Страница:
И когда я искал какие-нибудь объяснения для Стефана, я услышал тихое женское сопение. Мелюзина, о которой я почти забыл и которая в отличие от меня не боялась получить нож в спину, быстро заснула. Сначала меня так разозлил контраст наших положений – я был переполнен тревогой, а она само спокойствие и уверенность, – что у меня появилась болезненное искушение столкнуть ее с постели. Но я тут же справился с ним, потому что придумал великолепное объяснение для короля: я хочу отвезти жену на север, чтобы представить ее своей «семье». Я глубоко вздохнул, когда, Мелюзина деликатно засопела и повернулась. Мягкое и легкое движение ее тела не оставляло сомнений, что она спит. Я решил завтра же поговорить с королем об отпуске и, наконец позволил себе закрыть глаза.
Я получил от короля разрешение ехать на север на следующий день. Но обстоятельства сложились так, что мне не пришлось просить об этом.
В то утро, когда я явился на службу, короля в зале еще не было. Через какое-то время он вышел из спальни в сопровождении Валерана де Мюлана. Не знаю, служили ли мессу в королевской спальне, но в капеллу они не ходили. И, таким образом, я тоже пропустил мессу. Это меня не очень огорчило, но я терялся в догадках, произошло ли это случайно или означало очередной шаг короля в отчуждении от церкви. Стефан улыбнулся мне, но ничего не сказал, а сразу сел за стол и жестом пригласил Валерана присоединиться к нему. Выражения их лиц вызвали у меня настороженность. Король выглядел встревоженным и упрямым, а на на лице Валерана был безмолвный триумф.
Утренняя трапеза не была официальной, и в такой прекрасный день большинство людей завтракало на свежем воздухе. Завтракать в зале остались лишь те, кто ловил любой шанс быть замеченным Стефаном. Разумеется, благородные лорды не пришли сюда: у них были более прямые способы приблизиться к королю. Правда в это утро в зале было несколько джентльменов, но и они не стали подходить ближе, когда увидели, что Стефан занят.
Я стоял сзади, за Валераном, направляя оруженосцев, которые подавали блюда на стол, но старался двигаться как можно меньше, чтобы не особенно бросаться в глаза Валерану. Я знал, что он не любил меня, думаю, не из-за какой-то личной причины, а из-за доверия, которое оказывал мне Стефан. Мне кажется, Валеран не любил никого, кто пользовался доверием или любовью Стефана, за исключением тех, кто был связан с ним узами крови или простого интереса.
Наблюдая легкое общение Стефана с Валераном, их конфиденциальный разговор, я вспомнил, как натянуто беседовал король со своим братом и епископом Солсберийским. Я не хочу, чтобы Генрих Винчестерский управлял королем, но я также не хочу, чтобы им управлял Валеран де Мюлан. Я помнил, как Валеран предал короля Генриха, нежно любившего его, и боялся, что он больше беспокоится о своем богатстве и власти, чем о благополучии короля и королевства.
То, как переглядывались Стефан и Валеран, дало мне понять, что Валеран убедил короля сделать что-то, чего могут не одобрить другие, и я хотел узнать, в чем же он его убедил. Это оказалось непросто. Поскольку тема была настолько серьезной, что обсуждалась в королевской спальне, Валеран, разумеется, не говорил открыто. Стефан же, наоборот, важно поглядывая на Валерана, вновь и вновь обращался к теме, занимавшей его ум. Иногда в таких случаях я мог вмешиваться, убеждая короля рассматривать предложения Валерана с разных точек зрения. Но на этот раз я не узнал ничего. Валеран умно перевел застольную беседу на другую тему и заговорил о новом ястребе, которого он подарил королю.
Однако их беседа о силе и ловкости птицы, которую они планировали проверить позже, неожиданно была прервана пажем, сообщившим, что прибыл посланник от архиепископа Тарстена и теперь он идет в зал. Стефан с нетерпением вскочил и пошел навстречу. Я последовал за ним, и сердце внезапно запрыгало у меня в груди.
– Бог спас нас! – воскликнул гонец, как только пересек порог и увидел Стефана. – Трупы шотландцев покрывают поле Норталлертона, как срезанный тростник, а те, кому удалось спастись, бежали в беспорядке на север. Армии короля Дэвида больше не существует.
– Добро пожаловать! – ответил Стефан, похлопывая по плечу молодого монаха. – Мы долго ждали этого. Я уверен, Бог, явил свою милость благодаря благословению Тарстена. И теперь, когда угроза с севера ликвидирована, мир воцарится в стране. Входи, садись со мной и расскажи мне все новости.
Стефан повел монаха к столу, а я шел за ними по пятам, сразу забыв про намерения Валерана в своем беспокойстве о Хью, который, я был уверен, участвовал в битве.
Но благодаря новостям о том, что потом получило название Битвы при Штандарте (пункт сбора сил, верных Стефану, был у штандарта с вымпелами в честь святых угодников и дароносицы, приготовленных и освященных архиепископом Тарстеном), я узнал, что именно навязал Стефану Валеран, и получил разрешение ехать на север.
Закусывая хлебом, сыром и пирогом и запивая элем (на этом настоял король), монах описывал битву, которую он наблюдал, находясь на холме, где был водружен штандарт. Потом монах рассказал Стефану, что Вильям д'Омаль организовал преследование шотландцев и вознамерился отбить замки, которые были сданы Дэвиду.
Вдруг Валеран, слушавший с большим интересом, опершись локтем на стол, выпрямился и тронул Стефана за плечо.
– Милорд, Омаль должен быть награжден, – сказал он. – Мне кажется, что наиболее подходящей наградой для него будет графство Йорк. Он имеет хорошую репутацию у местных баронов, знает графство и заинтересован в его защите. Не разумно ли дать власть над севером в руки такого верного и опытного человека? Возможно, он может получить полномочия одновременно с тем, как вы пожалуете мне Вустер, а Хью – Бедфорд и официально признаете Джилберта графом Пембрука?
