, успокойся. И не дергайся, ты же мужчина. Сейчас она зашьет твою рану, и все будет хорошо, вот увидишь. А теперь крепко держи меня за руку и не стесняйся, жми, если будет очень больно.
   Тимми на мгновение даже вопить перестал. Он поднял на хозяина круглые от удивления глаза и растерянно заморгал. Все дети, жившие по соседству, боялись его до судорог, и это почему-то сильно огорчало Маркуса. Поэтому когда Регина, воспользовавшись моментом, воткнула иголку в ногу мальчика и тот не задумываясь вцепился в руку Маркуса и заорал, у Маркуса словно камень с души свалился.
   — Тихо, тихо, малыш, — приговаривал он. — Держись крепче. Уже недолго.
   Мальчик закусил губу, но не отвел глаз от лица Маркуса.
   — А вам было так же больно, милорд, когда вы заполучили этот шрам? — наконец не выдержал он. — Наверное, вы тоже свалились с изгороди, как я, да?
   — Ш-ш-ш, Тимми! — зашикала на него мать, бросив на хозяина извиняющийся взгляд.
   — Нет, его сиятельство получил шрам, сражаясь с одной старой ведьмой, — вмешалась Регина. — Она хотела наложить на него страшное заклятие и даже занесла над его головой раскаленную кочергу, так ей хотелось заполучить Каслмейн. Но хотя его сиятельству было очень больно, он не отступил и держался твердо. Так же, как ты сейчас, мой храбрый мальчик.
   Убедившись, что зареванная мордашка маленького Тимми слегка прояснилась и грудь уже не вздымается, как у испуганной пташки, Маркус спрятал непрошеную улыбку. Его матушка наверняка выцарапала бы Регине глаза, узнав, что новоявленная невестка назвала ее старой ведьмой.
   — Ну вот и все, — объявила Регина, аккуратно откусив конец нитки. — Видишь? И не так уж больно, верно? Теперь можно избавиться от этой штуки. — Она осторожно сняла импровизированную лангетку, потом, отодвинувшись, полюбовалась ровными стежками.
   Кухарка всплеснула руками:
   — Ваш хорошенький шарфик! Боже, как жаль! Боюсь, он пропал, миледи!
   — Ничего страшного. — Регина насмешливо покосилась на Маркуса, и губы у нее раздвинулись в улыбке. — Его сиятельство купит мне новый, не так ли?
   — Хоть десять, — буркнул он. — Сколько пожелаешь.
   Кухарка и горничная остолбенели, а потом украдкой обменялись изумленными взглядами. Маркус закусил губу. С таким же успехом можно было пасть перед собственной женой на колени — пусть все видят, в какого слюнявого идиота он превратился по милости этой Цирцеи.
   — Ну, раз уж вы тут справились, — неловко пробурчал он, — пойду-ка я, пожалуй, посмотрю на эту изгородь.
   Как только Маркус вышел за дверь, мимо него пронеслась посланная за мазью горничная. В руках у нее была коробка, полная склянок и бутылок. Хлопнула дверь, и он услышал, как она воскликнула:
   — Прошу прощения, миледи, только я не умею читать, поэтому не знаю, какая из них с мазью! Вот и принесла разом все.
   Сердце Маркуса ухнуло в пятки, и он ринулся назад. Он ворвался на кухню как раз в тот момент, когда кухарка протянула коробку Регине:
   — Вот, миледи. Пойду-ка поищу очки. Побледневшая до синевы Регина принялась копаться в коробке.
   — Нет, это лауданум. Нам он ни к чему.
   Он отобрал у нее бутылочку. Интересно… он покосился на жену и увидел, что она с тревогой наблюдает за ним.
   — Да, это лауданум.
   В глазах Регины вспыхнула радость, и она как будто разом расслабилась.
   — Я почувствовала это, Маркус. Почувствовала буквы! Первая не очень была похожа на «л», но я каким-то шестым чувством угадала, что это она. И сразу же увидела, что это действительно «л».