Меня охватило отчаяние: я боялся за Хью. Если я правильно понял, то значительное число родственников Валерана станет английскими дворянами. Роберт, близнец Валерана, – уже граф Лестерский. Вильям де Ворен, единокровный брат Валерана, – граф Суррейский. Роджер Бомонт, первый кузен Валерана, связанный вдобавок с ним женитьбой на его единокровной сестре, – граф Уорик. А теперь еще трое получают графский титул: сам Валеран будет владеть Вустером; Хью, о котором он говорил, был младшим из трех родных братьев Бомонт, и его называли Нищим, потому что у него не было земель, но он больше не будет нищим, а станет графом Бедфордским; Джилберт де Клар, женатый на родной сестре Валерана, получит титул, которого он так долго добивался, и станет графом Пембрука. Не удивительно, что король и Валеран говорили об этом наедине, в спальне короля.
Разумеется, я понимал, что не должен касаться этой темы или тем более судить о ней. Но я опасался, что возвышение Бомонтов вызовет недовольство других благородных фамилий, и они могут оскорбиться. Конечно, все, что я скажу по этому вопросу, может показаться слишком самонадеянным. Без сомнения, Валеран продвигал своих родственников в надежде, что они будут поддерживать его, но у меня не было большой уверенности, что это произойдет. Я знал, что близнец Валерана Роберт Лестерский не принимал участия в его восстании против короля Генриха, а Роберта уважали за его трезвые суждения как и Вильяма де Ворена. Из того, что я знал и о чем мог догадываться, вытекало, что как отказ продвигать кандидатов Валерана, так и согласие могли с одинаковой вероятностью привести к дурным результатам. И я не видел никакой пользы от своего вмешательства.
А король, переполненный энтузиазмом от хороших известий, согласно кивнул Валерану и снова повернулся к монаху спросить его, не хочет ли он еще о чем-нибудь рассказать. Не знаю, были ли еще какие-нибудь новости у монаха, но он глубокомысленно нахмурился, услышав предложение Валерана, и в ответ на вопрос Стефана покачал головой, как человек, желающий подумать в одиночестве. Стефан, уверенный, что у гонца нет денег, снял дорогое кольцо со своего пальца и наградил его за хорошие известия. Потом разрешил монаху идти отдохнуть.
Мгновенно все мои мысли о возвышении Бомонтов были отброшены. Что делать? Я не мог покинуть короля и в то же время не был уверен, что мне удастся позже найти монаха.
– Милорд! – воскликнул я, – Можно мне переговорить с посланником?
– Пожалуйста, – мягко ответил Стефан, – но он ничего не знает ни о Джернейве, ни о твоей сестре.
– Я знаю, милорд, но мой друг Хью Лайкорн, приемный сын архиепископа Тарстена, должен был участвовать в битве. – Я повернулся к монаху: – Тебе известен Хью Лайкорн?
– Разумеется, но я ничего не знаю о нем. – улыбнулся монах.
– Должно быть, у него все хорошо. Сэр Хью был одним из командиров под началом сэра Вальтера Эспека а я говорил с сэром Вальтером и уверен: если бы что-нибудь случилось с сэром Хью, сэр Вальтер послал бы известия моему господину архиепископу.
Я вздохнул с облегчением и пылко поблагодарил посланника. Каждый раз, когда я вспоминал, как печалилась Одрис, расставаясь с Хью, даже в тех случаях, когда знала, что с ним все в порядке. Меня охватывала тревога и страх за нее: что будет с ней, если она узнает о его смерти? Как потом оказалось, монах ошибался, и мое облегчение было преждевременным, но, поскольку Хью поправился, я был благодарен монаху за его ошибку. Монах встал, почтительно поклонился королю и вышел из-за стола. Я собрался приготовить комнату, но успел сделать лишь несколько шагов, как Валеран поднял руку и, остановив меня, сказал королю:
– Милорд, сегодня, видимо, такой день, когда все дела должны идти хорошо. Я только что подумал, где бы нам найти человека, с которым можно отправить послание Омалю, – и вот он. Ведь ты с севера, Бруно, не так ли?
Стефан не дал мне ответить. Смеясь над тем, что показалось мне большой самонадеянностью со стороны Валерана, он сказал:
– Ты не вправе распоряжаться моим фаворитом. Я могу отправить послание с этим монахом или найти кого-нибудь еще, чтобы передать мои благодарности тем, кто защищает королевство.
– Прошу прощения, милорд, – ответил Валеран – Я не собирался похитить у вас Бруно, но ведь вы знаете, что монах в первую очередь верен архиепископу. Он сначала поедет к своему господину, а уж потом к Омалю. Таким образом, предложение графского титула пройдет через влияние Терстана, вместо того чтобы явиться напрямую от доброты вашего сердца. – Он пожал плечами и добавил: – Вы знаете, что я рад победе над шотландцами, но я не хотел бы, чтобы она была передана нам принцем церкви.
– Не думаю, что следует беспокоиться так из-за архиепископа Терстана, – ответил Стефан. – Это весьма благочестивый человек, который не стремится переступать границы своей обители.
– Только потому, что он слишком стар и слишком болен, – сердито заметил Валеран. – Он не был таким смирным во времена короля Генриха. Но мы отклонились от вопроса о том, кто же должен ехать на север с вашими благодарностями и наградами. Ясно, что не монах, здесь я с вами согласен.
Многолетние упражнения позволили моему лицу остаться непроницаемым, но я не знал, смеяться мне или плакать над тем, как Валеран свое возражение о невозможности передачи наград через монаха приписал Стефану. Потом я осознал важность того; о чем они говорили, и с трудом верил своим ушам. Стефан никогда не отличался пылкой религиозностью, которую я, должен признаться, считал добродетелью, однако было слишком странно услышать его реплику о священнике, не переступающем границы своей святой обители. Священники всегда занимали высокие светские посты, отчасти потому, что умели читать, писать и говорить по-латыни, что давало им возможность общаться во всем мире, а отчасти благодаря их знанию Закона Божьего и закона людей. Почти все высокие посты в Англии – канцлера, казначея, верховного судьи – занимали священники. Неужели Стефан намеревается изменить это и назначить… кого? Я почувствовал какое-то опустошение. Кто может заменить лорда Солсбери и его племянников, не вызвав большого раскола в правительстве?
Пока я размышлял о месте церкви в делах королевства, Валеран, не переставая, рассуждал, и я невольно прислушался.
– Милорд, – говорил он, ухмыляясь, как будто шутил. – Вы знаете, что случится, если мы пошлем чужого человека в эту часть страны? Он потеряет уйму времени, пытаясь найти Омаля. Ведь он будет держаться больших дорог, вместо того чтобы ехать лесными тропами.
Потом он стал более серьезным и здравомыслящим и добавил:
– Я никогда не приезжаю в Уорк вовремя, если со мной нет уроженцев Нортумберленда.
Король нахмурился, отбросив идею использовать монаха, и размышлял кого он может послать. Раз или два он посмотрел на меня, пока Валеран продолжал свои рассуждения. Валеран считал меня идеальным посланником. Он отметил, что я – рыцарь-телохранитель, а потому могу считаться личным гонцом и, кроме того, я лучше понимаю, что сказать, так как знаю многих людей, которым повезу благодарности короля. Я не произнес ни слова. Я полагаю, Валеран пытался избавиться от меня: в этом случае ему было бы легче узнать, если кто-нибудь воспротивится продвижению его семьи. Но я не чувствовал себя ответственным за защиту интересов каждого, кто будет пытаться настраивать короля против предложений Валерана. Более того, я понял, что получить отпуск будет не так-то просто, поэтому приветствовал вмешательство Валерана.
Многие из рыцарей и оруженосцев-телохранителей Стефана служили по очереди, поскольку у них были дома и семьи, а иногда и поместья, требовавшие их внимания. Так как я знал, что сэр Оливер предпочитает мое отсутствие в Джернейве, я редко просил отпуск. Стефан привык видеть меня всегда рядом с собой, воспринимая это как должное. И хотя я любил его, но не особенно полагался на продолжение выплаты моего жалованья, особенно, если возникнет серьезный беспорядок в казначействе в связи с увольнениями тех, кто долго управлял им. Я должен был представить Мелюзину Одрис, чтобы у нее было убежище на случай того, если опустеет мой кошелек, или, того хуже, вспыхнет восстание.
Я внимательно следил за дискуссией и знал, что Стефан по доброте своей спросит мое мнение, а потому был готов, когда он сказал:
– Ну что ж, Бруно, а ты что думаешь?
– Мне будет жалко покидать вас, если я вам нужен, милорд, – ответил я, – но я согласен с лордом Валераном: я буду подходящим посланником. Я знаю дорогу через Йоркшир и Нортумберленд и не преувеличивая могу сказать, что знаю Вильяма д'Омаля, Вальтера Эспека и других. Я со многими знаком и, думаю, смогу передать каждому ваши чувства таким образом, чтобы они остались довольны вашими благодарностями и поздравлениями. К тому же у меня есть и личная причина: я очень хочу представить мою жену леди Одрис Джернейвской. В таком случае этой поездкой можно убить двух зайцев, и мне не нужно будет снова просить у вас отпуск.
Стефан сначала удивился моему ответу. Я полагал, он ожидал, что я пожелаю остаться с ним, как делал раньше. Но когда я упомянул о Джернейве, он кивнул. Я уверен, что он не сомневался в верности сэра Оливера с тех пор, как Джернейв не сдался королю Дэвиду и стал объектом внимания Омаля. Возможно, Стефан думал, что я смогу управлять для него этим поместьем, если умрет сэр Оливер. Сейчас, конечно, это уже не имело никакого значения, потому что Одрис вышла замуж за Хью. Однако я не думаю, что кто-нибудь послал королю сообщение об этом, а я, со своей стороны, тоже ничего не сказал ему, потому что знал, что сэр Оливер не одобрит этого. И кроме того, я не собирался говорить ничего, что может уменьшить мои шансы увезти Мелюзину в Джернейв. Хью был так же верен королю, как и я. Поэтому для Стефана нет никакой разницы, кто управляет Джернейвом.
– Гм, да. – произнес король, и как я и надеялся, кивнул. – Действительно, прошло много времени, как ты не был в Дернейве. Ты должен съездить и посмотреть, как они пережили нашествие. Тебе придется проехать по всей стране, чтобы твоя сестра и жена познакомились. Я дам тебе денег, и ты сможешь предлагать помощь тем, кто пострадал от шотландского нашествия.
Потом на его красивое лицо набежала тень тревоги, и он спросил:
– Твоя сестра не будет ревновать тебя к твоей жене?
– Нет, конечно, – поспешил я уверить его, избегая всяких замечаний по поводу того, что я могу ( или должен) навещать помещиков в окрестностях Джернейва и втираться к ним в доверие, пропагандируя щедрость короля. Иногда понятия Стефана о чести беспокоили меня, но я пытался примириться с этим. – Одрис будет счастлива узнать, что я женился на такой благородной и красивой девушке, как леди Мелюзина, – продолжал я, думая с некоторой иронией, что все так и будет, пока я не расскажу Одрис о том, что наша свадьба была вынужденной и что, Мелюзина пыталась убить меня. Но я не собираюсь сделать ее несчастной, рассказывая правду. Я больше озабочен тем, как устоять против ее приглашения остаться с ней, чем тем, что она не пригласит нас.
Я смотрел на Стефана, когда говорил, и не заметил, что Валеран уставился на меня, как будто у меня появилось две головы.
– Вы хотите сказать, что вас знают в Джернейве и вы там всегда желанны – спросил он.
Я был так удивлен его запальчивостью, что заколебался с ответом, но король сам ответил улыбаясь:
– Он брат владельца.
– Брат сэра Оливера? – удивился Валеран, пытаясь связать замечания короля с тем, что он знал обо мне. В этом вопросе прозвучала растерянность и в то же время тень признания.
Стефан рассмеялся.
– Нет, владеет Джернейвом не сэр Оливер, а леди Одрис. Бруно ее единокровный брат, и он очень любит ее.
– Я не видел никакой леди Одрис, когда сэр Оливер неохотно позволил мне и двум моим капитанам переночевать, а лагерь моего войска оставил за воротами, – зло сказал Валеран. – Мы пришли, чтобы защитить его от шотландцев, а он отнесся к нам как к оккупационной армии.
– Сэр Оливер очень осторожен и очень предан своей племяннице, – сказал я, покусывая губу, чтобы не рассмеяться над гневом Валерана.
Валеран всех видит насквозь, но он идиот. Джернейв не нуждался в защите от шотландцев или от кого бы то ни было за воротами. Я бы также, как и сэр Оливер, не позволил ввести войска в Джернейв такому хорошему воину, но амбициозному человеку. Но не следовало иметь Валерана в числе своих противников, и я попытался смягчить его.
– Леди Одрис очень стесняется незнакомцев – объяснил я. – Милорд, король расскажет вам, как ее специально звали, когда он сам приезжал в Джернейв. Я уверен, что оказанный вам прием не является следствием недовольства. Просто сэр Оливер – резкий человек. И, не впустив ваши войска, он придерживался старых традиций.