   Слуги таращились на них, но Маркусу было все равно.
   — Попробуй еще.
   Регина дрожащими руками вытащила вторую бутылку.
   — «Т»… это она? Мазь Тейлора? Маркус отобрал у нее бутылку. — Да.
   — А щипать будет? — тоненьким голоском спросил Тимми, заставив обоих вернуться к действительности.
   — Совсем чуть-чуть, — пообещала Регина, сунув коробку с лекарствами Маркусу в руки.
   Натерев ногу мазью, она забинтовала ее полоской чистой льняной ткани.
   — Боюсь, останется шрам. Но тут уж ничего не поделаешь.
   — Ох, прямо не знаю, как вас благодарить, миледи! — заохала кухарка.
   — Ерунда. — Регина завязала аккуратный узелок и отступила в сторону. — Рада, что смогла помочь.
   Потребовалось еще какое-то время, чтобы успокоить Тим-ми и его мать, но наконец поток благодарностей иссяк, и Маркус с Региной вышли из кухни.
   — Я вижу, ты меня не обманывала насчет госпиталя, — пробормотал он.
   Регина бросила на него удивленный взгляд:
   — Выходит, ты мне не поверил?
   — Очень хотел поверить. Но, если честно, знай я, что ты обладаешь такими талантами, никогда не решился бы предложить тебе руку и сердце!
   Она зарделась от удовольствия.
   — Зато я терпеть не могу копаться в саду, помнишь?
   — Ничего. Я что-нибудь придумаю. — Накрыв ее руку своей, Маркус довольно усмехнулся. — Не такая уж ты никчемная жена, дорогая!
   — Подожди, ты еще увидишь, как я вышиваю, — засмеялась Регина.
   — Я уже видел достаточно. И вполне удовлетворен, — искренне сказал он.
   Они уже вошли в дом, и откуда-то издалека до них донеслось смутное жужжание голосов. Регина потянула Маркуса за рукав.
   — Все равно… — прошептала она, — как ты думаешь, может, стоит вернуться… ну, к урокам чтения? — Наткнувшись на его недоумевающий взгляд, она смущенно улыбнулась: — Я подумала… наверное, не нужно терять времени. А ты как считаешь?
   Оглушительный взрыв хохота, от которого едва не рухнул потолок, заставил сбежаться всех слуг, которые были в доме. Пока они таращились на хозяина, от толпы отделился один и неловко подал Маркусу запечатанное письмо. Маркус не сразу вспомнил, что перед ним один из лакеев Айверсли.
   — Это вам, милорд.
   Маркус весь потемнел и с треском сломал печать. Но когда он повернулся к Регине, лицо его было перекошено яростью.
   — Что случилось? — побелев, дрожащим голосом спросила Регина.
   — Мы немедленно возвращаемся в Лондон.
   — Сейчас?
   — Да. Этот негодяй, твой братец, попытался похитить Луизу.

Глава 21

   Бойтесь западни, куда вы рискуете попасть благодаря хитроумию вашей питомицы.

Мисс Сайсели Тремейн. Идеальная компаньонка

   К тому времени как часом позже они выехали из Каслмейна, Регина уже места себе не находила от страха.
   — Маркус, прочти мне письмо! — взмолилась она. — Ведь знаешь же, что я сама не могу!
   С той самой минуты, как муж сделал свое ошеломляющее заявление, он не сказал ей ни слова. Не обращая внимания на ее просьбы прочитать письмо, Маркус рявкнул, чтобы немедленно подали экипаж и уложили его саквояж — на тот случай, если обстоятельства сложатся так, что ему придется заночевать в Лондоне. Но когда Регина велела собрать и ее вещи, муж смерил ее мрачным взглядом. И опять-таки промолчал.
   И вот теперь они наконец остались вдвоем. Карета, подпрыгивая на ухабах, стремительно неслась по дороге. Маркус с угрюмым видом молча смотрел в окно, в то время как Регина просто умирала от любопытства. — Маркус, прошу тебя… — Ты и без того знаешь, что в нем.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   Он повернулся к ней. В глазах его сверкнул гнев.