Я сказал это мягко и с отвращением подумал, что когда-нибудь научусь быть придворным. Я наговорил целую кучу неправды, однако ни разу не солгал. Я не знаю, смягчил ли оскорбление, нанесенное гордости Валерана отношением сэра Оливера. Вообще я сомневаюсь, слушал ли меня сейчас Валеран. Он только задумчиво смотрел на меня, а потом, не ответив, повернулся к королю.
– В любом случае, милорд, – настаивал Валеран, – если у вас есть ключ к замку Джернейва, используйте его чаще, чтобы он легче открывался при необходимости.
Валеран был очень умный человек, однако, с другой стороны, он был довольно глуп. Я старался ровно относиться ко всем приближенным короля, но, вопреки моей воле, Валеран все-таки в конце концов стал моим врагом. Мне не нравилась ни его манера выражаться, ни сами его идеи. Но последнее замечание Валерана вызвало именно то решение короля, которого я так желал.
Стефан вздохнул и пожал плечами.
– Я не хочу терять тебя надолго, Бруно, – сказал он, – но даю тебе время, чтобы познакомить свою жену с сестрой. Возможно, если леди Мелюзина почувствует, что у нее снова есть семья, то ей легче будет справиться со своим горем. Бедняжка, добрая девушка! Я уверен, леди Одрис полюбит ее.
Картинг того, как Мелюзина с оскаленными зубами и ножом в руке бросилась к моему горлу, живо встала в моей памяти, и я снова вынужден был кусать губы, чтобы не рассмеяться над королевским описанием Мелюзины. Конечно, Одрис не полюбит Мелюзину, если узнает, что она пыталась убить меня (но она об этом не узнает). Однако Одрис скорее полюбит Мелюзину за ее сильный дух, чем за то, что она бедная добрая девушка. Я брал Мелюзину с собой не для того, чтобы стало легче ее «бедному» сердцу, а для возвращения ее земель… Потом я вдруг понял, как мне заставить Мелюзину хорошо себя вести на всем протяжении пути и проверить, действительно ли она просто хочет вернуть себе земли, или, как опасалась королева, вынашивает в сердце мятеж.
ГЛАВА 10
Я получил от короля разрешение ехать на север на следующий день. Но обстоятельства сложились так, что мне не пришлось просить об этом.
В то утро, когда я явился на службу, короля в зале еще не было. Через какое-то время он вышел из спальни в сопровождении Валерана де Мюлана. Не знаю, служили ли мессу в королевской спальне, но в капеллу они не ходили. И, таким образом, я тоже пропустил мессу. Это меня не очень огорчило, но я терялся в догадках, произошло ли это случайно или означало очередной шаг короля в отчуждении от церкви. Стефан улыбнулся мне, но ничего не сказал, а сразу сел за стол и жестом пригласил Валерана присоединиться к нему. Выражения их лиц вызвали у меня настороженность. Король выглядел встревоженным и упрямым, а на на лице Валерана был безмолвный триумф.
Утренняя трапеза не была официальной, и в такой прекрасный день большинство людей завтракало на свежем воздухе. Завтракать в зале остались лишь те, кто ловил любой шанс быть замеченным Стефаном. Разумеется, благородные лорды не пришли сюда: у них были более прямые способы приблизиться к королю. Правда в это утро в зале было несколько джентльменов, но и они не стали подходить ближе, когда увидели, что Стефан занят.
Я стоял сзади, за Валераном, направляя оруженосцев, которые подавали блюда на стол, но старался двигаться как можно меньше, чтобы не особенно бросаться в глаза Валерану. Я знал, что он не любил меня, думаю, не из-за какой-то личной причины, а из-за доверия, которое оказывал мне Стефан. Мне кажется, Валеран не любил никого, кто пользовался доверием или любовью Стефана, за исключением тех, кто был связан с ним узами крови или простого интереса.
Наблюдая легкое общение Стефана с Валераном, их конфиденциальный разговор, я вспомнил, как натянуто беседовал король со своим братом и епископом Солсберийским. Я не хочу, чтобы Генрих Винчестерский управлял королем, но я также не хочу, чтобы им управлял Валеран де Мюлан. Я помнил, как Валеран предал короля Генриха, нежно любившего его, и боялся, что он больше беспокоится о своем богатстве и власти, чем о благополучии короля и королевства.
То, как переглядывались Стефан и Валеран, дало мне понять, что Валеран убедил короля сделать что-то, чего могут не одобрить другие, и я хотел узнать, в чем же он его убедил. Это оказалось непросто. Поскольку тема была настолько серьезной, что обсуждалась в королевской спальне, Валеран, разумеется, не говорил открыто. Стефан же, наоборот, важно поглядывая на Валерана, вновь и вновь обращался к теме, занимавшей его ум. Иногда в таких случаях я мог вмешиваться, убеждая короля рассматривать предложения Валерана с разных точек зрения. Но на этот раз я не узнал ничего. Валеран умно перевел застольную беседу на другую тему и заговорил о новом ястребе, которого он подарил королю.
Однако их беседа о силе и ловкости птицы, которую они планировали проверить позже, неожиданно была прервана пажем, сообщившим, что прибыл посланник от архиепископа Тарстена и теперь он идет в зал. Стефан с нетерпением вскочил и пошел навстречу. Я последовал за ним, и сердце внезапно запрыгало у меня в груди.
– Бог спас нас! – воскликнул гонец, как только пересек порог и увидел Стефана. – Трупы шотландцев покрывают поле Норталлертона, как срезанный тростник, а те, кому удалось спастись, бежали в беспорядке на север. Армии короля Дэвида больше не существует.
– Добро пожаловать! – ответил Стефан, похлопывая по плечу молодого монаха. – Мы долго ждали этого. Я уверен, Бог, явил свою милость благодаря благословению Тарстена. И теперь, когда угроза с севера ликвидирована, мир воцарится в стране. Входи, садись со мной и расскажи мне все новости.
Стефан повел монаха к столу, а я шел за ними по пятам, сразу забыв про намерения Валерана в своем беспокойстве о Хью, который, я был уверен, участвовал в битве.