   — Ты ведь с самого начала знала, что задумал Фоксмур, разве нет?
   — Нет!
   — А как же тогда твои стоны насчет того, что тебе, мол, срочно нужно в Лондон, поскольку ты беспокоишься из-за Луизы? Ты знала, что он собирается натворить!
   Регина с трудом проглотила застрявший в горле комок.
   — Если честно, я боялась, что он может попытаться сделать что-то… увидеться с ней, например. Но мне и в голову бы не пришло, что он может решиться на похищение! Саймон никогда не был таким…
   — Расчетливым? Не был готов пойти на все ради власти?
   — Безрассудным, — поправила она. — Уму непостижимо, чего он этим добивался!
   — Навсегда погубить ее репутацию! — прорычал Маркус. — Он собирался встретиться с ней на улице, среди бела дня, на глазах у всех усадить ее в свой экипаж! Будь он проклят!
   — О нет! — простонала она. — Их кто-то видел?
   — Слава Богу, нет. Но если бы не находчивость мисс Тремейн, которая, увидев, как Луиза чуть свет выскользнула из дома, последовала за ней, ему бы удалось ее увезти.
   — Это я виновата. Если бы…
   — И в чем же ты виновата? — Маркус, скрестив руки на груди, впился мрачным взглядом в лицо жены.
   Регина в полном отчаянии подняла на него глаза. Придется признаться ему во всем. Лучше уж сделать это сейчас — до того как разъяренный Саймон решит опорочить ее в глазах мужа.
   — Маркус, постарайся понять, — умоляюще пролепетала она. — Если бы я хоть на мгновение представила, что замыслит Саймон…
   — Так почему это твоя вина? — ледяным тоном перебил Маркус.
   Сердце у Регины упало.
   — Потому что в ту ночь после бала в «Олмаке» Саймон признался мне, что намерен нарушить свое слово не видеться с Луизой. Поклялся, что так или иначе устроит ее свидание с его высочеством. Но я и подумать не могла, что у него хватит духу зайти так далеко…
   Лицо Маркуса стало похожим на маску.
   — Поэтому ты и не предупредила меня?
   — Я надеялась, что Сайсели сможет этому помешать. И ведь ей это удалось, разве нет?
   Он наклонился к ней. Глаза его горели.
   — Репутация Луизы могла погибнуть навсегда! А ты не сочла нужным мне сказать!
   Ладони у Регины вспотели.
   — Да, я не осмелилась. Саймон пообещал, что если я это сделаю, если сообщу о его планах тебе или самой Луизе, он в отместку поклянется, что я с самого начала знала обо всем. — Глаза ее наполнились слезами. — Он угрожал сказать тебе, что я приехала в Каслмейн по его просьбе.
   — А разве не так? — с едкой иронией спросил Маркус.
   — Но ты же сам не веришь, что я участвовала в этом! Ты же не можешь думать, что я согласилась бы причинить зло Луизе!
   На скулах Маркуса заходили желваки.
   — Теперь я уже не знаю, чему верить!
   — Но если я знала, тогда для чего я оставила с ней Сайсели?! Ведь она нужна мне самой!
   Застывшее лицо Маркуса чуть заметно смягчилось.
   — Ты должна была рассказать мне все. И об этих угрозах тоже. Тогда я был бы начеку.
   — И ты бы поверил мне, а не ему? — Регина пожала плечами. — Прости, но Саймон был достаточно жесток, чтобы открыть мне глаза. Он сказал, что раз ты даже сейчас не веришь, что я буду верна тебе, как ты сможешь поверить, что я не лгала тебе с самого первого дня?
   Хриплое проклятие сорвалось с его губ.
   — Твой брат самый настоящий мерзавец!
   — Возможно. Но он был прав. — Почувствовав на себе его взгляд, Регина со вздохом добавила: — И потом, даже если бы я все тебе рассказала, что бы ты сделал? Увез бы Луизу с собой? Медовый месяц втроем? Или вообще запер бы ее в Каслмейне?
   — Запри я ее, — буркнул он в ответ, — глядишь, ничего бы не случилось!
   — Конечно. Но вряд ли это помогло бы ей найти себе мужа. — Регина строптиво выпятила подбородок. — Я поступила так, как сочла правильным, — я велела Сайсели быть начеку и сделать все, чтобы помешать ему добраться до Луизы. И Сайсели поступила так, как я сказала.
   — Но если бы Сайсели не удалось им воспрепятствовать, репутация Луизы была бы погублена…
   — Знаю, знаю. — Регина тяжело вздохнула. — Я никогда себе этого не прощу. Но хотя все выглядит так, словно он намеренно устроил так, чтобы ее увидели, я, однако, не думаю, что он на самом деле хотел опорочить ее. Скорее всего речь шла всего лишь об одной встрече с принцем.
   Маркус исподлобья бросил мрачный взгляд на жену:
   — Похоже, ты не видишь в этом ничего страшного.
   — Я не могу одобрить тот способ, которым он этого добивался. И ты это знаешь. Но если бы не твое упрямство, у Саймона не было бы нужды прибегать к подобным методам. Ты мог бы сам устроить встречу Луизы с его высочеством. И предоставить ей самой принять решение.
   — Эта маленькая дурочка рискует своей репутацией ради твоего негодяя братца, а ты предлагаешь дать ей возможность самой определять свою судьбу или, что еще хуже, доверить ее вероломному регенту!
   — Послушай, это глупо! Его высочество вовсе не такое чудовище, каким ты его считаешь!
   — Да много ли тебе о нем известно? Ты видишь, как он мило воркует с дамами, смеешься над его остроумными шутками, восхищаешься его тонким вкусом, когда речь идет о музыке или о живописи. А темную сторону его души знаю лишь один я.
   Регина похолодела — что-то в голосе Маркуса подсказывало ей, что речь идет о том, что ей неизвестно.
   — О чем ты? — с дрожью в голосе спросила она. — Какая темная сторона?
   — Его драгоценное высочество так преисполнен сознания важности собственной персоны, что в его глазах соблазнить замужнюю женщину ничто! И не важно, кто она — моя мать или мать Айверсли…
   — Так лорд Айверсли тоже сын Принни?! — ахнула Регина. Сообразив, что проболтался, Маркус растерянно заморгал. Потом выругался:
   — Черт побери! Я не имел права говорить тебе это. Регина молча хлопала глазами. Мысли у нее разбегались.
   Так вот отчего они так дружны! И леди Айверсли… теперь понятно, почему она опекает Луизу. Святители небесные!
   — А ты точно знаешь, что лорд Айверсли — его сын? — осторожно спросила она.
   — Еще бы! Муж его матери был импотентом, а у нее за всю жизнь была одна-единственная связь. Догадываешься, с кем? — фыркнул Маркус. — Айверсли и сам так считает.
   — Но у его матери могли быть еще любовники…
   — Ни одного, если верить Айверсли. По его словам, она была полной противоположностью моей мамаши. — В голосе Маркуса появились металлические нотки. — Хотя добродетель женщины мало что стоит в глазах Принни, он готов затащить в постель любую, была бы юбка!
   — Тут я с тобой согласна. И хорошо понимаю, что ты не можешь не презирать его. — Регина старательно выбирала слова. — Но многие мужчины ведут себя так же — взять того же мистера Бирна! Ты же нисколько не возражаешь, когда он болтает с Луизой! И тут же встаешь на дыбы, когда речь заходит о его высочестве.
   — Проклятие! Да как ты не понимаешь, что лишь только принц доберется до Луизы, он сделает все, чтобы добиться своего! — прорычал Маркус. — Даже если ему придется запугивать ее! Или запереть в донжоне!