Но благодаря новостям о том, что потом получило название Битвы при Штандарте (пункт сбора сил, верных Стефану, был у штандарта с вымпелами в честь святых угодников и дароносицы, приготовленных и освященных архиепископом Тарстеном), я узнал, что именно навязал Стефану Валеран, и получил разрешение ехать на север.
Закусывая хлебом, сыром и пирогом и запивая элем (на этом настоял король), монах описывал битву, которую он наблюдал, находясь на холме, где был водружен штандарт. Потом монах рассказал Стефану, что Вильям д'Омаль организовал преследование шотландцев и вознамерился отбить замки, которые были сданы Дэвиду.
Вдруг Валеран, слушавший с большим интересом, опершись локтем на стол, выпрямился и тронул Стефана за плечо.
– Милорд, Омаль должен быть награжден, – сказал он. – Мне кажется, что наиболее подходящей наградой для него будет графство Йорк. Он имеет хорошую репутацию у местных баронов, знает графство и заинтересован в его защите. Не разумно ли дать власть над севером в руки такого верного и опытного человека? Возможно, он может получить полномочия одновременно с тем, как вы пожалуете мне Вустер, а Хью – Бедфорд и официально признаете Джилберта графом Пембрука?
Меня охватило отчаяние: я боялся за Хью. Если я правильно понял, то значительное число родственников Валерана станет английскими дворянами. Роберт, близнец Валерана, – уже граф Лестерский. Вильям де Ворен, единокровный брат Валерана, – граф Суррейский. Роджер Бомонт, первый кузен Валерана, связанный вдобавок с ним женитьбой на его единокровной сестре, – граф Уорик. А теперь еще трое получают графский титул: сам Валеран будет владеть Вустером; Хью, о котором он говорил, был младшим из трех родных братьев Бомонт, и его называли Нищим, потому что у него не было земель, но он больше не будет нищим, а станет графом Бедфордским; Джилберт де Клар, женатый на родной сестре Валерана, получит титул, которого он так долго добивался, и станет графом Пембрука. Не удивительно, что король и Валеран говорили об этом наедине, в спальне короля.
Разумеется, я понимал, что не должен касаться этой темы или тем более судить о ней. Но я опасался, что возвышение Бомонтов вызовет недовольство других благородных фамилий, и они могут оскорбиться. Конечно, все, что я скажу по этому вопросу, может показаться слишком самонадеянным. Без сомнения, Валеран продвигал своих родственников в надежде, что они будут поддерживать его, но у меня не было большой уверенности, что это произойдет. Я знал, что близнец Валерана Роберт Лестерский не принимал участия в его восстании против короля Генриха, а Роберта уважали за его трезвые суждения как и Вильяма де Ворена. Из того, что я знал и о чем мог догадываться, вытекало, что как отказ продвигать кандидатов Валерана, так и согласие могли с одинаковой вероятностью привести к дурным результатам. И я не видел никакой пользы от своего вмешательства.
А король, переполненный энтузиазмом от хороших известий, согласно кивнул Валерану и снова повернулся к монаху спросить его, не хочет ли он еще о чем-нибудь рассказать. Не знаю, были ли еще какие-нибудь новости у монаха, но он глубокомысленно нахмурился, услышав предложение Валерана, и в ответ на вопрос Стефана покачал головой, как человек, желающий подумать в одиночестве. Стефан, уверенный, что у гонца нет денег, снял дорогое кольцо со своего пальца и наградил его за хорошие известия. Потом разрешил монаху идти отдохнуть.
Мгновенно все мои мысли о возвышении Бомонтов были отброшены. Что делать? Я не мог покинуть короля и в то же время не был уверен, что мне удастся позже найти монаха.
– Милорд! – воскликнул я, – Можно мне переговорить с посланником?
– Пожалуйста, – мягко ответил Стефан, – но он ничего не знает ни о Джернейве, ни о твоей сестре.
– Я знаю, милорд, но мой друг Хью Лайкорн, приемный сын архиепископа Тарстена, должен был участвовать в битве. – Я повернулся к монаху: – Тебе известен Хью Лайкорн?
– Разумеется, но я ничего не знаю о нем. – улыбнулся монах.
– Должно быть, у него все хорошо. Сэр Хью был одним из командиров под началом сэра Вальтера Эспека а я говорил с сэром Вальтером и уверен: если бы что-нибудь случилось с сэром Хью, сэр Вальтер послал бы известия моему господину архиепископу.
Я вздохнул с облегчением и пылко поблагодарил посланника. Каждый раз, когда я вспоминал, как печалилась Одрис, расставаясь с Хью, даже в тех случаях, когда знала, что с ним все в порядке. Меня охватывала тревога и страх за нее: что будет с ней, если она узнает о его смерти? Как потом оказалось, монах ошибался, и мое облегчение было преждевременным, но, поскольку Хью поправился, я был благодарен монаху за его ошибку. Монах встал, почтительно поклонился королю и вышел из-за стола. Я собрался приготовить комнату, но успел сделать лишь несколько шагов, как Валеран поднял руку и, остановив меня, сказал королю:
– Милорд, сегодня, видимо, такой день, когда все дела должны идти хорошо. Я только что подумал, где бы нам найти человека, с которым можно отправить послание Омалю, – и вот он. Ведь ты с севера, Бруно, не так ли?
Стефан не дал мне ответить. Смеясь над тем, что показалось мне большой самонадеянностью со стороны Валерана, он сказал:
– Ты не вправе распоряжаться моим фаворитом. Я могу отправить послание с этим монахом или найти кого-нибудь еще, чтобы передать мои благодарности тем, кто защищает королевство.
– Прошу прощения, милорд, – ответил Валеран – Я не собирался похитить у вас Бруно, но ведь вы знаете, что монах в первую очередь верен архиепископу. Он сначала поедет к своему господину, а уж потом к Омалю. Таким образом, предложение графского титула пройдет через влияние Терстана, вместо того чтобы явиться напрямую от доброты вашего сердца. – Он пожал плечами и добавил: – Вы знаете, что я рад победе над шотландцами, но я не хотел бы, чтобы она была передана нам принцем церкви.
– Не думаю, что следует беспокоиться так из-за архиепископа Терстана, – ответил Стефан. – Это весьма благочестивый человек, который не стремится переступать границы своей обители.
– Только потому, что он слишком стар и слишком болен, – сердито заметил Валеран. – Он не был таким смирным во времена короля Генриха. Но мы отклонились от вопроса о том, кто же должен ехать на север с вашими благодарностями и наградами. Ясно, что не монах, здесь я с вами согласен.
Многолетние упражнения позволили моему лицу остаться непроницаемым, но я не знал, смеяться мне или плакать над тем, как Валеран свое возражение о невозможности передачи наград через монаха приписал Стефану. Потом я осознал важность того; о чем они говорили, и с трудом верил своим ушам. Стефан никогда не отличался пылкой религиозностью, которую я, должен признаться, считал добродетелью, однако было слишком странно услышать его реплику о священнике, не переступающем границы своей святой обители. Священники всегда занимали высокие светские посты, отчасти потому, что умели читать, писать и говорить по-латыни, что давало им возможность общаться во всем мире, а отчасти благодаря их знанию Закона Божьего и закона людей. Почти все высокие посты в Англии – канцлера, казначея, верховного судьи – занимали священники. Неужели Стефан намеревается изменить это и назначить… кого? Я почувствовал какое-то опустошение. Кто может заменить лорда Солсбери и его племянников, не вызвав большого раскола в правительстве?
Пока я размышлял о месте церкви в делах королевства, Валеран, не переставая, рассуждал, и я невольно прислушался.
– Милорд, – говорил он, ухмыляясь, как будто шутил. – Вы знаете, что случится, если мы пошлем чужого человека в эту часть страны? Он потеряет уйму времени, пытаясь найти Омаля. Ведь он будет держаться больших дорог, вместо того чтобы ехать лесными тропами.
Потом он стал более серьезным и здравомыслящим и добавил:
– Я никогда не приезжаю в Уорк вовремя, если со мной нет уроженцев Нортумберленда.
Король нахмурился, отбросив идею использовать монаха, и размышлял кого он может послать. Раз или два он посмотрел на меня, пока Валеран продолжал свои рассуждения. Валеран считал меня идеальным посланником. Он отметил, что я – рыцарь-телохранитель, а потому могу считаться личным гонцом и, кроме того, я лучше понимаю, что сказать, так как знаю многих людей, которым повезу благодарности короля. Я не произнес ни слова. Я полагаю, Валеран пытался избавиться от меня: в этом случае ему было бы легче узнать, если кто-нибудь воспротивится продвижению его семьи. Но я не чувствовал себя ответственным за защиту интересов каждого, кто будет пытаться настраивать короля против предложений Валерана. Более того, я понял, что получить отпуск будет не так-то просто, поэтому приветствовал вмешательство Валерана.
Многие из рыцарей и оруженосцев-телохранителей Стефана служили по очереди, поскольку у них были дома и семьи, а иногда и поместья, требовавшие их внимания. Так как я знал, что сэр Оливер предпочитает мое отсутствие в Джернейве, я редко просил отпуск. Стефан привык видеть меня всегда рядом с собой, воспринимая это как должное. И хотя я любил его, но не особенно полагался на продолжение выплаты моего жалованья, особенно, если возникнет серьезный беспорядок в казначействе в связи с увольнениями тех, кто долго управлял им. Я должен был представить Мелюзину Одрис, чтобы у нее было убежище на случай того, если опустеет мой кошелек, или, того хуже, вспыхнет восстание.
Я внимательно следил за дискуссией и знал, что Стефан по доброте своей спросит мое мнение, а потому был готов, когда он сказал:
– Ну что ж, Бруно, а ты что думаешь?
– Мне будет жалко покидать вас, если я вам нужен, милорд, – ответил я, – но я согласен с лордом Валераном: я буду подходящим посланником. Я знаю дорогу через Йоркшир и Нортумберленд и не преувеличивая могу сказать, что знаю Вильяма д'Омаля, Вальтера Эспека и других. Я со многими знаком и, думаю, смогу передать каждому ваши чувства таким образом, чтобы они остались довольны вашими благодарностями и поздравлениями. К тому же у меня есть и личная причина: я очень хочу представить мою жену леди Одрис Джернейвской. В таком случае этой поездкой можно убить двух зайцев, и мне не нужно будет снова просить у вас отпуск.
Стефан сначала удивился моему ответу. Я полагал, он ожидал, что я пожелаю остаться с ним, как делал раньше. Но когда я упомянул о Джернейве, он кивнул. Я уверен, что он не сомневался в верности сэра Оливера с тех пор, как Джернейв не сдался королю Дэвиду и стал объектом внимания Омаля. Возможно, Стефан думал, что я смогу управлять для него этим поместьем, если умрет сэр Оливер. Сейчас, конечно, это уже не имело никакого значения, потому что Одрис вышла замуж за Хью. Однако я не думаю, что кто-нибудь послал королю сообщение об этом, а я, со своей стороны, тоже ничего не сказал ему, потому что знал, что сэр Оливер не одобрит этого. И кроме того, я не собирался говорить ничего, что может уменьшить мои шансы увезти Мелюзину в Джернейв. Хью был так же верен королю, как и я. Поэтому для Стефана нет никакой разницы, кто управляет Джернейвом.
– Гм, да. – произнес король, и как я и надеялся, кивнул. – Действительно, прошло много времени, как ты не был в Дернейве. Ты должен съездить и посмотреть, как они пережили нашествие. Тебе придется проехать по всей стране, чтобы твоя сестра и жена познакомились. Я дам тебе денег, и ты сможешь предлагать помощь тем, кто пострадал от шотландского нашествия.
Потом на его красивое лицо набежала тень тревоги, и он спросил:
– Твоя сестра не будет ревновать тебя к твоей жене?
– Нет, конечно, – поспешил я уверить его, избегая всяких замечаний по поводу того, что я могу ( или должен) навещать помещиков в окрестностях Джернейва и втираться к ним в доверие, пропагандируя щедрость короля. Иногда понятия Стефана о чести беспокоили меня, но я пытался примириться с этим. – Одрис будет счастлива узнать, что я женился на такой благородной и красивой девушке, как леди Мелюзина, – продолжал я, думая с некоторой иронией, что все так и будет, пока я не расскажу Одрис о том, что наша свадьба была вынужденной и что, Мелюзина пыталась убить меня. Но я не собираюсь сделать ее несчастной, рассказывая правду. Я больше озабочен тем, как устоять против ее приглашения остаться с ней, чем тем, что она не пригласит нас.
Я смотрел на Стефана, когда говорил, и не заметил, что Валеран уставился на меня, как будто у меня появилось две головы.