   — Запереть в донжоне?! — Регина выразительно подняла брови. — Не говори глупостей, Маркус! Он никогда… — Но тут лицо Маркуса внезапно приняло такое выражение, что кровь застыла у нее в жилах. — Ты не… о нет! Только не говори мне, что тебя когда-то держали на цепи в донжоне Каслмейна!
   Повисла тишина, прерываемая только грохотом копыт бешено мчавшихся лошадей. Маркус с каменным лицом молча смотрел на дорогу.
   — Да. Однажды. Регина сдавленно ахнула.
   — Из-за Принни?
   Маркус повернулся к ней — глаза его горели бешеной ненавистью.
   — Потому что он так приказал! Его надутому высочеству пришлось не по вкусу, что о нем думает его тринадцатилетний сын. И он решил проучить нахала.
   — Ты осмелился сказать принцу, как ты к нему относишься?! — Регина решила, что ослышалась.
   — Я назвал его сукиным сыном, недостойным носить корону своих предков.
   — Господи помилуй! — пробормотала она, невольно подивившись мужеству тринадцатилетнего мальчишки.
   — Я был в бешенстве, понимаешь? А чего еще ждать от мальчишки, который услышал, как его собственную мать называют уэльской шлюхой или августейшей подстилкой?! А меня в лицо обзывали ублюдком. Это было в школе… а потом я должен был возвращаться домой и притворяться, что верю, будто он просто друг семьи и все такое… — Хриплое проклятие сорвалось с его губ, и Маркус замолчал.
   — Наверное, это было ужасно. — Регина попыталась представить себе, что должен был чувствовать затравленный мальчик, которому на каждом углу тыкали в нос его незаконным происхождением. — Странно… любой другой на твоем месте был бы польщен, узнав, что его отцом является принц.
   — Сомневаюсь — особенно если бы этот «отец» имел обыкновение хлестать его по щекам за малейшую провинность. Сказать по правде, я ненавидел приезды Принни. Отец запирался в библиотеке, мать с утра до вечера флиртовала, а обо мне просто забывали, предоставив меня учителям, которым было велено на пушечный выстрел не подпускать меня к ее спальне. — Пальцы Маркуса сжались в кулаки. — К тому времени как я догадался, что все это значит, Принни уже женился на Каролине. И какое-то время не приезжал в Каслмейн. Я был счастлив — у меня появилась сестренка, а мать с отцом, казалось, наконец-то поладили. Я уже было поверил, что мы навсегда избавились от этого похотливого старого козла. А потом вернулся домой на каникулы и увидел его на обычном месте, возле матери. Мне было тогда тринадцать. И тогда я… — Маркус вполголоса выругался. — Тогда я потерял голову и назвал его подлым сукиным сыном…
   — Я могу понять, что ты тогда чувствовал…
   — Да? А вот принц не понял. — Голос Маркуса дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Он потребовал, чтобы я извинился. Но я наотрез отказался. После этого он приказал запереть меня в донжоне на три дня.
   — На три дня?! — Сердце у Регины оборвалось.
   — Да. Он велел оставить меня там — наедине с крысами, с промозглым холодом, от которого ноют все кости, с темнотой, которую невозможно даже вообразить… — Маркус содрогнулся. — В тринадцать лет я был упрям, как сам дьявол, но такого не вынес бы даже взрослый, а я ведь был еще совсем ребенок. Короче, когда на третий день мать спустилась ко мне и потребовала извиниться, пригрозив оставить меня там, если я не соглашусь, я не выдержал… — Маркус скрипнул зубами. — Я заставил себя проглотить гордость. И пришел с повинной. — Его горящий ненавистью взгляд обратился на нее. — Но я никогда не простил ему этого. И не прощу. Я так и сказал ему, девять лет спустя. Бросил ему в лицо, что ненавижу его. Велел ему немедленно убираться из Каслмейна — вместе с моей матерью — и никогда не возвращаться. Чтобы ноги их не было в моем доме! Тогда-то я и получил удар раскаленной кочергой…
   В его голосе была такая боль, что сердце у нее разрывалось.