– Вы хотите сказать, что вас знают в Джернейве и вы там всегда желанны – спросил он.
Я был так удивлен его запальчивостью, что заколебался с ответом, но король сам ответил улыбаясь:
– Он брат владельца.
– Брат сэра Оливера? – удивился Валеран, пытаясь связать замечания короля с тем, что он знал обо мне. В этом вопросе прозвучала растерянность и в то же время тень признания.
Стефан рассмеялся.
– Нет, владеет Джернейвом не сэр Оливер, а леди Одрис. Бруно ее единокровный брат, и он очень любит ее.
– Я не видел никакой леди Одрис, когда сэр Оливер неохотно позволил мне и двум моим капитанам переночевать, а лагерь моего войска оставил за воротами, – зло сказал Валеран. – Мы пришли, чтобы защитить его от шотландцев, а он отнесся к нам как к оккупационной армии.
– Сэр Оливер очень осторожен и очень предан своей племяннице, – сказал я, покусывая губу, чтобы не рассмеяться над гневом Валерана.
Валеран всех видит насквозь, но он идиот. Джернейв не нуждался в защите от шотландцев или от кого бы то ни было за воротами. Я бы также, как и сэр Оливер, не позволил ввести войска в Джернейв такому хорошему воину, но амбициозному человеку. Но не следовало иметь Валерана в числе своих противников, и я попытался смягчить его.
– Леди Одрис очень стесняется незнакомцев – объяснил я. – Милорд, король расскажет вам, как ее специально звали, когда он сам приезжал в Джернейв. Я уверен, что оказанный вам прием не является следствием недовольства. Просто сэр Оливер – резкий человек. И, не впустив ваши войска, он придерживался старых традиций.
Я сказал это мягко и с отвращением подумал, что когда-нибудь научусь быть придворным. Я наговорил целую кучу неправды, однако ни разу не солгал. Я не знаю, смягчил ли оскорбление, нанесенное гордости Валерана отношением сэра Оливера. Вообще я сомневаюсь, слушал ли меня сейчас Валеран. Он только задумчиво смотрел на меня, а потом, не ответив, повернулся к королю.
– В любом случае, милорд, – настаивал Валеран, – если у вас есть ключ к замку Джернейва, используйте его чаще, чтобы он легче открывался при необходимости.
Валеран был очень умный человек, однако, с другой стороны, он был довольно глуп. Я старался ровно относиться ко всем приближенным короля, но, вопреки моей воле, Валеран все-таки в конце концов стал моим врагом. Мне не нравилась ни его манера выражаться, ни сами его идеи. Но последнее замечание Валерана вызвало именно то решение короля, которого я так желал.
Стефан вздохнул и пожал плечами.
– Я не хочу терять тебя надолго, Бруно, – сказал он, – но даю тебе время, чтобы познакомить свою жену с сестрой. Возможно, если леди Мелюзина почувствует, что у нее снова есть семья, то ей легче будет справиться со своим горем. Бедняжка, добрая девушка! Я уверен, леди Одрис полюбит ее.
Картинг того, как Мелюзина с оскаленными зубами и ножом в руке бросилась к моему горлу, живо встала в моей памяти, и я снова вынужден был кусать губы, чтобы не рассмеяться над королевским описанием Мелюзины. Конечно, Одрис не полюбит Мелюзину, если узнает, что она пыталась убить меня (но она об этом не узнает). Однако Одрис скорее полюбит Мелюзину за ее сильный дух, чем за то, что она бедная добрая девушка. Я брал Мелюзину с собой не для того, чтобы стало легче ее «бедному» сердцу, а для возвращения ее земель… Потом я вдруг понял, как мне заставить Мелюзину хорошо себя вести на всем протяжении пути и проверить, действительно ли она просто хочет вернуть себе земли, или, как опасалась королева, вынашивает в сердце мятеж.
ГЛАВА 10
Мелюзина
Вряд ли можно было уснуть после попытки убить своего мужа, делившего со мной постель. Впрочем, я и не думала о сне, поскольку не слишком верила, что Бруно не попытается отомстить за содеянное мной. И кроме того, я была страшно разозлена его равнодушием ко мне. Я знала, что мужчины желали меня. Многие сватались. Папа рассказывал мне, что некоторые предпочитали просто его дружбу всякому приданому. А этот грубиян, взявший меня в жены, посчитал в порядке вещей презреть правом на мое тело. И все же я уснула, глубоко и быстро, не успев вполне насладиться своими гневом и ненавистью.
Что еще более удивительно, у меня не было тяжелых снов. Мне снился Улль и мое обещание вернуться, которое я давала с таким спокойствием. Первой же моей мыслью по пробуждении было разобраться, в чьей кровати я сплю. Я вовсе не хочу сказать, что мой рассудок вновь помрачился во сне. Я совершенно ясно помнила, где была и что случилось, но в огромных кроватях с роскошными перинами и занавесями спишь не всякую ночь; такая роскошная кровать смогла бы составить целое приданое дочери какого-нибудь обнищавшего рыцаря. Я вспомнила, что и Бруно был беден. Откуда же взялась эта огромная кровать, гораздо лучше тех, которые служили моим матери и отцу? Ну конечно, подарок короля или королевы – видно, Бруно не лгал, что был фаворитом.
Затем до меня дошло, что я в постели одна. Глупец, подумала я, как мне прикажете теперь одеться? Неужели ходить незашнурованной?.. Но прежде чем эта мысль оформилась до конца, я увидела сидевшую на моем сундуке молодую девушку, которая быстро поднялась и приблизилась к кровати. Худенькая, одетая почти в рубище, дрожа от робости, она, однако, заговорила на прекрасном французском, объясняя, что послана Бруно, чтобы помочь мне сегодня одеться.
– Но кто же ты – спросила я, понимая, что несмотря на знание языка, она не могла быть служанкой никакой придворной дамы. На это указывали уже ее лохмотья, а само обращение ко мне – почтительность, какую никогда не высказала бы горничная госпоже, которую все считают полоумной, – окончательно убедило меня в этом.
Она смутилась, а затем отрезала: – Бруно сказал, чтобы я говорила только правду. Так вот. Меня зовут Эдна, я – путана, но больше не могу продолжать свое ремесло. Надеюсь, вы не станете сердиться? Бруно пожалел меня и предложил мне эту работу. Он сказал, что вы проследите, чтобы меня накормили.
На мгновение я обомлела, не в состоянии вымолвить ни слова от переполнившей меня ярости. Но вид этой явно голодной девушки постепенно умерил мой гнев до любопытства, – И ты знаешь, как зашнуровывают приличное платье? – обратилась я к ней с самым незначащим вопросом из всех, бередивших мою голову.
– Да, сударыня. Я… служила в одном месте для господ, где надевали прекрасные платья.
– И Бруно спал с тобой? – таков был мой следующий вопрос. Я сама гораздо более удивилась сорвавшимся с языка словам, нежели эта девушка. Но какое мне дело до того, была ли она удивлена.
– Я спала с ним раз или два, – согласилась она, глядя в пол. – Но он не часто посещал то место, где я работала, разве что только с друзьями. Пожалуйста, не обижайте меня. Он говорил, что вас это не волнует…
Ее голос был довольно тверд, но дрожала она еще сильнее, на лице выступил пот. – Зачем мне обижать тебя? – спросила я. – Если бы я сердилась, то только на Бруно, и пострадал бы от этого он, а не ты. А пока, раз уж мне все равно нужна горничная, я воспользуюсь твоими услугами.
Говоря это, я посмотрела на ее руки. Я ожидала, что мне придется не только велеть ей вымыть их, но и объяснить, как это делается. Однако они были чистыми, а ногти аккуратно подстрижены. Ее лохмотья, хоть и покрытые несмываемыми пятнами, не издавали запаха. Я подумала о том, что показалось мне вначале неслыханным оскорблением – или невероятной глупостью, – и рассмеялась.
Эдна набралась смелости. – Мне помочь вам встать, сударыня? Вода для умывания готова. Вам принести кувшин?
– Да, кувшин. Встану я как-нибудь сама. Говорили мы немного. На мои вопросы я могла получить ответы только от самого Бруно. А может быть, подумала я, он не ожидал, что я начну задавать вопросы девушке. Возможно, супруге знатного дворянина не к лицу так поступать, а следует принимать как должное оказываемые услуги? Если бы я не задавала вопросов, то и не оскорбилась бы, ибо Эдна была хорошей горничной. И все же, раз Бруно велел ей говорить правду, значит, видимо, он хотел, чтобы я узнала, что она путана, притом используемая им в свое время.
Что еще более удивительно, у меня не было тяжелых снов. Мне снился Улль и мое обещание вернуться, которое я давала с таким спокойствием. Первой же моей мыслью по пробуждении было разобраться, в чьей кровати я сплю. Я вовсе не хочу сказать, что мой рассудок вновь помрачился во сне. Я совершенно ясно помнила, где была и что случилось, но в огромных кроватях с роскошными перинами и занавесями спишь не всякую ночь; такая роскошная кровать смогла бы составить целое приданое дочери какого-нибудь обнищавшего рыцаря. Я вспомнила, что и Бруно был беден. Откуда же взялась эта огромная кровать, гораздо лучше тех, которые служили моим матери и отцу? Ну конечно, подарок короля или королевы – видно, Бруно не лгал, что был фаворитом.
Затем до меня дошло, что я в постели одна. Глупец, подумала я, как мне прикажете теперь одеться? Неужели ходить незашнурованной?.. Но прежде чем эта мысль оформилась до конца, я увидела сидевшую на моем сундуке молодую девушку, которая быстро поднялась и приблизилась к кровати. Худенькая, одетая почти в рубище, дрожа от робости, она, однако, заговорила на прекрасном французском, объясняя, что послана Бруно, чтобы помочь мне сегодня одеться.
– Но кто же ты – спросила я, понимая, что несмотря на знание языка, она не могла быть служанкой никакой придворной дамы. На это указывали уже ее лохмотья, а само обращение ко мне – почтительность, какую никогда не высказала бы горничная госпоже, которую все считают полоумной, – окончательно убедило меня в этом.
Она смутилась, а затем отрезала: – Бруно сказал, чтобы я говорила только правду. Так вот. Меня зовут Эдна, я – путана, но больше не могу продолжать свое ремесло. Надеюсь, вы не станете сердиться? Бруно пожалел меня и предложил мне эту работу. Он сказал, что вы проследите, чтобы меня накормили.
На мгновение я обомлела, не в состоянии вымолвить ни слова от переполнившей меня ярости. Но вид этой явно голодной девушки постепенно умерил мой гнев до любопытства, – И ты знаешь, как зашнуровывают приличное платье? – обратилась я к ней с самым незначащим вопросом из всех, бередивших мою голову.
– Да, сударыня. Я… служила в одном месте для господ, где надевали прекрасные платья.
– И Бруно спал с тобой? – таков был мой следующий вопрос. Я сама гораздо более удивилась сорвавшимся с языка словам, нежели эта девушка. Но какое мне дело до того, была ли она удивлена.
– Я спала с ним раз или два, – согласилась она, глядя в пол. – Но он не часто посещал то место, где я работала, разве что только с друзьями. Пожалуйста, не обижайте меня. Он говорил, что вас это не волнует…
Ее голос был довольно тверд, но дрожала она еще сильнее, на лице выступил пот. – Зачем мне обижать тебя? – спросила я. – Если бы я сердилась, то только на Бруно, и пострадал бы от этого он, а не ты. А пока, раз уж мне все равно нужна горничная, я воспользуюсь твоими услугами.
Говоря это, я посмотрела на ее руки. Я ожидала, что мне придется не только велеть ей вымыть их, но и объяснить, как это делается. Однако они были чистыми, а ногти аккуратно подстрижены. Ее лохмотья, хоть и покрытые несмываемыми пятнами, не издавали запаха. Я подумала о том, что показалось мне вначале неслыханным оскорблением – или невероятной глупостью, – и рассмеялась.
Эдна набралась смелости. – Мне помочь вам встать, сударыня? Вода для умывания готова. Вам принести кувшин?
– Да, кувшин. Встану я как-нибудь сама. Говорили мы немного. На мои вопросы я могла получить ответы только от самого Бруно. А может быть, подумала я, он не ожидал, что я начну задавать вопросы девушке. Возможно, супруге знатного дворянина не к лицу так поступать, а следует принимать как должное оказываемые услуги? Если бы я не задавала вопросов, то и не оскорбилась бы, ибо Эдна была хорошей горничной. И все же, раз Бруно велел ей говорить правду, значит, видимо, он хотел, чтобы я узнала, что она путана, притом используемая им в свое время.