   — О, дорогой…
   — Я рассказал тебе об этом не для того, чтобы ты меня жалела! — Гладко выбритая щека Маркуса задергалась. — Просто хотел, чтобы ты узнала наконец — он не тот человек, за которого ты его принимаешь. И я сделаю все, чтобы он и близко не подошел к Луизе! Все — ты меня слышишь?!
   Регина молча кивнула. Она попыталась представить себе, как Принни — милый, обаятельный Принни — приказывает бросить в донжон тринадцатилетнего мальчишку…
   Это было невероятно. Но ведь Маркус никогда не лгал ей. Вдруг в ее памяти всплыло, как он не хотел показывать ей донжон… вспомнился его гнев в тот день, когда она со смехом рассказала ему, что идет молва о красавицах, которых он держит там в цепях. Да, Маркус сказал ей правду. Но…
   — А ты уверен, что это приказал именно принц? — осторожно спросила она. — Может, твоя мать…
   — Моя мать была только игрушкой в его руках. Уверяю тебя, она бы не сделала ничего без его разрешения.
   — А где же был виконт?
   — В Лондоне. Именно поэтому Принни чувствовал себя в Каслмейне полновластным хозяином.
   Регина, поколебавшись немного, все-таки решилась задать ему еще один вопрос, хотя заранее знала, что он ему не понравится.
   — А ты сам слышал, как Принни велел запереть тебя в донжон? Своими ушами?
   Маркус злобно фыркнул.
   — Что же, он не заметил моего отсутствия?! И того, как я выглядел, когда Они притащили меня извиняться?!
   Горло Регины сжала судорога. Ей мучительно было даже думать о том, что пришлось пережить несчастному ребенку, запертому в подвале, наедине с крысами… И не важно, кто отдал этот чудовищный приказ.
   — Они морили тебя голодом?
   — А им и не нужно было! — возразил он. — Оказаться там уже само по себе было ужасно. Нет, у меня была и постель, и еда, и даже отхожее место. Меня просто заперли там, вот и все. — Он обхватил себя за плечи, зябко поеживаясь, чтобы унять дрожь. — Ладно… в конце концов, это было давно. — Он обратил взгляд на нее, и Регине стало страшно. — Я рассказал тебе об этом только для того, чтобы ты поняла — этому человеку верить нельзя. Как и твоему брату.
   — Уж Саймону-то точно, — вздохнула Регина. — И что ты теперь собираешься делать?
   — Хочу услышать, что скажет Луиза. А уже потом буду решать.
   — Пообещай мне, что не вызовешь Саймона на дуэль. Маркус поднял брови:
   — Боишься за брата, да?
   — Нет — за тебя! — крикнула она. Мысль о том, что он даже сейчас не понимает, насколько он дорог ей, ранила ее в самое сердце.
   Лицо Маркуса немного смягчилось.
   — Со мной ничего не случится.
   — Если вы будете драться, я потеряю и мужа, и брата. Один из вас может быть убит, а другому придется бежать из страны. Я этого не переживу. И это убьет Луизу. Дай мне слово, что не вызовешь его.
   Маркус чуть слышно выругался.
   — Дай слово, Маркус!
   — Ладно, ладно, обещаю! Но только потому, что, уехав, не смогу позаботиться о Луизе, — проворчал он.
   Регина с болью в душе отметила, что Маркус ни словом не упомянул о том, что боится потерять жену. А что, если ему все равно? Или он так уверен, что она последует за ним, даже если ему придется бежать за границу?
   Снова воцарилось молчание. В атмосфере ощутимо чувствовалось напряжение, и это было мучительно. Регина изнывала от желания утешить его. Каждый раз, когда она, украдкой взглянув на мужа, видела это, ставшее для нее родным, изуродованное лицо, ее сердце разрывалось от жалости и сочувствия. После нескольких дней замужества, когда он с такой исступленной, трепетной нежностью любил и ласкал ее, ей было нестерпимо думать о том, что она ему безразлична.